Два года назад во время скроллинга по реддиту привлекло сообщение в паблике. "Я голодаю". Два слова, написанные без эмоциональных смайлов. Он открыл ожидая увидеть очередной пост со слезливой историей и просбой денег. Пост подробнее объяснял: девчонка из глубинки, родители на мели, запрещают ей подрабатывать — мол, учись, потом деньги заработаешь. Живот сводило от одной каши в день. Никаких просьб, просто попытка поделиться своей болью с другими. Он проверил историю аккаунта — месяцы постов о книгах, мемах, школьных проблемах. Не похоже на развод.

Перевод в две тысячи рублей ушел еще до того, как он осознал решение. Сомнения грызли всю ночь: а вдруг скам? Но через два дня пришло сообщение: "Спасибо, купила гречку и тушенку". Без смайлов. Без просьб. Он отправил еще. Так начался ритуал: каждые две недели — перевод, изредка её короткое "спасибо", его осторожное "как дела?". Ответы всегда скудные: "норм", "учусь", "холодно". Потом тишина. Он продолжал слать деньги. Автоматически. Как плату за спокойствие. Два года.

Сегодняшний день — угольная пыль под ногтями, запах металла от цеха, въевшийся в кожу. Душ смывает грязь, но не усталость. Он разогревает макароны по флотски, глядя в окно на промзону. Одиночество здесь — не драма, а фон. Как шум холодильника. Вечеринки? Знакомства? Мимолетные связи после пары коктейлей. Девушки в ярком активвере смеются его шуткам, целуют с привкусом мяты. Утро — пустая сторона кровати и чувство, будто выпил плохой кофе. Ни боли, ни злости. Просто... пустота. Сердце молчит. Всегда.

Звонок в дверь режет тишину квартиры. Он в растянутых трениках, вытирая руки о полотенце, открывает дверь. За дверью — девушка. Худая, как тростинка. Бледная кожа почти прозрачна под тусклым светом коридора. Короткие, соломенные волосы. Глаза огромные, как у испуганной лани. Зажатая поза: плечи ссутулены, руки сжаты перед собой. Она молчит секунду, губы дрожат. Потом поднимает на него взгляд — виноватый, жгучий.

"Я все еще голодна, " — шепчет она. Голос хриплый, как будто не использовался годами. Но в нем — не пустота желудка. Это глухой рокот чего-то темного, ненасытного. Она не говорит об этом. Говорит её тело: как она чуть подается вперед, как пальцы впиваются в тонкую ткань дешевого платья, как взгляд скользит вниз, к его ногам, а потом быстро поднимается, полный стыда и ожидания. Она пришла не за деньгами. Она пришла отдать себя. Все, что у нее есть. Единственному человеку, который не отвернулся.

Он застыл в дверном проеме. Узнал её — не по лицу, не по фото, которых не было. Узнал по этой сломанной позе, по этой тишине отчаяния, которая теперь пропиталась чем-то иным. Запах доносился от нее — пыль дорог, дешевое мыло и под ним — кисловатый, животный страх. Его сердце, молчавшее годами, вдруг ударило с такой силой, что он услышал его в висках. "Заходи, " — выдавил он, словно чужим голосом. Она шагнула через порог, легкая, как тень. Пол дрогнул под её босыми ногами, когда она сняла обувь.

В крохотной кухне свет лампы выхватил её резче. Кожа, натянутая на скулах и ключицах, синеватые круги под глазами. Но теперь он видел не только голод. Видел, как её зрачки расширились, когда он прошел мимо, как грудная клетка вздымалась чаще. Она стояла посреди комнаты, не зная, куда деть руки, как будто ожидая команды или удара. "Почему пропала?" — спросил он, наливая воды в стакан. Звук льющейся жидкости заставил её вздрогнуть.

"Умерли, " — ответила она монотонно, глядя в пол. "Отец. Потом мать. Долги. Дом забрали." Она замолчала, потом подняла глаза. В них не было слез. Только та же жгучая вина и новый, страшный огонь. "Деньги... твои... они спасли. Потом... я поняла. Что мне нужно. Не еда." Она сделала шаг к нему. Её рука, тонкая и холодная, коснулась его предплечья. Прикосновение было легким, как паутина, но обжигающим. "Нужен ты. Только ты. Я пришла служить. Делать... всё." Её пальцы дрожали, но она их не отдернула. Она ждала. Ждала его желания, его приказа, его гнева — чего угодно, лишь бы он позволил ей остаться. Голод в её глазах был теперь явным, физическим, требовательным. Она была здесь, чтобы быть поглощенной. Поглощенной им.

