Утренний свет мягко пробивался сквозь тонкие белые шторы, заливая номер гостиницы золотистым сиянием. Комната, небольшая, но уютная, с деревянными балками на потолке и мягким ковром цвета мха под ногами, казалась островком спокойствия после вчерашнего насыщенного дня. Я проснулся первым, лёжа на спине, и почувствовал тепло её тела рядом. Мама спала, её дыхание было ровным, почти неслышным, а тёмные волосы, слегка растрёпанные после сна, мягкими волнами обрамляли её лицо. В утреннем свете её кожа, смуглая и гладкая, словно светилась, а длинные ресницы отбрасывали тонкие тени на щёки. Она выглядела такой умиротворённой, такой красивой, что я невольно задержал дыхание, боясь нарушить этот момент.

Вчерашний вечер — её касания, её стоны, её грудь, блестящая в мягком свете лампы, — всё ещё вспыхивал в памяти, вызывая лёгкое тепло в груди и ниже. После того, что произошло, я чувствовал себя иначе: будто стал старше, но всё ещё не мог до конца осмыслить эту новую близость между нами. Её доверие, её уроки, её открытость перевернули мой мир, и теперь я смотрел на неё не только как на маму, но и как на женщину, которая с невероятной нежностью ввела меня в неизведанный мир ощущений. Я осторожно повернулся на бок, стараясь не скрипнуть кроватью, и заметил, как простыня, тонкая и лёгкая, слегка сползла, обнажая её плечо и верхнюю часть груди. Её грудь, полная и упругая, мягко поднималась в такт дыханию, а тёмный сосок, едва видимый в полумраке, казался таким живым, таким притягательным. Я быстро отвёл взгляд, чувствуя, как щёки начинают гореть, и попытался сосредоточиться на чём-то другом — на узорах на потолке, на звуке далёкого пения птиц за окном, — но образ её тела, её кожи, её тепла не отпускал.

— Дима, ты уже проснулся? — её голос, хрипловатый со сна, мягко ворвался в мои мысли, заставив сердце подпрыгнуть. Она открыла глаза, её карие зрачки блестели в утреннем свете, и лёгкая улыбка коснулась её губ. Она потянулась, отчего простыня соскользнула ещё ниже, обнажая её грудь полностью. Я замер, чувствуя, как кровь приливает к лицу, но она, кажется, не заметила моего смущения — или сделала вид, что не заметила. Её движения были такими естественными, такими уверенными, будто вчерашнее сблизило нас настолько, что подобные моменты стали частью нашей новой реальности.

— Ага, доброе утро, — пробормотал я, стараясь звучать небрежно, хотя мой голос предательски дрогнул. — Думаешь, успеем собраться к поездке?

— Успеем, — ответила она, садясь на кровати. Простыня окончательно сползла, и она осталась обнажённой до пояса, её грудь слегка покачивалась, а кожа блестела в лучах солнца, пробивающихся через окно. Она не спешила прикрыться, и я поймал себя на том, что не могу отвести взгляд. Её соски, тёмные и чёткие, выделялись на смуглой коже, и я вспомнил, как они напрягались под моими пальцами вчера. — Давай позавтракаем и поедем. Хочу увидеть эти горы, — добавила она, её голос был полон энтузиазма, и она наконец потянулась за футболкой, небрежно набросив её на себя.

Мы быстро собрались, спустились в маленькое кафе при отеле, где пахло свежесваренным кофе и тёплой выпечкой. За завтраком она болтала о планах на день, её глаза горели от предвкушения, а я пытался сосредоточиться на её словах, а не на том, как её губы касались края чашки или как её пальцы, тонкие и изящные, разламывали круассан. После завтрака мы сели в арендованную машину — небольшой серебристый хэтчбек, идеально подходящий для извилистых альпийских дорог, — и отправились в соседний городок, окружённый величественными горами.

Дорога была завораживающей. Зелёные луга, усыпанные яркими полевыми цветами — жёлтыми одуванчиками, фиолетовыми колокольчиками, красными маками, — простирались до самого горизонта, где начинали подниматься леса, тёмные и густые, с высокими елями, чьи верхушки покачивались на ветру. Вдалеке, словно стражи, высились Альпы — их заснеженные вершины сияли под солнцем, а тени в ущельях создавали контраст, делая пейзаж ещё более драматичным. Небо было кристально чистым, лишь редкие пушистые облака плыли, как белые острова. Я смотрел в окно, чувствуя, как моё сердце замирает от этой красоты, и краем глаза замечал, как мама, сидя за рулём, бросает восхищённые взгляды на ландшафт.

