Они стояли в круге из пепла, ветви деревьев выгнулись в стороны, не в силах приближаться к магии, что бурлила в воздухе.

— Ты готова? — Тень подошла вплотную. Его голос был как шелест костей по шелку. — Останься, стань мной. Ты сильнее всех, кого я учил. Возьми мою суть. Я освобожу тебя от тела...

"Ты завершила обучение, " — его голос звучал устало, словно он говорил сквозь века. "Но прежде чем ты займешь мое место, я расскажу тебе правду."

Он начал рассказ, и мир вокруг них дрогнул, перенося Иридию в далекое прошлое...

500 лет назад его звали Аэлиан. Он был эльфийским архимагом Изумрудного Башни, величайшим исследователем темной магии своего времени. Однажды, во время ритуала в этих самых руинах, он вызвал нечто — древнюю Тень, принявшую облик женщины с кожей цвета лунного света и глазами как черные звезды.

"Она соблазнила меня, " — голос нынешней Тени дрогнул. "Не телом — знанием. Показала мне тайны, от которых волосы седели даже у богов."

Но цена оказалась высокой. С каждым новым уроком Аэлиан терял часть себя, пока однажды не осознал — он больше не может покинуть эти руины. Тень приковала его к месту своей гибели, сделав вечным пленником.

"Я стал тем, что ты видишь сейчас — ни живой, ни мертвый. Хранителем знаний, которые не могу использовать. Палачом для тех, кого посылают ко мне в жертву."

В воздухе между ними возникло изображение — десятки девушек, похожих на Иридию. Каждая приходила сюда, каждая погибала, не выдержав уроков.

"Ты первая, кто выжил."

"Ты станешь новой Тенью. Будешь учить, соблазнять, убивать. Пока не найдется та, что заменит тебя."

В ее глазах вспыхнуло понимание. "А если я откажусь?"

Тень рассмеялась — звук, похожий на треск ломающихся костей. "Ты уже не можешь отказаться. Ты и есть я."

Иридия молчала. Она знала: это не просьба. Это приговор.

Её губы дрожали — не от страха, от предвкушения. Она выучила каждую грань этого существа. Его страсть. Его слабость.

Тень ласково коснулся её щеки.

— Последний урок — магия Тьмы. Познай её... через меня.

Он вошёл в неё без предупреждения — мягко, уверенно, как змея в расщелину.

Тело Иридии затрепетало, но не от боли. Она знала: сейчас он даст ей всё.

Его движения были медленными, но неумолимыми — каждый толчок раскрывал её глубже, заставляя внутренние стенки сжиматься в ритме древнего ритуала.

— "Ты чувствуешь это?" — его шёпот обжигал её ухо, голос вибрировал, как заклинание. — "Как моя тьма заполняет тебя..."

Она не отвечала — её рот приоткрылся в немом стоне, пальцы впились в его спину.

— "Дай мне... дитя..." — её голос прерывался, бёдра дёргались, принимая его всё глубже.

Он замер на мгновение — глаза вспыхнули адовым светом.

— "Ты... готова принять мою сущность?"

Она приподнялась, обвивая его ногами, прижимая ещё ближе — так, чтобы остриё его члена коснулось самого дна её матки.

— "Да... всю..." — солгала она, зная, что это последний шаг.

Его тело затряслось, мускулы напряглись, как перед казнью.

— "Прими... ВСЁ!"

Горячая пульсация прорвалась в неё — не просто сперма, а сгущённая тьма, впрыснутая глубоко, яростно, насильно раскрывающая её лоно.

Она завыла, спина выгнулась в дугу, когти разорвали его плоть — не в сопротивлении, а в последнем сладострастном конвульсивном отклике.

Он вытащил из неё медленно, семя и чёрная магия вытекали по её бёдрам, капая на каменный пол.

— "Теперь... ты носишь моё семя... мою печать..." — его рука лёгка коснулась её живота.

Она не ответила. Её глаза были закрыты. Но губы шевелились в тихом, торжествующем шёпоте:

— "Я... выиграла..."

она открыла ладонь.

В ней вспыхнул рунный кинжал. Магия крови. Магия женской воли.

И он даже не успел закричать — когда сталь, сплетённая из символов всех стихий, вошла ему в грудь.

— «Ты дал мне всё. Спасибо», —прошептала она.

Тень осыпался на колени. Из его тела начали выходить нити света, тьмы, силы. Она впитывала их, дрожа, горя изнутри, пока он таял, исчезал, умирая...

