***

И потащила несчастного Кроху обратно в узилище, видимо для ещё одного, дополнительного допроса. Шерстяной блейзер Стеши не давал ей покоя. А может просто рассчитывала получить от измученного и сломленного, по её мнению, страдальца, какой-нибудь компромат на его хозяйку.

Ну-ну, подумал Москвич, глядя ей вслед. Вот уж кого ты заставишь говорить в последнюю очередь, так это Кроху. На этом тихом и кротком с виду дохляке, где сядешь, там и слезешь. Хотя... - Москвич сам себе улыбнулся, - Стеша вон смогла выиграть на нём гонку за звание Ведьмы Года! Тот ещё Конь Блед на минималках! Мы ещё смеялись над этой парочкой, а они и вправду всадниками Апокалипсиса оказались, судя по последним событиям...

Москвич поёжившись, огляделся вокруг, на окровавленный снег. – Самое время появиться демону...

Тем временем заботливые барышни подняли на ноги парней и повели их в санчасть – скорыми методами залечивать зияющие на их спинах раны. Кровь, Катерина им всё же остановила, хотя и своим обычным, варварским способом. Теперь из рассечённой кожи сочилась крупными каплями лишь сукровица...

— Как лечить-то будем? – насмешливо глядя на своих товарок по несчастью, спросила Стеша, когда вся горемычная компания из трёх ведьм и троих невольников, наконец, укрылась в тихих покоях санчасти. – Как обычно?

— У меня на них сил не хватит сейчас! – покачала головой Илона. – Мне самой скоро под плеть становиться! Потом полечу, если сама быстро оклемаюсь...

Стеша продолжала улыбаться, глядя на неё.

— Что ты на меня так пялишься, светлая? Из-за тебя, между прочим, нам сейчас шкурки попортят... Могла бы хотя бы извиниться!

— А чего мне перед тобой извиняться, тёмная? Ты сама только что приплясывала там, на плацу, от удовольствия, когда кроликов пороли почем зря. Каково это – когда из зрительниц на Трафальгарской площади ты внезапно попадаешь на собственное аутодафе? Голова не кружится от такого падения?

Илона ощерилась, намереваясь метнуть в Стешу какое-то своё проклятие, но вовремя одумалась. А светлая в ответ лишь беззвучно похлопала в ладоши, охотно напитываясь её яростным отчаянием. Какая-никакая, а все-таки сила!

И тут же, не спрашивая ни у кого из ведьм разрешения, присела над лежащими на кушетках парнями и пописала на спины Москвича и Стремяги.

— А этого подлечите сами! – кивнула она в сторону Славика. – Я не пивная бочка, в конце концов!

...На ужин подавали бешбармак, запеченный картофель, и густой как кровь гранатовый сок.

— Символично, - сказала Стеша, допивая свой бокал и выплёскивая себе на ладонь последние капли. – Оближи! – приказала она Москвичу, стоящему рядом в привычной для него роли официантки. Удивительно, но через час после лечения золотым дождиком, пацаны могли уже вполне самостоятельно передвигаться, и даже кое-как прислуживать барышням за ужином.

Павел опустился перед ней на одно колено и слизал терпкие капельки с её соленой ладошки.

— Как спина? – тихо спросила Стеша.

— Благодарю, Светлейшая! – сдержанно кивнул Павел.

— У тебя шершавый язык, - улыбнулась Стеша. – Мне он сегодня понадобится. Открой рот...

Москвич привычно выполнил команду и Стеша, окинув зал быстрым взглядом, незаметно плюнула ему на язык. И так же незаметно захлопнула его рот своей ладошкой.

— Не смей глотать до окончания нашей порки, понял?

Он кивнул. Её плевок, с привкусом гранатового сока, быстро обволок язык и нёбо. Глотать абсолютно не хотелось. Хотелось держать во рту эту прелесть как можно дольше...

Сука, подумал он с восхищением. Ну почему Кроха? Почему все ништяки в этом мире достаются таким, как Кроха? Ну почему не мне? Как ни странно, но он очень быстро получил ответ на этот, в общем-то, риторический вопрос.

Уже через полчаса они стояли друг напротив друга. Три барышни-ведьмы: Стеша, Илона и Элла и три их верные «рабыни» - он, Стремяга и Славик. А в стороне стоял Кроха – бледный, как сама смерть, покачивающийся, как лопух на ветру, но гордо кутающийся в тёплый блейзер своей хозяйки. С таким видом стоял, будто он только что отвоевал это шерстяное платье у самых ужасных монстров всего волшебного мира.

А ведь так оно, по сути, и есть, - понял Москвич, и дурацких риторических вопросов сам себе больше не задавал в тот вечер.