"Как тебя зовут?" — спросил он, отстраняясь от её прикосновения. Вопрос прозвучал резко, как щелчок замка. Она вздрогнула, словно от удара. "Аня, " — прошептала она быстро, почти испуганно. "Аня." Она произнесла своё имя так, будто оно было секретом, который она ему доверяла. И тут же опустила взгляд снова, плечи напряглись, ожидая следующего слова, следующего движения. Её поза кричала о готовности: стоять, сидеть, упасть на колени — всё, что он скажет. Каждая клетка её тела была настроена на него, как компас на север.

Он провёл рукой по лицу, ощущая грубую щетину. Голод. Она сказала, что голодна. "Пойдём на кухню, " — сказал он, поворачиваясь и направляясь к столу с остывшими макаронами. Он не приказывал. Он просто пошёл. Но она двинулась следом мгновенно, как тень, её босые ноги бесшумно скользили по линолеуму. Он поставил тарелку на стол, достал вторую. "Садись. Ешь." Его голос был нейтральным, но для неё это был приказ. Она метнулась к стулу, села на самый краешек, спина прямая как струна. Руки сложила на коленях, не двигаясь. Ждала. Он наложил ей полную тарелку, поставил перед ней. Она не шевельнулась, не взглянула на еду. Смотрела только на него. Глаза — огромные, голодные, но не к пище. "Ешь, " — повторил он, уже с лёгким нетерпением.

Только тогда её пальцы схватили вилку. Движения были резкими, почти механическими. Она насадила макароны, поднесла ко рту. Но не ела. Замерла, вилка у самых губ, и снова уставилась на него. Взгляд — вопрошающий, тревожный. "Можно?" — выдохнула она так тихо, что он едва расслышал. Как будто даже этот простой акт требовал его явного разрешения. Как будто её тело не принадлежало ей. Он кивнул, раздражённо. "Да, Аня. Ешь." Она судорожно впихнула в рот еду, стала жевать быстро-быстро, почти не глотая. Скулы резко двигались под тонкой кожей. Она не смотрела на тарелку, не наслаждалась вкусом. Её взгляд прилип к его рукам, к его лицу, ловя малейшую мимику, жест, который мог означать новое указание или недовольство. Каждый глоток сопровождался нервным взглядом на него: правильно ли? угодила ли? Он налил ей воды. Она схватила стакан двумя руками, выпила залпом, как умирающая от жажды, но сделала это только потому, что он поставил стакан перед ней. Это был не приказ, но она восприняла его как приказ. Её дыхание стало частым, поверхностным от напряжения. Она была здесь не для еды. Она была здесь, чтобы быть инструментом в его руках. В ней клокотал иной голод — настоящий, физический — был лишь ещё одним способом доказать ему свою преданность, свою готовность к послушанию. Даже ложка супа стала бы для неё ритуалом подчинения.

Он не выдержал. Поставил свой стакан на стол с глухим стуком. "Аня. Слушай." Он назвал её имя впервые. Она вздрогнула всем телом, вилка звякнула о тарелку. Глаза расширились до предела, полные ожидания и страха. "Меня зовут Виктор." Он произнёс своё имя чётко, глядя ей прямо в глаза. Она кивнула так быстро, что её короткие волосы взметнулись. "Виктор, " — повторила она шепотом, как заклинание, как священное слово. Но её поза не изменилась. Она сидела на краешке стула, спина прямая, руки на коленях, готовая вскочить по первому сигналу. Он покачал головой, недоумение смешивалось с нарастающим дискомфортом. "Что ты делаешь? Почему ты так... ведешь себя?" Он махнул рукой в её сторону. "Расслабься. Веди себя... нормально." Слово "нормально" прозвучало чуждо в этой атмосфере, пропитанной её готовностью к самоуничтожению. Она посмотрела на него с искренним непониманием. Что значит "нормально"? Для неё нормальным было только одно состояние: полная отдача себя ему. Любое другое было предательством его доверия, того, что он для нее сделал. Он просил невозможного.

