***

Поздно вечером, ближе к полуночи, вереница барышень потянулась через весь хоздвор к заброшенному зданию старых дровяных складов. Девушки были одеты в зимние меховые ведьминские мантии, головы их были покрыты капюшонами. В руках они держали связки зажжённых свечей. Вся процессия больше походила на какой-то загадочный крестный ход, чем на шествие молодых волшебниц.

В самом помещении старого дровяного склада их уже ждали. Директриса, режимница Анна Дарвулия, и строгая преподавательница оккультных наук Доротея Шентес. Сразу бросалось в глаза насколько взрослые дамы серьёзно отнеслись к сложившейся ситуации. У каждой на запястьях рук, на шее, на поясе висел добрый десяток защитных амулетов. Лица были закрыты черными плотными вуалями. На пальцах – массивные золотые и серебряные перстни, также под завязку заряженные тёмной магической энергией. По всей видимости, старшие опытные ведьмы хорошо подготовились к вероятной встрече с демоном.

Перед ними стоял простой деревянный стол, на котором лежало несколько старинных фолиантов в кожаных тёмных переплётах, стояла небольшая жаровница с тлеющими углями, парочка светильников и плоская, но широкая деревянная шкатулка, совсем почерневшая от старости. Пол вокруг преподавательниц был расчерчен магическими кругами, звездами и крестами самых разнообразных конфигураций, нарисованных мелом или углём.

С воздуха они также были прикрыты своеобразной защитой – над преподавательницами, на высоте трёх метров, были натянуты шесть серебристого цвета нитей, образующих в пересечении между собой знак Могендовид – Давидову шестиконечную Звезду. По углам которой вниз свисали пучки аконита и омелы.

А в самом центре этого выездного ведьминского укрепрайона, совершенно голый, стоял Кроха. Парень был словно распят на невидимом кресте – руки его были раскинуты в стороны, голова жёстко запрокинута назад, спина выгнулась, лопатки сведены вплотную, и самое невероятное – стоял он на цыпочках, практически не шевелясь! Попробуйте так постоять хотя бы несколько секунд, и вы свалитесь. А он так стоял уже давно – пот струился по бокам его субтильного тельца, а глаза налились кровью.

Барышни тем временем входили парами, и оставляли зажжённые свечи по периметру очерченного магического пространства, оставаясь под его защитой. Когда собрались все, директриса начала своё выступление:

— Не самое лучшее время и место для начала нового семинара по демонологии. Но так всегда и бывает, уж поверьте моему многовековому опыту – не мы выбираем, где и как сражаться с демонами, это они нас атакуют. И всегда внезапно. Барышни, можете задать свой первый вопрос, он всегда один и тот же...

Мадам директриса поощрительным жестом развела в стороны руки, приглашая к диалогу.

— А стоит ли вообще воевать с демонами? От них ведь можно получить пользу и поддержку? – робко поинтересовалась одна из девушек, впрочем, спрятавшись за спинами подруг.

— Вот! – указала пальцем куда-то вверх, директриса. – Вот это самый важный на сегодня вопрос. – А можно ли приручить демона?

Все молчали, напряжённо поглядывая на страдающего Кроху.

— Вам, конечно же, жалко этого мальчика. Он одержим демоном. Не самым сильным, судя по всему, но довольно опасным. И он не хочет с ним расстаться. Экзорсисты, как я их называю, на протяжении веков пытались выбивать из человека тёмные сущности, которые в него вселялись. Сначала молитвами и обрядами. Потом пытками, холодом, голодом, казематами и ямами с кольями. Да и кострами, чего уж там... Получалось плохо. А почему?

На этот раз все упорно молчали.

— Тогда давайте начнём сначала. Как демон завладевает человеком?

— Вселяется в него...

— Нет.

— Завораживает, обманывает...

— Вот это уже ближе к истине.

— Нашёптывает, становится его вымышленным другом!

— Точно! – директриса указала пальцем на сказавшую это Людмилу, близкую подругу Эллы. – Умница! Расскажи нам о своём опыте общения с вымышленным другом. Это ведь он научил тебя колдовать...

— Да. В первом классе я была очень тихим и забитым ребенком. Все надо мной потешались, никто не хотел со мной по-настоящему дружить. По ночам я плакала от отчаяния, и хуже всего было то, что никого рядом не было. Родителям было не до меня. И тогда я сама выдумала себе Золотого Рыцаря – такой образ светлого и доброго защитника.

— И что было дальше? – подбодрила её мадам Азалия.

— А дальше... как-то незаметно, но он стал мне подсказывать, что и как надо делать.

— Что именно он тебе подсказывал?

— Он научил меня манипулировать людьми.

— Может, это ты сама себе подсказывала?

— Нет. Во-первых, я бы сама не додумалась до столь сложных и многоходовых интриг, а во-вторых, голос звучал у меня в голове, когда я спала. Но это было вначале. А потом я стала слышать его и днем. И даже иногда спорила с ним!

— И какой диагноз тебе поставили? – с улыбкой спросила директриса.

— Шизофрения, конечно же! – весело ответила Люда.

— А что было потом?

— Потом были бесконечные доктора, консилиумы, больничные коридоры, воняющие карболкой и вечносохнущей темно-синей краской.

— А чем всё закончилось?