— Смотри, Дима, это же как картина, — сказала она, её голос был полон восторга. Она указала на долину, где узкая река, блестящая, как расплавленное серебро, вилась между холмами, отражая солнечные лучи. — Не зря мы сюда приехали.

— Да, невероятно, — согласился я, но мой взгляд невольно скользнул к ней. Она была одета в облегающую спортивную одежду: чёрные лосины, плотно обхватывающие её бёдра и подчёркивающие каждый изгиб, и яркий голубой топ, который выделял её грудь и плоский живот. Лосины, словно вторая кожа, обрисовывали её попу — упругую, идеально округлую, с чёткими половинками, которые покачивались, когда она выходила из машины. Я почувствовал лёгкое тепло внизу живота, зная, что это неправильно, но её тело, её уверенность, её красота были слишком притягательны, чтобы игнорировать.

Мы припарковались в городке — маленьком, почти игрушечном, с деревянными домиками, крытыми красной черепицей, и цветочными клумбами, где пылали алые герани, синие лобелии и белые ромашки. Улицы были узкими, вымощенными гладким булыжником, и пахло свежим хлебом из местной пекарни, смешанным с ароматом сосен, доносимым ветром с гор. Над городком возвышались Альпы, их тёмные склоны, покрытые зеленью, манили своей величественностью, а заснеженные вершины казались такими близкими, что хотелось протянуть руку и коснуться их. Мы решили отправиться на прогулку по горам, выбрав лёгкий маршрут, ведущий к смотровой площадке с панорамным видом на долину. Тропа, усыпанная мелким гравием и укрытая тенью сосен, вилась между деревьев, чьи иголки мягко шуршали под ногами, а воздух был свежим, с лёгким ароматом хвои, земли и далёкого снега.

Я шёл чуть позади, и каждый раз, когда она поднималась по тропе, её лосины натягивались, подчёркивая её попу. Её половинки, чётко очерченные тканью, двигались в такт шагам, плавно, но уверенно, и я не мог отвести взгляд. Это было как гипноз — её тело, сильное и женственное, казалось частью этого пейзажа, таким же естественным и притягательным. Когда она поворачивалась, чтобы что-то сказать, я замечал, как лосины обрисовывали её киску, выделяя мягкие складки, едва заметный бугорок клитора, и это вызывало во мне волну жара. Я старался отвлечься, глядя на горы, на небо, на птиц — ястребов, парящих над вершинами, — но её образ возвращался снова и снова, яркий и неотступный.

— Дима, ты не отставай! — крикнула она, обернувшись с широкой улыбкой. Её волосы, собранные в высокий хвост, слегка покачивались, а глаза блестели от радости, отражая солнечный свет. — Хочу успеть до заката!

— Иду, иду, — ответил я, ускоряя шаг и чувствуя, как гравий хрустит под кроссовками. Мы поднимались выше, и пейзаж становился всё более захватывающим: долина внизу расстилалась, как зелёное море, с пятнами лугов и редкими домиками, а горы, теперь совсем близко, казались живыми, их склоны переливались оттенками серого, зелёного и коричневого. Ветер нёс прохладу, и я вдыхал её, чувствуя, как лёгкие наполняются чистотой.

На вершине мы остановились, чтобы пофотографироваться. Она позировала, смеясь, на фоне заснеженных пиков, её фигура выделялась на фоне неба, чистого и голубого, как сапфир. Ветер играл с её волосами, выбившимися из хвоста, а её улыбка была такой заразительной, что я не мог не улыбнуться в ответ. Я сделал несколько снимков, но моё внимание было приковано к ней — к её движениям, к тому, как она наслаждается моментом, словно ребёнок, впервые увидевший что-то волшебное. Она протянула мне телефон, чтобы я сфотографировался, и я неловко позировал, чувствуя себя неуклюжим на фоне её естественной грации.

Мы сели на плоский камень, нагретый солнцем, и пили воду из бутылки, передавая её друг другу. Она рассказывала о своей молодости, о том, как мечтала путешествовать по Европе, о смешных случаях из её студенческих лет, и я слушал, удивляясь, как много я ещё о ней не знаю. Её голос, мягкий и мелодичный, сливался с шелестом ветра и далёким щебетом птиц, и я чувствовал, как между нами растёт что-то новое — не только близость, но и понимание, как будто мы стали не только матерью и сыном, но и спутниками в этом приключении.

Но небо вдруг потемнело, и мы заметили, как на горизонте сгущаются тяжёлые серые тучи, похожие на свинцовые волны. Погода, ещё недавно солнечная и тёплая, начала меняться, и вскоре мы услышали далёкий раскат грома, низкий и угрожающий, как рычание зверя. Ветер стал резче, принося запах дождя — землистый, свежий, с лёгкой кислинкой.