Вместо слов она ответила действием. Соскользнула со стула на колени. Тонкие кости коленей стукнули о холодный линолеум. Она опустила голову, короткие светлые пряди упали на лицо, скрывая выражение. Голос её был низким, прерывимым, но каждое слово звучало с леденящей искренностью: "Я не знаю как... нормально. Я знаю как служить. Только так. Пожалуйста... Витя. Позволь мне служить тебе. Я буду делать всё. Всё, что ты скажешь. Всё, что ты захочешь. Даже если больно. Даже если стыдно." Она подняла голову. Слёз не было. Только та же жгучая преданность и глубокая, животная потребность в его одобрении. Её взгляд упал ниже его лица, задержался на его промежности. Она заметила. Не могла не заметить. Там, под тканью треников, явно обозначился силуэт его возбуждения. Её губы дрогнули в подобии улыбки — не радостной, а торжествующей, как у аскета, узревшего знак свыше. "Тебе... нравится?" — прошептала она с внезапной смелостью отчаяния. "Ты хочешь этого? Значит... так правильно. Значит... я должна." Она потянулась рукой, тонкие пальцы дрожали, но движение было решительным — к его поясу. "Я сделаю всё. Всё, что ты захочешь. Возьми меня. Используй меня. Пожалуйста..." Её голос сорвался на хриплый шёпот мольбы. Она видела его реакцию — и это было для неё единственным доказательством её нужности, её права быть здесь. Его возбуждение было её разрешением, её мандатом на существование у его ног.

Его возражение застряло в горле. "Аня, нет..." — начал он, но её пальцы уже цеплялись за резинку его штанов. Она не слышала "нет". Она слышала только его тело, которое говорило ей "да". Она видела его глаза, в которых бушевала буря желания и отвращения к самому себе за это желание. Для неё это было ясно как день: он хотел её. Значит, она должна отдаться. Полностью. Без остатка. Её лицо было близко к его животу, дыхание горячее сквозь тонкую ткань треников. "Пожалуйста, " — её шёпот был влажным от слюны и мольбы. "Дай мне... быть твоей. Используй меня. Как угодно." Она потянула резинку вниз одним резким движением. Его член, твёрдый и напряжённый, выпрямился перед её лицом. Она не смутилась, не отвернулась. Её глаза загорелись странным торжеством раба, получившего долгожданное задание. Она прильнула губами к головке, облизнула ее, словно это был сладкий леденец. Потом взяла его в рот целиком, глубоко, до самого горла. Её движения были неумелыми, резкими, почти болезненными от рвения. Зубы скользнули по коже, но она тут же исправилась, сосредоточившись на ритме: вперёд-назад, глубже, сильнее. Она задыхалась, слёзы выступили на глазах от усилия, но не останавливалась. Каждый её взгляд, брошенный снизу вверх, спрашивал: "Так? Хорошо? Я угождаю?" Её руки сжимали его бёдра, ногти впивались в кожу, будто она боялась, что он оттолкнёт её, если ослабит хватку. Она служила ртом и руками, всем своим существом, отдаваясь процессу с фанатичной преданностью, где боль была лишь доказательством её старания.

Он схватил её за короткие волосы, не для того чтобы оттолкнуть, а чтобы направить. Желание пересилило разум. Её стон удовлетворения, когда он потянул её голову сильнее на себя, заставил его застонать. Она поняла это как похвалу. Её язык заработал яростнее, обвивая ствол, лаская уздечку, всасывая с отчаянной силой. Слюна стекала по её подбородку, смешиваясь с её слезами от напряжения. Виктор чувствовал нарастающую волну, неумолимую и огненную. "Аня... стой..." — прохрипел он, пытаясь отстранить её. Но её руки впились в его бёдра мертвой хваткой, а её взгляд снизу вверх был полон панической мольбы: Нет, не останавливайся! Я должна угодить! Она не отпустила, а лишь усилила давление губами, глубже заглатывая его, заставляя его позвоночник выгнуться дугой.

