***

Зато на следующий день неожиданно появился Стремяга. И Кроха с ужасом заметил, как изменилась походка его друга, и с какой мрачной сосредоточенностью он старается ни с кем не встречаться взглядом.

Они обменялись лишь коротким рукопожатием и так же молча стали разносить подносы во время завтрака. За столом Эллы царило необычное веселье. Сама Темнейшая была в отменном расположении духа. Она шутила с подругами, которые услужливо хохотали каждой её остроте, развлекалась тем, что заставляла Стремягу постоянно кланяться, всякий раз, когда он подходил к их столику с подносом, и демонстративно щипала и шлёпала его по заду. Что вызывало ещё большее воодушевление за её столом.

Кроха обратил внимание, что Элла в этот день наложила Стремяге особый макияж. Она накрасила его не в образ портовой шлюхи, как ещё два дня назад красила Москвича. Нет, из Стремяги она сегодня решила сделать трагическую страдалицу-актрису, потерявшую рассудок из-за неразделённой любви, или чего-то такого, глубоко интимного и невыразимого. Тому, кто достоверно знал, ЧТО она с ним вытворяла по ночам, во время своих сексуально-пыточных оргий, такая демонстрация уж слишком откровенно бросалась в глаза. Это было на грани приличия, даже здесь, в самом средоточии тёмных сил и инфернальных эманаций.

Кроха предпочел полезным для себя в эти темы не углубляться, даже мысленно. Но отметил краем глаза, что его хозяйка Стеша тоже отлично всё поняла, и за поведением Эллы следила весьма неодобрительно.

Парни уже приготовились после окончания завтрака идти убирать снег, но неожиданно явилась режимница Анна Дарвулия и с таинственным видом отвела их в сторону. Жестом руки пресекла попытку бухнуться ей в ноги.

— Слушайте внимательно, курочки. Завтра начинаются Святки. И потому сегодня вам предстоит трудная и очень опасная работа. Вы готовы?

Парни закивали, буквально «поедая» начальницу преданнейшими взглядами. Есть глазами начальство, они научились еще на малолетке.

— Это весьма ответственное задание. Никто не должен вас увидеть, и вы не имеете права никому ничего рассказывать, что вы делали, где и как. Это ясно?

Ещё более энергичное кивание гривами было ей ответом.

— Тогда слушайте внимательно. До полуночи вы должны найти зеркало, в которое никто никогда не смотрелся. Понимаете, о чем я говорю?

Вот тут парни впали в некоторое замешательство. Они, конечно, понимали, где находятся. И странностям самого задания не очень-то удивились. Но что означают слова «найти зеркало, в которое никто не смотрелся»? Как узнать, смотрелись ли в него? Можно ли самим в него заглянуть? И самое главное – где искать?

Стремяга и Кроха быстро переглянулись. Тупым решился выглядеть Стремяга и потому первым задал вопрос:

— Где искать, госпожа начальница?

— А это ваше дело, - неожиданно холодно ответила Дарвулия. – Вы на днях накосячили и вот вам шанс исправиться. Я за вас еще и думать должна?

По её тону стало ясно, что дальнейшие вопросы весьма нежелательны.

— Сделаем в лучшем виде! – решительно отрапортовал Кроха.

— Ну, вот и славненько, курочки, - строго глядя им в глаза, подытожила режимница и, повернувшись, удалилась.

— Пипец, ты смертник, Кроха! – с весёлым отчаянием и восхищением покачал головой Стремяга. – Сделаем! В лучшем виде!! – В лучшем мире ты всё это сделаешь! Найти то, не знаю что, пойти нахуй, не зная куда! Ну, давай, растолкуй мне тему. Чего и как надо делать, где и что искать?!

— Откуда я знаю, - грустно ответил Кроха.

— Чего тогда писанулся под это гнилое мероприятие? Не найдем зеркало до полуночи, и мы с тобой оба - фуфлыжники по всем понятиям, включая и ведьмовские, гадом буду!

— А что я должен был ей ответить? Ясно же было, что еще одна тупость с нашей стороны, и мы раскрутимся на пиздюлину прямо здесь и сейчас! А так хоть время есть подготовиться...

— Ясно ему... - ворчал Стремяга, - плохо ясно тебе, Кроха, как говорит тут одна знакомая ведьмочка...

— Это кто так говорит? – заинтересовался Кроха. Он уже слышал где-то это странное выражение.

— Эта, как её... Мара. Подружка твоей сиятельной госпожи.

— Да... слышал такое...

Парни отошли за угол флигеля, присели на корточки, задумчиво глядя в серое зимнее небо, постепенно набухающее скорым обильным снегом. Никаких мыслей на счет того, где искать столь таинственный волшебный предмет ни у одного из них в голове даже не появлялось.

— Знаешь, - начал, наконец, Кроха, устав думать, - мне кажется, что это какой-то тест на сообразительность. Мы ведь в принципе не можем здесь ничего найти. Здесь всё так спрятано, что не с нашими способностями что-то тут искать.

— И? – скептически поглядел на него Стремяга.

— И если не можем найти, но очень надо, то, что надо сделать?

— Что?

— Сделать это зеркало!

Парни посмотрели друг другу в глаза.

— Ну, допустим. И как?

— Я знаю, как делаются зеркала. Нужна какая-либо хорошо отполированная металлическая поверхность, что-то типа медного подноса и ртуть...

— В правильном направлении думаешь, товарищ Кроха, - кивнул Стремяга. – Только очень медленно.

— А ты что думаешь, скорый ты наш?

— Я думаю, как сделать не просто новое зеркало, а такое, которое каждый раз будет как новое. Сколько бы в него ни гляделись! Понимаешь, о чём я?

— О, как! – хлопнул в ладоши Кроха. – И?

— И нужно всего два чистых стекла и много ртути.

Парни еще раз переглянулись, и на этот раз в их глазах горели огоньки.

— А где у нас можно найти и то, и другое?

— В санчасти. Там много старинных ртутных градусников.

— И стекол, соответственно, можно набрать разных...

— А ты, Крошка, можешь ведь работать форточником?

— Легко.

— Надеюсь, у них там, на окнах, убивающие заклятья не стоят?

— Если поссать на них, то любые заклятья смоются.

Парни весело переглянулись.

— Ага. А потом тебе в голову нассут через все семь дырочек... Ты чего, Кроха, ухи поел сегодня? Или ещё чего запретного хапанул с утра? Признавайся!

Пацаны, тихо смеясь, уже прокладывали маршрут к санчасти так, чтобы никому не попасться на глаза. Секретность операции была в приоритете.

...В пустой и темной санчасти было гулко и страшно. Но привыкшие к воровской романтике невольные злоумышленники двигались по коридору и кабинетам без особого напряга. Они выполняли строго секретный приказ, и потому были спокойны и уверены в себе.

