Всегда считал, что мне крупно повезло с квартирой. Доставшаяся в наследство угловая четырёшка в девятиэтажке, имела сразу несколько бонусов: и магазинов у меня есть вокруг, и поликлиника по месту прописки в соседнем дворе, да ещё всякие услуги на первом этаже. И как раз одна из таких услуг - парикмахерская - располагалась прямо подо мной. Своё счастье я осознал не сразу - считал, что так и должно быть, когда ночью в постели с разгорячённой и согласной на эксперименты девушкой можно и пошуметь. Глаза мне открыли друзья, которые остро завидовали моей "хате", пугая кошмарными историями о нелёгкой сексуальной жизни законопослушных семьянинонов, когда после одиннадцати вечера первый удар по батарее раздаётся ровно через секунду после первого же предоргазменного стона распалённой супруги...

Славка так вообще в лицах рассказал, что когда они с его Светкой устроили себе первый после свадебного путешествия уикенд на турбазе, а произошло это где-то только через полгода, всё было прекрасно, романтично, страстно... пока счастливый Славян не обнаружил себя, вспотевшего, довольного, загоняющего своего бойца со всей сладостью и силой, и уже готового вот-вот разрядиться, прямо на такой же возбуждённой, мокрой, вцепившейся в его задницу Светке, которая по её виду была вот-вот, но, в то же время - ни в какую! И это при том, что обычно жена строчила вполне легко и часто, собирая по несколько оргазмов за один Славкин заход...

Уже начиная нервничать по поводу своей мужской состоятельности в этот раз, Славян заботливо прохрипел:

— Что-то не так?!

Светка, не открывая глаз, всхлипнула:

— Не знаю!... - и с повышенной яростью принялась дёргать его бёдра на себя. Славка, чувствуя, что ещё чуть-чуть и надо будет выдёргиваться, возопил:

— Да что с тобой, Светуля?! - после чего услышал:

— Батарея!..

От неожиданности Славян замер и осторожно переспросил:

— Батарея?

— Да! Да! Батарея! - взвыла Светка, тиская его ягодицы. Славян дико огляделся. С местной батареей всё было в порядке. Вновь посмотрел на мятущуюся под ним супругу, опять на батарею, и в его затуманенных страстью мозгах забрезжила догадка...

Остаток вечера прошёл весело: как только Славка чувствовал, что Светка "готова", он, не прекращая доставлять удовольствие супруге, хватал заранее подготовленную лыжную палку и начинал неистово долбить ею в батарею... Жена была довольна.

— Нет, Вадя, ты не понимаешь!.. - смахнув слёзы смеха, мой друг воздел руки. - Ты не понимаешь, каково это - жить с нервными соседями. Бедная Светка!.. У неё же натуральный условный рефлекс выработался - кончать под звуки ударов по батарее! И что поделаешь?! Переезжать? Так не факт, что новые соседи будут лучше... Вот и копим на коттедж. А ты по сравнению с нами - шейх. Внизу после девяти никого, наверху эта твоя бабушка глухая... как её?

— Нина Васильевна.

— Ну! Она ж тебя и так, как родного, да ещё и не слышит ничего по ночам... Эххх...

Нина Васильевна и правда души во мне не чаяла, особенно после того, как узрев, однажды, пятно, расплывающееся в углу потолка, я помчался наверх и замолотил к ней в дверь. И успел вовремя: злосчастная батарея ещё только начала течь, хотя и уже вовсю. Ремонт в таких случаях положен бесплатный, но я заплатил, и Нине Васильевне поставили новую, современную, с увеличенной секцией и кранами, чтобы отключать в жару... В общем, мы с ней "соседствуем" душа в душу.

Тогда же, прислушавшись к гласу общественности, я переехал со спальней в угловую комнату, чтобы акустически развязаться ещё и с боковыми соседями. С тех пор никаких проблем с личной жизнью в любое время суток у меня не было... И это тоже было важно в нынешней ситуации: никто и ничто не должно было помешать нам с Валей.

