Утро выдалось душным, ещё до полудня солнце раскалило крышу, воздух в доме стоял тягучий, пахло прогретым деревом и свежим хлебом.

На кухне было тихо.

Николай возился у плиты, нарезал хлеб, ставил чайник, движения были размеренными, но в каждом — чувствовалась какая-то сдержанная напряжённость.

Алёна сидела за столом, в лёгком домашнем платье, волосы небрежно собраны на затылке, глаза — чуть затенённые, движения медленные.

Видно было — спала плохо.

Настя появилась последней, в лёгких шортах и короткой майке, босиком, с чуть растрёпанными волосами.

— Доброе утро, — сказала бодро, потянулась, зевнула. — Вот что баня с организмом делает... вырубилась, как убитая.

Улыбнулась, прошла к столу, села рядом с подругой.

Николай кивнул, голос прозвучал чуть хрипло:

— Утро, Настя. Завтрак готов, сейчас чай подоспеет.

Алёна попыталась улыбнуться, но в движении губ читалось усилие.

Настя, однако, этого не заметила — слишком была ещё под впечатлением от вчерашнего вечера и общего расслабления.

Завтрак был простым — яичница, свежие овощи, сыр, хлеб, чай.

Первые несколько минут ели почти молча, будто ещё не проснулись окончательно.

Потом Настя первой нарушила тишину, лениво водя вилкой по тарелке:

— Слушайте, у вас тут рай. В город возвращаться уже не хочется... хоть заселяйся на всё лето.

Улыбнулась, бросила взгляд на подругу.

Алёна кивнула, голос чуть глуховатый:

— Да, тут... по-другому совсем. Спокойно. Свежо.

Настя хмыкнула, сделала глоток чая, повернулась к Николаю:

— А ты, Коль, тут всё лето, да? Не уезжаешь?

Николай пожал плечами, не глядя прямо на неё:

— По-разному. Иногда в город мотаюсь. Но здесь, конечно, лучше. Отдыхаешь головой.

Настя усмехнулась:

— Ну да, тут расслабиться можно по полной. После вчерашней бани я вот чувствую — прямо тело поёт.

Бросила лукавый взгляд на Алёну, та чуть отвела глаза, снова занялась чаем.

Николай пил молча, взгляд у него становился всё более тяжёлым.

В какой-то момент Настя, чуть поиграв ложечкой в чашке, сказала уже в более деловом тоне:

— Кстати, после завтрака я бы ещё позагорала. Солнце как раз в полный разгон. Лён, пойдём? А то ты вчера тоже на бегу загорала. Сегодня спокойно полежим.

Алёна подняла глаза, на мгновение замерла, потом кивнула:

— Пойдём. Только я быстро соберусь.

Настя довольно улыбнулась:

— Вот и отлично. А вы, Коль, к нам присоединитесь? Или по хозяйству?

Николай ответил спокойно, но коротко:

— Пожалуй, по дому пока. Потом подтянусь.

Настя кивнула, не заметив или сделав вид, что не заметила того, как у него в голосе прозвучала еле уловимая, но острая внутренняя нота.

Завтрак плавно сворачивался.

Настя, легко встав из-за стола, потянулась, заглянула в окно:

— Ну что, пойду за кремом, полотенце прихвачу. Через пару минут выхожу.

Улыбнулась, ушла в комнату.

Алёна осталась на кухне, допивала чай.

На короткий момент встретилась взглядом с Николаем — в этих несколько секундах было сказано больше, чем можно было бы выразить словами.

Он чуть кивнул, а она молча встала, прошла в комнату переодеваться.

День начинался.

...

Лужайка жарилась на солнце, воздух стоял густой, плотный, пахло скошенной травой и горячим деревом забора.

Настя закинув руку за голову, щурилась на свет, кожа под купальником уже поблёскивала тонким слоем пота.

Алёна молчала, сосредоточенно водя пальцем по этикетке бутылки воды, взгляд у неё был рассеянный, как будто она слышала Настю, но одновременно была где-то далеко — там, где её мысли и воспоминания не хотели отпускать.

Разговор сам собой затих, когда Настя, прищурившись, повернула голову в сторону забора.

На мгновение между досками мелькнула тень, заскрипели ветки.

Настя заметила движение, слегка приподнялась на локтях.

— А это кто у вас тут прогуливается? — спросила она, кивая в ту сторону, будто между делом, но в голосе звучал интерес.

Алёна вздрогнула почти незаметно.

— А... это сосед наш. Семён, — ответила чуть быстрее, чем требовалось. — Иногда заходит. Пивка попить с Колей.

Настя перевела на неё взгляд, задержалась чуть дольше обычного.

Алёна отвернулась, сделала вид, что поправляет волосы, но Настя уже уловила лёгкое напряжение — не в словах, а в движениях, в том, как она избегала смотреть в сторону забора.

Не успела она ничего сказать, как за забором послышались шаги.

А потом голос — низкий, тёплый, с лёгкой хрипотцой:

— Доброе утро, красавицы.

Семён появился между досками, облокотившись на забор.

Волосы чуть растрёпаны, рубашка расстёгнута, тень от козырька шляпы скрывала глаза, но улыбка была слишком откровенной, чтобы спутать её с обычной вежливостью.

Семён облокотился на забор чуть вольготнее, взгляд скользнул по Насте — открытая поза, загорелая кожа, капли пота на животе, и потом задержался на Алёне, почти исподтишка, но достаточно, чтобы та это почувствовала.

Алёна машинально расправила плечи, голос прозвучал чуть натянуто:

— Это... Настя. Моя подруга из города. Приехала на пару дней отдохнуть.

