В один из дней мы с отцом отправились на поезде в Лондон. Заняв отдельное купе, мы уселись друг напротив друга у окна; время от времени отец мне улыбался — в руках у него была газета, и в какие-то моменты он опускал ее вниз и одаривал меня улыбкой. Когда же он снова ее поднимал, я вновь обращала взгляд к окну. Колеса под нами мерно стучали, поезд мягко покачивался на рельсах.

Я была рада остаться с отцом наедине, выглядел он очень солидно. Его военная выправка всегда бросалась в глаза, в его присутствии возникало ощущение, что мир упорядочен; казалось, что ничто, что не было бы предусмотрено, не может случиться. Иногда мама даже укоряла отца за то, что он настаивает на порядке — каждый день он начинал с расписания, и каждый день заканчивал составлением расписания на завтра.

Отец снова опустил газету, спросил, удобно ли мне, нравится ли мне вид из окна, этот открывающийся простор. Леса и поля, которые мы проезжали, казались бесконечными. Я ответила, что земля действительно тянется все дальше и дальше, и представляется странным, что Англия — это остров. Мой отец удовлетворенно кивнул.

— Самый важный остров в мире, — весомо произнес он. — Остров, которому суждено править.

А потом добавил, что когда-нибудь я отправлюсь в путешествие по чужим странам.

— Когда человек находится за границей, самое главное — никогда не забывать о своем происхождении.

После он снова углубился в газету, а я смотрела в окно на проплывающие мимо пейзажи. На мне был сшитый на заказ костюм, замшевые перчатки и черная бархатная шляпка. Я подумала о нашем доме в Стокбридже. Развлекается ли мама с конюхом Линчем в наше отсутствие? А может, она завидует моей поездке с отцом? У меня мелькнула мысль о том, что мне хотелось бы, чтобы это она завидовала мне.

Затем отец снова опустил газету, но на этот раз сложил ее и отложил в сторону.

— Садись со мной рядом, — произнес он. — Присядь со мной, и мы вместе посмотрим на фермы.

Я поднялась со своего места и пересела на место рядом с ним. Теперь мы оба оказались лицом к задней части поезда и смотрели на удаляющийся пейзаж. Отец взял меня за руку, и затем, на мгновение подержав, притянул ее к своим коленям.

Кончиками пальцев я прикоснулась к его брюкам, нерешительно нащупала зажатый орган, после чего провела ладонью по выпуклости отцовского инструмента, по его непоколебимой части.

— Да, вот так, — выдохнул он.

Пуговицы были расстегнуты, и через мгновение у меня в руках оказался его толстый ствол. Плоть под моими пальцами была горячей, а навершие покраснело от нетерпения.

Он спросил, нравится ли мне его мужской орган.

— Да, мне нравится видеть его отвердевшим, — ответила я.

Твердая и налитая сущность пульсировала под моими прикосновениями. Я поглаживала и ласкала его стержень, нежно сжимая его своими пальцами. Поезд катился дальше, фермы удалялись, колеса ритмично стучали под нами.

Потом отец взял меня за подбородок.

— Ты должна взять его в рот, — произнес он.

Никогда еще я не делала этого, — ни с кем и никогда. Но мне вдруг очень захотелось; захотелось ощутить губами мужской член, попробовать терпкий вкус его семени. Гертруда рассказывала мне, как приятно, как возбудительно ощущать на языке трепетную горячую плоть мужского естества. Но я все еще колебалась. Отец, заметив мою нерешительность, кивнул.

— Ты должна, — повторил он.

Я наклонила голову, чтобы охватить губами его орган, и почувствовала во рту гладкую, бархатную головку; тепло его интимного достоинства.

Отец что-то бормотал, а я сосала, работая губами в ритме движущегося поезда. Потом в его горле возник звук удовольствия, последовало излияние густой наполненной струи — а я с наслаждением питалась ею, этой отцовской сущностью, струившейся по моему языку.

