ВЫСОКИЙ ПРОВОД /High Wire © WordsIntheWyld

Опубликовано на LE в разделе Lowing Wives 06/10/2025

Меня зовут Жюльен Моро (Julien Moreau).

Я двадцать лет ходил по канату в Цирке дю Солей (Cirque du Soleil). Хедлайнер (наиболее привлекающий внимание публики участник представления, концерта, фестиваля, имя которого стоит в заголовке афиши. П.П.). Специалист по подбору актеров. Парень, которому ты доверяла, поймал тебя за запястье в воздухе и не отпустил. Я родился в этой жизни, артист во втором поколении, вырос на меловой пыли и мозолях. К десяти годам я мог пристегиваться с завязанными глазами. К двадцати трем я уже летал по ночам под огнями Вегаса. Меня называли "якорем". Не потому, что я был тяжелым, а потому, что я удерживал всех на месте.

Это должно было длиться вечно. Сцена. Ритм. Она.

Анка Василе (Anca Vasile) была моей женой. Воздушная гимнастка. Звезда. Воплощение природы. Мы вместе смогли что-то создать: действия, доверие, целую фантазию. Пока доверие не дало трещину. И сказка превратилась в обыденность, в которую я перестал верить.

Тогда, когда я увидел ее с кем-то другим-

Глава - "Выше всех"

(От первого лица: Жюльен)

Это должен был быть обычный осмотр. Последний проход перед выходом на сцену. Я проделывал это тысячу раз. Ботинки на стальной подошве. Глаза вверх. Ремни безопасности отстегнуты, так как я больше доверяю своим ногам и навыку, нежели снаряжению. Провода между подиумами, словно вены, пронизывали потолок, и я двигался по ним, используя мышечную память. Никакого освещения. Никакой публики. Только скрип натянутой проволоки и слабый запах канифоли и меловой пыли.

На полпути я увидел их. Сначала уловил просто движение. Две фигурки за пределами освещения. Я подумал, что это монтажник и воздушная гимнастка проверяют что-то напоследок. Такое случается постоянно. Но в тот момент, когда я тихо ступил на верхнюю площадку и посмотрел вниз, я рассмотрел их. Это была Анка. Моя жена. Ее руки на груди Лео. Его губы на ее. Их тела прижаты друг к другу, как будто они были одни в мире.

Они были двадцатью футами ниже, рядом с точкой крепления вспомогательной подъемной линии. Достаточно близко, чтобы их можно было увидеть, если знать под каким углом смотреть. Я не издавал ни звука. Не сжимал поручень крепче. Не дышал слишком тяжело. Вместо этого я осмотрел крепления. Проверил распределение веса. Зафиксировал смещение натяжения. Я делал свою работу. Даже когда мир подо мной накренился, я продолжил работать. Одна точка крепления. Один провод. Один вдох за раз.

Люди думают, что разбитое сердце издает шум. Звон бьющегося стекла. Вопль. Гром. Но для меня это было похоже на звук защелки, вставшей на место. В завершении всегда следует щелчок. Вы либо слышите его, либо нет. Я услышал.

Я спустился вниз, прячась в тени, избегая попадания в лучи прожекторов. Я прошел в десяти футах (3 м.) от них. Они даже не посмотрели на меня. Не почувствовали мое присутствие. Возможно, именно это причинило мне боль больше всего. Как же легко ей было забыть, что это я был частью ее мира. Этой сцены. Как будто меня уже подменили. И в спектакле, и в ее жизни.

Вернувшись в мастерскую, я оттер смазку с рук, как будто это могло смыть и предательство. Я не плакал. Я не кричал. Я просто просидел в тишине почти час. Затем я зарегистрировал свой отчет о проверке линии и поднялся в офис продюсера с заявлением о переводе в руках.

Фрэнк Дилейни (Frank Delaney), шоураннер (исполнительный продюсер в американском шоу-бизнесе. П.П.) и организатор всех катастроф среднего уровня, поднял взгляд от своего эспрессо и моих бумаг и нахмурился. "Монреаль?" - спросил он, моргая. "Ты серьезно?"

"Я не шучу с бумагами", - сказал я.

"Анка едет с тобой?"

Я впервые встретился с ним взглядом. "Нет. Только я".

Он колебался, как будто хотел надавить. Может, спросить, почему. Может, переубедить меня. Но потом он что-то увидел в моем лице. Или чего-то не увидел. Но все-таки сумел промолчать.

"Нам будет тебя не хватать", - сказал он наконец.

"Нет, не будет", - ответил я и вышел за дверь.

В тот вечер я не стал все упаковывать. Взял только то, что мне было нужно. Свои инструменты. Свое имя. И ту часть меня, которая еще не сломалась окончательно. Анка любила оставаться в центре прожекторов. Я бы воспользовался тенями. По крайней мере, они были честными.

Где-то высоко вверху стойка линии стояла устойчиво. Анкеры заперты. Канаты натянуты. Все на своих местах. Кроме меня.

Вернувшись в квартиру, я выложил свою сбрую на кухонном столе. Не сложил. Не упаковал. Просто положил на холодный мрамор, как мертвеца на прозекторский стол. Упряжь все еще хранила тепло моих рук. Я не садился. Я не включал свет.

Медленно передвигаясь по комнате, я доставал из ящиков и с полок предметы первой необходимости. Инструменты. Перчатки. Фотографию моих родителей в полете, все еще прикрепленную к холодильнику старым магнитом. Каждое движение было обдумано. Никакой паники. Без пауз.

К рассвету моя сумка была застегнута и прислонена к двери. Я не стал беспокоиться об остальном. Мебель, фото в рамках на стене и костюмы в дальнем шкафу, могут остаться. Как и тишина.

Я уезжал, пока город еще спал. Ночью в Вегасе всегда шумно, но ранним утром за кулисами цирка тихо. Только жужжание указателей на выход и тихий гул кондиционеров, подающих воздух туда, где сейчас никто не летает. Я не стал прощаться. Не хотел ничего объяснять. Сколько бы я ей ни был должен, все уже было выплачено.

Мой шкафчик был по-прежнему обклеен наклейками и старыми стикерами. Я опустошил его меньше чем за пять минут. Я взял самое необходимое. Инструменты. Перчатки. Маленькая фотография моих родителей в полете, сделанная десятилетия назад между двумя дугами качелей. Я разглядывал это фото дольше, чем следовало.

Я в последний раз обошел сцену по периметру. Не из-за ностальгии. Для завершения. Я потрогал опорные тросы, проверил места соединения, прошел мимо того места, где я обычно стоял перед каждым выступлением. Мне не хотелось покидать родной дом. Было такое чувство, что я ухожу от его обломков.

Я отправил запрос на перевод накануне вечером, направив его напрямую по внутренней связи в штаб-квартиру в Монреале. Он был одобрен в течение двенадцати часов. Вопросов не возникло. У меня был трудовой стаж и безупречная репутация. Никого не волновало, почему я ухожу, так как я подписал все документы по безопасности наших выступлений, а также другие, связанные с освобождением руководства цирка от любой ответственности.

Чего они не знали, так это того, что все эти документы были подписаны мной с комом в горле. Каждый раз, когда я затягивал болт или проверял проволоку, я делал это, гадая, как долго она ускользала, пока я держал все воздушное хозяйство в норме.

Позже тем же утром я снова встретил Фрэнка Дилейни. Он поймал меня у выхода из погрузочной площадки, когда я нес свою сумку.

"Ты действительно это делаешь", - сказал он, скрестив руки на груди и понизив голос.

"Да".

"Вы двое были здесь главными на протяжении десяти лет".

"Больше нет".

"Ты хочешь, чтобы я сказал ей?"

Я не ответил. Просто продолжал идти. Ей потребовалось бы несколько часов, а может, и полдня, чтобы понять, что я ушел. Что я ушел без драмы. Без фейерверков. Только тишина.

К вечеру я уже летел рейсом в Монреаль в один конец, занимая среднее место и чувствуя тяжесть на сердце. Я даже не выглядывал в окно. Смотреть было больше не на что.

Мысленно возвращаясь в Вегас, город продолжал двигаться. Шоу продолжались. Огни продолжали гореть. Люди входили и выходили, как ни в чем не бывало.

Но где-то в нашей квартире у тихого участка Индустриальной дороги на кухонном столе лежала вторая связка ключей. В раковине стояла чашка. Моя половина кровати оставалась холодной.

"Анка хоть что-нибудь заметила?", -спрашивал я себя

**********

Глава - "Акт исчезновения"

(От первого лица: Анка)

Жюльен не вернулся домой прошлой ночью.

Я заметила это около двух часов ночи, где-то между моим вечерним душем и окончанием какого-то шоу, которое шло фоном на заднем плане. Его сторона кровати была все еще нетронута. Сообщения не было. Смс не было. Сначала я подумала, что он снова погружен в раздумья. Возможно, занят на очередной ночной проверке. Он иногда так делал, когда на вспомогательной линии не было напряжения или когда кто-то подавал глупые сигналы во время разминки. Я подумал, что он просто прогуливается.

Но к утру ничего не изменилось. Его по-прежнему не было видно. Кофе не был сварен. У двери не было оставлено никаких инструментов. Даже слабый смолистый запах одеколона, который он обычно использовал, исчез.

Я проверила свой телефон. Нет пропущенных звонков. И сообщений не было. Я попыталась дозвониться. Сразу попала на голосовую почту. Он так и не включил свой телефон. Это было на него не похоже.

Я вошла в гардеробную, делая вид, как будто внутри у меня ничего не происходило. Небрежно спросила одного из монтажников, не видели ли его. Он удивленно посмотрел на меня и сказал: "Ты что, не слышала? Жюльен ушел. Его перевели".

Я рассмеялась. На самом деле рассмеялась. Подумала, что он шутит. - Куда ушел?

"В Монреаль", - сказал он, поднимая свернутый шнур. "Уехал вчера вечером. Сегодня утром из главного управления прислали разрешение".

Я уставилась на него, как будто я что-то не поняла. Жюльен не мог просто так уйти. Не сказав ничего. Не сказав мне. У нас бывали ссоры и похуже, чем это молчание. Он всегда возвращался.

Он не мог знать. Но должно быть что-то. Он не знал о Лео. Возможно, он перегорел. Ему нужно было побыть одному. Или, может быть, это снова из-за семейных проблем. Разговор, от которого я продолжала уклоняться. Давление, которое он не прекращал оказывать.

Но так? Это было на него не похоже.

Жюльен был из тех, кто держит все в себе, пока это не сломает его. Он не кричит. Не выбегает из дома. Он все переваривает в себе. Я рассчитывала на это.

Так что нет, он не мог знать. Если бы он знал, он бы столкнулся со мной лицом к лицу. Швырнул бутылкой. Хлопнул дверью. Что-то бы сделал. Но вместо этого он просто исчез.

Единственное, что было страшнее осознания его ухода, - это закрадывающееся подозрение, что на этот раз, возможно, не я контролирую финал.

Я ждала.

День. Затем два.

Молчание затянулось, тонкое и острое, как проволока, которую мы когда-то разделяли. Я говорила себе, что это всего лишь пауза, краткий промежуток времени, прежде чем он ворвется обратно в комнату, требуя объяснений. Он всегда так делал.

Но дверь оставалась закрытой. И он тоже.

На следующий день я звонила ему трижды. Один раз утром. Один раз днем. Один раз перед самым занавесом.

Каждый раз звонок сразу попадал на голосовую почту. Без звонка. Без щелчка. Только знакомый низкий тон и голос Жюльена в автоответчике, отрывисто и безлично: "Говорите коротко. Я вам перезвоню".

Он этого так и не сделал.

В тот вечер я отправила сообщение, затем удалила его. Набрала другое. Удалила и его.

Наконец-то я написала что-то наполовину нейтральное.

Привет. Мы можем поговорить, когда у тебя будет свободная минутка?"

Это показалось мне нелепым. Как будто я просила у него одолжить кофемолку. Но все равно нажала "отправить".

Ничего.

Я снова спросила Фрэнка, на этот раз более прямо. - Он что-нибудь сказал перед уходом?

Фрэнк пожал плечами. "Сдал свои документы. Сказал, что просто уезжает. Ни с кем не попрощался. Даже не прибрался в своем шкафчике".

Я попыталась сохранить невозмутимый вид. Улыбнулась, как будто ничего особенного в этом не было. "Ты же знаешь, каким он бывает", - сказала я. "Всегда уходит в себя, когда расстроен".

Но внутри словно разверзлась пропасть.

Жюльен уходил и раньше. Чтобы остыть. Поработать в тишине. Но он всегда возвращался. Он всегда давал мне шанс все исправить. Изменить ход событий. Менять сюжет ровно настолько, чтобы вернуть его на круги своя.

Не в этот раз.

На третий день я позвонила с другого номера. Он по-прежнему не отвечал.

Я связалась с отделом кадров. Спросила о сроках перевода, изобразила заинтересованную супругу. Женщина на линии сказала, что это было добровольный перевод. Все прошло быстро. Менее чем за 24 часа все было одобрено. Жюльен не ушел в гневе. Он ушел с намерением.

Именно тогда я перестала притворяться.

Он знал.

Не только о Лео. Обо всем. О том, как я пресекала семейные разговоры. О том, как тонко я подавляла его, когда он перестал выступать. О холодном чувстве превосходства, которое, как я думала, он никогда не замечал.

Он заметил. Он просто ничего не говорил.

Молчание Жюльена не было отсутствием. Оно было осуждением.

И что еще хуже - оно было окончательным.

Где-то я представила, как на экране его телефона высвечивается мое имя. Я представила, как его большой палец зависает над экраном, раздумывая, открывать сообщение или оставить его без внимания.

Но это была всего лишь моя фантазия.

На самом деле, я даже не знала, работает ли еще мой номер.

*********

Глава - "Вне зоны доступа"

(От первого лица: Жюльен)

Я сменил свой номер на следующее утро после того, как приземлился в Монреале.

Я не стал переадресовывать звонки. Я не настраивал голосовую почту. Я просто зашел в магазин на углу, купил местную SIM-карту и начал с нуля. Я даже не сообщил новый номер в отдел кадров, пока не завершилась регистрация. Впервые за много лет мой телефон замолчал. И мне это понравилось.

На второй день я понял, что она пыталась дозвониться. Вероятно, отправила что-то необычное. Возможно, "нам нужно поговорить". Или, что еще хуже, что-то обычное. Это был тест, чтобы она могла понять, насколько я зол.

Я не смотрел. В этом не было необходимости.

Она бы предположила, что я ушел, потому что устал. Или из-за спора о создании семьи на прошлой неделе. Она бы придумала версию, что я был подавлен, эмоционально уязвим и просто нуждался в уединении. Это был ее волшебный трюк. Превращаться в жертву до того, как кто-то замечал нож у нее в руке.

Чего она никак не ожидала, так это тишины. Настоящей тишины. Не такой, которую можно удержать во время драки, а такой, которая закрывает дверь и уходит навсегда.

Фрэнк, вероятно, рассказал ей. Я решил, что она расспросила окружающих. Может быть, даже позвонила в отдел кадров. Но она не могла знать настоящей причины. Я никогда не говорил об этом вслух. Я так и не доставил ей удовольствия узнать, как увидел, как она целовались с ним. Или как долго я там простоял. Или как глубоко этот момент врезался мне в память.

Она этого не заслуживала.

Она не заслуживала меня.

И если она расхаживала по гримерке, ожидая, что я ворвусь и потребую ответов, то ждать ей придется долго.

Потому что правда скрывалась не в конфронтации или перебранке под шумок. Она была в отсутствии. В ее отражении без меня за ее спиной.

Пусть она удивляется. Пусть она посидит с этим.

У меня был новый номер телефона. Новый город. Новая работа. Единственное, что я привез с собой из Лас-Вегаса, - это урок.

И я не могу забыть о нем.

Монреаль встретил меня снегом и тишиной. Именно то, чего я и хотел.

Я почти ничего не распаковывал. Только инструменты, которым доверял, и тишину, которую заслуживал. Остальное оставалось в коробках. Без использования.

Так прошел год. Тихо. Предсказуемо. Непримечательный во всех отношениях.

В Монреале зима пробирала до мозга костей. Так, что оседала изморозью на стальных балках и стыках старых тренировочных стендов. Я не жаловался. Холод заставляет людей быть честными.

Большую часть времени я проводил на стропилах или за пультом, просматривая схемы натяжения и журналы технического обслуживания. Я тщательно контролировал работу команды. Мы не говорили о шоу. Мы говорим о безопасности. Точность. Опорные точки. То, что помогает людям выжить, когда их ноги отрываются от земли.