Семён кивнул, улыбнулся шире, чуть ленивее.

— Приятно познакомиться, Настя. Семён. Я тут ваш... так сказать, сосед по забору. — Усмехнулся. — Иногда к Коле захожу пивка выпить, поболтать.

Настя легко улыбнулась в ответ, чуть приподнявшись на локтях, глядя прямо ему в глаза:

— Очень приятно. Тут у вас место классное. Я уже поняла, что не зря выбралась.

Голос у неё звучал ровно, с лёгкой теплотой, но в глазах мелькнула искорка — явно не ускользнула от внимания Семёна.

Он кивнул, коротко провёл ладонью по кромке забора, будто раздумывая, уходить ли.

Потом, чуть склонив голову вбок, сказал уже мягче, голос стал тише, почти с оттенком заговорщицкой доверительности:

— Вообще хотел вечером заглянуть, по старой привычке... ну если новая гостья не против компании.

Смотрел уже прямо на Настю, но краем глаза продолжал отслеживать реакцию Алёны.

Та чуть сильнее сжала бутылку в руках, плечи выдали лёгкое напряжение, которое Настя уже не могла не заметить.

Но первой ответила именно Настя, с той же лёгкой, расслабленной улыбкой, будто играя в простую светскую беседу:

— Я? Я совсем не против. Буду рада познакомиться поближе... раз уж соседи у вас такие дружелюбные.

Семён усмехнулся шире, медленно оттолкнулся от забора.

— Ну вот и отлично. Тогда... увидимся вечером. Не буду мешать солнечным ваннам.

Кивнул, скользнул взглядом ещё раз по Насте, потом по Алёне — и неспешно зашагал вдоль забора, скрывшись за поворотом.

Повисла короткая пауза.

Настя, не меняя позы, медленно повернула голову к Алёне, прищурилась, но пока ничего не сказала. Только в уголках губ играла лёгкая, тонкая улыбка, которая говорила — заметила она гораздо больше, чем показала.

Алёна сделала вид, что снова сосредоточена на бутылке, но пальцы всё ещё были напряжены, дыхание чуть сбилось.

Солнце продолжало припекать, воздух стал тягучим, неподвижным, жара под кожей начинала нарастать не только от солнечных лучей.

Настя ещё пару минут молчала, лениво водя пальцами по своему бедру, взгляд её то и дело скользил в сторону забора, где только что скрылся Семён, а потом снова возвращался на Алёну, которая упрямо смотрела перед собой, будто занята собственными мыслями, хотя по тому, как дрожали пальцы на бутылке, было ясно — мысли у неё сейчас вовсе не о погоде.

Наконец Настя потянулась всем телом, прогнулась в пояснице, медленно выдохнула:

— Что-то печёт уже слишком. Пожалуй, я бы и искупалась... или хотя бы в душ сбегала. — Голос звучал нарочито лёгко, но с той тёплой интонацией, в которой Алёна уловила не просто желание охладиться, а и скрытый, чуть насмешливый подтекст.

Она резко подняла голову, словно только сейчас поняла, что Настя всё это время молчаливо наблюдала за ней.

Алёна заставила себя улыбнуться, голос получился чуть хриплым:

— Да, пожалуй... и правда, пора. А то вон... уже вся как сковородка.

Настя усмехнулась, но больше ничего не сказала.

Встала, неторопливо собрала полотенце, стряхнула с плеч волосы, шлёпки мягко зашлёпали по траве.

Алёна последовала за ней, движения были чуть резкими, почти торопливыми, как будто хотелось поскорее сменить обстановку, сбить это нарастающее напряжение, которое с каждым взглядом подруги только усиливалось.

Обе молча прошли в дом.

Внутри было полутемно и прохладно, от плотных штор пахло сырым деревом и чем-то чуть сладковатым, тёплым — аромат, который теперь у Алёны ассоциировался уже не только с летом.

Настя первой отправилась в душ, бросив через плечо:

— Я быстро, потом твоя очередь. А то к вечеру надо быть как огурчики... вдруг гость к нам серьёзно собрался.

Сказано было с усмешкой, но без прямого намёка, будто просто легкий флирт на тему услышанного.

Алёна не ответила, только кивнула, чувствуя, как щеки снова заливаются жаром, на этот раз — совсем не от солнца.

В груди снова заколотилось.

Мысли крутились одно за другим — что будет вечером, как реагировать, как быть с Настей...

Но времени на долгие раздумья не было — вечер действительно надвигался, и в воздухе уже чувствовалось, что он не будет таким простым, как начинался день.

День тянулся медленно, словно вязкий мёд стекал по стеклу.

После лужайки жара окончательно забрала силы, и ближе к обеду девушки ушли в дом — Настя первым делом отправилась в душ, потом долго рылась в своих вещах, что-то примеряла перед зеркалом.

Алёна тоже ходила по дому рассеянно, словно не находя себе места, несколько раз пересматривала телефон, перечитывала вчерашние сообщения, взгляд снова и снова останавливался на строке от Семёна — короткой, но после утреннего "случайного" разговора через забор, эта строка звенела в голове громче любого слова.

Николай молчал, занимался хозяйством, но каждый раз, проходя мимо, ловил то, как Алёна чуть вздрагивает, услышав шаги, то, как Настя с лёгкой, почти хищной улыбкой, наблюдала за подругой, будто дожидалась подходящего момента для вопроса.

Но до вечера никто вопросов так и не задал.

В доме висело напряжение — не проговорённое, не оформленное, но осязаемое.

К вечеру жара спала, воздух стал тише, тяжелее, из окон тянуло ароматом нагретых трав и далёким дымком от чьей-то бани по соседству.

