Может, слыхивали, может, нет, но живёт на Руси богатырша одна, Дарёной звать. А родила её матушка от дуба-дерева, посему по отчеству Дубравна будет. Хотя злые языки Дубощелкой прозвали, потому что девичество ейное дюже крепким оказалось. Уж сколько парней красотою пленились, уж сколь в мужья навострились, да на ложе примостились, а никто бабой сделать не смог. О том и есть мой прежний сказ. Слухайте, что дальше было.

Живёт себе Дарена поживает, никого не обижает, токмо ни покоя, ни сна не ведает. От одиночества женского мается, с каждым днём всё сильней озлобляется. Что ни вечер, парни девок в укромные уголки тащат, по всей деревне непотребство слыхать, а нашей бедолаге хоть уши затыкай. Люд кто поглупей - посмеиваются, кто помудрей - тревожатся.

И вот, те, которые помудрей, позвали матушку Дарены - Усладу - на вече деревенское, мол, так и так, нетраханая девка свирепей Горыныча... по себе знаешь. А покуда в девке ентой росту под потолок, да силушки немеряно, то совсем тревожно становится.

Думала Услада, думала и придумала. Помощи попросить у той, кто некогда ей самой пособил - у знатки-старушки, что живёт в лесной избушке. Доченьке мысль свою рассказала, так отказываться не стала. Уж так ей хочется, что хоть к кому идти. Стала девица в путь-дорогу собираться.

А между тем силы тёмные послали ещё одного беса - молодого да хитрого. Взамен того, которого в сундуке заперли. Наказали ему богатыршу русскую искусить, с пути доброго совратить.

Долго ли коротко ли шла Дарена по лесу. Наконец, видит на курьих ножках избушку, кличет знатку-старушку. А та и не думает показываться. Тогда богатырша избушку одной рукой к себе поворотила, да к себе накренила. Внутри всё загремело, покатилось, и внезапно дверь отворилась. И из двери той помимо прочей утвари почти в лоб Дарене деревянный уд выкатился. А следом и знатка недовольная показалась.

Поняла красна девица, от чего хозяйку отвлекла, и вдруг гнев и зависть её обуяли, что даже бабка лесная недоступную ей сладость получает. О порядках да приличиях забыла, решила сама войти, да избушку сильней накренила.

— Ты погоди, незваная, залезать - не молода моя избушка богатыршу на себе таскать. Рассказывай зачем пришла.

Повела речь Дарёна Дубравна о печали своей. О том, что замуж, любви да утех страсть как хочется, да о том, что сколько женихам не отдавалась, всё одно девицей осталась.

Ох и расхохоталась знатка, чуть с крыльца не скатилась.

— Ну, уморила, девонька! СтаршАя не знала, как свою девичью дырочку заткнуть, меньшАя не знает, как бы проткнуть.

Наконец, насмеялась и такое слово молвит.

— На холме за деревней растет вяз вековой. Надобно из вяза того стул сделать, На нем уд два пальца толщиной.

Знатке богатырша поклонилась, да на холм скорым шагом устремилась. Уж не терпится ей. Одним махом вяз тот своротила, для стула древесины нарубила. Принесла плотникам, стала объяснять, что сделать надобно. А бес лукавый всё подслушал, наперёд к плотникам затесался, в обличии людском показался. Просьбе Дарёны плотники поудивлялись, хотели что-то сказать, да постеснялись. Тогда слово молвил нечистый, одним из работяг притворившись:

— Ой ты, Дарёна Дубравна, богатырша славна! Не пристало русским мужикам уды трогать, пусть и деревянные. Чтоб работа спорилась, ты уж нам не откажи, свои перси покажи.

Дарёна сперва засмущалась, но втайне рада оказалась. Приятно ей, что молодые парни хотят красоту ейную увидать. Оно и понятно: груди у Дарены круглые да высокие. И до того пышные, что девице под ноги себе смотреть сложно - вид закрывают. Сарафан на такие титьки ни один не налазит, пришлось распороть да шнуровкой стянуть. И уж не скрыть, как прелести девичьи плотно сжаты да вырез переполняют.