Нескольких часов хватило на изготовление парочки отличных зеркал, придуманных хитроумным Стремягой, в которые можно было смотреться бесконечное количество раз, и которые каждый раз становились новыми.

Однако спешить не стали. До отбоя еще хватало времени, и парни на спиртовой горелке заварили себе большую кружку крепкого чифира, а на закусь решили позаимствовать в стеклянном шкафчике упаковку кисло-сладкой аскорбинки.

— За пацанов! – провозгласил тост Кроха, пуская кружку «по кругу», хотя никакого круга, разумеется, не было – чифирили вдвоём.

— За тех, кто сейчас страдает по кичам и, блять, подвалам Инквизиции! Никогда не думал, что буду такой тост в здравом уме произносить! Слушай, стесняюсь спросить, а нахрена им эти зеркала вообще нужны? – поинтересовался Стремяга. – Святки, это ведь про то, как ищут суженого-ряженого, да?

— Угу, - подтвердил Кроха, рассасывая оскорбинку. – Суженый мой ряженый, приходи наряженный! – как-то так.

— А какие тут могут быть суженые, а? Откуда они здесь возьмутся?

— Может, это они нас так заново хотят перераспределить. Кто-то на кого-то глаз положил, вот и гадают по наши души...

— И потому нас в девок срамных переделать мечтают, ага! Ты посмотри на меня сейчас! Дай, кстати, в запретное зеркальце поглядеться! Я ещё сам не видел, как меня эта сучка разрисовала...

— Тихо-тихо-тихо! – зашипел на друга Кроха. – Не говори так! Нигде и никогда такое не говори про Темнейшую! Что ты! Она за тобой знаешь, как смотрит?! Тебе мало что ли досталось вчера-сегодня?

Стремяга мгновенно помрачнел, слова Крохи резанули его по самому живому. Чифир постепенно успокаивал нервы, настраивая на философский лад.

— Вот чифирнёшь, витаминку под язык положишь, и вроде как срок не срок, и менты не пидарасы... - задумчиво глядя в тёмное окно, говорил Кроха.

— Да, - только так было там, в нормальном мире... А здесь... Здесь нет больше никакого срока, нет возможности сбежать, да и освободиться даже по звонку, нам, походу, никто не даст.

— Ты реально видел тех двух фуцманов, которые на вахте сидят мумиями?

— Реально, Кроха. Реальней, чем тебя сейчас.

— А зачем тогда мы им нужны? Выпить из нас всю жизнь, и приколоть булавкой как засушенных бабочек в коробочке под стеклом?

— Хрен их знает, может и так...

— А через год новых завезут?

— Может, мы даже их успеем увидеть.

— Так мы же им всё расскажем!

— А те разве что-нибудь нам рассказывали? Да и мы бы им поверили? К концу года мы все превратимся в покорных овечек, а потом исчезнем... На этап. На последний этап уйдем, Крошка! На вахту, блять!

Стремяга горько рассмеялся и тут же закашлялся.

...Режимница Дарвулия увидев их, удивлённо вскинула брови и осторожно взяла в руки, переданные ей два свертка из белой марли, в которую парни завернули изготовленные ими зеркала. На несколько секунд она словно бы выпала из реальности, глаза её остекленели, а сама мадам замерла, словно задремала стоя. Но тут же встрепенулась и удовлетворенно кивнула.

— Молодцы! – сказала она, и протянула обоим парням руки, – каждому для поцелуя.

Невиданная милость!

***

В тот же вечер Кроха совершил самый идиотский и безрассудный поступок в своей жизни. Он явился к Стеше без приказа и, упав в ножки, обстоятельно и в подробностях поведал ей о тайной миссии по изготовлению зеркал и о её успешном выполнении. Стеша смотрела на него молча, широко распахнутыми глазами.

— И кто тебе велел всё это мне рассказать?

— Никто... - смутился Кроха.

— Может, кто невзначай надоумил?

— Не... - замотал головой парень. – Я сам...

— Тогда зачем ты всё это мне рассказывал? – очень строго глядя ему в глаза, переспросила Стеша.

Он смутился, нутром почуяв, что здесь опять назревает какая-то интрига, смысл которой он не мог постичь, но решил не проявлять никаких сомнений, иначе будет ещё хуже.

— Вы – моя госпожа и повелительница, а я – ваш раб. Больше у меня никого нет. И мне больше некуда идти...

Он опустил голову и горько вздохнул. В шатре в это время уже никого, кроме Стеши, не было, её подруги ушли отдыхать перед очередным завтрашним праздником, да и сама хозяйка тоже собиралась почивать, и даже успела переодеться в ночной полупрозрачный пеньюар, практически ничего не скрывавший от осмелившегося бы за ней подглядывать нескромного глаза...

Перед ней на достархане лежала колода карт Таро. Два десятка карт были разложены в виде песочных часов, некоторые были открыты, но большинство лежало рубашками вверх. Стеша долго и напряженно о чем-то думала, меняя местами карты и выстраивая какой-то загадочный пасьянс. Наконец велела Крохе:

— Открой мне свою карту.

— А... какая карта моя? – переспросил растерявшийся и, надо признать, сильно оробевший, парень.

— Паж, разумеется. Но ты об этом не думай. Вообще ни о чем не думай, как ты поступаешь почти всегда. Просто открой карту, и всё.

Кроха даже закрыл глаза для верности и наугад осторожно коснулся пальцами ближайшей карты. Выпал Паж Мечей.

— Любопытно, - усмехнулась Стеша. – Запомни эту картинку.

Кроха кивнул.

— А теперь скажи, если директриса станет тебя расспрашивать о сегодняшнем вечере, ты ей тоже всё расскажешь?

— Нет, - испуганно покачал головой парень.

— Она заставит тебя говорить, уж поверь...

— Пока я буду в своём уме, я ничего ей не расскажу про вас. А потом – не знаю...

Стеша невесело усмехнулась.

— И всё-таки, почему ты нарушил прямой и недвусмысленный приказ режимницы и рассказал мне то, что меня напрямую не касалось? Почему? Отвечай!

Кроха уже раз двадцать пожалел о том, что сделал. Но сам себе не смог бы ответить на такой простой вопрос. Поэтому он лишь тупо пялился в глаза своей хозяйки и молчал.

Она ударила его неожиданно и сильно. В лицо. Кулаком. И хотя это был всего лишь скромный девичий кулак, кровь из разбитого носа полилась сразу же, и довольно сильно. Кроха инстинктивно закрыл лицо руками, стараясь остановить кровотечение, но несколько капель просочились сквозь пальцы и испачкали ковер.

— На, возьми платок, и утрись, - спокойно сказала Стеша, бросая ему хлопчатобумажный платок. Он кое-как вытер окровавленное лицо, зажав платком нос и запрокинув голову, вроде бы остановил кровь.

