Глава первая: Первый взгляд

Дождь начался внезапно.

Эва стояла под аркой гуманитарного корпуса, прижимая книги к груди. Мелкая морось за минуты превратилась в ливень. Её длинные тёмные волосы, обычно идеально завитые, пушились вокруг лица. Она не двигалась. Ей нравился дождь. Он заставлял мир замереть, а сегодня ей нужна была тишина.

Внутри десяток студентов спешили на занятия, смеялись, болтали, делились кофе. Эва наблюдала за ними, словно призрак за живыми. Она научилась притворяться. Улыбаться по сигналу. Кивать. Смеяться вовремя. Но внутри была тихим хаосом. Двадцать два года, и она была абсолютно, глубоко одинока.

Её родители, международные бизнес-консультанты, вечно отсутствовали. Она росла в тишине и пустых комнатах, среди горничных и редких звонков из экзотических городов. Единственный ребёнок. Красивая. Умная. Тихая. Девушка, которую не замечали, пока она не проходила мимо — и тогда замечали. Но Эва никого не подпускала близко. Не было нужды. Пока не появился он.

Звук шагов нарушил её покой.

Она обернулась.

И увидела его.

Он не промок, как она — стоял под большим чёрным зонтом, в идеально скроенном угольном пальто и аккуратно завязанном шарфе. Резкие скулы, щетина на подбородке, глаза, которые видели слишком много. Лет тридцать два, пожалуй. Утончённый. Сдержанный. Не похож на мальчишек с её курсов, которые слишком старались казаться мужчинами.

Их взгляды встретились.

И что-то сдвинулось.

Он остановился. На миг. Достаточно, чтобы воздух между ними сгустился. Достаточно, чтобы Эва почувствовала, как пульс пропустил удар.

Он моргнул, откашлялся и вежливо кивнул. — Ты, должно быть, замёрзла.

Она молчала.

Потому что горло сжалось, живот ухнул, и впервые за годы она что-то почувствовала.

— Заходи, — сказал он, проходя мимо и придерживая дверь. Его голос был тёплым, но твёрдым. Не кокетливым. Не заинтересованным. Просто добрым. Профессиональным.

Но Эва… Эва уже закрутилась в спирали.

Она вошла. Достаточно близко, чтобы уловить его одеколон — тонкий, дорогой. Её плечо коснулось его груди, и он не отстранился достаточно быстро.

Дверь закрылась за ними.

Она повернулась. — Вы приглашённый профессор? — спросила она, голос мягче обычного.

Он посмотрел на неё с лёгкой улыбкой, не доходящей до глаз. — Вообще-то… я начинаю преподавать здесь сегодня. Профессор Лэнгстон. Английская литература.

Её живот сжался.

Она училась на филолога.

— Я Эва, — сказала она. — Последний курс.

— Приятно познакомиться, — ответил он, и после паузы добавил: — Я женат.

Эва приподняла бровь, губы слегка изогнулись. — Это не часть представления.

— Нет, — медленно сказал он, — но иногда лучше прояснить сразу.

Она смотрела на него. Заметила, как дёрнулся его кадык, когда он сглотнул. Как крепко он сжал ремень портфеля.

Она увидела это. Колебание.

То, как он её заметил.

И как сильно он этого не хотел.

Глава вторая: Лекция

Первая пятничная лекция семестра. Аудитория гудела от болтовни, кофейного оживления и шелеста новых тетрадей. Эва сидела в третьем ряду — не слишком рьяно, не слишком равнодушно — скрестив ноги, рядом остывал карамельный макиато и лежал её блокнот.

Слева — Нина, высокая, острая на язык, самопровозглашённый «функциональный нигилист» в кожаной куртке поверх футболок с поэзией и легендарной саркастичностью. Её подводка могла резать стекло, а флирт с каждым не означал привязанности.

Справа — Келли, милая и солнечная, безнадёжный романтик с большим сердцем и коллекцией пастельных свитеров. Келли рисовала цветы на полях конспектов и плакала над монологами Шекспира.

А Эва? Эва сидела ровно посередине. Тихая ось между хаосом и покоем. С тёмными ресницами, безупречной кожей и непроницаемым выражением, она казалась собранной — пока не заглянешь в её глаза.

— Говорят, он новенький, — шепнула Келли, наклоняясь. — Перевёлся из Оксфорда, что ли. Женат. Я погуглила.

Нина фыркнула. — Конечно, ты погуглила. Скажи, он похож на профессора или на фантазию?

Келли только улыбнулась.

Дверь сбоку открылась.

И вошёл он.

Профессор Лэнгстон. Даниэль.

Эва невольно выпрямилась.

Чёрные брюки, облегающая голубая рубашка, рукава закатаны, обнажая сильные предплечья и часы на запястье. Волосы слегка растрёпаны. Он двигался, будто не заботясь, кто смотрит, но смотрели все.

Он положил кожаный портфель на стол и взглянул на аудиторию. Его взгляд скользнул по залу — и замер.

Прямо на ней.

Чуть дольше, чем нужно.

Эва это почувствовала. Заминку. Осознание. Ток в позвоночнике.

— Доброе утро, — сказал он, голос богатый и гладкий, как бархат, с чётким британским акцентом. — Я профессор Лэнгстон. В этом семестре мы будем изучать язык желания — от Шекспира до Уайльда, от Остин до Д. Х. Лоуренса. Интимность. Власть. Мораль. Вы удивитесь, как тонка грань между сдержанностью и хаосом.

Эва сглотнула.

Её бёдра инстинктивно сжались, пальцы стиснули ручку. Она не краснела. Никогда. Но кожа горела.

Он раздавал бумажные программы сам — ни один профессор так не делал.

Начал с верхнего ряда.

Келли толкнула её локтем. — Он такой красивый. Просто несправедливо.

Нина ухмыльнулась. — Похоже, ему самому нужна будет сдержанность.

Они рассмеялись. Эва — нет.

Он приближался, легко шагая по рядам, раздавая листы с тихим «спасибо» или «вот, держите», не задерживая взгляд. Не личное.

Пока не дошёл до их ряда.

Сначала Келли. — Вот, держите.

Потом Нина. — И тебе.

Затем —

Он посмотрел прямо на Эву.

Она медленно подняла руку за листом.

Их пальцы коснулись.

Едва.

Но это ударило, как искра в сухую траву.

Напряжение, жар. Эва втянула воздух — и он тоже. Почти незаметно, но она услышала. Увидела, как дрогнули его ресницы, челюсть слегка напряглась.

Его голос, тише теперь. — Мисс…

— Эва, — сказала она, горло пересохло.

Его взгляд скользнул к её губам. — Точно. Эва.

Он двинулся дальше — но слишком медленно. Будто тело не хотело уходить, хотя разум велел.

Келли тут же наклонилась. — Боже мой. Ты видела?

— Я почувствовала, — пробормотала Нина. — Это не просто бумага.

Эва смотрела на программу, будто та могла вспыхнуть.

Она не верила в мгновенные искры, о которых говорят.

До этого момента.

Потому что это лёгкое касание обожгло.

И, судя по напряжению в его плечах и тому, что он не смотрел на неё до конца лекции, она знала — он тоже это почувствовал.

Он боролся.

А она?

Она уже планировала следующий шаг.

Глава третья: Грань (перспектива Даниэля)

На то, чтобы её заметить, ушло меньше десяти минут.

Она сидела в третьем ряду, между кудрявой блондинкой в розовом свитере и ухмыляющейся брюнеткой, выглядевшей так, будто собирает неприятности, как трофеи. Но это была она — девушка посередине — заставила комнату накрениться.

Она не ёрзала. Не болтала. Сидела неподвижно, скрестив ноги, взгляд прикован. Словно не слушала его, а читала.

Даниэль раздавал программы сам. Бессмысленная, сентиментальная традиция. Ему нравилось это простое действие. Касание пальцев, шорох бумаги, студенты, бормочущие «спасибо». Человеческая часть работы, удерживающая его на земле.

Он не ожидал, что её пальцы будут как огонь.

Не ожидал встретить её глаза и забыть, что собирался сказать.

— Эва, — сказала она. Просто. Мягко.

И, видит Бог, он хотел услышать, как она шепчет это в темноте.

Он отступил, двинулся дальше, игнорируя тянущее чувство в животе. Женат. Профессор. На десять лет старше. Все возможные границы.

Утром он поцеловал жену в щёку, как всегда. Они не были идеальны — никогда не были — но были крепкими. Поддерживали друг друга. Партнёры. Не фейерверки, но тепло. Стабильность. Жизнь, которую он не имел права ставить под угрозу.

И всё же.

Когда в конце занятия он сказал: — Мне нужен волонтёр, чтобы помочь с дополнительными материалами — сканирование, сортировка, мелкое редактирование, ничего захватывающего, — он не ждал реакции.

Пока она не подняла руку.

Мгновенно. Без колебаний.

Он посмотрел на неё.

А она уже смотрела на него.

— Я могу помочь, профессор.

Её слова звучали как приглашение.

Вокруг её подруги обернулись — одна ухмылялась, другая удивлённо моргала — но взгляд Эвы не дрогнул.

Ему следовало отказать.

Выбрать другого.

Но он сказал лишь: — Хорошо, Эва. Мой кабинет. Понедельник. Три часа.

Позже тем вечером — дом Эвы

Дом был слишком тих.

Эва сбросила туфли у двери, бросила сумку на столик в прихожей. Эхо её шагов по мраморному полу звучало, будто она идёт по музею — полированному, дорогому, безжизненному.

Рояль в углу не играл годами. Столовая казалась постановочной. Последний «подарок» родителей — бутылка шампанского из Токио — стояла нераспечатанная. Их не было дома шесть недель. Может, семь. Она перестала считать.

— Mi corazón, ты дома, — раздался мягкий голос из кухни.

Эва улыбнулась.

Там, в выцветшем фартуке и удобных тапочках, стояла Мария, их домработница с детства Эвы. Мария пережила с ней все лихорадки, разбитые сердца и забытые родителями дни рождения. Она была не просто прислугой. Единственным человеком, замечавшим, когда Эва не ела, не улыбалась, не говорила.

— Ты не доела обед, — сказала Мария, прижав тёплую ладонь к её щеке. — Худеешь, когда грустишь.

— Я не грущу, — ответила Эва, прижимаясь к её руке.

— Ты становишься тише, когда грустишь. Я знаю твои молчания.

Мария подала тарелку — суп с лапшой и свежий хлеб. Эва взяла без возражений и села за кухонный остров.

— Сегодня я встретила кое-кого, — пробормотала она, жуя.

Мария посмотрела, помешивая на плите. — Парня?

Эва чуть улыбнулась. — Мужчину. Моего профессора.

Глаза Марии сузились, руки замерли. — Это звучит опасно.

— Он… другой. Сдержанный. Осторожный. Но я видела. Как он на меня смотрел. Будто знал, что не должен.

— И что ты сделала?

— Я подняла руку.

Мария вернулась к кастрюле, вздохнув и пробормотав что-то по-испански, чего Эва притворилась не слышать.

После ужина Эва стояла у окна, выключив свет, глядя на мир внизу. Она обняла себя руками.

Ей ничего не нужно.

Она выживала одна так долго.

Но она хотела чего-то. Кого-то.

Кого-то, кто видел её, а не ту, кого она играла для мира.

И сегодня, на один захватывающий дух момент, он увидел.

Глава четвёртая: Часы приёма

Понедельник тянулся медленно.

Даниэль твердил себе, что это обычная встреча. Просто студентка, предложившая помощь. Ничего необычного, ничего неуместного.

Но весь уик-энд он думал о том, как её губы произнесли его имя. Как она не моргнула, когда он пытался дистанцироваться.

И вот — 15:02 — раздался мягкий стук.

Он сглотнул и встал.

— Входите, — сказал он, голос чуть слишком ровный.

Дверь скрипнула, и вот она.

Эва.

Волосы небрежно за уши, голубая блузка заправлена в тёмные джинсы, простые золотые серёжки. Без макияжа, почти. Ей не нужно. Она была той красотой, от которой забываешь, что хотел сказать.

— Привет, — тихо сказала она. — Я опоздала?

— Нет. — Он отступил. — Вовремя. Заходи.

Она прошла мимо, её парфюм едва уловим — цитрус и что-то цветочное. Она не оглядывала комнату, как другие студенты. Прямо к столу, скрестив руки.

— Итак, — сказала она. — С чем нужна помощь?

Боже, помоги.

Со всем.

— Начнём с простого, — сказал он, подходя к шкафу. — У меня есть старые отсканированные статьи, которые надо отсортировать по темам и датам. Рукописные заметки из Оксфорда, которые я не архивировал. Дам полный доступ к папке на общем диске.

Она взяла флешку, которую он протянул. Их пальцы не коснулись, но момент всё равно затянулся.

— Хорошо, — сказала она, садясь за маленький стол в углу. — Организация — это моё.

— Я буду за столом, — сказал он. — Спрашивай, если что-то неясно.

Первые пятнадцать минут — только стук клавиш и шелест бумаг. Даниэль пытался сосредоточиться. Притворялся, что это обычное взаимодействие.

Это не так.

Совсем.

Он то и дело смотрел на неё. Как она прикусывает губу, читая. Как скрещивает и расплетает ноги, не осознавая — или очень осознавая — эффект.

— Профессор Лэнгстон?

Её голос заставил его мгновенно поднять взгляд. — Да?

Она склонила голову. — Почему вы выбрали меня?

Он моргнул. — Что ты имеешь в виду?

— Для помощницы. Вы могли выбрать любого.

Он замешкался.

— Ты вызвалась первой.

Её глаза сузились, на губах заиграла улыбка. — И всё?

Даниэль медленно встал, отодвинувшись от стола, нуждаясь в дистанции, но почему-то двигаясь ближе.

— Ты умная, — сказал он. — Сосредоточенная. Зрелая. Я предположил, что ты справишься с конфиденциальностью.

— Конфиденциальность, — повторила она. — Интересное слово.

— Важное.

Она откинулась в кресле, разглядывая его. — Вы очень осторожны со словами.

— Приходится.

— Из-за меня?

Челюсть Даниэля напряглась. Он отвёл взгляд. — Из-за всего.

Молчание окутало их, как дым.

— На занятии вы смотрели на меня, будто уже знали, — сказала она.

— Не знал.

— Но вы что-то почувствовали.

Его глаза приковались к её. Она играла с огнём, и знала это.

— Я не веду такие разговоры со студентами, — тихо сказал он.

— Это не «нет».

Он смотрел на неё. Руки сжались в кулаки.

— Закончи с папкой, — сказал он. — Поздно.

Но она не двинулась. Только улыбнулась — тихо, понимающе.

— Увидимся в следующий понедельник, профессор Лэнгстон.

И ушла.

Дверь щёлкнула за ней.

Даниэль выдохнул — медленно, дрожа, будто сдерживал дыхание всё время.

Он был в беде.

Глава пятая: Взгляд

Солнце вышло, и кампусное кафе ожило. Студенты сидели под выцветшими зонтами, смеялись над холодными латте, учебники раскрыты скорее для декорации.

Эва сидела между Келли и Ниной за их обычным уличным столиком, лениво помешивая напиток. Утро она молчала.

— Клянусь, — говорила Келли, — если Лэнгстон ещё раз прочтёт отрывок из Любовника леди Чаттерлей этим голосом, я упаду в обморок.

Нина ухмыльнулась над эспрессо. — Он точно знает, что делает. Этот мужчина может сделать налоговую декларацию прелюдией.

Эва слегка улыбнулась, не поднимая глаз от кофе.

Келли прищурилась. — Ладно. Выкладывай. Ты неделю странная.

— Я всегда странная, — легко ответила Эва.

— Нет, — сказала Нина. — Ты всегда загадочная. Это иное. Ты… отвлечённая.

Келли кивнула. — Ты вздрогнула, когда он вчера прошёл мимо нашего ряда. Ты. Королева самообладания.

