На сегодня запланирована экскурсия в соседний Камерун. Группа выехала до обеда тремя маленькими автобусами. Перед пересечением границы они остановились на получасовой технический перерыв. Автобусы заправлялись, водители обедали, а пассажиры разбрелись по приграничному рынку, завлекающему туристов разнообразием сувениров и низкими ценами.

Анна не является исключением. Она с любопытством заглядывает в лавочки, покупая сувениры московским друзьям. Для себя женщина присмотрела тунику, украшенную народным орнаментом. Продавец мягко, но настойчиво приглашает посетить лавочку, суля скидки и подарки. Платье смотрится дорого, и поначалу торговец заламывает цену, не желая уступать. Анна азартно торгуется, желая заполучить понравившуюся вещицу. В результате женщина купила две туники с разным рисунком, но хорошим дисконтом. Африканец аккуратно упаковал одежду, помог бережно уложить в сумку и в знак особого расположения презентовал Анне малиновый платок. Продавец сам повязал подарок на шею женщине. Пока дама крутится перед зеркалом, решая, подходит ли новый аксессуар, к костюму, сумка находится вне поля зрения журналистки, под присмотром лукавого торговца.

Потребовалось ещё минут десять, чтобы все пассажиры вновь заняли свои места. Автобус двинулся к границе с Камеруном, весь путь до таможенного поста не превысил и десяти минут. Граница представляет собой многокилометровый забор с колючей проволокой, пару башен с вооружёнными людьми в камуфляже, и двухэтажное административное здание.

Туристы быстро образовали две небольшие очереди к аппаратам для проверки багажа. В то же время таможенники проводили и ручной досмотр клади, вызвавшей подозрения у оператора интроскопа. Дорожная сумка Анны чем-то не понравилась служителю закона, и её попросили отойти в сторону, к большому металлическому столу. Толстый негр, чёрный как эбеновое дерево, вопросительно посмотрел на короткостриженную белую даму и вежливо осведомился.

– Это Ваш багаж?

– Да, мой. – Уверенно отвечает Анна, стараясь побыстрее закончить эту неприятную, рутинную процедуру.

Таможенник профессиональными движениями рук, похожими на пассы фокусника, начал выкладывать на гладкую, отполированную поверхность содержимое багажа. Когда металлическая столешница заполнилась купленными сувенирами и другими прочими мелочами, что берут женщины в небольшие поездки, на удивление юркие пальцы толстяка стали внимательно исследовать опустевшую сумку. С невозмутимым выражением лица таможенник, подобно иллюзионисту, ловко извлёк из внутреннего бокового кармашка маленький прозрачный пакетик с белым порошком внутри. Помахав им в воздухе, толстяк сухо спросил: «Это ваше? Что находится внутри?» Его до сей поры равнодушный взгляд сделался колючим, а заплывшие жирком глаза сузились ещё больше, превратившись во враждебные амбразуры с пулемётами чёрных зрачков. Анна удивлённо пожимает плечами: «Я не знаю. Это не моё». Таможенник что-то коротко отрапортовал по рации на местном диалекте.

К столу подошёл старший офицер в сопровождении двух солдат, вооружённых карабинами. Перебросившись парой фраз с таможенником, военный обратился к журналистке: «Мисс Венгер, вам следует пройти с нами». Анна, пытаясь сохранить спокойствие, пробует возразить: «Послушайте, я представительница российских СМИ. Меня ждёт автобус. Я должна ехать». Высокий и плечистый негр в офицерском кителе остаётся невозмутим. «Следуйте с нами, мисс. Не волнуйтесь это простая проверка», – спокойный голос по-военному требователен. Офицер сделал знак, и солдаты взяли женщину под руки. «Не трогайте меня. Что за бред», – Анна изобразила на лице оскорбление, возмутившись бестактностью вояк, но вынуждена подчиниться властям.

*****

Писательницу сопроводили в душное служебное помещение, посередине которого установлен большой прямоугольный стол. Угол комнаты занимает офисная мебель, и военный что-то сосредоточенно и неумело выстукивает одним пальцем на компьютерной клавиатуре. Кондиционера нет, и душный, спёртый воздух лениво перемешивают вращающиеся под потолком лопасти старого вентилятора. Сюда же принесли и сложили на столешницу вещи женщины.

– Что находится в этом пакете? – офицер обращается к Анне. – Его обнаружили в вашей сумке?

– Я не знаю, это не моё. Мне подбросили. – Писательница пытается сохранять спокойствие.

