Девятый кон

Карты легли на стол. Алёна выдохнула, её пальцы всё ещё слегка дрожали от только что пережитого оргазма, который ей подарил Толян. Капельки пота блестели в ложбинке между грудей, а ноги были чуть раздвинуты, будто тело не могло окончательно закрыться после всплеска.

Семён, сосредоточенно прищурившись, положил свою последнюю карту. 21.

Он медленно поднял взгляд. Его глаза были тёмные, горящие. Алёна, увидев это, замерла.

— Похоже, моё желание, — сказал он хрипловато.

Семён встал, член его снова стал каменным. Он обошёл стол и встал перед Алёной

— Покажи, чему тебя научила семейная жизнь, сделай мне хороший минет — голос был спокоен, но твёрд.

Алёна не стала сопротивляться. Медленно, будто в трансе, она соскользнула со скамейки и встала на колени. Холодный пол под ногами резко контрастировал с жаром, бурлящим в её животе.

Семён положил руку ей на затылок, не торопясь, мягко, но настойчиво. Его член, массивный и твёрдый, навис над её лицом. Она почувствовала на губах его тепло, запах — терпкий, солоноватый — тут же взбудоражил воспоминания.

— Медленно… — прошептал он.

Алёна провела языком по нижней губе, затем слегка коснулась его головки кончиком языка — осторожно, пробуя вкус, как будто впервые. Затем, медленно, впустила его в рот. Её губы сомкнулись, мягко обхватив плотную головку, язык начал двигаться по кругу, обволакивая.

— Да… вот так… — прошептал Семён, пальцы его сжались в её волосах.

Она двигалась медленно — вбирая его глубже, затем отступая. Слюна тянулась за каждым движением, губы оставались влажными, блестящими. Она втягивала щёки, слегка посасывая, а язык скользил по уздечке — зная, как это действует на мужчину.

Семён застонал. Его бедра дёрнулись, но он сдержался. Он чувствовал, как она подстраивается под его размер, как её горло принимает его глубже. Несколько раз она заглатывала его почти полностью, после чего переходила к ласкам головки — нежным, точным, чувственным.

Её рука скользнула вниз — между собственных ног. Пальцы нашли клитор, и она начала двигаться в такт с ритмом рта. Вторая рука Алёны ласкала его яйца — нежно, осторожно. Пальцы мягко катали их, язык тем временем кружил вокруг головки.

Она знала, что делает. Она хотела его добить — и добивала.

— Сейчас, милая… сейчас… — выдохнул Семён, голова его откинулась назад.

Он стал дёргаться сам — в такт её движениям, крепче сжимая волосы, направляя её.

Алёна полностью растворилась в процессе. Рот был полон, подбородок мокрый от слюны, пальцы бешено скользили по клитору. Она чувствовала, как он напрягается, как мошонка подтягивается к телу.

— Глотай, — прорычал он.

И он кончил — глубоко, мощно. Тёплая сперма ударила ей в горло, она закашлялась, но не отпрянула. Он кончал долго, рывками, а она сглатывала всё, чувствуя, как пульсирует его член у неё во рту.

Когда он отпустил её голову, она медленно отстранилась, вытерла губы тыльной стороной руки и посмотрела на него снизу вверх. Глаза её блестели — от слёз, от оргазма, от чего-то ещё. Семён тяжело опустился на лавку.

Толян наблюдал за происходящим, его пальцы нервно перебирали край стола, оставляя влажные отпечатки на дереве. Когда Семён отстранился, удовлетворённо вытирая пот со лба, Толян резко встал, его длинный член подрагивал в такт учащённому дыханию. Он подошёл к Алёне, всё ещё стоявшей на коленях, и грубо схватил её за подбородок, заставив поднять взгляд.

— Моя очередь, красотка, — прохрипел он, проводя головкой своего члена по её опухшим губам. Запах был резким, смесью пота и возбуждения, от которого Алёна невольно сморщилась.

Но вместо сопротивления её тело ответило предательской волной тепла. Внутри всё сжалось — не от страха, а от азарта. «Хочешь доказать, что ты лучше? Получи», — мелькнуло в голове. Она резко притянула его за бёдра, впиваясь ногтями в кожу, и без прелюдий взяла в рот.