— Закончилось всё тем, что я показала доктору, как могут летать по кабинету его бумаги, календари, фотографии, авторучки... Всё это кружилось над его головой, и на меня он больше не смотрел...

— Тебе повезло, Люда. А многим такой вот золотой рыцарь советует получить разрешение на оружие, купить карабин и пару ящиков патронов и пойти в лес – пострелять. Просто пострелять. Только во время таких учебный стрельб, забитый и запуганный подросток, вдруг видит вместо мишеней – своих обидчиков. Видение настолько яркое, что сначала он пугается, а потом... Потом оказывается, что стрелять по ненавистным негодяям настолько увлекательное занятие, что подросток начинает проводить в таком тире всё своё свободное время. И это такое блаженство, такой кайф – расстреливать каждый день всех своих врагов самолично, собственными руками! Каждый день! Всех до единого! Это уже становится смыслом жизни. Не просто мечтой, а каждодневным воплощением мечты! Как в компьютерной игре, только намного лучше и интереснее! С полным ощущением реальности, с запахами пороха и крови. С мольбами о прощении и слезами обидчиков. Нужно только покупать все новые и новые патроны, и прокачивать свой скил, как сейчас модно говорить. И наступает момент, когда золотой рыцарь говорит тебе: всё, ты готов. Иди и сделай это. Они все будут валяться у тебя в ногах, и только ты будешь решать, кому умереть сейчас, а кому ещё помучаться.

Все заворожено слушали речь директрисы.

— А в какой момент исчезает золотой рыцарь? – спросила Элла.

— Золотой рыцарь не исчезает. Он просто говорит своему «хозяину» - мадам Азалия выделила кавычки двумя пальцами двух рук – всё, теперь ты самый сильный и самый крутой на планете. Я тебе больше не нужен. Ты теперь решаешь любые вопросы. Весь мир у твоих ног... А за окнами уже ревут сирены и спецназ молча несётся по коридорам, вышибая перед собой двери...

Директриса немного подождала, пока барышни прокрутят в своём воображении нарисованные ею картинки, и задала следующий вопрос:

— А как же появился наш демон? Тот самый, что смутил молодой и неопытный ум такого очаровашки? Ты нам расскажешь, Кроха?

Она неуловимым жестом пальцев вздрючила распятого мальчика, отчего он дёрнулся всем телом и глухо застонал.

— Я сам... - начал Кроха и закашлялся. – Я сам научился колдовать во сне.

— О, как! – три раза хлопнув в ладоши, восхищенно покачала головой Азалия. – И как же это случилось?

— В первую же ночь здесь я попробовал... попробовал забраться в самый глубокий колодец.

— Зачем?

— Чтобы сбежать отсюда. По подземным ходам...

— И где ты нашёл этот колодец?

— Я нигде его не нашёл... Это было во сне...

Все присутствовавшие дамы почувствовали, как больно и трудно сейчас Крохе, как мучительно даётся ему каждое слово.

— И как же ты вышел из положения?

— Я... я выкопал сам этот колодец.

— Сам? В одиночку?

— Да. Во сне это оказалось намного проще...

А что было потом?

— Потом словно какая-то сила меня выкинула из этого сна...

— Ты просто не знал, что в осознанных снах можно находиться не более двадцати минут, так ведь?

— Да...

Говорить с запрокинутой головой было всё труднее. Но мадам Азалия не спешила облегчить страдания Крохи.

— И какие выводы ты сделал?

— Я... я стал учиться колдовать...

— У кого ты стал учиться?

— У своей госпожи...

Барышни тихонько ахнули и, переглядываясь между собой, невольно посмотрели на Стешу. Та, молча и отрицательно, покачала головой.

— У госпожи Акулины... - прохрипел парень. – Тогда она была... моей хозяйкой.

Барышни снова переглянулись, внезапно вспомнив, что самой Акулины они как раз сегодня не видели целый день!

— Успокойтесь, девушки, Акулина исчезла утром, - прояснила ситуацию режимница Дарвулия, молчавшая до сих пор. – Что с ней случилось, и где она – мы как раз сейчас и выясняем.

— И как же ты у неё учился? – спокойно продолжила допрос директриса.

— Я узнал... что такой колодец действительно есть...

— Откуда ты это узнал?

— Сам проверил. В реальности... не во снах...

— И где он был?

— В Старом флигеле, в подвале...

На этот раз никто уже не переглядывался и не перешёптывался. Барышни лишь молча, покивали и кое-кто сдержанно улыбнулся.

— Ты опускался в этот колодец?

— Да... И во сне... и наяву...

— И что ты там видел?

— Наяву – ничего. Я не смог добраться до воды.

— А во сне?

— Во сне со мной говорил какой-то голос. Он... объяснил мне... что вода на дне колодца поможет мне противостоять ведьмовской силе...

Кроха с каждым словом всё сильнее задыхался и стремительно терял силы. Теперь он мелко дрожал всем телом, а пот, стекая по его ногами, образовал вокруг него маленькую лужицу.

— Голос что-нибудь требовал от тебя взамен?

— Нет. Никогда... Он всё время сидел во мне... и временами давал советы...

— Какие?

— Всегда и везде подслушивать и подглядывать. Он... научил меня собирать информацию обо всех... Видеть в темноте и слышать на расстоянии...

