Детство Вики было окрашено в два цвета: серый – от насмешек во дворе и в школе, и золотой – от присутствия Никиты. Он был ее щитом, ее рыцарем в сияющих доспехах, который был старше на целых пять лет, а потому казался существом с другой планеты, где все знают ответы на все вопросы.

Пока другие дети дразнили ее «крольчихой» из-за торчащих передних зубов, перешептывались о ее «пожарной лестнице» из-за брекетов и тыкали пальцами в веснушки, будто считали их, Никита стоял стеной. Он не читал нотаций, не говорил «не обращай внимания». Он просто брал ее за руку – ее маленькую ладошку с короткими пальцами – и уводил прочь, в их собственный мир, где на диване они были капитанами звездолета, а на кухне – великими исследователями.

Он был ее зеркалом, которое отражало не кривое подобие, а самую суть. «У тебя глаза, как у инопланетянки, самых крутых», – говорил он, и Вика верила, разглядывая в зеркале свои голубые, слишком большие глаза. «Веснушки – это следы от звездной пыли», – утверждал он, и она пыталась стереть их ладонью, но потом смирялась, принимая как данность.

Их связь была нерушима. Она – хрупкий, неуклюжий спутник. Он – уверенная в себе планета, вокруг которой вращалась ее вселенная.

***

Все рухнуло, когда Никита уехал учиться в другой город. Пять лет разницы, которые в детстве были мостом, во взрослой жизни стали пропастью. В семнадцать лет Вика осталась одна в безвоздушном пространстве своего подросткового бытия.

Школа закончилась. Подруги, те немногие, что были, разъехались. Парни... с парнями ничего не изменилось. Они смотрели сквозь нее, будто она была пустым местом, стеклом на их пути к более ярким и гладким сверстницам. Ее неуклюжее тело с широкими бедрами и Х-образным поставом ног, ее плоская грудь, вечно краснеющее лицо с родинкой на щеке и на лбу – все это было невидимо для мужского взгляда, привыкшего выхватывать иные силуэты.

Год прошел в тягучей, сладковатой тоске. Она металась между мыслями о поступлении куда угодно, лишь бы не оставаться дома, и парализующим страхом сделать ошибку. Родители, уставшие от ее нерешительности, вздыхали и советовали «взять себя в руки». Их слова были пустышками, не несущими никакой питательной субстанции.

И вот, спустя годы, Никита вернулся. Не на каникулы, а насовсем, с дипломом и чемоданом опыта, который Вика не могла даже вообразить.

***

Струи горячей воды били Вике в плечи, стекая по позвоночнику ручьями, когда она стояла под душем. Ладонь скользнула по животу – плоскому, но мягкому под водой, ощущая знакомые изгибы ребер, выступ тазовой кости. Мысль о возвращении Никиты нахлынула с новой силой. Он был дома. Не гостем, а постоянным присутствием теперь. Вика сжала губку до скрипа, вспоминая его вчерашний вид: широкие плечи, загорелые предплечья с выступающими жилами, низкий голос, ставший грубее и увереннее. Этот новый Никита был мужчиной, а не просто братом. Она провела рукой по бедру, чувствуя дрожь в коленях от одной мысли о его привлекательности. Сама она никогда не ощущала себя красивой и желанной.

Ладонь Вики медленно поползла вниз, скользя по лобку, покрытому темными, редкими волосками. Вода лилась по лицу, падая на ее маленькую грудь. Она представила Никиту так близко – его запах, пот, одеколон с нотками дуба и чего-то еще, ощущение его рук на своей коже. Грубая мужская кожа на ее нежной. Ее пальцы нашли клитор, маленькую, твердую точку под напором воды. Она надавила круговым движением, прикусив губу. Мысль о его теле, о том, как оно заполнит пространство их квартиры... ее пространство, заставила ее бедра непроизвольно двинуться вперед, подставляя себя под собственные прикосновения. Она не видела себя желанной, но в голове Никита смотрел на нее с голодом.

