С утра Большаков взялся за перенос задуманной композиции с эскиза на полотно. Работал с большим энтузиазмом. Через несколько дней основные контуры будущего задника для сцены были готовы.

Главенствующее содержание декорации состояло из овального озера, которое Большаков расположил по центру. Слева и справа от озера, застыли силуэты больших деревьев, схожие по форме с дубами. Под ними темнел густой подлесок. За дальней кромкой воды просматривался, растворяющийся в сценическом пространстве, лес. Небо над ним имело агатовую глубину, с очень эффектным восходом крупной луны. Сквозь ветви могучих дубов она отражалась в поверхности озера, от чего водная гладь искрилась мелкой рябью. А середину озера разделяла лунная дорожка.

В общем - художник был на верном пути. Но после завершения общей композиции, работа застопорилась. Иссяк порыв творческого энтузиазма и требовался кратковременный отдых с отвлечением на что-нибудь иное.

Бестужева, которая в перерывах между занятий с юными балеринами ежедневно заглядывала в спортивный зал, не сразу заметила эту перемену в настроении художника.

Очередной контроль показал, что он сидит на табурете не первый час и, в буквальном смысле, «считает ворон» в кусочке неба, что виднелся в высоком окне спортивного зала. Бездельник не прервал это «занятие», даже когда Бестужева, постояв у него за спиной, кашлянула в кулачок.

— Чём проблема? — спросила она строго, обдав солдата приятной смесью ароматов французских духов и запаха молодого пота (видимо, только что, усиленно тренировалась в танцевальном классе).

Большаков резко встал, развернулся на каблуках и оказался лицом к лицу с командиршей.

Первое, что ему бросилось в глаза, это крохотная капелька влаги на верхней, слегка подрагивающей губе.

— Что ждём? От чего сидим? — хмурилась посетительница.

Эта, несерьёзная сердитость уверенной в себе женщины, подтолкнула Большакова к необходимости выражаться ясно и обдуманно. У него был план и решительность его исполнить.

Для начала, юноша принял вид мученика со скорбным лицом. Такие лики писались на церковных иконах в деревенских храмах — глубокая печаль и благородное самоотвержение.

У Нины Георгиевны при виде столь огорчённого образа, пропало желание ругаться.

— Страдалец, да и только! Не хватает лишь ореола над головой и сопровождение жалостливой капеллы из добропорядочных прихожанок, - сказала она, пряча нежеланную в данном случае улыбку.

Даже отвернулась, чтобы не поощрить своей мимикой разгильдяя из разгильдяев, как она мысленно назвала Большакова за его не работу.

— Так, в чём дело? — повторила Бестужева суть вопроса. — Творческая депрессия? Тоска по родине? Нехватка витаминов? Что?

Она стояла перед сердечным горемыкой, уперев руки в боки.

— Одиноко мне, — слабым голосом патрона произнёс Борис Петрович. — Понимаете, Нина Георгиевна, я в этом зале, как в бункере. Четыре стены и — полное одиночество. Даже поговорить не с кем. Вы всё время уходите, а других тут нет...

Слова звучали тоном человека, ожидающего сочувствия.

Нина Георгиевна молча изучала эту непривычную форму протеста со стороны рядового, пытаясь угадать, что она означает.

То, что это - уловка хитрюги, для ней не составляло секрет. Но хотелось бы знать, что за этим последует. Жалобы, протесты, отказ? Одну из просьб Большакова она уже выполнила – ему разрешили работать в спортзале и ночью.

— Под твою ответственность. - сказал Поляков.

— Что? Я должна проверять его местонахождение после отбоя?

— А как же иначе? – пожал плечами муж. - Кто-то же должен укладывать солдатика баиньки. По-моему, очень удобный повод сходить на свидание с любимчиком...

Нина Георгиевна так рассердилась, что Поляков тут-же пошёл на по пятую:

— Да, пошутил я, пошутил. Найдётся кому, твоего богомаза проверить.

Но Нина запомнила ехидную усмешку супруга.

«А ведь знает, как важен для меня намеченный спектакль. Что это - мой балетный Ренессанс... Но поддевает, и поддевает... Не хватало ещё, чтобы начал ревновать... Временами, становится несносно сволочной. Так бы и вцепилась в его холёное лицо коготками!»