Фигура Крохи неожиданно покачнулась, и стоящие вокруг барышни невольно расступились, опасаясь, что он вот-вот грохнется на пол. Но директриса тут же вытянула в его сторону левую руку и сжала кулак. Кроха снова замер, как будто его и правда приколотили к реальному кресту.

— Он нас сейчас слышит? – задала мадам Азалия самый неожиданный вопрос.

— . ..Да – чуть помедлив, ответил Кроха.

— Он хочет с нами говорить?

— . ..Нет, – снова кратковременная задержка с ответом.

— Он хочет уйти?

— Нет... - на этот раз ответ без задержки.

— Ты хочешь, чтобы он ушёл?

— Нет... - снова моментальный ответ, без колебаний.

— Почему?

Никакого ответа. Лишь тяжкий, долгий, горестный вздох.

— На сегодня, думаю, достаточно! – удовлетворённо сказала директриса, и разжала кулак левой руки. Кроха тут же тряпичной безвольной куклой свалился на пол. – Первое занятие считаю успешным. Отнесите его в Старый флигель и посадите в тот самый колодец. Там внизу протекает один из притоков реки Стикс, так что, думаю, он никуда не сбежит. Главное – как следует запечатайте люк, и охраняйте круглосуточно, по очереди...

Барышни встрепенулись, перевели дух, тихо стали перешёптываться между собой.

— Следующее занятие проведем через неделю. Там, в Старом флигеле, где демон показал своему новоиспечённому адепту тайный ход. А вам, барышни, домашнее задание: придумать такие меры физического или морального воздействия, чтобы разорвать порочную связь между демоном и его носителем. Очевидно же, что они вполне себе ладят друг с другом. Пока ладят... Вот и придумайте, как их поссорить между собой...

***

Пока сиятельные дамы пытали и допрашивали Кроху на своём высоком собрании, на кухне, в тишине и полумраке, воспользовавшись тем обстоятельством, что ни одной барышни или госпожи надзирательницы поблизости не было, ребята собрались на своё, тайное совещание. За последние сутки на их головы обрушилось столько всякой новой информации, что срочно требовался мозговой штурм. Его и объявил Костя-Стремяга.

— В общем, так, парни. Крохе, похоже, пиздец пришёл. Судя по тому, что после его признания его всё-таки посадили, значит, он не соврал, чтобы просто выгородить нас всех. Нас вон, с Москвичом тоже подвергли... по полной программе. И мы ничего не смогли утаить, так что... Делаем выводы. Если по нему начато официальное расследование, то что-то он там, всё-таки, намутил... Какие будут соображения?

— А что здесь предусмотрено за связь с демоном? – хмуро поинтересовался Славик, которого выпустили только сегодня вечером.

— Ну а сам-то как думаешь? Тем более, что он полный расклад на себя дал: вызвал демона, выиграл гонку с его помощью, отправил на волю змея... Тут высшей мерой социальной защиты попахивает, знаешь, что это такое?

— Слышал где-то... - так же мрачно отозвался Славик. – Скащуха за чистосердечное предусмотрена?

— Угу, - кивнул Москвич. – Говорят, что если раскаяться и очень-очень попросить не убивать, то могут и не убить.

— А что сделают?

— Живым закопают...

Помолчали.

— Где он сидит? – спросил Славик.

— А хрен его знает! – по нервному тону Кости было понятно, что он на взводе. - Директриса велела посадить его в какой-то колодец. Вроде бы бездонный. Даже знать не хочу, что это такое.

— Я просто думаю, что его ведь должны кормить... - задумчиво произнёс Славик, не обращая внимания на психи Стремяги.

Парни переглянулись.

— Да, неплохо бы дорогу наладить, - пожал плечами Москвич. – Но кто пойдёт?

— А кто жратву носит? – спросил Костя. – Меня после побега лично директриса кормила. Правда, редко...

— Меня Акулина и один раз Стеша... - отозвался Славик.

— Значит, номинально это обязанность его госпожи, - уточнил Москвич.

— Стеша...

— Стеша.

— Так что, парни, - криво улыбаясь, подытожил Москвич. – Есть такое унижение, на которое мы не пойдём, ради спасения нашего Крохи?

— Вопрос риторический, - пожал плечами Костя.

— Без базара, - согласился с ним Славик.

— Если я вас правильно понял, то унижаться должен я? - уточнил Москвич.

Ребята, сделав серьёзные лица, покивали.

— У меня бэкграунд хромает в этом вопросе, - поспешил самоустраниться Костя.

— А у меня метла не очень, - поскромничал Славик.

— А вот хрен вам, голуби мои! – состроив назидательную гримасу, сказал Москвич. – Все трое пойдем к Стеше. И если вы не умеете разговаривать с приличными барышнями, то будете ей руки лизать, а говорить буду я. Вопросы, предложения?

Ни того, ни другого, ни у кого не оказалось.

Переговорить со Стешей в спокойной обстановке и без лишних ушей удалось лишь спустя три дня. Когда она сама, под вечер, после ужина, пришла на кухню. Ребята аж рты пораскрывали от неожиданности, увидев Светлейшую (официальный титул, между прочим!) среди котлов, кастрюль и разделочных столов. Растерялись настолько, что забыли исполнить ритуальную проскинезу – падение ниц с целованием ног.