В комнату вошёл неопределённого возраста сухощавый, высокий мужчина в дорогом штатском костюме и пижонских солнцезащитных очках. Африканца сопровождает толстая, неприглядного вида, негритянка в военном кителе, поверх которого небрежно накинут потерявший былую свежесть мятый врачебный халат. Все находящиеся в помещении мужчины вытянулись по струнке, следуя взглядом за господином в гражданской одежде. «Мозес Гама, мадам. Полковник Гвинейской службы по борьбе с наркотиками» – официальные слова адресованы писательнице. Гама раскрыл пакет, переданный ему офицером, и понюхал; кивнув головой, передал негритянке. «Я и без экспертизы могу вас заверить, синьора, это наркотики. – Мозес обращается к женщине безапелляционным тоном. – Вы наркоманка? Как давно принимаете наркотики?». Вылитый тонтон-макут, думает Анна, былая решимость тает на глазах, уступая место страху и панике.

Тем временем негритянка в белом халате, расположившись на краю стола, делает какие-то манипуляции с белым порошком, предварительно высыпав небольшое количество на лабораторное стекло.

– Я не наркоманка. Поверьте, это не моё. Мне подбросили. – Женщина ловит холодные мужские взгляды, подсознательно ища хоть какую-нибудь поддержку или сочувствие.

– Подбросили? Кто? Где? Когда? Кому вы должны передать наркотики? У вас при себе ещё имеются запрещённые к обороту вещества? – Полковник буквально расстреливает женщину пугающими вопросами, не давая сосредоточиться.

– Диацетилморфи́н, – резюмирует негритянка, закончив своё колдовство с реактивами, и, с трудом поднимая тучную задницу со стула, добавляет, – очень чистый и качественный героин.

Мысли путаются в голове Анны, она сбивчиво пытается объяснить, что является русской журналисткой, гражданкой Российской Федерации и не понимает, как эти чёртовы наркотики оказались в её вещах. Что всё это какая-то нелепая ошибка, чья-то злая шутка.

– Раздевайтесь. Нам придётся обыскать вас, мадам Венгер, – словно выцветшие, облупившиеся на солнце краски, бесцветные фразы тонтон-макута прерывают женщину на полуслове.

– Что? Как? Я не понимаю..., вы не имеете права. Я буду жаловаться... – голос предательски дрожит, самообладание покинуло Анну.

Писательница окинула душную комнату беспомощным взглядом. Чёрные мужчины с нескрываемым любопытством глазеют и ухмыляются, предвкушая унизительную процедуру для белой дамы. Даже военный в углу за компьютером, перестал мучить клавиатуру и, развернувшись в кресле, откровенно пялится на оторопевшую, испуганную женщину. Негритянка в кителе удивительно ловко натягивает на свои полные руки с толстыми и короткими, словно обрубки, пальцами медицинские перчатки. Неповоротливая служительница закона своим плотоядным и жадным взглядом, как мерещится Анне, просто поедает писательницу живьём.

– Если вы, мисс Венгер, не готовы раздеться самостоятельно, мои люди вам помогут. – Невозмутимый голос Мозес Гама прозвучал приговором.

Полковник повернул голову в сторону офицера: «Мадам надо помочь, выполняйте».

– Нет! Стойте, я сама. – Язык с трудом ворочается в пересохшем рту, кажется, что спёртый воздух комнаты загустел и теперь вязнет липкой кашей на голосовых связках.

Женщина не может допустить, чтобы её публично раздела и облапала эта похотливая гвинейская военщина. Полковник жестом останавливает офицера. Анна с мольбой в глазах пытается заглянуть за непроницаемые стёкла очков.

– Господин Гама, разве обязательно все эти мужчины должны находиться здесь? – Женщина с трудом составляет правильные фразы, слова прыгают и скачут, вытанцовывая в голове бесовский гопак. Сердце натужно бу́хает в груди. – Прошу вас, прикажите вашим людям покинуть помещение.

Полковник проигнорировал просьбу запуганной писательницы. Он остаётся единственным человеком в комнате, чьё лицо не выражает абсолютно никаких эмоций. В горделивой осанке офицера читается армейская выправка и небрежение к белым иностранцам. Гама выжидающе молчит и, заложив руки за спину, не отрываясь, внимательно наблюдает за каждым движением сконфуженной белой дамы.

Сгорая от стыда, Анна непослушными пальцами расстёгивает пуговки летней рубашки. Ткань липнет к вспотевшему телу, словно противится выставлять на унижение и поругание прелести хозяйки. Вслед за рубашкой женщина избавилась от трикотажных кроссовок в сеточку и повесила на спинку стула поплиновые брюки-кюлоты. Писательница мнётся, стыдливо опустив голову, и чуть ли не физически ощущает на ухоженном теле алчные мужские взгляды. Даму пока ещё прикрывает телесного цвета лифчик и белые кружевные трусики, сквозь тонкую ткань которых, пробиваются непослушные рыжие волосики.

