В комнате всё ещё витал аромат страсти. Воздух был влажным, густым, словно насыщенный эфиром. Он цеплялся за кожу, проникал в лёгкие, пахнул жаром тел, потом, лубрикантом и чем-то новым, чем-то, что раньше я знала только в теории. Запах секса. Нашего секса. Не книжного, не фантазийного, не случайного, а именно нашего, плотного и откровенного.

Я лежала на диване, раскинув руки и ноги, как выжатая тряпка, и даже не думала прикрываться. Смысла не было. После всего, что только что произошло, после того, как я стонала, дрожала, открывалась и пульсировала у них на глазах — какая может быть скромность? Моё тело ещё хранило следы рук, ртов, тепла. Внутри меня всё ещё откликалось — гулко, мягко, послевкусием, будто эхо оргазма не успело окончательно рассеяться и зависло где-то между бёдер. Бедра были влажные, внизу всё налито и чувствительно, но не жаждущее — впервые за вечер я была по-настоящему насыщена.

Я медленно выдохнула, чувствуя, как грудь поднимается и опадает, как соски по-прежнему набухшие, трепетно касаются прохладного воздуха. Я чувствовала себя… почти святой в этом разврате. Как будто внутри наконец наступила тишина. Освобождение, которого я ждала весь вечер. От мыслей, тревог, приличий. Просто — быть, чувствовать, желать. И это случилось. Полностью. Без остатка.

Лисса сидела в кресле напротив, всё такая же расслабленная, но по-своему царственная. Её поза, её взгляд — всё в ней говорило: я довольна. Марк всё ещё стоял у её ног на коленях, как преданный рыцарь, уставший, но вдохновлённый подвигом. Она провела пальцами по его волосам, и от этого жеста по моему позвоночнику пробежала лёгкая дрожь — не ревности, нет. Это была… гордость? Удовольствие от того, как всё вышло. От того, какой я теперь стала.

— Ну что, слуга. На сегодня твоя служба окончена, — проговорила она с ленивой усмешкой.

Я посмотрела на Марка — в его лице было что-то трогательное. Он будто сиял изнутри, словно стал частью какого-то тайного ордена. Да, ему не нужны были слова. Нам тоже. Но Лисса, в своём духе, добавила:

— Ты справился неплохо. Даже удивил. Быть может, мы ещё возьмём тебя в услужение. Время от времени. Если захочешь, конечно.

Его голос дрогнул, когда он ответил — и эта дрожь меня тронула.

— Я… Я даже мечтать не смел о таком.

И тут я не выдержала — на губах сама собой появилась мягкая улыбка. Лисса засмеялась, по-настоящему, легко, чисто, и я откликнулась еле слышной усмешкой. Мы снова встретились взглядами, как сёстры, соучастницы, ведьмы, творящие своё собственное сладкое безумие.

— Ну, если честно… Мы тоже, — подмигнула она.

Всё было идеально. Никаких обещаний, никаких игр в серьёзность, только то, что случилось, и его последствия — лёгкие, освобождающие. Я чувствовала себя не просто женщиной, не просто телом, которое сейчас трепетно отзывается на любое прикосновение. Я была властью, плотью, волей — свободной и обнажённой до самой сути.

Лисса поднялась, и её грудь чуть качнулась, соски по-прежнему напряжённые, а на внутренней стороне бёдер медленно стекали капли, будто сама её кожа всё ещё не могла отпустить это удовольствие. Она взглянула на Марка с той особенной лукавой лаской, от которой у любого мужчины сносит крышу.

— Но мы не можем оставить тебя здесь, — сказала она. — Да и не нужно сейчас, правда?

Он кивнул. Понимающе. Без обиды. И с благодарностью.

— Но, — продолжила она, — если хочешь, можешь вымыть нас. Каждую по отдельности.

Я чуть повернула голову, глядя на них с дивана. Даже двигаться не хотелось. Мне нравилось просто лежать, чувствовать, как моя кожа прилипает к ткани, как между ног всё ещё тепло, как бёдра чуть подрагивают в отклике на воспоминания. Я представила, как его руки, горячие, чуть грубые, будут скользить по моей коже, смывать следы этой ночи. И мне понравилось.