впервые за 500 лет.

Иридия стояла над прахом. Обнажённая. Её тело пульсировало, горело.

Она долго сидела на холодной земле. Камни были ещё тёплы от тела Тени. Лунный свет падал сквозь деревья, выхватывая серебром изгибы её тела.

Её руны светились. Они двигались — живые, как дыхание. Магия внутри неё пульсировала с каждой секундой всё сильнее. Она была... всесильной.

Но что-то было не так.

В животе — не боль, нет...

Тяжесть. Как будто в ней поселили не просто силу, а живое существо.

Иридия прижала ладонь книзу живота. Почти ласково.

— Что... это?..

Ответ пришёл изнутри. Не голосом — знанием. Открытием. Откровением.

Она не просто приняла в себя магию Тени.

Она приняла семя.

Не обычное. Не человеческое. Это был якорь.

Сущность Тени.

Если она вытащит его — она потеряет силу. Всё, что получила.

Если даст ему родиться — он станет новой Тенью, а она... исчезнет. Исчезнет здесь прикованная к этому месту.

Но если...

Если остановить время. Если запечатать. Навсегда.

— Я не буду ни матерью. Ни жрицей. Ни Тенью.

— Я буду силой.

Она начертила круг. Руны засияли. Магия сгустилась.

И она вложила в заклинание всё, что у неё было: волю, страх, решимость.

Плод остался внутри неё. Замороженный. Он не рос. Он не умирал. Он просто был. Как проклятие.

Иридия вернулась на рассвете. Тихо, босиком. Платье висело на ней, как на чужом теле — она была вся в пыли и запахе леса. В волосах путались листья, руны на коже уже не светились, но пульсировали — как живые браслеты, опоясывая её запястья, талию, бёдра.

Дверь скрипнула. Она вошла в комнату, где, свернувшись под одеялом, спала Эстерия. Лицо рыжей подруги было спокойно, губы слегка приоткрыты во сне. Тёплое, родное. То самое лицо, что она видела в самых счастливых своих снах.

Иридия подошла, присела на край кровати, провела пальцем по щеке подруги.

— Моя...

Эстерия зашевелилась, глаза приоткрылись, встретились с её взглядом.

И замерли.

—. ..Ири?.. — она села, всматриваясь. — Ты... что с тобой?

— Я... изменилась, Эст. Но с тобой я... всё ещё я.

Она обняла её, крепко. Руки её дрожали.

— Когда я одна — я будто бешусь. Мне хочется... трогать, хотеть, властвовать. Мой огонь — он теперь не греет, он жжёт. Я стала пошлее, понимаешь? Я смотрю на мужчин и думаю не о словах, а о том, как они застонут...

Эстерия обняла её в ответ.

— Но со мной?

Иридия тихо выдохнула, прижавшись к ней всем телом.

— С тобой я чувствую покой. Я чувствую, кто я есть. Ты мой... стопор, Эст. Моё «нет». Моё... «достаточно».

Эстерия засмеялась сквозь слёзы.

— Значит, теперь я твоя тормозная система?

— Самая надёжная. — Иридия поцеловала её в висок. — Только не отпускай. Если я сорвусь — никто, кроме тебя, меня не удержит.

Они лежали, сплетясь, как корни одного дерева.

Огонь и свет. Жажда и спокойствие.

Утро было ясным, будто само небо решило насмехаться. Эстерия стояла у витрины магазина, поправляя амулет на шее, и думала о том, как бы снова пригласить Иридию на прогулку. Последние дни та была отстранённой — ускользающей, будто дым. Но ведь бывает, что близкие просто устают. Она верила: Иридия — её. Её друг, её свет, её грех, её всё.

С каждым днем Иридия чувствовала, как тьма внутри нее становится все более требовательной. То, что начиналось как легкое покалывание внизу живота, теперь превратилось в неутолимый голод, жгучий и навязчивый. Руны на ее коже пульсировали в такт этому желанию, а клитор ныл, будто раскаленный уголек, напоминая о своей чувствительности при каждом шаге.

Она знала, что скоро не сможет сопротивляться.

Лавка была пуста - редкий случай в предвечерний час. Иридия перебирала склянки на полке, чувствуя на себе тяжелый взгляд хозяина.

Кенар, как всегда, не заставил себя долго ждать.

"Девочка, - его голос прозвучал хрипло, - подай-ка мне ту красную склянку сверху."