— Может, она влюбилась, — поддразнила Нина с притворной невинностью.

— Я не…

Эва замолчала, когда дверь кафе открылась.

Даниэль Лэнгстон вошёл в чёрных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, с кожаным блокнотом, заказывая что-то у стойки, не видя их.

Келли и Нина посмотрели на Эву.

— Скажи, что ты не, — шепнула Нина.

— Я ничего не сделала, — прошипела Эва.

Её голос был резким, но осанка выдала. Напряжение. Трещина в спокойствии.

Келли пошутила про последний провал Нины на Tinder — что-то нелепое с фокусником, дешёвым вином и хомяком. Эва рассмеялась — неожиданно, ярко.

Даниэль обернулся.

Её смех прорезал шум, и его голова тут же поднялась.

Их взгляды встретились через кафе.

И ни один не отвёл глаз.

Между ними повисла тишина. Её губы слегка разомкнулись. Его пальцы замерли на чашке.

Нина и Келли посмотрели на него, на неё и обратно.

— Боже мой, — пробормотала Нина.

Келли резко шепнула: — Эва.

Но Эва не слышала.

Пока телефон не завибрировал в её руке.

Она опустила взгляд.

Мама: Рейс отменён. Мы с отцом не вернёмся на этой неделе. Может, на следующей. Позвоню.

Папа: Прости, милая. Дела. Люблю.

Эва смотрела на экран. Слова расплылись. Горло сжалось.

Она быстро моргнула и сунула телефон в сумку, вставая слишком резко.

— Мне… надо идти, — быстро сказала она.

— Эва? — Келли потянулась. — Что случилось?

— Я в порядке, — сказала она, но голос дрогнул. Она развернулась и пошла быстро, опустив голову, сердце колотилось. Не здесь. Не перед ними.

Даниэль смотрел, как она уходит. Каждый мускул напряжён.

Он не должен.

Не мог.

Но когда она скрылась за углом, он уже шёл.

Оставив кофе.

И последовал за ней.

Глава шестая: Ещё немного

Он нашёл её за научным корпусом.

Она стояла под навесом у запасного выхода, вне солнца, обнимая себя, будто мир стал слишком громким. Её плечи дрожали, она изо всех сил старалась держаться.

Даниэль не думал.

Просто двинулся.

— Эва, — тихо сказал он.

Она обернулась, вздрогнув, глаза широко раскрыты и уже блестят.

— Профессор… — начала она, быстро отводя взгляд, вытирая под глазами дрожащими пальцами. — Я в порядке. Всё нормально.

— Ты не в порядке, — сказал он тихо, но твёрдо. — Не говори так.

— Не хочу, чтобы вы видели меня такой, — прошептала она, пытаясь рассмеяться, но получилось шатко, надломленно. — Это жалко.

Он шагнул вперёд и мягко положил руку ей на плечо, направляя, пока её спина не коснулась прохладной кирпичной стены. Не властно — достаточно, чтобы поддержать.

— Эва, — снова пробормотал он.

Её глаза приковались к его, широкие и влажные, и затем —

Она сломалась.

С тихим, сдавленным всхлипом она схватила его рубашку и уткнулась лицом в его грудь. Он тут же поймал её, обняв инстинктивно. Её тело дрожало, слёзы шли тихо, затем глубже, разрывая.

— Простите, — шептала она в него. — Простите… я не хотела.

— Не извиняйся, — сказал он, голос теперь хриплый. — Не надо.

Он держал её близко, одна рука защитно распласталась на её спине, другая обнимала затылок. Её щека прижималась к его груди, где сердце билось сильно и быстро.

— Они обещали приехать, — шептала она. — Я ждала весь уик-энд. Приготовила ужин вчера и просто… оставила на столе. Знала, что не приедут. Знала. Но всё равно ждала. Как глупая девчонка.

Его челюсть сжалась. — Ты не глупая.

— Я ненавижу, как пусто в доме. Ненавижу тишину. Иногда сижу в коридоре, чтобы слышать эхо своего дыхания. Это не безумие?

— Нет, — сказал он. — Это не так.

Она отстранилась ровно настолько, чтобы посмотреть на него — глаза красные, щёки влажные, губы разомкнуты — и вдруг пространства между ними не стало. Его руки всё ещё вокруг, рубашка смята её хваткой, их тела почти вплотную.

Она почувствовала перемену раньше него.

Его грудь сжалась, мускулы напряглись, взгляд метнулся к её рту — затем прочь, будто стыдясь.

— Мне нужно отстраниться, — пробормотал он, задыхаясь.

— Знаю, — шепнула она.

Но её руки не разжались. Она снова прислонилась лбом к его груди, едва касаясь.

— Ещё немного, — выдохнула она. — Пожалуйста.

Он замер.

А затем его руки слегка сжали её.

Ещё немного.

Потому что мир был слишком жесток, а она слишком одинока.

И потому что — по причинам, которые он не мог объяснить — ему это тоже было нужно.

Глава седьмая: Притворство не работает

На следующий день он не упомянул.

Ни слова о объятии. Ни намёка на её слёзы в его груди. Ни следа того, как крепко он её держал или как она умоляла — ещё немного.

Когда Эва пришла в его кабинет на работу помощницы, он не поднял глаз от ноутбука.

— Добрый день, — сказал он, голос чёткий. Профессиональный. — Новая папка уже загружена. Следуй тому же формату сортировки.

Она медленно кивнула, подходя к столу в углу. Пальцы коснулись края стула, но она не села.

— Я не поблагодарила вас, — тихо сказала она.

— За что? — спросил он, не глядя.

— За то, что пошли за мной. За то, что держали.

Он перестал печатать.

Молчание растянулось.

Затем он откинулся в кресле, наконец встретив её взгляд. Челюсть напряжена. Выражение непроницаемое.

— Ты была расстроена. Это было прилично.

— Это было не просто прилично, — сказала она, шагнув ближе. — Это было настоящее.

Он резко встал, стул слегка скрипнул.

— Эва, — сказал он, голос твердея, — ты должна понять. То, что было — человеческое. Сострадательное. Но не… не то, что может повториться.

Она слегка склонила голову. — Вы держали меня, будто не хотели отпускать.

Он сглотнул.

Она шагнула ближе, медленно и намеренно. — Я никогда не чувствовала себя так безопасно.

— Эва…

— Не хочу вас смущать, — мягко сказала она. — Но мне нужно, чтобы вы знали… я не ребёнок. И не запуталась. Я точно знаю, что делаю.

Его руки сжались в кулаки. — Это не игра.

— Не игра, — согласилась она. — Это выбор.

Она стояла близко — слишком близко — он чувствовал её шампунь, видел лёгкий шрам у линии волос, веснушку под левым глазом. Её кремовая блузка, чуть расстёгнутая, открывала нежную впадину горла.

— Я ничего от вас не жду, — сказала она, голос тише. — Просто хочу быть рядом. Как вы позволите.

Он резко выдохнул, отступив, будто дистанция вернёт контроль.

— Я женат.

Она кивнула. — Знаю.

— Я твой профессор.

— Это тоже знаю.

— Ты делаешь это невозможным, — сказал он, голос напряжённый.

— Я вас не касалась, — шепнула она. — Но если попросите, я коснусь.

Он провёл рукой по волосам.

— Иисус, Эва…

Но она лишь мягко улыбнулась, сев за стол.

— Начну с папки, — спокойно сказала она, будто ничего не было.

А он стоял, глядя на её затылок, каждая часть его тела болела забыть, кем он должен быть.

Глава восьмая: Игра, которую она ведёт

Эва всегда умела притворяться.

Быть идеальной студенткой. Быть счастливой. Быть любимой.

Но теперь? Впервые в жизни она не притворялась.

У неё была цель.

И это заставляло её чувствовать себя живой.

Она начала с малого.

Другая блузка — всё ещё приличная, но шелковистая. Мягкая. Она наклонялась чуть больше, открывая ключицу, чтобы его взгляд метнулся вниз, а потом резко вверх.

Теперь она носила парфюм — тонкий, притягательный. Заставляющий его замирать, когда она проходила мимо.

И когда они говорили, её голос был низким, интимным, будто она делилась секретами, даже читая заголовки статей.

— Профессор Лэнгстон, — сказала она однажды, закрывая ноутбук, — я думала…

Он поднял взгляд с настороженностью. — Это обычно опасно.

Она улыбнулась. — Вы сказали, что хотите организовать оксфордские заметки. Я могла бы… остаться допоздна? Мы бы сделали больше. Меньше отвлечений.

Он замешкался. — Это не нужно.

— Конечно, нет, — сказала она, медленно вставая. — Но у вас была бы я вся.

Его дыхание сбилось.

Она услышала.

И он тоже.

— Тебе надо остановиться, — тихо сказал он.

Она подошла ближе.

— Что остановить? — шепнула она. — Работать усердно? Предлагать время? Хотеть быть рядом с единственным человеком, который заставляет меня чувствовать, что я существую?

Он встал, отодвинувшись от стула, будто это поможет. — Ты студентка. Ты одинока. Тебе кажется, что ты этого хочешь…

— Я хочу этого, — перебила она, голос низкий и дрожащий — не от слабости, а от уверенности. — Я хочу вас. Как вы смотрели на меня в кафе… как держали, будто боялись отпустить. Не говорите, что ничего не чувствовали.

Он смотрел, челюсть сжата, костяшки побелели на спинке стула.

— Эва, — предостерёг он, голос слегка надломился, — я женат.

— Вы повторяете это, — шепнула она, шагнув к нему. — Но ни разу не сказали, что не хотите меня.

Его молчание оглушало.

Она наклонилась, губы в дюйме от его уха.

— Я бы позволила вам всё со мной сделать, — выдохнула она. — Вы могли бы разрушить меня. И я бы сказала спасибо.

Его дыхание сбилось. Она видела, как дрогнули его руки — не зная, схватить её или оттолкнуть.

Но он не коснулся.

Пока.

— Ты играешь в опасную игру, — сказал он, голос низкий и напряжённый, едва сдерживаемый.

Она улыбнулась, отступив, чтобы встретить его взгляд.

— Я не боюсь обжечься.

Она вышла, покачивая бёдрами, сердце колотилось, оставив его смотреть ей вслед — злым, возбуждённым, распадающимся.

Глава девятая: Поджигатель

Эва не планировала никому рассказывать.

Такой секрет не делят — его зарывают. Но к пятнице давление стало слишком сильным, и она сорвалась.

Они сидели в тихом углу кампусной лужайки, с холодным кофе, притворяясь, что учатся, но в основном сплетничая.

Нина первой заметила.

— Ты сияешь, — прямо сказала она. — Либо ты с кем-то спишь, либо подсела на что-то.

Келли наклонилась, глаза широко раскрыты. — Не наркотики, правда?

Эва выдохнула, оглядевшись. Площадь почти пуста.

И одним выдохом: — Кажется, я соблазняю профессора Лэнгстона.

Тишина была мгновенной — и взрывной.

— Кажется? — Нина чуть не поперхнулась кофе.

Келли ахнула так, что два голубя улетели.

— Я знала, — прошипела Нина. — Тот перегляд в кафе? Это не академическое напряжение.

Келли ахнула. — Эва. Он женат. И профессор. Это не горячо — это незаконно в трёх штатах.

Эва ухмыльнулась. — Это не незаконно. Просто сложно.

— Боже мой, — прошептала Келли, глаза шире. — Расскажи всё.

— Я ничего не сделала, — сказала Эва, затем лукаво ухмыльнулась. — Пока.

Нина простонала, покачав головой. — Девочка, ты играешь с огнём.

— Может, — сказала Эва, вытянув ноги на траве. — Но впервые я что-то чувствую. Чувствую, что контролирую.

Келли прикусила губу. — Он знает, как сильно ты по нему?

Ухмылка Эвы стала глубже. — О, он знает. Просто думает, что может сопротивляться.

Час спустя — у кампусного кафе

Он был там. Профессор Лэнгстон. Даниэль.

Вышел из кафе, кофе в одной руке, блокнот под мышкой, брови нахмурены в задумчивости. Выглядел измотанным. Будто отказывал себе в кислороде.

Эва наблюдала с лавки через двор. Когда он повернулся, её взгляд поймал его.

Она не отвела глаз.

Её губы медленно изогнулись в уверенной ухмылке.

Он отвёл взгляд первым.

Интересно.

Он пошёл к восточному крылу — старой части кампуса. И, не думая, она последовала.

Он толкнул дверь мужского туалета у философского корпуса — старого, с мраморным полом и широким зеркалом, почти всегда пустого в этот час.

Она подождала три долгие секунды.

И скользнула внутрь.

Он был у раковины, поливая руки водой, голова опущена, будто собирался с силами. Увидев её отражение в зеркале, он замер.

— Эва, — сказал он, голос напряжённый. — Тебе нельзя здесь.

Она шагнула ближе, позволяя двери закрыться с мягким щелчком.

— Почему? — шепнула она. — Тихо. Уединённо.

Он медленно повернулся, вытирая руки бумажным полотенцем, дыхание поверхностное.

— Это совершенно неуместно.

— Хотите, чтобы я ушла?

Он не ответил.

Она шагнула ещё. Их разделял фут. Она чувствовала жар его тела. Бурю в его глазах.

— Я думала о вас, — тихо сказала она. — Всю неделю. Каждую ночь. Хотела снова почувствовать ваши руки. Узнать, как далеко вы зайдёте, если я не остановлю.

Его руки сжались. — Эва…

— Вы можете сказать «нет», — сказала она. — Я уйду. Но если не скажете — если не велите уйти — я вас поцелую.

Его челюсть напряглась. Дыхание сбилось.

Секунда.

Две.

Три.

Он молчал.

И она двинулась.

Её пальцы коснулись его груди, губы зависли в дюйме от его —

Глава десятая: Точка давления

Он не поцеловал её в туалете.

В последний момент Даниэль отвернулся, пробормотав что-то резкое и задыхающееся о пересечении границ и потере контроля. Затем почти сбежал, оставив Эву в гудении флуоресцентных ламп и треснувшей плитки, с бешено бьющимся сердцем.

Но он не донёс.

Не избегал её.

И в следующий понедельник его дверь была открыта ровно в три часа.

Ждала.

Она вошла медленно, поставив сумку и закрыв дверь с мягким щелчком. Он стоял у окна, спиной к ней, сжимая подоконник, будто это единственное, что держало его в мире.

— Тяжёлый день, профессор? — спросила она, голос низкий и дразнящий.

Он не обернулся. — Эва… не надо.

— Не надо что?

Он медленно выдохнул, не поворачиваясь. — Не играй в эту игру сегодня. Пожалуйста.

Она пересекла комнату. Спокойно. Контролируя.

— Я не играю.

Он повернулся — глаза усталые, челюсть напряжена, сдержанность исходила жаром.

— Думаешь, мне легко? — спросил он. — Думаешь, я не чувствую каждый раз, когда ты входишь? Ты постоянно в моей голове. Я пытаюсь поступать правильно.

— Знаю, — мягко сказала она. — Поэтому вы и стоите погони.

Он выглядел, будто хотел что-то сказать — что угодно — но слова не шли.

— Повернитесь, — сказала она, подходя ближе. — Вы выглядите, будто неделя стресса втиснута в день.

— Эва…

— Я не предлагаю секс, — сказала она. — Пока. — Она улыбнулась. — Только массаж.

Он замешкался.

— Сядьте, — твёрже сказала она, указывая на стул. — Позвольте мне позаботиться о вас.

Он стоял замерев.

Она мягко толкнула его в грудь. — Сядьте.

И он сел.

Она обошла его, пальцы скользнули к его плечам. Сначала касание было профессиональным — твёрдым, отработанным, медленные круги в напряжённой шее. Но затем она наклонилась, её дыхание тёплое у его уха.

— Вы всегда такой напряжённый, — пробормотала она. — Вечно несёте всё на себе. Позвольте помочь.