Марк будто не верил, что всё это происходит. Он выглядел трогательно глупо — потёр затылок, отвёл взгляд от моей груди, хотя мы оба знали, что поздно играть в приличия. Он пробормотал:

— Может быть, для начала уберёмся? Ну… здесь… — он кивнул на пол, где всё ещё блестела его белая лужица. — Здесь… э… как бы, ну… всё.

Лисса засмеялась, и это был звон чистой радости. Она легко хлопнула его по щеке, не злобно, а почти по-домашнему:

— Какой заботливый! Ну хорошо. Только ты убираешь, а мы… наблюдаем.

Марк вздохнул. Я видела, как он сдерживается между желанием засмеяться и попыткой остаться «в роли». В итоге просто пошёл за тряпкой. А я лежала, чувствуя, как волосы слиплись от пота, как между лопаток прилипло покрывало, как внизу ещё тепло и вязко. Я осторожно провела пальцами по животу и ниже, почувствовала, как там всё ещё влажно, чувствительно. Не жаждущее, но наполненное.

В голове всплыли воспоминания. Я вспомнила, как впервые взяла его член в рот. Это было неловко, неожиданно. Но… мне понравилось. Не просто потому что я хотела угодить. Нет. Мне понравилось ощущение. Власть, близость, солёный вкус, дрожь его тела. С Фэдом такого не было. Он был первым, да. Но всё прошло слишком быстро, слишком дергано, на улице, без уюта, без воздуха, без свободы. Там не было слияния. А здесь… здесь я растворялась и сливалась, и снова находила себя. Новую. И сильную.

Я чувствовала, как внутри поднимается странная мысль. Острая, но не пугающая. Я больше не девочка. Я уже не просто пробую. Я хочу, чувствую, выбираю.

И сейчас, лежа неприкрытой на диване, растекшись по мягким подушкам в откровенной позе, как расплавленный воск, и чувствуя, как всё внутри томно откликается на то, что с нами произошло, я радовалась что все закончилось именно так. Каждая мышца будто дышала — глубоко, благодарно. Как после долгого голода, наконец насытившись.

Между ног было влажно и тепло, но уже без остроты желания — только спокойная, ласковая тяжесть. Мои лепестки больше не пульсировали, не просили прикосновений. Они были мягкими, распаренными, как после хорошей бани. Принявшими всё, что им дали, и теперь — блаженно затихшими. А рот... Рот всё ещё помнил вкус. Тот солоноватый, живой, тёплый вкус его плоти, плотной, упругой. Он не был противным. Он был... вызывающе интимным. Таким, от которого внутри разливается дрожь. Не от отвращения — от странного, нагого удовольствия.

Я не жалела ни об одном поцелуе. Ни о влажной игре языков. Ни о хищной близости с Лиссой, в которой я потеряла себя и нашла новое. Ни о том, что впустили в наш странный, сладкий, женский мир Марка. Всё было верно. Честно. Вовремя.

Я закрыла глаза. Позволила себе просто быть. Раствориться в этом тягучем послевкусии — как будто сладкий десерт всё ещё тает на языке. Мысли ушли. Остались только лёгкое покалывание на коже, томная расслабленность, желание, чтобы кто-то провёл рукой по волосам… и, может быть, чтобы Лисса — моя прекрасная ведьма — посмотрела на меня с тем же ленивым удовлетворением, что и я на неё.

Да. Этот день определённо удался.

Марк возился по комнате. А я, лежа, подперев голову ладонью, лениво чертила пальцем по внутренней стороне бедра, едва касаясь. Не возбуждая — просто чувствуя. Мою ногу. Мою кожу. Саму себя. Лисса, как всегда грациозная, расположилась в кресле, закинув ногу на ногу, будто позировала невидимому художнику. А он… Он двигался между нами — голый, уязвимый, но такой старательный, что это было даже трогательно.

Нам всем нечего было скрывать. Ни ему, ни нам. Это придавало сцене почти сновидческую откровенность — как будто мы жили в другом измерении, где тела были просто телами, живыми, настоящими. Где не нужно было прятаться, объясняться, защищаться. Где не было фальши.

Он наклонялся, собирал салфетки, вытирал пол, тихо дышал. Его тело было красивым по-мальчишески. Кожа нежная, почти сияющая, с лёгким румянцем на щеках и шее. Но внутри уже пробуждалась мужская сила: в плечах, в спине, в ногах. Особенно в ягодицах — округлых, упругих, с едва заметным пушком, — они сжимались с каждым его движением. Даже между ног — там, где я ощущала пульсации, влажность, вкус — всё выглядело по-настоящему. Волосы, кожа, мягкая тень желания. Это не было странным. Наоборот — это делало его частью нашей реальности. Простой, чувственной, прямой.