Она прекрасно знала, что никакой красной склянки там нет. Это был их старый, избитый ритуал. Иридия намеренно потянулась вверх, зная, как платье задирается, обнажая бедра. За ее спиной раздался сдавленный стон.

"Не могу достать, - притворно пожаловалась она, - может, поможете?"

Кенар приблизился, его дыхание уже стало прерывистым. Грубые руки схватили ее за талию, прижимая к полкам.

"Ты ведь сама этого хочешь, - прошептал он ей в ухо, - я вижу, как ты на меня смотришь."

Иридия притворно попыталась вырваться, зная, что это только распалит его больше.

"Хозяин, нас могут увидеть..."

"Никого нет", - его руки уже задирали ей юбку.

Она позволила ему развернуть себя и толкнуть на колени. Деревянный пол больно впился в кожу, но эта боль только усиливала удовольствие.

Кенар расстегнул штаны, выпуская на свободу свой уже возбужденный член. Он не был впечатляющим - вялый, с дряблой кожей, слегка кривоватый. Но именно это делало момент таким унизительно приятным.

"Ну же, девочка, покажи, что ты умеешь."

Иридия медленно, словно нехотя, облизнула головку. Солоноватый вкус прелюдии заставил ее сглотнуть.

Она начала с нежных поцелуев вдоль ствола, специально делая вид, что неопытна. Ее пальцы играли с яичками, слегка массируя их, когда губы скользили вверх-вниз.

"Да... вот так..." - Кенар застонал, впиваясь пальцами в ее волосы.

Иридия ускорила темп, специально позволяя слюне стекать по его стволу. Вид этого блестящего от ее слюны члена заставлял ее собственную промежность пульсировать.

Когда он начал толкаться ей в рот, она сделала большие глаза, как будто не ожидала такой наглости. Но внутри ее все ликовало - именно этого она и хотела.

"Глубже, сучка!" - рявкнул Кенар, полностью потеряв контроль.

Иридия подчинилась, расслабляя горло, позволяя ему зайти до самого основания. Ее глаза наполнились слезами, но она продолжала, чувствуя, как он набухает у нее во рту.

Когда он кончил, сперма хлынула ей в горло горячими, густыми волнами. Она специально сделала несколько глотательных движений, чтобы он видел, как она проглатывает его семя.

"Вот хорошая девочка..." - прохрипел он, вынимая из ее рта свой уже мягкий член.

Но Иридия не остановилась. Она продолжила вылизывать его, собирая каждую последнюю каплю, заставляя его вздрагивать от переизбытка ощущений.

Она поднялась и повернулась к Кенору своей попкой. Он не замедлил. Пыльные склянки дребезжат от каждого толчка. Иридия оперлась о дубовый прилавок, покрытый пятнами реактивов, чувствуя как костлявые пальцы Кенора впиваются в её бёдра.

Его член – тонкий, с синеватыми прожилками – скользил внутри без особого энтузиазма.

Шлеп. Шлеп. Две полных минуты вялых движений.

— "О-о-о.... да..." – притворно застонала она, когда почувствовала слабую пульсацию.

Тёплая струйка семени вылилась в неё. Кенор ахнул, будто совершил великое открытие, и отвалился на кресло.

— "Ты... ты была великолепна, дитя..." – прошептал он, закрывая глаза.

Иридия вздохнула, глядя, как его жалкие капли стекают по её идеально гладкой коже, оставляя блестящие дорожки на безупречных бёдрах.

Его жирные пальцы вцепились в подлокотники, когда он внезапно хрипло спросил:

— А не боишься, что пузо надуешь?

Иридия медленно подняла глаза, её губы блестели влагой. Она нарочито задумчиво провела пальцем по своему животу, где руны на секунду вспыхнули чуть ярче.

— Всё может быть, хозяин, — она томно прикусила нижнюю губу. — Магия — штука непредсказуемая...

Кенар неожиданно оживился. Его маленькие глазки заблестели мутным азартом.

— Если понесешь... — он наклонился вперёд, и потный запах старого тела ударил Иридии в нос, —. ..женой тебя назову. И дитё — моим наследником.

Иридия опустила ресницы, скрывая вспышку холодного веселья в глазах.

Прошёл месяц.

Эстерия ничего не знала. Не догадывалась. Иридия не могла ей рассказать — не сейчас, не тогда. Не после их обещаний. От одной мысли об Эстерии у неё перехватывало дыхание, подступали слёзы, и всё внутри сжималось.