Бестужева прервала размышление и вернулась в реальность. Большаков всё так же стоял перед ней в позе согбенного страдальца.

«Так, какую же пакость он мне приготовил? Талантливый - безусловно, но хитрющий пошляк. Как он Леночку-то ловко обрюхатил, и, наверняка имеет в планах мою персону. Говнюк! Обломятся ему эти планы. Вот только закончит оформление сцены, попрошу Полякова отправить, куда-нибудь, подальше...»

Нина даже представила, как ветер перемен уносит чужого любовника восвояси. Куда, не важно. Восвояси и всё!

— Что вы предлагаете? — спросила она более мягким тоном. — Подселить в спортзал, кого-нибудь из ваших сослуживцев?

Боре нестерпимо захотелось понюхать потное пятнышко, расплывшееся под каре возле ушка балерины. Так захотелось, что это желание отразилось на лице солдата, и жена Полякова сделала упреждающий шаг назад:

— Я вас внимательно слушаю.

— Никого подселять не надо, — сказал Большаков поникшим голосом. — Мне бы час, другой пообщаться с теми, кто близок к теме, ради которой я тут замурован.

— Имеете в виду художников? Увы, таковых в моём распоряжении нет.

— С вашими балеринами...

— Что?!

Надо было видеть, как изменилось до этого, почти участливое, лицо Бестужевой. Губы сжались, чёрные крылья бровей тревожно вскинулись, в глубине тёмных глаз полыхнуло пламя немедленного возмездия.

— Посмотреть на девочек захотелось?

Большаков моментально изменился. Расправил поникшие плечи (вблизи они, вдруг, показались Нине Георгиевне очень широкими), изменил голос:

— Довольно безответственное заявление, Нина Георгиевна, если не сказать — оскорбительное, по отношению ко мне, как к художнику и коллеге, работающему с Вами над общим проектом!

Он резко повернулся в сторону уложенных друг на друга гимнастических матов. Упал на них спиною, сунул под затылок сомкнутые в «замок» кисти рук и уставился на окрашенный белой эмалью потолок спортзала.

Возникала опасная минута раскола. Но обеим сторонам этот раскол был не нужен. Весы взаимной зависимости, медленно раскачиваясь, «раздумывали» чью сторону принять.

Заинтересованность Бестужевой оказалась очевидней. Ей, позарез, нужен был этот надувшийся, как большой ребёнок, солдат. Точнее, не он сам, а его умение работать с красками.

Конечно, через мужа и, каких-то там командиров, можно было бы применить строгости, заставить упрямца подчиняться (в Армии - «приказ начальника — закон для подчинённого!»), но конечный результат от этого, всё равно, проигрывал. Как человек искусства, Нина Георгиевна веровала, что нельзя добиться творческого успеха путём насилия. Проще, найти другого исполнителя, что тоже было равносильно поражению. Сроки репетиции в условиях готовой декорации приближались и хлопотать о замене Большакова не было времени.

Руководитель балетной группы выбрала компромисс. Подавив амбицию, подошла к возлежащему на спине шантажисту, и сказала, стараясь говорить спокойным голосом:

— Вот уж не думала вас оскорблять, Борис Петрович (надо же, оказывается она его имя и отчество знала!), давайте разумно обсудим возникшую ситуацию.

— А я не думал, что вы про «девочек посмотреть» скажите, да ещё в таком сердитом тоне, - произнёс Большаков, оставаясь лежать, но повернувшись боком в её сторону. - Придумали чёрте что...

Теперь он видел Бестужеву рядом и снизу-вверх.

Обтянутый гимнастическим трико изгиб бедра. Бугорок лобка... Едва приметная складочка ткани в районе промежности... Плоский живот с полоской неприкрытого тела. Вершины грудей, теснимые тканью податливой маячки...

— Да, я люблю видеть красивое тело — говорил Большаков, проглотив слюну и «на автомате» пожирая глазами пикантные детали женской фигуры. — Как ваше, например. Люблю организованное движение танца. Но, не как соглядатай, а как театрал, понимающий гармонию изящного искусства... - выручал патрона несравненный Борис Петрович.

«Боже, что я несу! Причём тут «гармония изящного искусства», когда у меня уже стоит...»