Не до того вдруг стало.

Перед ними появилась самодовольно ухмыляющаяся Катерина, с неизменным хлыстом на плече. Парни тут же опустились на колени, склонив головы, и перестав дышать, лишь бы снова не навлечь на себя её бешеный гнев. Но не они сейчас интересовали эту злобную натуру. Она прохаживалась перед барышнями, любуясь их послушно-покорными позами и кротким выражением лиц. Они стояли смиренно, заложив руки за спины, опустив глаза и поджав губы. И лишь глубокое, взволнованное дыхание, выдавало крайнюю степень напряжения девушек.

А Катерина откровенно кайфовала в этот момент. Она останавливалась перед каждой барышней, всматривалась ей в лицо, даже вроде как принюхивалась к её аромату, стараясь поймать малейшие эманации отчаянья и ужаса, которые рвались наружу и которые привыкшие к нечеловеческому самообладанию ведьмы, умело сдерживали в себе из последних сил.

Как бы ни было им сейчас тревожно и тоскливо на душе, они просто не имели права показать это окружающим. И даже своим подругам по несчастью. И уж тем более, самим себе. Голодный зверь садизма внутри Катерины, не получая почти никакой пищи, требовал самой настоящей человеческой кровушки.

— Повернуться спиной! - злобно приказала Катерина. – Задрать юбки!

Она нарочно оставила парней позади их хозяек, чтобы они видели во всех подробностях их позор и боль. И ни у кого не было сомнения, что и кровь она тоже намерена им показать.

Для чего? В назидание? Чтобы еще больше усилить вражду между ведьмами и подопытными кроликами, каковыми, по сути, и являлись бесправные зэки? Никто ничего не понимал. Даже стоявшие полукругом оставшиеся барышни, которых тоже в приказном порядке согнали на эту площадку, совсем недавно бывшую весёлым местом их новогодних забав...

На их памяти девушек в пансионе не пороли ещё ни разу.

И вот теперь приговорённые к порке барышни повернулись ко всем спиной, и послушно оголили свои упругие девичьи попки. Ни на одной не было трусиков. Ни одна не выказала ни малейшего смущения. Ни одна не стала просить пощады.

— Нам можно взяться за руки? – спокойно, будто они были на вечерней прогулке, спросила Стеша.

— Нет.

— Нам можно закрыть глаза? – иронично переспросила Элла.

— Нет! – рявкнула Катерина, теряя терпение.

— Нам можно молчать? – совсем уж издевательски поинтересовалась Илона.

— Нет! Нет! Нет! – зашипела главная экзекуторша, и с полного размаха полоснула Эллу, стоявшую крайней справа.

Девушка громко вскрикнула и упала на колени. Наклонилась вперед, захватила ртом немного снега и тут же поднялась на ноги. Катерина умелым взмахом пустила по всей длине кнута «волну», которая на конце закончилась щелчком, и первая девичья кровь брызнула на снег. Третий удар был самым подлым – Катерина нацелила его по ногам Эллы, точнее по правому бедру так, чтобы намеренно сделать захлёст. Чтобы кончик кнута обогнул её ногу и ужалил в самое болезненное место – в пах... Элла снова упала, схватившись за низ живота и задыхаясь от боли. Подняться ей Катерина уже не дала – оставшиеся два удара нанесла сверху вниз, по оголённой попе, с протяжкой. Отчего крови стало ещё больше...

Илону она секла уже без остановок, остервенело, кладя удары крест-накрест, и вместо обещанных пяти, увлёкшись, нанесла аж шесть! Илона саму порку перенесла на удивление спокойно, не кричала, но по окончании заплакала, горько и как-то по-детски безутешно.

А вот на Стеше Катерина расстаралась особо. Била с такой дикой злобой, так точно и умело, что каждый удар буквально вспарывал нежную белую кожу девичьей попки, и кровь алыми брызгами летела во все стороны.

И всё это – прямо перед глазами охреневшего от такого зрелища, Москвича! Ему казалось, что эти брызги долетают даже до его лица, хотя он понимал, что это невозможно.

Но страшнее всего было её молчание.

Павел слышал свист хлыста, отчетливо ощущал как впечатывается, влипает тяжкая плетеная змея в нежную дамскую плоть, как лопается кожа и как вспениваются горячие густые капли на колючем хрупком снегу... Но вот ни вскрика, ни вздоха, ни плача, ни стона он так и не услышал!

Ничего!