Он сложил тряпку, вымыл руки, взял графин и ушёл на кухню. Всё так буднично, будто в этом и не было ни капли неловкости. Через пару минут он вернулся, в каждой руке — высокий стакан, наполненный льдом, апельсиновыми дольками и мятой. Я взяла свой, Лисса — свой, и мы переглянулись. Он ничего не сказал, просто продолжил уборку. Хорошо воспитан. Честно, я не ожидала.

Его одежда, аккуратно сложенная у дивана, лежала почти трогательно: футболка, шорты, бельё — рядом с моей юбкой, топом и Лиссиными кружевными трусиками. Чистые трусики, которые он вежливо принёс ещё до начала… всё ещё сиротливо лежали на столе. Мы могли бы попросить его отнести всё в стирку, но… зачем? На сегодня с него и так достаточно.

Он закончил, убрал всё, поставил ведро, выпрямился. И замер. Стоя между нами. Обнажённый, слегка смущённый, но почему-то очень милый. Его взгляд метался — от меня к Лиссе, от Лиссы ко мне. Он будто не знал, кому принадлежит теперь. Или ждал, чьей будет следующая команда.

Я потянулась к нему и с ленивой полуулыбкой проговорила:

— Иди сюда. Помоги мне встать.

Он сразу подошёл. Протянул руку. Я встала, опираясь на него, чувствуя его тепло. Мои пальцы почти машинально подняли свежие трусики с дивана, а другая рука скользнула вниз — и обхватила его член. Как за поводок. Он дёрнулся, но не отпрянул. Я вела его за собой — и не оглядывалась.

— Только не сделай мне племянников! — раздался за спиной весёлый голос Лиссы.

Я обернулась, смеясь:

— Да ну тебя, вредина.

Марк вспыхнул. Его уши стали розовыми, как у мальчишки. Но куда интереснее — я почувствовала, как его плоть в моей руке снова откликается. С каждой секундой — всё тяжелее, всё плотнее. Пульсирующая. Он сам, кажется, растерялся от этой своей откровенной реакции. Я чуть сжала пальцы, и он тихо втянул воздух.

— Ну вот, — прокомментировала Лисса, фыркая. — Даже слова у тебя возбуждают, Курай.

— Я вообще волшебница, — отозвалась я с лукавым прищуром и повела Марка за собой в ванную.

Я отпустила его у порога, включила воду. Сначала — холодную. Кожа покрылась мурашками. Я улыбнулась и шагнула под поток:

— Душ. Только душ, — сказала я, ткнув пальцем в воздух перед собой.

Как только стеклянная дверца кабины захлопнулась, я выдохнула. Горячие струи ударили по телу — и из груди вырвался тихий, почти животный стон. Вода стекала по коже, унося усталость, возбуждение, напряжение. Я чувствовала, как каждая пора открывается, как мышцы тают. Всё исчезало — кроме тела и этого благословенного тепла.

Я лениво потянулась к полке, взяла мягкую, пушистую мочалку и молча протянула её Марку, разворачиваясь к нему спиной. Слова слетели с губ негромко, вкрадчиво — как сонная просьба, обволакивающая теплом:

— Пока просто мочалкой. Без пены. Я хочу прогреться под водой.

Он молча кивнул и подошёл ближе. Его движения были медленными, почти почтительными, а прикосновение — робким, словно он боялся задеть что-то запретное. Мочалка легко коснулась моих плеч. Я чуть прогнулась, упёршись ладонями в тёплые стеклянные стенки душевой кабины, закрыв глаза и отдавшись моменту.

Горячие струи обволакивали меня, стекали по коже, разбивались о грудь и живот, ласкали бёдра, сбегали вниз — будто маленькие реки, нашедшие дорогу в самый центр моего тела.

Мочалка двигалась осторожно — сначала по лопаткам, затем ниже, по спине, словно изучая каждую линию, каждый изгиб. Он медлил, будто вслушивался в мои невидимые сигналы — выдохи, подрагивания, тёплую дрожь, пронзающую поясницу в ответ на его касания. Я ощущала, как он становится увереннее — не резко, а мягко, почти нежно. Мочалка скользила вдоль позвоночника, задерживаясь на пояснице, спускаясь по округлым полушариям моей попки, отчего я едва заметно вздрагивала, покачиваясь под его рукой, как под морским ветром.