Стеша внимательно осмотрела его покрасневшую физиономию, вправила смещенный носовой хрящ, отчего Кроха коротко взвыл, и спросила всё так же спокойно и строго:

— Почему ты рассказал мне про зеркала?

Он понял, что она будет его бить долго и жестоко. Скорее всего, всю сегодняшнюю ночь. Но возможно продолжит и завтра. И ничто, никакие мольбы, ничьё заступничество его не спасёт. Нужно было срочно придумать что-то правдоподобное. Но что?

Проблема была в том, что Кроха сам не знал, зачем и почему он решил открыться Стеше. Нахрена он пошёл сюда с этим дурацким докладом. Хотел выслужиться? Глупо. Она ведь ничего не знала. Пытался втереться ей в доверие? Но он отлично понимал, что столь крутая ведьма никогда не будет доверять своему невольнику, которого она знает от силы пару недель! Чего бы он ей ни рассказал, каких бы сказок ей не наплёл. Тогда зачем? Зачем? Зачем?

— Расстегни блузку! – приказала она.

Кроха трясущимися руками расстегнул несколько пуговиц, заметив, что и ворот блузки он тоже успел запачкать своей кровью. Не забыть бы ночью пробраться в ванную комнату, отстирать и чтобы до утра высохло...

— Не бойся, крови больше не будет, - успокоила его Стеша. – Будет боль. Очень много будет боли. Так что приготовься терпеть. Терпеть по-настоящему.

У неё в руках появились маленькие щипчики. Кажется, из косметички. Вероятнее всего такими дамы выщипывали брови. Сам Кроха ещё ни разу не подвергался такой процедуре, как выщипывание бровей, но неоднократно видел, как это делается. Здесь видел, в дамских комнатах главного корпуса. И вот теперь такие щипчики он увидел в руках Стеши. Светлой ведьмы, его госпожи и повелительницы. Она внимательно их осмотрела, как будто видела впервые, а потом перевела взгляд на самого Кроху. Придвинулась к нему поближе и аккуратно захватила кончиками щипцов его правый сосок. Медленно и очень осторожно сжала. Потом чуть ослабила, а потом также медленно стала сжимать всё сильнее...

Кроха зажмурился, потом замотал головой и стал пучить глаза, словно хотел, чтобы они выскочили из орбит, упали бы на пол и покатились ко всем чертям! Он терпел сколько хватило сил, а потом заорал не жалея голосовых связок. В этот миг он смалодушничал, и ему захотелось, чтобы его крик услышали соседки Стеши и если не пришли на помощь, то хотя бы сообщили куда следует...

Стеша тихо засмеялась, видимо легко прочитав его желания.

— Дурачок! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе вот так будить здесь всех приличных барышень своим поросячьим визгом?

Она подняла с пола окровавленный платок, ловко свернула из него тугой кляп и сунула Крохе в рот. Затем она отлучилась на минутку, и, вернувшись, замотала парню рот широкой липкой лентой. Теперь он мог дышать лишь распухшим носом, а кричать или говорить вообще не мог.

Стеша снова внимательно посмотрела ему в глаза и показала, как умеет быстро-быстро цокать щипчиками. И ласково ему улыбнулась. Словно зачарованный, Кроха попытался улыбнуться ей в ответ. А она всё так же аккуратно взялась за тот же самый, правый сосок, и стала его сжимать с той же силой, но теперь в два раза медленнее...

Кроха впервые в жизни пожалел, что не может выдать какой-нибудь важный государственный секрет. Или кого-нибудь из своих приятелей. Или хотя бы самого себя, лишь бы прекратилась эта пытка. Ну хоть на время, не навсегда! Хотя бы на пять минут! Ну или на три, пожалуйста, на три минуты! Да хоть минуточку дай мне, Пресветлая госпожа-колдунья Стеша! Минуточку!

Но боль не отступала. И никаких передышек эта пытка не предусматривала.

Стеша поймала его взгляд своими бездонными, широченными серо-зелёными глазами и уже не отпускала. Куда бы он не пытался повернуть голову, везде эти глаза сверлили ему мозг и лишали последних сил. Уже теряя связь с реальностью, Кроха подумал, что это даже хорошо. Пусть он сдохнет в этот раз, но она будет знать, что он ничего против неё не замышлял, а лишь хотел услужить. И эта мысль почему-то неожиданно согрела его затухающее сознание.

А потом шум в ушах затопил весь его богатый внутренний мир, и перед глазами замелькали в обратном порядке кадры сегодняшнего дня. Как он сидит со Стремягой на корточках у флигеля, как они вдвоём придумывают способ изготовления волшебного зеркала, которое глупые тролли несли-несли да и херакнули оземь, разбив на миллионы мелких осколков, и как осколки эти попали сотням тысяч людей в глаза, а люди вдруг стали видеть мир не таким, как он есть, а различать в нем некую злобную волшебную реальность, которая, увы, не принесла никому счастья...

Он вспомнил, что это не его сказка. Это про Снежную Королеву. Но теперь ему было уже всё равно. Он успел показать Стеше в своих глазах все те картинки, которые крутились у него в мозгу, и что он хотел ей сказать словами, но не сумел толком сформулировать. И теперь мог спокойно провалиться в обморок...

А обморок у Крохи плавно перетёк в крепкий и здоровый сон без сновидений.

...Проснулся же он рано утром, за час до подъёма, в полнейшей неге и несказанной радости. Он безмятежно валялся в ногах у своей принцессы, на её необъятной низкой кровати под балдахином, среди шёлковых подушек и расписных парчовых покрывал. Он несомненно был в раю, потому что даже ошейника на нём не было!

Стеша ещё спала. Он слышал её ровное, тихое дыхание и постарался сползти с кровати, не потревожив самый сладкий, утренний сон этой невероятной девушки. Да, он всё помнил. Помнил вчерашнюю жестокую пытку, и чем она закончилась – его предобморочным падением в бездну собственного подсознания, во время которого только и смог высказать и выразить все свои чувства, уже созревшие, но ещё не рождённые.

Крадущейся походкой он пробрался в ванную комнату, умылся, привел себя в порядок, застирав все следы крови на вороте блузки. Пока возился, стараясь не шуметь, вспомнил, что подъёма как такового не будет – в праздники воспитанниц будили лишь на завтрак, а праздники здесь были намечены аж до Крещенского Сочельника, который в этом году приходился на восемнадцатое января.