Контроль лопнул. Спазм вырвался из него пульсирующим потоком прямо в её сжатое горло. Аня закашлялась, её тело дернулось в судороге, но она не отпрянула. Она старалась проглотить, глотая судорожно и торопливо, но поток был обильным и неожиданным. Она не успела. Белая струйка вырвалась из уголка её сжатых губ, растеклась по подбородку и капнула вниз — на скромное хлопковое платьеце, оставив мутное пятно на тонкой ткани чуть ниже ключицы. Она замерла на коленях, тяжело дыша через рот, её лицо и шея были испачканы — смесью его семени, её слюны и слез. Её глаза, огромные и растерянные, смотрели на него снизу вверх, полные немого вопроса: Я не угодила? Я испортила всё?

Виктор отшатнулся, опершись о край стола. Шок парализовал его. Он видел её испуганный взгляд, её перемазанное лицо, пятно на платье — доказательство его потери контроля и её абсолютной самоотдачи. Волна первобытного восторга от обладания смешалась с леденящим ужасом от того, что он только что сделал. Он никогда не был груб, всегда стремился к взаимности, к ласке. А эта девушка... она требовала использования как доказательства своей нужности. "Боже... Аня..." — его голос был хриплым. Он увидел, как она вздрогнула от его тона, ожидая гнева или отвращения. Вместо этого он опустился перед ней на колени, на холодный линолеум. Его руки, дрожащие, коснулись её лица. "Ты... ты в порядке?" — прошептал он, пытаясь стереть пальцем липкую полосу с её подбородка. Она кивнула быстро-быстро, её губы дрожали. "Да... Витя... Прости... Я не удержала..."

"Не извиняйся, " — резко сказал он, охваченный внезапной нежностью и ответственностью. Он видел пятно на её платье — единственной, видимо, одежде. "Дай... дай снять это. Постираю." Его пальцы нашли тонкие бретельки на её плечах. Она замерла, не сопротивляясь, лишь её дыхание участилось. Он осторожно стянул платье вниз, обнажая её тело. Худоба была почти болезненной. Рёбра выпирали под тонкой кожей, как прутья клетки. Ключицы были острыми мостами. Грудь маленькая, девичья. Бёдра узкие, без намёка на округлость, талия впалая. Синеватые прожилки сосудов просвечивали на внутренней стороне бёдер. Она сидела перед ним на коленях, съёжившись, стараясь прикрыться руками, но не смея ослушаться. Её кожа была холодной на ощупь, покрытая мурашками от напряжения и прохлады кухни. Виктор смотрел на это хрупкое, измождённое тело, испачканное его семенем и слезами, и впервые почувствовал не похоть, а щемящую жалость и вину. Он быстро отвернулся, бросил платье в барабан стиральной машинки и включил её. Гул заполнил кухню. Он достал свой старый халат из шкафа — тёплый, мягкий. "Надень, " — протянул он ей.

Она посмотрела на халат, потом на него. Её глаза, огромные и влажные, загорелись странным огнём надежды и страха. Она не взяла халат. Вместо этого она потянулась к его руке, тонкие пальцы обхватили его запястье. "Хозяин..." — прошептала она хрипло, срывающимся голосом. Слово прозвучало непривычно, чуждо, но в её устах — как клятва верности. "Хозяин... пожалуйста... не одевай меня. Не прячь меня. Я... я твоя. Используй меня. Сейчас. Пожалуйста..." Её голос дрожал, но взгляд был упорным, почти безумным в своей преданности. Она прижалась щекой к его ладони, которую он машинально подставил. "Я хочу чувствовать тебя. Хочу служить. Не одежда... твоя рука... твоя воля..." Она поцеловала его ладонь — горячий, влажный поцелуй раба, целующего символ власти. Виктор замер. Он чувствовал её дрожь, её холодную кожу под губами, её абсолютную готовность. И он потерялся. Что с этим делать? Как реагировать? Но потом он посмотрел в её глаза — в эти бездонные колодцы боли, благодарности и искажённой любви — и что-то в нём дрогнуло. Не похоть, не гнев. Что-то другое. Он улыбнулся ей. Нежно, растерянно, но искренне. "Хорошо, Аня. Пойдём." Он взял её за руку — её ладонь была крошечной и холодной в его — и повёл из кухни в спальню.