Толян ахнул, не ожидая такой напористости. Алёна работала губами, словно хотела выжать из него каждую каплю, — медленно, методично, с расчётом, который заставил бы покраснеть даже опытную шлюху. Её язык скользил по жилам на стволе, выискивая чувствительные точки, а пальцы сжимали яйца, то усиливая, то ослабляя хватку. «Пусть запомнит, как его никто не ласкал», — она намеренно задержалась на уздечке, закручивая вокруг неё кончик языка, и Толян дёрнулся, едва сдерживаясь.

— Охрене… — он выругался, впиваясь пальцами в её волосы. — Да ты… профессионалка…

Алёна лишь глубже проглотила его, чувствуя, как головка бьётся о горло. Слюна стекала по подбородку, смешиваясь с потом на его животе. Она знала, что делает — каждый звук, каждый стон Толяна подтверждал её власть. Её свободная рука скользнула между собственных ног, нащупала вздувшийся клитор и начала тереть в такт движениям головы.

Она втягивала щёки, создавая вакуум, одновременно массируя яйца круговыми движениями. Толян застонал, его колени затряслись:

— С-сейчас… чёрт…

Но она резко остановилась, вытащив член до самого кончика. Губы сомкнулись вокруг головки, язык закрутил вихрь, а пальцы сдавили основание. Толян завыл, пытаясь втолкнуть себя обратно, но Алёна отстранилась, оставив его на краю.

Она улыбнулась, проводя ногтем по его напряжённому животу:

— Терпение. Хочешь кончить — заслужи.

И снова взяла его в рот, уже нежно, как художник, доводящий мазки до совершенства. Каждое движение было выверено — то глубокие погружения, то лёгкие покусывания, то вибрации языка, от которых Толян дёргался, как марионетка. Её собственная киска пульсировала, пальцы стали мокрыми, но она не останавливалась. «Пусть Сёма видит… Пусть Коля знает… Я могу быть чьей угодно — но только на своих условиях».

Когда Толян наконец кончил, она не отпрянула. Глотая густую горечь, Алёна смотрела ему в глаза, будто бросая вызов. Его сперма стекала по уголкам губ, как трофей, а тело её сотрясали мелкие судороги — она кончила вместе с ним, незаметно, тихо, но яростно.

— Ну и… — Толян отшатнулся, поправляя шорты дрожащими руками. — Ты… это…

Она вытерла рот тыльной стороной ладони, не сводя с него взгляда. В её улыбке не было ни стыда, ни триумфа — только холодная уверенность хищницы, доказавшей, что даже в унижении она диктует правила.

Семён встал, его член, всё ещё напряжённый и блестящий от влаги, подрагивал в такт тяжёлому дыханию. Он подошёл к Алёне, не скрывая взгляда, скользящего по её обнажённым бёдрам.

— Хватит цирка, — хрипло бросил он, кивнув в сторону дома. — Пойдём туда. Доиграем... по-нормальному.

Его ладонь легла на её поясницу — не приказ, но и не просьба. Алёна знала, что за дверью не будет карт, только матрас с продавленными пружинами и запах старого белья. Она кивнула, чувствуя, как её собственная влага стекает по внутренней стороне бёдер.

— Я... э-э.., немного... — Толян потёр лысину, его член уже обмяк, свисая как перезрелый плод. — Позже зайду...

— Не спеши, — Семён обернулся на пороге, перекрывая вход телом. — Без тебя разберёмся.

Почти бегом Алена и Семен зашли в дом, сразу направившись в спальную. Алена легла на кровать. Семён шагнул вперёд, его тело, покрытое седыми волосами, отбрасывало тень на Алёну. Она не отводила взгляда от его члена — багрового, пульсирующего, с каплей преякулята, дрожащей на прорезях вен. Её собственные бёдра сами раздвинулись шире, обнажая розовую щёлочку, вздувшуюся от желания. Клитор подрагивал, будто второе сердце, выбивающее ритм в унисон учащённому дыханию.

— Доиграем?.. — выдохнула она, хватая его за запястье и прижимая ладонь к своей груди. Соски, твёрдые как ягоды можжевельника, впились в его шершавую кожу.

Семён глухо засмеялся, пальцы скользнули вниз по её животу, смазанному влагой.

