Глава тридцать четвёртая. И снова здравствуйте!

Когда огромный, двухэтажный автобус, с непроницаемо-чёрными окнами, наконец закончил свой путь по Бесконечной извилистой дороге, и остановился у ворот пансиона, первым на гостеприимную болотистую почву Маркистана шагнул Стремяга. Он галантно (впрочем, теперь это было его обязанностью) нёс на руках свою повелительницу Эллу. Её саквояж следом за ними тащил Славик. А третьим высаживался Кроха. Он-то и сострил было по привычке что-то типа Welcome to Demon School, но тут же и осёкся, увидев стоящую чуть поодаль, в грустной позе ожидания, одинокую женскую фигуру, закутанную в белую шаль.

Это была Пульхерия. Белоснежная шаль, светло-бежевый дорожный костюм, белые лакированные туфельки, кремового цвета ридикюль – весь её наряд подчёркивал чистоту помыслов и несомненную невиновность по всем пунктам каких бы то ни было обвинений, и уж тем более – подозрений. А её скромная поза, и кроткий взгляд из-под бровей, могли растрогать даже самые чёрствые сердца салемских инквизиторов семнадцатого века!

Тёмные по достоинству оценили этот демарш. Проходя мимо, они подчёркнуто присели в вежливом книксене, а некоторые из барышень даже обменялись с некроманткой воздушно-фальшивыми поцелуйчиками и обнимашками.

— Это то, о чём я думаю? – тихо, сквозь зубы поинтересовался шедший следом за Москвичом, Андрей.

— Да, это он самый – полный пушистый полярный зверёк, - в тон ему, тихо подтвердил Павел. – Твой персональный менеджер в этом аду. Рекомендую прямо сейчас пасть ниц, и подползти к ней для исполнения обряда проскинезы. Здесь он, кстати, действует в обязательном порядке.

— Это что такое?

— Это целование женских ног, - буркнул Славик, - здесь так положено. Всем девушкам и взрослым дамам, которые соизволят к тебе обратиться, или к которым ты будешь обращаться, ты должен предварительно облобызать туфельку. Ща я покажу, как это делается. Обрати внимание, туфельки у неё идеально чистые, значит, она не шла по земле, она сюда прилетела...

— Угу, - кивнул Москвич. – Прилетела. Южноамериканской гарпией – это такая птица-страшилище, её сумеречный образ.

— Откуда знаешь? – тут же поинтересовался любознательный Кроха.

— Сам видел, - усмехнулся Павел. – И имел счастье ощутить загривком.

— Б-ррр... - повёл плечом Кроха.

А Славик и правда шустренько просеменил вперёд всех к одиноко стоящей тёмной ведьме, и отработал полноценный холопский поклон ей в ноги. Пульхерия слегка усмехнулась, что-то сказала Славке негромко, но ножку для поцелуя милостиво протянула. И тут же в упор взглянула в глаза Андрею.

— Твоя очередь, - незаметно подтолкнул его в спину Павел. – И не стремайся, мы все тут это делаем. Привыкай...

Всем было неловко и тягостно смотреть, как совершенно не привыкший к такого рода отношениям парень, неуклюже подходит к своей хозяйке и становится перед ней на колени. А потом ещё и туфли ей целует. Москвич и Кроха тут же почувствовали своим внутренним чутьём, как присосалась к этой всеобщей неловкости некромантка. Как она затянула эту сцену, упиваясь их непонятно откуда взявшимся испанским стыдом. Как победно сверкнули её вмиг умаслившиеся глазки...

Она тут же присела над своим преклонённым невольником, ловко накинула ему на шею поводок-удавку, и уже во всей «полноте достоинства» уверенно повела его вместе со всеми через ворота пансиона. Былая тихая скромность послушницы испарилась без следа под первыми лучиками туманно-малинового, поднимавшегося из болот, воскресного солнышка.

— Welcome to slavery, - закончил свою мысль Кроха.

...В этот день случилось ещё много всяких неприятностей. Хотя... кому как. Косте, Крохе и Славику разрешили ходить в тех же туниках, в которых они гуляли во время отпуска на Острове. Официально – до первого серьёзного проступка. Зато Павла его повелительница милфа первым же делом, затащив к себе в санчасть, где она по-прежнему официально «работала» экзекуторшей и по совместительству врачихой, заставила надеть её шёлковое с рюшами и воланчиками белое платье, почти свадебное.