Большаков сел, опершись руками на колени и глядя в дощатый пол, потому что в другой позе проявление активности проснувшегося «малыша», стало бы заметно. А это не соответствовало его образу невинного просителя.

Однако то, что маячило супротив его глаз, рождало сексуальное воображение.

На расстоянии полуметра находились стройные икры профессиональной танцовщицы и потрясающие линии её крепких бёдер.

«Стоит обхватить талию, протянуть на себя, а головой толкнуть в живот и - желанное тело будет лежать на матах, а я — сверху! Оттягиваю резинку трико и толкаю «малыша» в пещерку между этих прекрасных ляжек... Даже усилие прикладывать не надо. При падении, ноги сами раздвинутся. И никто не войдёт. Никто не помешает. Когда ещё такой случай представится?..»

«Эй, не дуркуй! — остановил Большакова разумный Борис Петрович. — Насилие не наш метод. «Руки прочь от Анжелы Дэвис!»

«А если ей понравится?» — предположил за Большакова Борик.

«Ты можешь всё испортить, патрон!» — скорбным голосом оповестил Я.

—. .. Всего-то, просил, — продолжил фразу, прерванную секундным соблазном Борис Петрович, — дать мне возможность, на какое-то время, прервать малярную рутину, находиться в уголке танцевального класса, делать наброски. Вы видели картины Эдгара Дега о балете?

— Не люблю работы этого импрессиониста, — сказал Нина Георгиевна, не подозревая, насколько близка была её супружеское достояние к вторжению чужого члена. — В них нет женского изящества, только многоцветие. Да встаньте, же, в конце концов! Нечего рассматривать мои пуанты и лодыжки.

Большаков вскочил на ноги так стремительно, что Нина Георгиевна вынуждена была отпрянуть.

— Да? — вскричал Большаков. — А портрет балерины Карсавиной в рисунке Валентина Серова! Или — пастель Косорукова солистки Большого театра Екатерины Максимовой в «Икаре»! В них нет, так называемого, «многоцветия». Лишь монохромная графика. Но, какая динамика движения! Imprеssiоn отдыхает. Вы же были знакомы с Максимовой?

— Была... — Бестужева со стороны таки заметила выпирание из солдатского галифе внушительное «хозяйство», и быстро перевела внимание выше, на раскрасневшееся лицо оппонента.

«Действительно, там у него что-то, впечатляющее», — подумала она мельком, и, не сдаваясь, двинула в словесную атаку очередной аргумент:

— Ваша фамилия, товарищ рядовой, не Серов и не Косоруков.

Большаков не стал отворачиваться и спокойно принял распахнутый и, несомненно, удивлённый взгляд, немного растерянной женщины. Теперь он был рад, что балерина заметила его возбуждение.

«Брависсимо! — шепнул в его голове «Я», — Пусть знает, что ты её хочешь!»

«Грубая провокация, но последствия могут быть полезные», — констатировал в черепушке рядового умница Борис Петрович.

Борик молчал. Потому, что мысленно онанировал.

— Совершенно верно! — сказал Большаков. — Я не Серов, и не Косоруков. Даже... — здесь Борис постарался проявить иронию, — не Эдгар Дега. Но фамилия «Большаков» звучит тоже неплохо, и у меня есть время — это доказать!

Оба стояли против друг друга и «сверлили» противника глазами. Никто не хотел оказаться слабым и потому принимал условия словесного поединка с уверенностью в победу.

Но весы зависимости уже давили на хрупкие плечи Нины Георгиевны.

«Как руки мужчины, заставляющие стать на колени и сделать минет», — пришло ей в голову нелепое сравнение, и она решила, что надо это запомнить, использовать в будущей книге.

— Хорошо, — сказала она с выдохом. — Допустим, что я позволяю вам, какое-то время, присутствовать на занятиях и делать наброски учениц...

— И вас.

— И меня...

— Это было бы здорово!..

—. .. но с условием — не мешать репетиции и, не злоупотреблять своим рабочим временем в зале.

— Что, вы! Я и ночью могу заниматься оформлением сцены. Основные контуры рисунка с эскиза на полотно задника уже перенесены. Остаются малярные работа с элементами цветовых растяжек и лессировок. Всё будет сделано в лучшем виде и в срок. Обещаю! Можете, для контроля, приходить сюда в любом часу ночи. Убедитесь, что рядовой Борис Петрович Большаков не болтун. И чайком побалуемся...