Когда Кроха на цыпочках вернулся в Стешину спальню, в окошко уже заглянула заходящая Луна. Ночное светило было практически в стадии полнолуния, и сверкало в чистом черном небе как серебристый шар на новогодней ёлке. Лунная дорожка от окна уже подкралась к изголовью кровати, и вот-вот грозилась разбудить волшебницу. Кроха почему-то был уверен, что как только холодный свет Луны упадёт на чело его хозяйки, она обязательно проснётся. А ему так хотелось, чтобы Стеша поспала подольше и как следует отдохнула. И он решился задёрнуть шторы на окнах, сузив лунную дорожку до минимума...

И тут же услышал, как Стеша, моментально перевернувшись в своей постели, выхватила из-под подушки маленькое дамское зеркальце, и полоснула его жёстким, белым, узким лучом, отражённого лунного света, который и ослепил парня и одновременно сковал всё его тело, парализовав на время мышцы.

— Это кто там у меня вошкается? – поинтересовалась девушка сонным голосом и сладко зевнула. Зажмурившийся и не дышащий Кроха походил на пойманного с поличным воришку.

— Ваш раб у ваших ног! – Кроха сделал неуклюжую попытку опуститься на колени и поднять руки, но цепкий луч волшебного боевого фонарика по-прежнему держал его в оцепенении.

— Ну, так и ползи к моим ногам, - сказала Стеша, выключая фонарь. – Какого черта шкеришься там, за портьерами? Подглядывал за мной? Дрочил? Признавайся!

— И в мыслях не было! – горячо и убедительно зашептал Кроха.

— Забожись! – шутливо приказала Стеша. – По-ростовски, нараспев.

— Спаси мою душу грешную, от порядков здешних, от этапа дальнего, от шмона капитального, от забора высокого, от прокурора жестокого, от хозяина-беса, от пайки малого веса, от тюремных ключников, от стальных наручников... - тут же отбарабанил молитву малолеток Кроха.

А сам тем временем дополз до Стешиной кровати на коленях. Она тихо засмеялась, оценив молитву.

— А что, неплохое получилось бы заклинание, – оценила скороговорку Стеша. И, высунув босую нежную ступню из-под одеяла, приказала – Целуй! Целуй, холоп, ногу барыни!

Кроха припал к её ступне, целуя и стараясь как кот потереться носом и губами о её бархатистую пяточку.

— Ну-ка встань! – велела она.

Кроха поднялся, и скрыть свою эрекцию даже и не подумал.

— Наглец! – осмотрев его хозяйство, одобрительно констатировала Стеша. – А в приговоре у тебя сказано, что потерпевшая отчетливо запомнила большой половой орган, болтавшийся перед её глазами. Как же так, Кроха?!

— Перед вами жертва судебного произвола, сиятельная госпожа, – скромно парировал он.

Стеша усмехнулась.

— И я могу эту жертву прямо сейчас отшлёпать по самому кончику, чтобы она спряталась и никогда больше тут не маячила. Как думаешь, пятьдесят горячих линейкой для начала будет достаточно?

Кроха всем своим видом изобразил вселенский ужас перед такой перспективой.

— Сто? – вполне серьёзно подняла ставки Стеша.

Кроха молитвенно служил руки и рухнул на колени.

— Неужели сто пятьдесят?

— Алмазная донна, помилуйте!

— Ладно, найди мою сумочку, у меня там для тебя подарочек имеется. На Святки. Там же, кстати, и твой ошейник лежит. Не надейся, его с тебя никто снимать не собирается...

Кроха быстро нашел Стешин крошечный ридикюль, гадая, какой же это будет подарок. Но то, что он увидел, ему совсем не понравилось. Стеша достала из сумочки маленькую металлическую конструкцию, представляющую собой продолговатую клетку, состоящую из хромированных колец и поперечных планок. Клетка, как он быстро понял, предназначалась для его маленького зверька, болтавшегося у него между ног, и теперь, при виде такого подлого капкана, постаравшегося действительно спрятаться в естественную норку.

— Ну, по крайней мере, в размерах я не ошиблась, - удовлетворённо сказала Стеша, уверенно надевая эту штуковину на Крохин член. Она ловко защёлкнула малюсенький замочек, а ключик повесила ему же на ошейник.

— Это знак доверия. Вот ключ у тебя, а не откроешь. А откроешь – убью. Понял?

— Понял.

— Ты меня еще благодарить замучаешься. С нового года ужесточились наказания за онанизм. Вас теперь будут проверять внезапно и очень часто. И поверь, дрочащие позавидуют мёртвым! Пойдём, я хочу превратить тебя сегодня в гейшу. Накрашу тебя в старояпонском стиле. Будешь блистать и покорять сердца юных дев и зрелых дам – последние слова забудь во избежание неприятностей, о которых ты даже представления не имеешь...

***

И совсем не такое пробуждение в то утро было у друзей Крохи. Москвич, к примеру, не то чтобы проснулся, а скорее очнулся от забытьи всё в той же клетке, из которой Святоша выпускала его три раза в день – утром, в обед и ночью – в туалет, покормить и для личных, сугубо эротических развлечений.

Да, теперь он жил у неё в Исповедальне постоянно, даже на ночь к директрисе его больше не отпускали. И это было самое настоящее тюремное заключение. Своего рода штрафной изолятор – ШИЗО. В которых он побывал за свою карьеру на малолетке несчетное количество раз, но которые не шли ни в какое сравнение с этим средневековым варварством.

Здесь была настоящая железная клетка, в которой разогнуть спину было практически невозможно. Здесь были настоящие дубовые колодки, в которых сиживал еще сам Емельян Пугачёв, если верить той же Святоше. Здесь, наконец, была старинная дыба, на которую, правда, не подвешивали полностью, но ставили с вывернутыми руками на цыпочки, что было не лучше, чем подвешивание.

Здесь же, на алтаре у Святоши, лежал устав всех инквизиторов – «Молот ведьм», написанный братьями по вере Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером, причем одно из первых, чуть ли не прижизненных авторских изданий! Илона особо им гордилась, постоянно перечитывала и переводила с латыни любимые ею страницы и целые главы, и всем желающим проводила мастер-классы по теории и практике этого фундаментального труда.

Когда же Москвич попытался вступить с ней в чисто теоретический спор и доказать, что уважаемые братья-инквизиторы в первых же главах Молота утверждают, что колдовство является исключительно прерогативой женщин, и всячески подчеркивают именно женскую сущность любого чародейства, она почему-то психанула и вставила ему в зад какую-то металлическую грушу, с расширяющимися в разные стороны лепестками, отчего у него чуть не разорвало анус.

После чего Москвич предпочел слишком глубоко в теорию колдовства не погружаться.

Но тут же появилась новая напасть. Пороть Илона любила исключительно розгами, а ремень, столь любимый Эллой, не признавала ни достойным атрибутом ведьминской власти, ни, тем более, серьёзным средством исправления и перевоспитания грешников.