*****

В Лондоне, в отеле «Савой», нам с отцом выделили смежные номера. Горничная, которую мы взяли с собой, была потрясена суетой на Стрэнде, и мне пришлось приструнить ее, что неизменно забавляло моего отца. [Савой ― роскошный отель, расположенный на Стрэнде — центральной улице Лондона, соединяющей район Вестминстер (центр политической жизни) с районом Сити (центр деловой активности), ― был построен импресарио Ричардом Д'Ойли Карт на доходы от его оперных постановок Гилберта и Салливана, и открыт 6-го августа 1889 года. Отель стал первым роскошным отелем в Великобритании, в котором было введено электрическое освещение по всему зданию, электрические лифты, ванные комнаты в большинстве роскошно обставленных номеров, постоянная горячая и холодная вода и многие другие инновации].

— Ты не должна пугать бедную девочку.

Вечером мы переоделись, чтобы спуститься вниз к ужину. Отец сказал, что мы ожидаем одного человека, который присоединится к нам.

— Его зовут Найджел Денби. Уверен, он покажется тебе интересным.

Я надела коралловое вечернее платье и заплела в волосы розовую ленту. Мне показалось, что мое лицо слишком бледное, и я ущипнула себя за щеки, чтобы они показали цвет.

Как и предсказывал отец, за ужином к нам присоединился мистер Денби. Он оказался моложе, чем я ожидала — подтянутый молодой человек, много рассказывавший о своей жизни в Лондоне, о его клубах и ужинах в элегантных домах. Его лицо показалось мне приятным. Да и сам он, казалось, преисполненный тайного удовлетворения, был доволен собой.

Мистер Денби часто поглядывал на меня, изучал мое лицо, мои руки. Я же больше была озабочена своей грудью — она казалась мне слишком выдающейся, а декольте слишком смелым. Я не ожидала, что мистер Денби будет намного моложе моего отца.

— Зовите меня просто Найджелом, — наконец, сказал мистер Денби, улыбнувшись мне, и его взгляд снова остановился на моей груди.

Пока мой отец с гостем ели рыбу, они обсуждали политику — новости из Владивостока и Марокко, волнения на мельницах Манчестера. Потом они заговорили о женщинах, о девушках Парижа и Рима. Мой отец сказал, что предпочитает женщин с северным темпераментом, по его мнению, они ведут себя более прилежно и цивилизованно. По его словам, он знавал нескольких южанок, и, казалось, они всегда были на грани того или иного бунтарства.

— А это настораживает, — подытожил мой отец. — Да, и повторяю вам, эта рыба очень хороша, не так ли? Я такой еще не ел.

Мужчины согласились, что английские девушки красивы, стройны и хорошо развиты.

— В долгосрочной перспективе это очень важно, — добавил мой родитель. — Смею предположить, что только это имеет значение.

Казалось, Найджелу я очень нравилась, и он улыбался всякий раз, когда мы встречались нашими взглядами. Сама же я молчала, просто ела свою рыбу, показавшейся мне вкусной, — и уж конечно, всяко лучше того, что мы зачастую ели в Стокбридже.

— У нее есть развлечения? — спросил наш гость. Я не сразу поняла, что вопрос задан обо мне. Мой отец выглядел озадаченным.

— Развлечения?

— Чем Кларисса занимается дома? Чем она увлекается?

Они оба посмотрели на меня. Я ответила, что не делаю ничего интересного, но добавила, что мне нравятся лошади, и рассказала о том, как каталась на лошадях в поместье своего отца.

— Что ж, это хорошо, — сказал Найджел. — Женщина должна уметь ездить верхом.

Когда ужин был закончен, наш гость сопроводил нас, взяв с собой немного вина в наши комнаты. Когда мы покидали свой обеденный стол, я держала отца за руку.

Оказавшись в наших номерах, отец позвал мальчика, чтобы тот разжег огонь. Мне показалось, что здесь слишком тепло, чтобы зажигать камин, но ничего не сказала. Мы стояли в комнате моего отца, я молча потягивала свое вино, отец рассказывал об Уэссексе, а Найджел сказал, что знает хороший клуб в Дорчестере. Мой родитель знал этот клуб, и они еще некоторое время обсуждали его. Потом Найджел посмотрел на меня и спросил, не буду ли я возражать, если они закурят. Я покраснела — мне показалось, что с его стороны было очень галантно спросить об этом — и ответила, что совсем не против, поле чего села в отдалении от огня и стала наблюдать, как они прикуривают сигары.

