У миссис Хоули темные равнодушные глаза. Она сидит за столом, выпрямив спину, всем своим видом демонстрируя утонченные манеры. Чайное платье из мягкого шелка, хорошо затянутый корсаж, фишю [в искусстве костюма кружевные или кисейные оборки вокруг ворота или на груди] на лифе, черная бархатная лента в линиях и складках. Одна рука поднята, запястье элегантно изогнуто, кончики пальцев касаются подбородка; пальцы другой руки небрежно теребят платок из тонкого белого кружева. Но ее глаза остаются безразличными. Рядом с ней мистер Хоули. Черный жилет, цепочка с часами. На его лице читается изнеможденность.

Я стою в этой же гостиной чуть поодаль. Белые стены, цветастые подушки на покрытом набивным ситцем диванчике, который сейчас не занят. В камине потрескивает огонь — его отблески пляшут на моей груди. На мне синий поясной корсет, который стягивает талию, обнажая грудь и низ, резко выделяя и подчеркивая мои заросли. Я стыжусь этой буйной дикости, выбивающейся из-под короткого корсета синего цвета.

Внезапно дверь распахивается, и появляется Джепсон со своим худым костлявым лицом. В тишине раздаются звуки его походки. Он приносит костлявыми руками чай, ставит серебряный поднос на стол, и в руках мистера и миссис Хоули появляются бледно-голубые чашки.

Ранее дворецкий не смотрел на меня, но сейчас обращает на меня свой взор. Его взгляд останавливается на моей груди, потом на моей копне; после он поворачивается, и выходит по ковру прочь из комнаты. Дверь мягко закрывается.

Чашка в руках миссис Хоули неподвижна.

— Ее соски, Артур, — наконец, произносит она. — Думаю, что ее соски должны быть твердыми. — Затем добавляет: — И надо называть ее Клариссой; мы должны использовать ее христианское имя.

Часы из позолоченной бронзы в центре каминной полки издают тонкий звук. Над ними висит старая коричневая картина с изображением женщины и ребенка, где-то в деревне. Нарисованное вдали небо такое тусклое.

*****

В этом доме мне выделена маленькая угловая комната. Комод из сосны, несколько флаконов с ароматами, маленькая белая кровать, лакированный платяной шкаф и псише, [высокое напольное зеркало в подвижной раме на двух небольших стойках в виде колонн с консолью] хранящее тусклый серый свет. Крошечное окно, из которого виден сад. Узнаю ли я его в летние дни? Интересно, кто в последний раз занимал эту комнату? Чьи глаза в последний раз смотрели в это зеркало?

Я думаю о Найджеле. О доме, слугах, о его развлечениях. Интересно, как он сейчас развлекается?

У миссис Хоули прекрасная кожа, очень нежные руки с тонкими изящными пальцами. Интересно, какое у нее было детство? Надевала ли она белое платье в церковь Святого Альбана? [В Лондоне есть несколько церквей Святого Альбана, однако, учитывая, что речь идет об аристократии, автор имеет ввиду Сент-Олбанский собор — кафедральный собор и монастырскую церковь Святого Альбана, расположенные в 20 км от Лондона в графстве Хартфордшир, одно из излюбленных мест посещения британской аристократии].

В комнате только одно кресло, мне нравится сидеть в нем перед псише. В синем бархатном корсете, выставляющим напоказ мою грудь, в котором соски становятся такими упругими. Мистер Хоули принес мне пудру — по указанию миссис Хоули они должны быть красными, так они выделяются больше. Теперь я раздвигаю ноги, чтобы посмотреть на свою расщелинку, потаенный источник, свое любовное лоно. Хозяйка дома еще не видела его по-настоящему. Бывали ли здесь другие? Сидели ли у этого зеркала? Открывали ли они бедра, чтобы показать свои приватности? На стене висит гравюра с изображением колледжа Магдалины [один из колледжей Кембриджского университета, основан в 1428 году]. Почему она здесь? Я показываюсь в псише — женщина в коротком синем корсете и напряженными красными сосками.

*****

Я помню день, когда мы с Найджелом купили тот маленький сервант на Тоттенхэм-Корт-роуд [одна из лондонских улиц в районе Фицровия, знаменитая своими местами для развлечений, магазинами и торговыми центрами]. Мы решили, что он должен стоять в холле. Он сказал, что в одном из ящиков я могу хранить свою коллекцию открыток, но следующей весной я обнаружила, что все они исчезли. Найджел убрал их, и набил ящик воспоминаниями о своих школьных годах, всеми этими выцветшими фотографиями друзей. По его словам, он любил доставать их, когда они приходили в дом; было забавно шокировать их таким образом. Мои же открытки потерялись, и больше я их никогда не видела. Все эти красивые гравюры, присланные с континента. Их сожгли? Думаю, да, сожгли. Все эти обнаженные пышногрудые рейнские девы сгорели в пламени.