Он уложил её на свою кровать — простую, неширокую. Она легла на спину, напряжённая как струна, руки вдоль тела, глаза широко открыты, следящие за каждым его движением. Она ожидала грубости, использования, боли — того, что она считала своей миссией. Но Виктор сел рядом. Он не стал раздеваться сам. Он просто наклонился и коснулся губами её живота — плоского, почти впалого. Она вздрогнула всем телом. Его поцелуй был мягким, исследующим. Потом его язык скользнул по её коже — медленно, нежно, от пупка вниз, к тому месту, где начинались тонкие светлые волоски. Аня ахнула. Её пальцы впились в простыню. Это было не то, чего она ждала. Это было... приятно. Слишком приятно. Невыносимо приятно. Волны тепла, электрические разряды пробегали от его языка по её нервным окончаниям. Она застонала — тихо, испуганно. "Хозяин... н-нет..." — выдохнула она, но её бёдра сами собой приподнялись навстречу его губам. "Я... я должна служить... тебе... поклоняться... а не ты... мне..." — её слова были прерывистыми, захлёбывались от нарастающего удовольствия. Её тело предавало её принципы. Оно жаждало его ласки. Его язык скользнул глубже, между её ног, лаская нежный бугорок. Она вскрикнула, её спина выгнулась дугой. Ощущения были слишком сильными, слишком новыми. Она никогда не чувствовала ничего подобного. Она пыталась сжать бёдра, отодвинуться, но её тело не слушалось. Оно было во власти его языка — умелого, нежного, знающего, где задержаться чуть дольше, чтобы вызвать новый вздох, новый стон.

Виктор не торопился. Его руки скользнули по её худым бёдрам, пальцы нежно массировали внутреннюю поверхность, чувствуя под кожей тонкие кости и напряжённые мышцы. Он слегка надавливал большими пальцами, заставляя её ноги шире раскрыться, а потом ослаблял давление, давая ей мгновение передышки перед новой волной ощущений. Его язык продолжал свою работу на её клиторе — ритмичные круги, лёгкие посасывания, нежные толчки кончиком языка. Он чувствовал, как её тело отвечает ему — влага обильно смазывала её складки, её дыхание становилось частым и поверхностным, её мышцы живота подрагивали. Она лежала, почти не дыша, её глаза были закрыты, рот приоткрыт в беззвучном крике наслаждения. Её руки бессильно лежали на простыне, пальцы время от времени сжимались в кулаки от переизбытка чувств. Она представляла себе унижение, боль, подчинение — то на что она шла, чтобы отплатить ему. Но вместо этого она получала ласку. Нежность. Её мозг отказывался это понимать. Это было не то служение, о котором она думала. Но её тело горело, требуя продолжения. Она жаждала служить ему, быть инструментом его удовольствия, но слыша его тихие стоны удовлетворения от её реакции, от её влаги на его губах, она вдруг поняла: это и есть то, чего он хочет. Он хочет её удовольствия. Он хочет её отклика. Это было её служением ему — принимать его ласку и отвечать на неё всем своим существом. Эта мысль, странная и нелепая, пронзила её как молния. И она сдалась. Она перестала сопротивляться ощущениям. Она позволила волнам нарастающего наслаждения смыть все её страхи и ожидания. Она начала двигать бёдрами навстречу его языку, её стоны стали громче, увереннее. Она служила ему своим удовольствием. Она служила ему своей отдачей. Это было её подношением. Её благодарностью. Она открыла глаза и увидела его взгляд — сосредоточенный, тёмный от желания, но в нём не было жестокости. Была только сосредоточенность на ней. На её реакции. На её удовольствии. Она протянула руку, коснулась его щеки. Её пальцы дрожали. "Хозяин..." — прошептала она хрипло.