Стеша молчала, закрыв лицо руками и запрокинув голову вверх, словно откуда-то оттуда, из неизмеримых бездн черного, как смоль, неба она черпала свою ведьминскую силу. И сила эта была несравнимо круче, чем садистская похоть главной экзекуторши, мадам Катерины Бэнечко.

...Когда всё закончилось, все вокруг зашептались, заговорили, стали утешать и ободрять пострадавших девушек, а шипящая и брызжущая ядом фурия утащила Кроху опять в бездонный колодец. Москвич вдруг увидел перед глазами нежнейшую попку Стеши, залитую алой кровью.

— Что смотришь? – услышал он над собой насмешливый голос Светлейшей. – Давай, вылизывай! Теперь можешь глотать!

***

После пережитого вселенского ужаса пансион впал в унылое оцепенение. Барышни больше не ходили в гости к своим подругам, не собирались на вечерние посиделки и чаепития. Все тихо сидели в своих комнатах и обсуждали шёпотом, за что ещё можно огрести плетей – за недонесение о чужих разговорах во сне уже да, или ещё нет?

Москвич в тот вечер крадучись пробирался в свою прежнюю палату, где ещё совсем недавно они ночевали все вместе – беззаботная четвёрка отчаянных вчерашних малолеток. Сегодня он там, похоже, будет ночевать один. Может ещё Славик составит ему компанию. Стремягу увела к себе в апартаменты Элла, и кто там кого будет утешать в эту ночь – непонятно. Но Элла была очень зла после порки. А когда увидела, как лихо Стеша воспользовалась его, Москвича, услугами прямо там, на кровавом снегу, вся вспыхнула, стала брызгать слюной (наверняка ядовитой) в глаза Стремяги и орать на него благим матом.

А вот Илоне до него как будто не было никакого дела. Ещё бы, такое фиаско! Из подручной палачихи превратиться в жертву и оголиться перед всеми – такое ещё надо как-то пережить.

В общем, в этот вечер он был совершенно свободен. Можно было еще немного погулять по утоптанным снежным дорожкам вдоль дровяных складов, теряясь в тени старых, заброшенных сараев и прочих хозяйственных построек. Здесь его никто не увидит. Барышни тут не бывают, а с окон директорского кабинета-спальни он не сводил глаз. Окна были тщательно зашторены, но внутри явно горел свет. Это хорошо. Значит, Катерина наверняка отдыхает от трудов праведных по искоренению всяческой крамолы, и сегодня вряд ли куда ещё намылится...

Стоп. Он встал, как вкопанный, словно ноги его накрепко примёрзли к дорожке. Шальная мысль молнией озарила его сумеречное сознание и тут же, как и положено молнии, угасла в его глубинах. Нет, конечно, он никогда и ни за что на подобное не решится! Об этом глупо даже думать! Да просто даже фантазировать на такие темы – идиотизм высшей марки! В нынешних условиях решиться на такое – это подписать самому себе смертный приговор. Причем КАК именно его казнят, он видел сегодня сам. Сегодня была репетиция его собственной казни. С него просто сдерут шкуру тем самым длинным пастушьим кнутом. И кровищи на плацу будет значительно больше...

Но, чёрт возьми! Как же это было бы красиво!

Пока он рассуждал о невозможности осуществления своей дерзновенной фантазии, ноги отмёрзли от вытоптанной дорожки и сами привели его под окна директорского кабинета. Окна явно светились, но сквозь тяжелые гардины не пробивался ни единый лучик этого приглушённого, ночного света. Слившись со стеной, он понимал, что его ниоткуда не может быть видно. Если только...

Если только госпожа экзекуторша внезапно не распахнёт непроницаемые шторы и... вот тут он будет перед ней, как на ладони!

Москвич огляделся. Нет, он, конечно же, не будет ничего подобного делать. Он осторожно возьмет вон ту длинную, наполовину отломанную ветку, и просто представит, как красиво тут будет выглядеть эта надпись. Вот прямо тут – под окнами лютой садистки Катерины, мать её, Бэнечко! На белом, чистом снегу. Таком же девственно чистом, как тот, что эта паскуда пару часов назад залила кровью его товарищей и ни в чем не повинных девушек.

Хотя бы и ведьм.

И это будет действительно красиво. Утром она по любому распахнет эти сонные гардины и всё увидит...

Он понял, что остановиться уже не сможет. Даже если его прямо сейчас застукают на месте преступления, он всё равно доведет свою отчаянную акцию смертника до конца.

Ещё он опасался, что не сможет аккуратно и красиво разместить на ограниченном квадрате необходимое количество строк, что буквы окажутся недостаточно красивыми, что от страха допустит досадные ошибки, да мало ли что может пойти не так, кода волнуешься...