— Что такое? – притворно-елейным тоном спросила она. – Ты чем-то недовольна, Полечка?

— Всем довольна, ваше величество, - на грани фола сострил Москвич, ловя её руку и целуя её. За что тут же получил по губам, но не особо болезненно.

— Теперь можешь проводить среди своих дружков практически всё своё свободное время, если оно у тебя останется! – рассмеялась Екатерина. – Свой давний запрет на ваше общение я отменяю.

И уже сама протянула ему обе руки для поцелуев. Он поцеловал. Ещё и ещё – несколько раз. А она, тихо посмеиваясь, положила свои ладони ему на лицо, нежно приказав их вылизывать языком...

Он понял, что это такой её привычный извращенный садизм: переодеть его в женское, но разрешить бывать среди друзей. В то время как им теперь можно ходить в мужской одежде. Это чтобы он ощущал себя вдвойне униженным. Где-то на уровне новых пленников, которым категорически запрещалось носить что-либо, кроме выданных им платьев служанок. Да ещё чтобы руки лизал за такую «милость»! Всё в духе милфы, всё, как она любит!

«А ты как думал? – внезапно услышал он милый, знакомый голос с очаровательной, чуть застенчивой поволокой. – Расслабился там, на Острове? Океанские просторы вскружили тебе голову? Всё, пора возвращаться в нашу самую страшную сказку на свете!».

«Добрый-добрый день! – еле скрывая свой восторг, поприветствовал Павел свою так давно молчавшую тайную собеседницу. – Я так рад...».

«А уж я как рада... - деловито продолжила она. – Ты в курсе, что на завтрашнюю ночь намечается побег?».

«Первый раз слышу... - внутренне запнулся Павел, внезапно ощутив на своём челе пристальный взгляд милфы. – Извините...».

— О чём это ты, Полечка? – Екатерина прильнула к нему всем своим жарко пышущим телом и прихватила в горсть его кадык слегка, - только слегка! – сдавив его пальцами и нежно, совсем чуточку, вспоров кожицу своими боевыми коготочками. – О чём это ты задумалась?

— О вас, богиня! – солгал он, и голос его предательски дрогнул, изобразив внезапное волнение от её близости.

— Ах ты, развратница! – плотоядно ощерилась тёмная колдунья, безошибочно уловив его флюиды похоти и страха – столь любимую ею смесь эманаций и тончайших, незаметных простым смертным, ароматов. – Хотела отложить до ночи, но так уж и быть – скушаю тебя прямо сейчас!

Она как всегда бесцеремонно повалила Павла на свою постель, выкрутила ему руки, сдавила своими мощными бёдрами и, не позволив даже снять платье, тут же и изнасиловала. Наспех, но яростно и, что называется, вкусно – со стонами, вскриками, беспорядочной вознёй и потными объятиями до хруста костей.

«Так умеет трахать только ведьма – существо явно потустороннее и одержимое», - подумал Москвич, лёжа под ней и считая вспыхивающие в закрытых глазах разноцветные круги.

— Всё, вали в столовку, готовьте большой праздничный ужин по случаю окончания отпуска! – Распорядилась Екатерина, вставая и откидывая с потного лба мокрые прядки волос. - И вечером будь готова – надо будет разобрать все новые ротанговые инструменты, да и кожаные плёточки я научу тебя готовить к исполнению. На завтра намечается грандиозная порка. Новички успели здорово накосячить за сегодняшний день. Да и вообще... Пора им преподать хороший урок послушания!

Она похотливо, хотя и вполне дружелюбно подмигнула Москвичу, жестом показывая, что тому действительно пора приступать к своим непосредственным обязанностям на кухне. Парням официально объявили, что теперь их главная работа – это столовая, и всё, что с ней связано. А всё остальное ложится на плечи вновь прибывшего этапа.

— Этого следовало ожидать, – флегматично прокомментировал известие о предстоящем побеге Кроха. – Вон Костя может набросать для них по памяти план ближайших двухсот семидесяти поворотов на этой дороге. А больше тут ничего нет – лишь кочки и болотные омуты, не имеет смысла и соваться.

Стремяга лишь грустно вздохнул, кивком подтвердив слова, сказанные приятелем.