В полдень, сидя в машине на магазинной парковке, я ещё раз пробежался внутренним взором по всему, что уже сделал и тому, что сделать намеревался: выглядело хорошо.

Точно так же, как и сияющая, разрозовевшаяся и запыхавшаяся Валя, внезапно плюхнувшаяся на сиденье рядом. И незамедлительно подставившая влажные, с морозца пылающие огнём губы для поцелуя... который незамедлительно же и получила. Да какой! Оказывается, незаметно для себя я здорово накрутил своё воображение за прошедшую ночь и утро, и пребывал в сильном возбуждении, так что поцелуй наш был влажен, горяч, глубок и бесстыден...

Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, она с тихой улыбкой откинулась на спинку сиденья, позволила себя пристегнуть и, не успел я тронуться, как в мою руку тихонько проскользнула горячая и юркая ладошка.

Мы не сказали друг другу ни слова, даже "Привет". И молчали всю дорогу, но молчание это было хорошим, общим. Мы знали зачем мы встретились, и оба этого хотели...

Перед своей дверью я притормозил Валю, и попросил закрыть глаза. Она подчинилась не задумываясь, с какой-то доверчивой детской улыбкой, как будто день рождения и вот-вот внесут торт и подарки... Именно такое выражение застыло на её мордашке, когда я надел ей на голову свою маску для сна. Отперев дверь, я втянул Валю внутрь, тут же заперся на все замки и засовы, и, наконец, выдохнул. Назад пути не было - но это меня ничуть не пугало...

Избавившись от верхней одежды, отбуксировал Валю в ванную и открыл ей глаза - здесь она ничего не могла подсмотреть. Такая таинственность, очевидно, пришлась девочке по вкусу - глаза блестели, язычок часто облизывал губки - этот признак Валиного возбуждения я уже знал. Чуть смущённо глянув мне в глаза и тут же потупившись, она сама подняла руки и ждала, пока я осторожно стаскивал с неё свитер и маечку, под которой не оказалось ничего, кроме округлых, спелых, напружинившихся и жаждавших прикосновений молодых грудей. Сдержав первый порыв, напоминая себе о плане, я опустился на колено и потянул пряжку на ремне джинсов. Валя, положив ладошки мне на плечи, смотрела сверху, как я расстёгнул молнию, как потянул вниз не слишком туго сидевшие штаны, как прямо перед моими глазами открылся очаровательно-пухлый животик и крутые бёдра, на которых сидели простые серые трикотажные трусики с мордочкой котёнка посередине...

Не отказал себе в удовольствии развернуть Валю, и, стягивая их, наслаждался открывавшимся зрелищем: великолепными, слегка опупырившимися половинками, в глубокой тени которых виднелась нежная свежевыбритая кожа... Позволил себе всего два ласковых, но влажных и глубоких поцелуя - по одному для каждой упругой красотки. Валя тихо и сладко вздохнула, оглянулась, ловя мой взгляд своими бездонными в неярком свете настенного бра, глазами... Ноздри трепетали, на щеках играл румянец, и я подумал, что он, похоже, был ещё одним признаком её возбуждения. И, как показало время, оказался прав...

— Залезай - я помог ей войти в кабинку, затем быстро разделся сам. Вывалившийся на свободу член сразу начал расправляться, несколько раз качнулся, набирая упругость и силу, пока, наконец, не поднялся во весь свой рост. Валя смотрела на него широко открыв глаза, жадно, забыв обо всём... Она буквально впилась в него взглядом, безо всякого стеснения стоя обнажённой на фоне тонированного пластика душевой. Я вошёл вслед за ней, встал напротив, и, пользуясь тем, что она склонила голову, разглядывая вблизи предмет своего интереса, начал собирать её волосы в сеточку. Валентину это не интересовало. Её сейчас вообще, наверное, ничто не интересовало, кроме моей налившейся в крайнем возбуждении плоти, покачивавшейся от моих движений почти у неё перед глазами...

Я как раз закончил с её волосами, когда Валя подняла на меня глаза и тихо, с восторгом, прошептала:

— Какой огромный!..