Прошел год. Я так и не связывался с кем-то из Вегаса. Ни разу. Мой телефон молчал, за исключением редких звонков из штаб-квартиры. Я заставлял себя забыть голос Анки, ее духи, взгляд, которым она обычно одаривала меня перед представлением. В большинстве случаев это работало. Но иногда, в тишине между сменами, ее лицо всплывало передо мной. Как игра света в пыльном зеркале. Стоило мне моргнуть, и оно исчезало.

И вот однажды утром в мой электронный ящик пришло уведомление из суда. Заявление получено. Василе, Анка. Ходатайство о разводе. Причина: Брошенность супругом.

Я некоторое время смотрел на это. Без эмоций. Без злости. Я нажал "Архив" и вернулся к проверке веса вращения на новой статической линии. Это было ее последнее выступление. Финальная бумажная волокита. Аплодисментов не последовало.

Впервые я увидел ее после рабочего дня. Площадка была почти очищена, освещение приглушено до уровня технического обслуживания. Я заканчивал осмотр дополнительного крепления трапеции, когда заметил какое-то движение. Молодая женщина стояла на канате. Наблюдателя не было. Страховочного троса не было. Только она и напряжение. На полпути она слегка пошатнулась, исправилась и продолжила, как ни в чем не бывало. Снова и снова. Майка насквозь пропитана потом. Ее ноги были в волдырях и перевязаны, но она продолжала идти.

Я тихо спустился и наблюдал за ней с пола. Она тренировалась так, как это делают люди, когда гонятся за чем-то, чему не могут дать названия. Ее движения не были отточены, но она непреклонно шла вперед. Она сохраняла равновесие чисто инстинктивно. Это было похоже на прослушивание песни без нот. Естественно. Несовершенно. Но по-честному.

Через двадцать минут она поскользнулась. Она потеряла равновесие. Размахивая руками. Тело повисло в воздухе. Я не шевелился. Не из жестокости, а доверяя ее инстинктам. Я хотел посмотреть, встанет ли она на ноги или рухнет. Она не упала. Она ухватилась за трос обеими руками, подтянулась и продолжила движение, как будто ничего не произошло.

Позже я просмотрел ее досье. Элоди Маршан. Двадцать восемь лет. Окончила Национальную школу цирка. Опыт работы с воздушным обручем и проволокой. Пока никаких серьезных заслуг от компании. Только одна пометка, нацарапанная внизу личного дела тренером: "Бесстрашна. Иногда ошибается".

Я увидел в ней что-то такое, чего не чувствовал уже много лет. Впервые с тех пор, как я сам ходил по канату, когда полет еще означал свободу. И впервые за долгое время я задержался немного дольше, чем нужно.

Я начал задерживаться позже обычного. Сначала это было под предлогом проверки оборудования. Повторная калибровка натяжения. Ревизия хранения ремней безопасности. Никто не ставил это под сомнение. Все знали, что я был скрупулезен до мелочей. Но на самом деле все было проще. Я хотел посмотреть, как далеко она зайдет без чьего-либо наблюдения.

Каждый вечер Элоди возвращалась к проволоке. Она тренировалась одна в тишине, без музыки, без зеркал, без зрителей. Только ее дыхание и скрип натянутого троса под ногами. Я наблюдал за ней с антресолей или с боковых перил, всегда достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, но достаточно близко, чтобы рассмотреть ее фигуру. Она была бесстрашна, но с осознанным риском. Ее ошибки были не из-за недостатка концентрации. Они были вызваны тем, что она испытывала пределы своего же страха.

Однажды вечером она попробовала выполнить прыжковую последовательность, которая была намного выше ее уровня. При этом поскользнулась во время второй попытки. Чуть не упала. Ее восстановление было неприятным, но эффективным. Она тяжело приземлилась, грудь тяжело вздымалась, руки тряслись. Вместо того, чтобы остановиться, она рассмеялась. Негромким победоносным смехом, а тихим. Устало. Естественно. Вот тогда-то я и решил вмешаться.

На следующее утро я оставил запись в ее журнале безопасности: "Вы тренируетесь слишком усердно и слишком быстро. Если вам нужны рекомендации, попросите их". Я не подписался, но это было и не нужно, она бы разобралась. Только один человек делал записи красными чернилами.

Позже в тот же день она подошла ко мне. Без предисловий. Просто тихое: "Это были вы?" Я кивнул. Она кивнула в ответ. "Хорошо. Тогда давайте начнем".

Это была не просьба. Это был вызов. И мне это понравилось.

Через два дня мы официально приступили к работе. Она была более сконцентрированной, когда за ней наблюдали, и более взвешенной в своей технике. Ее движения по-прежнему были хаотичными, но теперь у нее был контролер. Она хорошо следовала подсказкам. Быстро училась. Иногда спорила, но никогда не из-за своего эго. Смысл был в работе. В ремесле. Которым она занималась на грани опасности без страха.

К концу недели я поймал себя на том, что делаю то, чего не делал уже долгое время. Я ждал ее прихода, прежде чем начинать готовиться самому. И когда она входила в такелажный отсек, что-то в комнате изменялось. Не напряжение. Не желание. Что-то более спокойное. Как будто тишина ждала, что ее нарушат.

В эти вечера я с ней не разговаривал. Я вообще редко это делал.

Но в следующий раз, когда я поднимался на платформу один, я уловил какое-то движение на верхней галерее.

Кто-то наблюдал за мной.

*********

Глава - "Призрак в полете"

(От первого лица: Элоди)

В тот вечер я задержалась допоздна, но не для тренировки, а из любопытства. Он думал, что я ушла домой, но это было не так. Я была наверху, растягивалась у перил мостика, когда увидела, как он взбирается на вышку без команды и без подсветки. Только мягкое свечение тренировочной площадки и гулкое эхо шагов наверху.

Жюльен двигался с уверенностью, которую невозможно подделать. Выверенно. Точно. С запасом. Я видела и раньше, как он ходил по цеху, проверял кабели, проводил повторные испытания на натяжение, рявкал на нерадивых монтажников, но я никогда не видела его в воздухе. Никогда не видела его таким.

Он ступил на канат так, словно тот был частью его самого. Освещение на тренажере было приглушено, и длинные тени падали на площадку внизу. Никакой разминки. Никаких колебаний. Только движение. Он не ходил по канату. Он дышал им. Плавный переход с пятки на носок. Идеальное распределение движений. Его спина оставалась прямой. Мышцы были напряжены. Плечи опущены. Руки расслаблены, а не напряжены, как у большинства инструкторов. Я достаточно долго изучала это, чтобы почувствовать разницу. То, что он делал, не было техникой. Это была память, записанная в мышцах.

Я затаила дыхание, когда он дошел до середины и остановился. Он не покачнулся. Не сбросил скорость. Он просто стоял там, вырисовываясь силуэтом в полумраке, в подвешенном состоянии. На секунду он показался мне человеком, который никогда в жизни не падал.

Я слышала слухи. Что Жюльен Моро когда-то был одним из лучших артистов Цирка. Хедлайнером. Что его выступления заставляли толпу ахать, а взрослых мужчин забывать моргать. Я раньше не видела ни одной записи его. Он не говорил об этом, а никто и не осмеливался спросить. Большинство молодых исполнителей знали его только как задумчивого технаря, который говорил очень мало и исправлял все до того, как что-то ломалось.

Но я знала чуть больше. Один из старших тренеров проговорился. Жюльен раньше работал в Вегасе. Он был женат на тамошней артистке. Какое-то громкое имя. Была драма. Возможно, скандал. О таких люди сплетничают за закрытыми дверями, но никогда не пишут. Он внезапно ушел. Тихо. Пришел сюда и никогда не оглядывался назад.

Наблюдая за ним сейчас, я понимала, почему о нем говорили как о призраке. Он не просто ушел со сцены. Сначала он там обитал.

И вот теперь он был здесь. В полночь в одиночестве прогуливался по канатной дороге, как будто это было единственное место, где он все еще позволял себе появляться.

На следующее утро я поняла, что отвлекаюсь во время разминки. Я продолжала прокручивать в голове движения Жюльена. Его сбалансированность. Полная. Как будто у силы тяжести были правила для всех остальных, а для него - просто шутка. Он меня не видел, а если и видел, то не подавал виду. Это было так на него похоже. Сдержанный. Контролирующий. Хирургически дозированный подход к тому, как много в себе он позволял увидеть окружающим.

В перерывах между тренировками я подошла к Алексу, одному из старых тренеров воздушных гимнастов. Он работал там дольше меня и любил поговорить с кем-то, особенно если задать ему правильные вопросы.

— Привет, - сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно. - Что ты знаешь о Жюльене?

Алекс приподнял бровь. "Моро? Этот парень - легенда. Все это знают".

"Я имею в виду, до этого. Вегас".

Он бросил быстрый взгляд в сторону верхних этажей, как будто Жюльен мог появиться только от того, что его упомянули. "Раньше он выступал в шоу Цирка в Вегасе. Был на вершине рейтинга. Его, кажется, называли ведущим. Потому что он ловил каждый пас в воздухе. Ни разу не промахнулся. Раньше был женат. На другой артистке. Она была звездой."

“Что случилось?”

Он пожал плечами. - Он ушел. Это все, что я знаю. На самом деле никто об этом не говорит. Это похоже на то... он как бы умер и вернулся в качестве техника. Больше даже не ступает на проволоку.

Я кивнула и притворилась, что этого было достаточно. Но я знала, что это не так. Я видела, как призрак проплывал по тросу, как будто он никогда не останавливался. Он не исчезал. Он погрузился в молчание. И я начала задаваться вопросом, почему.

Я больше не спрашивала о нем. Не напрямую.

Но я стала приходить раньше. Уходить позже.

Часть меня надеялась, что он снова встанет на канат. Другая часть надеялась, что он назовет меня по имени.

Ничего этого не происходило. Сначала не происходило.

Но затем, тихим утром во вторник, координатор программы отвел меня в сторону с блокнотом в руке.

"Жюльен попросил официально принять тебя в номер", - сказал координатор программы, как будто они только что не передали меня в руки легенды. Как будто это была отметка в анкете для проверки, а не поворотный момент в моей жизни. Я кивнула, как будто поняла. Но внутри у меня зачастил пульс.

До сих пор он только наблюдал за происходящим со стороны, тихо и отстраненно, почти нереальный. Человек, который когда-то держал все в своих руках. Я видела его на стропилах, настраивающим инструмент, как будто это была скрипка, которую мог слышать только он. Я никогда не думала, что он войдет в мой мир, не говоря уже о том, чтобы пригласить меня в свой.

Когда я вошла в отсек, он уже был там. Без приветствия. Без улыбки. Просто кивнул. Он стоял у основания проволоки, скрестив руки на груди, и смотрел на точку натяжения, как будто она могла в чем-то признаться. Я не сразу двинулась с места. Я просто наблюдала. Так, как наблюдают за чем-то священным или опасным.

— Давай, - сказал он тихим голосом. - Покажи мне, что ты делаешь.

Я вскарабкалась вверх, с трудом переводя дыхание. Мои руки были спокойными, но сердце - нет. Осознание того, что он наблюдает за мной, изменило все. Он не поправлял меня. Он ничего не говорил. Он просто стоял, засунув руки в карманы, словно скульптура с неподвижными глазами.

На середине паса я поскользнулась.

Моя левая нога двигалась слишком быстро, и я потеряла равновесие. Падение уже началось, когда я почувствовала руку на своем бедре. Уверенный прием. Приземление.

Он пошевелился. Я так и не заметила как. Только что я падала. В следующее мгновение я уже стояла на ногах.

Он посмотрел на меня. Не сурово и не нежно. Просто спокойно. "Снова", - сказал он. "На этот раз медленнее".

Я кивнула. Мои ноги словно пробудились ото сна. Я снова полезла наверх. На этот раз я нашла проволоку, а не стала за ней гоняться. Остальная часть занятия прошла гладко. Меньше сомнений. Меньше призраков. Но я еще долго чувствовала его руку после того, как он отпустил меня, словно на коже была выжжена его подпись.

Позже, когда мы остыли, я наконец спросила: "Почему ты бросил канат?"

Он не смотрел на меня. Он просто сидел у края платформы, упершись локтями в колени, как делал это тысячу раз до этого. "Иногда ты падаешь так, что никакая сеть не сможет тебя поймать".

Он сказал это в воздух, будто для себя. Но я почувствовала тяжесть его невыраженных эмоций.

Чего я не сказала, так это то, что ему не нужно было меня ловить.

Но он все таки поймал.

И теперь, каким-то невероятным образом, я не просто тренировалась рядом с легендой. Я была привязана к нему.

Чего я не знала, чего он не показывал, так это того, насколько он был близок к тому, чтобы позволить мне упасть.

Или как сильно его поразило, что он этого не сделал.

*********

Глава - "После падения"

(От первого лица: Жюльен)

Она не должна была поскользнуться. Или не так рано. Она перенесла вес тела слишком далеко вперед, а левая нога немного запоздала. Я увидел это за три шага до того, как это должно было произойти.

Я сказал себе, что не буду вмешиваться. Пусть она упадет. Пусть учится. Таково правило. Это и есть канат. Но в тот момент, когда она потеряла равновесие, я двинулся прежде, чем мысль успела сформироваться. Без подсказки. Просто инстинктивно.

Моя рука легла на ее бедро, уверенно и точно. Поддержала ровно так, чтобы остановить движение по спирали. Жар того момента еще долго не покидал меня. Не физический контакт. Тишина. Дыхание между двумя ударами сердца, когда она посмотрела на меня так, словно я только что переписал гравитацию.

Может, так оно и было. Когда-то это было главным для меня.

Меня удивила не техника исполнения. Это впечатляет до глубины души. Что застало меня врасплох, так это чувство. Это старый, знакомый поток, к которому я не прикасался годами - тот, который проходит через тебя, когда кто-то доверяет себя при страховке, даже если он еще не знает об этом. Этот вес. Тишина. Момент, который одновременно ужасен и священен.

Она не благодарила меня. Не дрогнула. Просто кивнула и снова полезла наверх.

Это то, что осталось.

Не подвох.

Мужество.

Она не сломалась. Она перенастроилась.

Я работал с артистами всю жизнь. Некоторые гоняются за аплодисментами. Другие - за совершенством. Но она, Элоди, двигалась так, словно стремилась к истине. Как будто она пыталась найти ту версию себя, которую еще не вполне заслужила.

Не для того, чтобы быть в центре внимания. Не для того, чтобы кто-то наблюдал. Только для себя.

Я сказал ей: "Иногда ты можешь упасть так, что никакая сеть не сможет поймать тебя". Но я не сказал всего, иногда ты ловишь кого-то и понимаешь, что падение было не ее. Это было твое падение. И оно все еще происходит.

Она снова появилась вне расписания. На этот раз не для работы на канате. В руке у нее был только планшет, а волосы были заплетены в беспорядочную косу, как будто ей было все равно, кто увидит ее старания. Сначала она ничего не сказала, просто поднялась по лестнице на среднюю платформу, как будто ей там было самое место.

Я проверял нагрузку на трос основного натяжения, пытаясь уловить едва заметную вибрацию, которую мы слышали во время перехода. Я не ожидал, что кто-то будет рядом. Определенно, не ее.

— У тебя сегодня выходной, - сказал я, не отрывая взгляда от трещотки. - Была объявлена ротация команды.

"Я знаю", - сказала она. "Просто хотела посмотреть. Может быть, узнать что-то, чего нет в инструкции".

Она говорила это так, будто в этом не было ничего личного. Как будто она не приближалась к той части меня, которую я держал закрытой на замок. Тем не менее, я протянул ей пару перчаток и указал на противоположную сторону установки. "Ослабь вспомогательный трос. Два полных оборота, затем зафиксируй его".

Она двигалась легко. Следовала инструкциям. Работала в тишине. Мы отрегулировали тросы, проверили крепления, измерили зазор между ними. Прошло тридцать минут. Она не заполняла пространство болтовней, как это делает большинство. Никаких нервных вопросов. Не нужно было производить впечатление. Просто сосредоточилась. Это принесло ей больше, чем она предполагала.

В конце концов, она нарушила молчание. "Ты скучаешь по этому?" - спросила она, не глядя на меня. Просто наблюдая, как дышит стойка с проволокой под нами.

"Да", - сказал я.

Она кивнула. Никаких последующих действий. Без нажима. Пусть ответ просто висит в воздухе, как натянутая сеть, которая никогда не опускается.

Когда мы закончили, я наблюдал, как она провела рукой по краю платформы, касаясь кончиками пальцев металла, испачканного мелом, как будто это открывало ей секрет. Возможно, так оно и было. Возможно, проволока говорит с людьми, которые не убегают от тишины.

Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась у лестницы.

"Знаешь, - тихо сказала она, - я не думаю, что ты покинул выступление. Я думаю, ты просто ждешь повода вернуться".

Она не стала дожидаться моего ответа. И я его не дал.

Но она не ошиблась.

*********

Глава - "Линия между нами"

(От первого лица: Элоди)

Я не ожидала, что он скажет "Да".

Я спрашивала себя, не пропустил ли он мой вопрос скорее инстинктивно, чем осознанно, примерно, как движение руки за знакомым предметом в темноте. Его ответ прозвучал без колебаний. Без паузы. Без осторожной шутки, чтобы отвлечь внимание. Просто да. Чисто и тихо. И почему-то тяжелее, чем я ожидала.

В этом была особенность Жюльена. Он никогда не даст вам больше, чем необходимо. Но то, что он дает, кажется продуманным. Осознанным. Как будто каждое слово должно пройти через фильтр воспоминаний и боли, прежде чем оно достигнет дневного света.

Мы провели под этой установкой почти час. Перемещаясь между инструментами и блоками, противовесами и измерительными приборами. Я то и дело украдкой поглядывала на его руки. Мозолистые и уверенные, как будто они все еще помнили, что значит подхватить падающего человека. Я задавалась вопросом, думал ли он когда-нибудь о том, чтобы снова выступать, или теперь проволока существовала для него только для того, чтобы чинить ее, а не летать по ней.

Когда я коснулась платформы на пути вниз, я почувствовала что-то странное. Не ностальгию. Не нервозность. Что-то больше похожее на тихое узнавание. Как будто я стояла рядом с отголоском памяти. Его воспоминаний.

Я не знала, что заставило меня это сказать. Может, я просто хотела посмотреть, дрогнет ли он. "Я не думаю, что ты ушел из выступлений. Я думаю, ты просто ждешь повода вернуться".

Он ничего не сказал. Никакого пристального взгляда. Никаких поправок. Но я увидела, как его рука задержалась на такелажной планке всего на полсекунды, прежде чем он снова взялся за нее. И эти полсекунды сказали мне больше, чем все, что он мог бы сказать вслух.

Я спустилась вниз, не оглядываясь, но чувствовала, что он наблюдает за мной. Не напряженно. Не с желанием. Просто... внимательно. Таким взглядом, который не преследует, но и не отпускает.

Что-то изменилось между нами. Я еще не знала, что именно. Только чувствовала, что будто впервые стою на канате, пальцы ног свисают с края, а сердце громко бьется в груди.

Ожидание.

*********

Глава - "Поэзия в движении"

(От первого лица: Жюльен)

Теперь мы тренировались в тишине. Не потому, что нечего было говорить, а потому, что говорить было незачем.

Прошло два месяца с тех пор, как я предложил официально взять ее в программу. С тех пор в наших отношениях что-то изменилось. Границы стали чище. Шаги стали жестче. Пространство между нами, которое я когда-то так тщательно оберегал, сузилось. Не так, чтобы это требовало внимания, но так, чтобы это требовало доверия.

Когда я пришел, она уже ждала на проводе. Руки в мелу. Ноги босые. Сегодня никакой разминки. Только контроль дыхания и сосредоточенность. Я поднялся на противоположную платформу, кивнул ей, и мы начали.

Мы двигались как в хореографии, хотя никогда не репетировали конкретные движения. Каждое движение было разговором. Она наклонялась, я парировал. Она поворачивалась, я удерживал. Дело было не в трюках. Дело было в ритме. В присутствии. Мы не выступали. Мы вспоминали, каково это - летать без планирования.

На полпути к зеркальному переходу я поймал ее взгляд. Устойчивый. Сосредоточенный. Она не улыбалась. Я тоже. То, что происходило между нами, не нуждалось в выражении. Это чувствовалось в том, как двигались наши ноги, в крошечных поправках, которые мы вносили, не задумываясь.

Сначала я не заметил остальных. Но к тому времени, как мы добрались до середины площадки, а босые ноги балансировали в пяти метрах над матом, трое техников перестали работать у задней стенки платформы, устремив взгляды вверх. Один из воздушных гимнастов прислонился к мату, скрестив руки на груди, выражение его лица было непроницаемым. Другой достал телефон и снимал видео. Я проигнорировал это. Она тоже.

Пусть смотрят.

Мы завершили прохождение общим прыжком - на небольшой высоте, но четко - и синхронно спешились. Никаких аплодисментов. Только знакомый стесненный вдох в груди и медленное расслабление, которое последовало за этим.

Элоди первая нарушила тишину. "Я думаю, мы пугаем остальных".

Я вытер руки и посмотрел на проволоку. "Значит, мы все делаем правильно".

Она рассмеялась, тихо и чисто. И на этот раз я не чувствовал, как на меня давит груз воспоминаний. Я был здесь. В этом месте. В этот момент.

Не напоминая, кем я был раньше.

Просто становился тем, кем я мог бы стать снова.

Я думал, что на этом все и закончится, останемся только мы, проводники и тихий ритм, который мы нашли.

Но тишина может привлечь внимание, если она достаточно искренняя.

И люди начали замечать это.

Они наблюдали за нами некоторое время.

Не только сегодня. Не только на этой сессии. Поползли слухи. Технический специалист остановился, чтобы посмотреть. Затем хореограф. Затем еще двое с кастинга. Мы их не приглашали. Мы просто продолжали работать. Но что-то в том, как мы с Элоди двигались по канату, начало притягивать людей. Не вспышкой. Ритмом. Тишиной.

Сегодня зрители были другими.

Они появились без предупреждения. Двое руководителей из главного офиса, оба в сшитых на заказ пиджаках и туфлях на мягкой подошве, которые никогда не касались пола под стропилами с канатами. Они стояли у перил мезонина, скрестив руки на груди, пытаясь не выделяться из толпы. Но им это не удалось. Не было планшетов и расчетливых выражений лиц. Они наблюдали, как мы с Элоди проходили через тренировку. Без объявлений. Без предупреждений. Просто спокойное изучение, как инвесторы осматривают галерею перед тем, как сделать предложение.

Мы даже не особо напрягались сверх меры. Просто отрабатывали переходы на низких проволоках и перенос равновесия партнера. На бумаге это не производило впечатления, но на практике имело огромное значение. Я поймал ее на третьем заходе. Ее перенос веса был немного неправильным. Мы выполнили перезагрузку. Чисто. Эффективно. Тихо. Я не выступал. Я просто выполнял работу.

После того, как мы закончили, я спустился вниз и вытирал мел с ладоней, когда они подошли. Вежливые улыбки. Энергия буфера обмена. Один из них, Марк, заговорил первым. "Жюльен, это было... нечто".

Я ничего не ответил. Просто кивнул и стал ждать продолжения.

Они взялись за дело так, словно выступали дуэтом. Цирк разрабатывал новую концепцию гастролей. Что-то интимное. Минимум декораций. Акцент был сделан на доверии, риске и стремлении к полету. И они хотели, чтобы все было построено вокруг меня. Не как техника. Не как тренера. Как исполнителя. Снова быть хедлайнером. И, конечно, с Элоди. Протеже. Контраст. Сюжетная линия, которая притягивает зрителей и продает билеты.

Я сказал им "Нет".

Квартира. Немедленно.

Я много лет не выходил под софиты, и не желал этого. Эта часть моей жизни закончилась. Я сжег мосты и залил пепел бетоном. Они снова надавили. Сказали, что кадры с тренировки говорят сами за себя. Сказали, что время было выбрано правильно. Сказали, что я мог бы помочь определить направление всей постановки.

Прежде чем я успел выключить запись во второй раз, Элоди подошла ближе. Она не смотрела на меня. Просто говорила тихим и ровным голосом.

"Я думаю, тебе все еще есть что показать. Даже если это не выражается словами".

Это меня остановило.

Я ответил им не сразу. Я сказал им, что подумаю об этом. Это было все, что я мог сказать. Но позже той ночью я обнаружил, что стою под проволокой еще долго после того, как выключили свет.

И это больше не было похоже на неосознанное действие. Это было похоже на воспоминание. Чего-то неоконченного и что-то ожидающего.

Возможно, она была права.

Возможно, я не закончил то, что начал.

**********

Глава - "Что будет дальше"

(От первого лица: Элоди)

Я нашла ее у стойки подъема, когда она перевязывала запястья перед репетицией. Наоми, одна из исполнительниц с воздушным обручем. Мы не были близки, но тренировались бок о бок достаточно часто, чтобы обмениваться тихой правдой, когда никто больше не слушал.

"Он еще ничего не сказал, не так ли?" - спросила она, не глядя на меня.

Я покачала головой. "Официально нет".

"Они называют это возвращением", - сказала она. "Жюльен Моро. Снова на проводе".

Слова прозвучали странно. Как будто кто-то описывает привидение, вернувшееся в новом теле.

"Он не просил об этом", - сказал я.

Наоми взглянула на меня, затем снова на свою накидку. - Нет. Но он и не убегает от этого.

Это не давало мне покоя. Он не убегает. Не сейчас.

Я прислонилась к стене, руки все еще были в мелу после утренних упражнений. "Я не думаю, что он боится выступать снова. Я думаю, он боится того, что это вытянет из него. Того, кем он должен стать, чтобы зрители поверили".

"А ты?" - спросила она. - Ты тоже готова предстать в этом свете?

Я думала о том, как смягчались его глаза, когда он наблюдал за моими движениями. Его голос оставался спокойным, когда я запиналась. О том, что нам никогда не приходилось ничего объяснять устно. Мы просто приспосабливались, пока ритм не восстанавливался.

"Я тоже не просила привлекать к себе внимание", - сказала я. "Но я этого и не боюсь".

Наоми улыбнулась. "Тогда, возможно, ты та, кто готов. Если он все же попытается наверстать упущенное".

Я не ответила. Просто смотрела на вышку над нами и задавалась вопросом, почувствуем ли мы когда-нибудь то же самое, когда весь мир будет наблюдать за нами.

Затем я отряхнула руки и повернулась к лестнице. Я больше не хотела неожиданностей. Сегодня вечером я поговорю с ним. Не о хореографии. Не о туре. О нас. О промежутке между тем, кто мы есть сейчас, и тем, кем мы могли бы быть.

Если он все еще хотел летать, мне нужно было знать, буду ли я просто частью представления или частью чего-то большего.

*********

Глава - "Весомость согласия"

(От первого лица: Жюльен)

Мы не сразу об этом заговорили.

Руководителей не было, и тренировка возобновилась как ни в чем не бывало. Но я знал, что она ждет. Наблюдает. Я почувствовал этот вопрос по тому, как она задержалась у края стойки, по тому, как она посмотрела через проволоку до следующей стойки.

Только два дня спустя, после позднего технического обслуживания, она заговорила об этом. Мы сидели на краю платформы, сняв обувь и свесив ноги с коврика. В ангаре было тихо, если не считать далекого гула и потрескивания остывающей стали.

— Ты собираешься сказать "нет", не так ли? - спросила она.

Я сначала не ответил. Я провел мелом по ладони. "Я вернулся сюда не для того, чтобы выступать".

"Я знаю."

"Я вернулся, чтобы стать невидимкой. Чтобы обезопасить других людей. Таков был мой план".

"Ты не производишь на меня впечатления человека, который прячется". В ее словах не было осуждения. Простое наблюдение. Как будто она констатировала факт, с которым уже смирилась.

Я посмотрел на нее. Внимательно посмотрел. Она не стремилась к славе. Или к центру внимания. Она хотела работать. Полет. Ритм. Она хотела этого со мной и для меня, и, возможно, именно это пугало меня больше всего.

— Я не знаю, принадлежу ли я себе тому, все еще там, наверху, - тихо сказал я.

Она откинулась назад, опираясь на руки, и посмотрела на проволоку над нами. - Ты не обязан принадлежать этому. Но я думаю, что это все еще принадлежит тебе.

Я подождал немного. Молчание не было тяжелым. Оно было терпеливым. Честным.

Наконец, я кивнул. Только один раз. “Хорошо”.

Она улыбнулась. Не широко. Не торжествующе. Просто спокойно. Как человек, который всегда знал, что рано или поздно мы к этому придем.

В тот вечер я подписал предложение.

И это не было похоже на завершение. Это было похоже на начало.

А начало, как и работа с сетями, требует баланса.

Мы репетировали. Мы пересматривали. Мы вышли под более яркий свет, чем я помнил, перед толпами людей, которые не знали, чего мне стоило вернуться туда.

Затем занавес поднялся.

Монреаль открылся, как по мановению волшебной палочки.

Продолжительные аплодисменты. Каждый вечер. Критики называли это электрическим. Интимным. Некоторые говорили, что мы сделали "гравитацию" доступной для обсуждения. Другие просто называли ее опасной в самых красивых выражениях. Я не читал все отзывы. В этом не было необходимости. Я чувствовал это по тишине, воцарявшейся перед каждым выступлением, по тому, как зрители затаивали дыхание, когда мы пересекались на середине сцены.

Впервые за многие годы я не сомневался в своем решении. Ни в туре. Ни в возвращении. И не в ней.

В тот вечер, после пятого показа с аншлагом, съемочная группа отправилась праздновать. Тихий бар, расположенный на узкой улочке. Никакой неоновой рекламы. Никаких камер. Только напитки, музыка и смех, который появляется только тогда, когда ты знаешь, что худшее позади.

Я отошел, чтобы взять со стойки еще выпивки. Прошло пять минут, а может, и меньше. Когда я вернулся, Элоди стояла в дальнем конце бара, зажатая в угол двумя мужчинами. Возможно, фанатами. Или недоброжелателями. Один из них наклонился слишком близко. Другой коснулся ее запястья, когда она попыталась отстраниться.

Я остановился.

Я наблюдал.

Не из нерешительности. Из расчета.

Она не кричала. Она не съежилась. Но ей было не по себе. Ее глаза искали выход, но она не паниковала, а просто контролировала себя. Всегда контролировала. Но я все равно начал движение.

Я пересек зал тремя медленными шагами и остановился позади того, кто был повыше. Он повернулся как раз в тот момент, когда я взял Элоди за руку и встал между ними. - Ей это неинтересно, - спокойно сказал я. Никакой угрозы. Никакого рычания. Просто констатируя факт.

Мужчина усмехнулся. Второй пробормотал что-то о чрезмерной реакции. Я смотрел на них, пока их рты не перестали шевелиться.

Они ушли.

Элоди подняла на меня глаза, ее дыхание выровнялось. - Тебе не нужно было...

"Это моя работа", - сказал я. "Защищать артистов. На проводе и вне его".

Она не сказала "спасибо". В этом не было необходимости.

Она просто оставалась рядом со мной весь остаток вечера.

**********

Глава - "То, как он держится".

(От первого лица: Элоди)

Он не устраивал сцен. Он не повышал голоса. Он не выпячивался, как это иногда делают мужчины, когда хотят привлечь к себе внимание своей заботой.

Он просто стоял там. Между мной и ними. Неподвижный, как сталь.

Они отступили, как это делают люди, когда чувствуют грань, которую им не следует переступать. Жюльен не оглядывался, пока они не скрылись из виду. И когда он оглянулся, то не для того, чтобы проверить, все ли со мной в порядке. Это было для того, чтобы вернуться ко мне, как будто я уже была частью его жизни.

Он сказал: "Это моя работа. Защищать исполнителей. На работе и вне ее."

Это могло означать что угодно. Это могло быть безличным. Это вопрос политики, или принципа, или каких-то полузабытых правил из его прошлой жизни за кулисами. Но то, как он это сказал, не было холодным. Это было конкретно. Как будто слово "исполнитель" подразумевало меня. Только меня.

Я не сказала ему спасибо. Не потому, что не была благодарна. Но потому, что знала, что если я это сделаю, то нарушу тишину между нами. Тишину, которую мы выстраивали месяцами. В которой больше правды, чем в любых словах.

Вернувшись за стол, он сел рядом со мной, не задавая вопросов. Не нависал надо мной. Не давил. Просто держался достаточно близко, чтобы мне не пришлось снова осматривать комнату. Его присутствие позволяло мне провести сканирование.

Есть разница между тем, чтобы кто-то наблюдал за тобой, и тем, чтобы кто-то видел тебя. Он делал и то, и другое.

И когда вечер закончился, и мы пошли обратно на холод, он не предложил мне свою куртку и не взял меня за руку. В этом не было необходимости.

Он просто пошел рядом в ногу. Устойчиво. Твердо.

Как будто сама земля решала не дать нам упасть.