— Ну, хотя бы Андрюху надо как-то попытаться отговорить от этой безнадёжной затеи, - сказал Москвич, в общем-то, соглашаясь с парнями.

— Это да, это попробуй, - сочувственно поглядел ему в глаза Кроха. – Хотя с другой стороны, если он откажется идти вместе со всеми, то подумай, как на него посмотрят товарищи, когда они... Скажем так: вернутся ни с чем.

— Плохо посмотрят. Вероятнее всего обвинят в стукачестве... - встрял в разговор Славик. И очень смутился, когда все трое его приятелей посмотрели на него задумчиво.

— Пацаны, вы меня совсем выбили из колеи, - грустно подытожил разговор Москвич. – Я теперь вообще не знаю, что делать. И так хреново, и эдак...

— Милфа, я смотрю, свирепствовать опять начинает, - кивнул Костя на изрядно измятое платье Павла. – Не разрешает переодеваться?

— Да какой там... - безнадёжно махнул рукой Москвич. – Это ещё ладно. Вот завтра она оторвётся по полной! На завтрашний день назначена большая порка. Экзекуция гранд меню! И что самое противное – мне предстоит готовить розги и, скорее всего, прислуживать ей во время проведения этого... мероприятия!

Последние слова он произнёс, не скрывая своего отвращения и горечи.

Больше обсуждать было нечего, и парни стали готовить столовую к праздничному ужину.

Ароматы из кухни доносились поистине волшебные.

Глава тридцать пятая. Хмурое утро, флоггеры и паддлы

Переговорить с Андреем Москвичу удалось лишь к концу торжественного ужина, когда стали подавать всяческие роскошные десерты. Андрюха обслуживал столик, за которым сидела его госпожа, и ушлый Москвич сумел затащить его в подсобку кухни, пока поварихи раскладывали по вазочкам мороженое и сервировали фруктовыми салатиками его поднос.

— Что, какие новости? Как твоя могильщица поживает? – сразу перешёл к делу Павел.

— Говорит, что полностью оправдана по всем пунктам, и вроде даже ей официально принесли извинения... - как-то не очень уверенно ответил Андрей.

— Тебе так сказала?

— Не мне, конечно! Болтала среди тёмных... Её ведь свита этой Эллочки, как родную встречала, чуть ли не с цветами!

— А к тебе она как относится?

— Пока не знаю. Но смотрит как-то так... Словно бы прицеливаясь.

— Отличное сравнение, - грустно кивнул Павел. – Ты уловил самую суть.

Нужно было как-то сказать главное, и он решил и тут обойтись без предисловий.

— Слушай, братишка, тут такое дело... Начальство в курсе, что вами готовится побег. Так что, сам понимаешь... Шансов у вас никаких, и тебе бы не стоило в этом участвовать.

Андрей решительно вздохнул, но промолчал. Даже не стал спрашивать, откуда у Москвича такая информация. А тот продолжал:

— Просто поверь, мы пробовали. У Кости два удачных побега было с малолетки. Он всегда уходил за периметр. Потом его, правда, всё равно ловили... Били страшно, но тут совсем другое дело. Тут нет периметра, но и дорога тут в один конец. Она потому и называется Бесконечной... Куда ни пойдёшь – всё равно сюда вернёшься. Это Маркистан – огромное болото, которого нет на картах и даже из космоса его не видно. Просто большое слепое пятно.

Андрей слушал его сосредоточенно, иногда коротко кивая, но ничего не говоря. Стало ясно, что решение им уже принято, и даже обсуждению не подлежит.

«Ты сделал всё, что мог, и дальше уже не твоё дело» - шепнула ему таинственная внутренняя собеседница и Павел умолк. А Андрей, суровым армейским рукопожатием поблагодарив за предупреждение, молча отправился за своим подносом к поварихам. Павел украдкой перекрестил его спину.

А в общем зале царило прощальное отпускное веселье. Барышни отрывались как в последний раз. Пели невероятно красивые колдовские песни и гимны. Пили как не в себя прохладительный сок маракуйи, зажигавший, однако кровь и моментально взрывавший мозг фантастическими видениями и одновременно пробуждавший в самых потаённых уголках души темнейшую страсть и звериную похоть. Украдкой уединялись с подругами за тяжёлыми портьерами, а иногда утаскивали туда и кое-кого из переодетых в дамские наряды бывших спецназовцев.