*****

— Не люблю безвкусные вещи, — заявляет миссис Хоули. — И я не потерплю неряшливость.

Мы ужинаем. На хозяйке белое атласное платье. Корсаж из старинного кружева спускается чуть ниже нежной белой кожи ее шеи; атласный пояс в складку, украшенный розочками.

Над столом — огромный малиновый абажур, окруженный несколькими электрическими лампочками. Причудливые стулья с высокими спинками, резной сервант.

Моя грудь обнажена. Румяные точки торчат в стороны и не стесняют движений.

Слуги двигаются молча. У них пустой взгляд и загрубелые руки. Иногда они что-то бормочут, но никто ни разу не взглянул на мою грудь.

Сегодня миссис Хоули рассказывает о недавнем королевском браке — принцесса Маргарет Коннаутская, одетая в изумительное свадебное платье, украшенное ирландским кружевом, вышла замуж за будущего короля Швеции [венчание принцессы Маргариты Виктории Шарлотты Аугусты Норы Коннаутской с герцогом Сконским Густавом Адольфом состоялось в 1905 году, и из этого можно косвенно определить время написания романа]. Мистер Хоули отвечает, что эта тема ему надоела, все лето он только и слушает что о свадьбах. Затем он говорит, что ему не нравится роптание низших классов в Ист-Энде. Миссис Хоули его укоряет за это.

— Не будь таким унылым, Артур.

Потом она рассказывает о спектакле в Друри-Лейн [королевский театр на Друри-Лейн — старейший из непрерывно действующих театров Великобритании. В XVII — начале XIX веков считался главным драматическим театром британской столицы].

— Я слышала, что это просто божественно.

Мимолетная улыбка для меня.

— Вы присоединитесь к нам, Кларисса.

Мы разговариваем о моих путешествиях по Италии. Катая горошины по своей тарелке, я вспоминаю Неаполь, думаю о последних днях, проведенных с отцом. Подрагивает ли сейчас моя грудь?

Мистер Хоули смотрит на мои груди, вздымающиеся над краем корсета, на эти трепещущие сладкие плоды. Разглядывает соски, их упругие шероховатые кончики.

*****

Мы с Найджелом поженились в Дорчестере, потому что мой отец решил, что у меня должна быть достойная свадьба, а церковь в Стокбридже для этого слишком мала. Он сказал, что будет вспоминать день моего бракосочетания с большой любовью.

— Я отдам тебя Найджелу, — сказал он. — Ты ведь хочешь, чтобы тебя отдали, не так ли?

Я ответила, что не люблю Найджела, но отец просто кивнул и добавил, что это не имеет значения.

— Найджел обучит тебя правильному порядку вещей.

*****

В гостиной миссис Хоули томно трогает локоны у своего виска. Запястье небрежно изогнуто, свет камина освещает белый атлас у ее локтя. Мистер Хоули сидит в большом кресле, сложив руки на животе, пальцы левой руки прикрывают правую.

— Огонь затухает, — произносит хозяйка. Она звонит в колокольчик, и через мгновение появляется одна из служанок. Девушке велят развести огонь. Та приносит два небольших полена, приседает у очага, потом смотрит на меня. Моя неприкрытая грудь, упругие соски вызывают у служанки мимолетный румянец. Я безуспешно пытаюсь вспомнить ее имя. Наконец она уходит. Огонь разгорается, потрескивает, я чувствую на своей груди жар огня.

— Подойди ко мне, — произносит миссис Хоули. — Поцелуй мои ноги, Кларисса.

На ней изящные полуботиночки. Я иду к ней, встаю на колени, и начинаю целовать ее обувь. Теперь мои груди опускаются, и я ощущаю склонившую тяжесть налитой плоти. Мои губы оказываются на мягкой серой коже с белыми пуговицами. Сначала одна нога, потом другая; она играет со мной, прижимая ботиночек к моему рту.

Я должна поцеловать вдоль пуговиц, потом над краем. Далее — шелк ее чулок, обтягивающего вытянутую ногу. Шуршание ткани о мой язык, мой ротик прижимается к ее икре. Теперь ее платье задирается, обнажая колени в блестящем шелке, потом показывается молочно-белая кожа бедер, ее подвязки, белоснежное белье ее панталон.

— Продолжай, — требует она. В голосе чувствуются нотки веселья? Я целую ее бедра, ощущая тепло ее кожи, облизываю белую слоновую кость. Теперь у меня есть ее запах, густой пряный аромат ее интимного источника. Мой рот оказывается напротив панталон, я зарываюсь в них носом. Следует страстный шепот и жаркие поцелуи ее белья. Она выгибается и трогает мою голову. У нее в ладони появляются маленькие ножницы.