Пальцы правой руки Вики углубились во влажную щель, скользкую от воды и возбуждения, но внимание целиком захватило другое ощущение. Левый указательный палец нащупал тугую звездочку ануса, упруго сопротивляющуюся. Она надавила, ощущая знакомое жжение при преодолении мышечного кольца. Тело отозвалось судорогой в животе и влажным теплом между ног. Мысль о Никите накрыла волной: его сильные руки, обхватывающие ее бедра сзади, низкий голос, шепчущий что-то хриплое на ухо, пока его член раздвигает ее там, где сейчас скользил ее палец. Вика представила его взгляд – не насмешливый или равнодушный, как у других парней, а темный, полный желания, устремленный именно на нее, на ее несовершенное тело. Она ввела палец глубже в анус, до второй фаланги, ощущая внутреннее тепло и пульсацию стенок прямой кишки. Правая рука скользнула по клитору лишь мимолетно – основное внимание теперь было там, сзади, где напряжение росло болезненно сладко.

Правая ладонь сжала левую грудь, пальцы нашли маленький, темный сосок. Она вытянула его, оттягивая вверх, ощущая знакомую тянущую боль, смешанную с острым удовольствием. Вода лилась ей на лицо, смешиваясь со слезами стыда и возбуждения. Она представила, как Никита сжимает ее грудь так же, как она сама сейчас, его большая рука полностью охватывает плоскую мягкость, а большой палец трет сосок, делая его твердым камешком. Мысль о его возможном отвращении к ее телу сменилась навязчивой фантазией его одобрения: "Ты вся дрожишь, как мышка... такая мягкая здесь... и такая тугая там". Второй палец присоединился к первому, двигался внутри ануса короткими, глубокими толчками, имитируя проникновение члена.

Тело Вики напряглось, как струна, под напором воды и пальцев. Правая рука яростно сжала сосок правой груди, выкручивая темную упругую пуговицу кожи до острой, белой боли. Она оттягивала его вверх, словно пытаясь оторвать, ощущая, как тянущаяся плоть отзывается глухим жжением в глубине живота. Левая рука работала в попке: два пальца глубоко, до третьей фаланги, двигались короткими, резкими толчками, растягивая тугую звездочку, имитируя толчки члена брата. Стенки прямой кишки сжимались судорожно, обжигающе горячие вокруг скользкой кожи ее пальцев. Возбуждение клокотало внутри – не сладкое томление, а лихорадочная, отчаянная потребность. Она представила Никиту: его дыхание у самого уха, горячее и влажное, его пальцы, впивающиеся в ее бедра, его низкий голос: "Ты вся горишь внутри... такая узкая... так сжимаешься". Вода била в лицо, сливаясь с солеными слезами. Это было стыдно, грешно, немыслимо, но фантазия о брате, смотрящем на нее с голодом, была сильнее страха. Ее бедра затряслись в спазме.

Пальцы в анусе Вики вонзились глубже одним последним, отчаянным рывком. Внутренние мышцы внезапно сжались с такой силой, что ее рука онемела от судорожного спазма прямой кишки — горячей, пульсирующей, тугой, обжигающе плотной вокруг кожи. Правая рука рванула сосок вверх почти до предела, оттягивая темную бусину кожи в длинную, бледную пирамидку. Белая, электрическая боль пронзила живот и слилась с огненной волной, поднимающейся от таза. Спина Вики выгнулась дугой под струями душа, рот открылся в беззвучном крике, лицо застыло гримасой экстаза и муки. Влагалище сжалось, обильно пуская теплую жидкость, смешивающуюся с водой. Она кончила молча, лишь с коротким, хриплым выдохом, всем телом уткнувшись в холодную кафельную стену. Дрожь бедер продолжалась долгие секунды, пока пальцы медленно выходили из ануса, оставляя ощущение пустоты и жжения.

Голову Вики заполнила липкая тишина. Шум воды стал грохотом водопада, заглушающим стыд. Она опустила руки, глядя на покрасневший сосок левой груди, набухший и чувствительный от грубого выкручивания. Вода смывала следы слез, но не внутреннюю дрожь. Фантазия о Никите, о его взгляде, полном желания, испарилась, оставив лишь холодный осадок реальности: она мастурбировала, представляя брата, с пальцами в собственной попке. Сухость во рту, слабость в ногах. Она выключила воду резким движением, и внезапная тишина оглушила.

Обернувшись в жесткое полотенце, Вика вышла из ванной, оставляя влажные следы на полу. Квартира встретила ее запахом свежего кофе и звуком клавиш ноутбука из соседней комнаты. Сердце екнуло. Никита сидел там, за стеной. Вика скользнула в свою комнату, чтобы одеться.