Он упал на колени, вжав лицо между её бёдер. Язык, шершавый и горячий, прочертил от ануса до клитора, заставив её выгнуться дугой. Алёна впилась пальцами в спинку кровати, слыша, как дерево скрипит под её хваткой.

— Да! — её крик эхом отозвался в пустой комнате. — Именно там...

Семён повторил движение, теперь с добавлением пальцев — два вошли в неё легко, как в растопленное масло. Он выгнул их крючком, нащупывая губчатую ткань передней стенки. Алёна закусила губу, пытаясь сдержать рвущийся из горла стон, но тело предало её — влага хлынула ручьём, заливая его подбородок.

— Вся измучилась без этого, да? — он поднял лицо, блестящее от её соков. — Муженёк-то твой...

— Заткнись, — она рванула его за волосы, заставляя подняться. — Трахай, а не болтай.

Его член вошёл с первого толчка — глубоко, до матки. Алёна обвила ногами его поясницу, пятки впились в ягодицы. Каждое движение выбивало из неё хриплый стон, смешанный с лязгом пружин.

Семён начал двигаться — мощно, уверенно, задавая темп, от которого у Алёны вырывался каждый вздох. Его член, толстый и твёрдый, заполнял её до предела, и с каждым толчком глубже вонзался в раскалённую плоть. Алёна чувствовала, как каждая выпуклость вен прочерчивает по стенкам влагалища, как его головка упирается в самые чувствительные точки, вытягивая из неё едва сдерживаемые стоны.

— М-м… — выдохнула она, выгибаясь навстречу. — Да… да… ещё…

Семён усилил темп. Его лобок ударялся в её лобок с глухим шлепком, яйца хлестали по ягодицам. Он держал её за бёдра, притягивая с каждым движением сильнее, будто хотел вбить себя внутрь навечно. Кровать скрипела, будто подтверждая: такого она ещё не видела.

Алёна уже не контролировала себя — глаза закрыты, губы приоткрыты, пальцы вцепились в покрывало, которое сминается в кулаках. Внутри неё всё пульсировало в унисон с его толчками: влагалище сжималось, будто само хотело удержать его в себе.

— Глубже! — взвизгнула она, выгнувшись навстречу. — Там… там… боже…

Семён вбивался в неё с силой, будто хотел стереть всё, что было до него. Каждый толчок отзывался глухим стуком в животе, вибрацией в груди, пульсацией в клиторе. Его член, скользкий от соков, двигался глубоко, плотно, целиком заполняя её изнутри.

— Да… вот так… — Алёна выдохнула, губы её дрожали, а пальцы вцепились в простыню.

Влажная ткань скользила под ладонями, как лёд, и в этом холоде её тело горело.

Он поймал её ритм и усилил его, движения стали резкими, безжалостными. Его лобок бился о её лобок, живот шлёпал по коже, член каждый раз врезался в глубину, толкая в самую матку.

И вдруг — она вскрикнула. Громко, почти в испуге, когда волна оргазма обрушилась неожиданно, как удар током. Тело выгнулось, бёдра дрожали, мышцы влагалища сжались на его члене, словно пытаясь выдавить из него всё.

— А-а-а... блядь! — сорвался с её губ хрип. Она всхлипывала от переполнения ощущениями, лицо уткнулось в подушку, а грудь вздымалась, будто она не могла вдохнуть.

Семён замер на секунду внутри неё, чувствуя, как её тело трясётся в судорогах. Но сам не кончил. Его руки обхватили её за талию, и он рыкнул:

— Не всё!

Он вытащил член с хлюпающим звуком, перевернул её, будто лёгкую тряпичную куклу, и поставил на четвереньки. Алёна не успела опомниться, как он наклонился над ней, надавил ей между лопаток, пригибая ниже, к матрасу.

— Я ещё не закончил… — хрипло выдохнул он, его ладонь легла на её талию, крепко, с жадностью.

Алёна тяжело дышала, грудь касалась простыни, ноги дрожали, но тело жаждало продолжения. Она повернула голову в сторону и вдруг… увидела зеркало, висящее напротив кровати. В нём — вся сцена, как на экране: её растрёпанные волосы, дрожащая спина, округлые, покрасневшие ягодицы, и Семён, стоящий позади неё, с обнажённым торсом, влажным от пота, и напряжённым членом, пульсирующим в ожидании.