— Не бойся, крови не будет, - говорила она всякий раз, когда у неё внезапно появлялось жгучее желание проверить способность Москвича сходу запоминать новые молитвы.

Она выбирала для него самые толстые прутья, тщательно их осматривая, чтобы не было ни малейших сучков или заноз, после чего два раза скороговоркой читала священный текст и почти сразу начинала пороть. Москвич должен был повторять то, что смог запомнить.

«Отче наш», «Иисусову молитву» и «Царю Небесный» он помнил наизусть, так что не получил за них ни единой палки. А вот дальше начинались трудности и мытарства. Кое-как он освоил «Заповеди блаженства», и то два раза терял сознание в процессе. Святоша заставляла его учить эту молитву стоя, с завязанными глазами и руками за головой. От боли и ненависти к своей «учительнице» он быстро терял равновесие, падал, путал заповеди, и всё начиналось сначала.

Святоша была в неописуемом восторге, от таких уроков «Закона Божьего». Она валялась в истоме и похоти на своём пыточном алтаре голая, едва прикрываясь тёмно-лиловым шёлковым балахоном, откровенно дрочила клитор в короткие промежутки между сериями ударов, и хохотала, как безумная. Ни дать, ни взять – воплощение Вавилонской блудницы!

Но самое паршивым и отвратительным было то, что всё это было сплошным богохульством! Никакой святошей Илона на самом деле не была. Вся её Инквизиторская, весь этот средневековый антураж на самом деле был всего лишь декорацией для разжигания и удовлетворения её ненасытный ведьминской похоти. Она заставляла молиться не Богу, а исключительно ей! Она усаживалась на свой инквизиторский трон и приказывала Москвичу ползать перед ней на пузе, вылизывать ей пальцы ног и при этом превозносить её саму как высшее божество и властительницу мира!

Впадая в экстаз, Илона требовала, чтобы Москвич целовал взасос её анус, при этом поцелуи должны быть исключительно «французскими» - то есть с языком. Такая «прелюдия» могла длиться и час, и два, и три, в зависимости от того, как качественно она порола своего пленника перед этим, и как он жалостливо молил её о пощаде.

Возбудившись, она велела делать её максимально глубокий кунилинг, бурно кончала и теряла к Москвичу и урокам всякий интерес.

Всё это было сплошным фарсом. А вот боль и распухшие иссиня-черные рубцы на заднице «грешника» - оказывались вполне реальными. Лечила она последствия своих экзерсисов также своеобразно. С самого начала она объявила Москвичу, что все, что исходит от неё – несомненно имеет божественную силу и потому писает она нектаром, в котором растворена амбросия, и потому умываться он должен по утрам исключительно этим снадобьем, и залечивать раны и гематомы – также им.

Простой ведьминский трюк и правда давал ей возможность быстро приводить в порядок многострадальный зад Москвича, чтобы к следующему уроку он был в относительно пригодном виде. Умываться её «золотым дождиком» он тоже кое-как привык, а вот пить по утрам этот «напиток богов» на постоянной основе было выше его физических сил. Хитрющая Илона на этом не настаивала, просто за каждый его рвотный позыв назначала всё новые и новые наказания. И упивалась своим всемогуществом.

«Это всего лишь неделя» - каждое утро повторял он себе, пока не узнал, что официально святочные ведьминские праздники в этом году продлятся до восемнадцатого января. Тут он понял, что не выдержит этого ада, и скорее всего, сойдёт с ума, чем на самом деле и заканчивали многие узники настоящей Инквизиции.

Правда, на Святки вышло неожиданное послабление. Илона торжественно объявила, что на время святочных гаданий и иных тайных ритуалов, все уроки отменяются, а Москвич в качестве её личной рабыни, должен будет сопровождать её везде и всюду, за исключением, разумеется, тайных мест особо закрытых мероприятий. И самая важная и радостная новость – на это время она добровольно отказывается от таких жестоких наказаний, как порка, дыба и колодки.

Обставила она это объявление как всегда в своём фарсово-шутовском стиле. Велела Москвичу всячески её за эти милости превозносить и униженно перед ней раболепствовать, и с этого момента называть её, особенно при посторонних, исключительно Всемилостивейшая госпожа и добавлять при этом слова Сама Доброта и Милосердие! И пока он, валяясь перед ней ниц, репетировал эти бессмысленно-напыщенные эпитеты, Илона прихорашивалась перед зеркалом (в котором он совсем недавно успел побывать в качестве сновидческого призрака), примеряя очередной, праздничный инквизиторский балахон, - белый, расшитый золотыми и серебряными нитями.

После образа злой и развратной фурии, ей нравилось на время принять облик чистой и светлой добродетели, кормящей с рук своего невольника исключительно ананасами и виноградом, и угощающей красным терпким вином.

Такой она и предстала перед подругами и дамами-воспитательницами на Святочном балу, в первую ночь этой самой таинственной и тревожной недели за все новогодние праздники. Москвича она вела на серебряной цепочке, вымытого в душе и благоухающего, одетого лишь в узкую набедренную повязку и лифчик – Илона решила, что образ египетской рабыни будет для него наиболее уместен. Макияж соответствовал.

Бал начался с легких закусок и игристого белого вина. Рабыни были удалены из общего зала, и им было велено оставаться на кухне. Здесь парни смогли переговорить и обсудить свои невесёлые приключения последних дней.

— Не херово выглядишь! – кивнул Стремяга Москвичу, оценив его минималистский наряд. – Я смотрю, Святоша тебя холит и лелеет.

— Да и ты вроде бы в полном порядке! – ответил на подъёбку друга Москвич, оглядывая Стремягу. Элла решила предъявить его подругам и всему ведьминскому сообществу в платье английской горничной викторианской эпохи. Так барышни-рабовладелицы соревновались теперь между собой в изобретательности и стиле. Кроха был в черно-белом кимоно, расписанным золотыми драконами, и очередном парике – длинные кучерявые волосы с вплетёнными в них разноцветными лентами.

— Крошечка, а ты меня возбуждаешь сильнее, чем мадам директриса! – и тут не удержался от смертельно опасного сарказма Стремяга.

Кроха в ответ был невозмутимо молчалив.

А Славика так и не выпустили из подвала. И парни воспользовались тем, что на кухне кроме них никого не было (поварихи по ночам не работали), быстро сварганили чифир. По случаю встречи и за здоровье страдающего в лютой неволе товарища.

— Я так и не понял, Славка реально это сделал, или нет? – поинтересовался, как бы между прочим, Кроха, когда кружка прошла уже второй круг.

— В смысле запустил маляву со змеем? – воровато оглянувшись, уточнил Стремяга.

— Да. Мне кажется, пацана загрузили по беспределу... За чужую делюгу страдает парняга.