«Скажи её, что угостишь вафлей, — торопливо подсказал Борик, — посмотрим, как отреагирует».

«Она может и не знать пошлого значения этого слова», — заметил Борис Петрович.

«Всё равно, интересно».

— Вы любите чай с вафлями? — немного волнуясь, спросил Большаков.

— Люблю, — с некоторой паузой ответила Бестужева.

— Вот и отлично, будет желание — угощу...

О втором значении слова «вафля» Нина Георгиевна прекрасно знала сама...

...

После согласия Нины Георгиевны на посещения Большаковым балетного класса, ипостась Борика ликовала:

«До чего же сговорчивая девочка! Глядишь, и на другое согласится...»

Большаков велел второй ипостаси не мешать, взял альбом, карандаш с мягким стержнем, разработанный ластик и двинулся из спортзала на второй этаж вслед за поджидающей его Бестужевой.

«Так бы и шёл за этими ножками и попой!» — радовался Борик возможности лицезреть приятное. Но, засмотревшись на ритмичное движение идеальных ягодиц, споткнулся, рассыпал художественные принадлежности, и, от такой неловкости, искренне сконфузился.

Не останавливаясь, Нина Георгиевна оглянулась.

Большаков готов был поклясться, что мадам одобряюще улыбнулась.

«А ведь она специально ждала, пока я захвачу, нужное для зарисовок, что бы вот так покрасоваться, — догадался солдат, собирая рассыпанные вещи. — Играет, точно кошка с мышкой... Ну-ну, посмотрим, кто у нас кем будет, когда «малыша» поймает киска...»

«Хи-хи», - посмеялся над каламбуром Борик...

...

Танцевальный класс по размерам был большим, не меньше нижнего холла.

Большаков вошёл в него не без робости. Это была неизвестная, чужая территория, которую надо было осваивать.

Здесь он увидел молоденьких девушек четырнадцати, пятнадцати лет, которые, воспользовавшись передышкой, возникшей из-за отсутствия педагога, стояли группками и общались птичьим щебетанием.

Юные Лолиты отражались в огромном, на всю стену, зеркале. От этого их количество казалось значительно больше, чем на самом деле.

Одетые во всё одинаковое: тёмное трико и короткие юбочки из газовой полупрозрачной ткани, вязаные гольфы на необременённых излишними мышцами ножках и лёгкие светлого цвета чешки делали этих девочек-подростков одинаково хорошенькими.

Не удивительно, что чуткое к лёгким фантазиям сердце юноши, при виде такого количества будущих невест, начало биться чаще, чем при выполнении кросса или марш-броска в составе ротных учений.

«Ой ля-ля!» - сказал, обычно сдержанный Борис Петрович, что само по себе уже многое значило.

Борик сглотнул набежавшую слюну, а, не равнодушный к девичьей красоте Я, демонстративно уставился в оконное пространство:

«Малолетки! Вот когда выйдут замуж, тогда - зовите...»

Появление Бестужевой в сопровождении Большакова, внесло в группки учениц заметное оживление. По классу пронёсся лёгкий шепоток, взгляды «близняшек» оборотились к нежданному гостю. Не научившиеся лицемерить личики, с нескрываемым любопытством, изучали высокого симпатичного солдата.

Нина Георгиевна похлопала в ладоши:

— Внимание! С сегодняшнего дня на наших занятиях будет... иногда... присутствовать художник сцены — Борис Петрович Большаков. Ему нужны, необходимые для спектакля, зарисовки. Прошу! — Бестужева движением руки указала Большакову на стул, что стоял у входа.

Усилив голос, балетмейстер обратилась к ученицам:

— Никому, не отвлекаться! Продолжаем занятие. Встали к станку...

Девушки быстро рассредоточились вдоль перил танцевального класса.

— С позиции номер три... делаем растяжки. Начали! И — раз... И — два... Держим спинки, смотрим перед собой, подбородки повыше... Улыбаемся...

Большаков, перенёс предложенный стул ближе к окну и, устроившись на нём поудобнее, раскрыл альбом для рисования...