*********

Глава - "Центр тяжести"

(От первого лица: Жюльен)

Тур длился на одном дыхании. Вдох в Монреале. Выдох по всей Канаде. Каждый город плавно переходил в следующий. Торонто. Виннипег. Ванкувер. Затем Париж. Амстердам. Мюнхен. Мы приземлялись, растягивали канат, репетировали, выступали, собирали вещи, повторяли. Провод стал нашей постоянной вещью. Единственное, что не менялось у нас под ногами.

И каждый раз, когда мы ступали на него, мы увлекали за собой зрителей. Не зрелищем, а тишиной. Они затаивали дыхание, когда мы проходили расстояние по канату между нами. Они ахали, когда мы поворачивались. Они перешептывались, когда мы не падали. Люди начинали использовать такие слова, как "гипноз" и "магнетизм". Но никто из них не видел того, что делало это реальным.

Дело было не в действии.

Это была связь.

Я не ставил хореографию. Она тоже. Но со временем наши инстинкты срабатывали. Она предвидела мои действия до того, как я их делал. Я ловил ее за бедро, прежде чем она теряла равновесие. Мы спешивались синхронно, без команды. И на сцене это выглядело легко.

За кулисами все было медленнее. Мягче. Всегда ново. Сначала это были совместные трапезы, потому что у нас больше никого не было. Потом это было совместное молчание, в котором не чувствовалось неловкости. Затем это были изучение фото, которые превратились в истории. Ее детство в Шербруке. Мои родители и актерская игра, которая, как я когда-то думал, навсегда останется моей. Мы разговаривали до тех пор, пока в полночь рабочие сцены не выгнали нас из зала.

Однажды она спросила меня, скучаю ли я по Лас-Вегасу.

Я сказал "нет".

Она не настаивала.

Я поймал себя на том, что стал больше смеяться. Стал лучше спать. Стал есть настоящую еду. Я поймал себя на том, что наблюдаю за ее руками, когда она заплетает волосы перед разминкой. Я поймал себя на том, что не проверяю свой телефон после выступлений. Я поймал себя на том, что хочу того, о чем забыл много лет назад.

Барселона была переполнена. Аншлаг. Финал был напряженным. Ловля в воздухе была чистой. Спешка идеальной. Такое шоу запомнилось не потому, что оно было эффектным, а потому, что никто не пропустил ни единого вздоха.

За кулисами мы сняли разрисованную мелом одежду, сердца все еще бешено колотились. Кто-то подал нам воды. Кто-то еще хлопал меня по спине. Она прислонилась к стене, закрыла глаза и дышала так, словно только что пережила бурю.

Я наблюдал за ней. И я понял.

В этот момент не было никакого притворства.

Только правда.

Она открыла глаза и встретилась со мной взглядом.

Я шагнул вперед. Она не пошевелилась.

Когда я поцеловал ее, это было неосторожно и не было расчетливо. Это было тихо и честно, и в нем было много всего того, о чем мы никогда не говорили вслух.

Она поцеловала меня в ответ.

И впервые с тех пор, как я уехал из Лас-Вегаса, я не почувствовал, что несу тяжесть на проводе в одиночку.

Я нашел свой центр тяжести.

И у него появилось имя.

*********

Глава - "Без страховки"

(От первого лица: Элоди)

В гостиничном номере было тихо. Повисла напряженная тишина после выступления. Адреналин схлынул, но что-то еще осталось. Жюльен закрыл за нами дверь с тем же нарочитым спокойствием, с которым он выходил на сцену.

Мы не разговаривали.

В этом не было необходимости.

Он поцеловал меня прежде, чем я успела подумать. Его руки были твердыми и теплыми. Его губы двигались медленно, но уверенно, как будто он готов к тому, чего ждал достаточно долго. Я ответила всем, что сдерживало меня в течение нескольких месяцев. Мои руки нашли края его рубашки. У него перехватило дыхание, когда я скользнула пальцами под ткань, прослеживая линии его мышц и их остаточное напряжение.

Когда он поцеловал меня в шею, я забыла об аплодисментах и огнях сцены. Я забыла о самоконтроле. Мое тело инстинктивно выгнулось навстречу ему, жаждая контакта, единения. Он скользнул рукой по моему боку, по ребрам и обхватил мою грудь с благоговением, а не как собственник. Звук, сорвавшийся с моих губ, был стоном, который я не пыталась проглотить.

"Ты нужен мне", - прошептала я дрожащим, но уверенным голосом. "Сейчас".

Мы разделись, как люди, которые слишком долго ждали. Никакого шоу. Никакой хореографии. Только кожа, тепло и дыхание. Он переместился между моих ног, ища в моих глазах разрешения, доверия. Он нашел и то, и другое.

Когда он вошел в меня, это не было быстро. Это не было неистово. Это было наполнением. Закреплением. Движения, которые говорили на языке, более древнем, чем страх.

Я двигалась вместе с ним. Подстраивалась под его ритм, как на канате. Каждый толчок глубже, медленнее, целеустремленнее. Каждый поцелуй - обещание. Каждый стон - освобождение.

Не было никакой спешки. Никакой маски. Никакой подстраховки.

Только мы вдвоем, дышим в такт, наконец-то отпуская друг друга.

Мы не останавливались.

Не после того, как схлынула первая волна наслаждения. Не после второй. Мы притянули друг друга к себе, словно гравитация была изменена специально для нас. Простыни спутались. Мои ноги обвились вокруг его талии. Мое имя слетело с его губ, как будто это было что-то священное, заслуженное.

Я никогда так не чувствовала свое тело. Ни с кем другим.

Жюльен двигался не просто так, он словно знал, что делает. Он двигался так, словно знал меня. Каждый мой отклик. Каждый вздох. Каждый изгиб моей спины. Он слушал, не спрашивая, прикасался, не колеблясь, и целовал, не извиняясь. Как будто я всегда принадлежала его рукам.

Когда я вскрикнула, это было не от боли или удивления. Это было облегчение. Как будто мое тело ждало такой откровенности и не знало об этом до сих пор.

Он не спешил. А я и не хотела, чтобы он это делал.

Мы проверяли друг друга, ритм, дыхание, контроль, капитуляцию. Мы почти потеряли сознание. У нас перехватило дыхание. Затем все началось сначала. Его руки скользнули по моим бедрам, животу, плечам. Я проследила каждый шрам, который нашла. Те, что были на его коже. Те, о которых он не говорил. Я поцеловала их все.

В перерывах между занятиями мы разговаривали вполголоса. То, о чем никогда не говорили вслух. То, что до сих пор доверяли только слухам. Он сказал мне, что я сильнее, чем он думал. Я сказала ему, что он мягче, чем хотел бы это признать.

В какой-то момент я заснула у него на груди. Потом проснулась оттого, что его рука убрала волосы с моего лица, а губы коснулись моей ключицы. Он снова поцеловал меня, как будто первого раза было недостаточно. И это было не так.

Этого никогда не будет.

Только не с ним.

**********

Глава - "Утро, невысказанное"

(От первого лица: Жюльен)

Я проснулся еще до восхода солнца.

В комнате царил полумрак, все еще окутанный той ранней серостью, при которой время кажется замедленным. Элоди свернулась калачиком рядом со мной, закинув одну ногу на меня, ее рука покоилась у меня на груди, как будто всегда была там. Ее дыхание было ровным. Свет. Мирный.

Я не шевелился.

Еще нет.

Ее волосы были в беспорядке и падали на плечи мягкими каштановыми волнами. Ее кожа хранила отпечаток нашей ночи. Кончики пальцев. Рот. Память. Я все еще слышал ее, те звуки, которые она издавала, когда я прикасался к ней, как никто другой никогда не слышал. Не только громко. Искренне.

Я не ожидал, что это будет так приятно.

Я думал, что, возможно, я забыл, как это делается. Или, что еще хуже, это часть меня замолчала навсегда. Та часть меня, которая могла общаться не на проводе, не на сцене, а в постели, была уничтожена годами молчания, потерь, предательства.

Но прошлой ночью.

Прошлой ночью я переписал этот сценарий.

Она пошевелилась рядом со мной, все еще не открывая глаз. Ее большой палец неосознанно очертил маленький круг на моих ребрах. Это простое движение почти уничтожило меня.

— Я не хотела засыпать на тебе, - пробормотала она грубым и мягким голосом одновременно.

— Я не возражаю.

Она моргнула, глядя на меня, затем улыбнулась. Это было медленно, осторожно.

"Ты пялишься".

"Ты тоже".

"Почему?”

Я заколебался, просто чтобы перевести дух. Затем: "Потому что я никогда не испытывал ничего подобного. Не только действие. Все остальное. То, что я чувствовал после".

Она посмотрела на меня так, словно уже знала. И, возможно, так оно и было.

"Ты отпустил ее", - сказала она. "Вот что это было".

Я кивнул. "Я не знал, что смогу".

"Ты смог".

И долгое время мы просто были там. Окутанные тишиной. Никаких зрителей. Никакой съемочной группы. Никакой толпы, ожидающей, когда ее впечатлят.

Только мы.

И в этот раз этого было достаточно.

Но у молчания есть период полураспада.

И к тому времени, когда мы вернулись на платформу на следующий день, что-то в воздухе изменилось. Не сломалось. Просто сдвинулось.

Когда я вошел, она уже была на платформе.

Руки у нее были испачканы мелом. Волосы зачесаны назад. Сосредоточенная. Внешне ничего не изменилось. Но все же что-то изменилось. Я почувствовал это между нами, как рябь над полом. Не напряжение от конфликта. Напряжение другого рода. Такое, которое возникает, когда ты знаешь что-то, чего не знал днем ранее.

Мы не говорили об этом. После того, что мы сказали тем утром. Не было времени. Или, может быть, мы просто еще немного придерживали это в памяти, тихо и не высказанно.

Остальные разминались вокруг нас, непринужденно и шумно. Команда настраивалась. Технари проверяли снаряжение. Это была обычная процедура. Буднично. Знакомо. Я должен был чувствовать себя непринужденно.

Но как только я ступил на проволочную платформу, я почувствовал разницу.

Элоди не смотрела на меня. Она просто стояла у противоположного края, опустив руки по швам, и ждала моей команды. Я подал ее. Кивок. Мы вместе вышли на линию.

И все было кончено.

Совсем чуть-чуть. Она сместила вес с опозданием на полсекунды. Я перестарался с настройкой. Центральная линия оказалась слишком узкой. Мы отстали примерно на три шага. Но этого было достаточно, чтобы заметить.

Мы достигли середины и остановились. Я увидел, как напряглась ее челюсть. Она не была расстроена. Она задумалась. Пересчитывая. Я знал такой взгляд. Я носил такой же годами.

"Ты в порядке?", - спросил я, понизив голос.

Она кивнула. "Просто пытаюсь найти ритм".

Я кивнул в ответ. Но мы оба знали, что дело не только в ритме. Дело было в нас.

То, что мы обнаружили прошлой ночью, было настоящим. И теперь это было здесь, над огнями. В промежутке между нашими ступеньками. Больше не пряталось. Не сдерживалось.

Мы больше ничего не говорили. Только что закончили пробежку. Чисто. Профессионально.

Но когда мы спешились, я взглянул на нее. Она не сразу встретилась со мной взглядом. Потом все-таки посмотрела. Всего на мгновение.

И в эту секунду я увидел это. То же самое, что нес и я.

Что-то настоящее. Что-то хрупкое. Что-то, что могло бы все изменить.

Я думал, мы все уладили. Что то, что произошло между нами, будет развиваться вместе с нами, а не против нас.

Но как только мы восстановили равновесие, появилась следующая остановка в туре. Было напечатано черным по белому.

Лас-Вегас.

Я увидел его в расписании за две недели до того, как это произошло.

Лас-Вегас. Четыре ночи. Представления в центре. То же место. Тот же офис съемочной группы. Та самая гавань, которую я когда-то называл родной. Я уставился на название, напечатанное на маршруте, как будто оно могло мигнуть, поблекнуть или измениться. Этого не произошло.

Я ничего не сказал Элоди.

И она не спрашивала.

Но что-то во мне замерло.

Мои шаги стали резче. Мой тон стал холоднее. Я перестал задерживаться после репетиции. Перестал оставаться за кулисами, чтобы посмотреть, как она растягивается. Я собирал вещи пораньше. Я дважды проверял натяжение. Она заметила. Конечно, она заметила. Но она не спрашивала.

Я думаю, она знала, что это не та грань, через которую я могу пройти, держа кого-то за руку.

Когда самолет приземлился, я не смотрел в окно. Я знал горизонт наизусть. Я все еще чувствовал жар, поднимающийся от асфальта. Я все еще слышал эхо своих шагов в коридоре в ту ночь, когда уходил, не сказав ни слова.

Мы приехали поздно. Технический персонал уже проверил оборудование. Костюмы были разложены в раздевалке. Ничего не изменилось. И в этом была проблема.

Я пошел один в дальний коридор за главным такелажным отсеком. Там пахло по-прежнему. Канифолью. Смазкой. Мелом. Историей. Моей историей.

Мой старый шкафчик по-прежнему стоял в конце ряда. Я потянулся к ручке, поколебался, затем открыл его. Внутри на свернутом жгуте и единственном магнитике на задней стенке была пыль. На нем я был изображен в воздухе, с широко раскрытыми руками и устремленным вперед взглядом. Пока на проводе. Не упал.

Ниже, на металле, едва заметно проступали буквы, которые я когда-то нацарапал канцелярским ножом.

А.В.

Анка Василе.

Я стоял там довольно долго.

Никто мне не мешал. Да никого и не было рядом.

Она ушла. Но это было не так. Не совсем так. Она жила в болтах, которые я закручивал. В том весе, который я все еще нес. В том факте, что я не рассказал Элоди мою историю. Не всю.

Прошлое не осталось позади.

Оно собиралось разделить сцену.

*********

Глава - "Под покровом тишины"

(От первого лица: Элоди)

Жюльен не был прежним с тех пор, как маршрут изменился.

Он не дрогнул, когда объявили даты выступления в Вегасе, но я заметила это. По тому, как были напряжены его плечи во время разминки. По тому, как он слишком часто проверял проволоку. По тому, что он больше не ждал, когда я закончу репетицию.

Он не стал холоден.

Просто стал отстраненным.

Не той отстраненностью, что вырастает из гнева. Той, которая возникает из воспоминаний.

Мы приехали поздно. Команда двигалась так, словно это была обычная остановка. Смех. Разгрузка. Обычный ритм. Но Жюльен был немногословен. Он был впереди, когда мы выгружали наше снаряжение. Он проводил больше времени на стропилах, чем рядом со мной.

Я не принимала это близко к сердцу.

Но я это чувствовала.

Этот город что-то значил для него. Что-то незавершенное. Что-то острое. И что бы это ни было, оно скрывалось за его молчанием.

Я думала о том, чтобы спросить. Я почти спросила, трижды. Но каждый раз, когда слова начинали формироваться, он бросал на меня такой взгляд. Не предостерегающий. Не избегающий. Просто... давящий. Как будто у прошлого были руки, и они уже сжали его горло.

Поэтому я ждала.

Я научилась доверять ему на проводе. Я должна была доверять ему и здесь. Даже если бы земля оказалась менее твердой для меня.

Но когда той ночью я вошла в такелажный отсек, увидела выцветшие пятна мела, призрак чьего-то имени, все еще написанного на металле, я почувствовала, как что-то сжалось у меня в груди.

Все, что мы построили вместе, было прочным.

Я просто надеялась, что это выдержит груз того, о чем он мне не сказал.

*********

Глава - "Призрак на крыльях"

(От первого лица: Анка)

Мне объявили перерыв.

Две недели. Может быть, три. Цирк часто менял хедлайнеров в постановках в Вегасе, но на этот раз все было по-другому. Никаких несчастных случаев. Никто не пострадал. Просто тихое мнение продюсеров. Обычный актерский состав делал перерыв, в ожидании чего-то нового в программе.

Что-то новое. От этой фразы у меня всегда сжимались зубы.

Сначала я не волновалась. Эти "антрепризные приглашения" приходили и уходили. Что-то новенькое. Испытания полета. Они никогда не длились долго. Но потом я кое-что услышала. От костюмеров. От монтажников. От танцоров, которым все еще платят за то, что они стоят в сторонке.

Это красиво, говорили они. В хорошем смысле опасно. Действительно.

Один из них даже прошептал: "Это похоже на то, какими они были раньше".

И тогда я начала прислушиваться.

Затем я услышала его имя.

Жюльен.