Все понимали, что уже завтра наступят суровые школьные будни. С ранними подъёмами, бесконечными лекциями, иногда по шесть пар в день, поздними отбоями, а порой и ночными практическими занятиями в непролазных окрестных топях... И ближайший намечающийся праздник – это Хэллоуин, но до него ещё дожить надо! А закон ведьминского выживания никто не отменял: не сдала вовремя зачёт – ночные бдения в библиотеке вместо сна, до пересдачи. Провалила экзамен – отчисление и полёт домой. Нарушила режим – ледяной подвал и абсолютная тьма с крысами...

Много соблазнов в жизни ведьмы, но и адские её ждут наказания. Безграничная власть ей дарована, но и спрос с неё, как с проклятой. Сцилла и Харибда кругом поджидают. Гог и Магог норовят выползти из сумрака. Пожрать её плоть, и осквернить её душу...

Всё понимали юные барышни, и потому куражились отчаянно и беззаботно. Знали, что утро будет хмурым.

...И оно наступило, это хмурое утро начала нового учебного года. По человеческому календарю – первое сентября. У ведьм – первый день осеннего месяца Вересня, месяца Большой Жатвы – сбора большинства плодов, кореньев и семян для всевозможных снадобий и зелий.

На этот день и была назначена первая в новом учебном году большая порка. А друзьям Павла было приказано принести лавки к позорному столбу, заготовить достаточное количество толстых и тонких верёвок различной длины, а также с самого утра замочить в большой деревянной кадке все имеющиеся на старом дровяном складе деревянные розги. И всё это парни должны были делать на глазах у своих вчерашних соратников по этапу – бывших бойцов отряда «Витязь».

Стремяга, получив столь однозначный приказ от режимницы Доротеи, лишь глубоко и горестно вздохнул, закинув голову назад, зажмурившись и закусив почти до крови губу. Это ему-то, самому привыкшему страдать за общее дело, предстояло стать подручным главной экзекуторши пансиона! Ну пусть не прямым подручным (сию чашу предстояло испить лишь Москвичу), а хотя бы просто приготовить розги, поудобнее установить скамейки, на которые потом положат провинившихся, проверить на прочность верёвки... А ведь совсем недавно он сам извивался на этих скамейках, выл и орал как резаный под этими же хлыстами и палками! И вот теперь он должен приготовить страдания для других, а сам остаться среди зрителей?

Он бы отказался, без вопросов. Подумаешь, - лопнувшая шкура на спине! И не такое бывало. Но... рядом молча стояла его хозяйка Элла. И нет, она не держала в руке плеть, она даже не сказала ему ни слова, даже не подтвердила своей властью приказ режимницы. Она просто молча стояла и смотрела на своего раба Костю. В этом взгляде – Москвич это очень хорошо рассмотрел и понял – было лишь понимание и молчаливая, горестная поддержка! А ещё Павел успел увидеть, как взгляды Кости и Эллы на короткий миг встретились, и неуловимая тончайшая искорка отразилась в зрачках у обоих. И Костя опустил глаза.

И тогда Москвич решил взять эту невыносимую ношу на себя. Он стал больше всех суетиться, активничать, совать нос туда, куда его, в общем-то, не просили его совать, особо старался выслужиться перед начальством и навести всяческую суету. Остальным на его фоне стало как будто бы легче.

Зато как светилась и сияла в этот день Екатерина! С утра, ещё перед общим завтраком, она во всеуслышание объявила о предстоящей экзекуции. Всем новичкам полагалось по сто пятьдесят ударов розгами. Причем с особым восторгом в голосе и с искренним блеском в глазах главная палачиха пансиона уточнила, что розги это будут новые, только на днях срезанные и прямиком доставленные из джунглей Острова. Ротанговые розги, а не какое-то там засохшее местное дерьмо.

Итак, заявила она, каждому по сто пятьдесят, а самому худшему рабу на этой плантации (она так и выразилась – дословно!) – был назначен Позорный столб. Это такой особый вид порки. Когда провинившегося привязывали с утра к установленному у Дровяных складов толстому столбу, рядом ставили ведёрко с розгами, вешали плётку, и любая барышня, в любое время, могла подойти и отвести душу. Поразвлечься или поддержать необходимые дисциплинарные строгости режима. Позорный столб обычно назначался на весь день, до отбоя. Ни есть, ни пить жертве не полагалось. Полагалось лишь страдать, и молить о пощаде. В виде особой милости любой барышне разрешалось полечить осуждённого и попрактиковаться на нём в особом колдовском искусстве заживления ран.