Она не могла отвести взгляд. На мгновение ей показалось, будто смотрит со стороны: чужая женщина в откровенной позе, но с её лицом — раскрасневшимся, возбуждённым, без стыда, без покоя.

Семён провёл головкой по её влажному входу, размазывая остатки её оргазма.

— Ты моя, слышишь? — его голос стал ниже, почти ласковым. — Моя, Алёна.

Она всхлипнула — не от боли, а от того, как резко защемило внутри. Он вошёл снова, плавно, но уверенно. Алёна увидела, как её тело отзывается — как спина выгибается, как грудь качается в такт его движениям. Зеркало не лгало: это она — разгорячённая, бесстыдная, в моменте.

Семён двигался всё быстрее, хватая её за бёдра. Алёна не отрывала взгляда от отражения, видела, как его живот бьётся о её ягодицы, как мышцы на руках напрягаются. Она сжимала ладони в кулаки, простыня натягивалась между пальцами, а внутри всё снова закипало — вторая волна нарастала, плотная, тяжёлая.

— Ты моя… такая красивая… — прошептал он, нависая над ней, целуя её в затылок. Его член с каждым толчком входил глубже, находя нужные углы, нужные ритмы.

И она снова взорвалась — прямо перед зеркалом, с открытыми глазами, глядя на то, как кончает, как её тело дёргается, как ягодицы сжимаются, принимая его. Всё тело сотрясала дрожь, она задыхалась, вжимаясь в матрас, и в этот момент Семён стиснул её крепче и разрядился в ней, тяжело, мощно, с глубоким рыком.

Позади послышались шаги. Тихие, но уверенные, с лёгким чавканьем босых ступней по полу.

— Ну что... отдохнул, можно и снова в игру, — хрипло сказал Толян, появляясь в проёме спальни.

Он был голый. Его тело — худое, жилистое, с чуть выступающим пивным животиком, узкими плечами и тощими ногами. Надлобковая кость тянулась, будто ребро, по бокам выступали рёбра, а кожа натянута на костях. Но всё это терялось на фоне одного — его члена.

Длинный, толстый, в полный стояк, он торчал вперёд с лёгким изгибом вверх. Широкая, тёмно-бордовая головка блестела влажно, чуть приоткрытая, как будто выдыхала жар. Основание обвивала жилка, вздутая и пульсирующая. Он казался слишком большим для такого тела — как будто природа, издеваясь, вложила в это щуплое создание нечто первобытное.

Толян держал его у основания, проводя по стволу, как бы проверяя готовность. Он подошёл к кровати, глядя на Алёну, стоящую перед ним на четвереньках, обнажённую, растрёпанную, но не убегающую.

Семён, сидя рядом, не шелохнулся. Только взгляд его стал жёстче.

Толян наклонился и приложил головку к её входу, лишь прикасаясь, едва касаясь горячей, блестящей щели.

Алёна не ответила — только выгнула спину и тихо выдохнула, как будто признала: да, теперь — ты.

Толян провёл головкой вдоль её щели — от ануса к клитору, смазываясь её влагой, густой и горячей. Кожа её дрожала под этим прикосновением. Он не торопился — будто хотел почувствовать каждую складку, каждую вибрацию её тела.

Его член — напряжённый, набухший — был для неё слишком большим, и она это понимала сразу.

Алёна судорожно вдохнула, когда он снова коснулся входа. Широкая головка легла впритык к отверстию, словно просилась внутрь — тёплая, упругая, с едва уловимым подрагиванием. Её мышцы инстинктивно сжались.

Он не давил — только держал. Как вызов. Как ожидание. Как разрешение.

Алёна не смотрела на него. Она смотрела в подушку, пальцы её сжались в ткань, а живот втянулся от напряжения. В голове — пустота. Только пульс в висках и ощущение: ещё пару часов назад он был для неё просто соседом — чужим, грубоватым, с шутками через край и бутылкой в руке. А теперь он вот-вот войдёт в неё. Без ласк, без нежности. Просто — тело. Просто — член. И её согласие.