***

Родители уехали на дачу, оставив их вдвоем в пустой квартире, наполненной призраками их общего детства. Вика нервно ходила по комнате, теребя свои хвостики, свисающие по бокам, из которых, как всегда, торчали непослушные пряди. Она чувствовала себя еще более нескладной, чем обычно. На ней была ее привычная одежда, дававшая иллюзию комфорта: короткая коричневая плиссированная юбка, мешковатая футболка серо-коричневого цвета, длинные, до середины бедра, белые гольфы с алым кантом и коричневые сандалии.

Никита был другим. В двадцать четыре он казался не просто взрослым, а состоявшимся. В его движениях была не юношеская резкость, а спокойная, атлетичная уверенность. Он не был красавцем, но в его улыбке, в прямом взгляде была сила, притягивающая взоры. Вика знала – у него наверняка была девушка. Или даже не одна.

Он разбирал свои книги в гостиной, когда она, набравшись смелости, постучала в косяк его открытой двери.

– Ник... Можно тебя отвлечь?

Он обернулся, и его лицо озарила теплая, настоящая улыбка. Та самая, что согревала ее все детство.

– Конечно. Что случилось, Викуля?

Она зашла, села на край кровати, сжимая свои маленькие руки в кулаки.

– Я... я не знаю, что делать. С университетом. Все уже давно определились, а я... как будто в тумане. Поможешь?

– Конечно, помогу, – он отложил стопку книг и сел рядом. – Это серьезное решение. Давай думать вместе.

Они устроились на кровати в его комнате, разложив перед собой справочники для абитуриентов и листы бумаги. Никита не давил, не читал лекций. Он задавал вопросы.

– Что тебе нравится делать? Не «что ты умеешь», а что приносит тебе удовольствие? Вот совсем отвлеченно.

Вика, краснея и запинаясь, рассказывала. О том, как она любит возиться со старыми фотоальбомами, раскладывать и систематизировать отцовскую коллекцию марок, как может часами слушать истории бабушки о прошлом и мысленно расставлять их по полочкам.

Но в голове ее крутились совсем иные образы: сильные руки брата на ее бедрах, голос шепотом на ухо, ощущение его тела за спиной. Она ловила его запах – свежий, мужской, с легкой горчинкой пота под одеколоном – и ее дыхание сбивалось.

–. ..так что, возможно, стоит подумать об истории, архивистике... Викуля? Ты слушаешь?

Она встрепенулась. Он смотрел на нее с легким недоумением. Близко. Очень близко. Его колено было рядом с ее бедром. Вика чувствовала исходящее от него тепло сквозь ткань юбки.

– Прости... – прошептала она.

И, прежде чем страх и стыд успели ее остановить, ее рука сама потянулась вперед. Ладонь легла на его колено. Материал джинсов был шершавым под ее пальцами, твердым. Голос Вики сорвался, стал тихим и хриплым:

– Никит... в попку же это не инцест?

Никита оторопел. Его тело напряглось под ее ладонью, как камень. Щеки Вики вспыхнули алым пожаром, охватившим даже уши и шею. Жар стыда обжег кожу. Она вжала голову в плечи, лицо спрятала в ладонях, чувствуя, как дрожат пальцы.

– Ой, блин... я...

Он не оттолкнул сестру. Его руки медленно обняли ее плечи, притянули к себе. Жест был утешительным, теплым, но Вика почувствовала под тонкой тканью футболки жесткость его грудных мышц, услышала его сердцебиение – учащенное, глухое. Его запах заполнил нос: дубовая кора, свежая рубашка и та же глубокая, солоноватая нота мужского пота, что преследовала ее в фантазиях. Она задрожала, уткнувшись лбом ему в грудь.

– Викуля, – голос Никиты был низким, очень тихим, без осуждения, но с натянутой как струна серьезностью. – Почему ты это спросила? Почему именно так?

Вопрос повис в воздухе. Он знал ответ. Чувствовал ее дрожь, видел, как она сжималась в себе все эти дни, бросала на него голодные взгляды и тут же отводила глаза. Но ему нужно было услышать это от нее. Его ладонь медленно гладила ее спину сквозь футболку, широкие круги от лопаток до поясницы, успокаивающие. Вика не могла молчать. Слова хлынули из нее, сдавленные рыданиями, откровенные до жути:

– Я одна, Ник! Совсем одна! Никто не смотрит... я некрасивая, нескладная, вечно краснею... а в душе... в душе я так хочу... чтобы кто-то хотел меня! Чтобы смотрел на меня... как на женщину! Не как на стекло! – Ее голос сорвался на шепот, губы коснулись ткани его футболки. – И мысли о тебе... они лезут... не могу остановить... Сегодня в душе... я представляла... представляла твои руки на мне... как ты берешь меня... сзади... в попу... Мои пальцы были там... и я кончила... думая о тебе... Это стыдно... гадко... но я не могу... не могу!