Всё текло к той самой грани, за которой день превращается в ночь, и где каждый следующий шаг может уже не подчиняться прежней логике.

К вечеру в доме стало прохладнее, с открытых окон тянуло влажным вечерним воздухом.

На кухне пахло жареным мясом, свежими овощами, в воздухе стоял плотный аромат базилика и тмина.

Николай возился у плиты, резал зелень, мрачно сосредоточенный на ножах и разделочной доске, в разговор почти не вмешивался.

Настя с Алёной накрывали на стол — тарелки, приборы, бокалы, простая домашняя сервировка, но в каждом движении чувствовалось, что ни одна из них не могла полностью сосредоточиться на этой бытовой работе.

Слова не шли, за столом висела чуть вязкая тишина, нарушаемая только скрипом ножа по доске да тихим позвякиванием стекла.

В какой-то момент Николай отложил нож, вытер руки о полотенце и, бросив через плечо коротко:

— Сейчас, пойду гляну в сарае, там дверь заело.

Вышел.

Щелчок двери, глухие шаги на крыльце.

В доме остались только Настя и Алёна.

Настя, закончив расставлять бокалы, ненавязчиво оперлась бедром о край стола, лениво поводила пальцем по краю стекла, а потом, не меняя расслабленного тона, сказала почти между делом:

— Слушай... Лён, а что у вас вообще с этим соседом? — взгляд был лёгкий, чуть лукавый, но голос звучал мягко. — Ну... с Семёном. Я ж с утра видела... ты как-то... сама на себя не похожа была.

Алёна замерла, ложка в руке дрогнула, на щеке вспыхнул тонкий румянец.

Попыталась улыбнуться, но получилось неестественно.

— Да... что... ничего особенного... сосед просто. Ну, бывает, заходит. Пивка с Колей...

Настя не отводила взгляда, чуть склонив голову, в глазах блеснула тёплая, но очень внимательная искорка.

— Угу... заходит, значит. — Усмехнулась. — Только ты при этом смущаешься так, как будто он не только за пивом заходит.

Алёна чуть сильнее сжала ложку, взгляд опустился в тарелку.

— Да нет... ну ты что. Просто... ну... давно его знаем. Человек он... такой... на язык острый. Может подколоть.

Слова выходили сбивчиво, сама слышала это, злилась на себя, но ничего не могла поделать — голос предательски дрожал.

Настя тихонько хмыкнула, подошла ближе, мягко тронула подругу за локоть.

— Лён... я ж тебя знаю не первый день. Тут не только "подколоть", да? — сказала чуть тише, но с лёгкой улыбкой. — Ладно, не давлю. Но... вечер, похоже, у нас сегодня обещает быть интересным. Ну, ты ж не против, если он зайдёт? Раз уже сам напросился...

Алёна резко выдохнула, плечи чуть осели.

— Я... не знаю. — Призналась честно, не в силах больше держать ровный тон. — Просто... всё это как-то... сложно.

Настя мягко улыбнулась, повела плечом:

— Вот и хорошо. Ничего заранее не решай. Вечер сам всё покажет. А я, если что, — с тобой. Подстрахуем друг друга.

Подмигнула, снова вернулась к столу, начала раскладывать салфетки, будто разговор был всего лишь лёгкой паузой.

Но в глазах её оставался тот самый внимательный блеск — Настя уже всё поняла. И своё мнение составила.

Скатерть уже лежала на столе, тарелки стояли ровными рядами, бокалы поблескивали в свете лампы.

Мясо доготавливалось, в комнате висел тёплый, сытный аромат, но за всем этим чувствовалось невидимое напряжение, которое ни Настя, ни Алёна не пытались проговаривать — просто двигались по кухне чуть быстрее обычного, чуть резче, чем требовалось.

Николай вернулся с участка, руки ещё пахли свежей стружкой, бросил полотенце на спинку стула.

— Ну что, сейчас сядем... — проговорил негромко, но голос звучал чуть глуше, чем обычно.

И в этот момент за окном раздался короткий, тяжёлый стук — не в дверь, а по забору, глухой, знакомый.

У Алёны дрогнули плечи, ложка в руке чуть качнулась.

Настя только мельком посмотрела на неё, но уголки губ медленно приподнялись в лёгкой, почти невидимой улыбке.

Николай, напротив, почти не изменился в лице, только глаза стали чуть уже.

Через несколько секунд — второй стук, уже более ленивый, будто "чтобы услышали".

Николай бросил через плечо:

— Похоже... гость пришёл.

Пошёл к двери.

Алёна застыла на месте, не отрывая взгляда от скатерти, но Настя мягко толкнула её локтем:

— Лён, дыши. Всё нормально. Вечер же, помнишь? "Ничего не решай заранее".

Голос звучал спокойно, но в глазах — тот же внимательный блеск.

Дверь скрипнула.

Гулкие шаги по крыльцу.

И вот в проёме появился Семён.

В расстёгнутой, чуть помятой рубашке, на загорелой груди блестели капли пота, взгляд спокойный, тяжёлый, с ленцой.

В руках — бутылка хорошего коньяка.

— Ну что, хозяева, доброго вечера. Надеюсь, я не слишком рано... — голос ленивый, но в каждом слове слышался тот самый хрипловатый подтекст, который невозможно было спутать с простой вежливостью.

Окинул взглядом комнату, скользнул по Насте — медленно, чуть дольше, чем по-хозяйски принято.

Уголок губ приподнялся в полуулыбке.

— А у вас тут... красота.