Вот красна девица за шнурок взялась, потянула, томным взглядом на парней взглянула. Едва узелок развязала, груди её знатные на волю вырвались, аж края сарафана треснули. А парни во все глаза уставились - где это видано, чтобы титьки такой величины шарами выпирали! Сосочки розовые торчат, к себе взгляд так и манЯт.

Тут уж работа закипела. Работники во всю стараются, на полуголую девицу пялятся. А Дарёна знай себе прелести выпячивает, да чувствует вдруг, что ласкать их хочется. Принялась сперва невзначай, а затем и не таясь перси свои нежить. Ладони на титьки положит и то поглаживает, то наминает, то приподнимет, то вместе сжимает. Или вовсе на ладонях, как на блюдах подняла, да и отпустила - груди её упругие заколыхались, так хлопцы чуть без пальцев не остались - засмотрелись. А девице красной уж этого мало - принялась сосочки свои теребить да тревожить. Вершинки от каждого касания всё сильней да твёрже торчат, а богатырша их пальцами то потянет, то покрутит, парням мысли баламутит.

И так распалилась красавица, что ждёт не дождется, когда на хер деревянный насадится. Три дня и три ночи стул тот тесали, наконец богатырше для утехи отдали. Плотники до того красотою залюбовались, что закончив, жен да подруг сношать помчались.

А Дарёна Дубравна, едва наедине с стулом осталась, от одежды совсем избавилась, да стала на хер деревянный примеряется. И до того ласки её возбудили, что едва присела, соки на уд полили. Оно и славно - легко войдёт. Дарена уж предвкушает, как крепкий уд в шёлку получает. Спину прогнула, зад круглый отклячила,

примостилась, уд куда надо направила, да и села. Стул под девицей трещит да ломается, деревянный уд на щепы расщепляется.

Расстроилась, Дарёна, опечалилась. Чтобы глад любовный приглушить, принялась дрова рубить. Так на всю деревню и на рубила.

А бес коварный, что на ласки девицу подбил, за её морокой наблюдает, соседскую девку за кустом сношает, сладкими криками искушает. На злобу и зависть толкает, богатырскую душу очерняет.

Поспешила красна девица к лесной избушке, спросить совета у старушки. Избушку одной рукой наклоняет, хозяйку на разговор зазывает.

— Что же, Дарёна Дубравна, богатырша славна, рассталась ли с девичеством?

— Не рассталась, бабуля. Уж не держит меня стул деревянный, расщепляется уд окаянный.

А старушка ей и отвечает.

— На Калиновом мосту сразили витязи русские Идолище Поганое. Ты кости Идолища собери, да охотникам отнеси Пусть сделают стул костяной, на нем уд три пальца толщиной. На уд на тот сядешь - бабою станешь.

Три дня и три ночи кости искала, из-под воды доставала. Три мешка неподъемных на плечи взвалила, да к охотникам поспешила. Бес же лукавый вперёд неё помчался, в охотничью братию тайком затесался.

Приходит богатырша к охотникам и слово молвит о просьбе своей. А бес, личину свою не снимая, ей и говорит:

— Ой ты, Дарёна Дубравна, богатырша славна! Не пристало русским мужикам уды трогать, пусть и костяные. Чтоб работа спорилась, ты уж нам не откажи, зад да титьки покажи.

Просьбы такой Дарёна стесняется, а охотники ждут-дожидаются. Боготыршу-красавицу голой увидать хочется, но сами попросить не решались. А бес лукавый не отступает, девицу развращает:

— Слыхали мы, плотники твоей красотой любовались, неужто мы без награды остались?

Рассудила молодушка, что глупо во вред делу красоту свою утаивать, когда и так уже её показывала мужикам. Не долго думая Дарёна согласилась, первым делом в груди оголилась. Теперь уж голых персей своих не стыдилась, напротив свободой для них насладилась - наконец-то вздохнула свободно, а то тесен сарафан для столь пышных грудей. Охотники же к работе приступили, но с богатырши-красавицы взгляд не сводили.

А Дарёна уже более смелыми движениями свои сиськи ласкает, соски крутит да в ладонях наминает. А груди-то в ладонях не умещаются, сдобным тестом отовсюду выпивают. Чувствует красна девица, ласки эти страсть в ней всё сильней разжигают, уж самой приятно красотою своей парней соблазнять. А те и соблазняются - вона как у всех уже штаны топорщатся.

