ВНИМАНИЕ! В данном тексте присутствуют сцены жестокости и насилия. Если для вас это не приемлемо, воздержитесь от чтения.

Вот уже почти половина моей истории рассказана. Но мне нужно закончить. Побыстрее закончить все это...

Ноги несли сами — мимо темных кустов, через скрипучую калитку, по ступенькам крыльца. Дверь захлопнулась за спиной с глухим стуком, но я даже не вздрогнула.

Комната встретила меня тишиной. Бабушкины вышивки на стенах, плюшевый мишка на полке — всё было на своих местах. Как будто ничего не случилось.

Я не стала включать свет. Не сняла липкую от спермы майку, не вытерла засохшие полосы на бёдрах. Просто дошла до кровати и упала лицом в подушку.

Слёзы текли сами — тихие, безрыданые. Время расплылось, как акварель в воде. Может, я уснула. Может, просто отключилась. Но мир наконец перестал существовать, и это было единственным облегчением.

Я очнулась, когда за окном уже сгущались сумерки. Бабушка скоро должна была вернуться — нужно было что-то делать.

Попыталась сесть — и тут же скривилась от боли. Задница горела, будто её прожгли раскалённым железом.

Сбросила с себя грязную одежду. Хотела пойти в летний душ во дворе, но страх сковал меня — а вдруг он ещё там? Вдруг увидит?

Взяла бутылку с холодной водой, намочила тряпку. Вода стекала по телу, смывая следы его спермы, но я знала — по-настоящему ничего уже не смоешь. Пальцы дрожали, когда я коснулась тканью своей задницы — дырка была приоткрыта, слегка кровоточила.

Надела кофту с длинными рукавами — хоть как-то скрыть синяки на руках.

Причесалась. Увидела в зеркале на шее темнеющую полосу.

Нашла старый шарф, плотно обмотала его вокруг шеи.

Когда бабушка приехала, я сказала, что у меня болит горло.

— Ой, деточка! — она всполошилась, но я как-то нашла в себе силы успокоить её. Голос звучал ровно, будто это говорил кто-то другой. — Ничего страшного, просто немного простудилась.

Бабушка приготовила ужин. Я ела механически, не чувствуя вкуса, потом сразу легла в кровать.

Тело ныло, но хуже всего было внутри — будто кто-то выжег всё, что там было раньше.

Той веселой девочки, которой я была с утра уже не было.

Ночь. Я проснулась в поту, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Перед глазами снова мелькали те ужасные картины - его руки, его смех, боль... Все вернулось, будто это происходило прямо сейчас, в этой темной комнате.

Он сказал прийти снова.

"Как я могу пойти?" - пронеслось в голове. Но тут же другая мысль: "А как я могу не пойти?"

Я представляла, как рассказываю бабушке. Видела ее испуганные глаза, дрожащие руки. Нет, это невозможно.

Полиция? Боже... Мысли о том, как придется все описывать, показывать следы, видеть эти оценивающие взгляды - от одного этого хотелось умереть.

Но вдруг... Что-то изменилось. В этом хаосе страха и стыда появилось новое чувство.

В темноте комнаты я вдруг вспомнила тот момент, когда его грубая рука заставляла мою ладонь тереть между ног. И что произошло после этого...

Я замерла, прислушиваясь к себе. Бабушка тихо посапывала за стенкой. Рука медленно скользнула ниже.

Один раз. Два. Три...

Неожиданно стало легче. Приятнее. Я не могла остановиться, даже когда волны удовольствия начали накатывать все сильнее. Впилась зубами в одеяло, чтобы не застонать, тело выгнулось в судороге - и наступила разрядка.

А потом - сразу же, как удар:

"Я правда извращенка".

Горло сжалось так сильно, что невозможно было дышать. Слезы? Нет, они, кажется, закончились. Осталось только это гнетущее осознание:

"Я кончила. От того, что он сделал. Кто я после этого?"

Утро. Солнечные блики на скатерти. Бабушка поставила передо мной тарелку с омлетом — я вяло ковырялась вилкой, размазывая желток.

— Может, со мной к Марье Ивановне? День рождения же...

Я только мотнула головой. Бабушка вздохнула, поцеловала в макушку и ушла.

Когда дверь за ней закрылась, в доме воцарилась тишина. Я сидела, уставившись в холодный завтрак.

"Мне нужно к нему".

"Мне нужно бежать".

Две мысли бились, как птицы в клетке.

Я встала. Сделала шаг к выходу. Вспомнила его приказ — "без трусов".

