Молчание Мелоди /MELODY'S SILENCE PT. 01 © WordsIntheWyld

Меня зовут Александр Брукс, и я был призраком в течение шести лет

Я не уезжал из Бостона - я сократил свои потери. Пусть они называют это бегством. Я называю это самосохранением. Время не лечит. Оно просто прячет боль там, где она может настигнуть тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

В Париже я никто. Нет скандала, нет злобы, нет неоконченных дел. Просто человек, который все еще учится исчезать.

Призраки не знают покоя. А прошлое? Оно не стучит - оно распахивает дверь.

Я просто музыкант, композитор, первый тромбонист Парижского оркестра. Музыка - это единственное, что меня никогда не подводило. Когда я играю, мне не нужно ничего объяснять. Мне не нужно никого убеждать в своей невиновности. Я просто должен позволить нотам заговорить, и на несколько мимолетных мгновений этого будет достаточно.

Это не значит, что я не думаю о Бостоне. О Мелоди. О том, что могло бы быть. Я любил ее - все еще люблю так, что не могу двигаться дальше. Но любовь мало что значит, когда мир решает, что ты виновен. Ее родители, общественность, даже люди, которые когда-то называли себя моими друзьями, - все они приняли решение еще до того, как улеглась пыль. И, возможно, это самое трудное - знать, что, что бы я ни говорил, что бы я ни делал, этого никогда не будет достаточно.

Париж позволяет мне притворяться. Музыка помогает. Но призракам плевать на городские границы. И, может быть, однажды правда всплывет наружу. Может быть, однажды я узнаю, что на самом деле случилось с Мелоди. А пока все, что у меня есть, - это музыка.

Спор продолжался почти двадцать минут, и никто не собирался отступать.

"Не надо!" Пьер усмехнулся, помахав сигаретой в воздухе для пущей выразительности. "Бетховену не следовало и думать о том, чтобы назвать третью симфонию в честь Бонапарта. Этот человек был выжидающим тираном!"

Изабель наклонилась вперед, ее темные глаза пылали страстью. "Тиран он или нет, но в то время Наполеон олицетворял народ! Бетховен восхищался им, потому что видел в нем воплощение революционных идеалов!"

Я ухмыльнулся, взбалтывая остатки своего эспрессо в крошечной чашечке. "В ту секунду, когда Наполеон короновал себя, Бетховен разорвал титульный лист в клочья. Думаю, он усвоил горький урок: если слишком сильно верить в человека, он всегда тебя подведет".

Арно, всегда склонный к драматизму, схватился за грудь. "Ах, но представьте, если бы он не сменил песню на "Eroica". Принял бы мир такое откровенное посвящение человеку, который сам себя короновал?"

Как только Изабель открыла рот, чтобы возразить, шум приближающегося мотора прервал оживленную болтовню в кафе. Неподалеку от нас с грохотом остановился огромный туристический автобус, его двери с шипением открылись. На тротуар начал выходить поток туристов, который можно было безошибочно распознать даже на расстоянии. Поясные сумки, слишком белые кроссовки, бейсболки, на которых гордо написано, что они американцы по происхождению.

Я усмехнулся и откинулся на спинку стула. "Это туристический сезон", - подумал я, наблюдая, как группа копошится в картах и дико жестикулирует, указывая на причудливую рыночную улицу впереди.

Я уже собирался вернуться к разговору, когда движение возле автобуса заставило меня застыть на месте. Появились две фигуры, поначалу слившиеся с остальной толпой. Но когда они вышли на свет, у меня перехватило дыхание.

Бет и Скотт.

На секунду я подумал, что мой разум играет со мной злую шутку. В последний раз, когда я видел Бет, она была в полицейском участке Бостона, горе перерастало в ярость, когда она бросала обвинения мне в лицо. Скотт сказал меньше, но его молчание было достаточно красноречивым. Они поверили, что я забрал у них дочь. Они никогда не перестанут в это верить.

Туристическая группа двинулась к рынку, Бет и Скотт шли по краям, оглядываясь по сторонам, словно осматривая достопримечательности. Мой пульс участился. Если бы они увидели меня, если бы узнали--

Я резко отодвинулся от стола, пробормотав что-то о том, что мне нужно подышать свежим воздухом. Мои коллеги-музыканты едва обратили на это внимание, все еще увлеченные спором о художественной ценности Бетховена. Я проскользнул в движущуюся толпу, опустив голову, с колотящимся сердцем. Я не мог быть здесь. Не сейчас. Не с ними.

Я старался не высовываться, пробираясь сквозь рыночную толпу так быстро, как только мог, не привлекая к себе внимания. Меня окружал оживленный гул улицы Рю Клер - аромат свежих багетов, крики продавцов, рекламирующих сыр и вино, редкие взрывы смеха за столиками кафе. Но все это отодвинулось на задний план, заглушенное стуком моего сердца.

Еще немного. До следующего угла. Просто скрыться из виду.

Затем воздух прорезал резкий голос.

"Алекс?"

Я вздрогнул, как от удара. Я ускорил шаг, но было уже слишком поздно.

— Алекс! Голос Бет прорезал гул рынка, ее каблучки стучали по булыжной мостовой, как выстрелы.

Я отвернулся, проталкиваясь мимо пары, которая рассматривала витрину со свежими фруктами, и в спешке чуть не опрокинул небольшой цветочный киоск. Позади меня снова закричала Бет, в ее голосе слышалось что-то среднее между яростью и отчаянием.

Голос Бет резал воздух, грубо и неумолимо. "Ты убил ее, а теперь прячешься?"

Я уже отворачивался, уже прикидывая, как быстрее всего исчезнуть. Но потом Скотт произнес это - слово, которое обожгло, как кислота.

"Трус".

У меня перехватило дыхание. Что-то опасное подступило к горлу - гнев, негодование, желание схватить его за шиворот и заставить выслушать. Но что бы это дало? Что бы это вообще дало?

Вместо этого я повернулся к ним спиной и пошел прочь, как призрак, которым они всегда меня считали.

Я двинулся вперед, едва осознавая, куда иду, - просто понимая, что мне нужно уйти. Моя квартира была недалеко, всего в нескольких кварталах отсюда. Я мог бы быть там через несколько минут, если бы продолжал двигаться.

Крики преследовали меня, Бет звала меня по имени, Скотт осыпал обвинениями. Лица в толпе повернулись в сторону шума, но я не оглянулся. Я не мог. Мое дыхание стало прерывистым, когда я промчался мимо ряда припаркованных скутеров, пересек улицу, не оглядываясь на транспортное движение, и наконец-то, наконец-то добрался до своего дома.

Повозившись с ключами, я рывком открыл дверь и проскользнул внутрь, захлопнув ее за собой. У меня дрожали руки, когда я запирал ее на один засов, затем на два. Только когда я убедился - абсолютно убедился, - что за мной никто не следит, я соскользнул на пол, прижавшись спиной к прохладному дереву.

Я тяжело дышал, моя грудь поднималась и опускалась резкими, неровными толчками. В квартире было тихо, но в моей голове все еще звучал голос Скотта, и это слово врезалось в меня снова и снова.

Трус.

Я крепко зажмурился, желая прогнать эти слова, но они цеплялись за меня, проникая в те части меня, которые я так старался похоронить. Шесть лет, за океаном, а я все еще жил среди обломков чего-то, от чего не мог убежать.

Я прижал ладони к лицу, желая, чтобы мое дыхание замедлилось, но голос Скотта все еще отдавался эхом в моей голове, его слова были клеймом на моей совести. Трус. Убийца. Прошлое никогда не покинет меня. Я только что убедил себя, что океан между нами что-то значит, что расстояние может изменить историю. Но этого не произошло. Этого никогда не произойдет.

Я глубоко и медленно выдохнул и прислонился головой к двери. Мои мысли, в поиске убежища от тяжести настоящего, перенеслись в другое время - до всего этого. До Парижа, до изгнания, до исчезновения Мелоди. В ту ночь, когда я встретил ее.