И робко потянулась к нему рукой. Я мягко остановил её, и, тоже тихо, ответил:

— Подожди немного... Вот мы ополоснёмся, и тогда... он будет твоим.

Валя порывисто и глубоко вздохнула, как-то судорожно сглотнула и послушно опустила руку.

Поливая её юное, свежее, полное изумительных округлостей и впадинок тело, я невольно любовался этим прекрасным созданием матери-природы, результатом чёртовой уймы миллионов лет отбора, пришедшего вот к такому, совершенному, финалу. Вода искрилась и блестела, обволакивая обнажённую девушку, и на этот танец отражений и бликов на мокрой коже можно было смотреть вечно... Усилием воли напомнил себе о плане, и, закрепив лейку, начал намыливать Валю, которая тотчас задышала, заизвивалась в моих руках, стараясь подставить моим ладоням всё самое-самое...

— Шшшш, девочка моя... Я только помою тебя, ладно?.. - я улыбался, глядя, как Валя, зажмурившись, закивала, но вертеться не прекратила, а наоборот, попыталась прижаться ко мне. Я терпеливо пресекал её попытки, спускаясь всё ниже, намыливая наполнившие мои ладони половинки попки, которую Валя оттопырила, наверное, до хруста в спине... Повернув её к себе, плеснул геля в ладонь, и осторожно положил её на гладкую припухлость Валиного лобка. Моя рука скользнула дальше, вмещая, обволакивая, раскрывая, проникая... Валя, заполошно дыша, расставила ноги так широко, как позволяла ванна, до предела выпятила бёдра вперёд и тихо застонала.

Я поднял глаза и встретился с её, распахнутыми, смотревшими безо всякой робости, затуманенными... Она опять испустила этот свой тоненький, нежный, полный то ли муки, то ли удовольствия стон, и тут же зашептала, всё так же глядя мне в глаза:

— Я хочу!.. Хочу.. Хочу... Хочухочухочу... - и захныкала, задыхаясь.

— Всё, всё, маленькая, уже всё... - приговаривал я, смывая с неё пену, проникая душем в самые заветные уголки, чувствуя, как она знобко вздрагивала, когда струйки попадали куда-то в самую-самую глубину.

Вытер её наспех, и тут же опять натянул на глаза маску. Подхватил на руки, и чуть ли не бегом отнёс в спальню.

— Полежи чуть-чуть и не подглядывай! - она послушно кивнула, а я уже метнулся.

Смешно, наверное, выглядел. Голый дядька с членом наперевес, ползающий с зажигалкой на карачках по полу...

Так же смешно, видимо, было толстой продавщице в Леруа, когда сегодня утром я подкатил к кассе с телегой, в которой поместился, наверное, весь свечной отдел.

— Это ж... сколько мне отбивать всё это?! - недовольно вырвалось из ярко накрашенного прыщавого рта.

— Вы что, на случай войны закупились? - зло пошутила она, шустро перетаскивая вместе со мной свечи на ленту.

Я выдержал паузу и остановился, заставляя её взглянуть на меня.

— Нет, наоборот. - и добавил во взгляд... откровенности. Она поняла. Вспыхнула. И больше не издала ни звука до самого расчёта. Сгребая свечи обратно в корзину, я краем глаза видел, что она то и дело поглядывает на меня. И во взглядах этих была зависть. Лютая.

Уверен, что Валентина уже догадалась, чем я занимался - по звукам, да и запах ни с чем не спутаешь. Но думаю, она не предполагала масштабов того, что увидит.

Я использовал пространство спальни по-максимуму: свечи стояли на полу, на стульях, которые я стащил изо всех комнат. Они стояли на полочках для безделушек и книг. Они стояли на подоконнике. Оба зеркала - стенное и потолочное - создавали такое количество переотражённого света, что когда я освободил Валю от повязки и она распахнула свои пушистые ресницы, из её приоткрывшихся в изумлении губок вырвалось простодушное:

— Мамочкиии!...

