В день 12 января 1897 года я получил конверт от своего товарища из Санкт-Петербургской губернии, в коей он служил Ротмистром в одном из уездных городков с живописными, по его словам, видами и по приятному бесовской трактирной разгульностью. Получив дозволения от вышестоящих чинов, я ближайшим экипажем отбыл по снежным равнинам в край своих надежд на возможность с удивительным весельем прокутить жалование за два месяца. Нас было пятеро однокашников. Но в житейской дружбе остались только я и Александр.

За мыслями и рассуждениями я не замечал как летят часы. 2 дня у меня ушло на дорогу. Достаточно быстро по меркам условий. На постоялом дворе в полпути от места назначения, не опрятного вида человек постоянно твердил про бурю. Дескать колено его пережило не лучшие дни и теперь крайне чуткое к погоде. Неверие вполне понятно от моего лица, забрав мысли о ней и забив их в дальний угол моей памяти о поездке, я не тревожил себя, да бы не накрутить на плохое и нелепое, ничто не омрачит мои планы. Так ли мало мужчина в свои четверть прожитого века надеется на положительное? Мысли кромешные изгоняются как опечатанный портовик из петровского трактира. Тем не менее, кошка на сердце, с упорством провинившегося кадета — заучки, точила свои чёрные когти. Отвык я уже от авантюр. Всё мне дом уютный да грелку в ноги. Порой сам себе поражаюсь, ещё пяток лет назад я мог ночь провести в дурмане загула, день трудиться, а вечер подарить духу повесы. Что случается с нами в этот жизненный период? Вопросы вечные: кровь да судьба. Может я, не заметно для себя, поддался на уговоры покровителей. Они видят мою жизнь от своих седин и всё вымеряют по годам. Вот я за десятым чином, а тут уже и первая звезда на сердце за заслуги. Дети, что за мной каждый шаг чеканят и жена при белом платке да соболе на шее.

Мерзко проглотив комок из желчи бесполезных рассуждений я продолжил свой путь к приветствию друга.

Томик трудов почивших философов постоянно встречался с моим носом по вине дрёмы. Да покуда ждать, то можно. Но прочь печаль и вот она хулиганская мурашка восторга пробежала по спине. Я почти на месте и крыши домиков с окраины струили дымок ровными столбцами прямёхонько в небо, это к морозу, но погоде ясной. Ошибся бес с постоялого двора, типун ему на язык! Серость улиц играла на манер старика Петербурга, улицы простых людей были более пёстрые, не весь рабочий люд был грамоте обучен и ставни лавок украшали, не дать не взять, полноценные выставки с демонстрацией услуг. Вот брадобрей, скорняк и лавка с овощами. Зажиточные же кварталы протекали как унылая река. Мостовые биты, дома серы, а люди скучны как праздник начала урожая в германских провинциях.

Экипаж с шумом остановился у, обозначенной письмом, гостиницы. Это был не Царский Двор но место уютное. Встретил меня ямщик в ношенной, но опрятной форме. Поправив фуражку, он смешно пробормотал с вопрошением моё имя сквозь густые усы, что носили, по моему мнению, только отставные адмиралы. По его словам меня следует доставить в дом на озере по распоряжению Александра. Мой скромный скарб можно оставить в гостинице. Шурка чертяка, не может он без высокопарных встреч. Вымолил у полковника дом отдыха офицеров на один день для широкой встречи. Безусловно это было лучше лоханки с щами не первой свежести и кислого вина из местной харчевни, а ведь раньше нам и такое казалось благом.

Спустя час томительного ожидания и уже приевшегося ровно-белого пейзажа ямщик доставил меня к домику у озера. На поверку этот домик оказался не дурным местом. Искусно рубленный дом в два этажа с, припорошенной снегом, летней беседкой и баней на дюже крепкий взвод кавалеров. На пороге стояла девушка в шубе из чернобурки и с вопрошением смотрящая на меня. Ямщик сказал, что Александр прибудет к вечеру и порекомендовал меня юной особе с крылечка. Я решительным шагом озябшего путника зашел в дом. Обстановка говорила о хозяйских замашках офицеров полотнами сражений и прочими изысками. Меня же волновал только очаг, который оказался горячим, но окончательно прогоревшим. С тихими проклятьями я бросил пару щепок в рыхлые пепельные холмы очага. Огонь занялся с неохотой, но моё усердие и берёзовый просушенный дровник принесли свои плоды. Шумно рухнув в кресло я безманерно посмотрел на девицу. Она всё это время стояла поодаль и наблюдала за мной. Холодный взгляд говорил о тревоге и недовольстве ситуацией. Она подала мне бокал тёплого вина с пряностями и резкой манерой объяснила, что тех, кто должен быть тут, включая её брата Александра вызвали вышестоящие и они прибудут только вечером более поздним.