***

Это было на вечеринке студенческого братства, на которую я обычно не пошел бы, если бы мой друг не затащил меня с собой. Заведение было переполнено, музыка звучала слишком громко, в воздухе стоял густой запах пива и дешевого одеколона. Я как раз взял себе выпить, когда увидел ее. Она стояла в другом конце комнаты, смеясь с несколькими друзьями, и теплый свет приглушенного освещения играл на ее каштановых волосах. А затем, словно почувствовав мой взгляд, она подняла глаза. Наши взгляды встретились, и на мгновение вечеринка погрузилась в унылый гул. Она не отвела взгляда. Я тоже.

Я был не из тех, кто упускает такой момент. Ухмыльнувшись, я направился к ней с бокалом в руке и завязал разговор. Она была проницательной, сообразительной и без усилий очаровательной. Когда она сказала мне, что учится на юридическом факультете Гарварда, я притворился, что впечатлен, и она закатила глаза в ответ на мои поддразнивания. Я рассказал ей о Джульярде, о музыке, и какое-то время мы были только вдвоем, разговаривая так, словно остальных участников вечеринки не существовало.

К концу вечера, когда люди начали расходиться, она улыбнулась мне, наклонив голову набок. "Знаешь, когда я впервые увидела тебя, я подумала, что ты просто еще один парень, пытающийся залезть ко мне в штаны".

Я рассмеялся, подняв руки в притворном знак капитуляции. - Виновен по всем пунктам обвинения. Но в свою защиту могу сказать, что мне также очень приятно с тобой разговаривать.

Она закатила глаза, но улыбнулась, покачав головой, и достала свой телефон. Мы обменялись номерами, и, когда она повернулась, чтобы уйти, она оглянулась на меня в последний раз с той же понимающей улыбкой на губах. Я стоял и смотрел, как она исчезает в ночи, испытывая чувство, которого не ожидал, - нечто большее, чем просто влечение. Это было началом чего-то настоящего. Я просто не знал тогда, чего мне это будет стоить.

Несмотря на то, что нас разделяли километры, мы с Мелоди никогда не теряли связи. То, что началось как флирт на вечеринке братства, быстро переросло в нечто более глубокое. Мы постоянно переписывались, перезванивались до поздней ночи, когда позволяло наше расписание. Она рассказывала мне о долгих, изнурительных занятиях на юридическом факультете Гарварда, о профессорах, которые, казалось, были полны решимости сломить ее дух, а я слушал, шутя и подбадривая в равной мере. В свою очередь, я рассказывал ей о Джульярде, о своих бесконечных репетициях и о том, как мне нужно быть лучше, всегда лучше. Расстояние, казалось, никогда не имело значения. Во всяком случае, это сделало то, что у нас было, сильнее.

К тому времени, когда я закончил школу, я уже знал, что сомнений быть не может - я хотел быть с ней. Я отказался от возможностей в Нью-Йорке и вместо этого устроился на работу в Boston Pops (оркестр легкой классической музыки, Бостон, Массачусетс. Прим.пер.). Было нелегко влиться в их ряды, но я работал не покладая рук, полный решимости заслужить свое место. Мелоди тогда еще училась на юридическом факультете, ее дни были заполнены изучением конкретных случаев и инсценировками судебных процессов, но у нас все получилось. Именно в это время я впервые встретился с ее родителями. Бет и Скотт были вежливы, но осторожны, оценивая меня так, словно подвергая перекрестному допросу. Бет особенно заботилась о Мелоди, и я не мог ее за это винить. Однако со временем, я думаю, они поняли, насколько серьезно я к ней относился. Как сильно я ее любил.

Любовь. Вот во что это превратилось - не просто в дружбу, не просто в увлечение, а во что-то настоящее, то, что никто из нас не мог игнорировать. Однажды вечером, после того как она успешно сдала промежуточные экзамены, мы пошли куда-нибудь отпраздновать. Вечер был теплым, и она была в приподнятом настроении от победы и дешевого шампанского. Вернувшись к себе домой, она поцеловала меня, медленно и томно, ее пальцы прошлись по воротнику моей рубашки, прежде чем скользнуть под него.

Той ночью мы занимались любовью, и первый раз это было похоже на невысказанное обещание. То, как она притянула меня к себе, то, как наши тела двигались вместе, словно мы всегда были созданы друг для друга. Это не было поспешностью или безумием, а чем-то более глубоким, чем-то, что я чувствовал в каждом прикосновении ее рук, в каждом вздохе, касающемся моей кожи. Когда все закончилось, мы лежали, запутавшись в ее простынях, ее голова покоилась у меня на груди, и наше дыхание замедлялось в такт друг другу. Я помню, как поцеловал ее в волосы и что-то прошептал - я даже не помню, что именно, только то, что это заставило ее улыбнуться мне, прежде чем она погрузилась в сон.

В конце концов, мы стали жить вместе. Она заканчивала юридическую школу, а я только что стал первым тромбонистом в Boston Pops - одним из самых молодых музыкантов, когда-либо занимавших эту должность. Наши карьеры процветали, и казалось, что жизнь становится на свои места. Я до сих пор помню тот день, когда ей позвонили - она получила работу младшего юриста в одной из ведущих юридических фирм Бостона. Она была в восторге, практически дрожала от возбуждения, когда, смеясь, бросилась в мои объятия. В тот вечер мы отпраздновали это ужином, музыкой, мечтами о будущем, которые мы шептали друг другу шепотом.

И это будущее показалось мне реальным, осязаемым, когда я решил сделать предложение. Я планировал это несколько месяцев, тайно договариваясь обо всем с музыкальным директором The Pops. Летний концерт в Тэнглвуде, одном из любимых мест Мелоди. Я бы поднялся на сцену и перед тысячами людей попросил бы ее выйти за меня замуж. Это было прекрасно. Это должно было быть идеально. Но, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, не решила ли судьба, что совершенству не суждено длиться вечно.

Сначала я не придал этому особого значения. Возможно, это был стресс. Работа Мелоди в фирме была сложной, и она всегда была из тех, кто выходит за рамки своих возможностей. Я сказал себе, что долгие часы работы и усталость были лишь частью этого. Что она вернется ко мне, к нам, когда все уладится. Но потом она начала отдаляться. Поначалу это было незаметно - поздние ночи в офисе, которые превратились в целые выходные, сообщения, оставленные на прочтение, разговоры, которые раньше протекали так легко, теперь стали натянутыми. Я пытался заставить ее заговорить об этом, рассказать мне, что было не так, но она качала головой, придумывала какие-то отговорки и меняла тему.

Потом начались ссоры. Они начались ни с того, ни с сего. Из-за потерянной книги, забытого поручения, из-за того, что я оставила свою обувь у двери, а не в шкафу. Но они быстро переросли в драку. Только что мы разговаривали, а в следующий момент она начинала кричать, ее лицо пылало от гнева. Я кричал в ответ, не понимая, почему это происходит, почему все, что когда-то было так легко между нами, внезапно рушится. Ссоры становились все сильнее, все чаще. Соседи начали жаловаться на шум. Я с трудом узнавал нас.

Затем наступил тот понедельник. Прошла неделя после нашей самой страшной ссоры. Молчание между нами затянулось так надолго, что казалось удушающим. Я готовился к репетиции, повторял все действия, притворяясь, что ничего не происходит. Я наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание, как делал всегда. Но она отвернулась. Не смотрела на меня. Не сказала ни слова. Как будто меня там вообще не было.

Что-то внутри меня сжалось, когда я уходил тем утром, но я сказал себе, что это был просто еще один плохой день. Что когда я вернусь домой, мы поговорим. Мы все исправим.

Но когда я вернулся позже тем же вечером, квартира была пуста. На этот раз тишина ощущалась по-другому. Не такая тишина, которая означала бы, что она просто работает допоздна, а что-то более тяжелое. Что-то не так. Ее туфель не было у двери. Ее пальто не висело на вешалке. Я проверил спальню - ее сторона кровати была нетронута.

Я все равно приготовил ужин. Одно из ее любимых блюд. Какая-то глупая часть меня думала, что, возможно, она войдет в эту дверь. Что мы сядем и поедим, и я, наконец, заставлю ее поговорить со мной. Но еда остыла. Квартира оставалась пустой. А Мелоди так и не вернулась домой.