Но выход был только один. И этот путь она выбрала сама.

— "Хозяин..." — её голос дрожал, будто от волнения. — "У меня... задержка."

Склянка с эликсиром выпала у него из рук и разбилась, звякнув по каменному полу, как последний довод разума.

Он застыл, потом бросился к ней, схватил за плечи с неожиданной силой, глядя ей в лицо с жадным ужасом.

— "Ты... уверена?" — его пальцы дрожали. — "Точно?!"

— "Нет крови. И по утрам... тошнит..." — Иридия отвернулась, кусая губу.

В этот миг она была совершенна. Его — и в плену, и в роли, и в лжи. А внутри — бушевал мрак. И он рос.

Утром в свой лавке Эстерия, как всегда, стаяла и немного зевала, облокотившись за прилавок. Она радовалась этому дню, но это день, когда для неё рухнуло небо....

Колокольчик над дверью зазвенел.

— Ты уже слышала? — вбежала Салия, портниха. — Сегодня свадьба! Сам Кенор! Представляешь, он женится! И на ком?! На Иридии!

Мир на секунду перестал двигаться.

Эстерия будто ослепла.

— Что?.. — выдавила она.

— Ну да! Все в шоке! Он сам всем объявил утром, — Салия сияла. — Она будет самой завидной женой города! Слушай, у тебя нет чего-то из светлого шёлка? Надо же прилично пойти!

Эстерия не слушала. В груди что-то сжалось, сломалось.

Иридия... и Кенор?

Она выбежала из лавки. Тапки на каблуке стучали по мостовой. Город жил обычной жизнью — только её собственная пошла трещинами. Её Иридия. Её тёмная звезда. Та, кто срывала рубашку с плеч, шептала ночами, что любит только её, и дрожала, когда она прикасалась к ней — теперь выходит замуж за старого козла?

Иридия стояла у фонтана, в светлом платье, с косой, обвитой золотой нитью. Кенор рядом сиял, как старый кованый самовар.

Иридия встретила её взгляд.

На её лице не было стыда. Ни злости. Ни сожаления.

Только... что-то другое. Усталость? Или... сожаление?

Эстерия отвернулась первой. Она не плакала. Она не имела права.

Она не была женой. Она была только девочкой, которая однажды поверила, что можно любить кого-то настолько сильно, что этого хватит на двоих.

Свадьба назначена через два дня. Два дня. ...

Воздух тёплый, с запахом яблок и выцветшей травы. Площадь перед храмом украшена лентами. Вокруг — полгорода. Все улыбаются. Шепчутся. Завидуют.

Иридия выходит из лавки в платье цвета лунного золота. Оно облегает её тело, подчёркивая изгибы, будто ткань соткана из желания. На груди — вышитое пламя, по талии — тянутся живые огненные руны, которые чуть светятся, прячась в орнамент. Волосы — распущены, тёмные, как полночь, заплетены с тонкими цепочками. Она идет, и люди расступаются — будто идёт богиня, пришедшая к смертным.

Кенор в праздничной мантии, слишком новой для его сгорбленной фигуры. Он выпрямился, сияет от гордости. Его рука тянется к её талии, он держит её, будто победитель — владелец самой желанной женщины в городе.

— Теперь ты моя, — шепчет он, касаясь её губ в поцелуе, долгом и вульгарном.

Иридия не отдёргивается. Она улыбается. Горько. Тонко. Опасно.

В тени под деревом стоит Эстерия.

Светлое платье с узорами, волосы собраны лентой, глаза... пустые.

Она держит букетик полевых цветов — не для невесты, для себя, чтобы было чем занять руки, чтобы не дрожать.

Никто не видит, как она медленно стискивает стебли, пока те не ломаются в ладонях.

Иридия, её Ири, целуется с этим старым сластолюбцем, улыбается, принимает клятву, надевает кольцо.

Ту самую руку, которую она когда-то целовала в темноте, ту самую грудь, к которой она прижималась, те губы, которыми она шептала:

— Только ты.

Эстерия отворачивается.

Она не уйдёт.

Она будет смотреть до конца. Потому что, если уйдёт — Иридия подумает, что ей всё равно. А это ложь.