Настя ответила легко, не меняя позы:

— Добрый вечер. Проходите. Мы как раз собирались садиться.

Семён кивнул, прошёл внутрь.

Глаза на секунду задержались на Алёне.

Та стояла у края стола, будто прижатая к нему, губы сжаты, пальцы на ткани чуть побелели.

Семён усмехнулся мягко, поставил коньяк на стол.

— Вот, к ужину как раз пойдёт.

Сел, развалившись на стуле, движения неторопливые, уверенные, взгляд — уже играл по обстановке.

В комнате на секунду повисла тяжёлая пауза, потом Настя первой взяла инициативу, потянулась к бутылкам:

— Ну что ж, раз гость пришёл, значит — вечер начинается. Коль, бокалы давай.

Голос звучал звонко, с лёгкой насмешливой ноткой, но глаза были внимательны, скользили по каждому из троих.

Алёна наконец сделала глубокий вдох, пошла за рюмками, но спина её всё ещё была напряжена, шаг чуть неровный.

Вечер начинался.

И за этим ужином вряд ли кто-то из них мог быть уверен, куда он приведёт.

За столом расселись почти молча, словно каждый сам себе выбирал место с особым смыслом.

Алёна села рядом с Николаем, чуть ближе, чем обычно, будто ища опору или хотя бы внешнюю защиту, но по тому, как сжались её плечи и как взгляд то и дело скользил в сторону края стола, было ясно — спокойствия эта близость не приносила.

Николай сидел ровно, спина напряжена, движения размеренные, но в глазах — та самая тяжёлая сосредоточенность, которую он даже не пытался скрыть.

Настя устроилась напротив них, вольготно откинувшись на спинку стула, нога закинута на ногу, взгляд — открытый, чуть насмешливый, пальцы лениво поглаживали край бокала, будто играючи.

Семён занял место между ней и Алёной — сел широко, плечом почти задевая спинку Алёниного стула, в руках держал бутылку, движения неторопливые, уверенные, в голосе звучала всё та же ленца, но в каждом взгляде сквозил совершенно явный интерес ко всему, что происходило вокруг.

— Ну что, за встречу? — первым заговорил он, налил коньяк, разлил по рюмкам. — Время у нас сегодня как раз для хорошего вечера.

Голос был низкий, чуть хриплый, лениво обволакивающий, слова произносились неторопливо, с лёгким нажимом на интонации.

Настя первой подхватила, улыбнулась, потянулась за рюмкой:

— Конечно, за встречу. Такой вечер упускать нельзя.

Алёна чуть замешкалась, но подхватила рюмку следом, пальцы дрожали едва заметно, взгляд на мгновение встретился с Николаевым, тот кивнул чуть сухо, поднял свой бокал.

Чокнулись, выпили.

Тепло от коньяка медленно разлилось по телу.

Первые минуты говорили о пустяках — про еду, про жару, про городские новости.

Настя вела разговор легко, с тем самым оттенком игривого тона, который был понятен каждому за этим столом, но никто пока не переходил грань.

Семён слушал вполуха, но глаза его играли — скользили по Насте, по её открытому вырезу, по лёгкому изгибу спины, потом незаметно возвращались к Алёне, задерживаясь на шее, на линии плеча, на пальцах, которые нервно поглаживали ножку бокала.

Николай молчал чаще, чем говорил, взгляд его становился всё более острым, но слова он выбирал ровные, без резких всплесков.

Воздух за столом густел с каждым глотком.

Каждое движение становилось чуть более томным, каждая пауза в разговоре — чуть более натянутой.

Коньяк разливался по бокалам медленно, лениво, тягучим янтарным потоком.

Настя, чуть подавшись вперёд, зацепила рюмку тонкими пальцами, локти скользнули ближе к столу, в этот момент её плечо почти коснулось плеча Семёна, который не отодвинулся, а лишь чуть медленнее выпрямился, будто не спеша возвращая себе пространство.

Алёна сидела чуть скованно, но с каждым новым глотком и с каждой новой затяжной паузой в разговоре тело начинало поддаваться — то рука скользнула чуть ближе к бокалу, то нога невольно сдвинулась на несколько сантиметров по полу, нарушая выверенную "границу комфорта".

В какой-то момент, пока Настя рассказывала что-то о своих городских приключениях, с лёгкой усмешкой щурясь, Семён наклонился за бутылкой, и, будто невзначай, его предплечье скользнуло по столу, мягко, почти ласково задело Алёнину руку.

Контакт был мимолётным, но в том, как Алёна чуть дернулась, как пальцы резко сжались на ножке бокала, было ясно — ощутила она это гораздо острее, чем могла бы признаться.

Семён усмехнулся едва заметно, продолжая наливать, взгляд скользнул по её лицу, по щеке, по шее, задержался на несколько лишних секунд.

Настя поймала этот взгляд краем глаза, сделала вид, что не замечает, но в её голосе при следующей фразе появился мягкий, тягучий оттенок:

— Всё-таки у вас тут... ну, очень уютно. Атмосфера прям расслабляющая. Я б в таком месте и не заметила, как вечер... хм... перешёл бы в ночь.

Семён усмехнулся чуть шире, повернулся к ней вполоборота, голос его стал ниже:

— А хорошие вечера... они для того и созданы. Чтобы плавно переходить во что-то... интереснее.

Глаза скользнули в сторону Алёны.

Та сидела с опущенными ресницами, но по тому, как неровно поднималась грудь под лёгким платьем, было ясно — ни одна интонация мимо не проходила.

Николай всё это видел.

Пальцы сжались на подлокотнике стула, но лицо оставалось почти непроницаемым, только в глазах темнел жёсткий блеск.