Дарёне же пуще прежнего искушать их охота. Повернулась красна девица к парням спиной, через плечо на них страстные взгляды бросает, за подол берется, сарафан на заду чуть не рвётся.

Ткань вверх по длиннющим ножкам ползет, охотников за уды схватиться зовёт. Да и как тут не схватиться, коли бёдра у богатырши - загляденье! Широкие, мощные, и хоть сплошь мышцы одни, а всё ж по-женски красивые.

А молодка на том не останавливается, в узкой поясничке прогибается, а сарафаном только задница её прелестная прикрыта. Бедрами качнула, и вот уже округлости из-под сарафана чуть показались, а то, что под ними пока не видать. Девица наконец подол поднимает, мужиков красотою своей поражает. Такой задницы прелестной нет ни у одной невесты! А богатырша зад свой прекрасный отклячила, бедрами крутит, попой и так и эдак виляет. Ягодички знатные, упругие и до того круглые, что хоть красавица прогнулась, они ничуть не разомкнулись. Словом, когда они оголились, парни в подсобку, и там обдрочились.

Охотники зрелищем довольны остались, от своего слова не отказались. Три дня и три ночи стул костяной собирали, наконец богатырше для утех отдали. А той уже невмоготу поскорей уединиться, мокрой щелкой насадиться. Отобрал души покой хер в три пальца толщиной.

Над стулом Дарёна присела, примостилась, да вздрогнула, когда хер костяной заветного места коснулся. Смазкой обильной хер тот смочила, щелкой потёрлась, присела да преградой упёрлась. Длинны ножки задрала, от земли оторвалась, всем весом на херу оказалась. Стул под девицей хрустит да ломается, уд костяной в муку рассыпается.

Расстроилась, Дарёна, опечалилась. Чтобы глад любовный приглушить, принялась брёвна носить. Так всю деревню частоколом и обнесла.

А бес коварный, что на ласки девицу подбил, за страданиями её наблюдает, за кустом молодку девичества лишает, первыми криками искушает. На злобу и зависть толкает, богатырскую душу очерняет.

Поспешила красна девица к лесной избушке, спросить совета у старушки. Обеими руками избушку трясет, старушку на разговор зовёт.

— Что же, Дарёна Дубравна, богатырша славна, рассталась ли с девичеством?

— Не рассталась бабуля. Уж не держит меня стул костяной, обратился тот уд мелкой мукой.

Разозлилась старушка, что знания ее с бедой не справились. Нахмурились, призадумалась, да и прошипела:

— Похвалялись мужики деревенские, что есть у них прилично белаго булата, что ценнее злата. Коль любовь людей снискала, упроси - пусть сделают стул из булата того. А на стуле хер большой, чтоб в руку толщиной. На хер тот и прыгни. Вот и весь сказ.

И дверь захлопнула. Делать нечего, пошла Дарёна Дубравна в кузницу, в которой теперь молодые ковали трудились после того, как прежний кузнец сдуру хер сломал, да ушел на покой лечиться. А бес лукавый всё подслушал, вперёд девицы помчался, в кузнечную братию тайком затесался.

Подошла к кузнецам красна девица, в пояс поклонилась, да просьбой своей поделилась. Вспомнили мужики, как богатырша людям в поле пахать да терем поднимать помогала, и решили, что хоть и дорог булат белый, но не откажут красавице. Стали мерить-примерять, да с запасами сверять. Посмотрели, подивились, да во мнении утвердились: под такую задницу булата белаго не наберётся. А нечистый тут как тут с лукавым советом, мол, булатом обычным разбавим, да на хер молодку посадим, неужто не выдержит. На том и порешили, уже почти к работе приступили, а бес не унимается, да с мыслью выдвигается:

— Ой ты, Дарёна Дубравна, богатырша славна! Не пристало русским мужикам уды трогать, пусть и булатные. Чтоб работа спорилась, ты уж нам не откажи, всю себя нам покажи.

