Мы сидели на диванчике в кафе, прижавшись друг к другу, ноги переплетены, мороженое давно растаяло, а фантазии унесли нас так далеко, что реальность казалась слишком тесной. Возбуждение между нами достигло пика, и я чувствовал, как оно пульсирует в каждом слове, в каждом случайном касании. И тут мне в голову пришла безумная идея — настолько смелая, что я сам от неё замер.

— Юль, — начал я, понизив голос, чтобы никто не услышал, — а что, если ты сегодня в колледж... ну, придёшь совсем без ничего снизу? Как будто в тех же лосинах, что вчера, но на самом деле голая. Заклеим всё пластырем телесного цвета, замажем тональным кремом — и никто не догадается.

Она замерла, посмотрела на меня широко распахнутыми глазами, её рука остановилась на моём бедре, и я увидел, как её щёки моментально вспыхнули. Её рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак, а дыхание сбилось. Сначала показалось, что она сейчас откажется — слишком дико это звучало даже для нас. Она отвела взгляд, теребя край футболки, и тихо пробормотала:

— Ты серьёзно? — прошептала она, пытаясь скрыть стеснение за нервным смешком. — Это же... слишком. Все увидят, если что-то пойдёт не так. Я не смогу.

Но я видел, как её дыхание участилось, как её глаза блестят, как она прикусила губу — стеснение боролось с чем-то другим, более сильным. Возбуждение, которое мы разожгли за последние часы, брало верх. Я наклонился чуть ближе и добавил:

— Юль, ты же любишь играть на грани. Представь: все думают, что ты в лосинах, а на самом деле — только твоя кожа, гладкая, загорелая. Никто не поймёт, если мы всё сделаем аккуратно. Ты будешь выглядеть так же потрясающе, но это будет наш секрет. И я буду рядом, если что.

Она молчала несколько секунд, глядя куда-то в сторону, а потом её взгляд поймал мой, и я заметил, как стеснение тонет в волнах возбуждения. Она закусила губу, помолчала, а потом тихо выдохнула:

— Ладно... давай попробуем. Но если что, ты виноват, — сказала она с нервным смешком, и в её голосе дрожали одновременно страх и азарт.

Я кивнул, и мы, не теряя времени, вышли из кафе. Её походка была чуть неуверенной, лосины блестели на солнце, и я чувствовал, как моё сердце колотится от предвкушения.

В аптеке Юлька внимательно изучала полки с пластырями, её пальцы нервно теребили край сумки. Она хотела что-то ультратонкое, чтобы края сливались с кожей и не выдавали обман.

— Вот, — сказала она, взяв упаковку медицинского силиконового пластыря телесного цвета, почти прозрачного, с матовой поверхностью. — Он тонкий, как кожа, и хорошо липнет. Если нанести сверху крем, никто не заметит.

В косметическом магазине она подошла к стенду с тональными средствами, её взгляд бегал по баночкам и тюбикам. Юлька знала, что нужно что-то особенное — не просто крем, а средство, которое создаст иллюзию ткани. Она остановилась на профессиональном тональном креме для тела с матовым финишем, водостойким и плотным, с лёгким эффектом сияния, чтобы имитировать глянцевый блеск лосин. Оттенок идеально совпадал с её безупречно гладкой загорелой кожей. Еще она взяла праймер для гладкости и фиксирующий спрей - как она мне объяснила, чтобы макияж выдержал жару и движение.

— Я покрою все ноги, — сказала она, пока мы шли к кассе. — От бёдер до лодыжек, чтобы не было переходов. И сделаю линию на лодыжках — как будто там кончаются лосины, а дальше настоящая кожа. Так будет правдоподобнее.

— Умно, — ответил я, представляя, как это будет выглядеть.

Её руки дрожали, когда она брала покупки, но в глазах был тот же дерзкий блеск. Юля сжимала пакетик в руках, пока мы шли к колледжу, и я замечал, как она то и дело оглядывается, будто боясь, что кто-то уже сейчас догадается о нашем плане.

До занятия еще оставалось достаточно времени, но мы поспешили в колледж, придя на час раньше. Юлька бросила на меня быстрый взгляд, полный смеси страха и азарта.

— Я в туалет, — шепнула она, и её голос дрогнул. — Жди тут.