— Похоже, дождь, — сказала она, нахмурившись, её глаза внимательно изучали небо. — Надо спускаться, пока не началось.

Мы поспешили вниз, но без курток и ветровок, в лёгкой спортивной одежде, были совершенно не готовы к перемене погоды. Тропа, теперь скользкая от первых капель, требовала осторожности, и мы старались двигаться быстро, перепрыгивая через корни и камни. Тучи накрыли нас раньше, чем мы ожидали, и дождь хлынул, холодный и сильный, словно кто-то опрокинул ведро воды. В считанные секунды мы промокли до нитки. Её топ прилип к телу, обрисовывая грудь, соски, твёрдые от холода, чётко выделялись под тонкой тканью. Лосины стали почти прозрачными, подчёркивая каждый изгиб её бёдер, её киску, и я старался не смотреть, сосредоточившись на тропе, но её вид — мокрая, с блестящей кожей, волосы, прилипшие к шее, — будил во мне воспоминания о вчера, о её теле под струями душа.

— Быстрее, Дима! — крикнула она, её голос смешивался с шумом дождя и ветра. Она схватила меня за руку, и мы побежали, скользя по гравию, но смеясь, несмотря на холод. Её ладонь, мокрая и тёплая, сжимала мою, и это ощущение, простое и настоящее, заставило меня забыть о дискомфорте. Мы были как дети, убегающие от грозы, и её смех, звонкий и искренний, звучал как музыка.

К счастью, мы были уже близко к подножию, и спуск не занял много времени. Добравшись до городка, мы, промокшие и дрожащие, бросились к единственной гостинице — уютному зданию с деревянными балками и тёплым светом, льющимся из окон, как маяк в сумерках. Вечер опускался на городок, окрашивая небо в глубокий синий цвет, прорезаемый редкими вспышками молний, и мы решили остаться на ночь, чтобы высушить одежду и согреться. Вестибюль гостиницы пах полиролью для дерева и чем-то сладким, возможно, ванильными свечами, и это создавало ощущение уюта. У стойки регистрации нас встретила молодая горничная — девушка лет двадцати пяти, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косу, и яркими голубыми глазами. Её униформа, простая, но аккуратная, подчёркивала стройную фигуру, а белая блузка, слегка облегающая, намекала на пышную грудь. Она улыбнулась нам, её улыбка была тёплой, но с лёгкой игривостью, и я заметил, как её взгляд задержался на маме, а затем скользнул ко мне.

— Добро пожаловать! — сказала она на английском с лёгким акцентом, её голос был мелодичным, как звон колокольчика. — Промокли, да? У нас есть свободные номера, и я могу забрать вашу одежду в стирку и сушку, чтобы завтра всё было готово.

— Это было бы замечательно, — ответила мама, её голос был усталым, но благодарным. Она стряхнула капли воды с волос, и я заметил, как горничная, которую звали Анна, украдкой посмотрела на её фигуру, обтянутую мокрой одеждой. — Мы бы хотели номер и что-нибудь сухое переодеть.

— Конечно, — кивнула Анна, её пальцы быстро забегали по клавиатуре. — В магазинчике у нас есть футболки, я принесу вам парочку в номер после того, как вы устроитесь. Пойдёмте, я провожу вас.

Анна проводила нас в номер на втором этаже с видом на горы, теперь скрытые пеленой дождя. Номер был простым, но тёплым: деревянная мебель, выцветший, но мягкий ковёр, большая двуспальная кровать с белоснежным бельём, пахнущим лавандой. Окно выходило на долину, и, несмотря на дождь, вид был завораживающим — тёмные силуэты гор, подсвеченные редкими вспышками молний, казались мистическими. Одна кровать нас не смутила. После вчерашнего делить её казалось естественным, а усталость и холод только усиливали желание поскорее согреться.

— Я сейчас вернусь с футболками, — сказала Анна, её глаза блестели, а улыбка стала чуть шире, когда она посмотрела на нас, дрожащих и мокрых. — И принесу корзину для вашей одежды, чтобы забрать её в стирку.

Мы кивнули, и она вышла, оставив нас в номере. Мама посмотрела на меня, её брови приподнялись, а на губах появилась лёгкая улыбка. — Какая милая девушка, эта Анна, — сказала она, стягивая мокрый топ и бросая его на пол. — Симпатичная, правда? И такая... живая.

— Ага, — согласился я, чувствуя, как щёки слегка теплеют. — Она... ну, секси, если честно. Особенно эта её улыбка.