Иридия стояла у фонтана, в платье, которое ей выбрали за неё. Оно казалось чужим, как и всё вокруг — коса, обвитая золотой нитью, тяжёлая ткань, взгляд Кенора, полный гордой самодовольной важности. Внутри у неё всё кричало. Но снаружи — ни звука. Ни жеста. Ни дрожи в ресницах.

Когда она увидела Эстерию — сердце перестало биться. Лишь на миг.

Эстерия стояла, будто истукан, в переулке. На лице — не ярость, не боль, не слёзы. Только... тишина. И разлом. Между ними. Бесконечный.

Иридия не знала, как дышать.

Она хотела сорваться. Побежать к ней, взять за руки, за плечи, за губы — прошептать: "Я тебя люблю. Всё это ложь. Это — не я."

Но, если она сделает хоть шаг — всё рухнет. Всё, ради чего она это терпела, — ради чего лгала, молчала, страдала.

Эта свадьба должна была быть её жертвой. Ради силы. Ради плана. Ради того, чтобы вырваться.

Но Иридия поняла, что самое страшное — она вырывается не к свободе. А от Эстерии.

Когда Эстерия отвернулась и ушла — в груди что-то сжалось так, что захотелось выть. Но Иридия не заплакала. У неё не было на это права.

Она просто стояла.

Со стороны — как невеста.

Внутри — как вдова.

Вечером улицы зажигаются факелами.

Иридия ведёт свадебный танец с Кенором, кружась легко, плавно, почти колдовски. Она будто парит — богиня, которую нельзя понять.

Эстерия не выдерживает.

Она бежит — не домой, в лес. Туда, где никто не услышит, как она рыдает, рвёт волосы, проклинает себя за любовь, которая стала её проклятьем.

После росписи в ратуше Кенар, раздувшийся от гордости, повёл Иридию в свой дом — просторный, но унылый особняк, где каждая роскошная безделушка кричала о деньгах и дурном вкусе. По коридорам сновали служанки, опускавшие глаза при виде новой хозяйки. Иридия заметила, как некоторые из них нервно поправляли воротники платьев — старый козёл явно не ограничивался одной "ученицей".

— Теперь ты моя законная жена, — прохрипел он, хватая её за руку так, что на следующий день остались синяки. — И будешь рожать мне наследников, пока не появится мальчик.

Его горячее, перегаром пропахшее дыхание обожгло её щёку.

В первую брачную ночь он не стал церемониться — грубым рывком разорвал шнуровку её платья, даже не пытаясь развязать аккуратно. Тонкие шёлковые нити лопнули, как паутина под когтями хищника, обнажая бледную кожу, уже отмеченную легкими царапинами от его нетерпения.

Прижал её к массивной кровати с пышным балдахином, который когда-то, должно быть, был символом роскоши, а теперь лишь нависал пыльным пологом, пропитанным запахом пота и затхлой старины. Простыни, хоть и дорогие, давно не знали свежести, и их шероховатая ткань впивалась в её спину.

Он не церемонился. Грубые пальцы впились в тонкий шёлк, рванули – и тело, бледное как лунный свет, обнажилось перед его жадностью.

— А-ах!.. – её стон был сладок и лжив, но боль – настоящей.

Он замер, почувствовав липкую теплоту.

А Иридия плакала в темноте.

Эстерия прости меня...

Он кончил, рыча, как зверь, захлёбываясь в наслаждении, изливал в неё своё семя, она сжала бёдра, смешивая его похоть со своей кровью.

Прошла неделя с той самой церемонии.

Слуги шептались, что госпожа Иридия держит старика в постели — не выпуская. Что он стал бледным, с каждым днём всё слабее. Ему подносили отвар из корней, втирали мази — всё тщетно. Он худел, оседал, но каждую ночь запирался в покоях с новой женой.

А Иридия...

Каждую ночь повторялся один и тот же ритуал. Кенор приходил к ее постели, его дыхание, уже сбившееся от предвкушения, руки дрожащие от желания. Он верил - в этот раз точно получится. В этот раз его семя прорастет в ее утробе.

Она лежала неподвижно, когда его грубые ладони хватали ее за бедра, переворачивали на спину. Его член, уже твердый и налитый кровью, терся о ее сухую промежность.

— "Моё семя лучше, что есть для тебя..." - бормотал он, слюнявя пальцы перед тем, как провести ими между ее ног.

Но ее тело не отвечало на прикосновения. Когда он входил, это было похоже на проникновение в холодный склеп - узко, тесно, но безжизненно. Он пыхтел над ней, его пот капал на ее грудь, а она смотрела в потолок, считая трещины в штукатурке.