— Разрежь мои панталоны, — говорит она. Когда я беру ножницы, мои пальцы слегка дрожат. Металлические острия касаются белья, прокол, разрыв ткани, когда я разрезаю ее. Показывается манящая темнота ее обнаженной рощи; наконец-то сквозь разрез пробиваются густые темные кудри. Я вижу ее борозду, ее расщелину, аромат которой сводит меня с ума. Миссис Хоули снова выгибается и забирает инструмент.

— А теперь целуй ее, — шепчет она.

Первый поцелуй. Первое прикосновение моих губ к потаенным завиткам хозяйки этого дома. Жар ее интимного устья, ее переплетения щекочут мои губы. Влажная впадина с темной бороздкой раскрывается, и я прощупываю языком трепетную плоть, идя к вершине, дотрагиваюсь до ее обнаженного клитора — дерзкой, открытой розовой жемчужине.

— Дааааа, — выдыхает она.

Я теряюсь в ее плоти, нетерпеливой, влажной, куда погружается мой язык, и чувствую на своих губах пряный поток ее нектара. По телу миссис Хоули прокатывается дрожь. Она держит руками мою голову прямо между ногами; мой рот ощущает возбужденный трепет ее плоти и обильные изливания.

Когда хозяйка заканчивает кончать, она отталкивает меня ботинком в плечо.

— Какая же ты ненасытная.

Потом смеется, пока я опадаю на ковер под звуки ее смеха.

*****

— Она сильная, — произносит Джепсон.

Он стоит в моей комнате. Его взгляд устремлен на мою грудь, на мои подрисованные красным соски. Дворецкий протягивает худую руку, и его пальцы смыкаются на моей левой груди; потом рука проскальзывает под налитое полушарие, и приподнимает ее в своей костлявой ладони.

— Ты не должен так делать, — говорю я.

В его груди рождается гортанный звук; на лице появляется насмешливая улыбка.

— Она уже пробовала твой рот?

Я не шевелюсь, стою перед ним неподвижно. Его рука продолжает мять мою грудь.

— Ты не должен так делать, — повторяю я.

Он не обращает на меня никакого внимания, его пальцы теребят мой сосок. Затем дворецкий расстегивает свои штаны и показывает свой орган. Громадного размера пенис, огромный пульсирующий вал, с розовой раздутой головкой. Он толкает меня в плечи, толкает вниз. Я падаю на колени, открываю губы, распахивая свой рот, и в мгновение ока в нем оказывается его мужской гребень, его горячая плоть. Доносится его шёпот. Джепсон двигается вперед и назад, держа меня за подбородок, но потом я отстраняюсь от его чудовищного органа.

— Я не одна из твоих служанок.

Он смеется, на его костлявом лице ярко поблескивают глаза. Его пальцы обвиваются вокруг его ствола и через секунду он кончает, изливаясь на меня. Его ликер бьет тугой струей, и моя грудь покрывается жемчужно-белыми каплями.

— А ты красивее, чем предыдущая, — говорит он.

*****

Пока я не чувствую привязанности ни к вещам, ни к лицам. Просто в одиночестве лежу на своей кровати, изолированная в своей маленькой угловой комнате вместе с воспоминаниями и тенями; размышляя о мужских достоинствах Джепсона, и о своем подчинении дворецкому. На улице мерцает свет газовых фонарей, по стенам пляшут тени. Затем приходит воспоминание о миссис Хоули, о ее белых бедрах, ее запахе, о моих напряженных сосках, выставленных напоказ за ужином. Я трогаю грудь, свою киску, ощущаю, как она трепещет под моими пальцами; и снова накатывают воспоминания о том первом поцелуе, о моем ротике на ее интимном источнике.

*****

Полагаю, миссис Хоули забавляет тот факт, что я выросла не в Лондоне. Она говорит, что люди в деревне часто бывают причудливыми: «Это от слишком большого количества свежего молока». Затем она смотрит на меня, словно желая проверить, не страдаю ли я от последствий деревенского детства, но я живу в Лондоне с тех пор, как мы с Найджелом поженились. Всегда в одном и том же доме; в таком же, как этот, — возможно только, не таком большом. Я вижу здесь знакомые вещи, но потом, когда поворачиваюсь, все опять становится необычным.

*****

В спальне миссис Хоули по утрам стоит аромат сирени. Шелковые чулки разложены на стуле; на туалетном столике лежат шляпки и перья; на кушетке разбросаны красные бархатные подушки. Хозяйка лежит на кровати на боку, повернувшись лицом ко мне, ее губы растянуты в безмолвной улыбке. За с ней, чуть дальше от меня, лежит мистер Хоули, заложив руки за голову. Он провел ночь в этой комнате? Интересно, ночевал ли он здесь? Не перестаю удивляться их супружеским отношениям.

Я застыла рядом с кроватью в ожидании, полностью обнаженная, демонстрируя свою грудь, живот, пышную копну своего интимного устья.