Её влагалище, пульсирующее после Семёна, всё ещё было влажным, но узким. Она чувствовала, как головка медленно надавливает, растягивая, и первый миллиметр — как удар током. Она тихо застонала, чуть приподняв таз, сама, будто тело сказало "да", даже если мозг всё ещё сопротивлялся.

— Дыши, — прохрипел Толян, склонившись к ней.

И она вдохнула, когда он начал входить. Головка с трудом прошла внутрь, раздвигая внутренности, вызывая ощущение распирающей полноты, будто в неё медленно вдавливают раскалённый камень.

Её тело выгнулось, рот приоткрылся — дыхание сбилось. Он двигался медленно, но уверенно — миллиметр за миллиметром, каждая жилка на стволе терлась о её внутренние стенки, вызывая судорожное сжатие.

— Блядь… — вырвалось у неё. Это было слишком сильно. Слишком ярко. Слишком ново.

Она никогда не чувствовала себя такой растянутой, такой открытой, такой… доступной. И в то же время — такой желанной. Её бёдра подались назад, сама, без команды. Чтобы он вошёл глубже.

Толян скользнул ещё дальше — почти на всю глубину. Его живот прижался к её ягодицам, а член нависал внутри, давя на каждую точку, будто искал то, что Семён так и не достал.

Семён всё ещё молчал, но глаза его были напряжены. Он видел, как Алёна отдаёт себя. Не из-за карты. Не по желанию мужа. А потому что сама захотела. Своим телом.

А Толян — стонал. Его руки гладили её поясницу, грудь, он чувствовал, как она принимает его. Как внутри плотно, горячо, как она пульсирует, втягивает.

Когда он вошёл до упора, Алёна задрожала. Он был слишком глубоко, и ей пришлось расставить колени шире, выгнуть спину сильнее — приспособиться под него, принять форму, которую он навязывал.

Это было животное подчинение. Но с оттенком сладости, как будто она только сейчас по-настоящему вкусила, что значит быть желанной каждым сантиметром тела.

Толян замер, когда оказался полностью внутри неё. Его член, тяжёлый, толстый, тёплый, пульсировал в самом центре её, заполняя до краёв, распирая изнутри, словно выдавливая остатки воздуха. Алёна зажмурилась, ощущая давление во всех точках сразу — будто он надавил не только на тело, но и на всё её нутро.

Он не двигался сразу. Только держал. И ждал.

Её бёдра дрожали, пальцы вцепились в простыню. Её разум метался: всё слишком, слишком ярко, слишком остро, слишком реально. Но тело не отказывало — наоборот, оно подалось назад, словно хотело почувствовать ещё больше. Внутри — влажно, плотно, жарко, и этот жар шёл вверх, к груди, к горлу, к вискам.

— Хороша… — выдохнул Толян, склонившись к ней. Его ладони легли на её талию, пальцы сжались. — Прямо сделанная под меня…

И он начал двигаться.

Первый толчок — медленный, с хлюпанием. Его член почти вышел, потом снова вернулся в неё, глубоко, одним гладким движением. Алёна всхлипнула, её тело прогнулось, влагалище сжалось, будто хотело его удержать.

— Да… — вырвалось у неё, и этот звук был уже не её — более низкий, хриплый, животный.

Толян повторил — теперь чуть быстрее, чуть сильнее. Медленные, тягучие толчки, с каждым разом всё глубже, всё увереннее. Алёна чувствовала, как её мышцы расслабляются, как она становится мягче, податливей, как каждый вход вызывает новую волну удовольствия, почти болезненного.

Грудь билась о матрас, соски горели. Её клитор снова набух, и каждый толчок отдавался в нём — тонкой, звенящей нитью. Рот приоткрылся, язык чуть высунулся, дыхание сорвалось в хрипы.

Потеря контроля началась незаметно: в том, как она начала сама двигаться в ответ, в том, как руки больше не держались за простыню — они потянулись назад, к Толяновым бёдрам, будто хотели оставить его в себе.

— Чёрт, Алёна… — простонал он, увеличивая темп. Его живот шлёпал по её ягодицам, ладони шлёпали по коже, оставляя жаркие следы.