А я тут же придавил кнопку плеера, и пространство, насыщенное светом живых огней, наполнила низкая, прерывистая пульсация африканских барабанов. Неторопливый, животный рисунок ритма очень подходил ко всему этому полыхающему безумию. Поставив кровать на середину комнаты, я решил сразу две задачи - эстетическую и чисто техническую. Сейчас Валентина, полупривставшая на голубой шёлковой простыне, была со всех сторон окружена огнями. Окно было приоткрыто, чтобы мы не угорели через полчаса, но сквозняк до кровати не доходил. Я с чувством гордости любовался этим великолепным алтарём, на котором прекрасная девственница сегодня должна была принести первую в своей жизни жертву Эросу.

Господи, как прекрасна была Валя! На голубом фоне, её тело, всё золотистое в текучем, живом свете свечей, будто ни на миг не прекращало двигаться. Каждое новое мгновение свет обрисовывал всё новые и новые соблазнительные изгибы, выпуклости, рельефы и линии. Её глаза, широко распахнутые, были наполнены живой игрой бесчисленных огоньков и казались сотканными из света звёзд...

Чёрт, она была невозможно, гипнотически прекрасна, моя Валентинка, и я, помимо воли, шагнул к ней, как будто влекомый могучим магнитом... Самым древним и мощным магнитом из всех известных на Земле.

Я подходил к изножью кровати, а Валя, то глядя мне в глаза, то пожирая взглядом мой уже даже не качавшийся от предельного напряжения член, понемногу подавалась вперёд. И когда я приблизился вплотную, она встретила меня так, как и положено в этом самом старейшем из известных ритуалов - на коленях. Обнажённый мужчина и обнажённая девушка молча смотрели друг другу в глаза, и каждый читал во взгляде другого то, что сейчас должно было произойти...

***

Планируя сегодняшнее мероприятие, я особо не вдавался в детали - для меня главным было создать атмосферу, унести Валю из повседневности, сделать её настоящий первый раз действительно запоминающимся и приятным. Что же до самого процесса, то, как и всегда, я полагался на импровизацию: мы разденемся, ляжем в постель, а там само пойдёт... Боже, как я ошибался!

Это был и правда первый раз. Первый раз, когда Валя настолько удивила меня. Да так, что я потерял контроль и над ситуацией, и над процессом в частности. В длинной череде таких сюрпризов он стал первым, так что и запомнился, наверное, детальнее всех последующих.

Склонившись к Вале, чтобы поцеловать, утонув в её нереальных звёздных глазах, я на несколько минут или часов забыл обо всём на свете, потому что предвкушение - оно, частенько, слаще, чем то, что идёт за ним.

Вдоволь нацеловавшись, напившись страстью и влагой друг друга, мы на мгновение разлепили обжигающий союз наших губ, а в следующий миг, глядя в закрывшие от меня весь мир Валины глаза, я услышал её шёпот:

— А можно...

— Что? Что-то нужно, Валюша?

Она жарко вздохнула прямо в меня, и тихо произнесла:

— Можно всё будет... так, как я захочу?..

Честно говоря, мой мозг, к этому моменту почти самоустранившийся за ненадобностью, не понял смысла вопроса. И я ответил на автомате:

— Конечно, милая, всё будет как захочешь!..

Я действительно не понимал, о чём она просит, ведь мы - здесь, всё хорошо, собираемся делать то, чего хотим оба, так какого ещё? Но в ответ услышал короткое:

— Ложись...

Она отстранилась от меня, всё так же неотрывно глядя в глаза, одним движением освободив из сеточки волосы. Я лёг, всё ещё не понимая. А потом забыл о том, что что-то хотел понимать. Забыл обо всём. Остался только мой торчавший в потолок побагровевший тотемный столб, барабанный ритм, волнами качавший наш шёлковый плот, море огней вокруг и Валентина - священнодействующая, обнажённая, укутанная в водопад своих волос, горевших в свете свечей червонным золотом...