Его голова чуть опустилась, когда её большие пальцы вдавились в точки у основания черепа. Его дыхание сбилось. Когда она медленно провела руками к лопаткам, он застонал — тихо, невольно, настояще.

Эва прикусила губу, жар хлынул между ног.

— Люблю этот звук, — шепнула она. — Значит, я делаю что-то правильно.

— Эва… — Его голос охрип, боролся.

— Чувствую, как вы расслабляетесь. Но есть и что-то ещё, правда?

Она провела рукой по его груди, остановившись у ремня — невинно, едва неуместно, но многозначительно.

— Спорим, вы сейчас твёрдый.

Он напрягся под ней, но молчал.

— Значит, вы меня хотите, — шепнула она, коснувшись губами его уха. — Даже если не скажете.

Его костяшки побелели, сжимая подлокотники.

— Скажи, чего ты хочешь, — тихо сказала она. — Я дам тебе всё.

Он резко встал, развернув стул и отстраняясь. Его дыхание было рваным, глаза тёмные, дикие.

— Выйди, Эва.

Она не дрогнула. — Ты не это имеешь в виду.

Он смотрел, будто она была последним, что держало его — и тем, что его разрывало.

— Выйди, — снова сказал он, но мягче.

Она медленно отступила, губы изогнулись.

— В следующий раз, — шепнула она, пятясь к двери. — Ты не остановишь меня.

Она оставила его одного — всё ещё твёрдого, дрожащего, проигрывающего битву, в которой клялся не участвовать.

Глава одиннадцатая: Точка перелома

Телефон завибрировал на кровати рядом с Эвой, экран загорелся контактом, больше похожим на формальность, чем на отношения.

Мама.

Она замешкалась, затем ответила, откинувшись на подушки.

— Привет, милая, — сказала мать слишком бодро. — Прости за прошлую неделю. Тут безумие.

— Ага, — тихо сказала Эва. — Я поняла.

— Может, будем дома пару дней в следующем месяце. Попробуем устроить ужин. Только мы, девочки, — рассмеялась мама.

Эва не смеялась.

Пауза. — Как учёба?

— Нормально.

— Ты звучишь уставшей.

— Я всегда устала, — пробормотала Эва, глядя в потолок. — Привыкла.

— Мы по тебе скучаем, — сказала мать. — Ты знаешь.

Эва прикусила язык. Не сказала правда? или докажи. Просто закончила звонок мягким, вежливым пока и долго смотрела на тёмный экран.

Той ночью она сидела на кровати, скрестив ноги, листая конспекты, босая, в большом свитере, сползшем с плеча. Но мысли были не об учёбе.

О нём.

О том, как он застонал под её руками. Как он был твёрдым. Как он сорвался, когда она зашла слишком далеко.

Она ухмыльнулась.

Он рушился.

И она закончила ждать.

Следующий день — его кабинет

Она пришла ровно в три, постучав раз перед входом. На этот раз без намёков на скромность.

Чёрная юбка обтягивала бёдра. Бордовую полупрозрачную блузку, аккуратно заправленную, расстегнула ровно настолько, чтобы дразнить. Каблуки — не высокие, но достаточно, чтобы его взгляд скользнул по её ногам.

Даниэль поднял глаза от стола и замер.

— Эва… — Его голос уже был напряжён. — Этот наряд не подходит для…

— Я не на занятии, — плавно перебила она, положив руки на спинку стула. — Думала, вам понравится… другой фокус сегодня.

Она села без приглашения.

Он встал, упёрся в стол, будто это удержит его от неё.

— Я сказал, это должно прекратиться.

— А я сказала, — она медленно скрестила и расплела ноги, — я не хочу, чтобы прекращалось.

Она встала и обошла стол.

Он попытался отступить — попытался — но дыхание было поверхностным, глаза прикованы к её рту.

— Я хочу тебя, — шепнула она, прижав ладонь к его груди. — Хочу знать, как ты звучит, теряя контроль. Хочу почувствовать, когда ты перестанешь притворяться.

Она коснулась губами его челюсти.

И тут он сломался.

Он схватил её за талию и развернул, прижав к книжной полке так быстро, что она ахнула.

— Думаешь, ты контролируешь? — прорычал он, голос низкий и опасный.

Она задохнулась, сердце заколотилось, но тело затрепетало от его голоса.

— Я…

Он прижал бедро между её ног и наклонился, его дыхание горячо у её уха.

— Ты же сочится по мне с того момента, как я коснулся тебя в классе, правда? — шепнул он.

Её колени едва не подогнулись.

— Думаешь, ты дразнишь меня? Ты ходишь каждый день, сжимая бёдра, надеясь, что я сорвусь.

Его рука скользнула по её боку, остановившись у края юбки. Близко. Слишком близко.

— Я должен был бы загнуть тебя над этим столом и заставить повторять моё имя, пока ты не забудешь своё.

Эва whimperнула.

— Но ты этого не получишь. Пока.

Он резко отстранился, глаза всё ещё тёмные, дыхание тяжёлое.

Она смотрела на него, губы разомкнуты, грудь вздымалась быстро.

— Хочешь играть с огнём, Эва? — пробормотал он. — Тогда гори.

Он отступил.

Она чуть не упала вперёд.

— В следующий раз, — сказал он, отворачиваясь, голос хриплый. — Не надевай эту юбку, если не готова умолять.

И с этим —

Он вышел.

Оставив её прижатой к полке, задыхающейся, мокрой и решительнее, чем когда-либо.

Глава двенадцатая: Другая жизнь

Квартира Даниэля — тем вечером

Дверь щёлкнула за Даниэлем, когда он вошёл в гладкую, выверенную тишину квартиры. Паркет, минималистичный декор, чёрно-белые фото в коридоре. Холодное, современное совершенство.

Его жена была на кухне, в мягкой серой блузке и узких брюках, разливая вино по двум бокалам. Софи. Тридцать один. Элегантная. Острая. Юрист-консультант, с графиком, соперничавшим с его, и взглядом, который мог обезоружить или резать.

— Ты опоздал, — сказала она, не глядя.

— Прости, — пробормотал он. — Приёмные часы затянулись.

— Ты пропустил ужин.

Он кивнул, снимая пальто. — Не заметил.

Она подала ему бокал вина и облокотилась на островок. — Ты в последнее время отстранён. Даже для тебя.

Даниэль провёл рукой по волосам и вздохнул. — Просто работа.

Её глаза изучали его — холодные, умные. — Ты плохо врёшь, когда устал.

Он отпил, избегая её взгляда. — Я не вру.

Они не ссорились. Не совсем. Они всё ещё обсуждали расписания, счета, кто купит миндальное молоко. Но не касались друг друга неделями. А когда касались, это было… отрепетировано. Знакомо, но пусто.

Позже она скользнула в постель рядом. Её рука коснулась его груди. — Нам не обязательно говорить, — мягко сказала она, глаза непроницаемы. — Но я не хочу чувствовать себя чужими.

Он не ответил словами. Он поцеловал её.

Она ответила.

Её тело было тёплым, знакомым, отработанным. Она раз шепнула его имя. Но, двигаясь над ней, медленно входя, он видел только тёмные волосы, разомкнутые губы, глаза, которые бросали вызов. Чувствовал только задыхающийся шёпот Эвы в ухе, её бёдра, раздвигающиеся под его руками.

Когда Софи кончила с тихим вздохом, Даниэль закрыл глаза и обнял её — ненавидя себя, ненавидя тоску, которую чувствовал даже после разрядки.

Потому что это не помогло.

Только заставило хотеть Эву сильнее.

Глава тринадцатая: Точка кипения

Эва злилась.

Он снова оставил её задыхающейся и раскрасневшейся у полки — и просто ушёл. Будто она теряла контроль. Будто он всё ещё держал верх.

Она не проиграла. Не так. Больше нет.

По крайней мере… не без боя.

Дверь его кабинета была приоткрыта. Эва вошла без стука.

Он поднял взгляд от стола, вздрогнув. — Эва…

— Вы уезжаете, — прямо сказала она.

Его глаза сузились. — Откуда ты знаешь?

— На прошлой неделе вы оставили открытым расписание на ноутбуке. Я посмотрела.

Он вздохнул, вставая. — Это съезд преподавателей. Три дня. Лекции. Нетворкинг. Не совсем тропический отпуск.

Она медленно улыбнулась. — Всё равно звучит весело.

Он скрестил руки. — Эва.

— Я хочу поехать.

Его горло сжалось. — Это не…

— Я оплачу всё сама, — сказала она. — Сниму свой номер. Но вы меня не остановите.

— Ты даже не из организующего факультета…

— Мне всё равно.

Он смотрел на неё. — Почему ты это делаешь?

Её голос упал до мягкого, опасного шёпота. — Потому что я устала ждать. Я хочу, чтобы вы сломались. И я хочу быть там, когда это случится.

Он тяжело сглотнул.

Она шагнула ближе. — Скажите остаться, и я останусь. Но если вы замешкаетесь — хоть на секунду — я беру билет.

Тишина.

Напряжение.

Его руки сжали край стола так, что костяшки побелели.

Он не сказал «нет».

И она улыбнулась.

Глава тринадцатая: Общее пространство

Кампусное кафе — за два дня до поездки

Эва помешивала холодный кофе с лукавой улыбкой, пока Нина и Келли смотрели на неё через стол.

— Ты что? — моргнула Нина. — Едешь на съезд преподавателей с профессором?

Эва медленно кивнула, смакуя момент. — Три дня. За городом. Буду посещать лекции. Строго профессионально, конечно.

Келли наклонилась, глаза широко раскрыты. — И он просто… позволяет тебе?

— Он не сказал «нет», — сказала Эва, ухмыляясь. — Это всё, что мне нужно.

Нина прищурилась. — Ты играешь в шахматы, пока мы только учимся флиртовать.

— Он сломается, — сказала Эва, излучая уверенность. — Он уже близко.

— Ты собираешься соблазнить женатого профессора на рабочем съезде, — потрясённо сказала Келли. — Это сюжет трёх запретных романов.

— Знаю, — ответила Эва. — И я их пишу.

Позже — в отеле

Даниэль стоял у стойки регистрации, скрестив руки, челюсть сжата, между бровей залегла складка.

— Я бронировал два номера, — сказал он администратору, тщетно пытаясь сохранить спокойствие.

— Да, сэр, вижу. Но из-за сбоя программы и множества мероприятий в городе все номера заняты. Остался только один люкс. Кровать king-size, вид на город, очень комфортно.

Эва, стоя за ним, старалась не выглядеть слишком довольной.

— О нет, — сладко сказала она. — Какая катастрофа.

Даниэль посмотрел на неё. — Не надо.

— Не надо что? — спросила она, широко раскрыв глаза. — Улыбаться, потому что это то, что я бы сделала, если бы вселенная не сделала за меня?

Он потёр переносицу. — Просто… идём в номер.

Номер 714 — 16:13

Дверь распахнулась, и они вошли в люкс.

Просторный, элегантный, с одной огромной кроватью king-size в центре.

— Прекрасно, — весело сказала Эва, бросая сумку на аккуратное одеяло. — Смотри, без дивана.

Даниэль замер у порога, глядя на кровать, будто на древнюю ловушку. — Это крайне неуместно.

— Есть кресло, — невинно предложила Эва, указывая на маленькое кресло у окна. — Хотя сомневаюсь, что твоя спина выдержит четыре ночи в нём.

Он бросил на неё взгляд. — Ты слишком этим наслаждаешься.

— Я наслаждаюсь иронией, — поправила она. — Ты так старательно меня избегал, а теперь? Мы соседи по комнате.

Он ничего не сказал. Просто закатил чемодан в угол и выдохнул, словно шёл навстречу буре.

Той ночью — 23:42

Комната была тусклой, в мягком сиянии городской панорамы за окном.

Эва переоделась в шёлковую ночную рубашку — скромную в теории, но её изгибы заставляли мозг Даниэля плавиться. Она почистила зубы, собрала волосы и забралась в кровать без колебаний.

Даниэль вышел из ванной в чёрной футболке и фланелевых штанах, избегая её глаз, будто они могли его испепелить.

Он лёг в кровать — на свой край, одну ногу почти свесив в знак протеста.

Оба молчали.

Прошло пятнадцать минут.

Потом тридцать.

Сон взял верх.

3:27

Даниэль просыпался постепенно.

Сначала тепло.

Потом мягкость, прижатая к нему.

Затем осознание, что он твёрдый — болезненно твёрдый — и его руки крепко обнимают Эву, её спина идеально прижата к его груди, ноги переплетены.

Она тихо вздохнула во сне, прижимаясь ближе.

И это был конец.

Он был кончен.

Ему следовало отстраниться. Перекатиться в это чёртово кресло.

Но он не стал.

Он закрыл глаза, челюсть сжата, и позволил себе вдохнуть её запах.

Позволил себе чувствовать.

Всего несколько украденных часов.

И впервые за недели —

Он спал.

Глава четырнадцатая: Искушение в темноте

Эва просыпалась медленно, моргая в утренней дымке. Тонкий луч света пробился сквозь шторы, мягко освещая комнату.

Она не помнила, как заснула так близко к нему.

Но теперь?

Она лежала в объятиях Даниэля Лэнгстона. Одна его рука мягко покоилась на её талии, пальцы расслаблены, дыхание тёплое на её затылке. Его тело прижималось к её — твёрдое, надёжное — безопасное, как она никогда не знала.

Она никогда не спала так мирно.

Её губы изогнулись в сонной улыбке.

И тут она почувствовала.

Её дыхание сбилось.

Прижатое сзади, вдоль её ягодиц и бедра, было самое твёрдое стояние, что она знала. Толстое. Непреклонное. Тяжёлое.

И длинное. Очень длинное.

Она замерла, ошеломлённая.

Боже мой.

Её сердце забилось быстрее. Всё в ней загорелось порочным жаром.

Медленно, осторожно, она перекатилась — его рука ослабла. Он не шевельнулся. Спал глубоко, грудь поднималась ровно, губы слегка разомкнуты в тёплой тишине утра.

Он выглядел… мирным. Непринуждённым. Уязвимым.

Это заставило её хотеть его разрушить.

В её голове расцвела дьявольская идея.

Она скользнула пальцами вниз, едва касаясь ткани его штанов, и впервые почувствовала его. Он был массивным — её пальцы не могли полностью обхватить его под хлопком.

Любопытство победило.

Медленно, аккуратно, она перекатила его на спину. Он пробормотал что-то невнятное, но не проснулся. Футболка задралась, открывая подтянутый живот, тёмную дорожку волос вниз.

На коленях рядом, её руки двигались с благоговением, озорством и намерением.

Её пальцы нашли пояс.

Один медленный рывок. Тихий выдох.

И затем —

Её глаза расширились.

Иисус.

Она не видела ничего подобного.

Длинный, толстый, гладкий, темнее у головки. Тяжёлый. Почти пугающий. И всё же — её рука инстинктивно обхватила основание, медленно поглаживая. Раз. Ещё раз.

Он пошевелился.

Она замерла.

Его брови слегка нахмурились во сне, губы разомкнулись, грудь поднялась быстрее.

Эва облизнула губы.

Она наклонилась.

И когда её рот завис над ним —

Он проснулся.

— Эва…! — Его голос был хриплым, полным шока, жара и беспомощности. Его рука метнулась к её плечу, не зная, остановить или притянуть.

Но её губы уже обхватили его.

И он не мог говорить.

Глава пятнадцатая: Позволь мне

Даниэль вздрогнул, окончательно проснувшись, когда её тёплые губы обхватили его.

— Эва… — выдохнул он, рука на её плече, но не останавливая. Только касаясь. Глаза широко раскрыты, дыхание рваное. — Что ты делаешь…?

Она посмотрела на него, губы вокруг толстой головки его члена, и мягко, уверенно шепнула:

— Шш… всё нормально. Просто позволь мне.