Я сказала себе, что это, должно быть, совпадение. Какой-то технический ассистент. Монтажник с такой же фамилией. Но когда я увидела список актеров, прикрепленный к доске объявлений, там был он. Жюльен Моро. Исполнитель главной роли. Не супервайзер. Не директор по технике безопасности. Исполнитель.

И под его именем, его дуэт - Элоди Маршан.

У меня внутри словно что-то оборвалось.

Я дождалась полуночи, когда в Цирке стемнело и основная команда ушла. Проскользнула мимо растерянного охранника в позаимствованной куртке и со старым удостоверением личности. Пол все еще помнил мои шаги. Тени изгибались вокруг меня, словно знали, как я двигаюсь.

Я поднялась на боковой подиум над сценой. Тихая. Невидимая.

Они репетировали сцену в воздухе. Никакой музыки. Только напряжение и дыхание. Она стояла напротив него на канате. Босые ноги. Подбородок высоко поднят. Руки наготове.

Он кивнул ей.

Она шагнула вперед.

И я увидел, как они двигались.

Не просто синхронно. В такт. Ее движения предвосхищали его. Его руки подхватывали ее без всякого усилия. Когда она поворачивалась, он был уже рядом. Они не выступали друг для друга. Они были соединены в одно целое. Как будто их связь на линии провода была телефонным разговором, и они давно перестали нуждаться в словах.

Затем, когда они спешились, она рассмеялась.

Смех.

Прямо ему в плечо.

Он даже не вздрогнул. Он улыбнулся.

Я чуть не подавилась этим.

Потому что я знала эту улыбку. У меня был такой смех.

Однажды.

Но это было до того, как он ушел. До того, как он стер меня с лица земли, как меловую пыль с пола.

И все же. Наблюдая за ними. Видя точность, честность, непринужденность. Я поняла, что это такое.

Что-то настоящее.

То, что у меня когда-то было.

И тогда я улыбнулась.

Не потому, что мне не было больно. Это было так. А потому, что я вспомнила кое-что, о чем Жюльен явно забыл.

Я всегда умела переписывать концовки.

И эта история еще не была закончена.

**********

Глава - "Курс на столкновение"

(От первого лица: Жюльен)

Когда я завернул за угол, она ждала у раздевалок для персонала.

Я должен был это предвидеть. Она никогда не хотела быть незаметной. Тень на стене. Неподвижность там, где должно было быть движение. Затем ее голос.

"Ты правда думал, что я тебя не найду?"

Я не остановился, пока не оказался в пяти футах (1.5 м) от нее. Достаточно близко, чтобы заметить, что она все еще пользуется тональным кремом того же оттенка, который не совсем соответствовал оттенку ее кожи. Достаточно близко, чтобы увидеть, что ее взгляд не изменился. Все такой же проницательный. Все еще ищущий рычаги воздействия.

Я скрестил руки на груди. - Ты не должна была быть здесь.

Она улыбнулась. - Как и ты. И все же, ты здесь. Снова в центре внимания.

"Я здесь не для того, чтобы драться", - сказал я.

"Но ты будешь драться". Ее улыбка исчезла. "Потому что ты ушел, не сказав ни слова. Не дав мне шанса".

Я почувствовал, как во мне поднимается жар. Этот жар в горле. Этот гул под кожей, который я прятал долгие годы.

"Ты никогда не боролся за нас", - отрезала она.

Я рассмеялся. Без тепла. "Ты убедила меня, что бороться больше не за что".

"Я совершила ошибку".

"Нет. Ты была ошибкой".

Это подействовало. Ее челюсть напряглась. "Ты думаешь, я не любила тебя? Что я не пыталась?"

"Тебе нравилось быть в центре внимания. Тебе нравилось, как люди смотрели на тебя, когда ты парила в воздухе, словно ты была с короной на голове. Ты не любила нас. Недостаточно, чтобы удержаться на земле рядом даже пять минут. Недостаточно, чтобы оставить место для чего-то, что касается другого".

"Это нечестно".

"Так ли?" Я подошел ближе. "Ты получала все, что хотела. Каждую роль. Каждое решение. Ты подталкивала. Я отдавал. Ты карабкалась. Я следовал за тобой. Пока во мне не осталось ничего, что я мог бы отдать. Так что нет, я не стал сопротивляться. Потому что для этого не было причин.

"Ты отпустил меня".

— Я так и сделал. Я старался, чтобы мой голос звучал ровно. "Потому что я наконец-то увидел, что происходит на самом деле. Тебе не нужен был партнер. Тебе нужно было зеркало".

У нее был такой вид, будто она вот-вот даст мне пощечину или, может быть, заплачет. Но она не сделала ни того, ни другого. Просто стояла и смотрела так, словно пыталась найти во мне ту старую версию меня, которую она привыкла контролировать.

Ее там не было.

Я повернулся, чтобы уйти.

"Я все еще могу быть частью нас", - крикнула она мне вслед.

Я не остановился. "Не в этот раз".

И впервые с тех пор, как я уехал из Вегаса, я не чувствовал, что я ей что-то должен.

Ни взгляда.

Ни извинений.

И не прощания.

**********

Глава - "План замены"

(От первого лица: Анка)

Я сказала себе, что не пойду.

Что мне не нужно это видеть. Что бы они ни делали на сцене, это не повлияет на то, какой я была раньше. Но когда свет погас и зал заполнился людьми, я обнаружила, что стою за занавесом, вне поля зрения, и смотрю сквозь щель в кулисах.

Толпа молчала. Скучно не было. Ожидание. Как будто они все разом наклонились вперед и забыли выдохнуть.

Затем они вышли.

Жюльен и она.

Он двигался с той же спокойной точностью, что и всегда. Но на этот раз все было по-другому. Не скованно. Не настороженно. Он был подвижен. Уверен. Подарок партнеру. И она, Элоди, двигалась так, словно была создана под стать ему. Они не просто выступали. Они общались. Каждый поворот, каждый наклон, каждая поддержка были интимной. Честной.

И когда она улыбнулась ему во время финального трюка, он улыбнулся в ответ.

Я никогда не видела таких улыбок у зрителей.

А затем раздались аплодисменты.

Не вежливые аплодисменты. Не те, которые говорят "молодец". Это был гром. От него дрожали стены. Он прокатился по сцене, как волна, и не прекращался. И это было не для зрелища. Это было для связи. Это было для них.

Это было громче всего, что я когда-либо слышала.

Я почувствовала, как во мне что-то сломалось. Не только внутри. Рядом. Как связующая нить, которая в конце концов оборвалась и лишила меня равновесия.

Это должна была быть я.

Это было моим еще до того, как она появилась. До того, как он ушел. До наступления тишины.

Я не хотела снова оказаться в центре внимания только ради славы. Я хотела, чтобы он снова так смотрел на меня. Чтобы я снова почувствовала себя значимой. Чтобы я чувствовала себя нужной. Избранной. Незаменимой.

Но меня можно было заменить.

Если только я не изменю это.

И если только я не освобожу это место.

План возникал у меня медленно, но четко. Ничего жестокого. Просто... изощренно. Одна линия крепления. Один переходный анкер. Небольшая ошибка в калибровке натяжения. Достаточно, чтобы выйти из строя под нагрузкой, но не настолько, чтобы сработали флажки во время настройки.

Проволока могла оборваться. Она могла упасть.

Не смертельно. Нет, если сетка была близко. Но достаточно, чтобы исключить ее из списка. Достаточно, чтобы освободить место. Достаточно, чтобы вернуть меня на сцену. Обратно в его объятия. Туда, где мое место.

Я не чувствовала вины. Совсем.

Только голод.

Потому что я всегда знала, как переписывать концовки.

И вот-вот должна была начаться эта.

**********

Глава - "Линия разлома"

(От первого лица: Элоди)

Постановка была идеальной.

Напряжение было неподдельным. Аншлаг на трибунах держался всю неделю. Толпа гомонила, но их голоса стихли, как только я спустилась с платформы. Жюльен уже стоял внизу и ждал. Я встретилась с ним взглядом через проход. Он едва заметно кивнул мне.

Мы начали.

Каждое движение было делом мускулов и дыхания. Мое тело знало последовательность движений, как будто чувствовало силу тяжести, как будто знало его. Мы двигались в идеальном темпе, балансируя в центре, поворачиваясь в нашем дуэте.

Свет поймал нас в воздухе. Толпа ахнула, как по команде.

Затем последовал рывок.

Я достигла цели. Руки вперед. Колени расслаблены. Одна нога на точке опоры сзади.

И когда я оттолкнулась...

Провод оборвался.

Не натянулся. Не сопротивлялся. Его просто не стало.

Я почувствовала, что падаю. Не споткнулась. Не оступилась. Это было свободное падение. У меня перехватило дыхание. В животе все перевернулось. Я увидела, как позади меня оборвалась проволока, и, прежде чем я достигла дна, я поняла, что что-то пошло не так. Действительно не так.

Затем появился Жюльен.

Я не видела, как он спускался, но внезапно его руки обхватили меня. Одна под спину, другая схватила за запястье. Весь мир сузился до его лица, застывшего в напряжении, со сжатыми челюстями. Его хватка усилилась. Зрители взревели, думая, что это часть представления.

Мы ударились о сетку вместе, сильно. Боль пронзила мою руку. Я не могла поднять ее. Едва могла дышать. Но я была жива. И я все еще была в его объятиях.

Свет в зале погас. Аплодисменты гремели, как гром.

Мне хотелось кричать.

За кулисами толпились медики. Боль обострилась, затем притупилась, когда адреналин схлынул. Кто-то сказал, что у меня перелом руки. Сложный. Я выбываю на шесть-восемь недель.

Жюльен не отходил от меня ни на шаг.

До тех пор, пока они не увезли меня на рентген. Даже тогда он слишком долго держал меня за руку, прежде чем отпустить.

И в этот момент, сквозь туман боли, я увидела что-то в его глазах.

Не чувство вины.

Подозрение.

Что-то не просто не сработало.

Что-то было изменено.

Тогда у меня не было слов для этого. Попытка поймать мысль. Почему.

Но позже, в белой тишине больничной палаты, тяжесть вернулась, оседая у него на глазах.

Больничный свет был тускл и приглушен. Тишина, которая обычно заставляла меня нервничать. Но сегодня это было облегчением. После падения, после шока, после радостных возгласов, которые не имели отношения к тому, что произошло на самом деле, мне просто нужно было где-то передохнуть.

Жюльен не уходил.

Он сидел в углу, зажав руки между коленями, как будто не шевелился с тех пор, как меня привезли сюда. Его рубашка все еще была в пыли от сетки. Волосы слиплись от пота. Он так и не разжал челюсти.

Они уже сказали мне об этом. Перелом. Закрытый. Простой. Восемь недель, плюс-минус. С такими травмами артисты живут, учатся справляться, восстанавливаются после них. Но это было не то, о чем он думал. Я видела это по тому, как он смотрел на меня.

Он не беспокоился о шоу.

Он беспокоился обо мне.

"Я в порядке", - сказала я мягким голосом.

Он медленно поднял глаза. "Ты упала".

"Ты поймал меня".

Он не улыбался. Просто наклонился вперед, упершись локтями в колени, как будто хотел закрепиться там. "Установка не должна была отказать. Только не так. Не в середине сцены. Это не... нормально."

"Я знаю."

Мы сидели в тишине. Какое-то время было слышно только жужжание оборудования и тихий ритм моего дыхания.

Затем он сказал: "Я не думал, что почувствую это снова".

«Что?»

Он посмотрел на меня с такой болью в глазах, какой я не видела с нашей первой ночи, проведенной вместе. "Каково это - бояться потерять кого-то. Не притворяться. Не представление. Тебя. Я думал, что похоронил эту часть себя много лет назад. Но сегодня вечером... когда провод оборвался...

Он замолчал. Затем встал. Медленно пересек комнату.

Когда он взял меня за руку, его пожатие было теплым. Земным.

— Я люблю тебя, - сказал он.

Это был не широкий жест. Никакой музыки на заднем плане. Только правда.

Я ответила не сразу. Я нежно притянула его к себе и поцеловала. Не от облегчения. От уверенности.

"Я знаю", - прошептала я. "Я тоже тебя люблю".

Он оставался рядом со мной, пока не приехала бригада медиков. Задавал вопросы. Поправлял мою повязку. Делал заметки. Он не двигался. Просто держал меня за другую руку и наблюдал за всем, что они делали, как будто запоминал.

Он всегда был из тех, кто ловит людей.

Сегодня вечером, я думаю, он понял, что он тот, кого тоже можно поймать.

**********

Глава - "Предложение"

(От первого лица: Aнка)

Они уже искали решение этой проблемы.

Это было видно по глазам продюсеров. Стресс, замаскированный под любезности. Беспокойство, замаскированное под стратегию. Они не знали, как рекламировать "Сломанную звезду". Только не тогда, когда шоу собрало аншлаги в пяти городах и готовилось к показу в Лос-Анджелесе.

Поэтому я предложила им решение.

Всего пять показов. Временное совмещение. Плавная замена. Я преподнесла это так, как будто это ничего не значило. Как будто я не вызывалась добровольно ступать на ту же проволоку, которая чуть не погубила другую девушку. Я изображала это как щедрость. Ответственность. Даже немного ностальгии.

Я же знаю, как это делается. Я знаю, как Жюльен двигается. Я работала с этой публикой. Я могу влиться в номер без долгих недель репетиций.

Они слушали. Конечно, они выслушали. Я по-прежнему была известна публике по Вегасу. Мое лицо все еще красовалось на плакатах в коридоре для персонала. Они просто ждали, когда кто-нибудь сделает первое смелое предложение.

Я его сделала.

Позже в тот же день нас позвали. Жюльен. Элоди. Я.

В конференц-зале было тихо. Напряженно.

Жюльен вошел с прямой спиной. Он посмотрел на меня, затем на продюсеров. Затем на Элоди, которая сидела рядом с ним, аккуратно положив гипс на колени. Она выглядела меньше обычного, но не слабее.

Марк, один из продюсеров, откашлялся. "Мы рассматриваем вариант краткосрочной замены. Кандидатура на пять показов, чтобы поддержать динамику и интерес прессы. Анка предложила заменить Элоди на период выздоровления".

Жюльен сжал челюсти. "Нет".

— Это только временно, - быстро сказал Марк. - Хореография уже разработана. Сюжет не изменен. И Анка...

— Нет, - повторил Жюльен. На этот раз громче.

Все взгляды обратились к Элоди.

Она посмотрела на него. Только на него. И самым спокойным голосом, который я когда-либо слышала, она сказала: "Ты учил меня, что шоу должно продолжаться. Пусть оно продолжается вместе с ней. Просто будь осторожен".

Он повернулся к ней, как будто она сказала что-то непростительное. Но потом он понял это.

Она не сдавалась. Она доверяла.

Он кивнул один раз. Едва заметный жест. Но этого было достаточно.

Вот так просто сцена снова стала моей.

Жюльен не смотрел на меня, пока стоял. Он просто вышел, расправив плечи.

Элоди встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

Не мило. Не нежно.

Ровно настолько, чтобы сказать: "Я тебя вижу". Я знаю.

Но это было сказано отчетливее, чем было бы сказано в телеграмме.

Скоро.

**********

Глава - "Тренировка создает трение"

(От первого лица: Жюльен)

Она снова промахнулась.

Совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы сорваться. Я слишком поздно скорректировал положение, угол был смещен, и мы оба ударились о мат сильнее, чем нужно. Она приземлилась первой. Я откатился в сторону и сел, дыша сквозь зубы.

Анка резко выдохнула и приподнялась. "Ты сбился с ритма".

"Нет", - сказал я, вставая. "Твоя ошибка".

Мы больше не спорили. В этом не было никакого смысла.

Это был третий день репетиций. Каждая сцена казалась вымученной. Каждый проход был на грани срыва. Она была резкой, физически способной, но не было плавности. Не поддавалась. Не переводила дыхание между движениями. Мы двигались не слитно. Мы сталкивались в определенной последовательности.

Так же, как распался наш брак.

Два артиста, слишком гордые, чтобы признать, что они нужны друг другу, и слишком разные, чтобы работать в одном ритме. Тогда я думал, что время все исправит. Что любовь перерастет все границы. Но здесь, на проводе, время только усилило контраст.

Она всегда отставала на пол-оборота или была на шаг впереди. А я всегда выжидал или приходил в себя.

Мы снова прогоняли последовательность. Снова промахивались. Я объявил перерыв.

Анка осталась на месте, сидела на платформе, устремив взгляд вдаль. Затем, наконец, заговорила.

"Я не хочу потерять тебя снова".

Слова прозвучали негромко. В них не было драматизма. Они просто повисли в воздухе.

Я не ответил.

