В возрасте восемнадцати лет Иван ощутил внезапный и мощный прилив новых чувств. Непонятно, гормоны ли так бушевали, или что-то ещё, но мир, который до этого казался простым и понятным, вдруг перевернулся. Всё вокруг заиграло новыми, незнакомыми красками и ощущениями. Юношеская энергия бурлила в каждой клеточке его существа, заставляя смотреть на всё и всех совершенно по-новому.

Даже на мать он стал смотреть иначе. Прежний образ заботливой родительницы, воплощения безусловной любви, словно поблек. Он начал видеть в ней женщину, привлекательную, бесконечно одинокую, с оттенком грусти в глазах. Иван всё больше уходил в себя, погружаясь в смелые эротические фантазии, связанные с ней, которые вызывали у него сложное, волнующее чувство и приятное томление во всём теле.

Это новое восприятие матери смущало его. Он чувствовал себя виноватым за то, что его фантазии принимали такой оборот.

Ведь она его мать! Но он ничего не мог с собой поделать.

Он ловил себя на том, что смотрит на неё дольше обычного, задерживая взгляд на её волосах, замечая нити седины, пробивающиеся сквозь каштановые локоны. Смотрит на её пышную грудь, широкие бёдра, массивную попу, ноги, любуется её красивой фигурой, немного полноватой, но очень привлекательной и женственной. Раньше он просто не замечал этого, а теперь это его влекло и возбуждало. Он чувствовал к матери притяжение, необыкновенный прилив нежности и. ... сексуального желания.

Он боялся себе признаться в этом, но это было так.

Мария... Даже её имя теперь звучало для него по-другому, вызывая трепет. Он повторял его про себя, смакуя каждый слог, чувствуя приятное волнение, словно предвкушение чего-то важного и долгожданного. Оно отзывалось в его сердце, заставляя его биться чаще, неровно, как у подростка, впервые влюбившегося. Оно возбуждало, будоражило воображение, и ему хотелось повторять его снова и снова, как заклинание, как самое прекрасное слово на свете. Он не понимал, что именно так его трогает, но чувствовал только одно, Мария стала для него чем-то большим, чем просто мать.

Он старался переключать своё внимание на что-то другое, но у него не получалось. Как только мать появлялась в поле его зрения, всё возвращались на круги своя, навязчиво и неотступно.

Эротические фантазии, в которых она была главной героиней, манили своей сладостью, пикантностью и одновременно пугали своей греховностью. Каждая мысль о ней вызывала в нём возбуждение, которое он не мог ни объяснить, ни подавить. В этих фантазиях размывались границы дозволенного, а желания обретали плоть.

Иван чувствовал, что мысленно переступает невидимую запретную черту, разделяющую сына и мать. Каждое прикосновение матери, даже самое невинное, вызывало у него внутренний трепет, смущение и... напряжение члена. Он боялся выдать себя этим. Боялся, что она может заметить его сильную эрекцию, и что будет тогда, он не знал.

Нередко он ловил себя на мысли, что хочет воплотить свои фантазии в реальность, но тут, же одёргивал себя, понимая, что это безумие. Но мысли не утихали. Они продолжали нарастать, как снежный ком, с каждым днём, с каждой новой фантазией, заполняли его сознание.

Он был пленником своих желаний, заложником своего разыгравшегося воображения.

Однажды уединившись в ванной и фантазируя о матери, он не смог сдержаться и вытащив из штанов свой твёрдый от мощной эрекции член, начал яростно мастурбировать. Он грешил этим и раньше, но сейчас он представлял себе её образ, который стоял перед глазами. Он думал о ней, совершая резкие и ритмичные движения рукой, зажав в кулаке свой неимоверно возбуждённый орган.

В воспалённом мозгу, проносились эротические сцены. Он смаковал каждую деталь, каждую мелочь, наслаждаясь ею с болезненной, почти извращённой страстью. В этих ярких фантазиях он видел себя рядом с ней. Не просто рядом, а в объятиях, крепких, жадных, полных обещаний и тайны. Эти мимолетные видения дарили ему мгновения неземного счастья, и что самое удивительное, они придавали ему какую-то странную, но ощутимую уверенность.

Разрядка, с обильным извержением спермы, неизбежно накрыла его с головой.

Чувство стыда и ещё какой-то неловкости охватило его, но это длилось недолго, вскоре он снова стал думать о ней, испытывая неподдельное возбуждение.