Она скрылась за дверью женского туалета, а я остался снаружи, чувствуя, как сердце колотится от предвкушения. Прошло достаточно много времени - явно больше получаса, и она вернулась. Я не поверил своим глазам. Юля вышла... голая снизу. Её ноги — идеально гладкие, загорелые, с лёгким блеском — выглядели так, будто она в тех же телесных лосинах, что вчера. Тонкий слой пластыря, аккуратно заклеивший её киску и промежность, и мастерски нанесенный тональный крем, создавали иллюзию тех самых лосин-колготок. Для пущей реалистичности Юлька взяла косметический карандаш телесного оттенка, чтобы нарисовать на бёдрах лёгкие линии, имитирующие швы лосин — тонкие, едва заметные, но добавляющие правдоподобия. На лодыжках она создала линию раздела: чуть ниже щиколоток нанесла более светлый оттенок тональника, чтобы кожа выглядела «голой», как будто лосины заканчиваются, а дальше начинается её настоящая кожа. Сверху на ней была всё та же белая футболка, слегка открывающая низ живота, и ничего больше. Иллюзия была практически идеальной — казалось, что она в своём вчерашнем смелом наряде. Но я-то знал правду, и от этого у меня перехватило дыхание.

Она сделала шаг, и я заметил, как её бёдра слегка дрожат — не от холода, а от смеси стеснения и возбуждения. Её ягодицы, голые под футболкой, чуть покачивались, и только я знал, что под ней нет ничего. Её лицо было напряжённым, щёки пылали, а глаза метались по сторонам — она явно стеснялась до предела и боялась, что кто-то заметит. Но в то же время в её взгляде горел тот самый огонь — ей это нравилось. Она чувствовала себя на грани, и это заводило её ещё сильнее.

— Я не верю, что решилась, — прошептала она, её голос дрожал, но в нём был восторг. — Снимай, Ден. Всё на видео. Хочу это запомнить.

Я кивнул, достал телефон и включил запись, стараясь держать руки ровно, хотя меня самого трясло от смеси возбуждения и шока. Камера поймала её — Юльку, стоящую у входа в колледж, с голыми ногами, которые казались одетыми только для чужих глаз. Она повернулась боком, и я видел, как её кожа блестит на свету, как футболка едва прикрывает попку, и как она сжимает кулаки, борясь со страхом. Её щёки пылали, глаза бегали по сторонам — вдруг кто-то заметит? — но она выпрямилась, и я понял, что ей это нравится. Стыд гнал её кровь быстрее, но возбуждение пересиливало — она чувствовала себя уязвимой, но свободной, и это заводило её ещё сильнее. Она сделала пару шагов по коридору, и её походка была чуть скованной — не от страха, а от осознания, что под футболкой нет ничего. Её ноги, бронзовые и гладкие, двигались так, будто были обтянуты тканью, но я знал, что это иллюзия. Пластырь и крем держались идеально. Она остановилась, обернулась ко мне и слегка наклонилась, будто поправляя кроссовку, — её попка, упругая и голая, мелькнула под краем футболки, и я чуть не выронил телефон. Потом она выпрямилась, бросила на меня быстрый взгляд и нервно улыбнулась.

— Ну как? — спросила она шёпотом, и в её голосе было столько эмоций — страх, стыд, возбуждение, гордость.

— Юль, это... нереально, — выдохнул я, продолжая снимать. — Ты выглядишь так же, как вчера, но... лучше. Это... как бодиарт, только круче. Никто не догадается... А ты сама... как?

— Как будто я голая перед всеми, но никто не знает, — выдохнула она, и её губы дрогнули в улыбке. — Это... страшно. И круто. Ты снимай, ладно? Если что, прикрой меня.

Она кивнула, и мы пошли дальше по коридору, к классу. Её движения были чуть осторожнее, чем обычно, но в каждом шаге чувствовалась смесь страха и восторга. Я снимал, не отрываясь, понимая, что этот момент — наш общий безумный пик, который мы никогда не забудем.

Мы с Юлей направились в класс на наше последнее занятие — формальность, которую нужно было отсидеть, чтобы нам поставили зачёт. Коридор уже заполнялся однокурсниками, и я чувствовал, как моё сердце бьётся в унисон с её шагами. Она шла чуть впереди, стараясь держать голову выше, но я видел, как её пальцы нервно теребят край футболки. Её ноги — голые, но замаскированные под лосины пластырем и тональным кремом — выглядели так же, как вчера, и эта иллюзия казалась почти идеальной.