Он отозвался глухим стоном, его язык усилил давление на её клитор, ритм стал быстрее, целенаправленнее. Мужчина почувствовал, как её тело начало сжиматься вокруг него, как мышцы её влагалища начали пульсировать в предвкушении кульминации. Его пальцы, продолжая ласкать её бёдра и низ живота, стали мягче, успокаивающе. Виктор хотел, чтобы она почувствовала каждую секунду приближения к пику, чтобы она прочувствовала его всем телом. Он не торопился. Он хотел растянуть этот момент, сделать его полным и глубоким. Витя чувствовал её взгляд на себе, её доверчивый, почти молящий взгляд. Девушка была готова. Она была открыта ему полностью. Физически и эмоционально. Её дыхание стало прерывистым, стон превратился в непрерывный протяжный звук. Пальцы Ани вцепились в его волосы, не отталкивая, а притягивая его к себе. Она была на краю. Она чувствовала, как спазм начинает нарастать где-то глубоко внутри, распространяясь волнами тепла по всему телу. Аня закрыла глаза, её голова запрокинулась на подушку. Она не думала больше ни о чем, кроме его языка на ее киске, его рук на ней, его желания видеть её счастливой в этом мгновении. Она служила ему своим удовольствием.

Оргазм накрыл её внезапно и сокрушительно. Её тело выгнулось дугой, отрываясь от постели, мышцы живота напряглись до предела. Громкий, хриплый крик вырвался из её горла — не крик боли, а крик освобождения, чистого, неконтролируемого экстаза. Волны спазмов прокатились по её влагалищу, сжимаясь в отчаянной жажде, сотрясая всё её хрупкое тело. Она потеряла ощущение времени и пространства. Мир сузился до вспышек света за закрытыми веками и огненного потока удовольствия, заливавшего её изнутри. Её пальцы судорожно сжали простыню, ноги непроизвольно сомкнулись на его голове, удерживая его губы на месте даже в момент пика. Она задыхалась, её грудь вздымалась, сердце бешено колотилось где-то в горле. Казалось, это никогда не кончится. Она растворилась в этом ощущении, стала им.

Постепенно, очень медленно, спазмы стали слабее. Огонь в теле сменился теплым, приятным покалыванием. Аня открыла глаза, медленно выныривая из небытия. Её тело всё ещё мелко трясло, жар гулял волнами по коже. Она увидела Виктора рядом с собой. Он лежал на боку, смотрел на неё тёплым, довольным взглядом. Его рука мягко поглаживала её живот, скользила вверх к маленькой, упругой груди, лаская сосок подушечкой большого пальца. Он был возбуждён — его член стоял твёрдо и горячо рядом с её бедром. Она почувствовала это кожей. Её рука, будто сама собой, потянулась к нему. Тонкие пальцы обхватили горячую, пульсирующую плоть. Не думая, инстинктивно, она начала двигать ладонью вверх-вниз по его длине, ощущая под кожей напряжённые вены и гладкость головки. Её движения были неуверенными, но жадными. Она тянула его к себе, к своему центру, туда, где всё ещё пульсировало и было влажно от её недавнего потрясения.

Виктор мягко остановил её руку. "Подожди, " — прошептал он хрипло. Он перевернулся, лег на неё сверху, опираясь на локти. Его тело было тяжёлым и тёплым, прижимающим её к матрасу. Аня почувствовала его живот на своём, его грудь на своих маленьких грудях. Его дыхание, тёплое и прерывистое, касалось её губ. Мужчина медленно провёл рукой между её ног, пальцы скользнули по влажным складкам, собрали её сок на кончиках. Она вздрогнула, её бёдра приподнялись навстречу прикосновению. Он направил себя в неё — внутри узко, девственно. Головка упёрлась в сопротивление плоти. Аня замерла, её глаза расширились от страха ожидания боли. Но Виктор не торопился. Он наклонился, коснулся её губ своими. Поцелуй был мягким, успокаивающим, почти невинным. Его язык коснулся её языка лёгким движением. "Расслабься, " — выдохнул он прямо в её рот. "Дай мне войти." Витя медленно, с постоянным давлением, но без рывка, ввёл головку внутрь. Девушка ахнула — не от боли, от неожиданного растяжения. Он почувствовал напряжение девушки и остановился на мгновение, дав ей привыкнуть к ощущению инородного тела внутри. Его пальцы снова нашли её клитор и начали лёгкие круговые движения. Волны тепла и удовольствия отвлекли её от дискомфорта проникновения. Она застонала в его рот. Он ответил стоном и медленно двинулся глубже, заполняя её узкий проход полностью. Анна почувствовала его внутри себя — горячим, твёрдым, пульсирующим. Это было странно, интимно до боли. Он начал медленные движения — неглубокие, ритмичные толчки внутрь и наружу. Каждый вход сопровождался лёгким трением по её чувствительным стенкам, вызывая новые волны тепла. Девушка обвила его бёдра своими худыми ногами, притягивая его глубже. Её руки обхватили его спину, пальцы впились в кожу лопаток. Она растворилась в этом ритме, в его весе на себе, в его дыхании на своей шее. Аня чувствовала только его — его запах (мыло, пот, мужчина), его тепло, его движения внутри неё. Мир сузился до их тел на узкой кровати, до гула стиральной машины из кухни, до их слившихся стонов. Аня отдалась полностью — его воле, его телу, своим новым, захлёстывающим чувствам. Её глаза закрылись. Она была здесь. Его. Совсем.