В то же время, Иван не мог не замечать, как мать, казалось, тоже изменилась. Она стала чаще краситься, надевать более облегающую одежду, словно пытаясь вернуть себе молодость и привлекательность. Он видел, как она подбирает украшения, как тщательно расчёсывает волосы перед зеркалом, как ухаживает за собой. Иван ловил себя на мысли, что она делает это для него, чтобы понравиться ему. Раньше он просто не думал об этом, поглощённый своими подростковыми проблемами и переживаниями, но теперь такие мысли всё чаще закрадывались в его голову и возбуждали, разжигая в нём неясное, но настойчивое либидо.

Теперь каждая мелочь бросалась в глаза.

Когда она проходила мимо, он чувствовал её запах, смесь домашнего уюта и чего-то неуловимо женственного, что сводило его с ума.

Ночью он долго не мог уснуть, ворочаясь в постели и пытаясь отогнать навязчивые мысли о ней, которые всегда, заканчивались мастурбацией.

Образ матери преследовал его везде и всюду. Это было, как наваждение, как запретный плод, который манил его своей спелой сладостью. Внутри него бушевал ураган.

Он начал искать оправдания своим чувствам.

— Она ещё молода, ей всего 43 года, - думал он, - Она заслуживает счастья и любви, как и любая другая женщина.

Он находил какое-то странное утешение в этих мыслях, словно пытаясь убедить себя, что его влечение было чем-то большим, чем просто низменная похоть, чтобы прикрыть банальное желание и непристойную реальность.

Он понимал, что дальше так продолжаться не может, что ему необходимо что-то предпринять. Он должен был найти выход из этого лабиринта запретных желаний.

Но как? Куда бежать от самого себя, от своих собственных мыслей?

Однажды вечером, когда мать готовила ужин, Иван зашёл на кухню. Мария стояла у плиты в лёгком домашнем халате, соблазнительно обрисовывающем её фигуру. Запах еды смешивался с ароматом её женственности, создавая опьяняющий шлейф, который заставил его сердце биться чаще. Иван почувствовал, как кровь прилила к его лицу.

— Что-то случилось, сынок? - спросила мать, обернувшись к нему.

Её голос звучал мягко и непринуждённо.

Иван молчал, не в силах вымолвить ни слова. Он смотрел на неё, как заколдованный, и не мог отвести взгляд.

— Ты какой-то странный в последнее время, - продолжила она. - Что-то тебя беспокоит?

Иван почувствовал, что больше не может сдерживаться. Слова так и рвались наружу, и, казалось, ничто не могло их остановить.

— Мама, я... я не знаю, что со мной происходит, - пробормотал он, опустив глаза.

— Расскажи мне, - сказала она, подойдя к нему ближе и взяв его за руку. - Я всегда выслушаю тебя.

Её глаза были полны нежности. Он увидел в них отражение своих собственных чувств, своих собственных сомнений и страхов.

— Мам, - прошептал он, его голос дрогнул и оборвался.

Он не знал, как сказать.

Он хотел признаться ей во всём, рассказать о своих чувствах, о своём сексуальном влечении к ней, как к женщине, но он боялся её реакции, боялся её отторжения, боялся разрушить всё, что между ними было. Боялся, что она оттолкнёт и возненавидит его.

Мария слегка улыбнулась, и эта улыбка пронзила его сердце.

— Что, сынок? - спросила она мягко, - Расскажи мне, что случилось?

— Я боюсь, ты не поймёшь меня.

— Почему ты так думаешь?

Иван молчал, борясь с собой. Он знал, что сейчас наступил момент истины. Он должен был рассказать ей правду, какой бы ужасной она ни была.

— Говори, я пойму тебя.

Голос матери был тихим и ласковым, внушая доверие, поощряя к дальнейшему разговору.

— Мам, я люблю тебя.

Иван посмотрел ей в глаза.

Это были простые слова, но они были наполнены глубоким смыслом. Это была обычная любовь сына к матери, но в ней было что-то ещё, чего он не мог выразить словами.

— Я тоже тебя люблю, сынок, - сказала она.

Её взгляд был полон нежности и понимания.

— Но мам.... Это ещё не всё....

— Я слушаю тебя, родной.

— Я... я думаю о тебе... Не как о маме, - наконец выдавил он из себя, чувствуя, как его щёки заливаются краской.

Мария пристально смотрела на сына, словно пытаясь понять, что он сказал.

— Что ты имеешь в виду? - спросила она, тихим голосом.

Иван не мог больше смотреть ей в глаза. Он смущённо отвернулся и уставился в окно.

— Я... я не знаю, как это объяснить, - сказал он, - Просто... я вижу в тебе женщину. ...

Он сделал паузу, ожидая какой-то реакции, но мать молчала, внимательно глядя на него.

— Думаю о тебе, как о женщине.... Хочу тебя, как женщину. .. И это... это сводит меня с ума.