В этот раз, к Позорному столбу всеобщим голосованием был приговорён почему-то Монгол, хотя Москвич был уверен, что уж кого-кого, а его-то милфа постарается вообще отмазать от порки. Или, по крайней мере, выписать ему минимальное количество палок. Но ведьмина душа, как говорится, потёмки... И потому шамана привязали к столбу сразу после завтрака и многие молодые ведьмочки пошли посмотреть на него вблизи. Москвич слышал сухие щелчки хлыста и весёлые девичьи возгласы с того конца общего замкнутого двора. Сам он не решился туда идти посмотреть, но уже к обеду девичьи стайки оживлённо обсуждали что-то между собой, поигрывая своими парадными тросточками и весьма недвусмысленно ими помахивая. При этом какие-то особо интимные подробности передавая друг дружке на ухо, смеясь и восторженно хлопая в ладошки.

После обеда милфа строго велела Павлу следовать за ней в санчасть, где давно была оборудована комната для мелких, незначительных наказаний. Здесь уже был разложен весь пыточный арсенал старой извращенки.

— Вот смотри, Полечка, - говорила она, раскладывая перед Москвичом всевозможные короткие плётки-многохвостки. – Это называется флоггер...

Она поднесла к его физиономии одну такую плеточку и помахала ею перед его глазами.

— За ними нужно по-особому ухаживать. Следить, чтобы кожа не пересыхала. Для этого есть особые растворы, но я пользуюсь оливковым маслицем. Если не хочешь каждый день пробовать такие на своей шкурке – научись, как следует за ними смотреть...

Павел с ужасом наблюдал за особым, можно сказать, любовным блеском её глаз, нежными прикосновениями холёных рук, которыми она перебирала эти жуткие инквизиторские инструменты.

— А это – паддл, такой вот красивый ударный девайс. Обычно делается из кожи или толстой резины, но я почему-то особенно люблю использовать деревянные. Смотри, сколько их у меня!..

С этими словами Екатерина взвесила в обеих руках по толстой и мощной дубовой дощечке. Удобная рукоять и широкая, гладко-полированная чьими-то задницами, пластина. Еще с десяток подобных штуковин висел на отдельной перекладине. Если не знать истинное предназначение этих орудий пыток, то можно принять их за обычные разделочные доски, имеющиеся на любой кухне.

— Ну-ка, - хищно ухмыльнулась милфа, - хочешь опробовать такую на своей попке?

— С радостью, - коротко выдохнул Москвич, охотно подставляя зад и понимая, что мольбы и слёзы тут никак не помогут. К тому же на сердце было настолько паршиво, что захотелось простой физической боли, чтобы заглушить душевную.

Милфа ловко задрала подол его нарядного платья, и впечатала с короткого размаха парочку горячих. Да с таким задором, что Павел тут же присел, зажмуривая глаза, дабы они не вылетели на пол. По телу снизу вверх прошла волна судорожной боли и перехватила дыхание где-то на уровне кадыка.

— Что? Горячо?! – рассмеялась ведьма, восторженно глядя ему в лицо. – Дыши, давай, дыши! А то в обморок упадёшь. Эти штуки очень опасные, от них на стенку лезут от боли! Практически невозможно терпеть. Невыносимо!

Она подвела Павла к отдельно стоящему узкому шкафчику, приоткрыла дверцы, и он увидел развешанные на стенке разномастные толстые кожаные плётки. От совсем коротких, до метровых, и, кажется, ещё длиннее.

— Это обычные хлысты, ты с ними уже знакома... А вот это – она сняла с крючка длинный стек с прицепленным к его концу тонким кожаным ремешком, - так называемый шамбарьер – особый хлыст для дрессировки лошадей. Смотри, какая красивая вещица, не правда ли? Несколько уроков и любая лошадка становится послушной и покладистой. Но уверяю тебя, и на наших новеньких необъезженных скакунов эта игрушка подействует как волшебная палочка! Сегодня я специально для тебя проведу показательный мастер-класс. Уверена, – тебе понравится!