Виктор сдерживался изо всех сил. Он чувствовал её узость, её горячие стенки вокруг себя, её непроизвольные сжатия от удовольствия. Огонь клокотал внизу живота, грозя вырваться наружу. Мужчина замедлил ритм, сделал толчки ещё мельче, почти не выходя из неё. Его пальцы продолжали ласкать её клитор — теперь быстрее, увереннее, ритм совпадал с движениями его бёдер. Витя чувствовал как её напряжение нарастает. Дыхание девушки стало поверхностным, стоны — выше и звонче. Она прижималась к нему всем телом, пальцы судорожно сжимали его спину. Виктор знал, она близка. Он сосредоточился на ней, на её реакции, на её удовольствии. Его собственное желание кончить отступило на второй план. Он хотел увидеть её пик, почувствовать её конвульсии, пока он в ней. Он ускорил движения пальцев на её клиторе, его толчки стали чуть глубже, целенаправленнее, стимулируя чувствительную точку внутри. "Отпусти, " — прохрипел он ей в ухо. Его слова стали спусковым крючком. Её тело вздрогнуло всем корпусом. Она закричала — тихий, хриплый крик чистого экстаза. Её влагалище сжалось вокруг его члена судорожными волнами. Её ноги свелись у него на спине, руки прижали его к себе. Оргазм был другим — не таким взрывным, как первый, но глубже, протяжённее. Волны удовольствия катились медленнее, но охватывали всё тело теплом и расслаблением. Она рыдала от переизбытка чувств, её тело дрожало под ним. Виктор чувствовал её спазмы, её жар, её абсолютную отдачу этому моменту. Собственный контроль мужчины трещал по швам. Он был на грани.

Он выдернул себя из неё в последний миг. Его член, твёрдый и пульсирующий, оказался у неё на животе. Аня тут же вцепилась в него своим крошечным кулачком. Горячие струи спермы вырвались из него, попали ей на плоский живот, растеклись по рёбрам, несколько капель попало на маленькую грудь. Аня лежала, тяжело дыша, её глаза полуприкрыты. Она смотрела на белые капли на своей коже почти бездумно, продолжая водить пальцами вдоль его ствола, едва сжимая пальцы. Её вторая рука медленно поднялась. Пальцы коснулись тёплой, липкой жидкости на животе. Она размазала её по коже медленным круговым движением, словно нанося бальзам. Потом поднесла испачканные пальцы ко рту и осторожно облизала кончики. Странный, солоноватый вкус. Ничего невероятного. Но понимание ударило её с силой физического ощущения: это его. Его семя на её коже, на её языке. Она — его. По-настоящему. Не в мечтах, не в фантазиях. Здесь и сейчас. Её глаза закрылись от этого осознания. Аня повернула голову, уткнулась носом в шею мужчины. Его запах — мыло, пот, ОН. Она обняла его слабеющими руками, прижалась всем телом. Силы покидали её. Тяжёлое, приятное тепло разлилось по телу. Девушка медленно погружалась в сон, обвив руками мужчину, которого успела полюбить. Ее руки не разжались, даже когда она провалилась в сон. Последнее, что она увидела перед тем, как сон полностью поглотил её, была его улыбка над ней — мягкая, довольная, счастливая. Он тоже был счастлив.