Его горло сжалось, он тяжело сглотнул. — Эва… это…

Но прежде, чем он закончил, она скользнула глубже.

Его слова пропали.

Его голова откинулась на подушки с хриплым стоном — сырым, гортанным, полным неверия и желания.

— Боже… ты не знаешь, что творишь со мной…

Но она знала. В этом был весь смысл.

Её рука сжала основание, удерживая его, пока её рот работал медленно, принимая всё больше, чувствуя растяжение, жар, пульс на языке. Каждый дюйм делал её мокрее. Каждый его сдавленный вздох делал её смелее.

Это не было аккуратно. Не красиво.

Это было грязно.

Мокро. Неряшливо. Отчаянно.

Она простонала вокруг него, звук сотряс его тело.

— Эва… чёрт, — простонал он, пальцы скользнули в её волосы, не направляя — просто держась.

Она отстранилась, губы блестящие, разомкнутые, глаза дикие.

— Ты так хорош в моём рту, — шепнула она, медленно поглаживая его рукой. — Я так давно этого хотела.

Он смотрел на неё — будто тонул.

— Ты не обязана…

— Я хочу, — перебила она, голос густой от возбуждения. — Хочу попробовать тебя всего. Хочу, чтобы ты потерял контроль.

И с этим она снова поглотила его, глубже — его хватка усилилась, бёдра невольно дёрнулись вверх.

Он больше не мог сопротивляться. Не мог думать. Не мог бороться.

— Это неправильно, — пробормотал он.

— Но это правильно, — мягко сказала она, целуя головку, облизывая его длину медленно, грешно. — Скажи, что не так.

Он не сказал.

Потому что не мог.

И когда она снова взяла его глубоко — неряшливее, быстрее, отчаяннее — он сдал последнюю крупицу сопротивления, стоня её имя, будто это единственная правда, что он знал.

Глава шестнадцатая: Всё, что он отрицал

Эва не могла остановиться.

Она не хотела останавливаться.

Вкус его, звук его задыхающихся стонов, тяжесть его члена на её языке — всё это закручивало её в сырую, неподдельную спираль. Она дрожала изнутри, бёдра сжимались под ночной рубашкой, скользкие от того, как сильно она нуждалась в этом.

Нуждалась в нём.

Даниэль был полусидя, полураспластан на подушках, грудь вздымалась резко, поверхностно. Его пальцы глубоко в её волосах, не направляя, просто держась, будто он едва удерживался.

— Эва… — просипел он, — ты не обязана…

Она посмотрела на него с огнём в глазах. Губы блестели, рот разомкнут, рука гладила его ствол плавно, отработанно.

— Я хочу, — шепнула она. — Хочу, чтобы ты чувствовал так хорошо, чтобы забыл всё.

И она снова опустила рот — медленно, решительно — принимая больше, чем раньше. Дюйм за дюймом. Губы растянулись, горло открылось, и когда толстая головка коснулась задней стенки, она протолкнулась дальше.

Он ахнул, бёдра дёрнулись, мучительный стон сорвался с губ.

— Чёрт… Эва…

Но она не остановилась.

Она хотела дать ему лучшее, что у него было. И это было видно.

Её голова задвигалась быстрее, щёки впали, язык работал с безумной сноровкой. Она не возражала против беспорядка. Она приветствовала его. Слюна капала с подбородка, нити слюны соединяли её рот с основанием его члена при каждом отходе назад перед новым погружением — мокро, шумно, отчаянно.

Звуки были непристойными, отражались от тихих стен отеля.

Он смотрел на неё, будто она была сном. Запретным, грешным сном, слишком реальным теперь. Его рука погладила её щеку, большой палец прошёлся по влажной коже.

— Ты нереальная, — пробормотал он. — Ты разрушишь меня.

Она простонала в ответ, посылая вибрации прямо через него.

Он чувствовал, как нарастает — туго, пульсирующе, так близко, что пугало.

— Я… Эва… Боже, я сейчас…

Она не остановилась.

Наоборот, ускорилась, двигая головой жёстче, быстрее, принимая каждый дюйм, пока её нос не прижался к его коже, пока горло не приняло каждый его рывок.

И он сломался.

С глубоким, сдавленным криком он кончил — сильно — бёдра дёрнулись, пальцы запутались в её волосах, пока его оргазм накрыл его волной, с которой он не мог бороться.

Она проглотила всё.

Каждый пульс. Каждую каплю. Она держала губы плотно, горло работало, глаза прикованы к его всё время.

Только когда он рухнул назад с разбитым стоном, она медленно отстранилась, облизав губы.

И улыбнулась.

Он выглядел разрушенным.

Грудь вздымалась. Лицо раскраснелось. Пот на висках. Глаза широко раскрыты от изумления — и чего-то ещё, что он не мог назвать.

— Лучшее, что у тебя было? — спросила она, голос хриплый и довольный.

Он смотрел на неё.

Безмолвный.

И кивнул.

Медленно.

Раз.

Глава семнадцатая: Сдерживание

Солнце взошло над городом, будто ничего не произошло.

Будто Эва не опустилась на колени и не уничтожила весь самоконтроль Даниэля Лэнгстона.

Но конференция не ждала — бейджи, скучные лекции, кофейные станции и чопорные академические панели с людьми, слишком серьёзно к себе относящимися.

Даниэль стоял перед зеркалом в ванной утром, одетый, но выглядящий так, будто не спал. Галстук затянут слишком туго. Рубашка липла к горячей коже. Отражение смотрело с пустыми глазами.

Ты профессионал. Ты женат. Не трогай её снова.

Но он всё ещё чувствовал её. Её рот. Её голод. Её руки.

И худшее?

Он хотел большего.

На конференции — 9:43

Она надела простое чёрное платье.

Приличное. Элегантное. Ничего вызывающего.

И всё же Даниэль не мог перестать смотреть.

Не из-за её ног, парфюма или мягкого покачивания бёдер, когда она шла впереди.

Из-за её рта.

Её губы были полными — набухшими после ночи. Покрыты лёгким розовым блеском, не скрывающим того, что он знал: она обхватывала его ими, будто изголодалась.

Каждый раз, когда она облизывала губы — рассеянно, дразняще — это посылало резкий импульс в его член.

— Думаешь, он знает, что микрофон включён, пока он пьёт? — шепнула она на панели, её дыхание коснулось его уха.

Он поёрзал в кресле.

Его брюки уже были болезненно тесными.

— Веди себя прилично, — пробормотал он, голос низкий и напряжённый.

Она посмотрела на него с чистейшей невинностью.

— Я веду себя, — шепнула она. — Ты не представляешь, как сильно я сдерживаюсь.

12:12 — Перерыв на кофе

Он пытался вести вежливую беседу с представителем издательства, но Эва сидела в другом конце зоны отдыха, изящно поедая клубнику.

Её глаза прикованы к его.

Она провела языком по соку на нижней губе — медленно, намеренно.

Даниэль слегка поперхнулся кофе.

— Я… простите, — быстро сказал он, отходя и теребя воротник.

Эва прошла мимо него у стола, слегка наклонилась.

— Ты раскраснелся, — пробормотала она. — Всё в порядке, профессор?

Он ничего не сказал.

Его челюсть сжалась так, что болела.

14:37 — Семинарская комната 4B

Она коснулась его спины, выходя, пальцы лёгкие, задержались чуть дольше.

— Эва, — сказал он тихо. — Ты играешь со мной.

Она моргнула, глядя вверх. — А ты позволяешь.

В тихом пространстве у лифтов он резко повернулся к ней.

— Тебе надо остановиться.

Она наклонилась, губы в дюймах от его челюсти. Он видел лёгкий блеск на них, их раскрасневшийся цвет. Напоминание о том, что эти губы сделали.

— Знаешь, как мокро мне было весь день? — шепнула она. — Каждый раз, когда ты говоришь? Когда не говоришь?

Он шатко выдохнул.

— Я должен затащить тебя в лестничный пролёт и напомнить, кому ты принадлежишь, — прорычал он тихо.

Она не дрогнула.

— Тогда сделай это.

Но он не сделал.

Снова отступил.

Едва держась.

17:08 — Финальная панель

Он сидел неподвижно, его стояк был постоянным пульсом под столом. Рядом Эва спокойно листала заметки, будто не разрывала его изнутри.

В какой-то момент она наклонилась, голос игривый и низкий.

— Ты твёрдый уже четыре часа. Хочешь, я снова позабочусь?

Он не смотрел на неё.

Ему не приходилось.

Ответ был написан в каждом его дюйме.

А Эва?

Эва сияла.

Самодовольная. Уверенная. Живая.

Потому что впервые она не искала безопасности, уюта или любви.

Она искала власть.

И уже владела ею.

Глава восемнадцатая: Точка разрыва

Поездка в отель была тихой — на поверхности.

Снаружи город гудел в угасающем свете дня. Внутри такси напряжение висело густо, как статика.

Телефон Даниэля завибрировал.

Софи — звонок.

Он замешкался, челюсть сжата, затем ответил. — Привет.

Эва сидела рядом, руки свободно скрещены, бедро касалось его. Она повернулась к окну, но губы слегка изогнулись.

— Привет, милый, — сказала Софи, весело, но рассеянно. — Только вышла из совета. Не поверишь, как долго эти люди могут говорить о пустяках. Как съезд?

— Занято, — сказал Даниэль, голос напряжённый.

Пальцы Эвы двинулись.

Они мягко легли на его бедро.

Его глаза метнулись к ней. Она даже не смотрела на него. Просто положила руку, будто это естественно.

— Это хорошо. Сетишься? — спросила Софи.

Пальцы Эвы скользнули выше. Медленно. Намеренно.

— Д-да, — ответил он, откашлявшись. — Несколько знакомых с Оксфорда. Знаешь, просто… догоняю.

Ногти Эвы задели шов брюк, прямо там, где он был уже твёрдый — всё ещё твёрдый — и становилось хуже.

— Отлично, — сказала Софи. — Всё равно, скучаю. Позвони перед сном, хорошо?

— Конечно. Да. Позвоню, — сказал он сквозь стиснутые зубы.

Рука Эвы мягко надавила, она смотрела на него краем глаза с лукавой улыбкой.

Он повесил трубку.

Как только звонок закончился, он повернулся к ней, кипя. — Это было низко.

Она наклонилась, глаза блестели. — Ты не сказал мне остановиться.

В номере отеля

Он ворвался первым, плечи напряжены, дыхание тяжёлое. Она вошла непринуждённо, играя с волосами, улыбаясь, будто знала, чем закончится ночь.

— Пойду в душ, — сладко сказала она, уже развязывая пояс платья.

Он не ответил.

Не посмел.

Звук воды наполнил комнату, затем стих.

Тишина была оглушительной.

Он стоял у окна, глядя на панораму, руки сжаты в кулаки.

Всё ещё твёрдый.

Всё ещё пылающий.

И затем —

— Даниэль? — позвал её мягкий голос.

Он обернулся.

И увидел её.

Голая.

Волосы влажные, кожа раскраснелась от горячей воды, тело сияло в тусклом свете. Она стояла в дверях ванной, как видение, созданное, чтобы его сломать. Руки по бокам. Без стеснения. Красивая.

— Забыла полотенце, — сказала она, улыбаясь, глаза невинные. — Не возражаешь…

Он уронил стакан.

Тот глухо ударился о ковёр.

И за два шага он был на ней.

Он прижал её к стене, руки сжали её талию, рот врезался в её.

— К чёрту, — прорычал он в её губы.

Эва ахнула, спина мягко ударилась о прохладную стену, тело задрожало от удара — и его жара.

Она простонала в его рот, пальцы вцепились в его волосы.

Он целовал её, будто умирал с голоду.

Будто закончил притворяться.

А она?

Она была в огне.

Ошеломлена. Задыхалась. Полностью разрушена его силой и остротой его желания.

Она выгнулась к нему, шепча его имя, его руки скользнули ниже —

Глава девятнадцатая: Больше не сдерживаться

Она не могла дышать.

Прижатая к стене номера, рот Даниэля пожирал её с яростью, о которой она мечтала в самых грязных снах. Всё сдерживание, тишина, месяцы едва сдерживаемой похоти взорвались, когда она вышла из ванной голая и улыбающаяся.

Теперь она не улыбалась.

Она задыхалась.

А он закончил притворяться.

Его руки скользили по её влажной коже — талия, бёдра, ноги — сжимая, будто он хотел запомнить каждый дюйм на ощупь.

Его голос был низким, гортанным, едва человеческим.

— Я не буду с тобой нежен, Эва.

Она задрожала от звука своего имени в этом голосе. — Хорошо, — выдохнула она. — Не хочу, чтобы ты был.

Он наклонился, прорычав в её ухо: — Никаких сладких поцелуев. Никакого медленного разогрева. Ты заставила меня страдать дни. Ты это почувствуешь.

— Тогда возьми меня, — аxнула она, дрожа. — Покажи.

Этого хватило.

Он развернул её и бросил на кровать.

Она упала с аханьем, простыни запутались под ней, сердце колотилось. Ещё не осознав, он сорвал рубашку резким рывком, расстегнул брюки — сдирая их одним жестоким движением. Остались только трусы, толстый контур его члена натягивал ткань, заставляя её бёдра сжаться от инстинктивной потребности.

Она whimнула.

Он забрался на кровать, как одержимый.

— Посмотри на себя, — прорычал он, голос тёмный и хриплый, нависая над ней. — Такая мокрая. Такая жадная.

Она потянулась к нему, но он схватил её запястья и прижал над головой одной рукой.

— Ты хотела играть, — прошипел он у её шеи. — Теперь я тебя разрушу.

И затем его рот был везде.

Он целовал её шею, слегка кусая, язык скользил по ключице, слизывая капли воды с её кожи, будто она была чем-то изысканным и запретным. Её тело выгнулось, когда он двинулся ниже — к груди, втягивая один сосок в рот, затем другой, поклоняясь грубыми, голодными губами, заставляя её вскрикнуть.

— О Боже… Даниэль…

Он отпустил её запястья, чтобы скользнуть вниз и сжать её бёдра, широко их раздвигая обеими руками, властно и уверенно.

Она была открыта. Раскрыта. Сочилась для него.

— Ты пахнешь, как рай, — пробормотал он, его дыхание горячо у неё. — И уже дрожишь.

— Я хочу тебя, — умоляла она, голос надломился. — Пожалуйста…

Но он не трахнул её.

Пока.

Вместо этого он зарылся лицом между её ног с глубоким стоном, будто умирал от голода.

— Чёрт… — Эва ахнула, тело дёрнулось от матраса, когда его язык скользнул по её складкам, медленно и опустошающе.

Он лизнул снова.

И ещё.

А затем —

Он пожрал её.

Грубо. Неряшливо. Целенаправленно.

Его рот двигался с безумным ритмом, посасывая и кружа по её клитору, пальцы впивались в бёдра, удерживая её, пока она извивалась под его ртом.

Её стоны превратились в всхлипы. Руки сжали простыни. Она никогда не была так съедена — будто она единственное, что ему нужно для дыхания.

— Ты такая чертовски вкусная, — прорычал он, голос приглушён у неё. — Такая сладкая. Такая моя.

Один палец скользнул в неё.

Она вскрикнула.

Затем второй.

И его язык не останавливался.

— Кончи для меня, — потребовал он. — Кричи для меня. Пусть все слышат, что я с тобой делаю.

Она уже ушла — бёдра дёргаются, ноги дрожат.

И затем оргазм накрыл её, как гром — крича, спина выгнута, глаза широко раскрыты, дыхание застряло в горле, пока она разрывалась вокруг его пальцев и рта.

Она никогда так не кончала. Никогда не чувствовала так.

Он не остановился.

Не сразу.

Он целовал её дрожащие бёдра, вернулся к животу, лизал и кусал, пока её тело не дало последний изнеможённый трепет, и она полностью рухнула на матрас.

Она смотрела на него, ошеломлённая, задыхающаяся.