«Кто б сомневался», с тоской подумал Павел, но вслух лишь восхищённо улыбнулся милфе. Она тоже заулыбалась в ответ, и игриво ущипнула парня за щёку.

— Ты ж моя красавица! Пойдём, поможешь мне в самом главном.

Она открыла какую-то незаметную крошечную кладовку в самом конце коридора, и вытащила оттуда несколько пакетов с новогодними фейерверками!

— Я подумала, - продолжала тараторить без умолку экзекуторша, - что первый день занятий для наших воспитанниц не самый весёлый праздник в году. Помню, как сама скучала здесь в эти осенние дни... Так что решила для наших девочек устроить ещё одно развлечение, на этот раз вечернее. Как думаешь?

С этими словами она вывалила из пакетов на стол коробки залповых салютов и длинные, по полметра каждая, ракеты.

— Мы решили, что порку лучше провести после ужина и совместить с вечерним чаем. Только вот я не знаю, стоит ли во время экзекуции устроить ещё и салют, как ты думаешь?

Павел натурально оторопел от столь неожиданного вопроса. Причем он ясно видел, что милфа задала его вполне серьёзно и ждала ответа. Отмолчаться было невозможно.

— Думаю, что салют будет только отвлекать внимание наших досточтимых барышень от столь грандиозного и главное – поучительного зрелища, как общая большая порка, - слегка напыщенно и витиевато ответил он. Просто не знал, что сказать, и потому постарался спрятаться за общими фразами. Чтобы если его госпоже это не понравится, отыграть назад.

— Точно! – игриво щёлкнула она Павла по носу пальчиком. – Умничка! Отложим фейерверки до особого случая, я уверена, что они совсем скоро нам понадобятся. А пока ограничимся устройством чайной церемонии. Ты, Полечка, что-нибудь смыслишь в чайных церемониях?

Москвич придал своей физиономии выражение восторженное и бестолковое.

— Я тоже, - кивнула милфа. – Так что вдвоём мы справимся. Уверена!

...И они справились. Когда окончательно стемнело, и по всему двору были зажжены большие огненные светильники, вокруг позорного столба появились столы и лёгкие полукресла для барышень и их наставниц. А на столах чайные приборы, вазочки и корзинки со всякими сладостями и фруктами. Огненные блики играли на обнаженных спинах приведённых сюда же невольников. На головы им были надеты холщёвые мешки, чтобы барышни заранее не знали, кто есть кто. А вот новую дамскую форму с них сняли, предоставив экзекуторше полную свободу действий. Пороть разрешалось по всем частям тела, кроме головы. Ну и конечно полтораста ударов ротанговой тростью было весьма условной цифрой наказания. Все же понимали, что столько ни один нормальный человек за раз просто не выдержит. Поэтому негласным правилом было сечь по потери сознания, а там как решит высокое собрание ведьм. Или полная амнистия, или оставшиеся удары переносятся на следующую большую порку. Это для особо злостных и неисправимых нарушителей режима. Коих пока что среди вновь прибывших не было...

Таким образом, пятеро стояли совершенно голыми, на деревянном помосте, с мешками на головах, прикрывая инстинктивно руками свои срамные причиндалы, а сидевшие вокруг молодые ведьмочки оценивающе их разглядывали. Попивали кто чай, кто кофе, лакомились изысканными угощениями и делали между собой ставки – кто из пленников сколько ударов розгой выдержит. Пари заключались тут же, под честное слово, и золотые пентакли выкладывались на столики. Начальство азартные игры в пансионе не поощряло, но и не запрещало официально. Как, впрочем, и дуэли, по итогам которых наказывали обе стороны, вот только проигравшая получала вдвое больше суток ареста, чем победительница. Тем самым барышням недвусмысленно внушалась простая установка: проигравшая - плачет. Всегда.

...Первым Екатерина выбрала для порки самого мощного мужчину, в котором, несмотря на мешок на голове, все сразу узнали командора Захара Иваныча. И саму порку она начала весьма нестандартно – по ногам. Точнее по икроножным мышцам и со всего размаха.