Никита не отпрянул. Его руки крепче сомкнулись вокруг ее хрупких плеч, одна ладонь мягко легла на затылок, прижимая ее плачущее лицо к своей груди. Дыхание брата стало глубже, медленнее. Он слушал, не прерывая этот поток боли и стыда, его пальцы продолжали рисовать широкие, успокаивающие круги по ее спине сквозь тонкую ткань. Тепло его ладони прожигало ткань футболки Вики, смешиваясь с жаром ее собственного стыда. Она чувствовала каждое движение его грудной клетки под щекой, слышала ритм его сердца – сильный, ровный, не бешеный, как ее собственное.

– Тише, Викуля, тише... – Его голос прозвучал над самым ее ухом, низкий, бархатистый, лишенный осуждения, но полный такой концентрации, что она замолчала, затаив дыхание. Его пальцы осторожно отодвинули ее мокрые от слез ладони от лица. Он смотрел прямо в ее заплаканные глаза, его взгляд был темным, серьезным, без тени насмешки или отвращения. – Ты думаешь, я не видел? Не замечал, как ты выросла? – Он провел большим пальцем по ее щеке, смахивая слезу. Шершавая подушечка скользнула по горячей коже. – Ты всегда была особенной для меня. Не просто сестрой.

Его ладонь медленно сползла с ее плеча, скользнула вниз по спине, ощущая под тонкой тканью футболки лопатки, позвоночник, мягкий изгиб талии. Движение было не утешительным, а исследовательским. Почтительным. Вика замерла, чувствуя, как каждое нервное окончание на ее спине кричит от этого прикосновения. Никита наклонился ближе, его губы почти коснулись ее виска. Его дыхание, теплое и влажное, обожгло кожу. – Ты хочешь знать, инцест ли это? – прошептал он. Его рука остановилась у самого основания ее позвоночника, большой палец уткнулся в ямочку над копчиком сквозь юбку и белье. Вика вздрогнула всем телом. – Если это то, чего ты хочешь...

Он замолчал. Его глаза, темные и невероятно сосредоточенные, изучали ее лицо – заплаканное, с распухшими губами, с родинкой на лбу и щеке. Он видел не сестру. Он видел женщину. Ту самую, с широкими бедрами, которые его всегда притягивали сильнее узких модельных. С плоской грудью, которую ему хотелось ладонью целиком охватить, ощущая ее мягкость под пальцами. В ее неуклюжести была искренность, в ее стыде – порочное обещание. Она была именно такой женщиной которые его привлекали.

– Почему именно там? – спросил Никита тихо, его палец начал рисовать медленные круги над ее копчиком, едва ощутимые сквозь ткань. Вика зажмурилась, чувствуя, как жар стыда сменился жаром иного свойства, разливаясь от точки его прикосновения по всему животу.

– Не знаю... – прошептала она, голос сорвался. – Не знаю... Просто... как только я начинаю думать о тебе... о том, как ты мог бы меня трогать... там... там внутри сразу становится пусто... и жарко... и нужно... чтобы ты был там... чтобы заполнил... полностью... – Она сглотнула ком в горле, чувствуя, как влага скапливается между бедер под юбкой. Ее попка, все еще ноющая после душа, сжалась в мучительном ожидании.

Никита не ответил словами. Его руки скользнули под ее подмышки, мягко приподняли ее хрупкое тело и пересадили на свои колени. Вика взвизгнула от неожиданности, но тут же прижалась всем телом к нему, уткнувшись горячим лицом в его шею. Его кожа пахла кожей – чистой, солоноватой, мужской. Она вдохнула этот запах полной грудью, ощущая под собой твердость его ног в джинсах и зарождающуюся выпуклость между ними. Его руки обняли ее спину, одна ладонь легла на лопатку, другая – медленно, но уверенно скользнула вниз по позвоночнику, по мягкому изгибу поясницы и плавно легла на ее левую ягодицу поверх плиссированной юбки. Пальцы Никиты сжали мясистую плоть сквозь ткань, оценивающе, крепко. Вика застонала прямо ему в шею, ее бедра непроизвольно приподнялись навстречу его ладони.