На следующее утро я проснулся в той же тишине, которая сопровождала меня в постели. На той стороне кровати, где спала Мелоди, все было нетронуто, простыни холодные. У меня скрутило живот, когда я потянулся за телефоном и позвонил ей. Сразу же на голосовую почту. Я позвонил снова. И снова. Ничего.

Меня начала охватывать паника, но я заставил себя остаться рассудительным. Может быть, ей просто нужно было побыть одной. Может быть, она переночевала у подруги. Поэтому я начал обзванивать ее коллег, друзей, всех, кто мог знать, где она. Каждый раз ответ был один и тот же: они ее не видели. О ней ничего не было слышно. Никто ничего не знал. Вот тогда-то я и понял, что что-то действительно не так.

К полудню я сидел в полицейском участке Бостона и составлял заявление о пропаже человека. Я все объяснил офицеру за столом - ссоры, молчание, то, как она только что исчезла. Он кивнул, делая пометки, но в этом не было ни срочности, ни реального беспокойства. Может быть, это из-за того, как они смотрели на меня, из-за практикуемого нейтралитета в их глазах. Взрослые все время уходят, я представил, как они думают. Подруги уходят. Они дали мне номер дела, сказали, что разберутся с этим, и все.

Бет и Скотт отнеслись к этому более серьезно. Когда я позвонил им, голос Бет дрогнул в тот момент, когда я сказал, что пропала Мелоди. Они приехали из своего загородного дома в тот же день, сидели со мной в моей квартире, повторяли те же имена, те же телефонные звонки, те же тупики. Они не винили меня - пока. В те первые дни мы были на одной стороне, цепляясь за любые проблески надежды, которые только могли найти.

Но дни тянулись неделями, а надежда таяла. Полиция поступила так, как всегда поступала в подобных случаях - задала несколько вопросов, проверила пару версий, но из этого так ничего и не вышло. Стало ясно, что до тех пор, пока не обнаружится труп или Мелоди сама не войдет в дверь, они ничего не смогут сделать.

Я продолжал звонить. Я продолжал искать. Я отказывался верить, что она просто ушла. Но Бет... ее горе сменилось чем-то другим. Подозрением. уверенностью. А потом начались вопросы. Взгляды. Перемена в ее голосе, когда она заговорила со мной. То же самое я услышал в молчании Скотта. Я просто еще не знал об этом, но я был близок к тому, чтобы превратиться из человека, который любил их дочь, в человека, который, как они были убеждены, забрал ее жизнь.

Бет и Скотт обратились к средствам массовой информации. Сначала это имело смысл - они были в отчаянии, как и я. Они хотели получить ответы, хотели, чтобы кто-нибудь, кто угодно, нашел Мелоди. Местные новостные станции первыми подхватили эту историю, опубликовав ее улыбающуюся фотографию под заголовком "Выпускница юридического факультета Гарварда пропала без вести в Бостоне". Бет и Скотт давали интервью, умоляя о помощи или советах, у всех, кто, возможно, что-то видел. Однажды я даже стоял рядом с ними, оцепеневший, едва способный произнести хоть слово перед камерами. Но потом история распространилась, и все изменилось.

Вскоре об этом узнали в социальных сетях. Сначала это были просто криминальные блоги и детективы-любители, которые строили теории о том, что с ней могло случиться. Но потом появились влиятельные люди. Они начали придумывать свои собственные версии, заполняя пробелы предположениями. Возможно, Мелоди была убита. Возможно, у нее был роман с кем-то из сотрудников ее юридической фирмы. Возможно, к этому имел отношение ее ревнивый жених. Теории загорелись, распространяясь подобно болезни. Не имело значения, что я никогда не прибегал к насилию. Не имело значения, что я искал Мелоди так же отчаянно, как и все остальные. Единственное, что имело значение, - это то, что я был последним человеком, который видел ее.

И люди поверили. Эти так называемые "следователи" начали анализировать старые фотографии, старые посты в социальных сетях, придавая каждой детали зловещий вид. "Посмотрите, как он держит ее за руку - по-собственнически". "Он не казался властным?" "Почему он не проявляет больше эмоций на допросах?" Незнакомые люди, которые никогда не встречались со мной, никогда не знали Мелоди, внезапно были уверены, что это я убил ее. Полиция, которая до этого проявляла безразличие, теперь применила силу.

Давление усиливалось.

Почему жениха не допросили?

Почему его не арестовали?

Чем больше поднимался шум, тем сильнее полиция давила на меня.

Я сбился со счета, сколько раз они вызывали меня на допрос. Каждый раз было одно и то же - часы в холодной комнате, офицеры следили за каждым моим движением, их вопросы повторялись снова и снова. Когда вы в последний раз видели Мелоди? О чем вы спорили? Вы разозлились? Я нанял адвоката не потому, что был виновен, а потому, что знал, как это работает. В тот момент, когда мир решил, что вы виновны, невиновность перестала иметь значение. И все равно у них ничего не было. Ни доказательств. Ни тела. Просто пропавшая женщина и жених, причастность которых они не смогли доказать.

Но дело было не только в копах. Бет и Скотт, которые когда-то цеплялись за меня в своем горе, начали отдаляться. Бет изменилась первой, но именно Скотт разрушил что-то во мне. Я до сих пор помню тот день, точные слова, выражение его лица, когда он наконец спросил: "Ты что-то с ней сделал?"

Это чуть не сломило меня. Я мог бы закричать. Я мог бы заплакать. Вместо этого я просто смотрел на него, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног. Человек, который когда-то принял меня в свой дом, который доверил мне сердце своей дочери, теперь смотрел на меня как на чудовище. И весь мир согласился с этим. Давление стало настолько невыносимым, что бостонские музыканты отстранили меня от работы. Они тщательно сформулировали это - "отпуск", но мы все знали, что это значит. Я был обузой. Обвиняемый без ареста, пятно, которое они не хотели оставлять на своем имени. Моя карьера, моя репутация, все, что я построил, рушилось. А Мелоди все еще не было.

Я не помню точно, в какой момент я решил уехать. Возможно, это был не один момент, а медленное разрушение, череда трещин, которые образовывались до тех пор, пока я больше не могла держать себя в руках. Бостон стал невыносим. Каждый раз, когда я выходил на улицу, я чувствовал на себе внимание тысяч глаз, шепот преследовал меня, взгляды задерживались слишком долго. Люди, которых я когда-то называл друзьями, держались на расстоянии. Зрители отвернулись от меня. Город, в котором я построил свою жизнь, вынес свой вердикт - общественное мнение признало меня виновным, и обжалованию не подлежало. Поэтому я сделал единственное, что мог. Я сбежал.

Париж не был грандиозным планом, это был просто отчаянный побег. У меня было достаточно сбережений, чтобы начать работу, а связи с музыкальным директором The Pops помогли мне попасть на прослушивание в Оркестр Парижа. Начать все сначала. Место, где мое имя не произносили шепотом, как историю о привидениях. Я полностью отдавался музыке, теряясь на репетициях, в выступлениях, в нотах, которые на краткий миг заставили меня почувствовать себя почти целым. Но даже музыка не могла исправить то, что было сломано внутри меня. Прошлое все еще цеплялось за меня, как тень, которая никогда не исчезала.

Шесть лет.

***

Вот как долго это продолжалось.

Шесть лет я притворялся, что оцепенение - это нормально. Что теперь это просто жизнь. Я научился выполнять обычные действия, существовать, а не жить. Это было похоже на исполнение песни на сломанном инструменте - каждая нота звучала немного не так, в каждой мелодии недоставало души. Я стал призраком в своей собственной истории, блуждая по репетициям, выступлениям, ночным посиделкам в кафе, где никто не знал, кто я такой. И по большей части это срабатывало. До сегодняшнего дня. До них.

Бет и Скотт.

Их голоса все еще звучали у меня в ушах, обвинения Скотта отдавались в моей голове.

Трус.

Убийца.