От неожиданно резкой боли мужчина выгнулся, запрокинув голову назад, и первые несколько ударов перенёс стоически, без единого звука. Но потом все увидели, как один за другим на его тренированных икрах вспухают и тут же темнеют толстые рубцы. Захар Иваныч сначала громко застонал, а потом и вообще завыл, как раненый волк. После десятка ударов он стал неуклюже метаться, поджимать по очереди то одну, то другую ногу, вертеться вслепую на месте, стараясь угадать, откуда последует очередной удар, и наконец, рухнул на колени, уже не скрывая рёв отчаяния.

Екатерина, победно усмехаясь, прохаживалась вокруг него, помахивала тростью, и чертила ею на теле жертвы невидимые линии, очевидно выискивая наиболее уязвимые и болезненные места для следующего десятка ударов.

На командора ставки были высоки. Все считали, что он продержится более пятидесяти ударов, а самые смелые заключали пари, что выдержит и всю сотню.

Но куда там! Следующий десяток ударов ротанговой тростью милфа отчитала командору по животу и груди. Москвич, стоя в трёх шагах от неё, видел все жуткие подробности этой порки. И не мог ни отвернуться, ни даже закрыть глаза. Потому что впервые за всё время, проведённое здесь, он был официально назначен помощником главной экзекуторши. Точнее – помощницей. Он стоял в своём новом, ненавистном ему нарядном платье, и должен был подавать хозяйке по первому требованию различные пыточные инструменты. Сейчас пока что этого не требовалось, наказание осуществлялось одной-единственной розгой.

От ударов по животу Захар Иваныч практически сложился пополам, и снова упал на колени. Всеобщий возглас разочарования пронёсся среди воспитанниц. Послышались насмешки и злорадные комментарии. Ещё десяток смачных ударов Екатерина впечатала командору уже по спине и все увидели первую кровь от лопнувших рубцов. Со стороны столиков, занятых исключительно тёмными ведьмами, раздались аплодисменты и весёлое посвистывание. Все ожидали, что бывший спецназовец сломается и станет молить о пощаде. Но он, тяжело дыша, снова подеялся на ноги, и пошатываясь, сделал пару шагов куда-то в сторону, словно собираясь просто покинуть место экзекуции.

Не тут-то было. Екатерина преградила ему дорогу, сорвав с его головы мешок. Захар Иваныч вылупился на неё своим искусственным глазом, и тут же получил страшнейший удар розгой... в лицо! Все вокруг замерли от неожиданности – бить по голове, хотя и негласно, но всё же запрещалось. Светлые отреагировали на столь явное нарушение регламента дерзким свистом. Но Екатерина ничуть не смутилась. Отступив на шаг, она развела руки в стороны, и победно указала кончиком трости на упавшего к её ногам, и потерявшего сознание командора. Всё, мол, один удар и пленник повержен! Так почему нельзя?

И громогласное, всеобщее «вау» со стороны тёмных ведьм подтвердило новое правило: если один разочек и так удачно, то – можно!

Захара Иваныча привели в чувство и оставили стоять на коленях в сторонке.

Полсотни ударов он так и не выдержал – был сломлен и завыл совсем не по-мужски... Проигравшие пари барышни стали злобно швырять в него шарики мороженого. Которые таяли на измученном и залитом потом лице командора, смешивались с кровью из рассечённых губ и стекали кроваво-молочным коктейлем на его волосатую грудь...

Вторым номером милфа решила наказать Магу. Крепыш кавказец видимо решил внутренне сопротивляться. Не падать на колени, не молить о пощаде и стараться не радовать ни палачиху, ни зрительниц своими воплями. Он продержался дольше всех – три порции по дюжине ударов каждая. И не издал ни звука! Дамы пришли в неописуемый восторг, и стали хлопать в ладоши с каждым последующим ударом. Екатерина почувствовала себя уязвлённой и потребовала у Москвича самый большой деревянный паддл. Все замерли в предвкушении. Широкая деревянная доска с мерзким шлёпающим звуком прилипла к ягодицам Маги, и парня аж подбросило слегка вверх от этого чудовищного удара. Павел перевёл взгляд на пылающее от возбуждения, покрытое бисеринками пота, лицо милфы. И ужаснулся поистине сатанинскому блаженству, озарявшему это лицо. «Да она сейчас кончит!» - подумал он. – Это ж для неё как секс! А ведь на его месте когда-то был я...».