Говоря, что она именно священнодействовала, я не преувеличиваю: то, как она двигалась, как она смотрела на мой чуть не лопавшийся от напряжения член, ни тогда, ни сейчас не хочется называть коротким и куцым словом "секс". То едва ощутимо скользя мягкими кончиками пальцев, потрогивая и потирая, то приближаясь к нему вплотную и вдыхая запах, то отстраняясь, опять проводя пальчиками, обрисовывая его от верхушки до основания, то мягко перебирая сразу напрягшийся и подтянувшийся кожистый мешочек, то быстро, как ящерка, пробуя кончиком язычка прозрачные капли, истекавшие из него под её прикосновениями, Валентина познавала новое...

Она прижималась щекой к древу, и тёрлась, покачивала его, будто испытывая на крепкость и сопротивление, а потом осторожно целовала, проникая своей мягкой розовой плотью во все впадинки моей, твёрдой.

Медленно обволакивала влажно блестевшими губами моё, тоже блестевшее, затем отстранялась, внимательно наблюдая за ниточкой слизи, тянувшейся от самого отверстия к её рту... чтобы тут же собрав её быстрым движением язычка, опять приникнуть, провести лёгкими пальчиками вдоль ствола, наблюдая, как новая порция крупной каплей растекается по её уже подставленным, приоткрытым, ждущим губам...

А я как будто выпал из пространства и времени. Валентина загипнотизировала меня, заставив в бесконечном немом восторге наблюдать самый извечный в этом мире контраст ужасного и прекрасного: тупого, грубого воплощения похоти, взбугрившегося венами, ждущего реализации своего главного предназначения, и - невинного, светлого ангела, не познавшего ещё ни тягот, ни наслаждений, которые принесёт в её жизнь этот корень всего и вся...

И от того, что она, такая чистая и нетронутая, тоже знает ЧТО сейчас произойдёт, знает, что скоро тело её будет сильно и необратимо ИЗМЕНЕНО, но продолжает играть со своим извечным искусителем и противником, как котёнок с клубочком, так вот, от этого осознания становилось немного торжественно и даже жутковато.

В священном восторге я глядел на такую непохожую на себя Валентину... Ну это сейчас я понимаю, насколько она в те минуты была непохожа на обычную себя, а тогда, ещё не понимая что происходит, всё, на что я был способен - это видеть, чувствовать, запечатлевать.

В своей нирване я упустил момент, когда Валино лицо оказалось над моим, её глаза - глядящими прямо в мои, и почувствовал её губы, касающиеся моих и шепчущие:

— Я люблю тебя...

И тут же - тяжесть её атласно-гладких бёдер на моих, полновесная красота её грудей, качнувшихся перед моими глазами, касание тонких пальчиков, направляющих мой побагровевший жертвенный жезл... И наконец - прикосновение: тёплое, мягкое, ослизлое, уступающее... раскрывающееся.

Я хотел... Я хотел сказать ей - осторожно, это больно. Хотел ей сказать - давай я, под правильным углом, а ты расслабься... Хотел предложить сначала растянуть, подготовить, как в прошлый раз. Но едва приоткрыв рот и подавшись к Вале, ощутил её пальчик у себя на губах. И под его мягким, но решительным давлением отступил... А потом и вовсе уступил, откинулся обратно, на то самое голубое полотно, на котором предполагал проделать с ней это сам... Сейчас, чувствуя как всё сильнее сопротивляется скользкая живая глубина, сомкнувшаяся вокруг моей самой чувствительной части, я неожиданно понял, что это она делает со мной то, что хочет, не я. И уже не со мной. С собой.

Открыв рот как будто беззвучном крике, Валя очень медленно опускалась на мой остервенело раздутый, неподатливый от перевозбуждения член... Придавленный её бёдрами, подчинённый гремевшему, казалось, прямо в нас первобытному барабанному ритму, я мог только остановившимся взглядом фиксировать, как исчезает в нежной мякоти багровый набалдашник, забирая, вминая внутрь нежные складочки, до предела растянутые им. Чувствовать, как расплющивается он там, уже внутри, о неподатливую преграду, как нехотя выскальзывает наружу, густо блестя, как вновь начинается медленное движение напряжённых бёдер вниз...