Она больше не думала. Она плыла. Она стонала — громко, срываясь, будто каждое его движение выбивало из неё остатки прошлого. Остатки правил. Остатки себя.

Он вбивался всё глубже, уверенно, ритмично, и в какой-то момент Алёна поняла: она вся — внутри этих движений. Влажная, раскрытая, забывшая, кто она такая.

И она кончила — внезапно, беспощадно. Её тело выгнулось, влагалище затрепетало, как будто само вбирало в себя его. Громкий стон, хриплый, почти срывающийся в плач, вырвался из горла, когда волна оргазма накрыла её до самого затылка.

А Толян только вцепился крепче.

— Не думай, что на этом всё, — прошипел он, склоняясь к ней, прижимая к себе, — ты только разогрелась, девочка.

Он вытащил член почти до кончика — и резко вбил обратно, так, что из её горла вырвался стон. Алёна едва успевала дышать — каждый толчок как удар, как волна, смывающая остатки мыслей.

Он начал новый заход — жёсткий, быстрый, тяжёлый. Её тело уже не сопротивлялось — оно встречало его, подставлялось, отдавалось.

«Господи… — мелькнуло в голове. — Он… он трахает меня лучше, чем Семён…»

Мысль была дерзкой, абсурдной. Почти предательской. Но правда била изнутри, как ток: движения Толяна плотные, глубокие, он заполнял её так, что не оставалось места ни для воздуха, ни для сомнений.

Семён был страстью. Муж — стабильностью. А Толян… Толян оказался ударом под дых, грубым восторгом, тем, кого она не ожидала хотеть. Но хотела. Жадно. Голодно.

«Неужели… из-за размера?» — эта мысль прокралась, и она не смогла её оттолкнуть. Его член толще, длиннее, он давил на все стенки, доходил до самых дальних точек, и каждый его вход отзывался у неё в животе, в груди, в мозгу.

Он вжал её в матрас, почти уложил на живот, но не выпустил из себя. Его ладонь легла между её лопаток, прижимая, а вторая — обхватила волосы, натянула назад. Он полностью подчинил её, как будто всегда знал, как именно она должна звучать, дышать, стонать. Алёна стонала. Громко. Без стыда.

Он трахал её долго, ритмично, с железным напором, пока её тело снова не начало пульсировать, влагалище сокращаться, язык — вываливаться от дыхания. И когда она кончила второй раз, уже на грани потери сознания, он только тогда позволил себе остановиться — на секунду.

Его член всё ещё был твёрдый. Он не собирался останавливаться. Толян тяжело дышал, наклонившись над ней. Его грудь блестела от пота, мышцы на руках вздулись от напряжения. Он вытащил член с хлюпающим звуком, и Алёна едва не вскрикнула — внутри тут же стало пусто, будто что-то важное внезапно исчезло.

Но он не ушёл. Он перехватил её за талию, быстро, с напором, и перевернул на спину, ловко, будто знал, как обращаться с её телом. Матрас заскрипел, простыня смялась под ней. Её грудь вздымалась, соски напряглись, щёки — пунцовые, лоб — в каплях пота.

— Смотри на меня, — сказал он хрипло, склонившись над ней.

Алёна подняла глаза. Он нависал, держа член рукой, прицеливаясь в её вход. Она распласталась, уже не сопротивляясь — наоборот, раскинула ноги шире, обняла его бёдрами, подтянула к себе, как будто хотела впустить его как можно глубже.

Толян вошёл. Гладко, одним движением, как в разогретую плоть, натянувшуюся под него. Она ахнула, руки обвились вокруг его шеи, ногти впились в спину.

— Да… — прошептала она. — Да, Толя…

Он начал двигаться — вниз, вверх, тяжело, глубоко, но не грубо. Теперь — иначе. С чувством. С нажимом, но и с паузами, чтобы услышать её стон, почувствовать её ногти, словить её взгляд. Их лбы соприкоснулись. Потом — губы. Она подалась вперёд, и они поцеловались. Не быстро. Не яростно. А медленно, полно, с языками, с влажным, глубоким вкусом друг друга. Он толкался в неё в этом поцелуе, и это было слишком. Слишком реально. Слишком чувственно.