– Снимите бельё мадам, нам дóлжно провести полный досмотр, – полковник сухо чеканит каждое слово.

Фактически это приказ, и Анна понимает, что просить оставить хоть что-то из одежды просто бессмысленно. Женщина обречённо завела руки за спину, замешкалась, расстёгивая застёжку бюстгальтера. Влажные от пота, белые весомые груди призывно вывалились наружу, соблазнительно покачиваясь и слегка отвисая. Ноги кажутся ватными. Писательница медленно стягивает мокрые упрямые трусики, не желающие обнажать сокровенное, и с трудом переступая ногами, добавляет к общей кучке белья. Переминаясь с ноги на ногу, униженная дама робеет посреди комнаты, стыдливо прикрывая ладошками беззащитные прелести. Чернокожие самцы откровенно разглядывают холеное тело и многозначительно переглядываются.

Негритянка подошла к столу, и неторопливо ощупала каждую вещицу из одежды женщины.

– Здесь пусто, – подытоживает она, обращаясь к полковнику.

– Продолжайте обыск, – сухо бросает Гама.

Африканка повернулась к Анне.

– Руки за голову, ноги на ширине плеч. – Маленькие глазки чернокожей стервы буквально сочатся похотью.

Толстые короткие пальцы прошлись по всему стройному телу женщины, уделив особое внимание бюсту. Негритянка с каким-то особым сладострастием ощупывает и мнёт двумя руками каждую грудь по отдельности. Розовые соски предательски затвердели. Анна, красная как рак, едва сдерживается, стискивая зубы, дабы не высказать в сердцах всё, что она думает об этих людях.

– Лягте грудью на стол, синьора Венгер, и раздвиньте ягодицы, – пышнотелая служительница закона сменила перчатки на новые, и маленькие глазки сверкнули недобрым огоньком.

Анна замешкалась; неужели это ещё не всё? Сколько времени они собираются унижать её человеческое достоинство, издеваться?

– Поторопитесь, синьора, и не заставляйте нас применять силу. – Слова негритянки отвлекли писательницу от размышлений.

Анна с внутренней дрожью опустилась грудью на тёплую полированную столешницу, и слегка раздвинула полные, белые ягодицы. Полковник пододвинул стул ближе к столу и уселся прямо напротив лица женщины.

– Ноги шире плеч, синьора Венгер, и руки держите во-о-от так, – негритянка положила свои широкие ладони на изящные ручки Анны и хорошенько потянула в стороны.

Срамные губы предательски распахнулись, обнажая незащищённое лоно. Женщина чувствует на влажной промежности жадные мужские взгляды; от стыда и унижения она готова провалиться под землю. Анна уже догадывается, какая болезненная процедура и глумление скрывает сочетание слов «полный досмотр». Вся она, всё её естество сжалось, пребывая в томительном ожидании неминуемого поругания.

Чёрный полковник продолжает задавать дурацкие дежурные вопросы. Писательница пытается не думать о предстоящей экзекуции и сосредоточилась на ответах. Но всё равно тело невольно дёрнулось, будто поражённое электрическим разрядом, когда негритянка начала увлажнять вязким тёплым гелем преддверие влагалища. Завершив приготовления, африканка сложила толстую кисть в подобие наконечника копья и приступила к проникновению. Четыре пальца проскользнули относительно безболезненно. Но, когда дело дошло до широкой части ладони с заплывшими от жира костяшками кисти, Анна почувствовала настоящую боль. Писательница зажмурилась и, упираясь лбом в столешницу, пытается терпеть, сдерживая крик.

– Отвечайте на поставленный вопрос. Смотреть на меня мадам Венгер, когда вас допрашивают. – Невозмутимый тонтон-макут за волосы приподнял голову женщины.

– Расслабьтесь, синьора Венгер, не противьтесь. Так вы только себе делаете хуже, – настоятельно увещевает чернокожая мучительница.

Она настойчиво крутит рукой, пытаясь тем самым разработать узкий вход беззащитного лона.

– Пожалуйста, не так сильно. Прошу вас. Ой! мамочки, больно-то как, – причитает Анна срывающимся голосом.

Она уже не удерживает ягодицы, а изо всех сил сжимает руками кромку столешницы. Сжимает так сильно, как только может, и от напряжения костяшки загорелых пальчиков побелели. Анна понимает, что нужно расслабиться, но онемевшее тело, скованное болью и страхом, по своему противится насилию.