Стеша, вовремя не получив должного поклонения, смотрела на них с изумлением и уже потянула из-за голенища сапога короткий стек, явно намереваясь построить, как следует, нерадивых посудомоек, как вдруг заметила одинокий казанчик, сиротливо притулившийся на краю большой плиты.

— А это что? – указала она на посудину.

— Это мы страдальцу нашему отложили... - вовремя нашёлся Москвич. – Мы всегда ему ужин откладываем, а сиятельные дамы, которые дежурят в ночном дозоре в Старом флигеле, эту еду и забирают. А на плиту поставили, чтобы не остыла.

— Молодцы, - улыбнулась каким-то своим мыслям Стеша. – Я как раз сегодня в такой дозор и собираюсь, я и заберу вашу стряпню.

Парни тут же грохнулись коленями об пол – все трое, не сговариваясь, - и поползли к ногам Стеши. Облобызав до блеска её полусапожки, Москвич решился:

— Сиятельнейшая! Позвольте передать Крохе скромнейшее угощение!

— Что такое? – нахмурила она бровки.

— Это чай, просто чай...

— Просто очень крепкий чай...

— Очень-очень крепкий... чай...

По её хмурому выражению лица парни поняли, что миссия не просто провалена, а невыполнима в принципе.

— Дайте попробовать, - решительно велела Стеша.

Славик тут же притащил кружку, до краёв наполненную черной, как дёготь, жидкостью, отлил немного в тончайшего фарфора пиалу. Стеша осторожно принюхалась к напитку, отхлебнула, скривила губки. Подержав для пробы во рту глоток настоящего зэковского чифира, она поманила к себе Стремягу и, разжав пальцами его рот, сплюнула туда.

— Гадость! Как вы это пьёте?

И тут же спросила:

— А он должен быть обязательно горячим?

Москвич кивнул.

— Тогда перелейте в термос, я отнесу. У вас есть термос?

Пока искали термос, Москвич снова припал щекой к сапогу барышни.

— Что ещё? – спросила она всё так же строго.

— Последняя наглость, леди! – Москвич разжал ладонь, протянув ей четыре конфеты. – Он поймёт... Это знак того, что мы за него молимся каждый день!

— Действительно наглость! – заявила Стеша, гордо подняв голову. – Напомни мне завтра наказать тебя за это отдельно!

Но конфеты взяла. Москвич склонился перед ней, усердно протаранив лбом кафельный пол.

— Ладно уж, уговорил, языкатый! – шутливо смилостивилась она, как будто он что-то у неё выпрашивал. – Поеду в Старый флигель на тебе. Моя-то лошадка там, взаперти томится... Тем более, что переговорить нам с тобой надо. Обкашлять один важный вопрос. Так что собирайся...

Москвич, скорчив пацанам многозначительную гримасу, шустро скинул с себя белый фартук, на чём, собственно говоря, все сборы и закончились. Предстал перед леди Стешей готовый к употреблению в качестве верхового рысака.

— Иноходью, - приказала она, забираясь к нему на спину (сёдла пылились где-то там, в закромах таинственных складов, их не выдавали в повседневность, так что катать своих богинь ребятам приходилось на спинах). – Хочу, чтобы ты меня вёз исключительно иноходью! У тебя так классно получался этот аллюр на новогодней выездке! Просто загляденье было! Так что иноходью – пошёл!

Москвич даже слегка обрадовался, когда почувствовал, что афедрон его новой наездницы существенно полегче, чем привычный Эллин, когда она не использует магию, чтобы облегчить ему ношу. А она её перестала использовать сразу после проигрыша в гонке, специально ему в наказание.

Сейчас он погарцевал немного на месте, приноравливаясь и вспоминая, как, собственно, должен ходить уважающий себя рысак под наездницей, пожелавшей столь редкую услугу. Получилось так себе, но Москвич двинулся в путь – по заснеженному полутёмному двору, к черневшему в самом его конце Старому флигелю. Он инстинктивно выбирал слегка заметённую дорожку, стараясь глубоко в снег не проваливаться. Не хватало ещё уронить столь драгоценную ношу!

— А ты знаешь, что такое АУЕ? – промурлыкала у него за спиной Стеша, наслаждаясь морозным свежим воздухом.

— Конечно, леди! – кивнул Москвич. – Это запрещённая у нас в стране идеология преступного мира, теперь за неё судят, как за экстремизм.

— Ну... здесь-то за неё не судят... - скучающим тоном продолжала Стеша. – Здесь просто обнуляют срок. Так что теперь ты со своими друзьями может ждать не конца года, для своего УДО, а конца января или даже февраля следующего...

Москвич внутренне напрягся, но с иноходи не сошёл – так и продолжил везти Стешу, по-дурацки вскидывая ноги и гарцуя словно и правда был на выездке.

— Позвольте узнать, Светлейшая, в чем мы перед вами провинились? Какое такое АУЕ вам показалось?

— Показалось? – впившись ему в оба уха своими наманикюренными коготками, усмехнулась Стеша. – Да вы только что меня чифиром поили и нелегальный грев на кичу для вашего страдальца просили передать! Думаешь, я не знаю, как это у вас называется?

Москвич молчал, лихорадочно соображая, всерьёз это она говорит, или просто прикалывается над ним.

— Это называется «наладить дорогу», а дорога по ауешным понятиям вообще относится к разряду «святого», и даже в малявах подчёркивается двумя сплошными линиями! Что скажешь?