Он рассказал матери о своих чувствах, о своих фантазиях, желаниях и даже о том, как мастурбирует, думая о ней. В его голосе звучала искренность, даже отчаяние. Не скрывая ничего, он выкладывал перед ней свою душу.

— Я знаю, что это неправильно.... Я не должен так думать и такое чувствовать к тебе, к моей маме, но я ничего не могу с собой поделать, - заключил он.

Мария слушала не перебивая. Она смотрела на него с любопытством, не осуждая, но и не поощряя.

Он ожидал, что она закричит, ударит его или вышвырнет вон, но она хранила молчание.

— Сынок, я хорошо понимаю тебя, - наконец, сказала она, - Ты взрослеешь, и в тебе просыпаются новые чувства.

Её голос по-прежнему был тихим и ласковым, словно мягкое прикосновение. Она подошла ближе к сыну и заглянула ему в глаза.

— Знаешь, родной, - продолжила она, - Я испытываю к тебе те же чувства.

В её взгляде Иван увидел что-то такое, доселе неизвестное. В глубине зрачков, за привычным материнским взглядом, блеснул озорной огонёк, словно она делила с ним какую-то тайну.

Сердце Ивана бешено заколотилось. Он не мог поверить своим ушам.

Она испытывает те же чувства? Неужели это возможно? Неужели она, такая близкая и в то же время далёкая, осязаемая и недосягаемая, может чувствовать то же самое? Неужели она тоже испытывает эту бурю, как и он? Неужели она тоже хочет... этого?

В его голове пронеслись тысячи вопросов, но, ни один не мог вырваться наружу. Он боялся произнести это вслух. Он просто смотрел на мать, пытаясь прочитать ответ в её глазах.

В горле пересохло.

Иван сглотнул, пытаясь хоть как-то развязать язык, но слова застревали где-то глубоко внутри.

В глазах матери не было ни осуждения, ни удивления, только тепло и понимание. Словно она давно ждала этого момента, ждала, когда он, наконец, осмелится открыть ей свою душу. Иван медленно выдохнул, пытаясь успокоить, бешено колотящееся сердце. Он должен был что-то сказать, что-то спросить, но слова не находились.

— Я тоже знаю, что это неправильно, - продолжила она, - Но я не могу отрицать свои чувства. Ты стал таким взрослым, таким красивым и... сексуальным. ... Я также вижу в тебе не только сына, но и... - она замолчала, и после короткой паузы добавила, - И кое-кого ещё.

— Кого, мама?

Иван уставился на мать, ожидая ответа.

Она глубоко вздохнула, словно собираясь с духом для прыжка в бездну.

— Любовника, - выдохнула она.

— Правда, мама?

— Правда.

Иван обнял её, крепко прижал к себе. Он почувствовал тепло её тела, её запах, биение её сердца, которое эхом отдавалось в его собственной груди.

Она взяла его лицо в свои ладони, и прильнула губами к его губам в долгом, тягучем поцелуе.

Они целовались, как одержимые, не в силах насытиться друг другом. Каждый поцелуй был наполнен жаждой, как будто они оба долго брели по пустыне и наконец, нашли спасительный источник. Жаждой прикосновений, жаждой близости, жаждой утолить похоть, которая разгоралась между ними с каждой секундой. Это был не тот нежный, робкий поцелуй матери и сына, а страстный, требовательный, взасос, как целуются мужчина и женщина, как целуются пылкие влюблённые. Они не ограничивали себя в выражении своих чувств, как будто пытались раствориться друг в друге, забыть обо всём, что было раньше, и что будет после. В каждом слиянии губ, в каждом вздохе чувствовалось неутолимое желание, такое сильное, что, казалось, оно может сжечь дотла.

Наконец, Мария оторвалась от губ сына, её дыхание было прерывистым. Грудь тяжело вздымалась, и каждый вздох сопровождался лёгкой дрожью во всём теле.

— Пойдем в постель, - прошептала она, её голос дрожал, - Я хочу тебя.

— Я тоже хочу тебя, мама, - ответил Иван, таким же дрожащим голосом.

Держась за руки, они быстро направились в спальню..

Каждый взгляд, каждое прикосновение искрилось предвкушением половой близости. Дыхание участилось, движения стали порывистыми, почти нетерпеливыми. Они жадно срывали друг с друга одежду, небрежно бросая её на пол, стремясь, как можно быстрее избавиться от неё и утонуть в жарких объятиях друг друга. Желание обжигало изнутри, разгоняя кровь по венам с бешеной скоростью. Было невозможно думать о чём-то другом или сопротивляться этой непреодолимой потребности. Все чувства предельно обострились. Оставалось только поддаться этому безумному порыву, с головой окунуться в развратную волну инцеста, не думая о последствиях.