Я заставил себя подняться с пола, дрожа, вцепившись руками в край стойки, и потянулся за бутылкой виски, стоявшей на полке. Я налил стакан и осушил его одним глотком, но жжение никак не могло прогнать воспоминания. Другой. Затем еще один. Где-то между третьим и четвертым я перестал считать. Тепло в моей груди притупило боль, размыло границы прошлого, сделало все это далеким, почти нереальным.

Я доковылял до дивана и рухнул на подушки. Комната закружилась, но мне было все равно. Может быть, если я выпью достаточно, то больше не услышу голос Скотта. Может быть, хотя бы на этот вечер я смогу забыть. Мои веки отяжелели, мир растворился в дымке. Я позволил ей завладеть мной, позволил прошлому ускользнуть - совсем ненадолго. Но даже когда темнота затянула меня вниз, я знал, что это ненадолго. Потому что, как бы далеко я ни убегал, как бы ни старался заглушить это, прошлое всегда находило путь назад. Так было всегда.

Следующие три недели пролетели как в тумане. Я снова погрузился в рутину, цепляясь за репетиции, выступления и долгие часы в репетиционном зале. Если бы я сосредоточился как следует, возможно, я смог бы забыть о том, как мое прошлое внезапно ворвалось в мое настоящее. Но как бы я ни старался заглушить это, голоса Бет и Скотта все равно звучали у меня в голове:

Трус. Убийца.

Я сказал себе, что это не имеет значения. Что они просто туристы, проезжающие мимо, что они скоро покинут Париж. Я сказал себе, что могу вернуться к той жизни, которую построил. Но в глубине души я знал, что это не так.

Сегодня вечером усталость обволокла меня, как вторая кожа. Третья симфония Малера поглотила мою жизнь на последние сто часов - я репетировал, оттачивал, повторял до тех пор, пока у меня не заболели руки, губы не пересохли, а в голове не осталось ничего, кроме бесконечно повторяющихся тактов музыки. У меня едва хватило сил сбросить туфли, когда я вошел в свою квартиру. Выпить - это было все, чего я хотел. Что-нибудь, что могло бы снять напряжение, притупить боль в мышцах. Я налил щедрый стакан виски, янтарная жидкость блеснула в тусклом свете комнаты, и я рухнул на диван.

Я только поднес бокал к губам, когда стук в дверь заставил меня замереть. Моим первым побуждением было проигнорировать его. Никто не стучал в мою дверь без предупреждения. Моя жизнь в Париже была уединенной, как я и предполагал. Но стук раздался снова - настойчивый, ожидающий. Вздохнув, я поставила стакан на стол и, поднявшись, направилась к двери.

Как только я открыл ее, я понял, что что-то не так. В тускло освещенном коридоре стояли три человека. Мужчина в центре, француз, на вид лет сорока с небольшим, был аккуратно одет, выражение его лица было непроницаемым. Слева от него - женщина, афроамериканка, лет тридцати пяти, ее темные глаза были проницательными и оценивающими. На ней был темно-синий брючный костюм, волосы собраны в тугой хвост. А справа от него - высокий широкоплечий мужчина в слегка помятом костюме, с коротко подстриженными седеющими волосами.

Француз заговорил первым, его тон был вежливым, но твердым. "Месье Брукс?"

Я поколебался долю секунды, прежде чем кивнуть.

"Меня зовут Захари Саломон. Я из Национальной полиции Франции", - спокойно сказал он, прежде чем указать на двух человек рядом с собой. "Это агент Мариша Бакстер и агент Декстер Маршалл из Федерального бюро расследований". ФБР?

Я почувствовал, как у меня внутри все оборвалось, но постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

Агент Бакстер не терял времени даром. "Мы расследуем нераскрытое дело".

Саломон вежливо кивнул. "ФБР хотело бы вернуться к расследованию исчезновения Мелоди Макколл". Это было что-то новенькое. Я ожидал, что они скажут, что полиция Бостона хочет поговорить. ФБР? Это было что-то другое.

Я скрестил руки на груди. "Что, в Бостоне, наконец, решили, что у них недостаточно доказательств, чтобы обвинить меня, и послали федералов?"

Декстер Маршалл, старший из двух агентов, едва отреагировал. "Ты покинул страну, Брукс. Уже одно это делает это дело нашей юрисдикцией.

Бакстер слегка наклонила голову. "И, спустя шесть лет, новое давление со стороны Макколлов вынуждает полицию Бостона возобновить расследование. Это означает, что мы проводим еще одну проверку, прежде чем это сделает кто-то другой".

— Кто-то другой, - эхом отозвался я. Это прозвучало как предупреждение.

Саломон откашлялся, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. - Мы можем войти внутрь?

Я мог бы сказать "нет". Я мог бы захлопнуть дверь у них перед носом. Но это не остановило бы происходящее.

Я медленно и ровно выдохнул, затем отступил в сторону. "Да". Мой голос был спокоен. Пульс не бился. "Входите".

Я наблюдал, как они втроем заняли свои места, выражение их лиц было непроницаемым. С ними в комнате стало как будто меньше, воздух стал тяжелее. Не обращая внимания на напряжение, охватившее мои плечи, я налил в свой стакан виски, поколебался, затем вылил его обратно в бутылку. Нет смысла тратить хорошее виски - на это. Я поставил бутылку на стол и сел напротив них, встретившись с ними взглядом.

Саломон заговорил первым, его французский акцент был четким, но плавным. - Месье Брукс, ФБР хотело бы поговорить с вами по поводу исчезновения Мелоди Макколл шесть лет назад.

Я вздохнул, откинулся на спинку дивана и потер рукой подбородок. "Почему именно сейчас?" - Спросил я, в моем голосе слышалось усталое разочарование.

Агент Маршалл, старший из двух агентов ФБР, сложил руки вместе, его крупная фигура слегка поерзала на стуле.

"Потому что родители Мелоди давили на полицию Бостона, чтобы она возобновила расследование", - сказал он как ни в чем не бывало. "Затем, три недели назад, вас видели в Париже. Это привлекло их внимание".

Я выдохнул через нос, качая головой. "Вы напрасно теряете время", - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. "Полиция Бостона уже опрашивала меня несколько раз. Вы можете вернуться и поговорить с ними, вместо того чтобы проходить через все это снова".

Мариша Бакстер не просто наблюдала - она рассчитывала.

Она сидела напротив меня, ее темные глаза были спокойны, ручка постукивала по блокноту в ровном ритме. Без нетерпения. Не нервничала. Измерение.

"Мы хотим услышать это от вас", - сказал Маршалл, в его голосе идеально сочетались властность и наигранное терпение.

Я выдохнул, сохраняя расслабленную позу. - Полиция Бостона уже это сделала. Пресса тоже. Как и все кабинетные детективы в Интернете. Я сбился со счета, сколько раз я отвечал на одни и те же чертовы вопросы.

Декстер сложил руки на груди. - И все же, вы ушли.

Я твердо встретил его взгляд. - И все же, шесть лет спустя, вы сидите здесь и все еще ищете ответы. Итак, скажите мне, агент Маршалл, кто из нас на самом деле сбежал?

Выражение моего лица не изменилось, но Мариша слегка наклонила голову. Как будто она согласилась.

— Полиция Бостона находится под давлением, - продолжил Маршалл. - Они хотят, чтобы ты вернулся.

— Потому что люди, облеченные властью, хотят, чтобы меня посадили в тюрьму, - парировала я.

Мариша наконец заговорила. - Нет. Они хотят, чтобы дело было закрыто.

Ее голос звучал ровно, обдуманно. Это было первое, что она сказала.

Я перевел взгляд на нее. "Это то, чего вы хотите, агент Бакстер?"

Ее губы едва заметно дрогнули - наполовину от удивления, наполовину от вызова. "Я хочу знать правду".

Вот оно. Подозреваемый. Я сжал челюсти, но ничего не сказал, просто кивнул. Я знал, как это работает. Нет смысла спорить.

— Хорошо, - сказал я, выдыхая. - Продолжайте. Задавайте свои вопросы.