— То есть, - усмехнулся, Москвич, - Кроха, ты хочешь сказать, что кто-то из нас это сделал? Притом очевидно, что себя ты из подозреваемых априори исключаешь, так? Ты понял? – обратился он к Стремяге. Кто-то из нас двоих!

— Крох, - саркастически улыбаясь, начал Стремяга. – Ты меня, конечно, извини, но с такими иезуитскими намёками, тебе прямой путь в подвалы Святоши!

— Всемилостивейшей госпожи Святоши, Самой Доброты и Милосердия! – сардонически встрял Москвич. – Мне с сегодняшнего дня приказано именно так её величать.

— Вот-вот, - кивнул Стремяга, хорошо понимая, о чём речь. – В подвалы Госпожи Милосердие не хочешь залететь? Там она из тебя моментально вместе с селезёнкой выбьет признание, что это ты изнасиловал и убил Лору Палмер.

Но Кроха юмора не понял. Вернее, предпочёл его не замечать.

— Я думаю, - сказал он просто, - что это мог сделать любой из нас, да тот же Славик, или я, если хотите. Но без умысла вообще. В бессознательном состоянии. Здесь было явное магическое вмешательство. Провокация.

Парни задумались. И каждый в глубине души был готов с этим согласиться. И опять выходило, что Кроха быстрее всех нашёл самую очевидную версию практически невероятного события. Ведь в тот вечер они все были друг у друга на виду, и хорошо помнили, что НИКТО из них ни на минуту никуда не отлучался. А следовательно просто НЕ МОГ ничего подобного сотворить.

Зато любая ведьма запросто могла бы их оморочить так, что они бы ничего и не заметили.

...Время шло, было уже глубоко за полночь, но их так никто и не потревожил из числа сиятельных хозяек и строгих дам-наставниц. Более того, когда парни начифирившись, наевших халявных котлет, салатов и пирожков, решились, наконец, подкрасться к дверям в залу, в которой должен был вовсю греметь святочный бал, оказалось, что за этими дверями стоит какая-то запредельная тишина. Ни звука не доносилось оттуда.

— Может они улетели на планету Нибиру? – шёпотом поинтересовался Кроха.

— Ну, тебя бы по-всякому забрали с собой, - в тон ему ответил Стремяга. – Хотя бы для жертвоприношения...

Стучаться или даже пытаться открыть двери никто, конечно же, не собирался. Помаявшись, ребята решили немного отдохнуть, и, сдвинув скамейки поближе к печке и плите, прикорнули на них до появления ясности в текущем моменте.

Да и провалились в глубокий сон. Настолько глубокий, что уже под утро, когда двери в залу с грохотом распахнулись, и на кухню забежали смеющиеся и счастливые девицы, никто из парней даже ухом не повёл.

— А кому спим, ебаный морда?! – весело щёлкнула над головой средних размеров кнутом шальная Элла.

И с размаху, лишь успев задрать платье, под которым наверняка никаких трусиков протоколом предусмотрено не было, уселась Стремяге прямо на лицо.

Он в ужасе, спросонья дёрнулся было всем телом, но вовремя сообразив, не скинул с себя свою хозяйку, а лишь попытался приподнять руками её разухабистый зад, чтобы не задохнуться под ним.

Кроху Стеша разбудила не менее весёлым розыгрышем. Она набрала в рот шампанского и устроила парню бодрящий душ прямо в его сонно-испуганную физиономию. Москвич среди всеобщего веселья успел хоть как-то что-то сообразить и сам сполз со скамейки к ногам Всемилостивейшей госпожи Святоши, спеша обнять их и плакать от невыразимого счастья и благодарности.

— Ну, хватит, хватит! – раздобревшая директриса старалась успокоить всех не в меру разыгравшихся и развеселившихся своих принцесс. – Всем спать, завтра... вернее уже сегодня завтрак будет в десять часов, так что всем спокойной ночки! Всем спать!

Счастливицы разъезжались верхом на своих рабынях, а остальные барышни расходились веселые и возбужденные.

— Что там было? – спросил неугомонный Кроха, помогая Стеше снять её бальное платье, когда они уже собирались почивать в её шатре-спальне.

— Так, ничего особенного. Просто невероятно интересное гадание. Никогда такого не видела, это было волшебство высшей категории! Но не сейчас, Крошка, не сегодня. Завтра расскажу, спи!

***

А утром случился такой ужасный переполох, какого пансион наверняка не видел с момента своего основания. Словно вихрь гнева и пристрастия пронёсся по сонным тихим коридорам, пустынным лестницам и загадочным рекреациям, тонущим в синем полумраке зимних предрассветных сумерек. Парней вытаскивали из комнат их хозяек, волокли по коридору и швыряли на колени перед директрисой у дверей на кухню. На ту самую кухню, на которой всего несколько часов назад так мило и весело завершился первый Святочный бал в новом году. Привели даже Славика, который последние дни чалился на киче, и теперь был в полнейшей прострации, вообще не понимая, что происходит. Все в ужасе переглядывались и пожимали плечами. Директриса и режимница Дарвулия стояли молча, ожидая когда соберутся все воспитанницы. Большинство барышень были заспанные и не успели даже умыться.

Наконец, дождавшись полной тишины, директриса дистанционно, одним взглядом захлопнула входные двери в столовую, и распахнула перед изумленной публикой другие двери – на кухню. И все непроизвольно ахнули. Напротив входа в обеденный зал, на тщательно выбеленной стене кухни, аккурат над плитой, красовалась огромная надпись, сделанная не то сажей, не то углём из печи. Надпись была исполнена готическими буквами и гласила: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН.

Парни моментально переглянулись. Москвич лишь мимикой изобразил недоумение, Кроха быстро и коротко покачал головой.

Испуганные и напряжённые хозяйки парней, не сговариваясь, подошли и встали за спинами своих питомцев – они не собирались их бросать даже перед лицом надвигающегося Апокалипсиса.

Директриса подошла к ним поближе, присела на корточки, вглядываясь в округлившиеся глаза и подмечая дрожащие, посиневшие губы.

— Вот только не надо мне здесь изображать овечью покорность и невинность серого волка, - тихо, но ТАК тихо, что услышали и замерли все, даже тараканы за печкой, сказала она. – Я знаю, что это не вы написали. У вас мозгов не хватит даже правильно прочитать эту надпись. Которая, в переводе с арамейского звучит как мене, текел, фарес. И означает: исчислен, взвешен, разделён. Меня сейчас интересует другое - кто из вас придумал сделать зеркало, которые вызвало демона и что это за демон такой, появление которого даже я не заметила? Первый, ответивший на этот вопрос правильно, не пострадает. Остальным не завидую...

***

— Я, - тихо сказал Кроха, спокойно и смело глядя в глаза директрисе. – Это я сделал то зеркало. Это я вызвал демона. Это я выиграл с его помощью гонку, и окровавленного змея отпустил тоже я.