Мама рассмеялась, её смех был мягким, тёплым, как будто она наслаждалась моим смущением. — У неё точно есть шарм, — сказала она, стягивая лосины, которые шлёпнулись на пол, оставляя лужицу. — Думаю, она знает, как привлекать внимание. Ты заметил, как она на нас смотрела?

— Да, — признался я, снимая свою футболку и кроссовки. — Как будто... с интересом.

— Вот-вот, — подмигнула мама, оставшись в мокром белье, которое тут же сняла и завернула в пакет. — Она явно не против пофлиртовать. Мило.

Я кивнул, не зная, что ответить. Мысли об Анне — её косе, её игривой улыбке, её облегающей блузке — смешались с образом мамы, и я почувствовал лёгкое замешательство. Мама, с её зрелой красотой, её уверенностью, была для меня чем-то большим, чем просто привлекательной женщиной, но Анна... она была как искра, мимолётная, но яркая.

— Ладно, я первая в душ, — сказала мама, направляясь в ванную. — Не подглядывай, Дима, — добавила она с игривой улыбкой, обернувшись в дверях, и я почувствовал, как щёки вспыхнули.

— Не буду, — пробормотал я, хотя её шутка вызвала лёгкое волнение. Я сел на кровать, слушая шум воды из ванной, и пытался не думать о том, как она стоит там, голая, под горячими струями. Вчерашний вечер — её грудь, её киска, её рука на моём члене — вспыхивал в памяти, и я знал, что эти образы не отпустят меня так просто.

Через несколько минут раздался стук в дверь. Я открыл, и там стояла Анна, держа две большие футболки с логотипом гостиницы — длинные, из мягкого хлопка, с незамысловатым рисунком гор и надписью «Альпийский уют», а также корзину для белья. Её глаза пробежались по мне, всё ещё мокрому и в одной футболке, и она хихикнула, прикрыв рот рукой. Её смех был лёгким, с нотками флирта, и я почувствовал, как моё лицо теплеет.

— Выглядите как утёнок после ливня, — сказала она, её голос был игривым, а голубые глаза блестели. — Вот футболки, надеюсь, подойдут. А одежду кладите сюда, я заберу в стирку и сушку, к утру будет как новая.

— Спасибо, — ответил я, беря футболки и корзину, и заметил, как она слегка наклонила голову, её коса качнулась, а улыбка стала ещё шире.

— Если что-то понадобится, зовите, — добавила она, её тон был тёплым, но с намёком, и она ушла, оставив за собой лёгкий аромат духов — цветочный, с ноткой цитруса.

Мама вышла из ванной, её кожа блестела, волосы, влажные и тёмные, струились по плечам. Она была голая, но тут же надела одну из футболок, которая оказалась ей велика, доходя почти до колен. Она посмотрела на себя в зеркало и рассмеялась. — Ох, Дима, мы будем как два привидения в этих штуках, — сказала она, крутанувшись. Футболка болталась на ней, но всё равно намекала на изгибы её тела.

— Твоя очередь в душ, — добавила она, плюхаясь на кровать. — И давай соберём одежду для Анны, пока она не вернулась.

Я кивнул и пошёл в ванную. Маленькая душевая, выложенная белой плиткой, была тёплой, с лёгким ароматом её геля для душа — цветочного, с ноткой ванили. Горячая вода смывала холод, и я стоял под струями, чувствуя, как напряжение дня уходит. Мои мысли возвращались к маме — к её мокрому телу на тропе, к её смеху, к её близости, — и к Анне, к её флиртующему хихиканью. Я знал, что должен держать себя в руках, но их образы, такие разные, но одинаково притягательные, кружились в голове.

Выйдя, я надел вторую футболку, которая была такой же длинной и нелепой, как у мамы. Я выглядел, как подросток, укравший одежду у старшего брата, и мама, увидев меня, снова рассмеялась. — Мы как близнецы, — сказала она, похлопав по кровати рядом с собой. — Надо показать Анне, пусть тоже повеселится.

Мы собрали всю мокрую одежду — её лосины, топ, моё бельё, кроссовки — и сложили в корзину. Через пару минут Анна постучала в дверь, и я открыл. Увидев нас в огромных футболках, она хихикнула, её смех был звонким, с явными нотками флирта. Она прикрыла рот рукой, но её глаза искрились весельем, а взгляд скользнул по нам обоим, задержавшись чуть дольше на маме.

— Ой, вы такие милые! — сказала она, её голос был лёгким, с игривым оттенком. — Эти футболки просто созданы для вас. — Она подмигнула, забирая корзину с одеждой, и её пальцы слегка коснулись моих, когда я передавал корзину. — Всё будет готово к утру, не переживайте. Спокойной ночи! — добавила она, её улыбка была тёплой, но с намёком, и она ушла, оставив нас с лёгким чувством волнения.