Иногда он поднимал руку выше, проходился по моим рукам, касаясь рёбер, талии, и, кажется, сам не замечал, как дыхание моё становилось чуть чаще, грудь — чувствительнее. Особенно когда он случайно или намеренно задевал её снизу, скользя почти по касательной к соскам. Я чувствовала, как они напрягались, становились тугими и горящими от воды и от предвкушения.

Но самым трогательным было даже не это — не мочалка. Я чувствовала, как его твёрдый член, напряжённый и горячий, временами прикасался ко мне. Незаметно, невольно — задевал бедро, скользил по ягодице, один раз легко коснулся лона. Это были не попытки проникнуть, не откровенное желание — скорее... следствия близости. Мелкие, почти случайные касания, как мягкие удары сердца, выдавшие то, что он чувствует. И в этом было что-то трогательное. Что-то живое. Настоящее.

Я не злилась. Не смущалась. Не останавливалась. Мне было спокойно, по-женски уверенно. Разве это не естественно — быть возбуждённым после всего, что между нами случилось? Тем более для него — молодого, открытого, как чистый лист. Пусть наслаждается. Пусть учится.

Мочалка касалась моего тела, а я позволяла себе просто быть — стоять под струями, принимать его заботу и тепло, позволять себе не думать. Не контролировать. Лишь чувствовать.

Иногда я ловила себя на том, что улыбаюсь, слушая, как капли барабанят по стеклу. Внутри — покой. Лёгкая, томная ясность. Всё было на своих местах. Даже этот день. Даже Марк.

Я чуть повернула голову, заглянув в его лицо сквозь падающие капли, и прошептала:

— Можешь сильнее, Марк. Мне приятно...

Он чуть улыбнулся и позволил себе больше. Мочалка теперь уже уверенно двигалась по моим бёдрам, по талии, по животу. А затем... Я ощутила, как он осторожно коснулся лона. Скользнул по чувствительным, приоткрытым губкам. Мягко. Как бы между прочим. Но я знала — это не было случайностью. Он решился. Не нагло, не грубо. Просто — позволил себе шаг вперёд. Моё тело ответило мгновенно: грудь вздымалась, дыхание стало тише, соски напряглись. Но я не обернулась, не остановила. Я лишь впитывала тепло и касание, замирая в наслаждении.

Он почувствовал мою реакцию — и отступил. Вернулся к плечам, снова стал нежным, почти застенчивым. Я снова стояла, уткнувшись в стекло, расслабленная, как кошка под лучом солнца.

А потом я ощутила его дыхание. Горячее. Близкое. Он подошёл. Его грудь коснулась моей спины, член — моего разгорячённого входа. Не вглубь. Пока только касанием. Но этого касания оказалось достаточно, чтобы моё тело отозвалось новым, глубоким, тянущим ощущением. Я тихо вздохнула. Медленно. Осознанно. Пора было взять момент в свои руки.

Я обернулась. Мягко. Решительно. Мои глаза встретились с его — в них было и волнение, и преданность. Вода стекала по моей груди, по животу, по ногам — оставляя на коже сверкающие дорожки. Я отступила на шаг назад, под струю, позволяя воде омыть меня заново. А затем приподняла руку:

— Стой смирно, Марк, — сказала я, не сводя с него взгляда. — Иначе шутка Лиссы может стать пророчеством.

Он сглотнул, вытянулся, будто на строевом. Это вызвало у меня мягкий, тёплый смех.

— К тому же, — добавила я, опускаясь на корточки, — ты заслужил награду. От меня.

Я обхватила его член ладонью — медленно, без спешки, с той внимательной, уверенной мягкостью, которая принадлежит женщине, знающей свою власть. Он был горячий, упругий, будто жил собственной жизнью — приятно пульсировал в моих пальцах. Я провела по нему вверх, от основания к головке, затем снова вниз, чуть сжимая. Он вздрогнул, молча, но заметно. Я увидела, как напряглись его мышцы, как натянулась кожа на скулах и шея.