Она встала и повернулась ко мне лицом, крепко скрестив руки на груди, ее голос звучал тверже, чем я ожидал. "Я совершила ошибку. Я знаю это. Этот роман. То, как я к тебе относилась. Я оттолкнула тебя, а потом сделала вид, что удивлена, когда ты ушел. Я была эгоисткой. Я видела свет прожекторов, а не то, что было прямо передо мной".

И все же я ничего не сказал.

"Я должна была дать тебе больше. Дом. Детей. Ты просил так мало, а я давала еще меньше. Мне жаль.

Она говорила искренне. По крайней мере, часть ее говорила искренне.

Но то, что я услышал, не изменяло ее или меня.

Это было сожаление. А это не одно и то же.

Я долго смотрел на нее. "Спасибо", - сказал я, потому что не знал, что еще сказать. "Но мы уже не те люди".

Она отвела взгляд. Посмотрела на остатки мела на своих руках. "Может, и нет. Но мы по-прежнему двигаемся, как раньше. Это должно что-то значить.

Я покачал головой. "Это значит, что мы помним шаги. Вот и все".

Затем я вернулся к тренажеру.

Нам нужно было закончить упражнение. И еще пять концертов, которые нужно пережить.

**********

Глава - "Записки призрака"

(От первого лица: Элоди)

Меня там не должно было быть.

Продюсеры попросили меня отдохнуть. Врачи настаивали на физиотерапии и терпении. Но я не могла остаться в стороне. Я сказала им, что просто хочу проведать съемочную группу. По правде говоря, я приурочила свой визит к их первой полноценной репетиции.

Жюльен и Анка.

Снова на проводе.

Я оставалась за занавесом, спрятавшись в тени возле второй осветительной вышки. Оттуда я могла видеть всю установку, обе платформы. Между ними был натянут провод, ровный и ясный. Все остальное было неясно.

Они начали представление.

Поначалу все было нормально. Технически правильно. Чистая работа ног. Уверенные пасы. Но после первого разворота я заметила это. Пауза. Нерешительность в пол-оборота, которая вывела их из равновесия. Жюльен быстро пришел в себя, но Анка уже начала компенсировать это в неправильном направлении.

Они не упали. Но и не соединились.

Это было похоже на прослушивание дуэта, где оба музыканта слегка фальшивят. Достаточно близко, чтобы обмануть случайного слушателя, но если более внимательно посмотреть, почувствуешь диссонанс.

Лицо Жюльена почти ничего не выражало. Сосредоточенность. Тщательность. Но я видела по его плечам. По тому, как его руки зависали на долю секунды дольше после каждого паса, как будто он не был уверен, что она окажется там, где должна быть.

С каждым броском Анка давила все сильнее. Слишком усиливая взаимные действия, когда больше не единства. Не было злости. Было отчаяние. А отчаяние на проводе всегда выглядит как гордость.

Я не осталась до конца.

Я ускользнула до того, как они спешились, унесла свой тяжелый гипс сбоку.

Во мне не было ревности. Не совсем. Просто тихая боль. Как будто смотришь, как кто-то пытается переписать песню, которую ты уже закончил.

Они помнили хореографию.

Но забыли музыку.

Я сказала себе, что этого достаточно. То, что я увидела один раз, было всем, что мне нужно было понять.

Но на следующий день я снова оказалась за кулисами. На новом показе. Та же боль.

Мне просто нужно было убедиться.

Я не должна была быть там.

Технически, я договорилась о часе с физиотерапевтом. Ходить было можно. Сидеть тоже. Мне просто нужно было держаться подальше от проволоки. Итак, я сидела в задней части сцены, вне поля зрения, с повязкой на коленях, наблюдая сквозь тени, как Жюльен и Анка репетировали.

Они были хороши.

Не безупречны. Не такие, как мы. Но опытные. Точные. Холодные.

Между ними не было музыки. Только мышечная память. Это было похоже на беседу, в которой никто по-настоящему не слушал, а только ждал, когда заговорит другой.

Затем наступила пауза. Еще один промах. Еще одно падение на маты. Жюльен встал первым и объявил перерыв.

Я думала, что они восстановят отношения и продолжат жить дальше. Но Анка не сразу встала. Я наклонилась вперед, ровно настолько, чтобы услышать.

"Я не хочу потерять тебя снова", - сказала она.

Воздух между ними замер. Она встала, и теперь ее голос звучал яснее, более заученно, словно она отрепетировала фразу.

"Я совершила ошибку. Этот роман. То, как я с тобой обошлась. Я оттолкнула тебя, а потом, когда ты ушел, изобразила удивление. Я была эгоисткой".

Я замерла.

Это было не для съемочной группы. Это было не для продюсеров. Это было для него.

"Я должна была дать тебе больше. Дом. Семью. Ты просил мало, а я дала еще меньше.

И в этот момент все обрело смысл.

Не шоу. Не сцена. Не просмотр.

Жюльен.

Почему он никогда не оглядывался назад. Почему он оставался таким тихим, когда я спрашивала о Вегасе. Почему его глаза иногда темнели, когда никто не говорил.

Он уже отдавал все той женщине, кто не смогла удержать его.

Теперь я поняла, от чего он отказался. И что он восстановился с тех пор.

Ему не нужна была причина, чтобы вернуться к работе. Ему нужна была причина, чтобы снова поверить в это.

И, возможно, незаметно для себя я стала этой причиной.

**********

Глава - "Дым и зеркала"

(От первого лица: Aнка)

Провод помнил нас.

В ту секунду, когда зажегся свет и Жюльен ступил на платформу напротив меня, мне показалось, что наше время не прошло. Мы не пропустили ни одного движения. Толпа подалась вперед, а затем взорвалась, когда мы эффектно приземлились в финале. Их аплодисменты были оглушительны. Это было знакомо. К этому легко было привыкнуть.

Я улыбалась, покидая сцену.

Жюльен не смотрел на меня. Вообще. Он кивнул. Профессионально. Отстраненно.

Но продюсеры заметили. Пресса обратила внимание. Впервые за многие годы наши имена стали звучать вместе. Газеты назвали это возвращением к прежней форме. Иконы Цирка воссоединились. Искра зажглась вновь. История, которая продается.

Это было приятно.

Я чувствовала, что ритм жизни возвращается ко мне.

После третьего представления я перестала изображать скромность. Я начала вносить предложения. Не сразу. Я сказала Марку, что зрители хорошо откликаются. Что атмосфера действительно неподдельная. Что может быть, имеет смысл продолжить выступление на следующем этапе тура. По крайней мере, до тех пор, пока Элоди полностью не поправится.

Я сформулировала это как профессиональную необходимость. Я улыбалась, когда говорила это.

За кулисами я задавала нужные вопросы в присутствии нужных людей. Я упомянула о возможном перенапряжении Элоди. Возможно, для ее возвращения еще рано. Я спросила, одобряет ли физиотерапевт поэтапную работу или просто реабилитацию.

Я не говорила, что она не была готова.

Я просто позволяла другим задуматься, что может, и нет.

К концу недели была подготовлена афиша. Меня не исключили из актерского состава после пятого шоу. Меня продлили еще на пять.

Жюльен узнал об этом только накануне вечером.

Он ничего не сказал, когда узнал. Просто кивнул, сжав губы, по глазам ничего нельзя было прочесть.

Я почувствовала, как между нами снова натянулась нить. На этот раз не из-за упущенного времени, а из-за чего-то более глубокого.

И все же публике это понравилось.

Вот что имело значение.

Потому что шоу было не просто возвращение.

Это было восстановление.

Я не просто выступала.

Я возвращала все.

Даже его.

**********

Глава - "Эхо в проводах"

(От первого лица: Жюльен)

Провод должен был выдержать.

Эта мысль не покидала меня даже спустя несколько дней после происшествия. Я лично осмотрел ту установку. Перепроверил каждый анкер, каждый зажим, каждый натяжной трос. Если бы был хоть намек на недостаток, я бы это увидел. Почувствовал.

Но я этого не почувствовал. Пока не стало слишком поздно.

После четвертого представления с Aнкой я задержался допоздна. Сказал съемочной группе, что мне нужно скорректировать распределение нагрузки для новой последовательности сброса. Это было наполовину правдой. Другая половина была секретнее и мрачнее.

Я направился прямиком к установке, с которой упала Элоди.

На первый взгляд, все выглядело чисто. Сварные швы были целы. Оболочка кабеля гладкая. Но я больше не доверял первому взгляду. Я поднимался по конструкции медленно, методично, прислушиваясь к каждому скрипу и сдвигу.

И тут я увидел это.

Несущий зажим, страхующий анкер, выглядел как надо. На самом деле, идеально. Но когда я надавил на соединение, оно прогнулось. Слишком. Я снял корпус болта и обнаружил, что резьба была подпилена. Не оборвана. Не содрана. Подпилена. При достаточной нагрузке это вызывало разрыв при динамическом колебании.

При проверке безопасности это невозможно обнаружить.

Такое не могло случиться случайно даже при неудачной установке.

Намеренно.

Я замер.

Моей первой мыслью был не гнев. Пробрал озноб. Клинический. Кто мог знать, как это сделать? Кто мог знать, как запилить болт так точно, чтобы этого не было видно, но чтобы он ломался под воздействием силы тяжести?

И тут меня осенило.

Анка.

Она часами сидела со мной на стропилах. Наблюдала, как я работаю. Она выучила мои приемы. Мои предпочтения. Мои привычки. Она знала, как я обеспечиваю безопасность в номере. Поэтому она знала, как избавиться от конкурента, не оставив и следа.

Я откинулся на спинку сиденья и уставился в темноту внизу. Тишина окутала меня, густая и окончательная.

Это не было несчастным случаем.

Элоди не падала.

Ее уронили.

Анка точно знала, как это сделать.

У меня перехватило дыхание. Не от страха. От осознания.

От ярости.

Она быстро росла - тяжелая и ослепляющая. Я схватился за ближайшую балку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Я сжал челюсти. Каждый мускул напрягся, как будто я собирался выпрыгнуть на открытый воздух, просто чтобы прокричать ее имя в пустоту.

Она смотрела, как Элоди карабкается вверх. Улыбалась, стоя на канате. Улыбалась, зная, что он не должен выдержать.

Она не просто испортила установку. Она направила это на единственного человека, который никогда не пытался изменить меня. Который ни разу не заставил меня почувствовать себя ничтожеством.

И я позволил ей вернуться. Я кивнул. И я согласился разделить с ней сцену.

Мне хотелось ударить кого-то. Разбить что-нибудь. Разбить ее.

Но вместо этого я остался неподвижен. Сидел в темноте. Позволил гневу перерасти во что-то более холодное.

Я знал, что она сделала. Я знал, что это значило.

И теперь я знал, что должно было произойти дальше.

**********

Глава "Возвращение в форму"

(От первого лица: Анка)

Шум был повсюду.

Статьи. Фото. В ход снова пошли старые интервью. Кто-то опубликовал зернистое видео, на котором мы с Жюльеном запечатлены в первый год нашего тура, когда мы в идеальном тандеме парим над освещенной закатом вышкой. Подпись к видео гласила: "Легенды никогда не рушатся".

Мне это понравилось.

Продюсеры перестали ограничивать меня по времени. Пиарщики распространили информацию о "воссоединении", назвав это "возрождением пары с наследием". Несколько человек за кулисами снова начали перешептываться, когда я проходила мимо, но на этот раз это было вызвано любопытством. Не осуждением.

Я уже много лет не чувствовала себя такой значимой.

Я давала интервью. Позировала с фанатами у выхода на сцену. Я позволяла таблоидам строить догадки. Улыбалась не по тем причинам. Я даже слышала, как кто-то сказал, что мы - влиятельная пара Цирка, в прошлом и настоящем, и мы снова вместе. Я не стала их поправлять.

Потому что, на мой взгляд, мы почти вернулись к тому, что было.

Аплодисменты. Пресса. Провод.

И Жюльен.

Он был последним, кто встал на свое место.

Поэтому я принесла вино в его гримерку после репетиции. То же самое вино, которое мы обычно пили после концертов. Я надушилась духами, которые, как я знала, ему нравились. Я легонько постучала в дверь и вошла, не дожидаясь разрешения, как и раньше.

Он стоял у стойки, вытирая мел с рук медленными, отработанными движениями. Он стоял спиной ко мне.

— Я подумал, что мы могли бы выпить, - сказала я, поднимая бутылку. - Как в старые добрые времена.

Он не ответил.

Я поставила вино на маленький столик у окна, отвинтила пробку и наполнила два бокала. Он все еще не оборачивался.

— Ты слышал, как они нас называют? Я улыбнулась. "Легенды". Снова вместе. Это здорово, правда? Приятное чувство.

Он наконец повернулся, но не ко мне. Просто отошел от прилавка к двери. "Тебе лучше уйти".

"Жюльен".

"Мне нечего тебе сказать".

Я тихо рассмеялась. "Ты действительно собираешься притвориться, что между нами ничего не осталось?"

Он посмотрел на меня. Не как мужчина. Не как партнер. Даже не как незнакомец.

Как будто я была чем-то, что он, наконец, перестал пытаться исправить.

"Ты права", - сказал он. "У нас все еще что-то есть. Но это не то, что ты думаешь".

Он прошел мимо меня и открыл дверь.

Я постояла там секунду в замешательстве. Рассердилась.

Затем я оставила бокалы на столе и вышла, высоко подняв подбородок.

Потому что я все еще знала, как это работает.

Это был не конец. Просто еще одна сцена.

И я всегда выигрываю.

В конце концов.

**********

Глава - "Ловить больше нечего"

(От первого лица: Жюльен)

Обычно, уходя, она оставляла после себя аромат. Дорогие духи. Жасмин с чем-то более резким в послевкусии. Когда-то он сохранялся.

Теперь он меня просто раздражал.

Нетронутые бокалы с вином стояли на столе, все еще отражая слабый свет из окна трейлера. То же вино, что мы пили раньше. Та же марка. Та же история. Только меня в этой больше не было.

Совсем не так, как она помнила.

Я долго стоял там после того, как она ушла. Не думая. Не расхаживая взад-вперед. Просто не двигаясь.

Было время, когда я бы последовал за ней. Сказал бы слишком много. Попытался бы переписать то, что было разрушено задолго до того, как все закончилось. Я годами гнался за тишиной между нами, пытаясь заполнить тишину движением, действиями, привычкой. Но этого так и не произошло.

И сегодня вечером, впервые, я не почувствовал этого притяжения.

Больше нечего было исправлять.

Нет ни гнева. Ни тоски. Ни искры.

Только тяжесть пустоты. И, как ни странно, это было похоже на умиротворение.

Она верила, что это был второй шанс. Но я больше не был влюблен в нее.

И я не собирался ее ловить.

Мне больше нечего было отдавать прошлому.

Но все же был кое-кто, от кого я не уходил.

Ни разу.

Она была в кабинете физиотерапии, одна.

Никаких техников. Никакого планшета. Только она, медленно и осторожно разминающая здоровую руку, в гипсе, лежащем у нее на коленях. Ее волосы были уложены, несколько выбившихся прядей падали на шею, и она не слышала, как я вошел. Я на мгновение задержался в дверном проеме, наблюдая за тем, как она двигалась.

Даже за кулисами она продолжала выступать. Не для кого-то другого. Для себя. Как будто ее тело напоминало ей, что оно все еще умеет бороться.

"Ты должна отдыхать", - мягко сказал я.

Она не вздрогнула. Просто повернулась ко мне с легкой улыбкой. "Да, я отдыхаю. Это та часть, где я убеждаю свои мышцы, что я еще не закончила".

Я вошел внутрь и сел на скамейку рядом с ней. Между нами повисла тишина и непринужденность.

— Я видел, как Анка выходила из твоего трейлера, - сказала она через мгновение. Не обвиняя. Просто произнося, как факт.

Я кивнул. - Она принесла вино. И хотела переписать всю нашу историю".

Элоди склонила голову набок, наблюдая за мной. "Она дошла до той части, где ты снова в нее влюбляешься?"

"Нет", - ответил я. "Потому что эта глава закрыта".

Она изучала меня еще секунду. Затем отвела взгляд, снова сосредоточившись на своем упражнении.

"Мне просто нужно, чтобы ты знала", - сказал я. "Что бы ни случилось в ближайшие несколько концертов... она больше не является частью моей истории. Совсем нет".

"Ты не должен этого мне говорить", - сказала она.

"Я знаю", - ответил я. "Но я все равно хочу ".

Она ответила не сразу. Затем ее голос смягчился. "Ты не пытался ее поймать, когда она исчезла из твоей жизни".