В какой-то момент Семён, взяв бокал, чуть развернулся, свободной рукой облокотился на спинку стула Алёны, не касаясь, но создавая ту самую невидимую зону близости, в которой дыхание становится чуть более сбивчивым.

Алёна не сделала ни шага назад.

Но рука на колене легла в замкнутое положение — пальцы сцепились, как будто пытаясь удержать внутренний баланс.

Настя между тем легко продолжала разговор, чуть наклоняясь к Семёну, касаясь его плеча, но делая это настолько естественно, что невозможно было придраться к намеренности.

В воздухе за столом стало ощутимо теплее, как будто за стенами резко спала вечерняя прохлада.

И было ясно — границы начали сдвигаться.

Алёна вдруг чуть приподняла голову, голос прозвучал ровнее, чем она сама ожидала:

— А может... — она обвела взглядом стол, —... в беседку переберёмся? Тут, кажется, душновато стало.

Интонация — лёгкая, почти будничная. Но пальцы на коленях всё ещё были сцеплены.

Семён чуть приподнял бровь, полуулыбнулся.

— Отличная мысль, — хрипло проговорил он. — На улице воздух посвежел. Да и... звёзды посмотреть можно.

Настя весело хлопнула в ладоши:

— Во-от! Я как раз хотела сказать — чего нам тут в четырёх стенах потеть. Там как раз уютненько.

Она уже поднималась, поправляя платье — при этом движение было не спешным, дающим возможность разглядеть изгибы тела.

Николай встал последним. Пальцы на подлокотнике ещё оставили светлые вмятины. Взгляд скользнул по жене — и на секунду задержался на Семёне.

Было ясно — игра не закончилась. Она только начиналась.

В беседке пахло древесиной и травами. Лампа под потолком давала мягкий полумрак. Воздух — тёплый, чуть влажный.

Настя первой уселась на длинный диван вдоль стены, заложив одну ногу за другую.

Семён устроился рядом — но не впритык, оставив ту самую "половину шага", в которой дыхание уже ощущается.

Алёна остановилась на пороге, на секунду словно колеблясь, а потом прошла внутрь. Села рядом с Николаем, но чуть ближе, чем обычно.

На мгновение повисла тишина — вязкая, как тёплый мёд.

Семён налил в бокалы остатки вина.

— Ну что, за... спонтанные вечера? — произнёс он, поднимая бокал.

Настя засмеялась:

— За спонтанность я всегда обеими руками "за".

Она чокнулась с Семёном, потом с Николаем — при этом рука её чуть дольше задержалась на его пальцах.

Алёна видела это. И... не отстранилась.

Настя сделала глоток вина, обвела взглядом стол. Казалось, её лёгкий тон совсем не вязался с тем напряжением, что витало в воздухе.

И вдруг, будто между делом, повернулась к Семёну:

— Слушай, Сёма... а ты... один тут живёшь? Жена у тебя есть?

Вопрос прозвучал просто, но в голосе был еле заметный оттенок любопытства — чуть более личный, чем полагалось для первого вечера.

Алёна вздрогнула — не внешне, но пальцы на колене сцепились крепче.

Семён чуть приподнял бровь, скользнул взглядом по Насте.

— Нет... — ответил после паузы. Голос был низким, глуховатым. — Жена... давно умерла. Уже лет пять. Так что... один.

Он взял бокал, сделал медленный глоток.

Настя, не отводя взгляда, чуть наклонила голову:

— Прости... не знала.

Семён усмехнулся — без насмешки, но с той взрослой, грубоватой уверенностью, что в нём всегда чувствовалась.

— Да чего там... жизнь идёт. Скучать некогда. Хозяйство, дача. А уж когда такие... соседи... — уголок рта дёрнулся, — тут и грустить не выходит.

Он посмотрел на Алёну. Долго.

Алёна выдержала взгляд, но дыхание у неё сбилось.

Настя поймала эту нить, улыбнулась чуть шире:

— Ну правильно. С таким мужским хозяйством, небось, и отбоя от поклонниц нет?

Голос звучал уже чуть мягче, с теплом.

Семён качнул головой, прищурился:

— Какие там поклонницы... — проговорил, но глаза блестели. — Всё больше... хорошие соседи бывают. Иногда.

Пауза.

Настя взяла бокал, покрутила его в пальцах.

— Интересно у вас тут... — проговорила она тихо. — Очень интересно.

В её голосе скользнула нота, которую не так просто было распознать — то ли любопытство, то ли... вызов.

Николай всё это видел. Пальцы всё так же сжимали подлокотник стула. В глазах — тот же, всё более тёмный блеск.

Алёна сидела почти неподвижно. Только грудь под платьем поднималась всё чаще.

Вино в бокале Насти почти кончилось. Она сделала последний глоток, чуть поморщилась.

— М-м... ну вот, — протянула она с ленцой. — Кажется, вино закончилось. А у вас где тут припасы хранятся? В кладовке, что ли?

Она повернулась к Николаю, чуть приподняв бровь.

Николай на секунду замер, затем хрипло ответил:

— Да, в кладовке, у кухни. Там ещё пару бутылок есть.

Настя легко улыбнулась:

— Ну тогда я сбегаю за добавкой. А то как-то не дело — беседу на сухую вести.

Она уже начала подниматься, сарафан чуть скользнул по бёдрам.

На секунду повисла пауза.

Настя бросила взгляд на Николая, чуть озорно:

— Ты со мной покажешь, где? Или я там полдома обыщу.

Слова прозвучали непринуждённо, но в голосе была та самая лёгкая нота — не флирт, а почти приглашение.