Как запрокидывается Валино лицо вверх, как ходуном ходит её живот, как постепенно раздаётся преграда, как болью отзывается в моем самом чувствительном месте преодоление горячей, натянутой как струна плоти... Которая в следующий миг внезапно обречённо сдаётся - рывком расходится, соскальзывает... уже по сторонам моего напряжённого ствола, сантиметр за сантиметром исчезающего в Валином теле... Как она замирает, и только лёгкое дрожание ног да тяжёлое дыхание выдаёт её боль.

Обеспокоенный, я поискал над собой её лицо, но не увидел его: изогнувшись, задрав голову, Валя была похожа на какое-то древнее изваяние, замершее в трепещущем свете храмовых свечей. Машинально продолжив движение глаз вверх, там, в далёкой, наполненной светом глубине зеркала, я неожиданно напоролся на Валин взгляд... который пригвоздил меня к месту, заставив забыть про то действо, на котором я только что был так сосредоточен.

Оказывается, она смотрела на меня! Всё это время, пока с такой натугой надевалась на мой твёрдый кол, она смотрела! И во взгляде её я не заметил ничего из того, к чему был бы готов... Ни страха. Ни любви. Ни, даже, боли. Зато в нём было другое - то, во что я сначала не поверил, не ожидая увидеть.

Торжество. Яркое, откровенное, нескрываемое торжество. Я оцепенел. Казалось, само время остановилось пока наши взгляды, соединившись, читали друг друга. Я вглядывался в Валины глаза... нет, в бездну, которая была сейчас у неё вместо глаз! И не видел там той Вали, которая была мне знакома...

Я даже не успел ничего подумать, а пушистые ресницы уже укрыли тёмной вуалью и её глаза, и бездну, разверзшуюся в них, и Валины бёдра вновь пришли в движение. Маленькими, еле заметными подвижками, она раскачивалась на моём члене вверх и вниз, и с каждым разом "вниз" становилось больше. Её дыхание и без того тяжёлое, перешло в тихие, напряжённые, короткие стоны, по которым невозможно было определить - больно ей, или уже хорошо? В любом случае, подчинившись её желанию сделать всё самой, я мог теперь лишь сочувствовать моей бедной девочке, лишь представлять, каково это - впустить внутрь себя нечто чужое, живое, большое, раздиравшее сейчас её маленькое и нежное... В свете свечей Валина кожа переливалась и блестела - ей было тяжело и жарко, но она и не думала останавливаться, шаг за шагом спускаясь по моему стволу, стиснутому сейчас так, что мне приходилось серьёзно сдерживать себя всеми доступными способами - от использования нужных мышц, до попыток отвлечься. Но отвлечься как раз было сложнее всего, такая красота творилась на моих глазах...

Под глухой барабанный бой, напряжённая, выгнувшаяся назад Валя совершала сейчас настоящее жертвоприношение - я видел, как появляясь из её тела, когда она приподнималась, моя густо смазанная и блестевшая кожа понемногу становилась красно-коричневатой. "Всё-таки порвал" - с сожалением пронеслось в голове. И тут же, следом: нет, это она сама рвала себя сейчас, и я ничем, совершенно ничем не мог помочь...

***

Позже в тот день, лёжа под почти заползшей на меня неподвижной, вымотавшейся Валентиной, вдыхая понемногу рассеивавшийся запах горелых свечек, я пытался и не мог восстановить в подробностях наш первый раз. Видимо, эмоциональный накал был слишком велик, а ощущения такими сильными, что помнилось - только урывками.

...Вот потная, измученная Валя во весь голос вскрикивает каждый раз, когда мой перепачканный её слизью и кровью ствол почти скрывается под её вздрагивающими, опускающимися бёдрами.

...Вот я, не выдержав, в конце концов буквально сдёргиваю её с себя, а сам уже корчусь в долгом, сильном, судорожно-остром извержении, заливая и себя, и её, и красивый голубой шёлк...