– А-А-АЙ! Больно-О-О! А-А-А! – Чёрный мужеподобный кулак проскользнул-таки внутрь.

Острая ослепляющая боль пронзила Анну – не сдерживая себя, дама заголосила на всю комнату. Вагина плотным кольцом обхватила пухлую кисть негритянки. Не обращая внимания на крики жертвы, рука победоносно продолжает вторжение. Служительница закона чувствует, как отчаянно сопротивляются упругие мышцы, с каким трудом увесистый кулак медленно втискивается всё глубже, неотвратимо. Настойчивая рука грубо и властно овладевает, покоряет плоть. Негритянка намеренно унижает, растоптать человеческое достоинство белой, под бесстыжими взглядами надменных мужчин. Через поругание доказать превосходство чёрной расы. Похотливая самка ликует, получая потаённое наслаждение от насилия и позора сломленной женщины.

– Отвечайте на поставленный вопрос мадам Венгер, я повторяю... Смотреть на меня, вас допрашивают. – Полковник удерживает женщину за волосы, не давая опуститься голове.

Мысли путаются, кровь стучит в висках. Анна смотрит в невозмутимое лицо господина Гама и видит в стёклах солнцезащитных очков отражение посрамлённой, униженной женщины. Анна кусает губы, красивое лицо уродует болезненная гримаса. Писательница вспомнила, как два месяца назад была изнасилована кулаком Верховного Жреца. И вот теперь рука негритянки также мучительно растягивает стенки влагалища. Также бесцеремонно и грубо вторгается в беззащитное естество. Толстая кисть чернокожей садистки проникает до упора. Жадные до плоти пальцы обхватывают шейку матки, изощрённо ощупывают, обжимают.

– Ай! Больно-О-О! Пожалуйста, хватит! Не могу больше-е-е! – голос Анны вновь срывается в крик.

Томительно медленно, бесконечно тянется время. Писательница продолжает корчиться от боли, ощущая, как неумолимо грубая рука мучительно копошится в чувственном естестве. Капельки пота, размазывая косметику, скатываются по пунцовому лицу на столешницу. Чёрный полковник, продолжая расстреливать своими дьявольскими вопросами, заставляет смотреть в лицо. Анна плохо соображает, насилие мешает сосредоточиться, суть вопросов предательски ускользает. Чёрные мужчины затаив дыхание пожирают глазами изощрённое глумление над белой дамой. И только лицо Мозес Гама продолжает оставаться безразличным и кажется хладным в удушающей атмосфере кабинета.

Всласть насладившись страданиями белой дамы и вдоволь потешав болезненное сладострастие, негритянка живо потянула руку назад.

– Медленнее, прошу, – испуганно причитает Анна. – Медленно...

Писательница отчётливо помнит вечер, пятница 13-го, когда Чёрный Маг ордена резко рванув кулак, травмировал вагину. Африканка неспешно вытягивает руку. На выходе широкой части ладони преддверие влагалища настолько сильно и мучительно растянулось, что Анне кажется, ещё чуть-чуть и...

– Стой! Порвёшь! – скривившись от острой боли, Анна захлёбывается словами.

Толстая кисть с характерным чавканьем выскальзывает из лона. Писательница с облегчением выдыхает. Женщина пытается успокоиться, остановить калейдоскоп мыслей и образов, роящихся в затуманенной голове.

– При личном досмотре обнаружен пакет с порошком белого цвета; как вы это объясните, мадам Венгер? – Слова полковника возвращают даму к реальности.

Анна непонимающе смотрит на тонтон-макута, пытаясь вникнуть в смысл сказанных фраз. Она поворачивает голову и через плечо видит расплывающееся в торжествующей ухмылке лицо чернокожей мучительницы. В руке мерно покачивается маленький пакетик с белым порошком.

– Нет, это не моё, – Анна пытается сдержать бурю негодования, клокочущую в груди. – Она мне это подбросила! Да вы все здесь заодно...!

Женщина переживает абсолютную беспомощность, слова потеряли всякий смысл. Мозес Гама, будто не слыша, с презрением, торжествующим взглядом попирает униженную белую даму.

Полковник разрешает писательнице одеться. Наручники сковывают запястья; Анну выводят на улицу, сажают в полицейский фургон. Женщина подавлена: нехорошие предчувствия, мрачные мысли накатывают тяжёлыми волнами одна за одной. Куда теперь повезут, и что ожидает Анну в сердце Африканского континента?