Но всё получилось. Твёрдой и уверенной рукой он вывел готическим шрифтом положенные четыре строки:

Ни звука из ее груди,

Лишь бич свистал, играя...

И Музе я сказал: «Гляди!

Сестра твоя родная!»

После чего повернулся, обогнул флигель с другой стороны, и решительно отправился восвояси, спать. Ветку он предусмотрительно забрал с собой.

Выбросил её только подходя к дверям своего спального корпуса.

Настроение у него было спокойное и безмятежное. Он тихонько отворил входную дверь в общий коридор, прокрался к своей палате, прислушался. Нигде ни единого шороха. Тишина и практически абсолютный мрак.

Он знал, что дверь в их палату немного поскрипывает, но решил не заморочиваться этим обстоятельством – всё равно в палате кроме Славика никого быть не могло. Поэтому он, поморщившись, скрипнул дверью, и проник в помещение.

Чья-то тяжёлая, горячая рука, сдавила его горло.

— Попался? – услышал он тихий, ласковый голос мадам Бэнечко. И практически лишился чувств.

Рука легко перехватила его болтающийся строгий ошейник, потянула вперёд, и Москвич тут же оказался в жарких объятиях немного полноватой, но по-прежнему статной и фигуристой дамы.

— Где шлялся? – спросила она спокойным, и даже слегка игривым тоном.

— Вылизывал задницу госпожи Стеши, - ответил он честно.

— Ну и как? – даже в темноте он почувствовал, как она скабрезно ухмыляется.

— Солёная.

— Странно. А все говорят, что задница у Стеши самая сладкая во всем пансионе! Врут?

— Врут. Солёная от крови.

Ошейник впился всеми своими шипами ему в горло.

— А у меня точно сладкая, - прошелестела ему прямо в ухо мадам Катерина. – Что ты выбираешь – боль или наслаждение?

— Боли я сегодня уже нахлебался.

— Тогда поедем ко мне. Будешь исполнять свои обязанности ночного портье. Я научу тебя наслаждаться, когда другие страдают. Ты знаешь, что это такое?

— Знаю. Но я так не могу.

— Ты неправильный мальчик. Правильные мальчики обычно бывают злыми и красивыми. Ты красивый, но не злой.

— Это плохо?

— Это плохо. Но я тебя исправлю.

— Я неисправим. Так написано в моём личном деле.

— Я исправлю и тебя, и твое личное дело. Ты же не надеешься освободиться по УДО?

— Надеюсь.

Она прижала его к себе ещё сильнее, и Москвич почувствовал, что может и задохнуться в этих объятиях.

— Я могу лишить тебя этой надежды. Одним своим словом.

Именно в этот момент он ощутил нарастающий страх. Он так и не смог себе ответить, чего он больше хочет: продолжать надеяться, или узнать всю правду.

— Но мне нравится мысль не лишать тебя твоей мечты. Продолжай надеяться. А я буду разрушать эту надежду постепенно. Каждый день, понемногу...

От неё пахло странной смесью ароматов вожделения, похоти, уставшего женского тела и множества тайных ведьминских трав и снадобий, обычно используемых колдуньями в полевых условиях в качестве дезодорантов. Она явно что-то маскировала этим более чем странным купажем.

— Поедете на мне? – спросил Москвич, не надеясь на отрицательный ответ.

— Конечно на тебе! Ты ведь у нас непревзойдённый рысак! Если бы не Стеша, наверняка выиграл бы гонку!

Он пожал плечами. Он тоже так думал. Но вон как оно всё повернулось...

От корпуса, в котором находилась палата парней, до директорского флигеля сто метров, не более. Но как же тяжко было Москвичу тащить на себе стокилограммовую мадам экзекуторшу! Он еле довез её до знакомой, малоприметной двери, и стоял еще потом с минуту согнувшись, и тяжело дыша.

Но всё это было ерундой по сравнению с тем, что предстояло ему пережить в эту ночь.

— Что-то здесь стало душновато... - сказала она, подходя к окну и отворяя верхнюю фрамугу. Для этого простого действия ей не пришлось раздвигать полностью гардины, и потому художество Москвича под своими окнами она пока не заметила.

А он похолодел от внезапного ужаса.

— Ого, какие эмоции! – считала она его страх и с восторгом обернулась. – Это ты меня, мальчик, так страшишься? Иди сюда!

Катерина уселась в директорское кресло, а когда Москвич послушно опустился на колени перед ней, поставила свои полные ноги ему на грудь.

— Ну, и чего мы так боимся? – игриво спросила она. – Тайные помыслы? Постыдные прегрешения? Явная ложь?