Алёна приподняла таз, взяла его ногами крепче, обвив за поясницу. Она сама направляла его глубже, прижималась сильнее, будто хотела, чтобы он вошёл до последнего миллиметра, чтобы он оставался там навсегда.

— Глубже… пожалуйста… — выдохнула она между поцелуями. — Не останавливайся…

Толян застонал. Его движения ускорились, он двигался внутри неё, и всё тело Алёны отзывалось — грудь дрожала, живот подрагивал, пальцы сжимали его спину.

Она отдавалась полностью. Без остатка. Как будто он — единственный мужчина в комнате. Во вселенной.

Толян двигался всё быстрее — тяжело, с напором, но всё ещё глубоко, сохраняя ритм, от которого у Алёны сводило пальцы на ногах. Он не просто трахал её — проталкивался в самую суть, вгрызался телом, весом, запахом, дыханием.

Её ноги крепко обвивали его талию, пятки впивались в ягодицы. Он входил до конца, каждый раз ударяясь в дно, и от этого её тело судорожно сокращалось, как будто снова готовилось взорваться.

— Боже… — прошептала она. — Сейчас… я не выдержу…

— Сейчас… — прошипел он, вжимаясь в её шею. — Давай вместе…

Он двигался, срываясь — как зверь, уже не владея собой, и Алёна чувствовала, как внутри нарастает волна. Массивная, тёплая, яростная. С каждой секундой всё ближе — как землетрясение, которое невозможно остановить.

— Сейчас… сейчас… — он стонал сквозь зубы, его руки сжали её запястья, прижимая к постели.

И вот — она рванулась. Спина выгнулась, глаза закатились, горло выдало сдавленный крик. Оргазм взорвался внутри неё, мощный, сдавливающий, глубокий, как вздох без воздуха. Влагалище задрожало, втягивая его, сжимая, как будто выжимая из него ответ.

Толян захрипел, застыл на секунду — а потом кончил в ней, с рывками, тяжело, глубоко, зарывшись лицом в её плечо. Тёплая сперма плеснула в неё, ударяя в стенки, и она чувствовала каждую пульсацию его члена — как часть своего собственного оргазма.

Они кончили вместе — слипшиеся, дрожащие, застывшие в этом моменте.

Дыхание слилось в едином ритме. Тела — горячие, липкие, измотанные — больше не двигались. Только слабое подрагивание в мышцах, и его вес на ней, тяжелый, настоящий.

Алёна закрыла глаза. И впервые за весь вечер — не думала ни о муже, ни о Семёне. Только о нём. О том, кто только что вошёл в неё и забрал её целиком.

Семён сидел на краю кровати. Обнажённый, молчащий, с ладонями, сжатыми между колен. Его взгляд не отрывался от сцены перед ним, но выражение лица… оно уже не было уверенным, хищным, несло в себе что-то другое. Он видел, как она тянется к Толяну. Не просто позволяет — впускает. Обнимает. Целует. Принимает не как тело, не как игру. А по-настоящему. Искренне. С отдачей, с желанием.

Он опустил взгляд. Молчал. Наблюдал. И не мог отвернуться. В голове было шумно. Мысли путались, цеплялись одна за другую. Всё происходящее только что — и возбуждало, и выбивало из привычного равновесия.

Семён провёл рукой по лицу, вздохнул. Надо было просто выйти, остаться наедине хотя бы на пару минут, чтобы уложить это в голове. Он встал, потянулся, бросил:

— Ладно, отдохните.

И вышел из комнаты, не хлопнув дверью, не оглянувшись. Только легкая усталость в походке и странная тяжесть в груди говорили, что эта сцена задела его глубже, чем он ожидал.

Толян лежал рядом с Аленой, навалившись грудью на её бедро, всё ещё ловя дыхание. Его ладонь лежала на её животе, тёплая, тяжёлая, как будто хотел оставить в ней след не только изнутри.

Алёна лежала, уставившись в потолок. Её дыхание медленно выравнивалось, соски чуть дрожали от движения воздуха, между ног — тепло, влажно, но больше не пульсировало. Только лёгкая дрожь по коже, как после хорошей бани.

И вдруг — смех. Сначала тихий, как выдох. Потом громче. Короткий, искренний, неистовый, словно вырвался из самой глубины.

Толян вздрогнул, приподнялся:

— Ты чего?.. Всё нормально?