И вот, все началось. Стандартные вопросы. Те же, на которые я отвечал раньше. Они попросили меня рассказать им о неделе, предшествовавшей исчезновению Мелоди, вспомнить каждую деталь, каждое взаимодействие, каждую ссору, как будто я не потратил годы, прокручивая все это в своей голове. Я рассказал им все, что мог, и мой голос звучал ровно, несмотря на то, что старые раны грозили вновь открыться. Но хуже всего были не вопросы. У меня было ощущение, что, что бы я ни сказал, они уже решили, кто я такой.

Голос Декстера звучал ровно, даже слишком буднично, когда он задавал этот вопрос. "Вам что-нибудь известно о романе Мелоди и Уолтера Хоббса, старшего партнера ее фирмы?"

Какое-то время я просто смотрел на него, не в силах осознать сказанное. А потом накатила ярость, внезапная и ослепляющая.

Я вскочил со своего места, мой пульс бешено колотился. "Это чушь собачья!" Отрезал я, и мой голос был настолько резким, что прорезал тяжелый воздух в комнате. "Мелоди никогда бы не изменила! Никогда!" Мои руки сжались в кулаки, дыхание участилось. Декстер никак не отреагировал - он просто наблюдал, спокойный, непроницаемый, как будто ожидал именно такой реакции. Мариша, сидевшая напротив него, подняла взгляд от своих записей, ее темные глаза изучающе уставились на меня.

Саломон неловко поерзал. - Месье Брукс, успокойтесь, - твердо сказал он, его французский акцент стал еще заметнее. - Мы всего лишь задаем вопросы.

Декстер, однако, отмахнулся от него, продолжая наблюдать за мной с тем же раздражающе нейтральным выражением лица. - Все в порядке, - сказал он ровным голосом. - Дай ему переварить это.

Мои колени слегка подогнулись, и я рухнул обратно на сиденье, моя грудь поднималась и опускалась с каждым тяжелым вздохом. Я покачал головой, бормоча что-то себе под нос. Нет. Это не может быть правдой. Этого не может быть.

Декстер слегка наклонился вперед, упершись локтями в колени. - То же самое сказали и сотрудники фирмы, - просто ответил он. - Когда мы брали у них интервью.

Эти слова вонзились мне в живот, как нож. Это была не теория, взятая из воздуха. Это было то, что сказали другие люди. Люди, которые работали с Мелоди. Люди, которые знали ее. Мой разум метался, пытаясь ухватиться за что-нибудь, хоть за что-нибудь, что имело бы смысл. Но ничего не получалось.

Я знал Мелоди. Или, по крайней мере, я думал, что знаю. Шесть лет назад я бы рассмеялся им в лицо. Теперь я просто сижу здесь с комком в горле, задаваясь вопросом, видел ли я когда-нибудь всю картину целиком.

Декстер позволил тишине затянуться на мгновение, прежде чем сменить тему разговора. - Что вы знаете о юридической фирме Мелоди? - спросил он все таким же ровным, взвешенным тоном.

Я медленно выдохнул, пытаясь прогнать гнев, который все еще клокотал во мне. - Немного, - признался я. - С некоторыми из них я встречался несколько раз на мероприятиях. Они показались мне обычной группой юристов - вежливых, профессиональных. Некоторые из них были достаточно милыми. Другие... не так уж. Я пожал плечами, потирая висок. - Мелоди никогда не рассказывала о своей работе в деталях. Иногда она жаловалась на стресс, но и только. Подробности она держала при себе."

Декстер кивнул, делая небольшую пометку в папке, лежащей у него на коленях. "А когда она начала вести себя по-другому - когда начались ссоры - она сказала что-нибудь, что могло бы объяснить причину?"

Я покачал головой, горький смешок сорвался с моих губ. - Нет. Я пытался заставить ее поговорить со мной. Я знал, что что-то не так, но она просто не обращала на меня внимания. Каждый раз, когда я давил, она давила в ответ еще сильнее. Потом начались ссоры, и через некоторое время я уже не знал, как с ней связаться". Слова прозвучали глухо, как будто открылась старая рана. Они задали еще несколько вопросов, описывая те же подробности, что и в последние недели перед ее исчезновением: когда я в последний раз видел ее, какое у нее было настроение, было ли необычное поведение. Это была та же информация, которую я предоставил полиции Бостона шесть лет назад. Ничего не изменилось, за исключением того, что теперь, впервые, я был вынужден задуматься о том, что, возможно, я не все знал о жизни Мелоди.

Мариша слегка наклонила голову, изучая меня так, что это больше походило не на допрос, а на... что-то другое. "Зачем уезжать из США?"

Я встретился с ней взглядом, задержав его чуть дольше, чем следовало. "Потому что моя жизнь была закончена".

Ее ручка зависла над блокнотом, но она ничего не написала. "Или потому что тебе нужно было убежать?"

— Это одно и то же, не так ли?

Ее губы сжались в тонкую линию, как будто она не была полностью согласна, но пока не была готова сказать об этом.

— Пресса, общественность, черт возьми, даже родители Мелоди... все решили, что я виновен, еще до того, как полиция закончила расследование. Я потерял карьеру. Своих друзей. Свой дом. Куда бы я ни пошел, люди шептались и пялились на меня, как на убийцу, разгуливающего на свободе. Так что да, я ушел. Я приехал сюда, чтобы начать все сначала, найти что-то за пределами всего этого. - Я слегка опускаю плечи, мой голос становится тише. - Но, похоже, со мной еще не покончено.

Вопрос Мариши повис в воздухе между нами. - У тебя есть какие-нибудь теории о том, что случилось с Мелоди?

Я медленно выдохнул, проводя рукой по волосам. Этот вопрос я задавал себе тысячу раз на протяжении многих лет, и сколько бы я ни прокручивал его в голове, я всегда оказывался в одном и том же месте - нигде. - Если бы у меня был реальный ответ, я бы здесь не сидел, - пробормотал я усталым голосом. - Но если ты спрашиваешь, что, по моему мнению, произошло? Я не знаю. Может быть, она сбежала. Может быть, она попала в беду, а я был слишком слеп, чтобы это увидеть. - Я колебался, сжимая пальцами колено. - Может быть, кто-то из ее фирмы как-то связан с этим.

Декстер слегка поерзал на стуле, изучая меня острым взглядом. - Ты действительно так думаешь?

Я невесело усмехнулся. - Я не знаю, что и думать. Но я знаю Мелоди. И она бы не ушла из своей жизни просто так, без причины. Что-то было не так, что-то изменилось за последние несколько недель, и я не думаю, что это был просто стресс. Я думаю, она была напугана." На последнем слове мой голос слегка дрогнул, и я возненавидел то, как грубо это прозвучало. Я с трудом сглотнул. - Она просто не позволила мне помочь ей.

Мариша все еще внимательно наблюдала за мной, ее ручка зависла над страницей в блокноте. - Значит, ты думаешь, что она была в опасности.

Я вздохнул, качая головой. - Я думаю, что если бы она была жива, она бы уже вернулась. Эти слова прозвучали как признание, хотя я никогда не переставал думать об этом. Даже когда я убеждал себя надеяться, в глубине души я всегда знал правду. Мелоди не возвращалась. Я просто не знал почему.

Декстер слегка наклонился вперед, переплетя пальцы. - У Мелоди был ноутбук?

Я кивнул, потирая висок. - Да, у нее их было два. Один для работы, другой личный. Рабочий был надежно заблокирован - фирменный, зашифрованный. Она никогда не использовала его ни для чего, кроме работы с делами. Ее личный был просто... обычным. Музыка, электронные письма, фотографии, что угодно. Я выдохнул, уже догадываясь, к чему все это приведет. - Но у меня их нет. После того, как все случилось, я отправил все ее вещи ее родителям. Это было шесть лет назад."

Мариша быстро сделала пометку, но Декстер отреагировал не сразу. Он просто изучал меня, как будто чего-то ждал. "Ты все отправил?" спросил он после паузы.

"Да", - твердо ответил я, откидываясь на спинку стула. - Бет и Скотт хотели этого, и я не собирался с ними спорить. Одежда, книги, ее ноутбук, все, что она оставила после себя, - я все это упаковал и отправил им. - Я скрестил руки на груди. "Если вам нужен ее ноутбук, вам придется спросить у них".