Его рука нырнула под юбку. Шершавые пальцы коснулись тонкого хлопка ее трусиков, скользнули под резинку и полностью, властно обхватили левую ягодицу. Пальцы Никиты впились в мягкость ее задницы, сжали ее, ощущая упругость плоти. Вика резко вдохнула, ее губы сами нашли горячую кожу его шеи под ухом. Она целовала ее жадно, без умения, оставляя мокрые пятна слюны и слез, шепча прямо ему в ухо прерывисто, словно молитву.

– Возьми... Ник... возьми меня... сейчас... пожалуйста...

Ее руки лихорадочно рванули собственную футболку через голову. Ткань зацепилась за хвостики, больно дернув волосы, но она не заметила. Она скинула ее на пол, обнажив маленькие, тугие груди, усыпанные веснушками, с темно-розовыми сосками, уже набухшими от возбуждения и стыда.

Никита одним быстрым движением расстегнул пуговицы своих джинсов. Фалда рубашки откинулась, обнажив черные трусы, туго натянутые на мощную выпуклость стоящего члена. Его взгляд скользнул по ее обнаженному торсу – по ребрам, выпирающим ключицам, крошечным грудям. Не красота, но искренность позы, ее дрожь, ее открытость взволновали его.

– Ты такая... настоящая, – прохрипел он, низко наклоняясь.

Его губы обхватили правый сосок целиком. Горячий, влажный рот сжал темную бусину кожи, язык грубо протер ее поверхность. Острая смесь давления и невероятного удовольствия пронзила Вику от груди до самого копчика. Она вскрикнула, ее пальцы вцепились в его волосы, прижимая голову к своей груди. Член Никиты под трусами пульсировал, твердый камень под тканью.

Вика приподнялась на его коленях, дрожащими руками стянула его джинсы и трусы до середины бедер. Толстый, вздутый член выпрямился перед ней, темный, с напряженной блестящей головкой. Она ухватилась за его плечи для опоры, широко развела ноги в короткой юбке и белых гольфах и, отодвинув в сторону ткань трусиков, она медленно, с жутким усилием, опустилась на него. Головка члена уперлась в тугую звездочку ануса, растягивая ее до нестерпимого жжения. Вика застонала, ее пальцы впились в мышцы его спины под рубашкой. Она опустилась ниже, ощущая, как его толстый ствол медленно, неумолимо растягивает ее внутри, заполняя ее задний проход. Боль была острой, огненной, но смешалась с невероятным чувством полноты и обладания. Ее пальцы были на это неспособны. Она опустилась полностью, почувствовав его лобок у своей промежности. Тут же ее тело взорвалось – бедра затряслись в коротком, жестоком спазме, живот сжался судорогой, из влагалища хлынула теплая жидкость. Она кончила мгновенно, с тихим хрипом, всем весом обмякнув на нем.

Никита замер, пораженный силой ее реакции, ощущая пульсацию ее сфинктера вокруг своего члена.

– Вик... Ты...? – начал он, но Вика резко подняла голову. Ее глаза, заплаканные и огромные, горели требованием.

– Еще! – выдохнула она хрипло. – Сильнее... грубо... хочу грубости... сделай мне больно!

Ее слова, эта дикая просьба, переломили что-то в Никите. Он крепко обхватил ее узкую талию, пальцы впились в бока. Его бедра дернулись вверх коротким, резким толчком. Вика вскрикнула – звук смеси боли и экстаза. Его член выскользнул почти полностью, оставив лишь головку внутри тугого кольца, а затем с силой вогнался обратно. Глубоко. До самого основания. Вика завыла, ее ногти впились ему в спину сквозь рубашку. Никита зарычал в ответ – низко, по-звериному. Его руки соскользнули вниз, схватили ее за ягодицы, пальцы впились в мясистые булочки, растягивая их, открывая вход еще шире под юбкой. Он начал трахать ее в зад короткими, мощными толчками, поднимая и опуская ее легкое тело на своем члене как тряпичную куклу. Каждый вход сопровождался хлюпающим звуком ее растянутого ануса, запахом секса и пота.

Вика повисла на нем, голову откинув назад. Ее маленькие груди подпрыгивали в такт его яростным движениям. Боль от растяжения, от грубого вторжения, сливалась с нестерпимым наслаждением. Она чувствовала каждый сантиметр его члена, который проникал в самую глубину ее попки. Его руки держали ее ягодицы, пальцы сжимали плоть до боли, контролируя каждое движение ее тела вверх и вниз. Он был не братом. Он был самцом, исполняющим ее желание. Это знание сводило ее с ума сильнее физических ощущений.