Когда мы вошли в класс, взгляды однокурсников тут же прилипли к ней. Лена, миниатюрная блондинка, сидевшая у окна, подняла глаза от телефона и замерла, её брови слегка нахмурились — она явно заметила что-то странное, но промолчала, только шепнула что-то своей соседке. Та хихикнула, но тоже ничего не сказала. Парни с задних парт, как обычно, оживились: один толкнул локтем своего друга и кивнул в сторону Юли, а тот ухмыльнулся, но оба быстро отвернулись, будто боясь встретиться с ней взглядом. Катя, девчонка с ярко-рыжими волосами, сидевшая ближе к двери, посмотрела на Юлю долгим взглядом, прищурившись, словно пыталась понять, что не так, но вслух ничего не сказала — только пожала плечами и уткнулась в тетрадь. Никто не решился комментировать, но воздух в классе стал гуще от любопытства и лёгкого напряжения. Я видел, как Юлька сжимает кулаки, её щёки розовели, но она держала голову выше, будто бросая вызов.

Мы сели за одну парту, в центре первого ряда. Юля опустилась на скамейку, и я почувствовал, как её бедро прижимается к моему под столом. Она дрожала, её дыхание было неровным, а щёки горели, хотя она старалась держать лицо спокойным. Я видел волнение вблизи: как она то и дело сжимает губы, как её пальцы теребили край футболки, как она украдкой бросает взгляды по сторонам. В её глазах, несмотря на страх, горел тот самый огонёк — возбуждение от того, что она решилась на такое, от того, что мы одни знали правду. Её голые ноги, замаскированные под лосины, касались моих джеггинсов, и я чувствовал тепло её кожи, её напряжение. Она наклонилась ко мне, шепнув:

— Кажется, они смотрят... я боюсь, Ден.

— Никто не поймёт, — ответил я тихо, сжимая её руку под партой. — Ты невероятная.

Она улыбнулась, но её губы дрожали, и я знал, что страх смешивается в ней с возбуждением. Её грудь вздымалась под футболкой, соски проступали сквозь ткань, и я видел, как она пытается дышать ровно, но не может.

Марьиванна, как назло, подняла взгляд от журнала и ткнула ручкой в воздух:

— Юлия, к доске. Решишь задачу, и зачёт твой.

Юлька вздрогнула, её рука сжала мою сильнее, и она посмотрела на меня с лёгкой паникой. Но я кивнул, шепнув: «Ты справишься», и она медленно встала. Я включил камеру и стал незаметно снимать, как она просила. Она сделала первый шаг к доске, и я не мог отвести глаз. Её ноги — голые, но замаскированные пластырем и кремом — двигались плавно, кожа блестела под светом ламп, тональный крем с пластырем держались идеально — издалека казалось, что это те же лосины, только чуть светлее. Футболка колыхалась с каждым шагом, подол поднимался, едва прикрывая попку, и я знал, что под ней ничего нет — только тонкий слой обмана. Её ягодицы слегка напрягались, и я видел, как она старается идти увереннее, но её колени дрожали. Волосы, тёмно-русые с золотистым отливом, слегка покачивались, когда она шла, и я видел, как её плечи напряжены, а спина чуть прогнута — она старалась держать осанку, но не могла скрыть дрожь.

Она дошла до доски, взяла мел и повернулась к классу лицом. Футболка сидела свободно, но не настолько, чтобы скрыть отсутствие ткани ниже — и всё же маскировка работала. Она повернулась боком к аудитории, и свет упал на её ноги, подчёркивая их гладкость — пластырь и крем держались идеально, но я знал, как близко она к разоблачению. Её футболка задралась чуть выше, открыв низ живота, и я видел, как её грудь вздымается чаще — она волновалась, её щёки пылали, но в этом страхе было что-то ещё. Она начала писать задачу, и её рука дрожала, оставляя мелкие неровности. Мел скрипел по доске, и её поза — чуть наклонённая, с прогнутой спиной — делала её ещё уязвимее. Её попка, голая, но замаскированная, слегка покачивалась в такт движениям, и я знал, что только я вижу правду — тонкий слой пластыря, растушёванный крем, ничего больше. Она наклонилась чуть ниже, чтобы исправить строчку, и футболка задралась, обнажив ещё больше кожи — идеально гладкой, загорелой, без единого намёка на одежду. Класс замер, и я услышал, как кто-то сзади тихо кашлянул, но никто не решился что-то сказать.