Будь я проклят! Это была Евгения! А ведь я ее помню совсем крохой. Теперь же предо мной стояла статная девушка 18 лет. Она мяла в пальцах шелковый уборный платок и заметно переживала. Я извинился за не достойное поведение объяснив его усталостью с пути и не успел договорить высокопарные речи, положенные воспитанному человеку, как нас жестким порывом ударила пурга. Похоже пропойца из придорожного трактира был прав. Я выглянул в окно и с ужасом подметил, что стихия не шутит. Но как быть? что будет с нашим вечером? Как прибудут гости в такую непогоду? Вопросы угнетали и я вернулся в кресло. Евгения шумно выдохнув, ушла на второй этаж. В покоях ей было комфортнее. Очаг крутил пламенем и калил камни точёные на манер ионических колонн. Не сопротивляясь, я погрузился в дрёму.

Меня разбудили шаги. Девушка мерными шагами ходила по комнате, звучно чеканя каблучками по паркету. Причитала о невыносимости ожидания и о судьбе бедного братца. Я встал и подошёл к ней. Осушил залпом остывшее вино и монотонным голосом пробубнел успокоительные слова. Евгения улыбнувшись уголком губ сказала, что я не умею успокаивать. Она подошла ещё на шаг ближе прижалась щекой к моей груди. Ей было страшно. Тихим, уставшим голосом Женя изрекла «Я помню тебя и вижу, ты помнишь меня. « я впал в ступор. Она приподнялась на носочки и слегка поцеловала меня в щёку. «Не откажите даме в маленькой тайне» попросила она и взяв меня за руку подвела к софе турецкого плетения. Присела и вопросительно посмотрела на меня. Столько мыслей и противоречий наполнили моё сознание. Осипшим от сухости в горле голосом я сказал, что не подобает девушке вести себя так, манеры должны быть всегда и во всём. «Да к чёрту манеры!» вскрикнула Евгения «Всю мою жизнь меня держали в стальных оковах правил написанных людьми без собственной жизни и мнения! Когда маменька покинула этот свет я ушла с головой в эти тонкости воспитания, под неустанным надзором семьи скрываясь от боли и ужаса. Ну не могу я так больше. На много вёрст в округе ни одной живой души и дайте мне, то чего сами хотите и чего хочу я. Буря скрыла нас от всех, что же это как ни судьба?». Она потянула меня за руку и усадила рядом. Её глаза страдали вопросом, а отражавшиеся в них всполохи огня из камина завораживали меня. Мягкий поцелуй помог мне придти в себя. «Женечка, поднимитесь в свои покои и дайте мне несколько минут» прошептал я. Она широко улыбнулась, поднялась с диванчика и грациозно веля бёдрами ушла не оборачиваясь на второй этаж. Что же я творю... нет мне прощения и кара будет нестерпима... думал я взявшись за голову. Но как же она хороша. Будь я трижды проклят если не позволю себе эту ночь. Все противоречия и сомнения лишь отнимают время. Сбросив сюртук и дорожные сапоги, я решительно двинулся за мечтами этой ночи. Тускло освещенная лестница мерным скрипом нарушала тишину дома. Почему то я пытался идти тише, видимо робость и страх спугнуть свою удачу держали меня очень крепко. В покоях Евгении было достаточно светло от лампы на столе, резкие линии теней вальсировали на стенах.

Она сидела на краю кровати, одета в тончайшую ночную рубашку, арабская вязь ленты обнимала её под самой грудью, а фигура просвечивалась сквозь тончайший хлопок в свете свечи.