Я встретился с ней взглядом. "Я ловлю только то, что стоит сохранять".

Тогда она прижалась к моему плечу. Тихо. Как будто гравитация решила, что это то место, где она и должна быть.

И впервые за всю неделю я вздохнул с облегчением.

Но покой на проволоке недолговечен.

Особенно, когда следующим шагом приходится делиться с кем-то, кому ты больше не доверяешь.

Публика хотела красоты. Продюсеры хотели контроля. Анка хотела и того, и другого.

А все, чего я хотел, - это пережить следующие пять концертов так, чтобы никто больше не пострадал.

Зал был переполнен.

Третья ночь продолжительной гонки. Пресса в первых рядах. Освещение ярче. Ожидания выше. Я чувствовал это по тому, как двигалась команда - эффективно, четко. Никто не задерживался. Никто не говорил больше необходимого.

И все же, что-то звучало в глубине души. Не волнение. Не нервы. Напряжение. Из тех, что сводит челюсти и не отпускает.

Я стоял за кулисами, наблюдая, как проволока слегка дрожит на сквозняке от вентиляторов над головой. Установка прошла проверку. Дважды. Я проверил это сам. А потом проверил еще раз. И все же я не доверял установке.

Больше нет.

Анка приехала поздно. Конечно, она приехала. Полный макияж, безупречный костюм, улыбка, отточенная до блеска. Она помахала рукой технику и поцеловала начальника бригады в щеку. Все это видели. В этом и был смысл.

Она подошла ко мне. Но не близко. Ровно настолько, чтобы я мог ее слышать.

"Ты готов дать им то, что они никогда не забудут?"

"Я здесь для того, чтобы делать свою работу".

Ей не понравился этот ответ. Ухмылка исчезла, совсем чуть-чуть. - Раньше мы называли это магией.

"Нет. Ты так говорила".

Она не давила. Теперь она знала, что ей делать лучше.

Я наблюдал, как она вытягивает руки, проверяя амплитуду движений, словно это был ритуал. Она расслаблялась. Уверенная. Даже самоуверенная.

Тихий голосок в глубине моего сознания снова прошептал:

Проверь снаряжение.

Но я так и делал это уже. Три раза. Все было прекрасно.

И все же, что-то в сегодняшнем вечере казалось неправильным.

Когда по связи раздался звонок - оставалось пять минут до занавеса, - она выпрямилась и одарила меня своей прежней сценической улыбкой. Той, которая не означала ничего и в то же время была всем.

"Давай сделаем все идеально", - сказала она.

Я не ответил.

Потому что не доверял такелажу и проводу.

И я ей не доверял.

Больше нет.

**********

Глава - "Прощание с Элоди"

(От первого лица: "Элоди")

Я никому не сказала, что ухожу.

Никому. Ни актерам. Ни съемочной группе. Рано утром я собрала свою сумку, больничные документы были аккуратно сложены рядом с перевязью. Мой обратный поезд в Квебек был заказан на вторую половину дня.

Во мне не было злости Или огорчения. Просто усталость.

Жюльену еще предстояло отыграть с ней пять представлений. И я не собиралась сидеть пять вечеров и смотреть, как Анка болтается на проволоке, как будто ей там самое место. Как будто она не нарушила что-то святое и не назвала это погоней за славой и успехом.

Я наблюдала за ним из дверного проема такелажного отсека. Он выполнял очередную самостоятельную проверку, его руки двигались с той же жестокой эффективностью, в которую я влюбилась. Никаких лишних движений. Никакой суеты. Только контроль.

Часть меня хотела уйти, не сказав ни слова.

Но это было бы неправильно.

Я вошла в комнату. Сначала он не поднял головы. Потом увидел меня.

"Тебя не должно быть здесь", - сказал он.

"Я знаю." Я слегка приподняла гипс. "Не собираюсь ни на что карабкаться".

Его взгляд метнулся к сумке на моем плече. Он ничего не сказал, но вопрос был задан сам собой.

"Я ненадолго уезжаю домой", - сказала я. "Пусть все заживет". Даю тебе время закончить то, что ты начал".

Он подошел, медленно и тихо. "Это не то, что я начал".

Я подождала.

Он выглядел уставшим. Не от репетиции. От того, что слишком сильно прижимал ее к себе.

"Я не люблю ее", - сказал он. "Ни капельки. Я остаюсь не ради нее. Я остаюсь, потому что шоу еще не закончилось.

"Я знаю", - сказала я. "Но шоу заканчиваются. И когда закончится это..."

Я потянулась к его руке.

"...переживи это. И возвращайся домой, ко мне".

Он ничего не сказал.

Он просто не отпускал меня.

И в этой тишине я почувствовала, как что-то встает между нами. Обещание. Тяжесть. Клятва.

Он закончит с этим.

Потом он вернется.

И мы бы начнем все сначала.

**********

Глава - "Последние изменения"

(От первого лица: Жюльен)

Незадолго до полудня позвонил Марк.

Цирк был полон поздравлений. Аплодисментов. Аншлаги на трех последних представлениях. Благодарность руководства. Они были в восторге от воссоединения. Ностальгия. "Как естественно, что Анка и Жюльен снова вместе".

Они хотели продлить тур.

Еще шесть городов.

Я дал ему закончить. Я сказал правильные вещи. Я сказал ему, что подумаю об этом. Он повесил трубку довольный.

После этого я долго смотрел на свой телефон.

Затем я взял свою сумку и направился прямиком в такелажный отсек.

Проволока была натянута. На платформах было тихо. Подиумы наверху отбрасывали длинные тени в дневном свете. Я поднимался без перчаток. Без музыки. Только я и металл.

Я двигался осторожно. Снова проверил крепления, но на этот раз не у Элоди.

У Анки.

Там, в верхней точке качания, где она любила красоваться. Где она позволяла себе повисеть ровно столько, чтобы у толпы перехватило дыхание. Я провел пальцами по точке натяжения.

Она точно знала, как все испортить. Не небрежно. Не очевидно.

Это должно было быть убедительно.

Я ослабил зажим. Немного подправил резьбу. Слишком тонкую для стандартных проверок. Достаточно, чтобы она не выдержала нагрузки при точном повороте. Я был уверен, где она будет находиться. На что будет опираться ее хватка. Где, по ее мнению, должна была держаться оснастка.

Не сработает.

Не в этот раз.

Я вернул болт на место. Спустился вниз. Проверил остальное.

Ничего не изменилось.

Ничего не изменится, пока не станет слишком поздно.

А когда это произойдет, толпа никогда не узнает причину.

Точно так же, как они не поняли этого и в первый раз.

Я медленно спускался вниз, и тишина в такелажном отсеке была громче любых аплодисментов, которые я когда-либо слышал.

Я думал, что я один.

Но как раз перед тем, как я достиг земли, я почувствовал это.

Это тихое движение воздуха. То чувство, которое возникает, когда кто-то еще слушает твою историю.

Я закрывал склад, когда вошел Винс.

Старая школа. Немногословный. Один из немногих, кто проработал в Цирке дольше меня. У него в руках был запасной моток провода и блокнот без пометок. Это означало, что дело не в снаряжении.

— Я думал, ты уже ушел, - сказал я, не оборачиваясь.

Он пожал плечами. "Услышал, как ты делаешь последний заход. Решил зайти проверить твою работу".

Конечно, это была шутка. Мы не проверяли друг друга. И не то чтобы сейчас.

Тем не менее, я поднял глаза. Его взгляд был прикован к подиумам.

"Ты был на краю", - сказал он после паузы. "С тех пор, как упал".

"Как и все остальные".

"Да", - ответил он. "Но все остальные пошли дальше. А ты нет".

Я не ответил. Просто натянул брезент на ящик и завязал его.

Он подошел ближе. "Знаешь, что я ненавижу в крутых парнях?"

Я приподнял бровь.

"Ты такой спокойный, пока не начинаешь нервничать. А потом что-то вспыхивает".

Я выдохнул, коротко и сухо. "Я в порядке, Винс".

Он изучал меня. Не как начальник. Как друг.

"Что бы это ни было... убедись, что ты не создаешь чего-то, от чего не сможешь отказаться".

Я кивнул. Не потому, что согласился, а потому, что хотел, чтобы он ушел.

Он ушел.

Но не раньше, чем еще раз взглянул на поворотную установку.

Как будто он знал.

Почти.

Я остался после его ухода.

Достаточно долго, чтобы выключился свет. Достаточно долго, чтобы слышать натяжение провода.

Я сказал себе, что это просто нервы.

Но это было не так.

Это был вес.

Пять минут до занавеса.

За бархатной занавеской целеустремленно двигалась съемочная группа. Оркестр разогревался. Гул толпы слабо просачивался сквозь стены, как отдаленные волны. Кто-то смеялся возле гардероба. Обычные звуки. Знакомые. Устоявшиеся.

Я стоял как раз в такелажном коридоре. Вне поля зрения. Все еще в тени.

Ремень безопасности был туго затянут. Карабин аккуратно застегнут на ремне. Перчатки надеты. Посыпаны мелом. Все на месте.

И все же я чувствовал, что что-то не так.

Мои руки были тверды. Слишком тверды. Как будто они уже знали, что будет дальше, и примирились с этим. Мое сердце не колотилось. Мое дыхание не прерывалось.

Это напугало меня больше всего на свете.

Все было не так, как в первый раз.

В первый раз я оцепенел, когда обнаружил саботаж. Ярость заполнила пространство, в котором должен был жить разум. Я потратил несколько дней, пытаясь понять, как кто-то мог это сделать. Смог это просчитать.

Теперь я понял.

Я делал то же самое.

Только у меня был выбор. Никакой паники. Никакого слепого гнева. Простой расчет. Простой расчет времени. Простое намерение.

Я закрыл глаза и увидел лицо Элоди, когда она сказала мне пережить это. Спокойствие в ее голосе. Вера. Она не просила меня побеждать. Она попросила меня вернуться домой.

И вот я здесь.

Стоя в темноте, я ждал, когда смогу сменить одно падение на другое.

Я прижал руку в перчатке к перилам. Холодная сталь. Знакомая тяжесть.

Может быть, еще есть время.

Может быть, занавес еще не поднялся.

Я сказал себе, что подожду.

Но в тот момент, когда послышались звуки увертюры, я понял, что это конец.

Высокая линия была освещена. И я уже стоял на ней.

Зрители захлопали после последних аккордов увертюры.

Мы с Анкой вышли в зал под свет софитов перед началом представления. Не в центр, пока нет. Просто скрылись за занавесом, ожидая нашей команды. Съемочная группа проводила последние проверки. Платформы блестели под прожекторами. Высоко вверху проволока тянулась, словно единственная линия правды, подвешенная в тишине.

Анка наклонилась и прошептала: "Еще разок для учебников истории".

Я не ответил.

Она все равно улыбнулась, уверенная, что сценарий по-прежнему принадлежит ей.

Платформа слегка скрипнула, когда я шагнул вперед, поставив одну ногу рядом с точкой старта. Я посмотрел на такелаж, на то место, к которому прикасался с такой точностью. Натянутая нить. Тихое предательство. Все еще скрытая, все еще смертоносная.

Я подумал об Элоди.

То, как она сказала: "Возвращайся ко мне домой".

Не побеждать. Не наказывать. Не стирать прошлое.

Приходить домой.

Проволока под перчаткой была холодной. Я закрыл глаза и вспомнил, что значит доверять кому-то в воздухе. Не только для того, чтобы поймать его, но и чтобы поверить себе, что ты не дашь упасть никому.

Это больше не было правосудием.

Это было зеркалом.

И мне не понравилось его отражение.

Я отступил назад. Сошел с платформы. Сошел с намеченного пути.

Съемочная группа подняла глаза. Я помахал им рукой. Медленно вздохнул. Затем снова взобрался по лестнице, на этот раз не для того, чтобы что-то испортить, а чтобы все исправить.

Болт освободился одним поворотом. Якорь вернулся в исходное положение.

Чисто. Безопасно. Честно.

Анка никогда бы не узнала.

Но я бы узнал.

И этого было достаточно.

**********

Глава - "Последний полет"

(От первого лица: Жюльен)

Это было наше лучшее шоу.

Ирония не ускользнула от меня.

Каждая поданная реплика попадала в цель. Каждый прием был сбалансирован. Каждый пас был чистым. Мы двигались так, как привыкли, как будто мы все еще были богами притяжения. Толпа откликалась волнами, увеличиваясь с каждым нашим невозможным шагом.

Но это было ненастоящим.

Не для меня.

Это было движение памяти. Пустая инсценировка жизни, которая мне больше не принадлежала.

Затем наступил финал.

Анка повернулась ко мне с той же сияющей, торжествующей улыбкой. Той, которую она использовала, когда думала, что победила. Она взобралась, держась за канат, на высокие качели. Луч прожектора последовал за ней. Музыка зазвучала громче.

Она добралась до платформы. Шагнула в пространство.

И прыгнула.

На секунду зрители затаили дыхание.

Затем

Линия оборвалась.

Негромко. Без драматизма. Просто тихий, вызывающий тошноту звук напряжения.

И Анка упала.

Я не пошевелился.

Я не потянулся.

Я даже не поднял глаз.

******

(От первого лица: Анка)

Свет был теплым. Ярче, чем обычно. Воздух на такой высоте свежий.

Проволока держалась всю неделю. Почему бы и нет?

Я почувствовала, как качнулись мои ноги. Я почувствовала их вес. Форму дуги. Я проделывала этот финал сотни раз. Даже больше.

И все же, что-то в воздухе казалось слишком неподвижным.

Я все равно улыбнулась.

Потому что я всегда улыбалась.

Потому что это было мое.

Я сделала выпад, в идеальной форме, широко раскинув руки

И мир рухнул подо мной.

Впервые в моей жизни никто не поймал меня.

*****

(От первого лица: Жюльен)

Она сильно ударилась.

Крика не было. Только тошнотворный треск безысходности.

Зрители ахнули. Кто-то вскрикнул. Кто-то еще всхлипнул.

Рабочие сцены замерли. Свет не зажигался слишком долго.

Затем занавес опустился.

Музыки не было.

Не было поклонов.

Только тишина.

Полная и ясная.

**********

Глава - "Трещина в проволоке"

(От первого лица: Элоди)

Звонок раздался сразу после полуночи.

Я проснулась, хотя и не могла сказать, почему. Иногда бывают такие ночи. Сон ускользал от меня, витая где-то за окном. Я смотрела в потолок своей маленькой квартирки в Квебеке, положив одну руку на перевязь, все еще висевшую у меня на плече.

Когда зазвонил мой телефон, я подумала, что это Жюльен.

Но это был не он.

Сообщение было коротким. Всего лишь реплика от Марка, продюсера.

Анка мертва. Обрыв провода. Смертельное падение.

Я села слишком резко и вздрогнула от давления корсета. Моей первой мыслью было недоверие. Это была тишина.

Я наблюдала за этим номером сотни раз. Я знала его ритм. Я прогоняла его с Жюльеном еще до того, как она прикоснулась к канату. Она была осторожна, эффектна, расчетлива. Но она знала свое тело. Она не могла упасть. Причины не было.

Я встала и подошла к окну, пытаясь отдышаться в темноте.

Был ли это саботаж?

Или это была карма?

Просто сила тяжести наконец-то потребовала вернуть долг?

Я не знала.

Все, что я знала, так это то, что Жюльен был там. На сцене. В тот момент.

И какая бы линия там ни оборвалась, внутри него тоже что-то произошло.

Я не писала. Я не звонила.

Я просто прошептала то же самое, что сказала перед его уходом.

"Возвращайся домой".

**********

Глава - "Выхода на бис не будет"

(От первого лица: Жюльен)

Расследование было быстрым. Холодным. Требовательным.

Штаб-квартира приостановила гастроли на двадцать четыре часа. Театр был закрыт. Съемочную группу пригласили на собеседование. Были составлены отчеты. Инженеры прибыли из Монреаля и Парижа. Я отвечал на каждый вопрос так, словно читал сценарий. Спокойно. Честно. Связанно.

Они осмотрели установку. Все до единого. Каждый якорь, болт и подвесной трос. Накануне приезда ревизоров я допоздна просидел один на стропилах. Я взял с собой инструменты, которым доверял, перчатки, которые всегда носил, и тишину, в которой жил долгие годы.

Я взобрался на старую платформу, с которой упала Анка. Я отстегнул крепление, которое она же и испортила. Место повреждения, которое она встроила в линейку Элоди. Я снял его и заменил на оригинальное. Неповрежденная резьба. Гарантия качества. Трижды проверил конфигурацию.

Затем я поднялся на другую платформу.