Юля решала задачу медленно, и я видел, как она борется с собой. Её пальцы сжимали мел так сильно, что он чуть не сломался, а дыхание было слышно даже мне — частое, прерывистое. Но в то же время её движения становились увереннее с каждой секундой — она входила во вкус этого безумного риска. Её ноги слегка расставлены, чтобы удерживать равновесие, и я заметил, как она чуть выгнула спину, будто невзначай, подчёркивая свою фигуру. Её голые бёдра напрягались, когда она тянулась к верхнему краю доски, футболка поднималась выше.

Это было не просто решение задачи — это был её маленький спектакль, где страх и возбуждение сплелись в одно. Она знала, что я снимаю, и это, кажется, подливало масла в огонь — её щеки пылали, но губы дрогнули в лёгкой, почти незаметной улыбке. Она чувствовала взгляды, я знал это — её кожа покрылась мурашками, но она не останавливалась. Её возбуждение было видно в мелочах: в том, как она сжимала мел, как её губы чуть приоткрылись, как её ноги дрожали не только от страха. Она закончила, бросила мел на полку и повернулась к Марьиванне, стараясь не смотреть на аудиторию.

— Всё, — сказала она наконец, положив мел и повернувшись к Марьиванне. Её голос был чуть хриплым, но она старалась звучать спокойно.

— Всё верно, садись, — буркнула преподавательница, прищурилась через свои толстые очки и ставя галочку в журнале. Юлька вернулась ко мне, её походка была быстрее, чем нужно, и она плюхнулась за парту, прижавшись ко мне бедром. Её рука нашла мою под столом, пальцы сжали мои, и она шепнула, тяжело дыша:

Юля вернулась к парте, и я видел, как её ноги дрожат, когда она опустилась рядом со мной. Она бросила на меня взгляд — смесь облегчения, стыда и дикого восторга. Я видел, как её глаза блестят — от страха, от адреналина, от того, что она сделала это и ей это нравилось. Её рука легла на стол совсем близко к моей, и я почувствовал тепло её кожи. Она наклонилась чуть ближе и шепнула, почти неслышно:

— Это было... нереально. Ты всё снял?

— Да, — ответил я так же тихо, и мы оба знали, что этот момент останется с нами навсегда.

Аудитория вернулась к шуму — однокурсники шептались, но никто не решился спросить, и я знал, что наш секрет остался с нами. Юлька сидела рядом, её ноги — голые, замаскированные под лосины пластырем и тональным кремом — дрожали под столом, её кожа была тёплой, чуть влажной от жары и адреналина. Её короткая футболка задралась, открывая низ живота, и я видел, как её грудь вздымается под тканью, соски проступают всё чётче. Мои джеггинсы натянулись до предела, ткань обрисовала мой член, напряжённый от её близости, и я чувствовал, как жар растекается по телу, требуя выхода.

Я не удержался — моя рука скользнула под парту, пальцы коснулись её обнажённого бедра, гладкого и горячего. Кожа подалась под моим касанием, и я провёл ладонью выше, чувствуя её дрожь, её тепло, её уязвимость. Хотелось двинуться дальше, к тому месту, где пластырь скрывал её тайну, но я сдержался — одно неверное движение могло разрушить маскировку. Юлька посмотрела на меня, её глаза блестели, губы приоткрылись, и я видел, что она на грани. Её рука легла мне на бедро, пальцы скользнули к тому месту, где джеггинсы натянулись сильнее всего, и она сжала меня через ткань, мягко, но уверенно. Я вздрогнул, чувствуя, как её касание пробивает меня током, и понял, что она не просто играет — ей это нужно так же, как мне.

Пока другой студент решал задачу у доски, мы наклонились друг к другу, шепчась, наши голоса дрожали от возбуждения.

— Это безумие, — выдохнула она, её рука всё ещё гладила меня под партой. — Я думала, все поймут, когда я стояла там... но это так круто.

— Ты была невероятной, — ответил я, мой шепот был хриплым.