Он навис над ней, грудь вздымалась, губы влажные от неё.

— Ты хотела, чтобы я сломался, — сказал он, голос едва громче рычания. — Ну, малышка… я сломан.

Глава двадцатая: Наконец твоя

Эва всё ещё дрожала.

Её тело не перестало подрагивать после оргазма — яростного, вырывающего душу, неудержимого — несколько минут назад. Её бёдра всё ещё были скользкими. Грудь вздымалась в безумных волнах.

А Даниэль… Даниэль больше не притворялся.

Он двинулся вверх по её телу, его рот врезался в её в грубом, голодном поцелуе. Без нежности, без колебаний — только сырая потребность. Его губы пожирали её, язык глубоко скользнул, присваивая её, будто он имел на это право.

Она простонала в поцелуй, руки обхватили его плечи, пальцы впились в спину, его мускулы напрягались под её касанием.

И тут она почувствовала.

Щелчок его члена — всё ещё толстого, твёрдого как камень — прижимающегося к её бедру, пока он тёрся бёдрами, дыхание рваное.

Он отстранился ровно настолько, чтобы стянуть трусы, наконец освобождая себя.

Эва ахнула, снова потрясённая его размером. Длинный, тяжёлый, совершенный. И весь для неё.

Он взял себя в руку, провёл головкой по её складкам, размазывая её влагу по входу.

— Чувствуешь, что ты со мной делаешь? — прорычал он, голос хриплый и дрожащий. — Это то, что ты дразнила неделями.

Эва кивнула, глаза широко раскрыты, отчаянная. — Пожалуйста…

Он стиснул зубы. — Ты слишком тесная, чтобы я шёл быстро.

— Мне всё равно, — шепнула она, обвивая его ногами. — Хочу всего тебя. Сейчас.

Он выровнял себя и медленно толкнул вперёд — только головку. Она вскрикнула, цепляясь за него сильнее.

— Чёрт, — выдохнул он, прижав лоб к её. — Ты такая мокрая… но такая чертовски тесная.

Она застонала неконтролируемо, бёдра поднялись навстречу. — Не останавливайся… пожалуйста… Даниэль… пожалуйста…

Он толкнул глубже.

Её рот раскрылся, надломленный звук сорвался с горла, пока дюйм за толстым дюймом растягивал её.

— Почти всё, — простонал он, задыхаясь у её шеи. — Я ещё не до конца.

— Сделай это, — умоляла она. — Дай мне всё. Я хочу всё. Я справлюсь…

С низким рычанием он вонзил остальное, пока его бёдра не встретились с её, и она была полностью полна — набита им, дрожа от веса и растяжения.

Её глаза закатились. — О мой Бог.

Он замер, тяжело дыша, лоб прижат к её щеке.

— Иисус, Эва… — пробормотал он. — Я могу потеряться в этом.

— Тогда сделай это, — просипела она. — Потеряйся во мне.

Он посмотрел на неё.

И начал двигаться.

Медленно сначала — длинные, глубокие толчки, заставляющие её выгибаться к нему, стонать громче с каждым. Её тело цеплялось за него, будто создано для его.

— Ты теперь моя, — шепнул он, целуя её челюсть. — Каждый дюйм.

— Да, — выдохнула она. — Всегда была твоей.

Он ускорился, бёдра врезались чуть жёстче, руки сжали её бёдра, притягивая ближе.

— Чувствуешь? — прорычал он в её ухо. — Это то, о чём ты умоляла.

— Больше, — аxнула она. — Не останавливайся. Пожалуйста… Даниэль… не останавливайся.

— Ты так чертовски хорошо меня принимаешь, — прорычал он. — Будто создана для этого члена.

Её ногти процарапали его спину. — Я создана. Я есть.

Каждый толчок бил глубже.

Каждый её звук тянул его ближе к краю.

И пока она извивалась под ним, ошеломлённая, стонала без остановки, глаза стеклянные, губы дрожали, он снова поцеловал её — грубо, отчаянно, присваивая её заново.

Глава двадцать первая: Разрушение

Он был глубоко в ней — полностью — но этого не хватало.

Даниэль медленно отстранился, его член скользил по её мокрым стенкам, пока только головка не осталась в её дрожащем, перевозбуждённом теле.

И затем —

Он врезался вперёд.

Звук был непристойным — мокрый, сырой, отражался от стен номера, как обещание того, что он не мог вернуть.

Эва вскрикнула, ноги сжали его бёдра, спина выгнулась от матраса.

— Даниэль!

— Ты хотела, чтобы я сломался, — прорычал он сквозь стиснутые зубы, снова врезавшись. — Теперь прими всё.

Шлёп. Шлёп. Шлёп.

Каждый толчок был жёстче. Злее. Глубже.

Мокрые звуки между ними сводили его с ума — она лилась для него, пропитывая его, простыни, матрас.

Её пальцы впились в его плечи, рот раскрыт в крике.

— Ты трахаешь меня, будто никогда не трахал её, — дико простонала она, задыхаясь, пока его член снова вонзился. — Спорим, она не делает тебя таким твёрдым.

Даниэль замер на полсекунды, челюсть сжалась.

— Не произноси её имя, — прошипел он.

Она улыбнулась — задыхаясь, лукаво, дрожа от удовольствия.

— Спорим, она не принимает тебя, как я, — выдохнула Эва. — Она не кричит. Не льётся на тебя. Она не нуждается в тебе.

— Эва…

— Она не может трахаться так, — всхлипнула она, голос надломился, когда он снова врезался. — Никто не может.

Он потерял контроль.

Его ритм стал жестоким. Тело взяло верх.

И Эва разрушилась.

Её глаза распахнулись, рот широко открыт в безмолвном крике, пока она конвульсировала под ним, оргазм разрывал её тело, как ударная волна. Она лилась на его член, бёдра яростно дрожали, ногти впились в его руки.

— Боже, да… Даниэль, я твоя…

Он вытащил с рычанием, кулак обхватил его длину, и он кончил — горячо и густо — на её живот и грудь, струи спермы покрывали её дрожащую кожу, пока он выкрикивал её имя, как молитву, которую не мог отрицать.

Прошли минуты.

Тишина.

Дыхание.

Его тело медленно расслабилось, он стоял над ней на коленях, глаза тёмные от изумления и неверия.

Эва выглядела разрушенной. Кожа раскраснелась, ноги всё ещё подрагивали, пот блестел на груди.

И всё же —

Она потянулась к нему.

С милой, почти нежной улыбкой она приподнялась и взяла его в рот — мягко теперь, губы деликатно вокруг его сверхчувствительного члена, язык медленный и дразнящий.

Он дёрнулся в её рту, тихо рыча. — Эва… Боже… ты меня убьёшь…

Но она не остановилась.

Пока он не стал чистым.

Пока он не задыхался, глаза остекленели, бёдра дёргались от перевозбуждения.

Когда она наконец отпустила его с мягким хлопком и положила голову на его бедро, глаза закрыты и довольны, Даниэль посмотрел на неё.

Она сияла.

Разрушена.

Удовлетворена.

А он?

Он был зависим.

Разрушен ею. Телом и душой.

Он провёл дрожащей рукой по волосам и шепнул себе: — Я в такой чертовской беде.

Глава двадцать вторая: Пересечённые границы

Комната была тусклой, тихой, кроме гула города за окном и мягкого шелеста простыней.

Даниэль сидел на краю кровати, телефон в руке, глядя на имя на экране.

Софи — позвонить.

Он обещал.

Его большой палец завис, затем нажал «Вызов».

Звонок резал ухо. С каждой секундой чувство вины сжимало рёбра.

Ты не должен быть здесь.

Ты не должен был её трогать.

Но он тронул.

И сделал бы снова.

— Привет, — голос Софи был тёплым, рассеянным. — Ты поздно звонишь.

— Да, — сказал Даниэль, голос напряжённый. — Задержался на панелях.

Он не упомянул, что женщина, в которой он задержался, не была на панелях.

— Всё хорошо? — спросила она.

Он сглотнул. — Нормально. Продуктивно. Долгий день.

Позади Эва пошевелилась.

Он не обернулся — но почувствовал её.

Сдвиг матраса. Тяжесть за спиной. Медленное скольжение одеяла.

— Рада слышать, — продолжала Софи. — Приятно слышать твой голос. Скучала по нему.

Даниэль закрыл глаза, вина сжала сильнее. — Я тоже по тебе скучал.

Это не было ложью.

Но и не правдой.

Он почувствовал движение одеяла. Затем её руки — медленные, тёплые — на его бёдрах.

— Где ты сейчас? — небрежно спросила Софи.

— В постели, — сказал он. — Пытаюсь расслабиться.

Пальцы Эвы скользнули под пояс его трусов, обхватив его.

Он резко втянул воздух.

— Ты в порядке? — спросила Софи.

— Да… просто устал.

Эва проползла вперёд, теперь полностью под одеялом, её рот заменил руку.

Он прикусил губу, глаза распахнулись, ноги напряглись, когда влажный жар её языка скользнул по его уже твердеющему члену.

— Иисус, — шепнул он — не в телефон, себе.

— Уверен? — растерянно спросила Софи.

— Д-да. Просто ноет. Жёстко. От сидения.

Язык Эвы закружил по головке, губы сомкнулись вокруг него с безумной точностью. Он был слишком близко после часов до. Её рот — такой мягкий, такой жадный — двигался медленно, намеренно.

— Даниэль? — спросила Софи.

— Я тут, — сказал он, стараясь не ахнуть. — Просто… думаю о завтрашнем расписании.

Эва сосала сильнее, беря глубже.

Он сжал кулак вокруг простыней.

— Пожалуй, отпущу тебя, — сказала Софи, не подозревая. — Ты звучишь измотанным.

— Хорошая идея, — сказал он, голос сдавленный. — Я… позвоню, когда смогу.

— Люблю, — сказала она.

— …И я тебя.

Он закончил звонок.

Эва откинула одеяло, чтобы взглянуть на него с лукавым блеском в глазах — и не остановилась.

Она взяла его глубже, голова качалась, губы неряшливы, слюна блестела, снова делая из него беспорядок.

— Ты безумна, — простонал он, рука в её волосах. — Ты не представляешь, как это плохо.

Она отстранилась с грешной улыбкой, медленно поглаживая. — Ты звонил ей с моим вкусом во рту. Не притворяйся, что тебе не понравилось.

Затем она снова нырнула — быстро, глубоко, грубо — и через секунды он кончил с резким криком, бёдра дёрнулись, рука запуталась в простынях, пока его оргазм пульсировал в её ждущее горло.

Она проглотила всё.

Снова.

И когда она подползла к нему, вытирая губы тыльной стороной руки, она ухмыльнулась.

— Ты ужасно справляешься с многозадачностью.

Он рассмеялся — беспомощно, задыхаясь, разрушен. — Ты меня уничтожишь.

— Возможно, — шепнула она, прижавшись к его груди.

Его рука обняла её без колебаний.

Они больше не говорили.

Сон накрыл их быстро, сплетённых вместе, тела всё ещё горячие от огня, который никто не мог потушить.

Глава двадцать третья: Моя

Последний день съезда начался, как обычно — старый кофе, переработанные бейджи, море костюмов, пытающихся переговорить друг друга.

Но он заметил, когда всё изменилось.

Мужчина, лет сорока пяти. Дорогие часы. Самоуверенная ухмылка. Он загнал Эву в угол у кофейного бара после её короткой беседы с женщиной-панелисткой. Даниэль сразу заметил смену её позы. Расслабленная на напряжённую. Весёлая на равнодушную.

А мужчина всё не затыкался.

— Ты с кем-то здесь? — спросил он, не удосужившись смотреть ей в лицо.

Даниэль вмешался, не дав ей ответить.

— Она со мной, — сказал он, голос холодный, властный. — Мы вместе.

Мужчина моргнул, окинул Даниэля взглядом — и ухмыльнулся. — А, профессор.

Даниэль уставился на него. — Уйди.

Что-то в его голосе заставило мужчину передумать о своём обаянии. Он пожал плечами и ушёл.

Эва посмотрела на Даниэля с медленной улыбкой. — Ты такой защитник.

Он посмотрел на неё, челюсть сжата. — Ты не представляешь, что я хотел с ним сделать.

— Ну, — шепнула она, коснувшись тыльной стороной его руки, — прибереги это на потом.

Час спустя — ресторан отеля, обеденный час

Они сидели в тихой кабинке у окна. Даниэль наконец начал расслабляться. Они говорили — по-настоящему говорили — впервые за дни. О книгах. Её детстве. Его годах в Оксфорде. Её одиночестве. Его пустом браке. Он слушал её. И на миг всё стало… тихо.

Затем глаза Эвы опустились к его паху.

И она ухмыльнулась.

— У меня появилась мысль, — небрежно сказала она, наклоняясь. — Что, если я дам тебе награду?

Он прищурился, подозрительно. — Эва…

Но она уже придвинулась ближе в кабинке.

Уже расстёгивала его брюки под столом с отработанной лёгкостью.

— Не смей… — начал он, оглядывая ресторан.

Она прижала палец к его губам.

— Поговори со мной о литературе, — шепнула она, рука скользнула в его трусы. — Спокойно и мило.

Её пальцы обхватили его.

Толстый. Твёрдый. Готовый.

Даниэль напрягся во всех смыслах.

— Ты с ума сошла, — шепнул он.

— А тебе это нравится.

Она начала гладить его — медленно, туго, безжалостно. При этом кивая на что-то, что он сказал. — Я всегда считала Д. Х. Лоуренса самым грязным романтиком, — громко сказала она, улыбаясь, будто ничего не происходит.

Даниэль сжал край стола, челюсть стиснута, дыхание поверхностное.

Затем она уронила ложку.

— Ой, какая я неуклюжая, — сладко сказала она.

И прежде, чем он успел её остановить, она нырнула под скатерть.

— Эва… — прорычал он.

Её рот нашёл его мгновенно.

Горячий. Мокрый. Тихий.

Она сосала медленно, глубоко, язык кружил, губы туго вокруг него, пока ресторан гудел болтовнёй.

Он умирал.

Умирал и был твёрд, как камень.

— Чёрт, — прошипел он сквозь зубы, одна рука скользнула под стол, вплетясь в её волосы. — Нас поймают.

Она тихо простонала вокруг него — нарочно.

И он сорвался.

Он вытащил её за руку — губы скользкие, глаза озорные.

— Не здесь, — прорычал он. — Клянусь Богом…

Он вытащил пачку денег, бросил на стол и схватил её за запястье.

Коридор отеля. Дверь номера даже не закрыта.

Как только они вошли, он прижал её к стене, его рот врезался в её в яростном поцелуе.

— Думаешь, ты контролируешь? — прорычал он, разрывая её платье. Пуговицы разлетелись. Ткань порвалась.

Она ахнула, смеясь в поцелуй. — Я знаю, что да.

Он подхватил её, её ноги обвили его талию, и он вонзился в неё без паузы — глубоко, жестоко, первобытно.

Она выкрикнула его имя, голова откинута.

— Скажи ещё, — потребовал он между толчками. — Скажи, что ты лучше её.

— Я твоя, — вскрикнула она. — Я делаю тебя твёрдым. Я заставляю тебя терять контроль. Она никогда. Она не могла.

Он прорычал, вгоняя сильнее, прижимая к стене, одна рука сжимала её попу, другая держала затылок.

— Хочешь, чтобы я тебя уничтожил? — шепнул он, голос хриплый. — Потому что я сделаю.

Её стон был чистым удовольствием. — Тогда сделай.

Глава двадцать четвёртая: Трещины

Коридоры университета выглядели так же, но ничего не казалось знакомым.

Эва шла по кампусу, сумка на плече, голова опущена, сердце колотилось каждый раз, когда она видела тёмно-синий пиджак или слышала низкий британский голос вдали.

Даниэль Лэнгстон вернулся к роли профессора Лэнгстона.

Холодный. Формальный. Отстранённый.