Иван почувствовал, как пальцы матери скользнули по его эрегированному члену, вызвав у него мурашки на коже. Сначала медленно и плавно, затем немного быстрее, её рука начала двигаться вверх и вниз, создавая волну приятных, волнующих ощущений. Она не торопилась, наслаждаясь процессом, а Иван, её прикосновениями. Под её пальцами он чувствовал, как пульсирует его ствол, как вздуваются вены. Новые ощущения захлестнули его. Это было совсем не то, что он испытывал, когда делал это сам. Гораздо глубже, острее, приятнее.

— Тебе нравится, как я это делаю? – прильнув ближе, почти неслышно прошептала Мария.

Её голос звучал тихо и ласково.

— Да, очень нравится, - ответил он, и в его голосе звучала искренность, полная желания.

Она продолжала дрочить его, совершая лёгкие движения рукой, нежно обхватывая твёрдый орган пальцами. Каждое её движение отдавалось волной тепла по всему телу. Иван чувствовал себя полностью во власти её рук, и это ощущение ему нравилось.

Он отвечал ей тем же, его руки мягко скользили по её телу. Это было не просто прикосновение, а скорее нежное исследование, словно он пытался понять её без слов. Он касался её с чуткостью и вниманием, будто изучал каждую линию, каждый изгиб её тела. Стремился познать каждый сантиметр, каждую выпуклость и впадинку, ведущие к самому сердцу её существа.

Его пальцы скользнули в открытую, тёплую и влажную половую щель матери, отыскав спелый бутон её клитора. Он почувствовал, как под его пальцами раскрывается и трепещет апофеоз её страсти. И в этом он увидел подтверждение и понимание того, что их чувства были взаимными, что она тоже стремилась к этому полному слиянию друг с другом.

Он не торопился, давая ей время привыкнуть к его прикосновениям, позволяя ей самой вести его по лабиринтам своих желаний. И в этом нежном исследовании, в этих прикосновениях, он видел начало их общей любви. Он чувствовал, как её тело откликается, как лёгкая дрожь пробегает по нему. Его пальцы улавливали малейшие изменения в её настроении, в её дыхании, в её сердцебиении. Он чувствовал, как она расслабляется и раскрывается перед ним, как доверяет ему себя без остатка.

Дыхание Марии сбилось, превратившись в короткие, прерывистые вздохи. Она чувствовала, что теряет всякий самоконтроль.

— Возьми меня, - прошептала она, не в силах сдерживаться, - Трахни меня

Слова вырвались из её уст, как будто она, наконец, решилась на то, что долго прятала в глубине души.

Сердце Ивана бешено колотилось, отбивая неровный ритм в оглушающей тишине комнаты. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу, а в горле пересохло.

— Возьми. .... Трахни...

Эхо этих слов продолжало звучать в его голове, размывая границы между реальностью и фантазией.

Они упали на кровать, как два магнита, притянутые друг к другу с непреодолимой силой. Их руки и ноги переплелись в едином порыве, ища близости и тепла. Поцелуй вспыхнул мгновенно, глубокий и требовательный. Слова оказались лишними, ненужными. Вместо них звучали лишь тихие стоны и вздохи, безошибочно передающие всю глубину сексуального желания, которое росло с каждой секундой. Иван чувствовал, как сердце матери бьётся в унисон с его собственным сердцем, как два барабана, отбивающих ритм страсти. Он опустился ниже, оставляя влажные поцелуи на её шее, плечах, груди, животе и ниже, чувствуя, как она вздрагивает в его руках. Мария отвечала на его ласки, запустив пальцы в его волосы, направляя его ещё ниже, подталкивая к своему лону, желая большего. Её тело извивалось, подчиняясь его прикосновениям. Она чувствовала, как его дыхание становится всё более прерывистым, как его руки дрожат от желания.

Он спустился ещё ниже, целуя её живот, бедра и холм любви. Его губы оставляли за собой дорожку огня, заставляя её тело трепетать. Он чувствовал себя опьянённым её запахом, её теплом, её близостью. Его язык неистово метался в её промежности, облизывая всё, что под него попадало. Иван исследовал языком, каждую складочку, каждый уголок её вагины, наслаждаясь её вкусным ароматом, и когда она была готова, когда её тело тряслось от предвкушения, вошёл в неё.

Он вошёл медленно, нависнув сверху, поддерживая себя на руках, и Мария застонала от удовольствия. У неё перехватило дыхание. Она чувствовала себя самой желанной женщиной на свете. Они двигались навстречу друг другу. С каждым толчком страсть росла, достигая своего пика.