Она улыбнулась, её пальцы сжали меня чуть сильнее, и я заметил, как её ноги напряглись под столом — она тоже еле сдерживалась. Мы замолчали, когда Марьиванна подняла голову от журнала и объявила:

— Всё, курс закончен. Подходите с зачётками, кто хочет закрыть сегодня.

Юлька вздрогнула, её рука замерла на моём бедре, и она шепнула, наклонившись ближе:

— Прикрой меня, Ден. Если кто-то случайно коснётся... всё раскроется.

Её голос дрожал от страха, но в нём был и азарт, и я кивнул, чувствуя, как ответственность смешивается с желанием. Аудитория загудела — однокурсники вставали, толпились у стола Марьиванны, и Юлька сжала мою руку, её голые ноги спрятались под партой. Мы решили пропустить толпу вперёд, сидя на месте, пока остальные получали свои зачёты. Я видел, как Юлька нервно теребит футболку, её щёки пылали, но она держалась, прижимаясь ко мне бедром. Мои джеггинсы всё ещё выдавали меня, и её рука, вернувшись под стол, снова коснулась меня, словно она не могла остановиться.

Когда толпа рассосалась, мы встали последними. Я шёл, заслоняя её от случайных взглядов и рук, и мы подошли к Марьиванне. Она буркнула: «Держите», протянув зачётки, и даже не подняла глаз — её не волновало, во что мы одеты. Юлька взяла свою зачётку дрожащими пальцами, и мы двинулись к выходу. Её походка была быстрой, но осторожной — голые ноги, замаскированные под лосины, блестели под светом ламп, футболка колыхалась, едва прикрывая попку, и я знал, как близко она к разоблачению. Однокурсники расходились, кто-то бросал взгляды, кто-то шептался, но никто не подошёл, и наш секрет остался с нами.

Мы вышли из колледжа, и свежий воздух ударил в лицо, но не остудил нас. Юля шла рядом, её голые ноги — замаскированные под лосины пластырем и тональным кремом — блестели на солнце, гладкие и загорелые, а короткая белая футболка колыхалась, едва прикрывая попку. Её грудь вздымалась под тканью, соски проступали всё чётче, выдавая волнение, которое она еле сдерживала. Мои джеггинсы обтягивали бёдра и пах, натянувшись от возбуждения, и я чувствовал, как ткань подчёркивает каждый изгиб.

Мы остановились у Юлькиного дома, под тенью старого каштана. Юлька прислонилась к стене, и её грудь вздымалась под футболкой, выдавая волнение. Она посмотрела на меня, её глаза горели, и тихо сказала:

— Я сделала это... и ты был рядом. Это было... не знаю, как описать.

— Как пожар, — ответил я, чувствуя, как моё возбуждение всё ещё пульсирует в джеггинсах. — Ты была на грани, и я с тобой.

Она улыбнулась, её рука нашла мою, и я знал, что эта игра связала нас сильнее, чем что-либо до этого. Я всё ещё снимал её на видео, как она просила, ловя каждый её взгляд, каждый дрожащий шаг её голых ног. Мое сердце колотилось, и безумная идея снова вспыхнула в голове. Голос был хриплым, когда я заговорил:

— Юль, а что, если завтра... мы погуляем по центру города? В таком же виде, как сейчас. Ты — голенькая снизу, с пластырем и кремом, как сегодня. Только представь: толпа, улицы, и никто не знает. Это будет ещё круче, чем сегодня.

Она замерла, её глаза расширились, и рука невольно потянулась к краю футболки, теребя его. Щёки вспыхнули, и она отвела взгляд, её дыхание стало чаще, и она тихо пробормотала:

— Ты серьёзно, Ден? Это же... центр города, там же люди, машины, все будут пялиться... Меня точно заметят, это слишком... — Она замялась, но я заметил, как её губы дрогнули, а в глазах мелькнуло что-то знакомое — то самое возбуждение, которое я видел в кафе и у доски. Я заметил, как её дыхание сбилось, как её ноги напряглись, и понял, что она уже думает об этом. Я шагнул ближе, моя рука коснулась её локтя, и я сказал, понизив голос:

— Юль, подумай, как это будет... Ты выглядишь потрясающе, и никто не догадается, если мы всё сделаем аккуратно. Сегодня ты это сделала, и было круто. А будет... еще масштабнее. Ты же сама говорила, что тебе такое нравится. Представь: улицы, люди, а ты идёшь такая смелая, и только мы знаем правду. Я прикрою тебя, если что. Хочу видеть тебя там, такую смелую.