Алёна почувствовала, как внутренне напряглась. Пальцы на колене дрогнули.

Семён медленно, с чуть заметной усмешкой скользнул взглядом по ней.

Николай бросил взгляд на жену — короткий, почти вопросительный. Алёна уловила его, но не сказала ни слова.

— Ладно, покажу, — тихо проговорил Николай, вставая.

Настя, не скрывая довольной улыбки, направилась к двери, слегка покачивая бёдрами.

Когда они вышли в дом, за столом остались двое.

Семён взял бокал, медленно покрутил его в пальцах, не глядя на Алёну.

— А вечер... всё интереснее становится, — негромко произнёс он. Голос был низкий, спокойный, но с той самой ноткой, от которой сердце Алёны бешено заколотилось.

Она не ответила. Только губы чуть приоткрылись, дыхание сбилось.

В доме раздались глухие шаги. Настя смеялась тихо, что-то говорила Николаю.

А на веранде воздух вдруг стал гуще, жарче.

На кухне было прохладнее, чем в комнате. Запах свежего дерева и чуть остывшей еды висел в воздухе.

Настя зашла первой, на ходу стянула волосы в небрежный пучок, оставив несколько прядей падать на шею.

Остановилась у стола, бросила быстрый взгляд на Николая:

— Так... кладовка где? Показывай, а то я тут ещё заблужусь.

Николай молча прошёл мимо, открыл дверцу в углу.

— Вот тут, — коротко сказал он.

Настя заглянула внутрь — Ага, вижу, — протянула она. — Ну, ты хоть помоги достать. А то вдруг тяжёлое — я, хрупкая городская девушка, не справлюсь.

Улыбнулась через плечо, глаза чуть прищурились.

Николай подошёл ближе, достал бутылку вина. Настя медленно вытянула руки, как бы чтобы помочь — и при этом её пальцы скользнули по его запястью.

Прикосновение было мимолётным, но ощутимым.

Николай вздрогнул еле заметно. Настя это заметила.

Она взяла бутылку, повернулась к нему лицом, при этом оказавшись почти вплотную.

— Спасибо, — произнесла мягко. — А ты, оказывается, ещё и хозяйственный. Ну... не зря Алёна тебя так бережёт.

Слова прозвучали с лёгким нажимом.

Николай поймал её взгляд — открытый, прямой, чуть насмешливый.

— Не жалуюсь, — ответил глухо. Голос чуть охрип.

Настя сделала полшага назад — но не торопилась уходить. Поставила бутылку на стол, вдруг легко коснулась его плеча:

— Знаешь... вы с Леной — такая красивая пара. Но у меня всё утро ощущение... — она склонила голову чуть вбок, —. ..что тут не всё так просто.

Пауза повисла в воздухе.

Николай сжал пальцы на краю стола. Несколько секунд молчал.

Потом медленно провёл рукой по столешнице, как будто искал слова.

— Знаешь... — голос прозвучал хрипло, тише обычного. — Иногда кажется, что ты контролируешь игру. Что ты знаешь, куда ведёшь других. А потом... вдруг понимаешь, что сам уже за кем-то идёшь. Вслепую.

Он вздохнул, взгляд ушёл в сторону — на бутылку, на пустой бокал.

— И вот сейчас... я не очень понимаю, куда я иду. — он медленно поднял глаза на неё. — И что вообще со мной происходит.

В голосе звучала не жалоба — скорее странное, грубое признание.

Настя чуть наклонила голову, внимательно вглядываясь в него.

Она сделала шаг ближе, расстояние между ними почти исчезло. Тихо проговорила:

— А знаешь... это даже... интересно.

Пальцы легко скользнули по его руке — от плеча к запястью.

— Когда мужчина... который вроде бы всегда держал всё под контролем... вдруг оказывается вот так... на грани.

Голос стал тише, почти мурлыкающим.

— Мне это... нравится, Коль. Очень.

Её взгляд был прямым, в нём не было ни насмешки, ни жалости — только странная, чуть хищная теплота.

Николай всё ещё молчал. Настя внимательно смотрела на него — почти не мигая.

Потом чуть склонилась к столу, открыла бутылку. Пробка щёлкнула глухо в тишине.

Она наливала вино медленно, почти демонстративно — алый поток плыл в бокал, чуть дрожащий в её пальцах.

Поставила бокал перед ним, сама налила себе.

Сделала глоток, провела языком по губам.

— Знаешь, — голос прозвучал чуть ниже, почти доверительно, — а может... не будем спешить возвращаться на веранду?..

Она скользнула взглядом в сторону двери.

— Там сейчас... жарковато. И... разговор как-то сам сюда перетёк...

Улыбнулась — не кокетливо, а мягко, с лёгкой тенью.

— Тут, по-моему, вполне... уютно, чтобы чуть-чуть передохнуть. Только ты и я. Без этих... всех перегретых взглядов.

Настя сделала ещё глоток, при этом чуть наклонившись вперёд — так, что ткань платья натянулась по груди.

Пальцы вновь легко скользнули по его запястью.

— Что скажешь, Коль? Ты ведь... сам не очень хочешь туда сейчас, правда?..

Пауза повисла.

Николай медленно отвёл взгляд. Пальцы сжались на краю стола. Казалось, он на секунду хотел что-то сказать — но только вздохнул.

Настя не торопила. Просто смотрела — спокойно, внимательно.

Потом, почти лениво, взяла свой бокал, сделала глоток — и, не говоря ни слова, обошла стол.

Села сбоку от него, чуть ближе, чем позволяла "зона комфорта".

Ткань платья чуть задела его бедро.