– Да! Да! Ник! Сильнее! Разорви меня-а-а! – Вика закричала, снова содрогаясь от накатывающего оргазма, когда он вогнал в нее член особенно глубоко. Ее влагалище судорожно сжалось, пуская теплые струйки по его бедрам. Никита в ответ рычал, его движения стали еще жестче, быстрее. Он перестал поднимать ее тело, а просто мощно трахал снизу, вбивая свой член в ее растянутый анус короткими, резкими толчками бедер. Звук мокрой плоти разносился по комнате вместе с ее хриплыми стонами.

Она чувствовала его дыхание на своей груди – горячее, прерывистое. Его губы обхватили левый сосок, зубы слегка сжали темную бусину кожи. Смесь боли и острого удовольствия пронзила Вику током. Она схватила его голову руками, прижимая к своей груди, чувствуя, как язык Никиты грубо трется о сосок. Его член внутри нее стал еще тверже, пульсируя в такт ее собственным спазмам. Он оторвался от груди, поднял взгляд на ее лицо – заплаканное, с полуоткрытым ртом, с глазами, потерявшимися в экстазе. Этот взгляд – дикий, голодный, адресованный только ей – был важнее любого прикосновения. Он увидел женщину в ней. Желанную. Его.

Никита внезапно опрокинул Вику спиной на кровать, не выходя из нее. Его тело навалилось на нее всей тяжестью, прижав к матрасу. Его руки схватили ее руки выше головы, пальцы сплелись с ее пальцами. Его бедра начали двигаться короткими, невероятно быстрыми толчками. Он трахал ее попку неистово, с животной силой, вбивая член в самую глубину с каждым движением. Вика теряла сознание от экстаза и желанной боли. Ее ноги обвили его поясницу, сжимая с неистовой силой. Она кричала, но звука не было – только хриплый выдох. Ее пальцы вырвались из его хватки и впились ему в спину. Ногти рвали ткань рубашки, впивались в кожу, оставляя красные борозды. Она хотела слиться с ним, раствориться в этой боли и наслаждении. Он отвечал ей ревом – низким, медвежьим, исходящим из самой глубины груди, вжимая ее в свою грудь крепкими объятьями. Зубы сами нашли ее сосок и сжили. Его тело вздрогнуло судорожно. Член взорвался внутри ее задницы горячими, густыми толчками спермы. Она почувствовала каждую пульсацию глубоко в себе, острая волна боли в груди выгнула ее дугой. Ее собственное тело ответило ему диким воплем забвения – таким же первобытным ревом экстаза.

Обессиленный Никита рухнул на нее всем весом. Его лицо уткнулось в ее шею, влажное от пота дыхание обжигало кожу. Вика едва могла дышать под его тяжестью, но ее охватило блаженство. Она чувствовала его член, все еще твердый и пульсирующий внутри ее растянутого ануса. Его сфинктер сжимал его непроизвольно, выжимая последние капли. Она продолжала содрогаться в мелких, непрекращающихся судорогах посторгазма. Он не выходил из нее. Его руки, только что державшие ее железной хваткой, стали мягкими и заботливыми. Одна ладонь осторожно гладила ее висок, смахивая слипшиеся волосы. Другая нежно обняла ее плечо. Эта внезапная нежность, после ярости свирепого секса, переполнила Вику. Это было именно то, чего ей не хватало все эти годы – ощущение, что она нужна, желанна не только физически, а целиком. Ее тело отозвалось новой волной. Не резкой судорогой, а медленным, теплым разливом блаженства. Он поднимался от самого копчика, заполняя живот, грудь, растекаясь по конечностям теплой ленью. Она застонала тихо, губы коснулись его волос на виске.

Волна отхлынула так же плавно, как и накатила, унося с собой последние остатки стыда, одиночества и напряжения. Вика лежала полностью опустошенная и обессиленная, все еще обхватив брата ногами и не желая отпускать. В голове не было ни единой мысли – только безмятежная тишина. Ее пальцы сами собой, без сознательного усилия, нежно перебирали короткие пряди волос на затылке парня. Его дыхание на ее шее стало ровным и глубоким. Его тело тяжелело, по мере того как он расслаблялся, и он все еще был внутри нее, заполняя ее своим теплом. Тишину комнаты нарушал только хрип их дыхания и стук ее сердца, медленно успокаивающегося где-то глубоко в груди под его весом.