Его движения становились резче, толчки глубже. Он хватал ее за грудь, сжимая так, что на бледной коже оставались синяки, пытаясь хоть как-то разбудить в ней отклик.

— "Кончай вместе со мной, шлюха! - хрипел он. - Должна же ты хоть что-то чувствовать!"

И она притворялась. Сжимала внутренние мышцы, имитируя оргазм, издавала фальшивые стоны. Ее ноги обвивались вокруг его поясницы не для страсти, а чтобы он кончил быстрее.

Когда его тело напрягалось в кульминации, она чувствовала, как его горячее семя заполняет ее. Он замирал с блаженной улыбкой, уверенный, что в этот раз точно зачал наследника.

А потом уходил, оставляя ее одну с его семенем, вытекающим на простыни.

С каждым разом он слабел.

Его руки, прежде крепкие и жадные, теперь дрожали, когда он стаскивал с нее одежду. Кожа, когда-то обтягивающая мускулы, обвисла, будто под ней уже не было плоти – только пустота. Даже его член, прежде такой гордый и требовательный, теперь вяло свисал между ног, пока он не брал его в руку, пытаясь хоть как-то возбудиться.

— "Почему... почему ты не беременеешь?" — его голос был хриплым, как шелест сухих листьев.

Она не отвечала. Просто ложилась на спину, раздвигала бедра, принимая его, как всегда.

И в последнюю ночь...

Тьма сгущалась за окном, пропитанная густым ароматом пота, кожи и чего-то запретного. Комната была горячей, воздух — тяжёлым, словно пропитанным грехом.

— Давай... — его голос был хриплым, почти молящим. — Ещё раз... Я хочу кончить в тебя...

Она не спешила. Медленно, будто наслаждаясь каждым мгновением, Иридия опустилась на него сверху, чувствуя, как его член входит в неё, заполняет, растягивает. Руны на её коже вспыхнули алым, как раскалённое железо, и жар разлился по её телу, смешиваясь с липким сладким ужасом предстоящего.

Конор застонал, его пальцы впились в её бёдра, оставляя синяки. Он выгнулся, задыхаясь, лицо исказилось от наслаждения. И тогда она наклонилась к его уху, губы коснулись мочки, и шёпот, холодный как лезвие, проскользнул в его сознание:

— Умри.

Оргазм ударил его, как молния — резко, невыносимо, разрывая изнутри. Его тело напряглось, судорожно дернулось, сердце рванулось в последнем, отчаянном ударе... и остановилось.

Хрип.

Тишина.

Он застыл под ней, глаза остекленели, рот приоткрылся в немом крике. Сперма вытекала из неё, тёплая, липкая, смешиваясь с потом на его животе.

Иридия смотрела на его лицо, на эти широкие, ничего не видящие зрачки, и её губы дрогнули в презрительной усмешке.

— Мразь.

Она слезла с него, даже не утруждая себя тем, чтобы стереть его семя с своих бёдер. Голая, блестящая от пота, с запахом секса и смерти на коже, она подошла к окну и распахнула его.

Ночной ветер ворвался в комнату, смывая тяжёлый воздух, унося с собой последний стон Конора.

— Ты получил то, что хотел, — прошептала она в темноту. — Просто не рассчитал цену.

Затем вернулась, взяла труп за ногу и сбросила с кровати, как мешок мусора.

В ту ночь она не спала.

Она стояла у зеркала, смотрела на себя — на свою власть, свою силу, своё обнажённое тело, исписанное рунами.

Она знала: теперь она вдова, богатая, свободная, опасная.

Но... всё ещё одинокая.

Секс для неё стал оружием.

Мужчины — источником магии.

А её душа... всё ещё тянулась к одной — рыжей, упрямой, солнечной.

К Эстерии.

Только ветер шумел в листве, унося шёпоты улиц, усыплённых поздними фонарями. В этом звенящем одиночестве на крыльце дома Эстерии вдруг раздался удар — слабый, почти жалобный.

Она открыла дверь.

На пороге стояла Иридия.

В одной ночной сорочке, промокшей насквозь от слёз, с босыми ногами, в растрёпанных волосах и с лицом... сломанным.

Не красивым, не гордым, не могущественным — настоящим, как в ту самую первую ночь, когда они были вместе у озера.

— Прости... — хрипло прошептала она, и рухнула на колени. — Прости меня, Эстерия...