Он вздохнул. Всё так. И помыслы, и прегрешения, и ложь. Она легко расколет его наивные попытки вести подрывную деятельность с помощью русской классической поэзии, и никакой Некрасов ему в этом не поможет. Если уже не расколола. А сейчас просто играет с ним в кошки-мышки. Натешится и отведёт в подвал. А перед этим ещё и снасильничает. Иначе зачем она его сюда позвала?..

— Правильно, бойся, мальчик, бойся! Страх – самый лучший наркотик, ты знаешь это? От него самый лёгкий отходняк.

Её правая стопа поднялась к его лицу, погладила лоб, игриво пальчиками зажала на секунду его нос, спустилась чуть ниже и ощупала губы.

Целовать или нет? – подумал он. На всякий случай робко поцеловал толстые пальчики. Пальчики охотно отозвались на его ласку, раздвинули его губы, забрались тайком в рот...

Солёные... подумал он. Тут же вспомнилась Стешина попа. Там тоже был солёный пот пополам с кровью, но это был совсем другой вкус! Он снова невольно позавидовал Крохе и тут же вновь похолодел от ужаса. Потому что Катерина моментально ответила на его зависть:

— Не надо ему завидовать! Ты даже не представляешь себе, КАК ему сейчас плохо! Ты разве хотел бы оказаться на его месте? В Бездонном колодце, между жизнью и смертью, в обледенелом каменном мешке?

Он закрыл глаза, отрицательно покачал головой. Ответить мешали её солёные пальчики.

— Так наслаждайся здесь и сейчас своим положением! Забудь про него! Забудь про эту взбалмошную ведьму Стешу! Она-то уж о твоём существовании точно позабыла! Кстати, а ты хотел бы стать ЕЁ рабом?

Понимая, что врать, не просто бессмысленно, но и смертельно опасно, он кивнул.

— Но тогда тебе придется занять место Крохи у неё под юбкой. Ты к этому готов? Я могу такое устроить. Хочешь?

Он понимал, что это ловушка. И она понимала, что он понимает, что это ловушка. Но времени на размышления не было, и он снова кивнул.

— Это просто. Но тебе придётся сделать так, чтобы Кроха никогда больше не вышел из Бездонного колодца. Ты знаешь, что для этого надо?

Надо предать, подумал Москвич. Предать друга. И тут же успокоился, поняв, что никогда так не поступит, и потому проблема решается сама собой. Просто нет больше никакой проблемы, вот и всё.

Катерина вынула пальцы правой ноги из его рта.

— Ну как хочешь, - вроде даже как бы разочарованно сказала она. – В конечном счете, я могу просто забрать тебя к себе, сделать своим личным невольником, это ясно? Прямо сейчас. А потом договорюсь с директрисой, и мы оформим твоё служение у меня в кабинете экзекуций.

— А что мне там предстоит делать? – робко спросил Павел, инстинктивно понимая, что сейчас самая выгодная тактика переводить разговор с темы на тему, не давая ей глубоко забираться ему в голову и считывать там недавние мысли и страхи.

— Будешь мне помогать, - поощрительно улыбаясь, ответила Катя. – Убираться у меня, мыть полы, вытирать кровь... Опять же за розгами надо следить. Чтобы всегда были свежими и гибкими. Кожаные плети нуждаются в особом уходе. Работы много...

— Но я под ошейником Эллы... - напомнил он.

— Поверь, Элле сейчас уж точно не до тебя! Она наконец-то дорвалась до задницы вашего Стремяги, и знаешь, что она с ней сейчас делает?

Он покачал головой.

— А хочешь, покажу? – глаза экзекуторши загорелись нехорошим, синим огоньком.

— Спасибо, леди, но я уже всё там видел. В Инквизиторской, через зеркало...

— А, эти колдовские штучки! – пренебрежительно махнула рукой Катерина. Это всё фокусы. А хочешь я приведу тебя туда лично, во плоти, так сказать. И ты увидишь, как Элла трахает твоего друга самым здоровенным страпоном, какой только есть в её личной коллекции...

Она неожиданно раздвинула ноги и Москвич увидел, как торчит из её половых губ здоровенный (с половину мизинца, не меньше!) красный и мокрый от возбуждения клитор. Кажется, он даже слегка вздрагивал в такт её словам.

— Я приведу тебя туда, и ты сможешь подрочить на лицо своего друга, пока Элла его ебёт... Хочешь?

— Но это же отвратительно!

— А тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь такое, от чего всех вокруг моментально бы стошнило?

— Нет.

— Но я могу заставить тебя такое делать.

— Можете. Но это разрушит мою психику, и я боюсь...