Саломон, который в основном молчал во время этого допроса, наконец заговорил. "Вы не знаете, они когда-нибудь получали к нему доступ?"

Я усмехнулся. "Понятия не имею. К тому моменту они уже не разговаривали со мной". Я покачал головой, чувствуя, как в мой голос закрадывается горечь. - Но если бы там было что-нибудь... что угодно... что могло бы помочь найти ее, не думаете ли вы, что они бы уже подняли этот вопрос раньше?

Мариша постучала ручкой по блокноту, но на этот раз она ничего не писала.

"Что это?", спросил я.

Она взглянула на Декстера, затем снова на меня. "Что-то не сходится".

"Что именно не сходится?"

Она заколебалась, словно раздумывая, говорить это или нет. "Ты провел шесть лет в изгнании, убежденный, что мир считает тебя виновным. Так почему же у меня такое чувство, что ты никогда не переставал искать ее?"

Это застало меня врасплох.

Я открыл рот, чтобы ответить что-нибудь легкомысленное, но ничего не вышло.

Вместо этого я вздохнул и отвела взгляд. "Потому что я этого не делал".

Она этого не записала.

Я вздохнул, пытаясь вытащить воспоминания из той части своего сознания, к которой я не прикасался годами. "У нее был аккаунт на Gmail - просто ее имя, ничего сложного. Она была на Facebook, но почти ничего не публиковала. В основном использовала его, чтобы поддерживать связь с друзьями по колледжу. Я думаю, у нее тоже был Instagram, но она почти не заходила в него. Она была не из тех, кто делится в Сети всеми подробностями своей жизни. Я сделала паузу, чтобы хорошенько подумать. "У нее также был аккаунт в LinkedIn. Стандартные возможности для общения. Я не знаю, было ли у нее что-нибудь еще.

Декстер что-то записал, прежде чем снова посмотреть на меня. "У тебя был доступ к чему-нибудь из этого?"

Я покачал головой. "Нет. Я имею в виду, знал ее адрес электронной почты, но у меня не было ее пароля или чего-то еще. Мы доверяли друг другу. У нее была своя жизнь, у меня - своя". Я провел рукой по лицу. "После того, как она исчезла, я попытался зайти в некоторые из ее аккаунтов, просто чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь, но все было заблокировано. Я не знал ее секретных вопросов или информации о восстановлении, и не собирался гадать".

Мариша кивнула, перелистывая свои записи. - И когда вы отправляли ее вещи родителям, вы не проверили, была ли она по-прежнему где-нибудь зарегистрирована?

Я сухо рассмеялся. "Нет, я не рылся в ее вещах. Я горевал, а не играл в детектива". Я встретился с ней взглядом, и в моем голосе послышалось разочарование. "Как я уже сказал, если бы в ее ноутбуке или на счетах было что-то полезное, Бет и Скотт нашли бы это. А если бы они что-то и нашли, они, черт возьми, никогда мне об этом не сказали".

Декстер закрыл блокнот и засунул его во внутренний карман пиджака. "На сегодня все", - сказал он таким же спокойным тоном, как и всегда. "Мы ценим ваше время".

Мариша последовала ее примеру, сунув ручку в блокнот, прежде чем встать. - Мы свяжемся, если нам понадобится что-нибудь еще, - добавила она, бросив на меня взгляд, который задержался на секунду дольше, чем нужно, как будто она все еще оценивала меня, все еще прикидывала.

Саломон поднялся последним. Он поправил пиджак и вежливо кивнул. "Спасибо, месье Брукс". Его голос был спокоен, но я понял, что он тоже не закончил со мной.

Я встал, наблюдая, как они направляются к двери. Все мое тело было напряжено, усталость последнего часа пробирала до костей. - Да, - пробормотал я. “конечно”. Я не стал их провожать. Они знали дорогу.

Дверь за ними со щелчком закрылась, оставив меня в тяжелой тишине. Я провел рукой по лицу, медленно выдыхая. Я знала, что это еще не конец. Скорее всего, нет. Прошлое снова нашло меня, и на этот раз оно не отпускало.

Следующий концерт стал триумфом. Третья симфония Малера была изнурительным, эмоциональным произведением, но когда по залу разнеслись заключительные ноты Третьей симфонии, я почувствовал это - не умиротворение, не прощение, а что-то близкое к вызову. Они могли бы отнять у меня дом, мою карьеру, мое прошлое. Но это? Музыку? Они бы никогда этого не отняли.

По концертному залу прокатился гром аплодисментов, но я не слушал. Я вспоминал, каково это - быть неприкасаемым, хотя бы на мгновение.

Переодевшись в концертный костюм, я вышел из зала для музыкантов, ожидая увидеть обычную тишину - гул ночного Парижа, отдаленный шепот посетителей, покидающих концертный зал.

Вместо этого, она была там.

Мариша Бакстер стояла в свете уличного фонаря, скрестив руки на груди, в элегантном, но неброском платье. Не в форме. Не к месту.

Я замедлил шаги. "Агент Бакстер. Вы зритель или вы следите за мной"

На ее лице промелькнуло удивление. "Ты бы мне поверил, если бы я сказал, что ни то, ни другое?"

"Ждете кого-нибудь?" - Спросил я, засовывая руки в карманы пальто.

"Да."

Я приподнял бровь. - Дело ФБР или что-то более интересное?

Медленная, почти незаметная ухмылка тронула уголки ее губ. "А не может быть и того, и другого?"

Это было что-то новенькое. Агент, с которым я встретился в своей квартире, был сама деловитость. Но здесь, под уличными фонарями, она была какой-то другой - резче, но в то же время... светлее.

Я изучал ее. В последний раз, когда мы разговаривали, она допрашивала меня. Теперь она была здесь одна, без значка, без повестки дня - или она хотела, чтобы я так думал.

"Хорошо", - сказал я. "Давай пройдемся".

Затем она слегка наклонила голову. - И, может быть, сможете сопроводить меня в отель. Это недалеко, и я бы предпочла не ходить одна.

Я заколебался, обдумывая варианты. Я мог бы сказать "нет", проскользнуть мимо нее и направиться домой. Но что-то в ее присутствии меня заинтриговало - агент ФБР, которая прошлый вечер допрашивала меня о моем прошлом, теперь захотела непринужденной беседы? Это было неожиданно.

"Хорошо", - сказал я, выдохнув. "Показывайтк дорогу".

Пока мы шли, она больше не приставала ко мне с вопросами о Мелоди или моем прошлом. Вместо этого она поддерживала непринужденный разговор, направляя его в сторону концерта. Я поймал себя на том, что говорю о Третьей симфонии Малера, о том, что это одно из самых напряженных и эмоционально насыщенных произведений, когда-либо написанных. Я рассказал ей, как это произведение эволюционировало от пробуждения природы к всепоглощающему торжеству жизни и любви, и на какое-то время я почти забыл, кто она такая, почти забыл, зачем она здесь.

Когда мы подошли к ее отелю, Мариша замедлила шаг и повернулась ко мне лицом. Теплый свет уличных фонарей отбрасывал мягкие тени на ее лицо, делая ее не похожей на агента ФБР, а скорее на человека, просто наслаждающегося тихим парижским вечером. - Спасибо за компанию, - сказала она таким легким голосом, какого я никогда у нее не слышал.

Я слегка кивнул ей, засовывая руки в карманы пальто. - Без проблем, - ответил я. - Постарайтесь не потеряться во всей этой суете завтрашних федеральных расследований.

Она ухмыльнулась, в ее глазах промелькнуло что-то непонятное. - Я сделаю все, что в моих силах. Затем, не сказав больше ни слова, она повернулась и вошла в вестибюль отеля, исчезнув за вращающимися дверями.

Я постоял там на мгновение дольше, чем следовало, затем покачал головой и направился обратно домой. На улицах стало тише, лишь время от времени в бодрящем ночном воздухе разносился смех из близлежащего кафе. Пока я шел, я кое-что понял - прошло много времени с тех пор, как я получал удовольствие от общения с кем-то, кто не играл в оркестре. Разговор, который не касался музыки, репетиций или удушающего груза моего прошлого. Это было немного, но это было... что-то.