Она посмотрела на меня, её губы дрогнули, и я заметил, как страх борется с чем-то горячим в её глазах. Она закусила губу, и её щёки стали ещё краснее. Её руки нервно теребили футболку, но я видел, как её дыхание учащается, как она борется с собой. Наконец, она подняла глаза, и в них уже плясали искры. Она помолчала, а потом тихо выдохнула:

— Это безумие... Но... ладно, давай попробуем... — её голос был хриплым от волнения. — Но только если ты тоже... рискнёшь со мной. — Она замялась, а потом её губы растянулись в лёгкой, почти коварной улыбке, и она продолжила, шагнув ближе, так что её грудь почти коснулась моего торса. — Ты пойдёшь в тех велотрусах. С экстремально низкой посадкой, как на фотках с сайта. И футболка короткая, чтобы ничего не прикрывала. Хочу, чтобы твой... член тоже был... ну, максимально доступен, как моя... ну, ты понял. Испытаешь то же, что и я. Согласен?

Теперь уже я замер, кровь прилила к лицу, и я отвёл взгляд, чувствуя, как стыд закручивается в груди. Велотрусы — чёрные, обтягивающие, с резинкой, которая сидела почти на лобке, оставляя весь низ живота, бёдра и ягодицы почти голыми, — были моим пределом смелости на тех снимках. А в центре города, с короткой футболкой? Я сглотнул, представляя, как ткань натянется, как всё будет на виду. Идея выйти в них в центр города, да ещё с короткой футболкой, от которой не спрячешься, казалась безумной.

Юля, увидев мое замешательство, улыбнулась, её рука легла мне на грудь, и пальцы слегка сжали ткань футболки. Её голос стал мягче, но в нём был вызов:

— Ну же, Ден, ты сам меня подбил на такое. Я согласилась, хотя сердце в пятки уходит. А ты что, струсишь? Ты выглядел в них так круто на фотках, я до сих пор их помню. Представь, как мы идём вместе. Оба на грани. Это будет наш общий вызов. Ну же, давай, соглашайся.

Её слова, её близость, её взгляд — всё это разжигало во мне тот же пожар, что я видел в ней. Я чувствовал, как возбуждение накатывает волной, заглушая страх. Мои руки слегка дрожали, а в голове крутились образы: она — голая снизу, с идеальной маскировкой, и я — в велотрусах, где каждый шаг будет подчёркивать всё, что обычно скрыто. Это было безумие, но такое сладкое, что отказаться было невозможно.

— Ладно, — выдохнул я наконец, и мой голос дрогнул от смеси стыда и предвкушения. — Но если что, прикроем друг друга...

— Конечно. Как ты меня сегодня, — сказала она, и её рука скользнула ниже, к моему бедру, коснувшись джеггинсов там, где ткань натянулась сильнее всего. — Значит, завтра. Я голая снизу, ты в велотрусах. Договорились?

— Договорились. Встречаемся здесь же в 11 утра.

Она кивнула. Её голые ноги блестели под солнцем, футболка колыхалась, и я знал, что она чувствует то же, что и я — стыд, страх, но сильнее всего желание. Моя рука нашла её, сжала её пальцы, и я шепнул:

— Это будет... нечто. Я уже не могу дождаться.

— И я, — ответила она, её голос дрогнул, и она придвинулась ближе, так что её бедро коснулось моего. Её кожа, замаскированная под лосины, была горячей, и я чувствовал, как моё возбуждение растёт, представляя завтрашний день. Она сжала мою руку в ответ, и мы стояли так, связанные этой безумной идеей, и я знал, что наш общий пожар только начинается.

— До завтра! Готовься...

— Ты тоже, — ответил я.

Она ушла, а я остался стоять, пытаясь унять дрожь в руках. Мысль о том, что я надену эти велотрусы — без всякой защиты, с короткой футболкой, которая оставит меня почти голым ниже пояса, — пугала до чёртиков. Но в то же время я представлял Юльку — её обнажённые ноги, пластырь, тоналку, её уверенную походку — и возбуждение накрывало с головой. Она хотела, чтобы мой член был "максимально доступен", и это её условие заводило её не меньше, чем меня. Мы оба играли на грани, и эта игра становилась всё опаснее и слаще.