Сказать, что Москвич был поражён глубиной её познаний в тюремной этике – ничего не сказать. Он даже немного притормозил в своём аллюре, покачивая головой и сожалея, что не может рукоплесканием выразить своё восхищение – руки были заняты, поддерживая её ножки.

— Да, Светлейшая из светлейших, леди Стеша! – наконец сумел выдохнуть он. – Вы правы, и наша жизнь отныне целиком в ваших божественных ручках!

Он где-то читал, что лесть должна быть на порядок грубее допустимой, - только тогда она, по-настоящему, приятна.

— Хорошо, что ты это понимаешь! – удовлетворённо хмыкнула наездница. – Да, вы в моей власти, и я могу легко испортить вам жизнь, продлив ваше пребывание здесь еще на неопределённое время. Сейчас, правда, мадам директриса в отъезде, но я могу пожаловаться режимнице, или... Или дождаться возвращения начальницы. Как ты думаешь, как лучше мне поступить?

— Вам лучше нас помиловать на любых ваших условиях, Светлейшая леди!

— Ну не знаю... - закапризничала Стеша, впрочем, явно не всерьёз. – Помиловать вас, таких закоренелых негодяев? Это разве допустимо?

Москвич молча оттачивал свою иноходь, прикидывая, что она потребует взамен. Тем временем Старый флигель уже маячил впереди черными проёмами окон.

— Мы будем вашими личными рабами до конца жизни! – решил поддать пафоса Павел.

— К сожалению, это пока невозможно, - вполне будничным тоном отозвалась девушка. – Пока не могу вас всех к себе забрать.

«А хотя бы меня»? – пронеслось у него в голове, но он подавил эту малодушную фантазию. Сейчас надо было думать о тех, кому гораздо хуже, чем ему.

Они остановились перед старыми, потрескавшимися, почерневшими дверями флигеля. Москвич осторожно опустился на колени, давая возможность своей драгоценной наезднице с него слезть.

— Душу свою заложу за своих ребят, - вздохнул Павел, не спеша подниматься на ноги.

— А вот тут ты попал, мальчик, - каким-то странным, дребезжащим голосом быстро отозвалась стоявшая над ним Стеша. – А если я – демон? Если я потребую твою душу за всех остальных – отдашь?

— Отдам, - так же быстро, и не задумываясь, ответил Павел.

Стеша присела перед ним на корточки, поймала его взгляд в свои бездонно-серые, огромные глазищи, легко прочитала все его страхи. Впрочем, он не стал даже формально защищаться от её ментальной атаки.

— Тебе – отдам, - уточнил он и тут же получил лёгкую оплеуху за невероятную наглость. – Простите...

— Ладно. Будете докладывать мне всё о своих хозяйках. Что они говорят, о чем шушукаются, когда трахаются...

Москвич сглотнул.

— Что, думаешь, я не знаю, чем они там занимаются, у себя в пыточный? Небось, еще и вас заставляют участвовать, нет?

Москвич кивнул.

— Вот слушайте внимательно, а ещё учитесь понимать по глазам, читать по губам, ловить невысказанные мысли – пригодиться. И чтобы обо всех тёмных интригах я узнавала первой, ясно?

Павел закрыл глаза и коротко кивнул.

— Вот и славненько. – Стеша тихонько поднялась, поставила свою ножку ему на загривок. – А сейчас представь, что ты мотылёк...

— Кто? – опешил Москвич. – Он всё никак не мог привыкнуть к внезапным переменам в её настроениях и темах разговора.

— Тише-тише... Ты – мотылёк. Закрой глаза и представь. Сейчас ты превратишься в мотылька, проскользнешь в ту щель над дверью, и полетишь на единственный огонёк, который будет гореть в том пустом и таинственном помещении флигеля... Там будет стол, на столе – лампа. Керосиновая. Покружишься вокруг неё, только близко к огоньку не подлетай, хорошо?

Слушая её отстранённый, какой-то неестественный голос, Москвич перестал ощущать реальность вокруг себя, а как будто погрузился в тихий, блаженный сон. Он и правда был в этом сне мотыльком. Легко проник сквозь щель над дверью, радостно полетел на огонёк, в состоянии лёгкой и безмятежной эйфории закружился над казавшейся ему огромной, как доменная печь лампой...

— Мотылёк? – изумлённо сказала дежурившая у колодца, в котором сидел Кроха, Святоша. – Да ладно! Не позорься, светлая! Этому трюку уже сто пятьдесят лет!

Она аккуратно достала из кармана своего балахона тонкий шёлковый платок, осторожно, чтобы не спугнуть мотылька, связала его концы замысловатым ведьмовским узелком, и внезапно накинула на заворожено летающее у горловины лампы насекомое. И вовремя! Глупый мотылёк уже собрался нырять в жерло манившего его вулкана.

— Дура! Сгоришь ведь! – испугалась за него Святоша.

И тут же ощутила на своих плечах острые когти прыгнувшей сзади кошки.

— Ай! – взвизгнула Илона. – Всё! Сдаюсь! Проиграла!

Стеша рассмеялась, целуя и обнимая заклятую подругу.

— Трюк-то старый, а работает!

— И долго нам ещё играть в эту дурацкую игру «Сними часового»?