Подойдя ближе, я сел рядом и посмотрел ей в глаза, они отражали мириады огоньков и эмоций. Губы её слегка приоткрыты, они беззвучно взывали меня к поцелую. Женя закрыла глаза

и чуть подалась личиком вперёд. Робким соприкосновением наши губы встретились в поцелуе. Это был невинный и красивый момент, как взять девочку за руку. Трогательно, приятно и интригующе. После отдаление и новое, более смелое касание. Я поймал ее нижнюю губку, в игривой манере мастера поцелуя и слегка сжав провел по ней язычком. Потоки горячей крови разбежались по телу как фаланги солдат по своим местам, хаос становился системой и всё наше естество было готово к продолжению праздника Эроса. Наши поцелуи становились смелее, крепче. bеstwеаpоn.ru Я поймал её язычок губами, совсем немного втянул в себя и начал ритмично его посасывать. Женечка обвила мою шею руками, подобно виноградной лозе и издала тихий стон. Настал момент глубокого поцелуя, его французские корни спорны, но суть ясна каждому. Мне нравиться его называть поцелуй Фламенко, ибо это танец, страстный и жгучий танец язычков. Терпкий как испанское вино, распущенный как портовая дева и пьянящий как китайский опиум. Все стесняются при его упоминании, закатывают глаза в возмущении, дамы начинают скромно причитать шепотом, но при этом все его хотят. Видя симпатичного человека, люди сразу представляют поцелуй, а уж потом опускаются до банального щипка за зад.

Проведя рукой по изгибу спины я нашёл крохотные перламутровые пуговки. Они легко поддались моим пальцам и спустя несколько мгновений я освободил от покрова одежды свою визави. Мраморная грудь вершилась рубиновыми сосками, они стали совсем твёрдыми. Я спустился ниже и слегка прикусил левый сосочек, обвел его кончиком языка и нежно поцеловал. Женя легла на спину и приподняв попку помогла мне освободить её от остатков покрова одежды. Спускаясь поцелуями по долине её животика, я дошёл до холмика лобочка. Ощупывая язычком ее прелести, я погрузился в лоно, пробуя на вкус ее сок. Девушка начала стонать сквозь зубы и запустила пальчики в мои растрёпанные кудри, прижала к себе и начала слегка раскачивать попкой погружая мой язык в себя. Она согнула ножки в коленях открывая себя полностью и целиком отдалась моменту близости. Я целовал её бедра, сосал бугорок клитерочка и слизывал тонкие нити вязкого сока с алого цветка лона. Нет для мужчины большего наслаждения чем чувствовать удовольствие и восторг девушки. Никогда не позволял себе брать силой или грубостью. Только дарить и праздновать пир Вакха упиваясь любимой. Сладкие ароматы возбуждения проникали в меня, дурманили и расслабляли. Предавшись покою и удовольствию я потер меру времени, ход его остановился и вечная зимняя пурга накрыла нас, она подарила нам эту ночь и скрыла от всего мира. Совершенно увлёкшись игрой, я наклонил голову на бок и притворился будто это простой поцелуй, сжимал губки, проникал язычком. Это было очень забавно и приятно. Со временем дыхание девушки участилось, она начала больно сжимать мои кудри в кулачке, крики нарастали в своей силе и дрожь пробегала по всему её телу. На животике выступили крохотные капельки пота. В апогее наслаждения она изогнула дугой спинку на пару секунд, громко вскрикнула и обмякла в блаженстве.

Встав в полный рост, я спешно разделся, и стал наблюдать как Женя медленно садится, протягивает ко мне руки и взяв меня за бёдра приблизила к себе. Теперь мой член медленно раскачивался перед её личиком призывно подрагивая от пульсирующей крови. Она взяла его ручкой и обхватила губками. Её ротик был горячий и влажный. Язычок ощупывал головку моего жезла, ласкал, поглаживал. Ручка проходила по всей его длине, в ней не было опыта, но присутствовало желание и любопытство. Девушка знала чего хочет и хотела отплатить мне удовольствием за нежный оргазм. Она читала меня как учебник по плотским утехам, изучала мой ритм, голос, стоны, движения. Останавливалась на лучших моментах, поправляла ошибки и повторяла изученный материал. Прилежная ученица знала, что её скоро наградят за усердное познание данной науки. Она убрала руку с члена и решительно стала его брать всё глубже в себя. Я не мог противостоять, но знал исход и не желал его. Сколько нужно сил человеку для лишения своего естества самого желаемого для получения большего? Не могу вам ответить и не могу знать верного пути для решения задачи. Пересилить действительность и сознательно нарушить реальность. Я ведал, что должно было случиться для познания всей радости. Аккуратно и нехотя отстранился от последовательницы самого сложного из существующих учений. Я дал ей шанс взорвать свои приоритеты, нарушить свет мления в потоках безбрежной радости. Она проклинала меня взглядом и благоговела телом, сметение разбирало её.