Эстерия замерла.

— Я... Я думала, что смогу. Что справлюсь. Что у меня будет сила, которой хватит на нас обеих... — голос дрожал. — Но я проиграла. Я предала тебя... Я позволила себе стать чужой игрушкой.

Иридия подняла глаза — в них больше не было Тени. Только безумное, отчаянное, умирающее чувство, которое невозможно было ни назвать, ни сдержать.

— Я не могу больше. Мне нужна ты. Только ты. Не магия. Не сила. Ты.

Эстерия упала рядом. Тоже на колени.

— Ты разрушила меня, — прошептала она, — но ты и есть моё сердце.

Они обнялись. Словно дети, словно утопающие, словно последние двое, оставшиеся в этом мире.

Обе рыдали. Не от горя — от боли. От радости. От того, что всё ещё были живы, и могли... любить.

— Обещай, — прошептала Эстерия, обхватив лицо подруги ладонями, — что больше никогда...

— Никогда, — перебила Иридия, — я буду только твоя. До конца. До безумия. До смерти.

Луна вышла из-за туч. И на полу, в их объятиях, сплелись не просто две тени.

Это была одна душа.

когда слёзы чуть утихли и дыхание стало тише, Эстерия прошептала, гладя подругу по спутанным волосам:

— А как же... твой муж?

Иридия замерла. Несколько ударов сердца — и вдруг еле заметная, но яркая, почти дьявольская усмешка скользнула по её губам. Мгновение — и исчезла, будто её и не было.

— Его... больше нет, — спокойно ответила она, глядя в глаза Эстерии.

Эстерия чуть отпрянула, нахмурилась.

— Что значит... нет?

Иридия провела пальцем по щеке подруги. Осторожно. Почти нежно.

— Это больше не важно.

Я — с тобой.

И только это имеет значение.

Она снова прильнула к Эстерии, прижавшись к её груди, как в ту самую первую ночь — будто ничего не произошло.

Но внутри, в глубине, где-то в Иридии всё ещё тлел тот огонь... не тот, что жжёт — а тот, что испепеляет.

Эстерия не знала, что именно видела в той усмешке.

Но холодок по спине прошёл...

И вместе с ним — волна любви, сильнее страха.

Дом Кенора стоял пустой, глухой, словно сам воздух боялся туда заходить. Слуги не смели приближаться. Внутри всё ещё пахло... похотью и смертью.

Иридия стояла перед ним, в чёрном, но без вуали. Она не пряталась.

— Удалите всё. До камня. До последнего клочка его одежды.

— Но госпожа, дом же...

— Дом был проклят, когда он меня коснулся. Теперь — он будет очищен.

И когда всё было готово, Иридия распахнула дверь... и огонь пошёл за ней.

Она не произнесла ни заклинания.

Не было слов.

Только жест — резкий, как удар хлыста, — и пламя вырвалось из её ладоней, будто сдерживалось слишком долго.

Пожар был неестественным.

Не как у печника, не как у молнии.

А как у женщины, которую насиловали жадными глазами, лапали грязными руками, унижали, как товар на прилавке.

Огонь был местью.

Дом завизжал.

Треск балок походил на стоны.

Проклятые тени рвались из окон, но пламя пожирало даже их.

И в самом центре, на дворе, где стоял погребальный стол с телом Кенора —

тело вспыхнуло, как сухая солома.

Присутствующие вздрогнули. Кто-то закричал.

Даже магистр ордена, стоявший в стороне, попятился.

А Иридия смотрела. Не моргая.

Ветер раздувал её волосы — теперь уже чёрные, как ночь без луны.

Пепел разлетелся за считаные секунды. От Кенора не осталось ничего. Ни зуба. Ни кости. Ни запаха.

— Всё, — прошептала она. — Мрази больше нет.

Сзади стояла Эстерия. Руки дрожали. Сердце колотилось.

— Иридия...

— Он не тронет больше ни одну женщину, — отрезала та, — даже в смерти.

И только когда они пошли прочь, в отражении окна на секунду мелькнули огненные руны на спине Иридии — словно дом признал, кто теперь здесь власть.

За окном стучал дождь. Не ливень, как в тот день, когда Иридия прибежала сюда босиком. Нет.

Просто дождь — тёплый, домашний, будто кто-то на небесах решил поддать пару поленьев в камин.