Теперь хозяйка жестом приглашает меня выйти вперед, прикасается к моим бедрам, к моей попке. Я чувствую на своих выпуклостях ее ладонь. Затем пальцы переходят к моему животу, к моей рощице. Она потягивает за завитки, прикасается к моим интимным губкам, к моим складочкам. Я раздвигаю ноги, чтобы приоткрыть свою норку, и она находит мой клитор, проводит кончиком пальца по бугорку, и потирает маленькое сосредоточие моего удовольствия.

— Тебе приятно? — спрашивает она с насмешливым взглядом в глазах. — Приятно, Кларисса?

Я вздрагиваю, когда хозяйка насмехается надо мной, но трепещу от ласки ее пальцев. Она улыбается, пока я орошаю ее пальцы своим нектаром.

Позже раскрывает свое оружие мистер Хоули. У него твердый мужской инструмент, увенчанный темным навершием. Меня заставляют сесть на него. Я забираюсь на кровать, широко раздвигаю бедра, чтобы оседлать его белое тело, — точнее, его вертикально торчащую часть. Глаза мужчины устремлены на мою киску, а пальцы держат копье, когда я на него опускаюсь. Наконец, его ствол оказывается в моем гроте, после чего следует пытливое прощупывание мужского органа. Руки ласкают мои груди, его пальцы крутят острые кончики моих сосков, пока я полностью принимаю его в свои глубины.

Миссис Хоули наблюдает. Я вижу ее глаза, ее насмешливый взгляд. Когда я ритмично поднимаюсь и опускаюсь, она прикасается к моей попке, проводит рукой по моему животу, по моим задним половинкам.

Я вспоминаю свой первый раз с Найджелом. Он пришел ко мне в комнату после званого ужина, чтобы взять меня на кровати и попросил оседлать его. Мы еще не занимались этим, и я была так застенчива, испытывала неловкость, и не знала, что делать. Но я была так сильно возбуждена, что мой нектар так обильно стекал по его мужским частям. Как же его забавляла моя невинность!

А миссис Хоули? Она тоже так делает? Интересно, она садится верхом на мистера Хоули? Усаживается ли она на его живот, чтобы пристроить его инструмент в свой грот? Или она предпочитает Джепсона вместе с его огромным органом? Когда я представляю его могучий размер у нее в животе, я содрогаюсь.

Мои соки стекают на заточенную во мне интимную часть мистера Хоули, покрывают его ядра. Он что-то говорит хозяйке, но я не могу разобрать его слова. Они отводят глаза, чтобы посмотреть на трепет моего тела; теперь уже миссис Хоули ласкает меня — гладит мои груди, теребит мои соски, потом ласкает между щечками мою попку. Ее пальцы оказываются на моем заднем портале, на моем тугом колечке. Женщина наблюдает за моим лицом, пока ее палец прощупывает меня сзади, и она тихонько смеется, проникая в меня.

Из меня вырывается стон, пока я скачу на мистере Хоули. Теперь слышен скрип кровати; через окно виднеется сад, деревья, которые залиты серым утренним светом. Ее палец глубоко проникает в мое тело, а в глазах по-прежнему стоит насмешка. Ее палец так настойчив, и я побеждена ее настойчивостью.

Мистер Хоули издает сладострастный звук, и пока он кончает, его тело приподнимается вверх. Я чувствую его излияние в своем гроте, бурный поток его горячего ликера в своей расщелине, и содрогаюсь, принимая внутрь его тугие струи.

*****

Однажды летом Найджел взял меня с собой в Венецию. Я помню Пьяццале Рома, [самая традиционная площадь Венеции, единственное место в городе, где разрешено движение наземного транспорта] на которой ночью он трахал меня на балконе нашего номера — сначала в киску, а потом в попку. Под нами виднелись огни большого города, были слышны голоса, а мое тело было переброшено через железные перила, пока фаллос Найджела терзал мой задний проход. Я стонала, и какой-то мужчина поднял голову. Итальянский моряк.

— Что-то случилось, синьорина?

Ему ответил Найджел, сказав что-то неразборчиво. Моряк рассмеялся и отвернулся, чтобы присоединиться к своим друзьям. На Пьяццале Рома мерцали фонари; я же не могла думать ни о чем, кроме как о том шесте, на который насаживалась моя попка; о толстом и горячем члене Найджела, растягивающем мою розочку.

*****

Снова объявляется Джепсон. Он опять ставит меня на колени и силой берет меня в рот. В окно стучит дождь, а его орган бьется в мое горло. Я полностью растягиваю свои губы, раскрывая рот, и сжимаю пальцы вокруг его пульсирующего органа. Чувствую горячую пульсацию его плоти, его мужественность.

Все, что здесь происходит — оно все за пределами меня.