Но в моих прикосновениях не было прежней жадности. Во мне больше не говорила голодная страсть. Сейчас это было что-то иное — изучающее любопытство, спокойное наслаждение обладанием. Я держала в руках не просто возбуждённое тело — я держала его, целиком, с его доверием, покорностью и готовностью быть рядом. Без просьб, без давления. Только потому, что я захотела.

Я повернула его член чуть в сторону, осматривая, как драгоценность. Провела ногтем по головке, обвела край подушечкой большого пальца, наблюдая за тем, как он едва сдерживает стон. Прозрачная капля на вершине — я собрала её пальцем и медленно провела вниз по вене. Всё моё движение было размеренным, спокойным. Не для того, чтобы ускорить — а чтобы чувствовать. Полноценно. До самой сути.

Я подняла взгляд. Его лицо было напряжённым, но не страдающим. Он держался. Ждал. Смотрел на меня — неотрывно, с тем самым выражением, которое рождается только из полного доверия.

Я наклонилась и едва коснулась его кожи губами. Просто прикоснулась, не размыкая их. Простое, мимолётное касание, от которого его живот подался вперёд, и я тихо усмехнулась, не отводя взгляда. Это ощущение — обладания, мягкого, не требующего усилий, — было для меня не менее сладким, чем страсть.

Марк был моей наградой. Но и я была своей собственной — за смелость, за вечер, за то, что всё ещё могла быть собой, даже в этих запретных, зыбких моментах.

Горячая вода обнимала мою спину, плечи, стекала по телу. Я сидела перед ним на корточках, обхватив его пульсирующую плоть ладонью, и просто позволяла себе ощущать — без ожиданий, без спешки. Только момент. Только «сейчас».

Я подняла глаза. Он стоял почти недвижимо, будто боялся нарушить магию. Вода шептала на фоне, касаясь моей обнажённой спины, стекающей по изгибам, по пояснице, по бёдрам. А моя рука всё ещё охватывала его — уверенно, но мягко. Я чувствовала, как он отзывается даже на малейшее движение пальцев.

Я медленно облизала губы, чуть наигранно, и тихо сказала:

— Марк... знаешь, мужское тело для меня — такая же загадка, как и женское для тебя.

Он моргнул, будто не сразу понял, куда я веду.

— Помнишь, как мы с Лиссой подсказывали тебе? Что нравится, что чувствительно… куда нажимать, как ласкать?

Я сжала его чуть крепче, ощутив, как он едва заметно дёрнулся. Сделала паузу. И в этот момент внутри меня что-то кольнуло. Воспоминание: ведь я… не подсказывала. Ни слова. Я просто делала. Интуитивно. Чувствовала. И вдруг эта мысль смутила меня. Я опустила взгляд — но не остановилась.

— Я хочу, чтобы ты тоже подсказал, — продолжила я, вновь глядя на него снизу вверх. — Что тебе нравится. Что чувствительно. Что бы ты хотел, чтобы я сделала.

Он покраснел. По-настоящему. Но глаза не отвёл. Только сглотнул.

— Ты… хочешь, чтобы я сказал?

— Конечно, — прошептала я, продолжая нежно скользить ладонью по всей длине его члена. — Я же стараюсь для тебя.

Он опустил взгляд, как будто собирался с мыслями, а затем заговорил — сначала тихо, неуверенно, но с каждой фразой всё яснее:

— Мне… нравилось… когда я сам… сначала гладил себя по стволу. Не сильно. Просто ладонью. Снизу вверх. Потом… немного задерживался у головки. Там очень… чувствительно. Особенно, если водить пальцем по краю… кругами…

Я не стала ждать — провела пальцем по влажной головке, медленно, нарисовав круг, затем надавила туда, где кожа казалась особенно тонкой и податливой.

Он выдохнул — коротко, прерывисто. Я улыбнулась.

— Так?

— Да… да, именно…

— А дальше?

— Иногда я сжимал сильнее… ближе к концу. Двигался быстрее. Зависело от… настроения. А ещё… — он замолчал, как будто колебался.

Я лишь молча кивнула, поощряя.

— …когда ты брала меня в рот… — проговорил он, почти шёпотом, — …и втягивала… не глубоко, но с усилием… и язык… снизу… там очень чувствительно.

Я облизала губы, и, не отрываясь от его взгляда, провела языком вдоль нижней части ствола — от основания к самой головке. Он вздрогнул всем телом. Я повторила движение, медленнее. Затем осторожно обхватила его губами, неглубоко, но втянула воздух, создавая нежное давление. Его колени чуть подогнулись, и он задышал чаще.