Алёна закрыла глаза, с улыбкой покачала головой:

— Просто… не верю, что всё это правда. Что я только что… с тобой… вот так.

Она снова рассмеялась, уже тише, тепло. В этом смехе не было стыда — только разрешение себе быть свободной.

— Ага, — хмыкнул Толян, улыбаясь. — Вот это «с тобой» звучало почти обидно.

— Не обижайся, — протянула она, поворачиваясь к нему. — Это не про тебя. Это про то, что я вообще на такое способна.

Они лежали молча ещё несколько секунд. Где-то за окном что-то зашумело — ветер или машина. А внутри — только тишина, кожа к коже, дыхание в унисон.

Тело Алёны казалось тяжёлым, разогретым, пустым и одновременно полным. Она никогда не чувствовала такого послевкусия, такого... выжатого удовлетворения, от которого всё внутри плавилось, но при этом хотелось ещё.

«Я столько раз... Я даже не знала, что так бывает…»

Её внутренности всё ещё пульсировали, размягчённые, влажные, приятно уставшие. Клитор чуть дёрнулся, когда Толян лениво провёл пальцем по её животу. Он смотрел на неё с лёгкой усмешкой, но в глазах было что-то настоящее — тёплое, почти нежное.

— Ну и?.. — хрипло выдал Толян, скользнув пальцем по её бедру. — Кто из нас больше тебя порадовал?

Алёна фыркнула, улыбнувшись, и прикрыла лицо рукой:

— Не задавай таких вопросов. Сам знаешь кто.

— Значит, не я?.. — сделал вид, что обиделся он, но в голосе слышалась довольная нотка.

Дверь тихо приоткрылась. В дверях появился Семён. В одной руке — пустой стакан, на плечах — рубашка, небрежно накинутая, уже сползавшая с плеча.

Он скользнул взглядом по комнате и задержался на Алёне: обнажённая грудь с покрасневшими сосками, блестящая от пота кожа, и между ног — влажные следы недавнего.

Немного полежав в тишине, они вышли в беседку. Вечернее тепло сменилось лёгкой прохладой — кожа чувствовала это особенно остро после всего, что было. Одежда, оставленная где-то за столом, теперь казалась почти уютной случайностью.

Алёна натянула лёгкий сарафан, прямо на голое тело — ткань приятно щекотала кожу, прилипая к потным участкам. Семён и Толян, не особенно заморачиваясь, просто влезли в шорты — без трусов, босиком, рубашки не застёгивали. Всё выглядело просто и обыденно, как будто они вышли из парной.

Вскоре из соседнего дома вышел Николай. Он шёл не спеша, в тапочках и домашней футболке, лицо — ровное, взгляд — будто слегка усталый. Он прошёл в беседку и сел рядом, словно просто вышел к своим друзьям на вечерний чай.

Толян, вытянув ноги, усмехнулся:

— А ты чего так долго? Мы уж подумали, замёрзнем. Вот и оделись обратно.

Семён хмыкнул, сделав глоток из кружки. Алёна прикусила губу, посмотрела в чашку.

Николай бросил на неё короткий взгляд и кивнул:

— Всё нормально. Теперь уже точно не замёрзнете.

Повисла короткая, спокойная пауза.

Мужчины переглянулись, но без слов. Как будто между ними существовало немое понимание, и в нём не было лишнего напряжения.

Они перебросились парой фраз — о погоде, о шашлыке, о том, как быстро темнеет.

Разговор шел неторопливо, как бывает после долгого дня, где никто не спешит, потому что уже всё произошло.

Через какое-то время Семён потянулся и сказал:

— Ну что, пора закругляться. Завтра, вроде, понедельник?

Толян фыркнул, глядя на всех по очереди:

— А я вот что скажу. Такие вечера — это не к шашлыку, это к традиции. Давайте… почаще так собираться.

И хотя фраза прозвучала легко, смысл в ней остался плотный — как воздух между ними.

Все разошлись по своим домам. Алёна прошла в душ, не закрывая за собой дверь, и включила воду. Николай остался снаружи, слушая, как капли ударяются о кафель. Он смотрел, как она смывает с себя остатки чужого — но в то же время своего — удовольствия.