— Чего ты боишься? – тут же переспросила Катерина, как будто это и был тот главный вопрос, к которому она и подводила всю беседу.

— Я боюсь, что тогда демон легко завладеет моим сознанием. А через него приникнет и в мою душу...

— Ерунда! – она сунула руку себе в промежность и стала подрачивать свой нагло рвущийся наружу клитор. – Демон ничем не может завладеть. Демона надо впустить в свой разум добровольно. А уж душа для него вообще терра инкогнито... Но ты врёшь! – неожиданно нахмурившись, сказала Катя. – Твой страх не в этом. Твой настоящий страх ты пытаешься от меня скрыть!

Придется ведь сосать эту штуку! – с ужасом подумал Москвич, и тут же ощутил небывалый подъём в трусиках. Вернее стрингах, а ещё точнее – ощутил, как что-то явно вывалилось у него из стрингов и оттопырило юбку...

Катерина плотоядно ощерилась. Глазки её снова заблестели, как там, на плацу, во время кровавой бани. Она бесцеремонно притянула его к себе:

— Ты верно угадал, грязный извращенец! Давай, соси!

Клитор у неё был кислым на вкус, и горячим, как варёная сосиска. И как только он оказался во рту у Москвича, он стал быстро расти и теперь уже был не меньше мизинца в длину.

А дальше всё произошло как бы по взаимному согласию. Катя легко повалила Павла на кровать директрисы, перевернула его на живот, навалилась сзади всей своей похотливой массой тела и не мешкая, засунула уже доведённый до боевой готовности клитор ему промеж булок.

Никакой боли он, разумеется, не почувствовал. Ему, привыкшему к анальным шалостям мадам Азалии, которая регулярно трахала его своими пальцами в резиновых перчатках довольно глубоко, Катины шалости показались робкой дамской забавой.

— Я знаю, чего ты на самом деле боишься! – тяжело дыша, и явно впадая в экстаз, шептала ему на ухо экзекуторша.

Он осторожно приоткрыл глаз и мельком взглянул в сторону окна, на колышущуюся от ветра занавеску.

— Я могу насрать тебе на голову, и заставить жрать моё дерьмо! – выпалила она и, похоже, эта фантазия послужила триггером к её бурному и долгожданному оргазму. Она задрожала всем телом, выгнулась и стиснула охреневшего от ужаса Москвича в таких тисках, из которых он и не чаял вырваться.

— Я сделаю тебя своим туалетным утёнком, и ты будешь подлизывать меня после каждого моего посещения туалета и главное – все будут знать об этом!

***

Однако утро внесло свои коррективы в обширные сексуальные планы Кати Бэнечко. Москвич, спавший в ту ночь на полу, возле её дивана, проснулся как раз в тот самый момент, когда она уже встала и раздвигала гардины, чтобы полюбоваться утренним солнышком и весёлыми морозными узорами на окнах. А любоваться ей пришлось его вчерашней надписью на снегу.

Катя стояла возле окна довольно долго. Не оборачиваясь, видимо перечитывала четверостишие и старалась запомнить почерк. Потом поманила его пальцем через плечо.

— Ты знаешь, кто бы это мог сделать? – спросила она совершенно спокойно.

— Нет, госпожа... Может это демон продолжает над нами глумиться таким образом? – решил сыграть дурака Павел. А что ему ещё оставалось делать в этой ситуации?

— Да, вероятнее всего... - очень задумчиво проговорила она. – И сегодня мы ужесточим меры по его поимке... Так ведь?

Она неожиданно перевела свой затуманенный взор Москвичу в глаза и её ноздри отчетливо, недвусмысленно и хищно вздрогнули. И тут же Павел ощутил, как её цепкая рука молниеносно скользнула ему под юбку и сжала его тестикулы с такой решимостью, что он не допустил и тени сомнения в жестокости предполагаемых мер по поимке демона...

...После завтрака Катя вывела всех барышень на улицу, на тот самый плац, на котором со вчерашнего дня так и осталась кровь, и велела никому не расходиться. Тут она выступила с пространной, и очень эмоциональной, хотя и малопонятной речью.

— Как вы уже знаете, - начала она, обходя всех барышень и заглядывая им в глаза. – Против нас воюет весь демонический мир. Сегодня ночью силы зла нанесли очередной удар – опубликовали грязный пасквиль у меня под окнами. Помните: клевета и ложь – главное оружие демонов. Что мы можем противопоставить лжи и клевете? Только правду и открытость наших помыслов. К сожалению, наши меры оказались недостаточны. Ходить парами мало, нужно еще и чрезвычайно бдительно следить за собой, и за своими подругами. Я уже не говорю о рабах... - тут она перевела взгляд на суетившихся на кухне сисси-горничных – этих надо не просто водить на поводках, как это делалось до вчерашнего дня. Но и держать в клетках всё время, кроме вывода на работу. И да – с сегодняшнего дня вам придется сообщать обо всех странностях поведения своих подруг. А что делать? Демон перескакивает из одной незрелой души в другую, и кто знает, в чьей голове он сейчас? У кого в душе он подленько хихикает в эту секунду, слушая мои слова?