К тому времени, как я добрался до своей квартиры, тяжесть прошедшего дня пробрала меня до костей, но в кои-то веки я не чувствовал себя таким удушливым. Я не был наивным - Мариша все еще работала в ФБР, все еще расследовала мое дело, и это не было какой-то невинной случайной встречей. Но на одну ночь мне удалось выйти за пределы моей собственной истории, за пределы теней, которые преследовали меня шесть лет. И это само по себе было маленькой победой.

Следующие несколько дней прошли в рутине - репетиции, выступления, ночные прогулки по городу, когда сон отказывался приходить. Я заставил себя сосредоточиться на музыке, позволить ей поглотить меня, как это было всегда, но что-то изменилось. Как бы я ни старался погрузиться в рутину, всегда оставалось скрытое напряжение, навязчивая мысль о том, что не все еще покончено.

Это чувство подтвердилось, когда однажды днем зазвонил мой телефон. Я взглянул на экран и увидел незнакомый номер, но что-то внутри меня подсказало мне, кто это, еще до того, как я ответил.

— Брукс, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

— Месье Брукс, - послышался знакомый французский акцент. Захари Саломон. - Я бы хотел, чтобы вы пришли в главное управление национальной полиции Парижа завтра в десять утра.

Я крепче сжала телефонную трубку. "Зачем?"

Голос Саломона был спокойным, деловым. "У ФБР есть еще несколько вопросов".

Я резко выдохнул, потирая затылок. "Я думаю, мы это уже обсуждали".

— Они хотели бы еще раз обсудить некоторые детали.

Конечно, они это имеют на это право. Я выглянула в окно, наблюдая, как люди внизу движутся по улицам, не подозревая о грозе, которая тихо собиралась вокруг меня. Я хотел отказаться, сказав, что мне больше нечего сказать, но я знал, что это их не остановит. Если бы они захотели поговорить, они бы нашли способ заставить меня.

"Хорошо", - сказал я после долгой паузы. "Я буду там".

Саломон поблагодарил меня, и связь прервалась. Я некоторое время смотрел на трубку, прежде чем положить ее. Вот и все, что нужно для того, чтобы двигаться дальше.

В ту ночь я никак не мог уснуть. Каждый раз, когда я закрывал глаза, мой разум отказывался успокаиваться. Мысли о Мелоди, о прошлом, о том, чего, черт возьми, на самом деле от меня хотело ФБР, крутились у меня в голове, не давая мне покоя. Когда мне все-таки удалось задремать, это были прерывистые воспоминания, искаженные временем и тревогой. Я проснулся, чувствуя себя хуже, чем когда ложился спать. Но у меня не было выбора. Мне нужно было прийти на встречу.

На следующее утро я прибыл в главное управление национальной полиции Парижа за несколько минут до десяти. Здание казалось таким же холодным и безликим, как я и ожидал - серые стены, жужжащие лампы дневного света, офицеры, быстро снующие по коридорам. Офицер в форме провел меня по коридору в неприметную комнату для допросов. Простой стол, два стула, единственная лампа над головой. Обстановка была не слишком располагающей. Он велел мне подождать там, и я остался один.

И я ждал. Целый час.

К тому времени, когда Декстер и Мариша, наконец, вошли, я уже была раздражен. Я выпрямился, скрестив руки на груди, когда они закрыли за собой дверь. - Как мило, что вы наконец появились, - пробормотал я.

Декстер вздохнул, проведя рукой по своим седеющим волосам. - Да, извините за это. Мы недавно в Париже, и мы заблудились.

Я уставился на него, не впечатленный. - Вы из ФБР. У вас нет GPS?

Мариша слегка ухмыльнулась, но Декстер проигнорировал замечание и достал свой блокнот. - Послушай, нам просто нужно еще раз кое-что обсудить. Ты же знаешь, как это работает.

Я резко выдохнул, все еще раздраженный, но желая поскорее покончить с этим. "Отлично. Чего вы хотите?"

Декстер пролистал несколько страниц, прежде чем наткнулся на что-то конкретное. "Ты знаешь кого-нибудь, кто мог хотеть навредить Мелоди?"

Я покачал головой. "Нет. Я имею в виду, мы поссорились, но это не одно и то же. И она никогда не упоминала, что кто-то ей угрожал.

Мариша склонила голову набок. "А когда вы видели ее в последний раз, вы помните, во что она была одета?"

Я нахмурился, пытаясь вспомнить то последнее утро. - Э-э... темные джинсы, я думаю. Серый свитер. Ничего необычного. Она направлялась на работу."

Декстер кивнул, делая пометку. "В ее жизни был кто-нибудь, кого не было в списке известных друзей или контактов?"

Я пожал плечами. - Насколько я знаю, нет. Она старалась отделять работу от личной жизни."

Они задали еще несколько вопросов, на которые я уже отвечал. Я знал, что это обычная процедура, но я также знал, что они здесь не только для того, чтобы подвести итоги. Они что-то искали. Я просто не знал, что.

Декстер закрыл свой блокнот почти небрежным движением.

"Мы бы хотели, чтобы ты поехал с нами в Штаты", - сказал он, как будто приглашал меня в отпуск. "Расскажи нам о последних днях перед исчезновением Мелоди".

Я издал резкий смешок. "Это чушь собачья".

Тишина.

— Для этого я вам не нужен, - продолжил я, наклоняясь вперед. - У вас есть мои заявления. У вас есть отчеты за шесть лет. Так почему бы нам не пропустить игры и не перейти к той части, где вы скажете мне, чего вы на самом деле хотите?

Мариша и глазом не моргнула. Выражение лица Декстера оставалось нейтральным.

И тогда я понял.

Речь шла не о том, чтобы пройти по временной шкале. Речь шла о том, чтобы вернуть меня на землю США.

Декстер выдохнул и повернулся к Марише, слегка кивнув ей. Она немного поколебалась, затем посмотрела на меня. - Ноутбук Мелоди пропал.

Я нахмурился: «Что?»

"Ее родители говорят, что ты им это так и не отправил", - продолжила она осторожным, взвешенным тоном.

Я моргнул, мое раздражение переросло в откровенное разочарование. "Это неправда. Я отправил все. Одежда, книги, ее ноутбук - все это перешло к ним. Я не знаю, что они с этим сделали, но я, черт возьми, отправил это."

Мариша не стала спорить. Вместо этого она подалась вперед. - Нам нужно ваше разрешение на обыск вашего хранилища в Бостоне.

Я прищурился. - Вы думаете, я сохранил это?

"Мы хотим быть доскональными", - сказала она, игнорируя обвинение в моем голосе.

Я сухо рассмеялся. "Вам не нужно, чтобы я возвращался для этого", - сказал я, качая головой. "Вы хотите, чтобы я вернулся в США под вашу юрисдикцию".

Мариша не стала этого отрицать. "Полиция Бостона и окружной прокурор хотят, чтобы ты вернулся. Но они не могут получить федеральный ордер, потому что французское правительство не удовлетворит просьбу местного муниципалитета".

Я стиснул зубы. "Так вот оно что? Подстава". Мой пульс участился, руки сжались в кулаки. "Вы снова втягиваете меня в эту историю. Нет. Я никуда не поеду. У меня была причина уйти, и я не собираюсь возвращаться в эту передрягу только потому, что вам, черт возьми, нужен козел отпущения."

Декстер, который до этого момента молчал, наконец заговорил. - Это не то, что кажется, - сказал он твердым голосом. - Послушай, Алекс, мы не думаем, что ты имеешь какое-либо отношение к исчезновению Мелоди. Вот почему федеральный прокурор не подписывает ордер. Они не верят, что есть достаточные основания для предъявления тебе каких-либо обвинений. Но полиция Бостона? Окружной прокурор? На них оказывается давление. Они хотят, чтобы ты вернулся. И если они когда-нибудь найдут способ осуществить это, у тебя может не остаться выбора".

Я резко выдохнул, сжав кулаки под столом. Шесть лет. Шесть лет я пытаюсь двигаться вперед, и все это возвращает меня к одному и тому же кошмару. И теперь мне предстоит сделать выбор, который мог стоить мне всего.