На занятиях он едва смотрел на неё. На встречах звал «мисс Лоран» снова. В коридорах, когда их пути пересекались, вежливо кивал, будто она просто студентка.

Это её ломало.

Она не ждала, что он будет её афишировать. Но она чувствовала, кем они были. Как он касался её. Как держал после. Как целовал, будто не мог остановиться.

Но теперь?

Теперь он притворялся, что ничего не было.

— Может, он просто боится, — мягко предложила Келли однажды днём, сидя на ступенях литературного корпуса.

— Тогда почему он ведёт себя, будто я не существую? — шепнула Эва, голос надломился. — Я думала, у нас было что-то настоящее. Не просто секс. Не просто похоть.

Нина молчала. Впервые её сарказм исчез.

И Эва чувствовала, что распадается.

Тот вечер пятницы — её квартира

Дверь скрипнула, открыв нечто неожиданное.

Её родители.

Стояли в прихожей, улыбаясь — улыбаясь — с цветами и подарками, будто снимались в рекламе.

— Милая, — сказала мать, заключая её в объятия. — Мы были проездом и решили тебя удивить.

Эва застыла. — Проездом? Вы в стране на одну ночь и пришли сюда?

— Мы скучали, — добавил отец, целуя её в лоб. — Зарезервировали столик на ужин. Только мы втроём.

И на миг её сердце смягчилось.

Два часа спустя — Le Jardin, дорогой ресторан

Эва шла между родителями в чёрном платье, надетом однажды на гала. Ресторан сиял, мягкий свет свечей танцевал на стенах.

Но затем она увидела его.

Мужчина. Лет тридцати. Дорогой костюм. Золотые часы. Слишком обаятельная улыбка.

Ждал за их столиком.

Не втроём.

Эва остановилась.

— Эва, — спокойно сказала мать. — Это Маркус. Сын одного из партнёров твоего отца. Он тебе понравится.

Кровь Эвы похолодела.

— Поэтому вы приехали? Чтобы продать меня за ризотто?

Улыбка матери не дрогнула. — Не драматизируй.

— Я не товар, — прошипела Эва.

— Ты ведёшь себя по-детски, — рявкнул отец.

И тут —

Шлёп.

Мать ударила её. Не сильно. Но резко. Внезапно.

Ресторан затих. Щека Эвы горела.

Её глаза наполнились слезами. — Вы прилетели на одну ночь и использовали её, чтобы продать меня.

Она развернулась и выбежала.

В дождь.

Десять минут спустя — по телефону

Её пальцы так дрожали, что она едва держала телефон. Дождь лил по волосам и одежде, промочив до костей. Губы онемели. Горло сжалось.

Она набрала единственный доверенный номер.

— Даниэль, — шепнула она, когда он ответил.

Он услышал всё в её голосе.

— Что случилось? — тут же спросил он, вставая.

— Пожалуйста, — сказала она, едва дыша. — Я… не знаю, куда идти…

— Я иду, — сказал он. — Пришли адрес. Сейчас.

Той ночью — квартира Даниэля

Он солгал жене.

Сказал, что у студентки кризис. Что должен помочь. Что объяснит позже.

Софи не спорила. Просто кивнула и застелила гостевую кровать.

Когда он привёл Эву, промокшую, дрожащую, с размазанной тушью, Софи не задавала вопросов. Просто накинула на неё полотенце и помогла сесть на диван.

Даниэль опустился на колени рядом, отводя мокрые пряди с её лба.

Она дрожала сильно. Её пальцы вцепились в его рубашку, как в спасательный круг.

— Я не… могу дышать, — аxнула она, грудь вздымалась.

— Ты в безопасности, — шепнул он. — Дыши со мной. Вдох. Выдох. Я держу тебя. Я здесь.

Она сломалась.

— У меня никого нет, — всхлипнула она, цепляясь за него. — Они меня не видят. Я просто… одна. Всегда.

Он обнял её крепче, сердце разрывалось. — Ты не одна. Больше нет.

Он взглянул на Софи, тихо наблюдавшую из коридора, её лицо спокойное, но непроницаемое.

— Я останусь с ней, — тихо сказал он.

Софи кивнула раз. — Она может взять гостевую.

И ушла в тишину.

Глава двадцать пятая: Не только секс

Софи стояла у двери в строгом синем костюме, ключи в руке, губы сжаты.

Она взглянула в коридор, где Даниэль только что закрыл дверь гостевой.

— Она ещё спит? — ровно спросила она.

Даниэль кивнул. — Да. Ночь была тяжёлой.

Софи посмотрела на него, долго и изучающе. — Она что-то для тебя значит.

Это не было вопросом.

Он не ответил.

Она вздохнула. — Я буду в офисе до поздна. Дай знать, если ей что-то нужно.

— Софи…

— Я не глупа, Даниэль, — мягко, но твёрдо сказала она. — Но и не жестока. Я знаю, как выглядит одиночество.

Она бросила на него взгляд — выверенный, усталый — и ушла без слов.

Дверь закрылась.

Он выдохнул, будто сдерживал дыхание всё утро.

Он тихо постучал, прежде чем открыть дверь.

Эва лежала, свернувшись под одеялом, в длинной хлопковой рубашке Софи. Волосы липли к лицу, влажные от пота. Глаза полуоткрыты, стеклянные. Губы бледные.

— Эва, — шепнул он, опускаясь у кровати. — Эй…

Она whimнула, когда он коснулся её лба.

Слишком горячая.

Она горела.

— Я… не хотела развалиться, — пробормотала она. — Просто… мне нужен был кто-то.

— Не объясняй, — мягко сказал он. — Ты теперь в безопасности.

Её глаза дрогнули. — Пожалуйста, не оставляй меня.

— Я здесь.

— Я серьёзно, — шепнула она. — Ни на минуту.

— Не оставлю.

Она потянулась, слабые пальцы сжали его рубашку.

И тогда он сделал то, чего не ожидал.

Забрался в кровать рядом.

Не чтобы коснуться. Не чтобы присвоить.

Чтобы быть там.

Потому что ей это нужно.

Она тут же повернулась к нему, обняв за талию, уткнувшись лицом в его грудь, будто боялась, что он исчезнет. Её тело дрожало.

— Ты единственное, что удерживает меня от срыва, — шепнула она в его рубашку. — Рядом с тобой я чувствую, что не невидимка.

Он мягко погладил её волосы, пальцы скользили по влажным прядям.

— Ты не невидимка, — сказал он. — Никогда не была. Они просто не заслужили тебя видеть.

Она снова заплакала — тихие, надломленные всхлипы, сотрясающие её хрупкое тело.

— Я думала, я просто то, что ты хочешь потрогать. Трахнуть. Но прошлой ночью… и теперь… — Она посмотрела на него, голос хрупкий. — Это больше, правда?

Даниэль тяжело сглотнул. Грудь болела. — Я говорил себе, что нет. Говорил, что могу остановиться.

— Но не можешь, — шепнула она.

— Нет, — сказал он, голос пустой. — Не могу.

Она сжала его крепче. — Тогда не надо.

Они остались так — прижатые в тихом гуле гостевой комнаты.

Без секса. Без похоти.

Только она, дрожащая в его руках.

И он, медленно осознающий, что больше не защищает студентку.

Он держал единственного человека, заставляющего его чувствовать себя живым.

И она разбивала ему сердце, просто нуждаясь в нём.

Глава двадцать шестая: Пересечённые и удержанные границы

Днём раздался стук.

Даниэль открыл дверь, увидев Келли и Нину на лестничной площадке, в больших пальто, слишком серьёзных для их обычной дразнящей энергии.

— Привет, — мягко сказала Келли. — Мы принесли чай. И суп. Хороший.

Нина подняла бумажный пакет. — И журналы. Мы старомодные.

Даниэль отступил.

— Она в гостевой, — сказал он. — Отдыхает.

Нина приподняла бровь. — Мы знаем.

В комнате Эва сидела в кровати, укутанная в слои, волосы влажные после душа, щёки всё ещё раскраснены от жара. Она моргнула, увидев подруг.

— Боже мой, — ахнула Келли, ставя всё и бросаясь к ней. — Ты выглядишь ужасно, но я так рада, что ты в порядке.

— Я жива, — прохрипела Эва.

— Едва, — пробормотала Нина, пододвинув стул и скрестив руки. — Какого чёрта, Эва? Почему не позвонила нам?

— Не знала, куда идти, — шепнула Эва. — Я просто… сломалась. И он пришёл.

Подруги переглянулись.

— Ты ему правда доверяешь? — спросила Келли.

Эва кивнула.

— Он единственный, кто не хотел меня использовать. Или бросить. Или исправить ради своей выгоды.

Нина выдохнула. — Мы никому не скажем. Ты знаешь, правда?

— Знаю.

Келли мягко сжала её руку. — Но мы боимся. Ты… слишком одна.

— Здесь безопаснее, — сказала Эва. — Вы знаете, я не могу остаться с вами. Ваши родители говорят с моими. Я не могу рисковать.

Нина откинулась. — Логично. Если бы они знали, что ты больна…

Телефон Эвы завибрировал на тумбочке.

Мама — звонок.

Снова.

Она смотрела на него.

— Может, стоит просто… — начала Келли, но Эва уже ответила.

— Эва, — раздался голос матери, холодный и собранный. — Прошло четыре дня. Ты игнорировала десять наших звонков.

— Знаю, — ровно сказала Эва.

— Мы с отцом прилетаем на выходных. Заберём твои вещи из университета, и ты будешь дома к воскресенью. Маркус очень терпелив.

Эва моргнула. — Я больна.

Пауза.

— Больна? — повторила мать. — Чем?

— Жар. Простуда. Я в постели днями.

Мать даже не отреагировала.

— Ты преувеличиваешь. Ты всегда была чувствительной. Если бы перестала драматизировать…

— Драматизировать? — голос Эвы надломился. — Вы даже не знали, что я больна. Вам всё равно. Вы просто хотите, чтобы я вышла за кого-то, кто мне не нравится.

— Не повышай голос.

— Вы меня ударили, — руки Эвы дрожали. — И теперь хотите, чтобы я улыбалась, наряжалась и вернулась в тот дом, будто принадлежу вам?

— Ты принадлежишь нам, — голос отца внезапно вмешался — он был на громкой. — И мы обсудим это как следует, когда вернёшься.

— Я не вернусь, — сказала Эва, дрожа от ярости. — Вы мне не владельцы. Вы меня даже не видите.

Она повесила трубку.

Тишина была оглушительной.

Позже, когда Келли и Нина ушли — неохотно, с объятиями и слезливыми предупреждениями, — Эва сидела на диване, поджав ноги, всё ещё бледная, укутанная в одеяло.

Даниэль принёс ей чай.

Она посмотрела на него усталыми глазами. — Прости. Ты не подписывался на это.

Он сел рядом. — Думаешь, мне всё равно?

— Ты сделал достаточно, — тихо сказала она. — Не надо притворяться моим героем.

— Я не притворяюсь, — сказал он. — Оставайся, сколько нужно. Я хочу, чтобы ты была здесь.

Эва посмотрела на него — ища, неуверенная. — Даже с ней здесь?

Он замолчал.

Затем: — Да.

Она медленно кивнула.

И положила голову ему на плечо.

Глава двадцать седьмая: Под её крышей

Прошло два дня после звонка, с тех пор как Эва ворвалась в жизнь Даниэля и стала её частью — тихо, незаметно, осторожно.

Софи была добра.

Вежлива.

Утром предлагала Эве чай, передавала салфетки и мягкие улыбки, оставила место в холодильнике для её вещей. Но её глаза были слишком наблюдательны, молчания слишком тяжёлыми. Она знала, что что-то не так. Просто пока не назвала это.

И под этим идеальным, невысказанным напряжением дома кипело нечто горячее.

Они.

Эва и Даниэль не могли быть наедине больше минуты, чтобы что-то внутри не сломалось.

Той ночью — кухня

Даниэль мыл кружки, когда она скользнула за него, босиком, в большом позаимствованном свитере, сползшем с одного плеча. Она не касалась — просто стояла так близко, что её дыхание коснулось его шеи.

— Ты всегда напрягаешься, когда она рядом, — шепнула Эва.

— Она моя жена, — сказал он тихо.

— Она твоя соседка, — пробормотала Эва, глаза тёмные. — Ты едва на неё смотришь.

— Она добра к тебе.

— Ей меня жалко.

Он повернулся, челюсть сжата. — Ты не можешь… начинать это здесь.

Её рука скользнула по его груди, медленно и смело. — Почему? Она наверху. Дверь закрыта. Свет выключен.

— Эва… — Его голос оборвался, когда её пальцы задели выше пояса. — Это безумие.

— Ты меня хочешь, — шепнула она, шагнув, губы в дюймах от его. — Прямо здесь. Сейчас.

Он поймал её запястье.

Но не раньше, чем она почувствовала его — твёрдого под джинсами, пульсирующего, неоспоримого.

Его хватка усилилась.

— Я хочу тебя каждую секунду, — прошипел он. — Но не так. Не пока она в доме.

Она смотрела на него, глаза горели желанием и разочарованием. — Тогда когда?

Он не ответил.

Следующим утром — коридор

Софи была в душе.

Даниэль проходил мимо гостевой, когда его втянули внутрь с аханьем. Дверь щёлкнула.

Эва прижала его к ней, руки на его груди.

— Она ещё не вышла, — шепнула она. — У тебя пять минут.

Её рот уже был на его шее, рука смело скользила по его растущему стояку через брюки.

Он тихо простонал, схватив её за талию и развернув, прижав её к стене.

— Я сказал, не здесь, — шепнул он, но его рука уже была под её свитером, сжимая голое бедро. — Чёрт, Эва.

Её дыхание сбилось. — Я хочу всего тебя, Даниэль.

Он прижался лбом к её, борясь с дыханием. — Ты получишь меня, — пробормотал он. — Но не так. Не с дверями в один стук.

Она надула губы.

— Скоро? — спросила она.

Он медленно кивнул. — Скоро.

Позже — в её комнате

Она лежала на кровати, ноги запутаны в одеялах, призрак его касания всё ещё горел на коже.

Сексуальное напряжение было повсюду.

И хотя она тосковала по нему… она подождёт.

Потому что он боялся.

А пока?

Он всё ещё был её.

Даже если никто не мог знать.

Глава двадцать восьмая: Без сдержанности

Первый день в кампусе был невыносим.

Неделями Даниэль боролся — цеплялся за вину, логику, угасающую нить самоконтроля. Но украденные взгляды на лекциях, случайные касания в коридорах и память о задыхающихся стонах Эвы в его руках разъедали его решимость, как буря море.

А Эва?

Она не помогала.

Носила мягкие свитера, сползающие с плеча. Юбки, обтягивающие бёдра, когда она наклонялась, сдавая задания. Её глаза говорили всё, чего не говорил рот — ты всё ещё хочешь меня.

Он пытался.

Пытался снова быть профессором Лэнгстоном.

Но она была единственным тестом, который он не мог пройти.

Это случилось в среду.

Коридор у его кабинета почти пуст, послеполуденное солнце рисовало золотые линии на плитке. Эва постучала раз, скользнула внутрь и тихо заперла дверь.

Он уже стоял, мускулы напряжены, пытаясь казаться собранным за столом.

— Нам надо поговорить, — сказал он, голос хриплый.

Но она уже шла к нему.

Он тяжело сглотнул.

— Эва…

— Заткнись, — шепнула она.

И они столкнулись.

Её руки метнулись к его рубашке, дёргая пуговицы, их рты встретились в голодном, яростном поцелуе. Его пальцы запутались в её волосах, затем скользнули вниз, схватив её бёдра, и он поднял её на стол с глухим стуком, разбрасывая бумаги.

— Ты хоть представляешь, что со мной делаешь? — прорычал он в её шею, кусая и посасывая, пока она ахала. — Я не могу думать, когда ты рядом.