Все переглянулись, но промолчали.

— Но самое главное, - тут Катерина сделала особо скорбное лицо, - к своему великому сожалению, я вынуждена ввести новую форму некоторых ограничений... С сегодняшнего дня, во избежание повторения вражеских вылазок, всем барышням запрещается покидать жилые помещения без моего особого разрешения.

Вот тут барышни и встрепенулись. Их фактически запирали в палатах как заключенных! И на каком основании? Только потому, что кто-то где-то что-то написал? Не то на стене, не то вообще на снегу? А не слишком ли радикальны такие ограничения? И насколько они вообще осмысленны?

— Да, уважаемые барышни! Я всё понимаю. Меры жёсткие, я бы даже сказала жестокие, но что делать? У вас есть иные предложения?

— Да, есть! – неожиданно подала голос Стеша.

— И каково же ваше предложение? – почти не скрывая своего раздражения, спросила Катя.

— Ловить демона, - просто ответила Стеша.

— И вы знаете, как его ловить, уважаемая барышня? – язвительно поинтересовалась Катерина.

— В том-то и дело, что нет! – продолжала язвить Стеша. – Нам обещали второй урок по демонологии, а его всё нет...

— Отлично! – ухватилась за эту идею экзекуторша. – Вот сегодня ночью мы его и проведём, этот урок. А вы барышни... - тут она опять обвела всех горящим праведным гневом взглядом, - как следует подготовьтесь к этому уроку. Я буду вас спрашивать по домашнему заданию. Весьма строго буду спрашивать. Так что посоветуйтесь со Стешей, раз уж она внесла это предложение!

Это была явная провокация с целью натравить на Стешу всех недовольных новыми ограничениями и ужесточением режима. Девушки стали тихо переговариваться между собой, а мадам Катя, не видя особого сопротивления, решила брать быка за рога.

— Разумеется, без свежего воздуха вас никто не оставит. Сейчас у вас по новому расписанию двухчасовая прогулка, и на это время я запираю столовую и общий корпус.

С этими словами и ко всеобщему изумлению мадам экзекуторша замкнула небольшой серебряный замочек на дверях в общий зал, и навесила такой же на главные двери корпуса, в котором помещались покои воспитанниц и учебные классы. После чего громко скомандовала Москвичу:

— К ноге!

И, усевшись к нему на спину, велела отвезти её в директорский кабинет, в котором она теперь, судя по всему, решила обосноваться надолго, если не навсегда. Стоявшая прямо напротив неё Илона, в недоумении развела руками, жестом показывая, что Москвич, на данным момент, вообще-то её личный раб. Мадам Катя с очаровательной улыбкой людоедки, указала на неё пальчиком:

— Да, кстати! Ты назначаешься моей первой помощницей по организации прогулок. Займи чем-нибудь остальных барышень. Можете покататься верхом на этих... - она, презрительно скривив губы, указала на Стремягу и Славика. – Рыжий, насколько я помню, - она указала стеком именно на Славика, - остался без хозяйки. Пока Акулина не вернулась, можешь забрать его себе для воспитания. А то он совсем зачахнет без ваших, дамы, любви и участия!

С этими словами она взнуздала своего скакуна и отчалила восвояси.

—. ..Назначаешься моей первой помощницей! – съязвила Стеша, в точности пародируя мерзкие интонации Кати Бэнечко.

— Имеешь что-то против? – тут же вспыхнула Илона. – Что же не высказалась ей в лицо? Или мы только за чужими спинами вякать умеем?

Это был вызов, и все молча ждали продолжения.

— Я-то высказалась, и все вроде бы это услышали. А вот твой язык был где-то глубоко в заднице. Вопрос – в чьей? Хотя, после твоего триумфального возвышения аж до помощницы по прогулкам... Кажется, эта должность называется вертухайка, я не ошибаюсь, Стремяга? Вопрос в чьей – не стоит!

С этими словами Стеша демонстративно повернулась к Косте, краем глаза наблюдая за тем, как Илона достаёт из ближайшего сугроба парадно-выходную бамбуковую трость – праздничный атрибут барышни-ученицы пансиона.