Я медленно выдохнул, уставившись на стол. Каждый инстинкт во мне кричал, чтобы я сказал "нет", велел им заткнуться и выйти из этой чертовой комнаты. Но я знал, что это не пройдет. Если я откажусь, они просто найдут другой способ сохранить это втайне от меня. Если я хотел хоть как-то покончить с этим, я должен был принять это. Даже если это означало отправиться прямиком в логово льва.

"Хорошо", - сказала я наконец напряженным голосом. "Я сделаю это. Если это то, что нужно, чтобы покончить с этим, я вернусь". Я невесело усмехнулся. "Но если это окажется какой-то подставой, и я окажусь в наручниках, то, по крайней мере, я смогу сыграть в последний раз".

Мариша слегка наклонила голову, наблюдая за мной, но я не упустил, как что-то промелькнуло в выражении лица Декстера. Нерешительность.

Я повернулся к Марише, выдавив из себя ухмылку. "Надеюсь, вам понравился концерт, агент Бакстер. Возможно, это мой последний концерт".

Декстер бросил на нее взгляд, слегка сжав челюсти, как будто только сейчас осознал, что она была здесь. Мариша встретилась с ним взглядом, но ничего не сказала. Это было интересно. Возможно, она разыгрывала какую-то интригу, а может, ей просто было любопытно. В любом случае, это не имело значения. Я принял решение. Так или иначе, но это, наконец, должно было закончиться.

*****

Гул двигателей самолета был ровным, почти гипнотизирующим, но я и близко не расслаблялся. Через сорок восемь часов после того, как я согласился вернуться, меня втиснули в слишком тесное кресло эконом-класса, и я летел в Бостон, город, в который поклялся никогда не возвращаться.

Декстер крепко спал справа от меня, слегка прислонившись к окну, а Мариша сидела слева от меня, тихо делая пометки в маленьком потрепанном блокноте. Я пытался отвлечься в полете просмотром фильма, но мои мысли продолжали блуждать, не в силах избавиться от мысли о том, куда я направляюсь.

Не говоря ни слова, Мариша потянулась за салфеткой, нацарапала что-то на обороте и положила ее на мой столик. Я взглянул на нее, но она смотрела прямо перед собой, выражение ее лица было непроницаемым.

Охваченный любопытством, я взял салфетку и прочитал короткое сообщение: "Не упоминай о нашей встрече за пределами концерта".

Я нахмурился и схватил ручку, перевернул салфетку, прежде чем ответить: "Почему?" Я вернул ее ей.

Она едва взглянула на меня, прежде чем написать еще один ответ и вернуть его обратно: Хотела посмотреть, будешь ли ты вести себя по-другому, не задавая вопросов.

Я нацарапал свой ответ: И что? Я прошел маленький тест?

Она приподняла бровь, постучала ручкой по блокноту, затем написала в ответ: "Присяжные еще не пришли".

Я ухмыльнулся и перевернул салфетку. Будем считать, что это "возможно".

На этот раз она ответила не сразу. Вместо этого она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и посмотрела на меня с каким-то непонятным выражением лица. "Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться?"

"Зачем? Планируешь парад по случаю возвращения домой?"

"Просто интересно, устареет ли когда-нибудь представление с привидениями".

Она сказала это легко, но что-то в этом было. Понимание. Проблеск чего-то невысказанного.

Мне следовало закрыть это. Вместо этого я нацарапал последнюю заметку. В смысле?. Ты преследуешь меня?

Ее смех был тихим, но искренним, она прикрыла рот рукой, как будто не хотела, чтобы он сорвался. Декстер пошевелился во сне, слегка пошевелился, но не проснулся. Она бросила на меня предупреждающий взгляд, прежде чем покачать головой, в ее глазах все еще светилось веселье.

Впервые за весь этот чертов перелет я не чувствовал, что задыхаюсь. Может, из-за шуток, может, из-за того, что я на мгновение отвлекся, а может, просто из-за нелепости того, что мы обменивались записками, как дети в школе. Что бы это ни было, это сделало перелет обратно к моему самому страшному ночному кошмару чуть более терпимым.

В тот момент, когда мы приземлились в Бостоне, тяжесть этого города тяжелым камнем легла мне на грудь. Аэропорт был таким же, каким я его помнил, - шумным, безликим, море людей двигалось слишком быстро, чтобы обращать внимание на прошлое.

Декстер все уладил, организовал для меня проживание в отеле и сообщил подробности, как будто это была просто очередная деловая поездка. "Мы вернемся утром", - сказал он, вручая мне ключ от номера. "Отдохни немного".

Легче сказать, чем сделать.

Гостиничный номер был стандартным - нейтральные тона, безликая мебель, окно с видом на городской пейзаж. Ничто здесь не казалось знакомым. Как и прошлое. Как и моя нынешняя версия. Я бросил сумку на стул, сбросил туфли и рухнул на кровать, уставившись в потолок. Мое тело было измучено, но разум отказывался отключаться. Не о Мелоди, не о расследовании. Вместо этого мои мысли витали где-то в другом месте - о ком-то другом.

Я подумал о Марише.

Не в том смысле... не в том смысле, в каком я должен был думать об агенте ФБР, расследующем мое дело. Но по тому, как она смеялась в самолете, по тому, как она слегка колебалась, прежде чем задать следующий вопрос. По тому, как она смотрела на меня - как будто она не просто пыталась раскрыть дело. Как будто она пыталась понять меня.

И впервые за долгое время я не знал, хочу ли я, чтобы меня поняли или оставили в покое.

На следующее утро Декстер и Мариша приехали в отель точно вовремя. Я почти не спал, но не собирался показывать им этого. Когда мы сели в машину, поездка поначалу прошла в молчании, на всех нас навалилась тяжесть того, куда мы направляемся. Бостон казался таким же - слишком знакомым, вызывающим клаустрофобию, полным призраков, с которыми я не хотел сталкиваться.

Декстер, который всегда старался вести себя вежливо, взглянул на меня в зеркало заднего вида. - Как ты держишься? он спросил. - Я знаю, что это не совсем то место, где ты хотел бы быть.

Я вздохнул, прислонившись к дверце машины, и стал наблюдать за проносящимися мимо улицами. - Я справляюсь, - пробормотал я. Это не было ложью, но и правдой тоже не было. Находясь здесь, я чувствовал себя так, словно стою на линии разлома, ожидая, что земля разверзнется.

Когда мы подъехали к складу, меня охватила неожиданная волна сомнений. Прошли годы с тех пор, как я был здесь в последний раз. Годы с тех пор, как я запер все, что напоминало мне о моей прежней жизни. Я подошел к аппарату, набрал комбинацию и, сделав глубокий вдох, металлическая дверь заскрипела, когда я потянул ее на себя. Меня обдало потоком спертого воздуха - запахом пыли и старых воспоминаний. Штабеля коробок, коробки с виниловыми пластинками, мой старый граммофон. Музей жизни, которой я больше не жил.

Декстер и Мариша вошли следом за мной.

"Ты уверен, что не был здесь с тех пор, как уехал?" Спросила Мариша.

Я покачал головой. "У меня не было причин".

Я присел на корточки у старого деревянного ящика, просматривая свои записи, нуждаясь в чем-то - в чем угодно - чтобы за что-то зацепиться. Мои пальцы коснулись пластинки Майлза Дэвиса "Kind of Blue". Любимая мелодия.

Обложка для пластинки показалась мне более объемистой, чем должна была быть. Я вытащил ее, и что-то выпало на землю.

Записка.

По спине у меня пробежал холодок. Я наклонился, дрожащими пальцами поднял его. Бумага была измята, наспех сложена, чернила размазаны. И почерк--

...Мелоди.

У меня пересохло в горле, когда я разворачивал его, сердце бешено колотилось.

____________________

Если со мной что-нибудь случится - я не убегала. Я. ..знаю...

M.

Имя пользователя: MMcCall109

Пароль: Eris831

_____________________

Слова расплывались у меня перед глазами. Мой пульс гулко отдавался в ушах.

Мелоди НЕ ИСЧЕЗАЛА. Она оставила предупреждение.

Продолжение следует