— Ну, она точно кокетка, — сказала мама, садясь на кровать и качая головой с улыбкой. — Ты видел, как она на тебя посмотрела?

— А ты видела, как она на тебя смотрела? — парировал я, и мы оба рассмеялись, чувствуя, как атмосфера в комнате становится легче.

— Ложись, пора спать, — сказала она, похлопав по кровати. — Завтра ещё приключения.

Я лёг рядом, свет лампы отбрасывал мягкие тени на стены, а за окном дождь всё ещё стучал по стёклам, создавая уютный фон. Мы лежали в тишине, и я чувствовал тепло её тела, её дыхание, ровное и спокойное. Футболки были длинными, но без белья я ощущал себя уязвимым, и её близость снова будила воспоминания. Она повернулась ко мне, её глаза блестели в полумраке, и в них было что-то тёплое, почти осязаемое.

— Сегодня был хороший день, правда? — спросила она тихо, её голос был мягким, как шёпот ветра. — Даже с этим дурацким дождём.

— Да, — ответил я, улыбнувшись. — Особенно с дождём. И с Анной, — добавил я с лёгкой насмешкой.

Она хихикнула, её рука коснулась моего плеча, и я почувствовал, как моё тело отреагировало на её прикосновение — лёгкая дрожь пробежала по коже, а внизу живота снова появилось тепло. Мы молчали, но в этом молчании было что-то новое — доверие, близость, которая росла с каждым днём. Я смотрел на неё, на её лицо, освещённое слабым светом лампы, на её губы, слегка приоткрытые, и чувствовал, как моё сердце бьётся быстрее.

Она вдруг придвинулась ближе, её нога случайно коснулась моей, и я замер, боясь пошевелиться. Её кожа была тёплой, мягкой, и это простое касание вызвало волну жара. Её голос, мягкий и чуть хрипловатый, нарушил тишину.

— Дима, ты не против, если я обниму тебя? — спросила она, её глаза смотрели на меня с такой нежностью, что я почувствовал, как моё смущение растворяется. — Просто... хочу быть ближе.

Я сглотнул, сердце забилось быстрее, но я кивнул, не в силах отказать. Её близость, её тепло были слишком притягательны.

— Конечно, — выдавил я, и она улыбнулась, придвигаясь ещё ближе. Её рука легла на мою грудь, пальцы мягко погладили кожу через ткань футболки, а голова устроилась на моём плече. Я чувствовал тепло её тела, её дыхание на моей шее, и это было так интимно, так правильно, что я невольно расслабился. Её волосы, всё ещё чуть влажные, касались моей щеки, и я вдыхал их аромат — тот же цветочный, с ноткой ванили, который теперь ассоциировался у меня с ней.

— Спокойной ночи, Дима, — прошептала она, и я почувствовал, как её губы слегка коснулись моего плеча, оставив тёплый след. Это было мимолётное касание, но оно вызвало во мне бурю эмоций — от умиротворения до лёгкого возбуждения.

— Спокойной ночи, — ответил я, закрывая глаза. Её тепло, её запах, её близость убаюкивали меня. Дождь за окном продолжал стучать, горы молчаливо возвышались в темноте, а мы лежали вместе и засыпали.

Утро началось с мягкого света, пробивающегося сквозь шторы, но разбудил меня не он, а тихий, едва уловимый звук — лёгкий стон, исходящий от неё. Мама спала, её тело было тёплым и близким, прижавшимся ко мне спиной. Я лежал, обнимая её, моя рука перекинута через неё, пальцы мягко сжимали её грудь через тонкую ткань футболки. Её грудь, полная и упругая, чувствовалась под моей ладонью, а сосок, твёрдый, слегка выпирал, даже сквозь хлопок. Наши футболки, длинные и мешковатые, задрались во сне до пояса, обнажая бёдра, и наши ноги, согнутые в коленях, переплелись, создавая ощущение полной близости.

Её стоны, почти неслышные, повторялись с неровными паузами, и я понял, что это не просто звуки сна — это были стоны наслаждения, мягкие, но такие явные, что моё сердце забилось быстрее. Они были еле уловимыми, как шёпот, но каждый звук посылал дрожь по моему телу. Мой член, прижатый к её попе, был мягким, почти без эрекции, но её тепло, её кожа, её стоны начали менять это. Я чувствовал, как он медленно набухает, становясь твёрже, и теперь он плотнее прижимался к её ягодицам, упругим и гладким.