Я отстранилась.

— Так?

Он кивнул, слишком быстро. Почти дрожащий.

— И ещё… — пробормотал он, — когда ты просто смотришь… снизу… вот так… с этими глазами… это… сводит с ума.

Я усмехнулась. Уже не мягко, а почти хищно.

— Тогда смотри внимательно.

И я продолжила — медленно, внимательно, как будто штудировала тайный текст пальцами. Сжимала и отпускала. Проводила ногтем по пульсирующей венке, вспоминая, как он вздрагивал тогда. Обвивала губами головку и втягивала воздух — с тем самым усилием, о котором он говорил. Ласкала языком низ — плавно, нежно, с влажным вниманием. И, когда он начинал тяжело дышать, когда пальцы его метались в воздухе, не зная, куда приткнуться, — я лишь поднимала взгляд. Снизу вверх. Прямо в его глаза. Смотрела, не останавливаясь, чувствуя, как от этого он дрожит сильнее.

Я делала это не из алчности, не из страсти. А потому что училась. Потому что он доверил мне это. Потому что я могла.

Я обхватила его плоть снова — с тем самым ощущением во власти, которое так сильно щекотало во мне нечто большее, чем возбуждение. Это было чувство контроля, восхищения и странного внутреннего ликования: я держала его — не просто тело, а весь его мир — у себя на ладони. Горячий, пульсирующий, живой. Он дрожал от моего прикосновения, и это дрожание отзывалось у меня где-то в животе, тонкой волной, уходящей всё ниже, всё глубже.

Я сжала член чуть крепче, медленно провела пальцами вниз по стволу, прочерчивая вену, потом вверх — к головке, влажной, гладкой, чуть блестящей от наших игр. Провела ногтем — еле касаясь, чувствуя, как он вздрагивает от этого точечного раздражения, почти как током. Мне нравилось видеть, как это действует. Нравилось изучать. Он был таким отзывчивым… таким чутким.

Я наклонилась и обвила губами его головку — неглубоко, медленно, будто пробуя на вкус. И правда пробовала. Сладковатая влага касалась языка, и я неосознанно застонала. Это было не просто возбуждение, не просто похоть. Это было любопытство, превращающееся в наслаждение. Вкус. Тепло. Текстура. Язык касался его нижней стороны, вдоль венки, я чувствовала каждый изгиб, каждый рельеф, и это было удивительно приятно. Не только ему. Мне тоже. Я словно входила в его ощущения, считывала их телом.

Интересно… каково это — знать, что твой член вот так держат, вот так чувствуют, вот так изучают? — я задумывалась, продолжая движение губами. — Каково это — доверить себя полностью, стать центром чужого внимания, быть игрушкой, но не в уничижительном смысле, а как что-то ценное, что берут в руки с трепетом?

Я слегка всосала головку, создавая мягкое давление, и почувствовала, как он дёрнулся. Внутри меня отозвалось тёплой волной — мне это нравилось. Нравилось вызывать такие реакции. Быть той, кто доводит до грани. И при этом — не терять себя, не растворяться в жажде, а наоборот, крепче стоять на ногах. Владея моментом. Владея собой. Им.

Марк тяжело дышал, его пальцы дрожали в воздухе, будто он искал, за что ухватиться. Я подняла взгляд на него, не прерывая движений, и увидела, как его губы приоткрылись, как он смотрит на меня с этим невозможным выражением: смесью восторга, обожания и тихой паники.

— Курай… — снова прошептал он. Этот звук прошёл сквозь мою грудь до самого низа живота, тонким импульсом, вызывая дрожь в бёдрах. Я снова облизала его, не спеша, у самой чувствительной точки, и прошептала:

— Хороший мальчик, Марк… Продолжай. Говори. Я сделаю всё, что ты пожелаешь.

Он не ответил сразу. Только смотрел, захваченный, сбитый с толку, а я продолжала: брала его в рот чуть глубже, ласкала языком, скользила губами вверх-вниз, каждый раз играя с ритмом, как будто искала ту самую мелодию, которая доведёт его до грани.

Он шептал моё имя, и каждое его слово отзывалось внутри меня. Я не торопилась. Это не был акт страсти — это был почти обряд. Доверие. Исследование. Учёба.