Ту, которую я изменял ночью.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы отменить то, что я сделал. Чтобы стереть точность. Чтобы восстановить целостность. Я двигался осторожно. Медленно. Не потому, что я боялся, что меня поймают, а потому, что хотел запомнить каждое движение. Я хотел, чтобы это обошлось мне дорого.

Когда прибыли следователи, они ничего не нашли.

Причиной смерти Анки была признана неисправность оборудования. Трагический сбой в системе поддержки, отрабатывавшейся десятилетиями. Что-то, что не прошло проверку. Чего никто не ожидал. Пресса приняла это как должное. Зрители пошли дальше.

И я позволил им.

Никто никогда не узнает, что на самом деле произошло в те последние дни. Ни съемочная группа. Ни продюсеры. Даже Элоди.

Секрет останется в тайне.

И я должен был заплатить за эту тишину.

Я покидал Вегас два дня спустя. Без объявления. Без интервью. Без прощаний.

С тишиной, которую я заслужил, и билетом в моей руке.

И в конце этой строки - дверь, которую, как я надеялся, она все еще откроет.

Она открыла дверь босиком и в просторном свитере. Ее волосы были влажными после душа, а глаза все еще припухшими после сна. Увидев меня, она ничего не сказала. Просто дважды моргнула, как будто я мог исчезнуть.

Я не исчез.

Я вошел внутрь, бросил сумку у радиатора и протянул маленькую коробочку, которую всю дорогу нес в кармане пальто. Это было не драматично. Никакой речи. Без вступлений. Только я, стоящий там и старающийся, чтобы мой голос звучал ровно.

"Я хочу вернуться домой", - сказал я. "Не только к тебе. Но и с тобой".

Ее рука взлетела ко рту. Она не сразу заплакала. Сначала она рассмеялась. Тихо, неуверенно, как будто не верила в это. Затем она шагнула вперед и сказала "ДА", уткнувшись мне в грудь.

После этого мы почти не разговаривали. В этом не было необходимости.

Мы приготовили ужин из остатков и, сидя на диване, ели, тихо смеясь и переглядываясь, что говорило больше, чем слова. Позже мы лежали в постели, она прижалась спиной ко мне, ее дыхание было глубоким и ровным.

Через несколько минут она заснула.

Я - нет.

Я долго смотрел в потолок. Тишина в ее квартире отличалась от тишины на подиумах. Мягче. Теплее. Но это все равно имело значение. Я вспомнил последнюю улыбку Анки. То, как ее пальцы вытянулись в воздухе, прежде чем качели опустились. Я подумал о том моменте, когда я не пошевелился.

Я сам выбрал этот финал.

И я буду жить с этим.

Не из чувства вины.

Из-за недостатка памяти.

Из-за любви к женщине, которая была рядом со мной, и к женщине, которая никогда не возвращала мне это.

Мир не остановился, когда я вернулся домой.

Он завертелся сильнее. Быстрее. Еще более прожорливый.

Пока мы с Элоди в тишине собирали воедино наши жизни, заголовки газет наполняли воздух, словно статические помехи. Все хотели выдать свою версию падения.

Но только не правду.

В Монреале было тихо. Странная тишина, которая последовала за заголовками и замалчиванием. Я наблюдал за происходящим, сидя на маленьком диванчике в своей квартире, и кофейная кружка Элоди все еще сохла на подставке рядом с раковиной. В новостях не обращали внимания на нюансы. Этого никогда не было. Они хотели крови или славы. Ничего среднего. И падение Анки дало им и то, и другое.

Первые заголовки появились в течение часа. "Трагедия в Цирке: артистка погибла посреди шоу". Фотография была старой, сделанной во время ее пребывания в Вегасе, вся в блестках и искусственном освещении. На следующий день это была статья "В смерти ветерана Цирка обвиняют неисправность провода". Затем появились видео. Отрывистые кадры из фильма, приглушенные вздохи зрителей, тишина после падения. Мир наблюдал за тем, что я не остановил. То, что я решил не останавливать.

В штаб-квартире Цирка начались проверки. Были приостановлены все гастроли. Совещания сменялись совещаниями. Проверки безопасности проводились на каждом производстве, на каждой вышке, в каждом городе. В служебных записках паника скрывалась за пунктами повестки дня. На публике это был профессионализм. Внутри компании это был контроль ущерба.

Представитель компании из Монреаля позвонил мне два дня спустя. Спросил, могу ли я выступить с заявлением. Я ответил, что нет. Только если это будет для протокола. Она спросила, почему. Я ответил, потому что заявления касаются жизни, а это заявление не мое.

На каждую статью, в которой ее изображали как звезду, которая была потеряна слишком рано, приходилось три других, в которых говорилось о давлении. О соперничестве. Об амбициях. В одной даже высказывалась идея о саботаже, но тихо, с оговорками и от анонимных источников. Цирк, конечно, отрицал это. В итоговом отчете говорилось об усталости, усталости конструкции, усталости металла. Все, кроме правды.

За кулисами они начали переписывать протокол. Дополнительные проверки. Новые формы перекрестной проверки. Каждый болт был запротоколирован. Каждый зажим сфотографирован. Я даже слышал разговоры о том, чтобы отменить все финальные выступления на гастролях. Слишком рискованно, по их словам. Слишком много места для неопределенности. Никто больше не говорил о саботаже. Но в этом и не было необходимости. Молчания было достаточно.

Я слушал все передачи. Все видеосюжеты. Все подготовленные заключения. Я не прятался от них. Не из-за наказания. Из чувства ответственности. Чтоб сохранить память. Потому что кто-то должен был остаться свидетелем этого, без прикрас. Без перехода к рекламе. Все так, как было.

Мир менялся быстрее, чем я ожидал. Так всегда бывает. Но здесь, в этой маленькой квартирке, в этом городе, где мы никогда не выступали вместе, я оставался на месте. Не из скорби. Не из чувства вины. А из-за воспоминаний. О том, кем она была. О том, кем я стал. О линии, соединявшей эти истины, и о том моменте, когда она, наконец, порвалась.

Вскоре после этого мы покинули город.

Никакой прессы. Никаких прощаний. Только сумки в багажнике и тихая дорога, которая не задает вопросов.

Чем дальше мы ехали, тем больше все отдалялось: заголовки, шепот, воспоминания.

Пока не остался только шелест ветра в кронах деревьев и звук ее голоса.

В воздухе пахло соснами и древесным дымом.

Мы нашли этот коттедж случайно. Пожилая пара продавала его недалеко от Сент-Адольфа, между замерзшим озером и грядой деревьев, которые к полудню заслоняли небо. Стойки регистрации не было. Машин на дороге не было. Только ветер, шелестящий по снегу, и тихий скрип дерева, когда солнце клонилось к закату.

Элоди сказала, что это было похоже на выдох. Я согласился.

Я сказал ей, что больше не хочу выступать. Даже в небольших шоу. Даже ради развлечения. Проволока всегда была частью меня, но она мне не нужна больше. Ни свет прожекторов. Ни аплодисменты. Я просто хотел чего-то настоящего. Чего-то спокойного. Чего-о нашего.

Она без колебаний кивнула.

В течение недели мы подписали все бумаги.

Ее рука заживала постепенно. Некоторые дни были лучше, чем другие. Когда она болела, она садилась у камина и тихонько напевала себе под нос, проводя пальцем по изгибу своего предплечья, словно давая обещание. Я начал сотрудничать с местным молодежным центром, предложив свою помощь в проведении уроков равновесия и движения. Они не знали, кто я такой. Мне это нравилось.

Мы поженились под открытым небом, когда на деревьях еще лежал снег. Никакой сцены. Никакого оборудования. Только мы, горстка друзей и тишина, которую не нужно было заполнять.

Иногда, когда я колю дрова в сумерках или гуляю по берегу озера, пока Элоди рисует на витрине, я вспоминаю, кем я чуть не стал. Что я чуть не потерял. Чего я никогда не смогу простить себе.

Но я больше не ношу это с собой.

Эта тонкая линия, соединяющая любовь и месть, оборвалась навсегда.

И я не планирую больше по ней ходить.

Теперь сны приходят реже. Но если они приходят, то остаются дольше.

Иногда я снова стою на канате, раскинув руки, затаив дыхание, и наблюдаю, как Анка, как обычно, плывет по свету. В хороших версиях я подхожу к ней. Я ловлю ее. Мы приземляемся вместе, и зал ревет. Потом я просыпаюсь от дыхания Элоди рядом со мной и задаюсь вопросом, существовала ли когда-нибудь такая версия.

В других снах я тоже падаю.

Она хватает меня, когда я падаю. Ее руки тянут меня, ее вес удерживает мой, и проволока поддается нам обоим. Я просыпаюсь до того, как мы врезаемся в землю, но страх остается. Это не страх смерти. Страх, что меня запомнят не таким, какой я есть.

Я никогда не рассказывал Элоди всего. Ни о подпиленном зажиме. Ни о своих сомнениях. Ни о том моменте, когда я стоял неподвижно, хотя мог бы пошевелиться. Однажды она мягко спросила, чувствовал ли я когда-нибудь ответственность. Я ответил "да". Это была правда. Просто не вся.

Сегодня я похоронил остальное.

За коттеджем, там, где сосны растут близко друг к другу, я выкопал небольшую ямку под корнями. Сначала я положил обломок, который вытащил из сломавшейся оснастки на следующий день после шоу. Затем фотографию. Мы были молоды, смеялись при свете софитов, еще не вспотевшие после выступления. И последнее - письмо. Неотправленное. Анка оставила его сложенным в моем старом шкафчике. Ее почерк был мелким и аккуратным. Оно заканчивалось одним словом. Прости.

Я закрыл коробку и разровнял землю над ней ладонями. Земля была холодной. Но слабый запах канифоли и стали все еще просачивался.

Я долго стоял там.

Не для того, чтобы оплакивать.

Не для того, чтобы оправдываться.

Просто принять.

Потому что от некоторых вещей мы отказываемся, держа их в руках в последний раз.

А затем закапываем в землю.

**********

Глава - "Тишина"

(От первого лица: Элоди)

В этом году озеро рано оттаяло.

Я сижу на крыльце, подогнув ноги, завернувшись в одеяло, хотя солнце греет вовсю. Малыш легонько толкается у меня под ребрами. Я улыбаюсь в пустоту, той улыбкой, которая появляется, когда кажется, что тишина заслужена.

Жюльен стоит у небольшой тренировочной платформы, которую мы вместе построили прошлой осенью. Он показывает группе местных ребят, как перебираться через балку, не глядя вниз. Он всегда начинает с доверия. Всегда напоминает им, что тело помнит то, о чем забывает разум.

Сейчас он смеется. Чаще, чем раньше. В нем все еще есть что-то сдержанное, но постепенно оно смягчается. Спокойствие, которое дается нелегко. Или обходится дешево.

Он спит большую часть ночей. Я знаю это, потому что смотрю, как он дышит. Его лоб не морщится, как в ту первую зиму. Иногда по ночам он все еще становится тихим, но тяжесть, которую он несет, кажется, больше не сгибает его. Он ходит прямее. Остается на месте. Смотрит вперед.

Я прижимаю руку к животу и наблюдаю, как солнечные блики играют в его волосах, когда он демонстрирует поворотное положение. Дети радостно кричат. Он ухмыляется. И всего на секунду он снова выглядит молодым.

— Он спас меня, - шепчу я. Не знаю, почему я произношу это вслух.

Не знаю, насколько это правда.

Может быть, мы спасли друг друга.

Может быть, этого достаточно.

**********

Глава - "Проволока помнит"

(От первого лица: Жюльен)

Деревья стояли на достаточном расстоянии друг от друга.

Высокие сосны с корой, похожей на изношенную веревку, и ветвями, которые тянулись, не касаясь друг друга. Я сам повесил ленту провода. Ничего особенного. Никаких натяжителей. Никаких креплений, вбитых в сталь. Только веревка, узлы и доверие, которое можно заслужить, только потеряв его первым.

Были сумерки. Ветер медленно гулял по поляне, шевеля траву и нашептывая слова, которые мне не хотелось слышать. Я вышел на финишную прямую босиком, расслабленно опустив руки по швам. Никакой толпы. Никаких огней. Никакой музыки.

Только я.

Лента гнулась под моим весом. Знакомо. Узнаваемо. Я сделал несколько шагов, затем закрыл глаза. Позволил своему телу вспомнить, что значит двигаться, противостоять, дышать вместе с землей, а не против нее.

На полпути я позволил себе покачнуться.

Не опасно. Ровно настолько, чтобы почувствовать острие.

На секунду я задумался, каково это - упасть. Без ремней безопасности. Когда второго шанса не будет. Просто сила тяжести берет верх.

Но я этого не сделал.

Я открыл глаза.

Я продолжил идти.

"Прощение не бывает невесомым. Но есть вещи, которые нужно пронести через все".

**********

Эпилог - "Линия, которую мы покидаем"

(От первого лица: Жюльен)

Теперь все по-другому.

Например, ниже. Безопаснее. Меньше болтов, проще крепления. Высота как раз достаточная, чтобы внушать уважение, а не страх. Линия потрескивает, когда идет дождь, и гудит на ветру, но держится.

Я построил ее для нее. Много лет назад. До того, как вокруг поляны выросли густые сосны. До того, как у нас появился кто-то еще, кто мог бы на нее взобраться.

Теперь это наш дом.

Наша дочь первой освоила эту линию. Научилась балансировать раньше, чем ездить на велосипеде. Тихая, как я, и упрямая, как Элоди. Наш сын появился позже, он был громче, легче, всегда прыгал до нашего разрешения. И смеется, когда падает. Она - нет. Она перестраивается.

Иногда по вечерам мы все вместе выходим сюда. Элоди проверяет узлы, пока я настраиваю натяжение провода. Дети бегают друг за другом босиком по коврикам. Они не знают, чем была для нас проволока, по крайней мере, до конца. Только то, что теперь это часть их мира. Это то, что мы делаем. То, что мы разделяем.

Я больше не выступаю. Уже много лет не выступаю. Но иногда я все еще хожу по проводу. Обычно, когда солнце садится и лучи золотят траву. Проволока легко отражается на солнце ровно настолько, чтобы светиться.

Они, наши дети, смотрят на меня так, словно я совершаю что-то невозможное. Но это не так.

Я же просто иду. Так, как меня учили. Так, как я учил их.

Никакой толпы. Никаких оценок результата. И не надо бояться падения.

Просто натянутая линия между тем, кем я был, и тем, кем я стану сейчас.

Их отцом.

Ее партнером.

По-прежнему привязан.

И по-прежнему устойчив.

— Ужин готов, канатоходец, - зовет она с крыльца, и в ее голосе улыбка.

Я киваю, позволяю проволоке опуститься и спускаюсь вниз.

Оказывается, некоторые вещи стоит переносить на руках.

Послесловие автора: (Заметки от Уайлда (Wyld):

Эта идея пришла мне в голову во время просмотра эпизода "Как это исправить?", в котором они ремонтировали подъемную систему за кулисами шоу в Вегасе. Где-то между демонтажем гидравлического поршня и обсуждением допусков на несущую способность, я подумал: "Хм. Эмоциональный коллапс на самом деле - это просто структурный сбой при лучшем освещении". Так что, естественно, все переросло в подстроенный саботаж, тайное предательство и простого человека с нервным срывом и неразрешенной травмой.

В любом случае, спасибо школьному образованию за то, что оно в очередной раз позволило превратить незначительное техническое обслуживание в полноценную экзистенциальную метафору.

Также, для тех, кто спрашивает об Airspace: да, скоро будет продолжение. Нет, я не знаю, когда. На этот раз моя жена берет на себя инициативу, но прогресс идет медленно, сейчас над этим работает только она до конца июня. Тем не менее, судя по тому, что она успела надиктовать в свои заметки на iPhone, я уже сочувствую Бренди. И это о чем-то говорит.

P.S.

"Молчание Мелоди: Неписаные приказы" почти закончено. И нет, я говорю это не в духе Джорджа Р. Р. Мартина (американский писатель-фантаст, сценарист, продюсер и редактор. П.П.). Это происходит на самом деле. Это не тайна, как в оригинале. Это скорее переход к тому, что будет дальше.

И что же будет дальше, после "Неписаных приказов", спросите вы? Такая идея пришла в голову моей жене. Если откровенно говорить, эта идея приводит меня в ужас. Концепция блестящая, тревожащая и на удивление правдоподобная. И подумать только, я сплю рядом и нахожусь в физической близости с кем-то, способным на что-то настолько дьявольское.

В любом случае. Оставайтесь с нами. Наверное, мне не стоит ей перечить.