— Не знаю, - пожав плечами, ответила Стеша. – Это режимница Дарвуля выдумала. Вы, мол, на осадном положении, вы все должны быть готовы к нападению демона на вас лично, так что тренируйтесь. Лучше бы в дозор по две девушки отправляла, а так играть в прятки... Не знаю. Мадам Аза ничего подобного не говорила, когда уезжала.

— Надолго она?

— Не знаю. Поехала искать Акулину, а куда, как, и когда вернётся – никто ничего не знает. Скорее всего, следующий урок демонологии у нас будет вести эта вобла Дарвуля, фи... - Стеша передёрнула плечами, карикатурно изображая режимницу.

Илона коротко хохотнула.

— Тогда я провалюсь на домашке. Ни одной оригинальной пытки для твоего кролика я так и не придумала! – кивнула она в сторону колодца.

— Я те придумаю! – показала кулак Стеша. – Как он там? Не скулит, не плачет?

— Нет, стихи читает.

— Какие стихи?

— Не знаю. Про трамвай, про жирафа какого-то... Я не вслушивалась.

— Ясно. Это Гумилёв.

— Кто?

— Николай Гумилёв. Русский поэт. Жил в начале двадцатого века. Расстрелян большевиками.

— Откуда они такие стихи знают?

— Там, в тюрьмах, им делать нечего, вот они и читают всё подряд.

— Ну ясно. Ладно, я спать.

— Пешком не ходи. Там я тебе лошадку оставила, у ворот. Твою лошадку. Или вы с Эллой опять обратно поменялись?

— Не, у Элки теперь бзик – она одну шлюшку трахает на глазах у другой, и всё время меняет их местами.

Стеша покачала головой и помахала руками: мол, никаких подробностей на эту тему знать не хочу.

— Всё, мой дозор окончен, слава Лилит! – попрощалась с ней Илона.

— Ведьмам слава! – отозвалась Стеша, складывая вслед тёмной на пальцах левой руки знак Вольфсангель. Став в общем-то против оборотней, но и от всякой прочей нечистой силы неплохо сработает, если что...

Спустя полчаса она отодвинула ногой тяжеленную крышку люка и заглянула в колодец, опустив туда горящий факел. Там, в сыром и беспросветном мраке, на глубине пяти-шести метров поперёк колодца была поставлена широкая доска, на которой, свернувшись калачиком, лежал совершенно голый Кроха. Услышав звук отодвигаемого люка, парень приподнял голову, и, сощурившись, посмотрел вверх. Стеша кинула ему верёвочную лестницу.

Когда Кроха еле-еле выбрался наружу, и тут же рухнул к ногам своей повелительницы, Стеша молча сняла свой шерстяной вязаный блейзер и накрыла им дрожащее тело парня. Он моментально завернулся в него и, прильнув к сапожкам Стеши, тихонечко заплакал.

— Тебе твои чифир передали, давай, выпей пару глотков, согрейся, - сказала она, наливая горячий терпкий напиток в стаканчик-крышку от термоса.

Кроха моментально всосал всё, что поместилось в крышечку, и тут же попросил ещё.

— На голодный-то желудок не стошнит? – недоверчиво спросила Стеша.

Кроха покачал головой и виновато улыбнулся. Так же жадно вылакал и вторую порцию арестантского зелья. И только после этого принялся за ужин.

— Знаешь, - уплетая за обе щёки ещё тёплый плов, заботливо приготовленный специально для него пацанами, рассказывал он. – Тут, говорят, у вас фильм вышел, про Чебурашку, правда?

— Кто говорит? – удивилась Стеша. – Кто тебе в колодце мог рассказать про фильм о Чебурашке?

— Не важно... Я просто вспомнил по этому поводу тюремный анекдот. Идет Чебурашка по зоне. Ладошки сложил и что-то в них шепчет. Навстречу ему старуха Шапокляк. Увидела Чебурашку, удивилась. Спрашивает: что это там у тебя в ладошках? С кем это ты шепчешься? Чебурашка раскрывает ладошки, а там – ящерица. Маленькая такая ящерица. Кто это? – в изумлении спрашивает Шапокляк. – Это Гена из штрафного изолятора вышел! – отвечает Чебурашка...

***

А на следующий день началась форменная вакханалия. Которая, в конечном итоге, вошла в летопись пансиона под названием Кровавый снег. И началось всё с совершеннейшей ерунды, с сущей безделицы, как сказал бы Моцарт. Утром того дня, а это как раз была суббота, на стене дальнего флигеля, аккурат над окнами кабинета директрисы, занимаемого во время отсутствия оной старшей экзекуторшей Катей Бэнечко, появилась странная надпись углём. Это было короткое четверостишие:

Понял теперь я: наша свобода

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет.

Разумеется, это более чем странное послание наделало в пансионе чрезвычайный переполох. Барышни, да и начальство тоже, в полнейшем недоумении подолгу рассматривали это самодельное дацзыбао, перечитывали текст, пытались вспомнить автора, угадать по начертанию букв публикатора, и все сходились во мнении, что это проделки всё того же демона, который нарушил покой мирной школы ведьм на прошлой неделе.

Катя Бэнечко, возомнившая себя единственной исполняющей обязанности директрисы, сочла эту дерзкую выходку брошенным лично ей вызовом. И начала немедленное расследование.