Найджел казался более опытным, чем отец, казался более уверенным в своих взглядах, говорил с большой уверенностью. Я сочла его выдающимся человеком. Солидности ему придавала его одежда, пошив которой был безупречен и соответствовал последней моде.

Затем отец подошел ко мне. Сев рядом со мной, он тихо заговорил, сказав, что я должна отправиться в свою комнату и там раздеться, добавив, что мне нужно оставить дверь в смежную комнату открытой.

— Оставайся у нас на виду, — сообщил он.

Я почувствовала жар огня на своем лице, но ничего не сказала, просто уставилась на пламя. Затем, выйдя из оцепенения, спросила, будут ли они оба смотреть, как я разоблачаюсь. Отец утвердительно кивнул.

— Ты должна оставаться в поле нашего зрения, — не преминул добавить он.

Я стала гадать, который сейчас час. Может, пробило уже десять часов? Затем укорила себя — у меня не было причин беспокоиться о времени. В жаркой, натопленной комнате, время не имеет значения. В таких номерах, как этот, время — вещь мимолетно-пугливая.

Найджел смотрел на меня. Я отвернулась — мне не хотелось сейчас встречаться с ним взглядом. Отец сказал, что позовет горничную.

— Она поможет тебе. Ступай, Кларисса, служанка скоро придет.

Послушная воле отца, я встала и вышла из его апартаментов, прошла через смежную дверь в свою собственную комнату, оставив дверь открытой. Я не смотрела на нее, но знала, что она ничего не закрывает. Отец с Найджелом стояли в другой комнате и смотрели на меня; я чувствовала на себе их оценивающие взгляды.

Через некоторое время пришла горничная, — девушка, которую мы привезли с собой из Стокбриджа, — и помогла мне раздеться. Ее пальцы работали с пуговицами и крючками, пока я снимала платье. Между делом она украдкой посматривала через открытую дверь в соседнюю комнату; где видела отца и нашего гостя, но ничего не говорила.

Потом до меня донесся разговор — разговаривали отец и Найджел, но их голоса были невнятными, и я ничего не смогла разобрать. Горничная, снимая с меня одежду, бормотала свои формальности.

Потом я почувствовал запах табачного дыма. Сигары — отец с нашим гостем все еще курили. Мне не хотелось туда смотреть, но все равно я представила их, находящихся в смежном номере; представила, как они держат сигары, разглядывая меня. Снова послышался их разговор, их приглушенные голоса. Мой отец что-то сказал, а Найджел тихо засмеялся. Горничная стянула с меня платье, и собрала его, пока оно спускалось ниже колен.

Выйдя из платья, я отстранила служанку. На мне по-прежнему остались камиза, туфли и чулки. Не зная, что делать дальше, девушка выглядела неуверенно.

— Достаточно, — сказала я. — Возвращайся в свою комнату.

Она посмотрела на меня коровьими глазами, потом повернулась и вышла.

Дверь за ней закрылась, а я осталась стоять одна, согретая огнем, возле своей кровати, на виду у постояльцев соседней комнаты. Я замерла, не двигаясь, просто оставаясь на месте. А может быть, я просто боялась пошевелиться? Потом медленно провела рукой по бедру — просто, чтобы показать, что не стесняюсь.

Сбрасывая сорочку, я отвернулась, почувствовав жар огня на своей коже, плечах, груди, животе. Потянула за чулки, подвязанные розовыми подвязками, на каждой из которых красовался маленький бантик. Потом я наполовину отвернулась от открытой двери, показав округлости своего тела, продемонстрировав бедра и стройные ноги, а после повернулась еще раз, чтобы явить их взору свою попку, ее смелую выпуклость. Отец как-то сказал, что обожает мою попку, что он полюбил ее с того самого первого раза, и мне стало интересно, одобрит ли ее Найджел. Правда ли, что он считает меня красивой?