Тут красна девица засмущалась: хоть перед плотниками да охотниками раздевалась, но так то не страшно - титьки да задницы девичьи немудрено увидеть. А вот местечко, что между бёдер прекрасных, так его токмо женихи и видали. Кузнецы же замуж не зовут, а на тайну девичью пялиться тут как тут. А лукавый не отступает, коварными речами развращает:

— Слыхали, для плотников и охотников ты раздевалась, в нескромном танце извивалась, да сама такое удовольствие от взглядов получала, что смазкой меж ног до колен истекала. Неужто в просьбе скромной ты откажешь, и тела прекрасного нам не покажешь?

Вспомнила Дарёна Дубравна, что и впрямь испытывала неожиданное наслаждение от того, что парни на неё голую пялятся, что от юной красоты их елдаки силой наполняются. Что ж, коль ей самой от плотского голода не избавиться, так пусть и они от вожделения маятся.

Схватилась богатырша за края сарафана, и разорвала шнуровку одним махом. Груди свои прекрасные тут же вывалила, руки подняла, да пританцовывает. От каждого движения сиськи огромные да круглые колышутся, средь парней восторженные вздохи слышатся. А девица знай себе танцует извивается, да всё больше от одежды избавляется.

Вот подол до самой попы подняла, бёдрами широкими призывно повела. Только кузнецы приготовились красотой юной задницы полюбоваться, как девица вдруг сарафан отпустила, ляжками их только подразнила. Снова лицом к парням повернулась, глазами сверкнула и облизнулась. Груди большие меж рук зажимает, спереди подол вверх собирает. Снова бёдра сильные оголились, а как к заветному месту взгляды устремились, прикрыла молодка тайну свою девичью ладошкой, только края лобка и видать. Раз, и вновь сарафан вниз закрывает, только стояк у парней не спадает.

Вот богатырша боком повернулась, груди выпятила и прогнулась. Снова подол подбирает, колени и бёдра смело обнажает. А когда настал черёд оголить ягодички, Дарёна к парням задом оборотилась, к наковальне на прямых ногах наклонилась. Затем чуть присела, прелестным задом виляет - кузнецов сверх всякой меры возбуждает.

И вдруг пальчиками подол подцепила, да вверх по ягодичкам потащила. Дружный вздох восхищения прокатился, когда красивый девичий зад оголился. А уж какая прелесть следом открылась! Чуть ниже попы упругой да круглой девичья щёлочка показалась - губки едва видать, но заметно, что пухленькие да голенькие. А молодка совсем уже стыд теряет - ноги длинные вширь расставляет. Губки меж бёдер её разомкнулись и - батюшки! - из щёлки густые капельки вниз потянулись! Парни, что до того тайком еладаки наминали, как такое увидали, в штаны дружно накончали.

А Дарёна обернулась, довольная собой и стояками улыбнулась и скинула сарафан совсем, оставшись перед восторженными и голодными взорами совсем голая. Поняла вдруг девица, что ничуть уже не смущается, а напротив игрою своей наслаждается. На наковальню богатырша уселась, прелести девичьи выпячивает, бёдра свела и то в одну, то в другую сторону их вместе поворачивает.

И вдруг в очах её будто огонь занялся, язычок шаловливо по устам пробежался. Медленно девица повела ладошками по грудям роскошным, по животику плоскому вниз по голому лобку, с парней взгляда не сводя, бёдра широко раздвинула, длинны ноженьки в стороны раскинула. Тут, сама не ожидая, страсть на волю выпуская, стала красавица ладошками надавливать, да вниз-вверх водить. Вот уже усердно натирает, да под стоны пальчики в щель погружает.

Вдруг не сдержалась, одну ладошку на грудь положила, да блестящими от смазки пальцами ухватила. Знай себе сиськи да письку ласкает, вокруг никого и не замечает.

Кузнецы же хоть от вожделения пылают, о слове своём не забывают. Под девичьи стоны три дня и три ночи стул тот куют. А всё ж с природой не поспоришь, как девица-раскрасавица себя голая ублажает, и нет-нет, а то один, то другой в сторонку отбегает. Уже раза по три каждый спустил, а Дарёна Дубравна и так и этак щелку теребит да ласкает, но от пальцев одних всё никак не кончает.

Видит бес, что и мужики и девица довольны, и работа к завершению идёт, всё это ему покоя не даёт. Тут начал он людей баламутить.