Вот я на руках несу Валю в душ, и прямо так, не опуская, наскоро ополаскиваю, чтобы тут же улечься, обнявшись, и затихнуть в окружении гаснущих одна за другой свечей. Рулонная штора с отражателем, развёрнутая до упора, превратила день в ночь, и в нашем святилище само собой смеркалось...

Валя лежала прижавшись, как и вчера, спрятавшись где-то у меня подмышкой, тихая, стеснительная, немногословная - обычная. Только тепло её дыхания, неровного, то замирающего, то прорывающегося глубоким вздохом, говорило, что она не спит, просто погрузилась в свои преживания и ощущения.

— Болит? - тихо спросил я.

Подмышкой обозначилось движение, которое с равным успехом можно было принять и за "да", и за "нет".

— Я хотел как вчера, подготовить тебя, разогреть, растянуть... Может, не так больно было бы. И даже - без крови...

Подмышкой замерли. Когда я уже решил, что ответа не будет, Валя тихо проговорила:

— Я хотела... чтобы сразу. По-настоящему. По взрослому... Ну... не рукой. Я ещё вчера так хотела... Но вы... ты так приятно меня там... И я просто отключилась! Совсем ничего не могла с собой поделать...

Она опять помолчала, еле слышно дыша в своём укрытии.

— Я же не знала, что у ва... тебя такой большой... - подмышкой негромко шмыгнули носом.

— Валя, я просто переживаю, что сделал тебе больно...

Валя крепче прижалась. Помолчала.

— Я сама... Я хотела - сама. Как мечтала... Это ничего, все говорят, что только первый раз больно, потом уже хорошо... А у нас ведь будет... ещё?

— Конечно... Вот подзаживут твои разрывы, и будет!..

— Это так долго ждать?! - Валя вынырнула на поверхность моего плеча, широко распахнув свои невероятные ресницы.

— Зачем ждать? Можно же и по-другому делать приятно... как вчера, например.

— Но я хочу...

— Я знаю - хочешь по-настоящему. У нас будет по-настоящему, я тебе обещаю! Веришь мне?

— Угу... - успокаиваясь, она вновь спряталась подмышкой и только тёплый ветерок дыхания свидетельствовал о её присутствии - так тихонько Валя затаилась.

***

Возможно, тогда я не придал должного значения тому, что открылось мне в Валентине в наш первый настоящий раз. А скорее всего, был просто не готов понять - с чем столкнулся... И только день за днём наблюдая одно и то же... явление, нет не в научном смысле, а как раз в том самом, так вот: глядя на это явление, я далеко не сразу понял, насколько глубоко, всеобъемлюще, и даже фундаментально то, что происходило с Валей в такие моменты.

К тому же, я и сам не был сторонним, хладнокровным наблюдателем - да попробуйте им оставаться, когда к вам льнёт хорошенькая, возбуждённая, готовая на всё по первому слову девушка!

А Валя была именно такой. Свято соблюдая условия конспирации, она даже не пыталась заговорить со мной на занятиях, или где-то ещё, пока мы находились в стенах сельхоз-академии. Исключение составляла только наша гримёро-раздевалка, которая к концу месяца повидала такого!

Конечно, не сразу. Конечно, на то, чтобы Валя раскрылась, да и просто привыкла к моему размеру, ушли недели. Но к началу ноября каждая наша встреча в гримёрке превращалась в какую-то неистовую оргию двух людей, двух сердец, двух ненасытных тел...

Просто представьте: вот я впускаю ещё не остывшую после интенсивной тренировки, потную и запыхавшуюся Валю, а сам стремглав несусь запирать двери зала.

Вот врываюсь обратно в гримёрку, чтобы застать умопомрачительную картину: прыгающая на одной ноге Валя, пытающаяся содрать с другой застрявшие и запутавшиеся лосины... Рядом, на диване и на стуле, уже валяются кофточка и маечка, от её прыжков трогательно и суматошно подскакивают упругие груди, и вот она, наконец совладав с коварными тугими лосинами, одним движением спускает до щиколоток пропотевшие трусики, и уже абсолютно голая, разгорячённая, остро пахнущая возбуждением и потом, всё ещё немного липкая, запрыгивает на меня, стискивая плечи и шею, обхватывая ногами, впечатываясь в мой рот горячими, мокрыми и жадными поцелуями!