Я услышала хлопок вылетевшей пробки — мужчины снова пили. Вновь донеслись их голоса. Голос Найджела: «Она хорошо сложена», — и ответный смешок отца. Я снова повернулась вполоборота, чтобы показать свою грудь в профиль, свой животик, свою интимную рощицу. Отец говорил мне, что предпочитает обширную поросль. Интересно, что предпочитает Найджел? Теперь их голоса зазвучали тише, неразборчиво. Наконец, я решилась повернуть голову, и взглянула на дверь, ведущую в смежные апартаменты, но ничего не увидела — комната отца оказалась пуста. Мужчины ушли. Я снова почувствовала жар огня на своей коже, на своих обнаженных округлостях.

Отвернувшись и прикрыв грудь, я приподняла свои полушария в ладонях, зажав соски между пальцами. Мне не хотелось больше смотреть на открытую дверь, мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел на меня, и притворилась, будто дверь закрыта. Что она и была закрыта... Двинулась ближе к огню, и удерживая в ладонях свою грудь, стала наслаждаться теплом на своей коже.

Потом появился мой отец. Он пришел ко мне в комнату, чтобы поговорить. Найджел уже ушел.

Мы поговорили о наших планах в Лондоне, о местах, которые мы могли бы посетить. Он сказал, что поговорит с другом в Парламенте и тот пригласит нас на колоннаду — нам непременно нужно выпить чаю с клубникой на речной колоннаде Парламента.

Потом отец прикоснулся ко мне. Его ласкающая рука легла на мою руку, пальцы оказались на моей груди, потрогали и чуть потянули за соски.

— Скажи мне, что ты думаешь о Найджеле.

Я ответила, что наш новый знакомый — мужчина приятный; сказала, что он кажется вполне достойным человеком.

Отец утвердительно кивнул.

— Хорошее воспитание — славная вещь. Тонкая, но прочная и всепроникающая.

— А я хорошо воспитана?

Он тихонько засмеялся, и, придвинувшись ко мне сзади, взял в руки мои груди и прижался к моей попке.

— Думаю, да.

Это была игра, в которую мы уже играли некоторое время. Его живот обустраивался напротив моего задка, и я, почувствовав выпуклость его члена между своими половинками, начинала тереться об него, плавно покачиваясь из стороны в сторону на фоне его мужского достоинства.

— Ты выпил слишком много вина, — прошептала я.

Но он продолжал говорить о мистере Денби, сказал, что он — важный солиситор, «человек с положением». Потом добавил, что Найджел — человек, которым можно восхищаться, что из него получится отличный муж, и что мне следует подумать об этом.

— Он находит тебя красивой, и хочет, чтобы ты стала его женой. И думаю, что так будет лучше. Да, как бы там ни было, думаю, это отличная идея. Ты должна выйти замуж за мистера Денби.

Огонь потрескивал, а отец все сильнее прижимался к моей попе, оттягивая своими пальцами мои сосочки.

— Правда, папа?

— Да, моя милая. Отличный муж.

Также он упомянул, что у меня непременно будет приличный дом в Лондоне; что мое будущее будет обеспечено, и что в последующие годы я буду благодарна за это.

Поначалу я засомневалась. Идея была слишком новой, и к тому же мы с Найджелом почти не разговаривали, и не узнали друг друга. Но когда я заявила об этом отцу, он лишь рассмеялся, сказав, что у нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться ближе. Безусловно, времени для этого будет достаточно. Он настаивал на своем, а его возбужденный стержень продолжал упираться мне в попку.

Разве в этом состоял мой долг? Должна ли я была выйти замуж за Найджела Денби? Отец сказал, что да, это долг перед собой и своей семьей; и добавил, что было бы глупо отказываться от такой партии.

— Ты должна согласиться, — продолжал он.

Наконец я дала свое согласие, и сильнее надавила на его стержень. Так, отталкиваясь от его настойчивого похотливого давления, я согласилась выйти замуж за Найджела Денби.

*****

Отец был доволен. Утром он передал Найджелу письмо, и вечером мы должны были снова поужинать вместе. На этот раз мы отправились в одно из светских заведений в Мейфэре. [Престижный район, который расположен на границе с Гайд-парком]. Отец заказал шампанское, и мы выпили в честь приближающейся помолвки. Я чувствовала себя совсем взрослой, краснея, когда отец расхваливал мои прелести нашему гостю.

— Она чудесная девушка, — говорил он, а Найджел, как обычно, выглядел довольным всем, и смотрел на меня добрыми глазами. Так мне показалось, что глаза у него добрые.