Мария чувствовала, как её разум затуманивается, как все мысли исчезают, оставляя лишь одно, желание быть с сыном, чувствовать его, слиться с ним в одно целое. Её вагина слегка дрожала от вибрации, судорожно сжимая толстый упругий член, а по телу прокатывались ощущения абсолютного блаженства.

Движения Ивана были плавными, и размеренными. Он прижался к матери ещё ближе, ещё теснее, проталкивая свой член глубоко в её влагалище. Он больше не думал ни о чём, кроме этого сладкого ощущения от соития. Он старался доставить матери максимум удовольствия, чувствуя, как она отвечает ему каждым вздохом, каждым стоном и каждым движением навстречу. Его дыхание обжигало её кожу.

Он слышал, как в порыве экстаза, она шепчет его имя, словно заклинание.

— Ваня.... Ванечка.... Ванюша... миленький...

И каждое её слово проникает в его сердце, разжигая возбуждение ещё сильнее. Он чувствовал, как её тело напрягается и расслабляется под ним, как она отдаётся ему полностью, без остатка.

Кровать под ними мерно раскачивалась.

— Ещё, ещё... родненький, – в голос стонала мать, подбадривая сына, - Не щади меня, миленький.

Иван выкладывался полностью, не щадя ни себя, ни её. Он отдавал все силы, стараясь, как мог. Сильно вдавливая мать в матрас, трамбовал её под собой, вгоняя свой онемевший от сильного возбуждения член в её горячее и влажное лоно до самых яичек. Пот заливал ему глаза, но он не сбавлял темпа.

Это было больше, чем просто секс. Это было слияние душ, это было откровение, подтверждение того, что они созданы друг для друга.

Когда кульминация достигла своего апогея, они оба закричали от удовольствия. Их тела содрогались в конвульсиях, а затем медленно расслабились. В этот момент не было ничего, кроме них двоих. Кроме этого ощущения невероятного блаженства. Кроме этой любви, которая переполняла их обоих. Они были единым целым, двумя половинками одного целого, слившимися в экстазе.

Они лежали, тяжело дыша, прижавшись, друг к другу, словно боялись потерять эту связь. Приподнявшись на локте, Иван посмотрел в глаза матери, в которых увидел удовлетворение. Он провёл пальцем по её щеке, чувствуя, подушечкой мягкую кожу.

Мать притянула его к себе, обняв и прижавшись к нему всем телом. В этот момент она знала, что нашла своё счастье. Она нашла его в объятиях сына, в его любви, в его страсти. И она никогда не отпустит его.

— Спасибо, сынок, - прошептала она, и эти слова прозвучали, как признание, как благодарность за что-то большее, чем просто физическое удовлетворение.

Она никогда не чувствовала себя настолько живой, настолько желанной. Иван пробудил в ней такие чувства, о которых она даже не подозревала.

В комнате пахло потом, желанием, сексом и их общей тайной.

Они знали, что эта близость навсегда изменила их отношения. Они переступили черту табу, за которой не было возврата к их прежней жизни.

Запретная сладость инцеста опьяняла их, как крепкое вино, затуманивая разум, отметая все предостережения, стирая границы и правила.

Теперь, когда вкус был познан, они не могли его забыть, он жил в них. Невозможно было забыть это ощущение, терпкое, сладкое, пьянящее. Оно преследовало их, манило и требовало повторения.

Они тонули в этом запретном счастье, наслаждаясь каждым украденным мгновением, и готовы были рискнуть всем, лишь бы не потерять этот вкус, эту связь, эту любовь.

Они знали, что это неправильно, но не могли остановиться. Притяжение было слишком велико. Без этой любви, их жизнь казалась бы пустой и бессмысленной.

И этого было достаточно. Достаточно, чтобы игнорировать осуждение, достаточно, чтобы пренебречь последствиями, достаточно, чтобы продолжать, несмотря ни на что.

Иногда, в моменты тишины, когда страсть утихала, в их глазах мелькала тень сомнения.

Но стоило им снова коснуться друг друга, и все сомнения рассеивались, словно дым. Они снова погружались в этот омут, в эту сладостную бездну, где правили только они и их любовь.

Они были похожи на двух мотыльков, летящих на огонь. Знали, что сгорят, но не могли устоять перед его манящим светом. И в этом безумном полёте, в этом отчаянном стремлении друг к другу, они находили своё единственное, пусть и порочное счастье.

Счастье, которое было запретным, греховным, но таким желанным и необходимым, как воздух для жизни.