Внутри было уютно:

Потрескивали дрова, пахло травами, и хлебом, который не сгорел — потому что Эстерия пекла его сама.

Иридия лежала, укрывшись пледом, волосы распущены, кожа после ванны чуть рдела.

На ней — старенькая рубашка подруги, чуть велика в плечах, но мягкая, пахнущая ромашкой и... чем-то родным.

— Ну что, вдовушка, — подмигнула Эстерия, протягивая чашку, — теперь ты у нас богачка?

— Почти. Всего-то пара мешочков.

— Всего-то! — подруга закатила глаза. — Я бы на такие деньги свою лавку открыла. Или, не знаю, детей завела.

Молчание.

Иридия отвела взгляд. Пальцы сжали кружку.

— А ты хочешь детей? — тихо спросила она.

— Когда-нибудь. Не сейчас. Сначала — с тобой пожить. Ты у меня как пятилетний магический взрыв. За тобой следи да следи.

— Очень смешно.

— А что? Ты платье опять сожгла! — Эстерия рассмеялась, но вдруг заметила, как Иридия побледнела.

— Прости, — шепнула она. — Я просто...

Иридия глубоко вдохнула.

— Кенор... он оставил на мне след. Руны. Извращённый старик. Любил... игры. Однажды... что-то сработало. Сама не поняла, как.

— Вот гад. — Эстерия вздохнула.

— Я пыталась их стереть. Но теперь... они мои. Прости, что не сказала сразу.

— Эй, нет. — Подруга подошла, села рядом и прижалась. — Тебе не за что извиняться. Всё позади. Теперь — только вперёд.

Иридия улыбнулась.

Неуверенно. С болью. Но — искренне.

— А куда вперёд? — шепнула она. — Что мы будем делать?

— Всё. Что захотим. Хоть путешествовать. Хоть детей заводить. Хоть вместе пиво варить.

— Дети... — голос дрогнул.

Эстерия этого не заметила. Или сделала вид, что не заметила, зевнула и уткнулась лбом в плечо Иридии:

— Ну... А если серьёзно. Дети... Это ж надо будет ещё и осеменителя найти.

— Скатертью дорога, — фыркнула Иридия. — Главное, выбрать, кто из нас будет мамой.

— Ха! Надо бы жеребьёвку. Или дуэль на подушках.

— Зачем? — с ленивой улыбкой Иридия потянулась, обнажив живот под рубашкой. — Мамой будешь ты.

— Я?! А ты?

— Я — буду тем, кто тебя держит за руку во время схваток. И варит тебе чай с мёдом.

— А ещё пинает осеменителя, если он окажется придурком?

— Это само собой. Пинать — моя магия.

Они рассмеялись. Так, что у Эстерии слёзы выступили на глазах.

— Ладно, мамаша, — прошептала она, прижимаясь носом к шее Иридии. — Буду рожать. Но только если ребёнок будет с глазами, как у тебя.

— Ой, ну тогда пусть он будет с характером, как у тебя. Один — срывает шторы, вторая — заново вешает.

Они затихли.

В доме становилось всё тише.

И, может быть, где-то в этом уюте, в этом пледе, в этих полуночных шутках уже зрела не только магия... но и будущее.

Прошло несколько дней.

Старая лавка Кенора больше не пахла плесенью и похотью. Полы выскоблены, стены перекрашены. На витрине висела новая вывеска с аккуратной каллиграфией: «Свет и Пламя. Магические товары и услуги».

— Красиво, — сказала Эстерия, отступая на шаг и вытирая ладони. — Правда, звучит как девичий бордель.

— Так и запоминается лучше, — усмехнулась Иридия, опираясь на швабру.

Теперь они торговали вместе.

Днём — травы, кристаллы, свитки, амулеты.

А по вечерам — чай, дурацкие разговоры, иногда магия, иногда просто жизнь.

Иридия смеялась чаще.

Но взгляд её иногда затуманивался, будто в глубине всё ещё тлел пожар, о котором знала только она.

Эстерия замечала это — и просто подходила ближе, касалась руки, щёки.

Иногда — задавала вопрос, но получала уклончивую улыбку.

— Мы теперь сами себе хозяйки, — сказала Эстерия, щёлкнув пальцами, вызывая маленькую искру над ладонью.

— Да, — кивнула Иридия. — И больше никто не будет нас учить, как и где нам жить.

— А если попробуют?

— Сожжём. Или осветим. Или поцелуем, чтобы отвял.