— Что же ты, Дарёна Дубравна, богатырша славна, слово своё не держишь? Обещалась что себя без утайки покажешь, а покуда себя лишь ублажаешь.

От страсти девица пьяна, послушавшись, совсем бесстыдствует она. Назад откинулась, шире прежнего ноги раздвинула, да колени подтянула, чтобы лучше видно было. Щёлка девичья и без того раскрылась, соками по ягодицам да на наковальню истекает, а молодка ещё и пальцами её раскрывает. Местечко у Дарёны розовенькое, нежно, внешние губки пухлые, внутренние небольшие, да бугорок, что девицам наслаждение дарит, чуть выглядывает. Мужики как увидали такую красоту, обо всём позабыли, штаны спустили и давай елдаки на молодку надрачивать. А как невтерпёж стало, подходят один за другим, да на девицу кончают.

Как струи семени на неё полетели, как бёдра, живот да груди белыми брызгами стали покрываться, богатырша прекрасная и сама будто в исступление впала. По сиськам да бёдрам семя растирает, письку ласкает, да губы раздвигает. И так раскрыла щёлку, что девственность её показалась.

Тут-то бес и подсуетился:

— Эх, хороша, - говорит, - девка! Жаль только, Дубощёлка. Никому из вас её женой не сделать. Уж сколько добрых молодцев старались, да некоторые здоровьем поломались.

Слова эти вмиг всю страсть погубили. Мужики елдаки убирают стыдливо, Дарёна голая озирается сиротливо. Вдруг разозлилась богатырша, разгневалась, наковальню одною рукой опрокинула, да кузнецов всех молотом прочь выгнала. Осталась одна одинёшенька, смотрит на стул да на хер большой - что есть в руку толщиной. До того Дарёна слезами заливается, до того Дубравна голодом плотским терзается, что подошла к стулу, да и прыгнула с размаху щёлкой прямо на хер. Ножки у стула подкосились, а девичество богатырши сохранилось. Принялась Дарёна на хер толстенный неистово прыгать. Стул под девицей скрипит, подгибается, уд стальной будто воск искривляется.

Впала молодка в отчаяние. Стул погнутый ногой отшвырнула, да направилась прямиком к лесной избушке, к той самой знатке старушке. Как была голая, да соками страсти залитая, так и пошла.

А бес коварный, её мучениями наблюдает, всю дорогу вперёд забегает, да по пути Дарёны девиц чарами к непотребствам склоняет. Идёт Дарёна, слезами заливается, а по пути всё девичьи крики не унимаются. От мук таких злость над душой нависает, своей порчей её оскверняет.

Пришла богатырша к избушке, приглашения не испрошает, рывком на крыльцо залезает. Как залезла, избушка под ней накренилась, хозяйка кубырем к двери покатилась.

— Ох, что же ты творишь, Дарёна Дубравна, богатырша славна? Неужель и теперь не рассталась с девичеством?

— Не рассталась, старая. Стул булатный меня едва выдержал, да погнулся тот уд неожиданно.

Тут уж знатка не на шутку встревожилась. Пусть и не пристало древней ворожее заниматься такими мелочами заниматься, как учить деревенскую девку целку рвать, но тут ведь не просто девка, а богатырша! Коли силы тёмные её недотрахом озлобят, на свою сторону бесами с огромными да непадающими елдаками переманят, потеряет земля Русская защитника могучего. А ентого допустить никак не можно!

Посему знатка гостью в избу проводила, за голой задницей дверь затворила, и принялась рассказывать:

— Слыхала я про богатыря могучего, как он за один раз пятерых девиц через речку через огненну перенёс. Двух на плечи усадил, двух руками подхватил, а пятую на елдак свой могучий насадил. Так и нёс целую версту. Если кто и поможет твоей беде, так только он.

— Хоть богатырь, хоть чёрт, всё равно. Прям сейчас за ним пойду, хоть за тридевять земель найду.

— Ступай, девонька, ступай. Но сперва я тебе ещё кое-что поведаю. Слушай, да запоминай...

А что узнала Дарёна Дубравна в лесной избушке от знатки-старушки, про то отдельный сказ.