Вот, сбитый с ног врезавшимся в меня жарким и сопящим ядром, я заваливаюсь спиной на отчаянно трещащий диван, и Валя, ни на секунду не отпуская меня, осёдлывает мой живот, вжимаясь и прилипая к нему своими обжигающе горячими, скользкими, истекающими одуряюще пахучей слизью бёдрами, и мы улетаем, нет - тонем в долгих, вкусных, проникающих в самую глубину поцелуях, которые всего через минуту становятся уже и не поцелуями даже, а яростным попытками проникнуть друг другу в самое горло, почувствовать настойчивым и дерзким языком всё, даже самые дальние уголки, коснуться, облизать, втянуть, засосать радостно отдающиеся в ответ губы...

Вот я, придавленный к дивану вцепившейся в меня Валей, пью и пью из её распахнутого и слюнявого от возбуждения ротика, чувствуя, как всё быстрее и резче по моему напряжённому прессу елозит расплющенная, сочащаяся, скользкая мякоть, как Валя, не в силах больше сдерживаться, тоненько и отчаянно стонет, почти кричит прямо в меня, и вот она уже беспорядочно дёргается, вцепляется в меня ноготками, сотрясаясь в первом оргазме, который сбрасывает её накопившееся за время разлуки сексуальное напряжение...

Вот она, расслабленно отдохнув на мне всего несколько секунд, приподнимается - и я вижу совсем другую Валину улыбку - открытую, во все тридцать два белоснежных зубика, тягучую, невероятно возбуждающую, какую-то... бесстыдную и шальную. Улыбку, которая существует только в такие минуты, которая так непохожа на то, как улыбается Валя в обычной жизни... Жмурясь от удовольствия, она, приблизившись к моему лицу, наглыми и довольными глазами одно мгновение вглядывается в мои, и тут же, задорно распахнув улыбающийся ротик и до предела высунув язык, начинает долгими и сочными движениями облизывать мои губы, нос, щёки и подбородок, и так немало обслюнявленные, пока мы целовались.

Вот она, закончив "приборку" звонким поцелуем и хитро поблёскивая зрачками из-под ресниц, продолжает своё неспешное, демонстративное полизывание и спускается к моим соскам, задерживается на них, заставляя меня дрожать то от удовольствия, то от боли её страстных, мокрых, горячих и звучных засосов, чувствуя, как её крепкие, упругие груди с твёрдыми, почти царапающими кожу сосками, безостановочно кружат, безжалостно расплющиваясь, размазывая по всему моему животу целую лужу слизи, извергнутую её первым оргазмом...

Вот она, продолжая спускаться, стаскивает мои штаны вместе с трусами, и мой вырвавшийся наружу член с мокрым шлепком впечатывается в мягкую, скользкую и тесную ловушку меж её прижавшихся к моим бёдрам грудей, и она задерживается так, продолжая эту сладкую муку, покачивая ими, не сводя с меня пристального, бессмысленного от возбуждения взгляда, и при этом неторопливо, самым кончиком языка, лакая густую слизь, скопившуюся в ямке моего пупка...

А вот голая, потная Валя, взобравшись на диван с ногами, бесстыдно растопырившись на корточках и дрожа от возбуждения, торопливо направляет в себя мой раздувшийся, неподатливый от напряжения член, чтобы тут же начать мелконькие, осторожные движения вверх-вниз, шумно дыша, поскуливая, улыбаясь потусторонней, похожей на гримасу улыбкой... Понемногу приседая всё ниже, заставляя уже меня хрипло вторить её прерывистым стонам, она, наконец, опускает на диван коленки, и вот уже я наполовину в ней, и скользкие, горячие тиски её тугой плоти так неимоверно, запредельно приятны, что приходится преключиться всем своим вниманием на неё, иначе я продержусь слишком недолго, и моя прекрасная девочка не успеет натрахаться досыта...

Продолжение следует