Как и в предыдущий вечер, после ужина мы разошлись по своим комнатам. Отец и Найджел продолжали пить, говорили о крикете. Мне же эта игра была скучна — все эти мальчики и девочки, которые играют в крикет. У меня никогда не получалось быть хорошей в игре в биту.

Потом отец подозвал меня к себе, и обнял меня за талию. Поцеловав меня в щеку, он сообщил Найджелу, что я вполне неплохая наездница, и затем пробормотал что-то о послушании. Я сделала вид, что не расслышала, и стояла, не шевелясь, пока отец не начал гладить меня, положив руки мне на плечи. Отставив вино, он обеими руками обнажил мою грудь перед взором наблюдавшего гостя.

— О да, — вымолвил Найджел Денби. — Как же она прекрасна!

Я, отвернувшись в сторону, глядела в пустоту, а отец держал мои груди в своих руках, приподнимая их так, словно оценивал. Наконец он отпустил меня и отошел в сторону. Найдя место на диване, мой родитель поманил меня к себе.

— Но... Ведь Найджел увидит нас!

Но в ответ отец только раздвинул ноги, еще настойчивее привлекая меня к себе.

Подчинившись, и избегая взгляда нашего гостя, я подошла с обнаженной грудью к отцу, и опустилась на колени перед его распахнутой ширинкой. Его мужская снасть уже возбужденно торчала у всех на виду.

Я стала сосать его член, не думая о Найджеле, просто заполняла свой рот возбужденной мужской плотью отца, натирая ковром свои колени. Мне вспомнился поезд, отцовский орган у меня между губ, ритмичное покачивание поезда, когда я сосала его гребень.

На этот раз я никуда не спешила и сосала с чувственным томлением, медленно опускаясь, поднимаясь, и снова опускаясь головой — я не издавала никаких звуков, сосала беззвучно, просто наслаждалась им, этим толстым органом, заполнявшим мой рот. Мои губы опускались, затем поднимались в полной тишине, пока, наконец, не последовал звук, влажный чмокающий звук моего сосания — единственный шум, нарушивший тишину в комнате.

Я медленно покачивалась, мои колени покоились на ковре, а мой рот наполнялся возбужденным отцовским стержнем. Найджел снова курил, я чувствовала запах табачного дыма, доносившийся от его кубинской сигары.

Неужели мы все еще в этой комнате? Она казалась мне смутной; я не могла думать ни о чем, кроме мужского члена у себя во рту. Затем отец прикоснулся к моей голове, надавил на нее, чтобы я остановилась. Сказал, что я должна раздеться, и что он поможет мне.

— Буду выполнять роль горничной.

От прикосновения отцовских рук я вздрогнула. Мое платье упало, за ним последовала камиза. Отец улыбнулся, глядя на мои красивые голубые чулки, и заговорил с Найджелом. Звуки были неясными, и я ничего не понимала, находясь, словно в тумане. Пальцы отца пощекотали меня, он сжал мои груди, потом задок.

— Становись на кровать, — последовало его приказание.

Мой родитель овладел мной прямо на виду у Найджела; просто поставил меня на кровать, высвободив и раскрыв мою попу, а его член немедленно впился в мой задний проход.

Они разговаривали между собой, но я ничего не понимала — до меня доносились лишь приглушенные голоса. Коленопреклоненная, я чувствовала лишь запах пыли от покрывала и смотрела на витую лепнину, украшавшую стены.

Движения родителя были неторопливыми. Его мужское начало неспешно скользило в моей попке, пока Найджел наблюдал за всем этим действом. Потом до меня донёсся шум из окон, послышались голоса людей на Стрэнде.

Наконец, отец задвигался энергичнее, его мужественная сила стала сильнее давить на мой задний проход. Его руки крепко держались за мой крестец.

Я почувствовала, как начала закипать моя норка, о губки которой ритмично шлепались отцовские ядра. Наконец он застонал, и затрясся от удовольствия. Найджел что-то пробормотал, но разобрать его голос было нельзя — в экстатическом бреду я замерла, просто согнувшись на кровати, прислушиваясь к голосам на Стрэнде.