— Тогда перестань пытаться, — выдохнула она, срывая свитер и дёргая его ремень. — Покажи мне.

Он развернул её так быстро, что она взвизгнула, нагнув над столом и сорвав её трусики одним грубым рывком. Его рука сжала её бедро, он спустил брюки ровно настолько, чтобы освободить себя — твёрдый, толстый, пульсирующий от потребности.

Она была мокрой.

И когда он скользнул в неё одним глубоким толчком, она выгнулась и вскрикнула.

— Слишком громко, — пробормотал он, наклоняясь и целуя её жёстко — глубоко, поглощающе — его рука обхватила её рот, пока он начал толкаться.

Быстро.

Жёстко.

Её тело дёргалось с каждым движением, стол скрипел под ними.

— Ты моя, — прошипел он в её ухо. — Понимаешь? Никто другой не получит тебя так. Никогда.

Она кивнула, стонала в его поцелуй.

Его рука скользнула между её ног, пальцы тёрли её клитор в идеальном ритме с бёдрами.

— Ты кончишь, — мрачно сказал он. — Хочу почувствовать.

Она уже дрожала. Дыхание сбилось. Ноги подкосились.

И затем она взорвалась, оргазм накрыл её так сильно, что она прикусила его губу, чтобы не закричать, её стенки яростно пульсировали вокруг него.

Он не остановился.

Ни на секунду.

— Ещё, — потребовал он. — Дай ещё один.

Она всхлипывала — удовольствие, шок, экстаз заливали её тело.

И когда он снова врезался, попав в идеальный угол, её второй оргазм разорвал её, как молния.

— Даниэль! — вскрикнула она.

Он схватил её за талию, слегка приподнял и поцеловал жёстко — заглушая её крики, пока кончал, глубоко в неё, наполняя так сильно, что она снова задрожала.

— Чёрт… Эва… — простонал он, крепко держа её, пока она дрожала и сжимала его.

Она простонала в третий раз, высоко и надломленно, и ещё один оргазм накрыл — мягче, меньше, но опустошающий. Она рухнула на стол, задыхаясь, пальцы вцепились в край, как за спасение.

Они оставались так минутами.

Неподвижно.

Истощённые.

Задыхаясь.

Он наклонился и поцеловал её затылок, затем прижался лбом к её позвоночнику.

— Я не могу от тебя оторваться, — сказал он, голос хриплый. — Я пытался.

— Не хочу, чтобы ты, — шепнула она. — Даже если это всё разрушит.

Он медленно вытащил, оба застонали от перевозбуждения, и помог ей повернуться. Она была раскрасневшейся, ноги дрожали, волосы в беспорядке. Она посмотрела на него, будто он единственное, что имело смысл.

Он мягко поцеловал её — почти нежно теперь.

И ни один не сказал ни слова.

Потому что оба знали, что это больше не просто похоть.

Это был выбор.

И они оба его сделали.

Глава двадцать девятая: Опасные игры

Эва приняла условия.

Даниэль не был готов обнародовать — пока. Не с Софи в картине, не с университетом, дышавшим ему в затылок. Он заставил её пообещать: конфиденциальность. Без сцен. Без оговорок.

Она согласилась.

Но это не значило, что она облегчит ему жизнь.

Дома — поздний вечер

Квартира была тихой. Софи ещё на работе, как обычно. Эва вышла из гостевой босиком, в одной из рубашек Даниэля — его рубашке — и ничего под ней.

Она знала, что он смотрит.

Он сидел за обеденным столом, пытаясь читать. Но когда она открыла холодильник, слегка нагнувшись, рубашка задралась, открывая изгиб её голой попы.

Он тихо простонал, беспомощно.

— Эва… — предостерёг он.

Она медленно повернулась, откручивая крышку бутылки воды, подняла её к губам и пила — глаза прикованы к его.

— Я просто беру воду, — сладко сказала она.

— Надень что-то приличное.

— Я прилична. Я в твоей рубашке.

Его глаза сузились. — Ты без лифчика.

— Ага.

Он встал, челюсть сжата, напряжение густое в воздухе.

— И без трусиков.

Она невинно улыбнулась. — Ты заметил.

Он пересёк пространство за два шага и схватил её за талию, прижав к холодильнику.

— Думаешь, это смешно?

— Думаю, это горячо, — она закинула ногу на его бедро. — Думаю, ты хочешь меня так сильно, что это больно.

Его рука скользнула под рубашку, сжав её голую попу.

— Ты играешь с огнём, — шепнул он.

— Тогда сожги меня.

Позже на неделе — в кампусе

На лекциях они держали дистанцию. Без долгих взглядов. Без случайных касаний. Для всех она была просто студенткой. Он — просто её профессором.

Но в библиотечных стеллажах — на верхнем этаже, где никто не ходил — он нашёл её.

Она стояла с толстым сборником в руках, притворяясь, что читает.

Но когда он подошёл сзади и прижался, она не дрогнула.

— Ты безумна, — пробормотал он в её шею.

— Я ждала тебя, — шепнула она. — Десять минут.

Его рука скользнула по внутренней стороне её бедра.

Без трусиков.

Снова.

Он простонал.

— Эва… Иисус.

— Мне нравится, когда ты не можешь себя контролировать.

Она потянулась назад, схватив его через брюки.

— Ты уже твёрдый, — шепнула она. — На публике. Для меня.

Его пальцы скользнули между её ног, и она ахнула — уже мокрая, скользкая, готовая.

— Я мог бы взять тебя прямо здесь, — пробормотал он. — Заставить тебя кончить посреди поэтического ряда.

— Сделай это, — выдохнула она. — Пожалуйста…

Но он не сделал. Не в этот раз.

Вместо этого он дразнил её — пальцы медленные и безумные — пока она не задрожала у полки, прикусив запястье, чтобы не застонать.

Затем отстранился.

— Я закончу начатое, — сказал он, голос низкий, — сегодня.

Той ночью — дома снова

Она ждала, когда он вошёл.

Всё ещё без белья.

Только та же рубашка, теперь расстёгнутая. Ничего под ней.

Он закрыл дверь и уронил всё.

Они не дошли до спальни.

Он нагнул её через подлокотник дивана и скользнул в неё сзади, её аханье отразилось от стен.

— Ты дразнишь меня весь день, — прорычал он, долбя её, одна рука запуталась в её волосах. — А потом притворяешься, что не знаешь, что делаешь.

— Я точно знаю, что делаю, — всхлипнула она, уже близко.

Он потянулся и быстро, жёстко тёр её клитор.

Она закричала в подушки, кончая, её тело сжало его, ноги дрожали.

Он не отставал.

С громким, надломленным стоном он кончил в неё, сжимая её бёдра так сильно, что она чувствовала это часами.

Они рухнули на диван, сплетённые и задыхающиеся.

— Я зависим от тебя, — шепнул он.

Она улыбнулась в его грудь. — Хорошо. Потому что я никуда не уйду.

Глава тридцатая: Друзья и трещины

Последние недели были вихрем украденных касаний, шёпота стонов за закрытыми дверями и едва сдерживаемой похоти, замаскированной под профессионализм. Но даже Эве нужен был воздух, что-то нормальное.

Она написала Келли и Нине.

Эва: СОС. Нужна девичья тусовка. Приносите вино и сплетни.

Той ночью — квартира Келли

— И кто приходит на первое свидание с эмоциональной хорьковой поддержкой? — Нина размахивала бокалом вина.

Келли поперхнулась. — Нет, он не мог!

— Мог. Его звали Чейз. А хорька… Джастис.

Эва смеялась так, что согнулась, щёки раскраснелись, стресс последних недель трещал по швам.

Это было хорошо.

Смеяться. Быть увиденной. Быть собой — хоть на миг.

— Ты сияешь, — сказала Келли, понимающе улыбаясь. — Либо ты влюблена, либо подсела на что-то.

Эва закатила глаза. — Ни то, ни другое.

— Ага, — ухмыльнулась Нина. — Ты просто излучаешь сексуальное напряжение из-за дефицита витаминов.

— Я просто… разбираюсь, — мягко сказала Эва. — Это сложно.

Улыбка Келли померкла. — Твои родители?

Эва кивнула, тепло ушло с лица. — Они всё ещё звонят. Притворяются, что владеют мной.

Голос Нины понизился. — Будь осторожна.

— У меня есть кое-кто, — вырвалось у Эвы.

Пауза.

— Ты имеешь в виду того кого, — мягко сказала Келли.

Эва грустно улыбнулась. — Да.

Они ничего не сказали. Им не пришлось.

Они просто обняли её.

Следующий день — кафе за кампусом

Она не ожидала их увидеть.

Но они были там — её родители — за угловым столиком, который всегда выбирали для бранча, в безупречных дизайнерских нарядах, будто шли на фотосессию.

Мать сразу улыбнулась. Отец не утруждался притворяться.

— Эва, — позвала мать, вставая. — Иди. Сядь.

Она замялась у двери.

Но была не одна.

Даниэль предложил проводить её после занятий. Он стоял за ней, тихое присутствие, его рука коснулась её.

— Я подожду через дорогу, — шепнул он. — Дай знак, если понадоблюсь.

Она кивнула.

И вошла.

— Вижу, ты всё ещё одеваешься скромнее, — сказала мать, оглядев её джинсы и свитер.

Отец едва взглянул от телефона.

— Не знал, что у нас официальный засада, — ответила Эва.

Мать наклонилась. — Ты всё усложнила. Маркус был очень смущён. Ты должна извиниться.

— Я ему ничего не должна, — огрызнулась Эва.

Отец наконец поднял взгляд. — Ты не будешь жить за счёт милости вечно, Эва. Этот мужчина, у которого ты живёшь — думаешь, это хорошо кончится?

Сердце Эвы заколотилось.

— Вы не знаете, через что я прошла, — шепнула она. — Вы даже не знали, что я больна.

Мать драматично вздохнула. — Ты всегда больна. Всегда чувствительная. Всегда устраиваешь драму.

— Меня ударили вы, — сквозь зубы сказала Эва. — Вы шлёпнули меня в ресторане. И хотите, чтобы я улыбалась и была хорошей дочкой.

Отец встал, голос резкий. — Ты не смеешь так с нами говорить.

— Я вам ничего не должна, — сказала она, дрожа. — И я устала притворяться, что вам не всё равно.

Она повернулась уходить.

— Эва — если уйдёшь, не возвращайся, — крикнула мать.

— Я не собиралась, — шепнула она.

Снаружи Даниэль уже переходил улицу.

Она едва дошла до него, как ноги подкосились.

Он поймал её.

Обнял.

Она уткнулась лицом в его грудь, дыхание сбивалось в резких, панических ахах.

— Эй, — мягко сказал он, обнимая её. — Я держу тебя. Выпусти.

Она сжала его пальто, будто оно её якорь.

— У меня больше никого, — сказала она, надломленно. — Мне страшно.

— У тебя есть я, — сказал он, поцеловав её макушку. — Ты всегда со мной.

Она посмотрела на него, глаза влажные. — Что, если я тебя разрушу?

— Ты уже, — сказал он с лёгкой улыбкой. — И я никуда не уйду.

Глава тридцать первая: Наказание

Наказание пришло тихо.

Без криков. Без угроз.

Просто письмо от ассистента матери:

С настоящего момента доступ ко всем счетам семьи Лоран прекращён. Удачи в академическом будущем.

И всё.

Без «с любовью, мама». Без звонка. Даже без холодного объяснения.

Эва долго смотрела на экран, прежде чем закрыть ноутбук.

Два дня спустя — в кампусе

— Стол восемь хочет воды. И не дай парню с девятого зафлиртовать тебя до бесплатного торта.

Эва слабо отсалютовала менеджеру и поправила фартук.

Кафе не было шикарным, но платило. Напротив кампуса. Чаевые помогали. И… отвлекали. Заставляли двигаться. Дышать.

Пока не вошёл Даниэль.

Он не ожидал увидеть её за стойкой, с собранными волосами, розовыми щеками, в короткой чёрной юбке, от которой его челюсть сжалась.

Он замер.

А затем увидел их — мужчин. Студентов, костюмы, профессоров, смотревших на неё, будто она единственное сладкое в их горькой жизни. Их взгляды задерживались. Некоторые наклонялись слишком близко, когда она приносила кофе.

Что-то холодное осело в его животе.

Ревность. Ярость.

Потребность.

Той ночью — его квартира

Она тихо постучала, смена закончилась. Он быстро открыл, челюсть сжата.

— Я сказал не приходить сегодня, — сказал он, отступая, чтобы впустить.

Она посмотрела на него. — Что, злишься, что я устроилась на работу?

Он захлопнул дверь чуть сильнее. — Нет. Злюсь, что вошёл в комнату, полную мужиков, раздевающих тебя глазами. А ты улыбалась, будто это неважно.

Её глаза сузились. — Что я должна была сделать, Даниэль? Уволиться? Голодать?

— Я хотел, чтобы ты сказала мне, — рявкнул он. — Дай мне помочь.

— Я не благотворительный случай.

Он шагнул к ней, руки сжаты. — Ты не случай. Ты моя.

Её дыхание сбилось.

Ей следовало разозлиться. Но его слова — низкие, грубые, уверенные — зажгли жар под кожей.

— Ты не вёл себя так раньше, — сказала она, отступая к спальне. — Стоял. Молчал.

— Я старался не вытащить тебя перед всеми, — прорычал он, следуя.

— Может, я хотела, чтобы ты это сделал.

Он закрыл дверь и за два шага был рядом, схватив её за талию, притянув в свои руки, будто не вынес ещё дюйма расстояния.

Его рот яростно накрыл её.

Поцелуй был яростным, неряшливым, голодным.

— Вымести на мне, — шепнула она в его губы, задыхаясь. — Хочешь показать, что я твоя? Сделай.

Он сделал.

Не из злости — из потребности.

Из глубокой, костьми чуемой жажды напомнить ей, что она не одна. Что её хотят. Не за внешность. Не за имя. За всё, что она была под щитом.

Он раздел её дрожащими руками, поцеловал её ключицу, как святыню, поклонялся с яростью и благоговением.

И когда он наконец вошёл в неё — глубоко, жёстко, медленно — она обвила его ногами и шепнула в ухо:

— Я хочу, чтобы они видели. Что я не их. Никогда не была.

Он прорычал низко, входя глубже. — Ты моя, Эва. Моя.

Она поцеловала его сильнее.

И когда они рухнули, потные и дрожащие, сплетённые в простынях, она шепнула: — Мне не нужны их деньги. Мне нужен ты.

Он поцеловал её лоб. — Тогда ты никогда не будешь без.

Глава тридцать вторая: Дверь, что не должна была открыться

Квартира была тихой, когда Софи толкнула дверь бедром, руки полны пакетов с едой и бутылкой вина под мышкой.

Она не сказала Даниэлю, что вернётся рано.

Хотела удивить — хотела исправить. Они слишком отдалились, и после разговора с сестрой, осознав, что скучает по мужу, она решила попробовать.

Попробовать.

Но, шагнув внутрь, тишина разбилась.

Не мягким гулом музыки. Не телевизором.

Звук, которого она давно не слышала.

Женский стон. Сырой. Отчаянный.

За ним — имя её мужа.

— …Даниэль…

Она застыла.

Пакеты с едой соскользнули из рук и глухо ударились о пол.

Ещё звуки. Ритм, который она не хотела узнавать. Мягкий стук спинки кровати о стену. Задыхающиеся мольбы. Затем надломленный всхлип.

— Только я заставляю тебя так чувствовать… только я, — вскрикнула девушка. — Скажи, что мы настоящие. Скажи, я не просто секрет.

Голос Даниэля, низкий и разрушенный. — Ты не секрет. Мы вместе. Мы есть.

Софи не закричала.

Не заплакала.

Она молча повернулась и пошла в кухню.

В спальне

Они не слышали дверь.

Не слышали, как упали пакеты.