На ковре, в кабинет начальницы, в котором теперь восседала Катя, были вызваны по очереди все барышни, дежурившие в дозоре по охране колодца. Все они клялись, что инструкции по охране особо важного преступника соблюдали свято и неукоснительно, и Кроху ни на секунду из колодца не выпускали. Катя допрашивала их сурово, но пока корректно, до рукоприкладства не опускалась.

Никаких новых сведений эти допросы не дали. Однако было понятно, что демон вырвался наружу и имеет, помимо Крохи, еще как минимум одного, а то и нескольких соучастников, предоставляющих ему, демону, свои тела для совершения мерзопакостных преступлений.

Почему невинное четверостишие, начертанное на стене, априори признаётся таковым преступлением, уже на обеде разъяснила всем Святоша Илона, тут же вызвавшаяся поучаствовать в расследовании в качестве добровольной помощницы главной экзекуторши.

— Ибо сказано! – вещала она, величаво помахивая необъятными рукавами своего лилово-черного, бархатного балахона, - Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит!

В чем соблазн написанного на стене флигеля четверостишия, никто, разумеется, объяснить не мог. Но никто и не спрашивал.

После ужина на допросы с пристрастием были вызваны уже ближайшие соратники Крохи – Москвич, Стремяга и Славик. Их уже били. Били довольно жестоко. Избивала парней лично Катя, а Святоша, неизменно присутствовавшая на всех допросах, молча наблюдала и лицемерно сочувствуя ребятам, вытирала салфетками кровь из разбитых носов и лопнувших губ...

Катя зверствовала с нескрываемым садизмом. Её любимым выражением было «забью ногами», и она действительно с ходу валила парня ударом в пах, а потом забивала, точнее затаптывала ползающего по полу или пытавшегося встать, выбирая для ударов наиболее уязвимые и болезненные места.

Била подолгу, не спеша, сладостно хакая и потея от возбуждения. Никогда не останавливалась, пока избиваемый не начинал кричать или молить о пощаде.

После чего утирала раскрасневшееся лицо полотенцем, и усаживалась в кресло, ставя ноги на голову избитой жертвы – начинала допрос.

Собственно, допрашивать парней было не о чем. Они никакого контакта с Крохой не имели с момента его ареста и заключения в колодец. И уж тем более к Старому флигелю их не подпускали. Ну, почти не подпускали...

Катя узнала, что Москвич и Стремяга подвозили на своих горбах некоторых барышень, когда те шли в ночной дозор, и зацепилась за это обстоятельство. И хотя понятно было, что в данном случае парней использовали лишь в качестве лошадок, разве могла эта фурия не «отработать» версию их мнимой причастности неизвестно к чему? Конечно, не могла! Вот и отрабатывала, оттаптываясь на их спинах и боках...

Катя глумилась над пацанами практически до отбоя, потом отпустила их, оставив лишь Славика, которому велела больше часа массировать её потные горячие ступни. Славик потом божился, что она даже ухитрилась кончить от его массажа, правда подрачивая свой непомерно разбухший клитор...

На том субботнее следствие и закончилось. Закончилось бы совсем, если бы не еще более чрезвычайные происшествия воскресенья.

А в воскресенье, рано утром, на стене в столовой, появилось еще одно стихотворение, на этот раз совсем уж крамольного и возмутительного содержания:

Когда мне было

Очень-очень трудно,

Стихи читал я

В карцере холодном.

И гневные, пылающие строки

Тюремный сотрясали потолок:

"Вы, жадною толпой стоящие у трона,

"Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда - все молчи!.."

И в камеру врывался надзиратель

С испуганным дежурным офицером.

Они орали:

— Как ты смеешь, сволочь,

Читать

Антисоветские

Стихи!

И вот тут началось нечто невообразимое. Вчера еще надменная и властная мадам Катя внезапно превратилась в озлобленную истеричку. Первым же своим утренним распоряжением она фактически ввела осадный режим для всего пансиона, и категорически запретила барышням передвигаться по школе в одиночку. Ходить теперь разрешалось только парами. Даже в дамскую комнату. Невольников она вообще привязала к их хозяйкам, повелев водить их исключительно на поводках. И особо следить за их поведением. Она всерьёз считала, что демон имеет доступ в мозги всех парней, и вероятнее всего в души некоторых, особо неустойчивых барышень.

Были у неё на то хоть какие-то основания, осталось загадкой, которая не разгадана до сих пор.

Сами барышни всерьёз заинтересовались опубликованными на стенах стихами, и поэзией в целом, в результате чего массово устремились в библиотеку. Они выяснили, что первое четверостишие, появившееся над кабинетом директрисы, являлось частью знаменитого стихотворения Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай». А вот со вторым стихом возникли серьёзные проблемы. Ничего подобного, ни в каких сборниках обнаружить не удалось. Воспользоваться поисковыми системами также не представлялось возможным – на Маркистане на ближайшую сотню вёрст не было ни одной вышки сотовой связи.

А Катя между тем всё больше входила во вкус. Во время обеда она торжественно объявила, что решила провести показательную экзекуцию всех особей мужского пола, причем на свежем воздухе, прямо на площадке, где совсем недавно проходили праздничные новогодние мероприятия. Весёлые старты.