Я осознал, как крепко её обнимаю, как моя рука лежит на маминой груди, и её стоны, такие интимные, такие живые, только усиливали моё возбуждение. Мой член теперь был твёрдым, и я почувствовал, как он скользит по её коже — между её ягодицами, где было влажно. Это была её смазка, обильная, тёплая, и я понял, что она течёт из её киски, делая её кожу скользкой. Мой член не проникал в неё, но он оказался зажат между её половинками, влажными и мягкими, которые обхватывали его, словно лаская. Она, всё ещё во сне, начала едва заметно двигаться — лёгкие поступательные движения бёдрами, отчего мой член скользил между её ягодиц, каждый раз вызывая у меня волну жара. Её стоны стали чуть громче, но всё ещё такими же мягкими, и я замер, боясь пошевелиться, но не в силах остановить нарастающее желание.

Её стоны, мягкие и ритмичные, продолжали звучать в тишине номера, и я понял, что она, должно быть, занимается сексом во сне. Её тело, всё ещё прижатое ко мне спиной, двигалось чуть заметно, но эти движения были такими чувственными, такими интимными, что моё дыхание участилось. Я невольно задумался: с кем она во сне? Может, это был кто-то из её прошлого, какой-то давний любовник, или, может, это был я — образ, рождённый её подсознанием после вчерашнего? Эта мысль вызвала странную смесь любопытства и лёгкой ревности, но я отогнал её, слишком поглощённый моментом.

Её движения нарастали, оставаясь невероятно лёгкими, почти невесомыми, как будто она танцевала во сне. Её бёдра чуть покачивались, и мой член, зажатый между её ягодицами, скользил по влажной коже, обволакиваемый её теплом. Её смазка, обильная и тёплая, делала всё ещё более гладким, и я почувствовал, как из моего члена тоже начала выделяться смазка, добавляя скольжения. Это ощущение было ошеломляющим — её попа, упругая и мягкая, обхватывала меня, словно лаская, и каждый её лёгкий толчок отзывался во мне волной жара.

Я не удержался и начал слегка двигаться в ответ, осторожно, чтобы не нарушить её сон. Мой член скользил между её ягодицами, не проникая в киску, но каждое движение усиливало моё возбуждение. Я чувствовал, как её смазка смешивается с моей, делая всё ещё более влажным, ещё более интимным. Мамина грудь под моей рукой, всё ещё сжатая через футболку, казалась такой живой, а сосок, твёрдый и выпирающий, пульсировал под моими пальцами. Я хотел её разбудить, хотел увидеть её глаза, услышать её голос, чтобы понять, что она чувствует, но другая часть меня боялась прервать этот момент. Её стоны, её движения, её тепло — всё это было слишком притягательным, слишком совершенным, чтобы рисковать. Я замер, продолжая едва заметно двигаться в такт её бёдрам, позволяя этому странному, почти сюрреалистичному танцу продолжаться.

Её стоны становились громче, глубже, наполняясь наслаждением, а движения бёдер — более явными, но всё ещё такими плавными, словно она растворялась в своём сне. Я чувствовал, как моё желание растёт, хотел дать ей больше, усилить её удовольствие, но не знал, как это сделать, не прерывая её сон. Моя рука, всё ещё лежащая на её груди, дрогнула, и я решился — медленно опустил её вниз, скользнув по её животу, пока пальцы не коснулись её клитора. Он был твёрдым, горячим, влажным от её смазки, и едва я начал мягко ласкать его, она издала громкий стон, её тело задрожало, а движения бёдер стали чуть резче. Мамина реакция была такой живой, такой сильной, что я почувствовал, как мой член, всё ещё зажатый между её ягодицами, напрягся ещё сильнее, выделяя больше смазки, которая смешивалась с её собственной.

Вдруг мама вздрогнула и замерла. Я почувствовал, как её дыхание изменилось, стало неровным, и она проснулась. Её тело напряглось на мгновение, а затем расслабилось, и она повернула голову ко мне, её глаза, ещё сонные, блестели в утреннем свете. Она улыбнулась, её губы были слегка приоткрыты, а голос, хрипловатый и тёплый, нарушил тишину.

— Ох, Дима... мне снился такой красивый сон, — прошептала она, её тон был полон блаженства. — Я там занималась сексом... так ярко, так чувственно. — Она не сказала, с кем, и я почувствовал лёгкий укол любопытства, но её следующий комментарий отвлёк меня. — Ого, какая я мокрая, — сказала она, её рука скользнула вниз, проверяя себя, и она хихикнула, её смех был мягким, но с ноткой возбуждения. — Наверное, разбудила тебя своими стонами?

Я сглотнул, чувствуя, как моё лицо теплеет. — Ну... да, — признался я, мой голос дрогнул. — И... я заметил, как замечательно мой член... между твоих ягодиц.