Павел вспомнил свою первую большую экзекуцию. Тогда его тоже порола милфа, и он готов был продать душу дьяволу, лишь бы избавиться от этой чудовищной боли.

«А сейчас бы продал?» – услышал он внутри себя знакомый мелодичный голос.

Он закрыл глаза и едва уловимым движением отрицательно покачал головой.

...Мага сломался после пятидесяти ударов. Паддл, как абсолютное орудие наказания, заставил и его ползать у Екатерины в ногах и плакать. Плакал он по-детски, чем и вызвал в рядах светлых ведьм сочувствие и требование помиловать несчастного. Остальные назначенные удары с него были сняты. На коленях рядом со своим командором он стоял тихо и покорно, и было видно, как сотрясаются его плечи от едва сдерживаемых рыданий.

Когда наступила очередь Змея, Екатерина велела Павлу подать ей самый длинный и толстый кнут. Снова среди наиболее азартных барышень делались ставки, а кое-кто даже высказывал крамольные мысли, что, мол, может не стоит портить такую красивую, атлетичную фигуру кнутом, а можно ведь просто поставить человека на колени на горох, до утра и всё...

Но главная экзекуторша было неумолима. Она избрала новую тактику – стегала парня по рёбрам с захлёстами на грудь. Для этого пришлось заставить Змея стоять с поднятыми вверх руками, и он едва смог выдержать в такой позиции десяток полноценных ударов. Упал, и стал кататься по деревянному помосту, поначалу молча, а потом уже скуля и воя всё сильнее, с каждым новым ударом.

...Андрею довелось испить эту чашу страданий последним. Стоя с мешком на голове, и невольно слушая вопли своих товарищей, звуки ударов и радостный смех ведьмочек, наслаждавшихся столь жестоким зрелищем, он невольно «поплыл» ещё до начала его собственного наказания. Когда милфа сняла с его головы мешок, Москвич поразился мертвецкой бледности своего приятеля. Волосы его взмокли, губы совершенно посерели и дрожали, взгляд стал совершенно безумным.

— За что нас так? – только и смог спросить он у Екатерины.

— За что?!! – расхохоталась экзекуторша. – Вы посмотрите на него! Он ещё спрашивает «за что»! А вам разве не сказали, за что?

Она приблизила своё смеющееся лицо к его, растерянному и испуганному.

— За то, что вы писаете стоя! Вы посмели обоссать все свои платья, которые вам подарили! Запомните раз и навсегда: здесь все писают приседая, как и положено барышням! Ясно?!

Андрей в ужасе перевёл взгляд на Павла и тот, молча, кивнул. А Екатерина тем временем уже выбирала из солидного пучка ротанговых розог ту, что покрепче. И с хищной ухмылочкой прислушивалась, как та вспарывает воздух с характерным звуком «фррр» в предвкушении последней в этот вечер порки...

...Когда всё закончилось, и дамы расходились по своим спальням, обсуждая столь необычный вечерний чай, Павел набрался окаянства и попросил у своей госпожи какое-нибудь средство, чтобы побыстрее залечить исполосованную вкровь спину своего друга.

— Ты ж моя зайка! – умилилась Екатерина его просьбе. – Ты хоть представляешь степень своего нахальства? Понимаешь, чего это будет стоить тебе лично?

Павел молча кивнул, и почтительно склонил перед ней голову.

— Готова платить? – игривым тоном уточнила она? – Прямо сегодня ночью?!

— Готова... - с замиранием всех своих внутренностей, ответил Москвич.

— Ну что ж... Откроешь вот этим ключиком мой секретер, найдёшь там три порошка – Колючник (он же Чертополох), Стародубку, и Телелейку. Возьмёшь по щепотке и сама сделаешь раствор. Только смотри – не переборщи с дозировкой! А то твоя дружка-подружка потеряется на целые сутки! И поторопись! – если не успеешь до отбоя... Ну ты всё сама видела сегодня, верно? Испытаешь на себе...

Не веря своей удаче, Павел рванул в личные покои милфы искать ингредиенты и варить впервые в своей жизни самое настоящее средство от мерячения, также являющееся мощнейшим обезболивающим и ранозаживляющим. Дозировка, думал он. Главное – правильно рассчитать дозировку.

А как за такой невероятный по щедрости подарок ему придётся сегодняшней ночью расплачиваться – он старался вообще не думать.

(продолжение следует)