Стоявшая позади него Стеша тут же натянула поводок и одновременно уперлась коленом парню в загривок. Лицо Крохи побагровело, а глаза стали медленно стекленеть.

— Не спеши, - остановила её порыв директриса. – Мне надо задать ему несколько вопросов.

— А ты мне всё больше начинаешь нравиться, парень, - пристально глядя на него, сказала Азалия. – Хотя врёшь ты мне сейчас безбожно. И кто тебя всему этому обучил?

— Этого я сказать не могу, - с сожалением вздохнув, ответил Кроха.

— Скажешь. На дыбе все говорят правду. – Так же в тон ему, с тихим сожалением, подытожила директриса. И, поднявшись, распорядилась:

— Этого в Бездонный колодец, я лично буду его допрашивать. Остальных рассадить по углам и кельям, держать строго на поводке, полная изоляция друг от друга. Каждая барышня отвечает за своего невольника. Сегодня полнолуние. Не поймаем демона до конца Святок – всем не поздоровиться. Я ясно выразилась?

Все опустили головы в знак полнейшей покорности судьбе.

— А пока веселитесь, барышни! – неожиданно спокойным тоном продолжила мадам Азалия. - Отдыхайте! Праздники никто не отменял! Тем более что это, возможно, наши последние праздники! Я планировала курс демонологии на конец учебного года, но раз так получилось, то начнём прямо сегодня, и, разумеется, с практических занятий. Всех жду после полуночи на дровяных складах. Всех, кто планирует выжить в этой передряге...

Кроху уволокли в какое-то новое для парней, доселе неизвестное им узилище, Славика - обратно в подвал, а Москвича и Стремягу, - вопреки приказу директрисы! – в Исповедальню Святоши. Туда же последовала и Элла, как бы невзначай прихватив с собой парочку толстых и длинных, как удавы, кнутов.

— Жаль не понадобятся, - водя пальчиком по лоснящейся коже этих кнутов, промурлыкала Илона, когда Стремягу уже посадили в привычную ему клетку, а Москвича привязали к алтарю. – Хотя такие классные! Чешуйчатые! Тяжёлые! У меня, лично, рука устаёт такими размахивать. А ты любишь длинный кнут?

— Да не особо, - равнодушно пожала плечами Элла. – Просто если придётся по-взрослому допрашивать, то лучше этими... Они шкуру разрывают на раз! А рука... ну да, устаёт немного, но это если долго пороть. Но я как-то об этом не думаю, меня порка энергетически так подкармливает, что я порой на сессии начинаю танцевать от избытка эмоций! Но люблю всё-таки больше всего ремень. Этот вкусный шлёпающий звук... М-ммм!

Илона хищно улыбнулась подруге, вполне разделяя её чувства.

— Ну что, Полина-Пашенька, - сказала Элла, садясь Москвичу прямо на голову, а ноги ставя ему же на спину. – Как же так получилось, что вы тут без году неделя, а уже такой кипиш устроили, а?

Пока Москвич собирался с мыслями, Элла переспросила у Святоши:

— А почему ты думаешь, что кнуты не понадобятся?

— О, это особый случай! – прохаживаясь вокруг алтаря, и кокетливо покачивая бёдрами, ответила подруга. – Для настоящих преступников у меня кое-что особенное припасено. Покажу я тебе интенсивные методы допроса. Развязывают языки моментально. Ну а потом... Потом ведь нам никто не запретит немного поиграть с пленными, правда? Когда они всё расскажут?

Барышни переглянулись и тихо рассмеялись обе сразу, как будто уже состояли в каком-то тайном и постыдном заговоре, но лишь сейчас о нём вспомнили.

Святоша достала откуда-то из глубин необъятных карманов её балахона толстую серебряную цепочку, которую, обычно, использовала в качестве поводка, когда выводила кого-нибудь из своих невольников в свет. Подошла к Москвичу и присела перед ним на корточки. Помахала цепочкой перед глазами парня, словно гипнотизируя его.

Элла, предвкушая новое и необычное развлечение, перевернулась так, чтобы сидеть теперь у парня на загривке, лицом к Илоне.

— Знаешь, что это? – спросила Святоша у Москвича.

Тот молча поджал губы, и очень глубоко вздохнул. Догадался, но старался не показать свой страх. А бояться было чего...

Святоша, уже не скрывая своего садистского предвкушения, встала, коротко размахнулась и что было сил в этом коротком взмахе, полоснула цепочкой по лицу парня.

Москвич аж задёргался всем телом, и тут же, не стараясь даже терпеть, заорал. Это был настолько резкий, какой-то животный крик, что даже Элла запрокинулась назад от неожиданности и восторга!

— Вау! – отозвалась она на вопль Москвича. – Вот это класс!

Довольная собой Илона взмахнула рукой ещё раз, и длинный вопль ужаса потряс Исповедальню. Элла захлопала в ладоши, с восхищением глядя в глаза подруги. Тело Москвича дрожало под её задницей и дёргалось из стороны в сторону, настолько тот себя не контролировал. А Илона уже заносила руку для нового удара. А потом ещё одного. И ещё, ещё, ещё...

Стремяга в неописуемом ужасе смотрел, как покрывается алыми полосами лицо его друга, как перекашивается его рот в нечеловеческом крике, как буквально ручьями стекают по щекам слезы и какой запредельной пеленой тоски подёргиваются его глаза...

— Перестаньте! – заорал он, стараясь покрыть своим хриплым, прокуренным голосом, этот нестерпимый вой сплошного ужаса и горя. – Он-то ни в чем не виноват! Это мы с Крохой сделали то зеркало!

Илона с явным сожалением остановила уже занесённую для очередного удара руку.

— Говори! – приказала она Стремяге. – Пока ты рассказываешь нам что-то интересненькое, он будет отдыхать...

Стремяга судорожно вздохнул, собираясь с мыслями. Говорить-то он мог бесконечно долго и на любую тему, - хорошо подвешенная метла – крайне необходимое качество уважающего себя арестанта. Иногда только на ней и можно выехать из критической ситуации. Вот как сейчас. Однако...

Однако он боялся наговорить и лишнего. Тут, конечно, не суд, тут гораздо хуже. Тут Инквизиция, мать её! А в Инквизиции твоя реальная вина никому не интересна, тут, чем больше на себя наговоришь, тем быстрее на костёр и уедешь.

— Я так думаю, что не только мы с Пашкой, но даже и Кроха не виноват в том, что случилось. Можно я вам расскажу всё подробно?

Элла вполне искренне рассмеялась его наивной попытке затянуть время.

— Мы вообще-то вас, сучек, для этого сюда и пригласили. Правда, Илона?