Она поставила бокал на стол.

— Знаешь... — голос стал мягче, чуть ниже. — Мне всегда нравились мужчины... которые не боятся признаться, что иногда не знают, куда идут. Это... по-честному. И... по-настоящему.

При этих словах она легко коснулась ладонью его плеча.

Пальцы не дрожали — касание было уверенным, почти... утешающим.

Потом скользнули ниже — по руке, к локтю.

Настя не убирала взгляда — глаза стали темнее, голос — тише:

— И ещё... — она наклонилась чуть ближе, так, что её дыхание ощущалось на щеке Николая. — Мне нравится быть рядом... когда мужчина так... на грани.

Она не торопилась. Дала паузу.

Ткань платья всё ещё касалась его бедра, пальцы — его руки.

В доме было тихо. Только их дыхание.

Пальцы Насти всё ещё лежали на его руке. Её тело было слишком близко, чтобы не чувствовать исходящий от неё жар.

Николай медленно повернул голову — навстречу её взгляду.

Глаза встретились.

В этот раз он уже не отвёл их.

Настя чуть улыбнулась — мягко, но с тем скрытым вызовом, от которого сердце забилось сильнее.

— Видишь... ты не хочешь уходить, — прошептала она, глаза не моргали.

Её пальцы сжались на его руке.

Николай резко втянул воздух. Что-то внутри прорвалось — не в слова, а в движение.

В следующую секунду его рука обхватила её талию, притягивая ближе.

Настя не сопротивлялась — наоборот, подалась навстречу, коленом легко упёрлась в его бедро.

Губы оказались почти рядом. Дыхание смешалось.

И Николай, уже не раздумывая, накрыл её губы поцелуем.

Жадным. Грубоватым. Слишком сдерживаемым прежде, чтобы быть нежным.

Настя ответила сразу. Её пальцы скользнули по его затылку, в волосы.

Поцелуй стал глубже, голоднее. Она сама подалась вперёд, села ближе — так, что теперь их тела почти прижались.

Платье натянулось по её бедру, ткань скользнула по его ноге.

Николай стиснул талию сильнее. Его вторая рука скользнула вдоль её спины, ощущая горячую кожу под тонкой тканью.

Настя застонала тихо в поцелуе. Пальцы вцепились в его волосы.

На мгновение они оторвались друг от друга — оба тяжело дыша.

Глаза Насти горели.

— Вот это... уже правильно, Коль, — выдохнула она. — Очень правильно...

Её губы вновь накрыли его — ещё глубже, ещё смелее.

Настя целовала его жадно, без пауз. Её тело плотно прижималось к нему, грудь касалась его груди сквозь тонкую ткань.

Николай стиснул талию сильнее, вторая рука скользнула ниже — по изгибу бедра.

Пальцы легли под подол платья, на горячую кожу.

Настя вздрогнула в поцелуе, застонала глухо.

Не отстраняясь, она сама развернулась, перекинула ногу через его бедро, села верхом, коленями обхватив его.

Платье задралось выше бёдер.

Николай тяжело дышал. Руки обхватили её бёдра, скользнули вверх, по спине.

Настя оторвалась на мгновение, губы прижались к его шее, пальцы теребили волосы.

— Чёрт... ты даже не представляешь, как давно я хотела почувствовать вот так, — прошептала она в самое ухо, голос дрожал от возбуждения.

Николай не ответил — губы снова нашли её рот.

Поцелуи стали резче, требовательнее.

Его ладони вскользнули под платье, по голой спине, вверх — до лопаток.

Настя выгнулась в его руках, сама чуть приподняла платье выше, так что почти полностью обнажила бедра.

Под тонкими трусиками — горячее, влажное тело, которое Николай чувствовал через натянутую ткань своих шорт.

Он сжал её ягодицу, заставляя Настю плотнее прижаться.

Она застонала в поцелуе, но на этот раз вдруг чуть отстранилась, тяжело дыша.

Пальцы её скользнули вниз — по его груди, животу...

Николай вздрогнул, когда её ладонь легла прямо на напряжённый член под шортами.

Настя посмотрела ему прямо в глаза — взгляд был тёмный, глубокий.

Пальцы мягко сжали, провели вдоль, скользнули чуть сильнее.

— Ох... а ты, оказывается, давно готов... — прошептала она, уголок губ дрогнул в довольной полуулыбке.

Рука продолжала двигаться — медленно, неторопливо, с чувством.

Николай застонал глухо, не в силах сдержать дрожь в теле.

Его пальцы сжали талию Насти сильнее, бедро дёрнулось навстречу её ладони.

Настя чуть склонилась к его уху, голос стал низким, почти мурлыкающим:

— Расслабься... дай мне почувствовать тебя...

Пальцы сжали член крепче, стали двигаться чуть быстрее, ощущая его твёрдость под тканью.

Губы Насти скользнули по его щеке, по шее, оставляя горячие, влажные следы.

Николай не сопротивлялся. Руки сжимали её бедра, дыхание сбилось.

...........

На веранде воцарилась чуть глуховатая тишина, только с улицы доносились редкие потрескивания дерева в заборе да далёкие стрекотания кузнечиков в траве.

В доме уже не слышно было шагов — куда-то растворились голоса Насти и Николая, и от этого внутри стало ещё более странно, гулко, как будто весь воздух веранды сгустился, стал теплее и тяжелее, проникая под кожу.

Алёна сидела за столом, не двигаясь, сцепив пальцы на коленях так сильно, что костяшки побелели, и при этом, как бы ни пыталась держать лицо спокойным, чувствовала, как грудь под тонким платьем предательски быстро поднимается и опадает, не давая спрятать то напряжение, что расползалось по телу.