Мама повернулась чуть больше, её глаза встретились с моими, и в них загорелся игривый огонёк. — Ммм, да, это так горячо, — промурлыкала она, её голос был низким, полным желания. — Давай продолжим это, Дима. Это слишком хорошо, чтобы останавливаться.

Я кивнул, всё ещё немного ошеломлённый её прямотой. — Я... хотел тебе помочь, — пробормотал я. — Поэтому начал ласкать твой клитор.

Она улыбнулась шире, её взгляд стал ещё теплее. — Это замечательно, — сказала она, и её рука скользнула вниз, обхватив мой член. Её пальцы, тёплые и уверенные, сжали его мягко, но твёрдо, и я невольно выдохнул от удовольствия. Она начала медленно водить моим членом между своими ягодицами, её движения были плавными, но целенаправленными, а второй рукой она присоединилась к моим пальцам, ласкающим её клитор. Наши руки переплелись, двигаясь в унисон, и это было так интимно, так синхронно, что моё сердце колотилось в груди.

Периодически она меняла траекторию, проводя головкой моего члена через её попку и промежность, двигаясь вниз, пока головка не касалась входа во влагалище. Она не позволяла мне проникнуть, но каждый раз, когда головка касалась её киски, она как будто собирала ещё больше её смазки, делая всё скользким, почти шелковистым. Это добавляло влажности, и мой член скользил между её ягодицами ещё легче, обволакиваемый её теплом. Её смазка, смешанная с моей, делала каждое движение невероятно чувственным, и я чувствовал, как её ягодицы мягко сжимают меня, усиливая ощущения.

В то же время наши пальцы продолжали танец на её клиторе, иногда скользя внутрь её влагалища, где было горячо и влажно, а затем возвращаясь к клитору, дразня и лаская. Её стоны вернулись, теперь громче, более осознанные, и она начала двигать бёдрами в такт нашим движениям, усиливая ритм. Её дыхание стало прерывистым, её тело дрожало от удовольствия, и я чувствовал, как моё собственное возбуждение нарастает, подогреваемое её реакцией, её теплом, её близостью.

Моё тело было наэлектризовано, каждый нерв отзывался на её тепло, её движения, её стоны, которые звучали в тишине номера, как мягкая, но властная мелодия. Её кожа, влажная от смазки, обволакивала меня, и я чувствовал, как мой член, прижатый к её ягодицам, становится всё твёрже, скользя в горячей, шелковистой влаге, смешанной из её и моей смазки. Когда она, продолжая двигать бёдрами, направила головку моего члена к своей попке, я ощутил, как её упругие ягодицы слегка раздвинулись, а её анус, горячий и невероятно чувствительный, коснулся меня. Это было как искра, пробежавшая по всему телу, — лёгкое сопротивление, тут же сменившееся мягким, но плотным обхватом. Она подалась назад, и моя головка, медленно, почти мучительно, начала проникать в неё — не полностью, лишь чуть больше половины, но этого хватило, чтобы я почувствовал, как её мышцы обхватывают меня, сжимая с такой интимной нежностью, что моё дыхание сбилось.

Её стон, глубокий, дрожащий, наполнил пространство, и я ощутил, как её тело отреагировало — лёгкая дрожь пробежала по её бёдрам, а пальцы, переплетённые с моими на её клиторе, сжались сильнее. Это было больше, чем просто физическое ощущение; её возбуждение, её стоны, её реакция на это новое проникновение поджигали меня, будто мы были связаны невидимой нитью. Она подалась вперёд, позволяя головке почти выйти, а затем снова назад, и моя головка, теперь чуть глубже, но всё ещё не полностью, погрузилась в её попку. Смазка — её, обильная и тёплая, смешанная с моей — делала всё скользким, почти невесомым, и каждое движение отзывалось во мне волной жара. Её мышцы, мягко сжимающие головку, создавали ощущение тесноты, но такой живой, такой пульсирующей, что я чувствовал каждый её толчок, каждое её сокращение, как будто она ласкает меня изнутри.

— Ох, Дима... там так... чувствительно, — выдохнула она, её голос, хриплый и полный наслаждения, был как топливо для моего желания. Её слова, её признание, что её попка — сильная эрогенная зона, усилили всё, и я почувствовал, как головка моего члена, обхваченная её теплом, становится ещё чувствительнее. Это было почти невыносимо — её стоны, её движения, её кожа, такая горячая и скользкая, посылали импульсы удовольствия от паха к груди, к голове, пока мир не сузился до этого момента. Моя головка, чуть больше половины погружённая в неё, скользила в ритме её бёдер, и каждое её сжатие, каждый её толчок усиливали давление, доводя меня до грани.