Стремяга лишь горестно вздохнул и печально опустил голову.

— Ответишь, Илона? – мягко переспросила Стеша, очевидно ни на какой ответ не рассчитывая. Она теперь напряженно смотрела на трость в руках Святоши. И сама отводила за спину руку, жестом обращаясь к своей свите, прося себе равноценное оружие. Кто-то из её ближайших подруг подал ей такую же трость.

— Дуэль? – деловито осведомилась Илона.

— К вашим услугам! – беря в руки трость и шутливо раскланиваясь, ответила Стеша. И тут же, без промедления, на выходе из поклона, кругообразным движением взмахнула своей тростью и с крыши на голову Илоны сорвался огромный комок заледенелого снега, пополам с увесистыми сосулями.

Такая штуковина вообще-то сходу убивала обычного человека на городских улицах. Но не ведьму. Илона, каким-то не то звериным, не то колдовским чутьём, уловив опасность, летящую ей на голову, моментально присела, выставив свою трость вверх, навстречу неминуемой смерти. И трость по её воле тут же превратилась в зонтик. По всей видимости, в хорошо бронированный зонтик. Потому что снежно-ледяная глыба, напоровшись на него, разлетелась в стороны искристо-белыми брызгами.

Аплодисменты с обеих сторон – от свит Стеши и Илоны, обозначили открытие счёта – один-один.

По логике поединка все ожидали ответного хода от Илоны. Но светлая не дала ей такой возможности. Убедившись, что её соперница жива и даже не пострадала, Стеша тут же нанесла второй удар, ещё более красивый и завораживающий. Она сделала три подряд пируэта в сторону ближайшей ели, укутанной тяжелыми снежными шапками, и в конце движения ударила тростью в ствол дерева, словно шпагой стараясь проткнуть цель. Удар показался собравшейся публике совсем несильным, но гулким. И спустя мгновение могучая ель тяжело вздрогнула, и осыпала, начиная с вершины всю массу снега вниз. И что самое удивительное – снежная лавина не рухнула к подножию дерева, а в точности повторяя движения Стеши, закружилась в подобии сравнительно небольшого торнадо, захватив в своей круговерти стоявшую неподалёку Илону, и даже разметав в стороны некоторых её подруг из свиты.

Вот это было по-настоящему эффектное зрелище! Славик и Стремяга, притаившиеся в сторонке, раскрыв рты от изумления, впервые в жизни наблюдали настоящую ведьмовскую дуэль. И всё происходящее казалось им сном во время просмотра очередного голливудского блокбастера на фэнтезийную тематику. Но снежный смерч, осыпавший всех собравшихся на площадке колючими и острыми снежинками, был более чем реален. А Илона, в момент превратившаяся в снежную бабу, стонала и выкрикивала проклятия на всю мощь своих лёгких, и в этих вскриках чувствовалась неподдельная истерика девушки, оказавшейся погребённой под снежной лавиной.

Её свита моментально устремилась ей на подмогу, но Стеша и тут оказалась проворнее всех. Она села на укутанную в плотный снег соперницу, освободила её лицо, и, проткнув своей тростью снежный покров в районе груди девушки, спросила с нескрываемым торжеством:

— Ну, что, помог тебе твой демон?

Илона скривилась от боли (видимо кончик трости всё-таки чувствительно впивался в её рёбра), но всё же быстро овладела собой, и злобно улыбаясь, вместо ответа плюнула светлой в лицо.

Все ахнули. Над площадкой повисла зловещая тишина.

Стеша спокойно поднялась, достала из кармана мантии платочек, аккуратно стёрла с лица плевок Илоны и, отступив на пару шагов от неё, показала всем этот платок. А потом зажала его в руке и завязала хитрыми узелками края платочка так, что получилась тряпичная кукла. Теперь она очень серьёзно и спокойно смотрела в глаза сопернице. А Илона, уже осознав свою роковую ошибку, медленно поднималась с земли, и отряхивалась от налипшего на неё со всех сторон снега.

Ярость и осознание своего проигрыша, мешали ей правильно оценить диспозицию. Ей показалось, что она успеет нанести свой самый сокрушительный удар, прежде чем светлая сможет что-то сделать с её куклой-вольтом. И она бросилась вперёд, нанося рубящий удар тростью по ногам Стеши. А та рванула изо всех сил кукольные тряпичные ножки. Но то ли потому, что платок был из прочной материи, то ли ещё по каким таинственным причинам, но вышло так, что Илона грохнулась носом в снег, почти не пострадав, зато у Стеши хрустнуло колено от удара тростью, и она тут же потеряла сознание, задохнувшись в болевом шоке.

(продолжение следует)