Его рука коснулась моих волос — осторожно, чуть ли не извиняясь, и я вдруг поняла, что это прикосновение… приятно. Оно не требовало. Оно не командовало. Оно просто было. И это грело.

Я закрыла глаза и на мгновение просто сосредоточилась на ощущении. Его член во рту был плотным, гладким, тёплым, живым. Я чувствовала, как он пульсирует, как реагирует на каждый мой мягкий толчок, каждый круг языком, каждую паузу, когда я просто держала его в себе, позволяя ему прочувствовать мою влажность, мою податливость.

Я держу его между губами. И он трепещет, как будто боится сломаться. А я могу — если захочу — дразнить его часами. Или довести до безумия за минуту. Эта мысль вызвала у меня лёгкую, игривую усмешку.

— Мне нравится, когда ты… — он начал, и я тут же подняла взгляд, не прерывая ласк. — …когда ты давишь губами на головку. И когда язык… там, снизу… — он сглотнул, словно смущаясь, — …по венке… нежно, но точно…

Я не ответила. Просто послушно сделала именно это. Внимательно. С любовью к ощущению, к его реакции. Он застонал, сдавленно, и я сжала его бедро, чтобы напомнить: я тут. Я рядом. Я держу ритм.

Он не просил больше. Но я видела — он уже близко. Его дыхание стало прерывистым, тело — натянутое, как струна. И вдруг внутри меня — не знаю, почему — родилось озорство. Желание чуть-чуть пошалить. Не из жестокости. А чтобы запомнилось. Чтобы закрепилось.

Я поднялась. Не спеша. Словно давая ему почувствовать отсутствие моей ласки — и жажду возвращения. Его член всё ещё пульсировал в моей руке. Я придвинулась ближе, позволив своим губам найти его в поцелуе. Нежном, неожиданном, мягком. Его руки опустились мне на талию, и я не отстранилась.

Я веду. Он — за мной. Он дышит мной. И это… ох, это красиво.

И пока мы целовались, моя рука двигалась вновь — вверх-вниз, поглаживая, сжимая. Я подвела его головку к себе — к своей влажной, открытой плоти. Провела по губкам, вверх, вниз. Чуть прижалась. Он ахнул. Его дрожь передалась мне. Внутри меня всё снова запылало, но не страстью, а ощущением силы. Власти. Выбора.

Я пущу его внутрь — но не прямо сейчас. Сейчас я хочу, чтобы он почувствовал, как это возможно. Как это близко. И как это — недоступно.

Головка скользнула между моими губками. Я обхватила её, чуть приоткрывшись, едва позволив ему войти. Не больше, чем на дыхание. Он застонал — и в этот момент всё произошло.

Я почувствовала первый рывок, тёплый, обжигающий — как удар страсти прямо в сердце. Его сперма вырвалась наружу, капли ударили в мой вход, разбрызгались по лобку, по внутренним сторонам бёдер. Я чуть подалась вперёд, принимая всё — как поток, как признание, как дань.

Он кончил на меня. Не просто в воздух. Не на живот. А прямо туда, где мог бы быть. Где я его почти впустила. И это… так интимно. Так правильно.

Я прикусила губу и улыбнулась. Не от похоти. От восторга. От вкуса момента. От того, как это было живо, настоящe. Он — дрожащий, ошеломлённый, открытый. Я — принимающая, сильная, ведущая. Без слов. Без обещаний. Только мы. Только сейчас.

Я держала его, пока он трепетал, пока последние капли стекали по его стволу, касаясь моей ладони. Моё тело было влажным — не только от воды. И только тогда, когда волна схлынула, я подняла взгляд.

Лисса.

Она стояла в дверях, с телефоном на уровне глаз, глаза сияли, губы тронула ехидная улыбка.

— Память на века, — прокомментировала она.

— Лисса! — выдохнула я, наполовину в ужасе, наполовину в восхищении.

— Ты прекрасна, Кири. А выражение лица Марка… — она рассмеялась. — Просто шедевр!

Я оглянулась на Марка. Он не мог вымолвить ни слова. Просто стоял, раскрасневшийся, ошеломлённый. Я вдруг почувствовала, как внутри меня растёт что-то… не смущение. А смех. Чистый, звонкий, разряжённый.

И в этот момент я поняла — это был конец. Прекрасный, абсурдный, чудесный финал этого безумного дня. И я ни о чём не жалела.