Семён молчал, не торопясь нарушать тишину, медленно вертел в пальцах бокал, наблюдая за ней, и в его взгляде не было ни тени спешки, только та самая спокойная, уверенная тяжесть, от которой сердце Алёны с каждым мгновением билось всё сильнее.

Он поднялся из-за стола, не спеша, двинулся обходя его, каждое движение было размеренным, точным, будто он заранее знал, какой именно эффект это произведёт, и когда оказался у неё за спиной, Алёна почти физически почувствовала, как изменился воздух — стало теплее, ближе, острее.

Он склонился ближе, голос прозвучал у самого уха — тёплый, низкий, чуть хрипловатый, от которого по позвоночнику прошла дрожь:

— А мы с тобой, Леночка... тоже можем не спешить.

Алёна едва заметно вздрогнула, пальцы на коленях дрогнули, но тело не отстранилось — наоборот, с каждой секундой напряжение внизу живота становилось всё острее, словно волнами расходясь по бёдрам.

Его ладонь легко, медленно опустилась на её плечо — не сжимая, но так, что от этого прикосновения по коже тут же пошли мурашки.

— Знаешь... — голос стал ещё ниже, будто бы ещё ближе, — я давно хотел остаться с тобой вот так. Без чужих глаз. Без лишних слов.

Его пальцы медленно скользнули по её плечу, по шее, легко касаясь кожи, от чего дыхание Алёны стало сбивчивым, грудь под платьем вздымалась уже неровно.

Она не могла заставить себя отодвинуться — напротив, хотелось, чтобы это движение продолжалось, чтобы он...

Семён, чуть улыбнувшись, медленно скользнул ладонью по её руке вниз, до запястья, и его пальцы лёгкими движениями прошли по внутренней стороне предплечья, оставляя за собой едва ощутимый, но острый след жара.

— Ты дрожишь... — почти мурлыкнул он, не убирая руки, — но не уходишь.

Алёна с трудом сглотнула, губы дрогнули, но голос всё же прорвался — тихий, почти срывающийся:

— Я... не хочу уходить.

Семён коротко, чуть насмешливо, но тепло усмехнулся, и в следующее мгновение его руки легко, но уверенно скользнули по её талии, развернули её к себе, и Алёна оказалась вплотную к нему, так близко, что чувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань собственного платья.

Грудь касалась его груди, дыхание мешалось, а руки Семёна уже скользили по её спине, опускаясь ниже, к бёдрам, где пальцы замерли, сжав её чуть крепче, удерживая в этом контакте.

Он смотрел ей в глаза — взгляд тёмный, глубокий, с той самой хищной уверенностью, от которой внутри у неё всё будто плавилось.

В ответ в её глазах был уже не только страх или растерянность, но и что-то иное — тёмное, блестящее, такое, что она уже не пыталась спрятать.

Пальцы Семёна сжали её бёдра сильнее.

— Вот теперь... правильно, — выдохнул он, голос стал глуже. — Так ты мне нравишься ещё больше... Леночка.

Алёна сидела вплотную к нему, чувствуя, как горячее, плотное дыхание Семёна скользит по её щеке, по шее, а пальцы на её бёдрах сжимают ткань платья чуть сильнее с каждым мгновением, словно считывая каждую дрожь, каждый обрывистый вздох, который она уже не могла скрыть.

Когда его губы медленно, с той самой тягучей уверенностью, накрыли её губы, поцелуй оказался не просто глубоким — он был наполнен той самой властью, от которой внутри всё будто плавилось, ломало остатки воли, и Алёна ответила сразу, сама подалась вперёд, губы раскрылись, руки вцепились в его плечи, словно цепляясь за опору в этом вихре чувств.

Грудь её прижималась к нему, дыхание стало хриплым, сбитым, а бедра уже сами невольно двигались в такт нарастающему внутреннему пульсу.

Семён не торопился. Напротив — чем сильнее чувствовал, как она отзывается, тем медленнее и вывереннее становились его движения.

Одна из его рук, медленно, но уверенно, скользнула вниз — под тонкую ткань платья, по бокам, по изгибу талии, и когда пальцы легли на обнажённые бедра, горячие, чуть влажные от жара, по телу Алёны прошла волна такой силы, что ноги на мгновение подкосились.

Она застонала в поцелуе, пальцы сжали его плечи сильнее.

Рука Семёна двигалась медленно, но жёстко — ладонь обхватила её бедро, сжала, пальцы скользнули по внутренней стороне, всё выше, выше, пока не стало ясно — никакой тонкой ткани там нет, под платьем её тело было обнажено, горячее, пульсирующее от желания.

Алёна зажмурилась, голова откинулась назад, губы сорвали короткий стон — дрожащий, рваный.

Но тело её не отступало — напротив, бёдра сами двигались навстречу его руке, словно прося большего, словно уже не было ни границ, ни стыда, ни страха — только это тяжёлое, сжимающее изнутри желание, которое с каждой секундой становилось только ярче.

И Семён, почувствовав это, сжал бедро сильнее, пальцы скользнули ещё выше, почти касаясь самого центра её жара, другой рукой крепко удерживая её за талию, не давая ни малейшего шанса отступить, да и не нужно было — сама она уже не хотела этого.

В этот момент она была полностью в его власти — дрожащая, пылающая изнутри, с каждым движением всё больше забывающая о том, кто и где она была ещё несколько минут назад, растворяясь в этих прикосновениях, в этом моменте, в этом мужчине, которому больше не могла — и не хотела — сказать «нет».