Руки сами потянулись под юбку. Стянула трусы, бросила на кровать. Бельё легло белым пятном на одеяло — чистое, невинное.

Дверь дома скрипнула, выпуская меня. Навстречу тому, что страшнее любого кошмара.

Я шла по тропинке, и каждый шаг казался чужим. Ноги двигались сами, будто кто-то другой управлял моим телом. Голова была пустой — никаких мыслей, только тупое повиновение.

"Почему я это делаю?" — этот вопрос вертелся где-то на задворках сознания, но ответа не было.

Я просто шла.

Куда приказали.

Как приказали.

Без трусов под юбкой, с дрожью в коленях, но — шла.

Словно превратилась в марионетку, а все мои "нет", весь ужас и сопротивление остались там, на кровати, вместе с брошенными трусами.

Он открыл дверь сразу, будто стоял за ней все это время.

— Пришла, шлюха? Так и знал.

Я переступила порог, и он тут же толкнул меня в коридор.

— Показывай.

Я поняла. Руки сами потянулись к подолу юбки, задрали его.

— Ага... — он усмехнулся, оглядывая меня с ног до головы. — Ну теперь-то понятно, кто ты на самом деле. А поначалу ломалась...

Его пальцы впились в мое плечо:

— Извращенка конченная. Раздевайся, блядь.

Я потянулась к пуговицам кофты, уже зная, что назад дороги нет.

Кофта соскользнула с плеч. Юбка упала к ногам. Я стояла перед ним голая, но странное дело — никакого стыда.

Словно это было не моё тело.

Разум где-то далеко, за туманной границей. Может, я спала наяву? Может, это сон?

Руки висели как плети. Грудь обнажена, но холодно не было. Ничего не было.

Только пустота.

И его взгляд, ползущий по моей коже.

— Блядь, какие сиськи! — его ладони грубо сжали мою грудь, пальцы впились в кожу. — А рожа... — он скривился, оглядывая моё лицо, — вся в прыщах. Уродка.

Тёплая слюна шлёпнулась мне на щёку. Я не стала вытирать — только аккуратно сняла очки, дрожащими пальцами положила их на полку у зеркала.

— Пошли! — он резко дёрнул меня за руку, волоча в комнату.

Я не сопротивлялась. Ноги двигались сами, будто кто-то другой управлял моим телом.

Дверь захлопнулась.

Повторилось всё, что вы уже знаете.

Его член снова заполнил мой рот - тот же противный хлюпающий звук, знакомая вязкая горечь на языке. Я старалась держать губы растянутыми, чтобы зубы случайно не коснулись кожи - он бил за это больнее всего.

Потом он резко развернулся

Я зажмурилась, но всё равно видела краем глаза — розовато-коричневое отверстие, обросшее жёсткими волосами.

Запах ударил в нос сразу - резкий, кислый, с примесью чего-то затхлого. Я инстинктивно задержала дыхание.

— Лижи, шалава!

Язык скользнул по морщинистой коже. Вкус был солёный, с металлическим оттенком. Он застонал, но тут же зашипел:

— Глубже, мразь! Видишь, как тебе это нравится...

Слёзы текли сами собой, смешиваясь с потом на его коже. Я продолжала двигать языком - туда-сюда, туда-сюда - механически, как запрограммированная.

Всё повторилось по кругу.

Его член, скользкий от слюны, заполнил рот. Потом яйца, которые нужно было облизывать, пока он ругался. Потом его задница перед лицом - я зажмуривалась, но запах всё равно проникал в ноздри.

Потом он вдруг схватил мою грудь, сжал её вокруг своего члена.

— Двигай, — сказал он.

Я двигала. Груди скользили вверх-вниз, а губы ловили головку, когда она появлялась.

Но вдруг он отодвинулся.

— Ну давай в жопу, — сказал он буднично. — Становись раком.

Я знала, что это случится. Глупая надежда теплилась где-то внутри – может, пронесет? Но задница, всё ещё горящая от вчерашнего, напоминала: нет, не пронесет.

— Пожалуйста... не надо... – голос сорвался. – Мне очень больно... Я не выдержу...

Он усмехнулся.

— Ну не хочешь в жопу – давай в пизду. Ты же конченная уже, чего ты за целку свою держишься? На хрен она теперь тебе нужна?

Его слова висели в воздухе. Выбирай – адская боль или... потеря последнего, что связывало меня с той, прежней жизнью.

Но разве эта плева что-то значила теперь?

А если... если я забеременею? От него?

— В попу... – прошептала я, едва слышно.