Теперь площадку было решено использовать как лобное место. По мнению Катерины раз точно неизвестно, в кого конкретно вселяется демон, чтобы осуществлять свои ночные безобразия, то нужно постараться выбить его сразу из всех подозреваемых. Ну, или же, не дать ему перескочить из сознания одного носителя в сознание другого.

Эта идея казалась настолько дикой и несуразной, что занервничала даже такая продвинутая в демонологии особа как Святоша. Она ходила туда-сюда по заснеженной площадке перед столовой, как раз там, где предполагалось массовое избиение младенцев мужеска пола, куталась в свой инквизиторский балахон, нервно потирала руки и хрустела пальцами. А на вопросительные взгляды растревоженных подруг, лишь пожимала плечами.

Между тем Катерина приступила к осуществлению своего адского замысла. Она вывела троих парней в совершенно голом виде на импровизированный плац, построила их в ряд, а всем без исключения барышням приказала построиться напротив, чтобы наблюдать экзекуцию в обязательном порядке.

Крамольная тишина в рядах воспитанниц явно свидетельствовала о быстром падении рейтинга старшей экзекуторши среди них.

Но Катерину уже несло. Она вышла перед строем барышень, помахивая длинным пастушьим кнутом, явно собираясь рвать и метать. Девушки невольно расступились, понимая, что от взмахов таким чудовищным орудием пытки, можно пострадать и на расстоянии пяти-шести метров. Никто до конца не верил, что мадам Катерина решится пустить в ход эту страшную штуковину.

Никто не верил, до первого удара. А когда кончик хлыста раскровенил спину стоявшего крайним слева Славика, все невольно ахнули. Парень от неожиданности выгнулся назад, и тут же рухнул на снег, не закричав даже, а завыв по-волчьи!

Барышни в ужасе отступили еще на шаг.

Катерина взмахнула второй раз, и на плечах Стремяги вспух и тут же стал сочиться кровавыми мелкими струйками точно такой же рубец, как у Славика. Сам Стремяга закрыл лицо руками и заревел, даже не пытаясь терпеть эту пытку молча. Но на ногах устоял каким-то чудом, хотя и присел на корточки секунду спустя.

Москвичу достался удар сверху вниз. И его спину «украсила» темно-бордовая жирная полоса, от левого плеча до правой ягодицы. Он постарался сдержать крик, но явно переоценил свои возможности и также рухнул на спину, зажимая себе рот ладонью.

— Встать! – рявкнула на парней Катерина, и щёлкнула для острастки кнутом над их головами.

Все трое поспешили выполнить приказ. И тут же хлыст заплясал над их спинами по самой непредсказуемой траектории. Стоять смирно уже никто из них не мог, да и не пытался. От нестерпимой боли ребята катались в снегу, окрашивая его своей кровью, орали как резаные и лишь пытались укрыть руками свои головы и лица. Пять минут – и всё было кончено. Трое корчились и выли сорванными глотками одно и то же: пожалуйста! пощадите! Простите! Не надо! Умоляем!

На Катерину смотреть было не менее жутко, чем на истерзанные тела пацанов. Она вся пылала от нечеловеческой ненависти и запредельного упоения собственной жестокостью. Однако поняв своим звериным чутьём, что на этом экзекуцию всё же придётся прекращать, она велела напоследок парням лечь рядом друг с другом спинами на снег, и прошлась по их животам и грудным клеткам, оставляя на них следы своих высоких, шнурованных сапог. На Москвиче и Стремяге постояла минуты три, блаженно улыбаясь, запрокинув голову вверх, и мечтательно глядя в серое зимнее небо.

А когда парням разрешено было подняться, барышни с изумлением увидели, что на их спинах почти не осталось крови – она вся впиталась в снег, а в рубцах проглядывало застывшее на морозе мясо...

— Приведите самого мелкого! – приказала Катерина.

И когда на место экзекуции привели Кроху, шатающегося и кутающегося в Стешин шерстяной блейзер, глаза Катерины снова зажглись диким огнём.

— Это что такое? – заорала она, указывая на его скудную одёжку. – Кто? Кто его так нарядил? Чья это одежда?

— Моя, - тихо ответила Стеша.

— А кто тебе разрешил? – приблизив своё мясистое потное лицо к ней вплотную, зашипела Катя.

— Никто, - пожала плечами Стеша. – Он мой раб, и только я решаю, во что он будет одет. Я хотела, чтобы он хотя бы дожил до следующего допроса госпожой директрисой, потому и дала ему свой блейзер.

— А у меня ты спросила разрешения?

Стеша снова пожала плечами и отрицательно покачала головой. Минуту Катерина сверлила её своим злобным взглядом, явно придумывая для неё наказание. Наконец решила обратиться к собравшимся барышням:

— Кто менял Стефанию на её посту?

— Я... - робко поёжившись, ответила Элла.

— А перед ней кто дежурил?

— Я... - еле слышно подала голос Илона.

— Почему не сообщили, что она укутывала узника в свои шмотки?

Девицы в ужасе молчали.

— Мы не знали... - Элла оказалась более смелой.

— А должны были знать! – с садистским наслаждением произнесла Катерина словно приговор явно бесполезную и бессмысленную фразу. – Вам, барышни, по пять ударов хлыстом каждой!

И добавила, расплываясь в блаженной улыбке:

— После ужина. На этом самом месте. Приятного аппетита, девочки!

(продолжение следует)