Встав на колени я поцеловал её. Она, пусть и с сомнением, но понимала мои желания. Улыбнулась и обняла за шею, поцеловала в щеку. Прекрасная в своей глупости картина застыла ночной бурей в комнате. Два мечущихся тела вожделели финала, логичного исхода унаследованного от далёких предков, а разумы в телах хотели большего. Они всеми силами противостояли законам природы и строили свои грани удовольствия. Выходили за небесные сферы и волновали храм души ожиданием. В нас пропал вопрос о том, что делать и как. Не беспокоила непогода, общество со своими правилами. Мы пропали от всех, мы любили.

Я взял свечу и занес её над невинным телом. Первая капля упала рядом с пупком и Женя закусила губку, инстинктивно прикрыла ладонью лобочек и, сжала ножки. Бархат кожи окружил застывшую каплю багрянцем. Вторая капля потянула за собой двух своих сестер и они опали меж грудей. Из закрытых глаз проступили слезы и прокатившись по вискам растворились в поле простыни. Ей было больно, но она чувствовала новое и не хотела терять это. Я поднял её ножки и уложил их себе на плечи. Наши тела снова затрепетали от нового акта пьесы любовных открытий. Своим членом и упирался в её лоно, слегка надавил им и ещё одна капля воска обожгла хрупкое тело. Настало время для нового шага и я проник в сокровенное. Познавая не тронутое, я как зверь упивался криком новорожденной женщины. Усилия проходили сквозь преграду и освобождали тонкий поток алой крови. Девичья Грудь подрагивала под такт наших стонов. Капельки воска отталкивали влагу тела, их застывшие медальоны шрамами рисовали картину красоты и будоражили сознание.

Всё смешивается, путается. Стройные ножки сильнее смыкаются на моей шее, безумие удушения только сильнее возбуждает меня. Хаотичная структура складывается в упорядоченный вихрь из крови, похоти и любви. Пропади всё, сгори до тлена, но оставь нас в этой секунде. Движения не становятся быстрее, они замедляются и добавляют ощущения. Моя девочка закатывает глазки и покусывает губку. Тонкие кисти рук скользят по простыне не находя опоры и тонкие пальчики, сжимаясь в судорожном экстазе, собирают складки тончайшего льна. Член становится твёрже стали и упивается мягкостью лона. Трение тел порождает энергию и она чувствами разливается по всей комнате. Всё полно силой, мощью вожделения и Везувием я разливаюсь в любимую. Новый элемент проник в вихрь и разливается по нам. Стекает потоком по упругой попке и озером проливается между нами.

Женя тяжело дышала, улыбка счастья менялась с гримасой боли. Она аккуратно сняла с меня ножки и приподнявшись на локтях немного отодвинулась назад. Я, стараясь не тревожить бедняжку, вытащил из под нее простынь с остатками нашей ночи, вытер свой член и её попку. После спустился на первый этаж и бросил ворох испачканной ткани на угли камина. Все следы минувшей похоти были уничтожены. Но два свидетеля навсегда сохранят тайну девочки, что под вой зимней бури стала женщиной.

Если вдруг упустил детали или приврал чуть, не сердись на меня дорогой читатель. Пишу я это с памяти. Прошла уже дюжина лет с той ночи и сейчас я сижу в экипаже. На дворе вовсе не зима, лето зеленью покрыло всё вокруг и я еду на праздник в роли почётного гостя. Евгения Александровна будет там с мои дорогим другом. Теперь он не Шурка и не Александр, величать его Александр Александрович. Знатный из него вышел офицер. А ещё мне есть, что сказать Евгении при встрече, но это уже другая история. Разживусь чернилами и может быть поведаю её тебе.