После разминочных упражнений, юные балерины приступили к танцевальным па. Сначала, каждая сама по себе, в одиночку. Затем разучивали движения в паре, что у большинства получалось ещё не очень слажено. Однако были уже и такие, что очень прилично выполняли и па-де-па, и прыжок с одной ноги на другую с лёгким проскальзыванием вперёд.

«Па-де-баск» — вспомнил этот элемент бального танца Большаков (конечно, не без помощи эрудированного Бориса Петровича).

Бестужева уделяла особенное внимание таким продвинутым девочкам. Показывала нужный поворот голову, верное движение бедра, рук, изгиба кисти, правильное расположение пальцев. И постоянно повторяла:

— Не расслабляемся, девочки, не расслабляемся! И — улыбочку, улыбочку!

Сама выходила в центр класса, показывала, как это надо выполнять. Заставляла повторить её движения, и тем, у кого получалось, одобрительно кивала: — Молодец, солнышко! Давайте-ка, сделаем ещё разок...

Не трудно было догадаться, что именно эти, подающие надежды звёздочки — кандидатки на участие в постановке «Лебединого озера».

Атмосфера в танцевальном класс была насыщена неподдельным творчеством и, не удивительно, что работа нашего художника тоже спорилась.

Быстрыми линиями он переносил показательные сцены мастер-класса на листы альбома, получал удовольствие от удачного движения карандаша и ничуть не огорчался редким неудачам. Рисовальному процессу способствовали и обстановка, и присутствие трепетных моделей.

...

Когда занятия заканчивались балеринки окружили Большакова, рассматривали наброски, делились мнениями. Искренне радовались, узнавая себя и также без затей недоумевали, наткнувшись на что-то перечёркнутое, или полустёртое ластиком.

— Зачем вы так? Ведь почти получилось...

— Почти, не считается, - пояснял Большаков.

Смотрела наброски и Бестужева. Перелистала страницы альбома, сказала: «Не так уж пессимистично...», отпустила учениц по домам и пошла к хореографическому станку.

Держась одной рукой за поручни, выполнила в каждую сторону по несколько несложных растяжек. Затем, положив стопу на перила, усложнила это упражнение до предельной упругости.

Достаточно размявшись, встала несколько раз на цыпочки. И, вдруг — застыла в вертикальном шпагате! Захлестнула поднятую ногу за голову!

В этой изумительной позе, она находилась более минуты, давая возможность мышечной памяти запомнить каждую точку равновесия, так необходимого танцовщице для умения долгое время устойчиво стоять на одной ноге.

«Гляди, как эта мамочка для тебя старается» — сообщил Большакову впечатлённый увиденным пошляк Борик.

«Обычная тренировка классной балерины». — возразил Борис Петрович.

Но в этот раз мнение Борика для Большакова звучало приятнее. И, вдохновленный сладким мёдом тщеславия, он быстрым движением карандаша перенёс исполняемый Бестужевой еn аplоmb на лист альбома.

Получился самый удачный набросок сегодняшнего дня.

После вертикального шпагата Бестужева сделала короткий flik (движение стопой по полу к опорной ноге), повернулась лицом к зеркалу и стала выполнять упражнения для рук — от плавных движений до иллюзии волны так необходимой в «Лебедином озере».

«Смотри, как упруго реагируют на движения рук ягодицы её попочки», — шептал Большакову неисправимый Борик.

«Всему своё время», - сказал, появившийся из неоткуда, Я.

«Не мешайте видеть красоту!» — шиканул на «коллег» увлечённый изумительной пластикой большой почитатель балета Борис Петрович.

«Два дебила – это сила, три дебила – перебор». – вспомнил любимую поговорку старшины рядовой Большаков. Он давно любовался танцовщицей и не воспринимал мнения ипостасей, которые пустились в обсуждение вариантов, как скоро женщина, что красуется перед ними, согласится изменить мужу.

...

Помнила о присутствии солдата и Бестужева.

Какой-то чертёнок вселился в её сознание после стычки в спортзале. Потерпев поражение, ей хотелось реванша. Любого. Хотя бы, позлить упрямого болвана недоступной красотой своего тела.