Даниэль был в Эве, её ноги крепко обхватывали его талию, их тела скользкие от пота. Она цеплялась за него, будто он мог исчезнуть.

Он целовал её, будто не мог дышать без неё.

— Скажи ещё, — умоляла она, губы дрожали.

— Мы вместе, — шепнул он в её рот. — Ты моя. Я твой.

Эва тихо всхлипнула. — Мы навсегда. Да?

— Да.

И тут —

Звук.

Знакомый звук.

Шаги. Слишком лёгкие, чтобы быть его. Слишком уверенные, чтобы быть чьими-то ещё.

Тело Даниэля застыло.

Эва замерла под ним.

— Боже мой… — шепнула она, паника залила лицо.

Они засуетились.

Простыни. Рубашки. Тишина.

Но было поздно.

На кухне

Софи стояла у стойки, спиной к ним, спокойно. Налила себе бокал вина. Медленно отпила. Ещё раз.

Еда лежала нетронутой на полу.

Даниэль вошёл первым, рубашка мятая, лицо бледное, руки дрожали, не зная, куда деться. Эва плелась сзади, свитер наполовину застёгнут, глаза широко раскрыты от стыда.

— Софи… — начал Даниэль.

Она повернулась.

Её лицо было непроницаемым.

— Как долго? — просто спросила она.

Даниэль открыл рот, но ничего не вышло.

Эва шагнула вперёд, тихо. — Это не должно было случиться. Я не планировала.

— Это утешает, — сухо сказала Софи. Она перевела взгляд на Даниэля. — Ты сказал, что просто помогаешь ей. Что она сломлена. Что тебе её жалко.

Его горло сжалось. — Всё изменилось.

— Нет, — сказала Софи, голос тихий, но острый. — Ты изменился.

Она мягко поставила бокал.

— Я хочу правду. Один раз. От тебя, Даниэль. Не от девушки из твоего досье. Не от той, которую ты впустил в этот дом, пока я работала.

Голос Даниэля надломился. — Я влюбился в неё.

Тишина оглушила.

Эва посмотрела на него, будто он поджёг для неё мир.

Софи медленно кивнула.

И ушла из комнаты.

Не крича.

Не плача.

Просто… ушла.

Глава тридцать третья: Пепел и после

Распад пришёл быстро.

Шёпоты стали письмами. Письма — встречами. И через три дня Даниэль Лэнгстон больше не работал в университете.

Официальное заявление использовало правильные слова — этика, границы студент-преподаватель, институциональная целостность — но правда распространялась быстрее пресс-релиза. Профессор влюбился в студентку. Молодую, красивую.

И его поймали.

Его жена, Софи, позаботилась об этом.

Она не уничтожила его публично. Не понадобилось. Несколько тихих звонков нужным людям — друзьям в совете, бывшим коллегам, заведующим — и всё остальное сделалось само.

Даниэль не боролся.

Подписал бумаги. Освободил кабинет. Вышел из здания в последний раз с коробкой, полной скорее стыда, чем вещей.

Эва ждала снаружи, сидя на краю скамьи, руки сжаты на коленях.

Она встала, увидев его.

И не сказала ни слова.

Просто взяла коробку и держала, будто она ничего не весила.

Неделю спустя — его новая квартира

Маленькая.

Две комнаты. Второй этаж. Без центрального отопления, полы слегка неровные, окно не закрывалось до конца.

Даниэль не жил так с аспирантуры.

Он сидел на краю матраса, пахнущего картоном и пластиком, глядя на трещины в стене.

Эва готовила чай на кухне.

Стола ещё не было, так они сидели на полу, опираясь на диван.

— Я должен был остановить, — тихо сказал он. — Тогда. Я знал лучше.

Эва покачала головой. — Ты влюбился. Это не преступление.

— Это всё разрушило.

— Нет, — сказала она. — Это всё обнажило.

Он посмотрел на неё.

— Я видел, как ты жил, Даниэль. Будто спал наполовину. С Софи. С работой. С собой. — Она отпила чай. — Ты не разрушен. Ты свободен. Это больно, но это реально.

Он смотрел на свои руки. — Ты правда так считаешь?

Она прислонилась головой к его плечу. — Я верю в тебя.

Поздней ночью — та же квартира

Первую ночь, что она осталась, она мало спала.

Он тоже.

Они лежали в кровати, сначала спина к спине, тишина хрупкая.

Затем Эва перекатилась, положив руку на его грудь.

Он накрыл её своей.

— Что теперь? — шепнула она.

— Не знаю, — сказал он. — У меня всегда был план.

— Тогда давай придумаем, — сказала она.

Она говорила о школе искусств во Флоренции — как всегда хотела туда. Он — о том, чтобы снова писать. Он не делал этого с до брака. До ответственности. До забывания себя.

Они говорили часами.

О детстве. Сожалениях. О тех, кем притворялись.

Когда засыпали, это было в объятиях друг друга.

Без секса. Без напряжения.

Просто покой.

Две недели спустя — холодное утро

Отопление всё ещё плохо работало.

Эва шаркала по кухне в носках, пытаясь готовить завтрак на неровной плите.

Даниэль сидел за стойкой с одеялом на плечах, наблюдая.

— Я думал, — сказал он.

Она приподняла бровь. — О чём?

— О том, как всё, что я потерял… привело меня к этому. К этому утру. К тебе.

Она слегка улыбнулась. — Жалеешь?

— Потерю работы? Репутации? Брака? — Он замолчал. — Не если это значит, что я сохраняю тебя.

Она подошла, скользнула к нему на колени и поцеловала его в лоб.

— Тогда давай построим что-то лучше, — сказала она. — С нуля. Без лжи. Без утаек.

— Без притворства.

— Только мы.

Глава тридцать четвёртая: Новый свет

Весна пришла медленно.

Одним упрямым цветком за раз. Куртка, сброшенная утром, окно, открытое на ночь. Тихое тепло, похожее на обещание.

И впервые за месяцы Даниэль снова поверил в обещания.

Восстановление

Началось с малого.

Фриланс-редактура. Затем гостевая лекция в соседнем колледже — ничего шикарного, но его имя всё ещё имело вес. Он был осторожен, внимателен. Но что-то изменилось. Он больше не носил маску.

Эва была частью всего.

Вычитывала его предложения, помогала готовить лекции, даже сделала простой сайт для его онлайн-семинаров по письму.

— Выглядит хорошо, — сказала она, заглядывая через его плечо однажды утром.

— Ты сделала.

— Точно. Поэтому и хорошо.

Он улыбнулся. — Мы хорошая команда.

Она поцеловала его висок. — Мы не команда. Мы сила.

Вечеринка

— Ты знаешь, это была ужасная идея, правда? — пробормотал Даниэль, настраивая стол с напитками.

Эва развешивала гирлянды на балконе. — Да ладно, не так много народу.

— Ты пригласила всю свою тусовку.

— Теперь они и твои друзья.

— Ты подкупила их вином и печеньем, да?

Она виновато улыбнулась. — Возможно, упомянула брауни.

Через час квартира гудела.

Келли принесла колонку и врубила музыку громко. Нина загнала Даниэля в угол, допрашивая о его «трагической романтической арке антигероя». Эва порхала между гостями в мягком голубом платье, сияя так, что у Даниэля болело сердце.

В какой-то момент он поймал её, танцующую с Келли в гостиной, смеющуюся, с распущенными волосами, глаза искрились.

И она поймала его взгляд.

Ухмыльнулась и беззвучно сказала: Мой.

Драма стучится

Они были на кухне — Даниэль готовил напитки, Эва сидела на стойке, их колени касались — когда раздался звонок.

Даниэль замер.

Эва спрыгнула и открыла.

Её мать стояла в шёлковом пальто, отец рядом. Оба жёсткие, холодные, элегантные.

— Эва, — сказала мать. — Нам надо поговорить. Сейчас.

В комнате повисла тишина, гости поняли, кто в дверях.

Даниэль появился за Эвой, защитный и спокойный.

Взгляд отца стал острее. — Всё ещё играешь в дом с профессором?

— Я строю с ним жизнь, — сказала Эва, громко, чтобы все слышали.

Рот матери сжался. — Ты можешь вернуться домой. Если бросишь эту… ситуацию.

Эва шагнула вперёд. — Я дома. И если вы не можете это принять, вы не часть этого.

— Эва… — предостерёг отец.

Но Даниэль мягко обнял её за талию. — Она больше не ребёнок, которого вы можете командовать.

Ноздри матери раздулись.

— Прощайте, — тихо сказала Эва и закрыла дверь.

Келли молча подала ей бокал.

Вечеринка возобновилась, будто ничего не было — но энергия изменилась. Ярче. Яростнее.

Такой была и она.

Той ночью — только они

Последние гости ушли. Квартира снова затихла, усеянная пустыми бокалами и оплывшими свечами.

Даниэль стоял на балконе, глядя на огни города.

Эва обняла его сзади. — Ну?

Он повернулся. — Ну?

— Всё ещё считаешь вечеринку плохой идеей?

Он улыбнулся. — Не худшей.

— Мм-хмм.

Он посмотрел на неё. По-настоящему посмотрел.

На женщину, отказавшуюся от богатства и уюта ради него. Увидевшую его в низшей точке и всё равно взявшую за руку.

— Ты спасла меня, — пробормотал он.

Она шагнула ближе. — Ты позволил.

И он поцеловал её.

Не осторожно. Не скрытно.

Поцелуй, говорящий это реально. Что они заслужили каждый шрам и шаг вперёд.

Что они больше не выживают.

Они живут.

Вместе.

Глава тридцать пятая: Любовь, трудный путь

Свет был тусклым.

Вечеринка давно закончилась, посуда громоздилась в раковине, их мир затих впервые за часы.

Эва стояла в центре маленькой спальни, всё ещё в голубом платье, теперь босиком, макияж слегка размазан — мягкая по краям. Даниэль прислонился к дверному косяку, глядя на неё, будто видел впервые.

— Ты пялишься, — мягко сказала она.

— Мне можно, — сказал он, голос низкий. — Ты моя.

Она улыбнулась и подошла, скользнув руками под его рубашку.

— Знаешь, — шепнула она, — мы никогда по-настоящему… не занимались любовью.

Он приподнял бровь. — Это то, чего ты хочешь сегодня?

— Думаю, да, — сказала она. — Но не верю, что мы останемся нежными.

Он хмыкнул. — Давай попробуем.

Они начали медленно.

Он раздевал её, как подарок, расстёгивая платье, целуя плечи, не торопясь. Она помогла снять его рубашку, затем джинсы, дюйм за дюймом, не отрывая глаз.

Когда он уложил её, он не спешил — целовал внутреннюю сторону бёдер, живот, нижнюю часть груди. Она дрожала под ним, тихо вздыхая его имя.

Он скользнул в неё со стоном, замерев, пока её ноги обвивали его талию.

— Я тебя люблю, — шепнула она, голос надломился.

Сердце Даниэля сжалось.

— Я тоже тебя люблю.

Он глубоко поцеловал её, двигался медленно —

— ровно двадцать секунд.

Пока она не выгнулась, вцепившись в его спину, и не застонала: — Жёстче. Пожалуйста. Мне нужно.

И он сдался.

Ритм быстро изменился.

Его толчки стали глубже, жёстче — резкие звуки кожи о кожу эхом отдавались в комнате. Она ахала, втягивая его снова и снова, ногти царапали его позвоночник.

— Это то, чего ты хотела? — прорычал он в её ухо.

— Да… да… Даниэль… не останавливайся! — вскрикнула она.

Он жёстко поцеловал её, заглушая крики, бёдра врезались в неё, пока её тело сжимало его, первый оргазм накрыл её, как ударная волна. Она не успела отдышаться, когда он перевернул её на живот, приподнял бёдра и вонзился обратно.

Она закричала в подушку.

Он потянулся, быстро и жёстко теребя её клитор.

— Кончи для меня снова, — потребовал он.

Она разорвалась — ноги дрожали, спина выгнулась, голос хриплый от второго оргазма, что заставил её рухнуть в простыни.

Даниэль не закончил.

Он перевернул её снова, поцеловал, будто это нужно для дыхания, и медленно, глубоко скользнул обратно. Её тело сжалось мгновенно — такая чувствительная, ошеломлённая.

— Ты не закончила, — прорычал он. — Ещё один.

Она едва могла говорить. — Я… не могу…

— Сможешь.

И с этим он качнул бёдра в идеальном ритме — жёстко, глубоко, неумолимо.

Она потеряла себя.

Её третий оргазм разорвал её с криком, и он едва держался, пока её стенки яростно пульсировали.

Он вытащил вовремя, застонав её имя, кончая густыми брызгами на её дрожащий живот, оба задыхались и были разрушены.

Они рухнули рядом, потные и истощённые, глядя в потолок в тишине.

— Это было… — задыхалась она, — …заниматься любовью?

Даниэль повернул голову. — Это была наша версия.

— Неряшливо. Громко. Немного жестоко.

Он ухмыльнулся. — Романтично, в каком-то преступном стиле.

Она хихикнула, прижавшись к его груди. — Мы плохи в нежности.

— Поправка: мы пытались. Провалились. Но я кончил очень сильно, так что это победа.

— Точно, — рассмеялась она, уткнувшись в его грудь. — Давай никогда не будем нормальными.

Он поцеловал её лоб. — Договорились.

Эпилог: Уроды, которые справились

Новый дом не был большим.

Но он был их.

Белые стены, деревянные полы, крошечный задний двор с дикими цветами, что Эва посадила сама, и кухня, где Даниэль, наконец, признал, что чувствует себя взрослым. Они не были богаты. Не знамениты.

Но были в порядке.

Больше, чем в порядке.

Они были счастливы.

Эва танцевала босиком по гостиной с кистью в одной руке и кружкой кофе в другой, напевая невпопад, пока Даниэль работал за столом, редактируя рукопись нового клиента.

Она выглядела хорошо.

Всегда.

Волосы в небрежном пучке, пятно краски на щеке, в его старой рубашке и совершенно без ничего под ней.

Он не мог сосредоточиться.

Смотрел на неё минуту, пока она не поймала его взгляд и самодовольно улыбнулась.

— Усердно работаешь, профессор?

Он приподнял бровь. — Ты без белья. Это саботаж.

— Я люблю держать тебя… мотивированным.

— Ты мотивируешь меня прямо в душ.

Пять минут спустя — в душе

Вода была горячей. Пар заполнял стеклянные стены. Его руки на её талии, её руки обняли его шею, и она смеялась в его рот между поцелуями.

Они никогда по-настоящему не научились медленно.

Она стояла на цыпочках, его член глубоко в ней, её спина прижата к тёплой плитке, вода стекала по их скользкой коже.

— Боже, — аxнула она, вцепившись в его плечи. — Не останавливайся… Даниэль… не останавливайся!

— Не планировал, — прорычал он, вонзаясь в неё, наблюдая, как её глаза закатываются с каждым толчком.

Она была мокрой — не только от воды.

Он выгнул бёдра точно, втираясь, и её тело дёрнулось.

Что-то происходило.

— Д-Даниэль… что-то… о мой Бог! — вскрикнула она, кончая — сильно — и брызнув на него, стекло, плитку.

Всё.

Они замерли.

Она моргнула, задыхаясь. — Я только что… это было…

Даниэль смотрел, ошеломлённый секунду, прежде чем расплыться в огромной ухмылке.

— Чёрт, да, ты сделала.

— Боже мой, — выдохнула она, раскрасневшись. — Я не знала, что могу…

— Ну, — гордо сказал он, — добавь это в список того, в чём я чертовски хорош.

Она рассмеялась, прикрыв лицо руками. — Мы ненормальные.

— Ага.

— Мы уроды.

— Сексуальные, безумно совместимые уроды.

Она ухмыльнулась, всё ещё слегка дрожа. — Пообещай, что мы никогда не станем скучными.

Он жёстко поцеловал её, смеясь в её рот.

— Ни единого чёртова шанса.