Она снова вывела головку, медленно, дразняще, позволяя мне почувствовать, как её мышцы расслабляются, а затем, с новым движением, ввела её обратно, чуть глубже, но всё ещё не полностью. Её стон перешёл в крик — мягкий, но такой насыщенный наслаждением, что он отозвался во мне дрожью. Её бёдра задрожали, её пальцы на клиторе двигались быстрее, и я понял, что она на пороге оргазма. Моя головка, обхваченная её попкой, чувствовала каждое её сокращение, и это было последней каплей. Мой оргазм накатил внезапно, мощный и неудержимый, и я почувствовал, как моё семя выплёскивается внутрь неё, горячее и обильное, смешиваясь с её смазкой. В тот же момент её тело содрогнулось, её стон стал громче, почти первобытным, и я понял, что она тоже кончает. Её мышцы сжались вокруг моей головки так сильно, что я невольно выдохнул, а её оргазм, такой явный, такой осязаемый, сделал мой собственный ещё интенсивнее. Она не отстранилась, позволяя мне остаться внутри, пока мы оба не задрожали от переполняющих ощущений.

Это было не просто освобождение; это было, как будто мы стали одним целым, наши ритмы, наши желания слились в этом моменте. Её попка, всё ещё сжимающая мою головку, её клитор, пульсирующий под нашими пальцами, её стоны, затихающие в мягкие вздохи, — всё это было как симфония, которую мы создали вместе. Я чувствовал её тепло, её влагу, её дрожь, и это было так интимно, так глубоко, что я не мог думать ни о чём другом. Мой оргазм, смешанный с её, оставил ощущение полного удовлетворения, но одновременно и какого-то благоговения, как будто мы пересекли новую грань, открыли что-то сокровенное.

Она медленно расслабилась, её дыхание стало ровнее, но она не отстранилась, позволяя моей головке остаться в ней ещё несколько мгновений. Её попка, теперь мягкая и податливая, всё ещё обхватывала меня, и это было так уютно, так правильно, что я не хотел двигаться. Она повернула голову, её глаза, блестящие от удовольствия, встретились с моими, и она улыбнулась — лёгкой, почти ленивой улыбкой, полной блаженства.

— Это было... невероятно, — прошептала она, её голос был мягким, чуть хриплым, и в нём чувствовалась искренняя радость. — Ты... ты сделал это так хорошо, Дима.

Я сглотнул, всё ещё ощущая, как моё сердце колотится, и кивнул, не находя слов. Её слова, её близость, её тепло наполняли меня чем-то большим, чем просто удовольствие — это было чувство связи, доверия, которое росло между нами с каждым таким моментом.

Она медленно отстранилась, и я почувствовал, как моя головка, всё ещё чувствительная, покидает её, оставляя за собой лёгкую прохладу. Её смазка, смешанная с моим семенем, сделала всё влажным, и это ощущение, такое живое, такое интимное, осталось со мной, даже когда она повернулась ко мне лицом. Она придвинулась ближе, её грудь, всё ещё прикрытая футболкой, коснулась моей груди, а её нога переплелась с моей. Мы лежали, обнимая друг друга, и её тепло, её запах — цветочный, с ноткой ванили, смешанный с лёгким мускусом её возбуждения — убаюкивали меня.

— Давай поспим ещё, — прошептала она, её голос был сонным, но довольным, и она устроилась удобнее, её голова легла на моё плечо, а рука мягко поглаживала мою грудь. Я чувствовал, как её дыхание становится ровнее, как её тело расслабляется, и это умиротворение передалось мне. Мой разум, всё ещё гудящий от пережитого, начал успокаиваться, и я ощутил, как усталость, смешанная с блаженством, накатывает волной.

Утренний свет, мягкий и золотистый, пробивался сквозь шторы, освещая её лицо — спокойное, с лёгкой улыбкой, застывшей на губах. Её волосы, слегка растрёпанные, касались моей щеки, и я вдыхал их аромат, чувствуя, как моё тело, моё сердце, моя душа растворяются в этом моменте. Мы засыпали, обнимая друг друга, наши тела всё ещё хранили тепло оргазма, а номер, тихий и уютный, казался маленьким убежищем, где существовали только мы двое.

Сон накрыл нас мягко, как тёплое одеяло, и я чувствовал её дыхание, её близость, даже во сне. Горы за окном молчали, утро продолжало разгораться, но мы спали, погружённые в наше общее тепло, в нашу новую реальность, где границы между нами становились всё тоньше, а любовь, доверие и желание сплетались в нечто большее, чем я мог когда-либо представить.