«Которым этому гимнастёрочнику никогда не обладать!» - ехидно вспоминала она, так называемых, «меценатов», что заглядывали в балетное училище с целью подцепить девочку. Было смешно смотреть на эти облизывающиеся рожи, истекающие слюной плохо скрываемой похоти.

Зная, как она хороша в определённых позициях, Нина Георгиевна, с наслаждением дрючила нервы солдатика, получая удовольствие от представления, насколько она сейчас желанней и лучше Ленки Калининой.

«Стоп! Причём тут Калинина? — спросила она себя, и, тут же, нашла ответ: - А, притом!»

Стараясь не высказывать своего любопытства на реакцию солдата, Бестужева выполнила у станка самые эффектные позы, и через зеркало с лукавым прищуром следила за Большаковым, уверенная, что тот непременно, себя выдаст.

И пацан попался! Прикрыл альбомом кисть правой руки в районе паха.

«Я его реально завела. Трёт своё хозяйство через брюки...» - зло подумала Нина Георгиевна. Сделала перемещение в дальний края класса. Застыла там в стартовой паузе предстоящего выступления.

«И мысли у неё были о нём нелицеприятные», — придумала она для книги очередную фразу и начала движение в класс.

Сделала каскад из фуэте, замерла перед единственным зрителем и, вдруг, вздрогнув, как от выстрела, плавно опустилась на пол в позе умирающего лебедя, волнами рук, словно трепетным крылом, прикрыла поникшее тело, замерла в ожидании заслуженных аплодисментов...

Большаков едва не отбил ладони. Он был свидетелем чуда!

Вмести с ним ликовал и Борис Петрович.

«Закрой рот, муха залетит», — кольнул театрала бестолковый Борик.

«Люди за такую сцену в театре деньги платят. А тут всё рядом и вживую», — объяснял «деревенщине» Борис Петрович.

А прима, продолжая прибывать в образе умирающего лебедя, злорадствовала: «Пусть насмотрится! И вся ночь гоняет в кулаке свой толстый елдак...»

Но сконфузившись, от не свойственной ей пошлости, добавила к жаргону московских подворотен, толику справедливости:

«Но рисует, шельмец, действительно, неплохо...»

...

В череде репетиций ученицы Нины Георгиевны привыкли к присутствию Большакова, как к действию само собой разумеющемуся.

Бестужева заметила, что и сама стала относиться к художнику благосклонней. Работы по росписи задника шли без остановок. Занятиям с девочками он не мешал. Напротив, в присутствии этого парня, девушки-подростки стали иными.

Ревнивый глаз Нины Георгиевны отметил, что каждая из них старалась выкладываться, выполнять упражнения с большим упорством, чем ранее. желая быть самой-самой. Вспоминая себя в их возрасте, она знала, что в юных балеринах просыпается огонёк симпатии (если даже не влюблённость), к первому неравнодушному зрителю их будущего выступления. К тому же, то был не просто зритель, а — молодой красивый юноша с задатками неплохого художника.

И вот здесь Нина Георгиевна следила особенно строго. Не приведи, Господи, если к кому-нибудь из учениц солдат проявит низменные поползновения! Чтобы она не делала, как бы ни была занята девочками, персона рисовальщика не исчезала из зоны её пристального внимания.

Постепенно Бестужева успокоилась и в этом стрёме.

Солдат одинаково вежливо общался со всеми щебетуньями, не выделяя из их стайки кого-либо особенно. А вот её, Нину Георгиевну, несомненно, держал на прицеле. «Открытие» для молодой, амбициозной женщины, вроде бы, приятное, но только не для Бестужевой.

Убедившись, что результат её наблюдения верен, она решила, что настало время поставить все точки над i.

Разговор состоялся после завершения репетиции, когда все девушки покинули танцевальный класс.

Бестужева, как всегда, позанималась индивидуально, посматривая в зеркало, как на её упражнения реагирует рисовальщик, и завершив намеченную программу, грациозно, как это умеют делать только балерины, подошла к Большакову.

«Хороша, чёрт бы её подрал!» — по-кавказски цокал языком в голове солдата, карауливший каждое движение танцовщицы приставучий Борик.

Большаков встретил пошедшую Бестужеву стоя.

— Хочу спросить, — начала Нина Георгиевна, — почему вы рисуете более всего меня? Другие девочки вас не интересуют?