Та тоже улыбнулась, но лучше бы Стремяге было не видеть ЭТУ её улыбочку.

— Мы сделали зеркало, работающее в обе стороны, понимаете, девушки, о чем я?

— Нет, ты, блять, охренела совсем, тварь ползущая! – соскакивая с шеи всё еще скулящего Москвича, и усаживаясь сверху на клетку, в которой сидел Стремяга, возмутилась Элла. – Тебе что, тоже цепочкой морду раскровенить? Ты соображаешь, вообще, с кем и о чем разговариваешь?

Они же и правда ведьмы, лихорадочно соображал в этот момент Стремяга. Тут надо поосторожнее с терминами...

— Простите, простите, сиятельная пани! – тут же пригнулся он к самому полу, всем своим видом выражая полнейшее самоуничижение и покорность. – Просто я подумал, что проводя ваши восхитительные ритуалы, вы могли... совершенно случайно... не преднамеренно...

Элла, не выдержав, взяла у Илона цепочку и стала решительно отпирать замок на клетке.

— Не-не-не! Умоляю! – запротестовал Стремяга. – Я всего лишь хотел сказать, что вы случайно создали двойной сквозной коридор!

Подруги-садистки несколько секунд смотрели на него с тупым изумлением, а потом не сговариваясь беззвучно рассмеялись.

— Двойной, бляха-муха, сквозной... что? – ухохатывались ведьмы.

Стремяга понял, что сморозил какую-то несусветную глупость, и в душе был рад, что хотя бы сумел на время разрядить обстановку.

— Целую ваши ножки, пани! – смешно поклонился он, насколько позволяла клетка. – Я всего лишь хотел помочь в расследовании...

— У тебя в голове двойной сквозной коридор открыт в обе стороны! – веселилась Илона. – И сейчас мы его чем-нибудь заполним!

Стремяга в это время виновато улыбался. Москвич поймал его мимолётный взгляд «как ты?» и благодарно кивнул, зажмурившись. Мол, всё в норме, братуха, от души!

Отсмеявшись и немного успокоившись, Элла решила прояснить Стремяге некоторые базовые понятия из магии зеркал.

— То, что вы с этим недотёпой придумали двойное живое зеркало – за то вам отдельное спасибо. Да, оно так и называется – живое, потому что все время меняется его структура. Магическая структура, а то ты подумаешь, что физическая. Просто ртуть – подвижная субстанция, и потому в зеркале она всякий раз меняет свою форму и свои колдовские свойства.

— Но всё это было известно и до вас! – поспешила вклиниться в разговор Илона.

— Да, живые зеркала стали использовать очень давно, но не в этом же суть!

— А в чём? – робко поинтересовался Москвич, решившийся всё же напомнить о себе.

— А в том, что когда мы гадаем по зеркалам, мы принимаем все меры предосторожности. Потому что знаем, как бывают опасны коридоры из живых зеркал, и какие сущности иногда из них выпадают в нашу реальность. - К тому же там была директриса, а она вообще спец по зеркальной магии.

— Умеет пользоваться вообще всеми отражающими поверхностями, а не только зеркалами, - не унималась Святоша, постоянно демонстрируя свою особую осведомлённость.

— Да, она великая ведьма, с этим не поспоришь. И потому при ней никакой демон просто не смог бы проскочить в зазор между зеркалами. Это исключено.

— Значит, его вызвал кто-то другой и в другое время. Хотя возможно, что и используя ваше изобретение, - упиваясь собственной значимостью, подытожила Илона. - И потому главный вопрос: кто, когда и где это сделал?

Москвич задумчиво покачал головой.

— Если Кроха признался, значит, это действительно он. Он не настолько тупой, чтобы просто так соврать. Мадам ведь из него жилы вытянет, но правду узнает.

— Кроха? – скептически переспросил Стремяга. – Наш Кроха вызвал демона? Да он даже матом ругаться не любит, интеллигент хренов! Как ты себе это вообще представляешь?

Москвич снова зажмурился, переживая приступы боли – исполосованное лицо воспалилось и теперь горело адовым огнём.

— Скажите, а это очень больно? – издевательски спросила его Элла, опять присаживаясь перед ним на корточки и передразнивая пантеру из старого советского мультика. – Могу полечить. Пойдёшь со мной в туалет?

Москвич глубоко и болезненно вздохнул. Не будь здесь Стремяги, он охотно согласился бы на чудодейственный золотой нектар Эллы, но как на такое пойти в присутствии старого друга?

— Смотри, какое мы гордое говно! – внезапно сменила тон Элла. – Ладно, подождём до вечера. Морда распухнет, глаза загноятся, тогда сам приползёшь, умолять будешь, чтобы я на тебя поссала. А я подумаю. Может быть, и не захочу тебя лечить! Пусть другие лечат...

— Да ладно тебе, - неожиданно вступилась за парня Илона. – Вот уж от кого было трудно ожидать что-то подобное, а вот, поди ж ты! – Пожалей мою Полиночку. Я бы сама побрызгала ей в харю, но не хочу сейчас.

— Так на воду кинь заклятье...

— На воду не хочется. Хочу, чтобы привыкала к золотому дождю.

— Это, вообще-то моя сучка. Ты лишь временная её владелица, не забывай...

Девицы совершенно не стесняясь присутствующих тут же невольников, стали откровенно обниматься, щипать друг дружку за груди, целоваться взасос.

— Ты вчера кончила, а я нет. Так что я сегодня злая... - кокетничала Элла.

— Так давай я тебе отстрочу... Хочешь, прямо на нём отстрочу? Кончишь ему на лицо, пробовала такое когда-нибудь?

Элла всё ещё кривила губки, строя из себя оскорбленную добродетель. Но было видно, что развратное предложение Святоши ей понравилась.

— Ну не знаю... Пусть умоляет меня. Пока ты будешь строчить, пусть молит о пощаде. Меня это всегда заводит...

Она уселась прикованному к алтарю Москвичу на шею, а Илона тем временем легла ему на спину и припала к уже мокрой от возбуждения кунке своей подруги. Девушки моментально включились в игру – обе тяжело задышали, стали страстно постанывать и ёрзать горячими телами по спине изнывающего под ними парня. И только самому Москвичу был до омерзения отвратителен весь этот спектакль. Он не знал, куда отвести взгляд, чтобы не видеть сидящего перед ним в клетке друга. Стремяга прекрасно понял его состояние и сам отвернулся.

А Элла отвела за спину руку и впилась острыми когтями в воспалённое лицо Павла.

— Ты будешь молить меня о пощаде, сучка? – спросила она хриплым голосом, уже готовясь поймать первую волну оргазма. – Ну же! Соска! Давай! Умоляй меня!

Повторный вой безысходного отчаянья и дикой боли был ей ответом...

(продолжение следует)