«Ну, Боря, твой час настал! — всколыхнулся выжидающий Я. — Выдай ей правду в матку! Ха-ха-ха...»

«Чтобы она плохо обо мне думала?»

«Главное, чтобы ДУМАЛА о тебе», — поправился Я.

— Хотите откровенности? — Большаков отважно нырнул в бездонную глубину чёрных немигающих зрачков. — Мне нравитесь опытные женщины... Такие как вы, Нина... Георгиевна.

— В общем, об этом не трудно догадаться. А вот, интересно, почему?

— Их не надо ничему учить. Напротив — умеют преподать партнёру мастер-класс.

«Вот как, — подумала Нина Георгиевна с философским спокойствием, — похоже, сейчас меня будут совращать...»

— Вы та, о ком, я думаю постоянно. Особенно ночью. Все спят, а я представляю вас в своих объятиях, — Большаков взял Бестужеву за плечи. — Вы - моя муза! Рядом с вами я горю, а не тлею...

Ладони солдата показались Бестужевой обжигающе горячими.

— Прекратите! — Нина Георгиевна сделала шаг назад. — Не забывайте, что я — замужняя женщина! И, к тому ж — супруга замполита части! Вам это известно?

Большакова, как заклинило:

— В последнее время меня одолевает странное чувство. Как будто, вижу мир заново. Всё, что было до вас, словно не существовало. Во всём - только вы. Наверное, это и есть счастье. Я... Я люблю вас, Нина Георгиевна!

Давно Бестужевой не говорили подобные слова, от которых должно усилено биться сердце.

Должно, но не билось.

«Парень молод и глуп! — рассуждала Бестужева, глядя на разошедшегося Большакова. — Ты, голубчик, не герой моего романа. Но, поговори, поговори... Обрюхатил капитаншу, теперь бьёшь клинья к другой «дурочке»? Кукиш тебе с маслом, а не моя девочка! Боже, в общении с этим балбесом, я совсем распоясалась...»

Нина Георгиевна тряхнула головой, отгоняя некрасивые размышления. Лёгкая гримаса недовольства пробежала на её очаровательном лице.

— Для вас, рядовой Большаков, есть что-нибудь святое? Сначала Лена Калинина, теперь, на очереди, так понимаю, жена подполковника?

Солдат и бровью не повёл:

— Святость, святость, — пробурчал он, пожимая плечами. — Что это такое, не понятно. Что есть грех, ясно всем. Потому, что мы живём в грехе. А, что такое святость, не знаю. О Елене Павловне не скажу и слова. Не моя тайна.

— Боже, какая порядочность! И — бестолковость. Смешали в одну кучу: любовь, святость, грех.

— Со мной такое бывает. Говорю одно, а мысли работают, в совершенно другом направлении. Порой, спрашиваю себя: «Какой ты, Боря Большаков?» И ответ не однозначен. Как будто я - один в трёх ипостасях. А эти трое — разные. У вас, Нина Георгиевна такое не случается?

Бестужева промолчала.

— Мне, порой, кажется, что каждый день начинаю с белого листа. И, если не увижу вас, останусь на этом листе пустышкой. Я ненавижу свою карму любить замужнюю женщину. Но не могу от этого отказаться...

Большаков понизил голос:

— Но при этом я так мало знаю о вас, Нина Георгиевна. А вы мне очень интересны! Как личность. Как талантливая танцовщица. Я вам доверяю. Могли бы довериться и мне. Уделить время послушному ученику, желающему понять, как правильно любить такую бесподобную женщину... Хотя бы теоретически...

Большаков (вернее - его первая ипостась - Борис Петрович, замолчала), оставив на лице художника, что-то вреде, приветливой улыбки. Мол: «Чем, на это откровенное предложение поговорить о постельных сценах, ответишь, красавица?»

— Я поняла, что иронии и хитрости вам не занимать, — нашла лазейку Нина Георгиевна. — Придумали отмазку и всё сваливаете на некую нестабильность самоконтроля. Мол, я такой, потому, что не знаю какой я. Чушь, граничащая с лицемерием. Меня, к чему-то, сюда приплели...

Сказала и, чтобы солдат не видел её лица, отошла к окну.

Она была проникнута неподдельным ощущением, что, на сей раз, что-то должно произойти. Потому готовилась к решительному отпору.

За окном собирала тучи первая весенняя гроза.

...

Большаков стоял сзади и смотрел на высокую шею, не закрытую коротким каре, на покатые плечи, прямую с тонкой талией спину, подтянутую попку, упругие бёдра, переходящие в икры и готов был поклясться, что чувствует их вибрацию. Он испытывал сладкую уверенность, что со временем, всем этим будет обладать. Но боле этого упивался, эффектом от степа, произведённым на жену Полякова. Смотрел и молчал, давая возможность словесному откровению заполнить сознание атакуемой им цели.

В небе громыхнуло. С крепким порывом ветра начался ливень. Забарабанил по металлической крыше здания. Струи воды, похожие на потоки ртути – тяжёлые и вязкие, устремились вдоль оконного проёма на землю.

Уткнувшись взглядом в этот серебряный слив, Бестужева пыталась собрать свои мысли воедино. Языкастый противник, начал её беспокоить. Бестужева обратила внимание, что услышала своё сердце. Оно стучало в груди и отдавалось в висках.

«Переутомилась и только! — уверовала себя Нина. — Не от глупостей же, что несёт этот несносный мальчишка».

Женщину натурально колотило.

Попытка понять, что за человек Большаков - чересчур откровенный, или притворяется быть таковым, ей так и не удалась.

«Нет! — говорила она себе с нервной дрожью. — Парня нельзя оценивать примитивно. Он знает, что хочет, а я? Лично я. Разве знаю, что хочу, помимо балетного спектакля? Даже не уверена, почему его слушаю, а не ухожу домой. Ну, допустим – дождь. Это – аргумент. А до этого? Получается – хочу проводить время рядом с ним?»

Внезапно Нина Георгиевна подумала, что Большаков - человек положительный, интересный, обладает даром перевоплощения...

Пошловатое изречение, что жизнь — театр, а люди в ней — актёры, пришло на автомате, и её снова передёрнуло.

Стиснув переплетённые пальцы, не оборачиваясь, спросила:

— О чём думает мужчина, когда выбирает женщину? На что он обращает внимание в первую очередь?

«Борик, это твоя тема, подгребай!» - позвал вторую ипостась, Большаков.

— Всё зависит от того, что мужик собирается ей предложить, - начал обрадованный, возможностью высказаться вслух, Борик. – Если делать минет, личико и губы. Они должны быть яркими и пухлыми. Как, например, у вас... Для анального секса выбираются попочки спортивные с крепкими булочками. Опять же, как у вас Нина Георгиевна... А для остальных увлечений нужны ноги длинные, и стройные...

— Как у меня, - прервала хамоватые перечисления Борика Нина Георгиевна. – Стандартный набор потребителя. А что же тогда стоит внутреннее содержание женщины, её ум, интеллигентность?

— О, с этим сплошная морока! – фыркнул развеселившийся Борик. Хотел что-то добавить, но Бестужева опередила:

— Большаков, вы опять меня удивили своей изворотливостью. Требуете быть откровенным, а сами скоморошничаете. Когда-нибудь бываете серьёзным?

Бестужева не знала, актуален ли этот вопросы в такую минуту. Но желание услышать ответ сформировалось в её взволнованной голове вполне отчётливо.

— С близким человеком, и с самим — всегда! – словно на плацу, отчеканил Большаков. И добавил из каких-то источников, подсказанных Борисом Петровичем. - Скрытность отравляет душу...

— Тогда, рядовой, вот что я тебе скажу вполне серьёзно! — впервые, назвав Большакова на «ты», Бестужева повернулась к солдату непобедимым взглядом: — Забудь, что ты мне тут наплёл. Знать не желаю! А будешь приставать, мой муж узнает о твоих планах.

— Не узнает, - выпалил Борик скорее от страха, чем от противления. - Ты этого не хочешь.

— С каких это пор мы стали на «ты»?

— Только что. Или мне показалось?

— Показалось. Я не привыкла «стучать». Но всему есть придел. И, предупреждаю...

Читатель легко может представить, каким огнём вспыхнули в эту секунду глаза Нины Георгиевны и, как скукожилась внутри Большакова душа второй ипостаси.

За окном в очередной раз ухнул раскатистый гром.