Еще давно я задумала собрать свою коллекцию настоящих, живых историй из личного опыта, либо подслушанных у людей разной степени знакомства со мной. Незначительные домыслы и украшения добавлены лишь как художественная смазка, не более того, поэтому размер будет очень лаконичным. Все совпадения не случайны, поэтому имена изменены.

— Что я говорил? Девочки, девушки... женщины... Юбочки, платья и прочие наряды оставляем в шкафу и на вождение надеваем брюки и только! Говорил же?

— Говорили. — виновато произнесла Катя.

Она расправила на коленках свою длинную юбку и схватилась за руль.

— Ох... Ладно, трогаемся. Давай сама: нейтраль, зеркала, заводим. Выжимай сцепление, первую передачу... Стоп! Да ты же педали под своим сарафаном не видишь, господи, помилуй!

Катя замерла. Ее сердце заколотилось быстрее, когда она медленно, словно под гипнозом, подтянула подол юбки. Пальцы дрожали, а ноги невольно шевельнулись, пытаясь нащупать педаль. Ткань скользнула по коже, обнажая бледные коленки, и горячая волна стыда обожгла ее изнутри.

— Ну-ка, выше задирай! — голос Игоря Саныча стал ниже, с хрипотцой. — Дома надо было слушать, что я вам вчера вдалбливал.

Катя закусила губу. Она потянула юбку еще выше, чувствуя, как прохладный воздух касается ее бедер. Ее щеки пылали, а в груди что-то сжалось — смесь страха и странного, темного волнения. «Он смотрит... видит все...» — пульсировала мысль, пока она поднимала ткань под его настойчивыми командами.

— Еще! Еще выше! Давай, не стесняйся. Стесняться надо было, когда мои слова мимо ушей пропускала. Мы тут учиться собрались или как?

Девчонка, краснея от стыда и бесконечных укоров инструктора, задрала юбку до самого “нехочу”, так, что даже трусики показались ее взору. “Боже, как же стыдно...”

— Вот так, — голос инструктора стал мягче, почти бархатным. Он ухватился за ручку над головой, но его взгляд, тяжелый и горячий, скользил по ее обнаженным ногам. — А теперь поехали.

Катя, закусив губу до боли, раздвинула бедра шире, чтобы дотянуться до педалей. Ее движения были неловкими, напряженными — она то и дело бросала быстрые взгляды вниз, на белую ткань белья. Ее пальцы дрожали на руле, а внизу живота разливалось странное тепло, которого она не могла понять. Машина дернулась и заглохла.

— Да вашу ж...! — выдохнул Игорь Саныч, но в его тоне мелькнула не только досада, но и что-то еще. — Это что за передача?

— Т-третья... — ее голос дрожал, почти срывался.

— А первая где?

— Влево и вперед... я случайно... я знаю... — она чувствовала, как слезы жгут глаза, но вместе с тем ее тело будто не принадлежало ей — оно горело под его взглядом.

— Ну само собой. А могли бы уже давно ехать, а вместо этого с вами тут херней, извините, маемся... Я к чему вам сказал в брюках на вождение? А мне это самое... каково на девичьи ножки смотреть? Молодежь, вашу маму! — чуть рассмеялся Игорь Саныч и Катя тоже ухмыльнулась.

Катя слабо улыбнулась, но ее сердце колотилось так, что, казалось, он мог это услышать. Она снова нажала на сцепление, стараясь сосредоточиться, но мысли путались. Юбка задралась еще выше, и теперь она чувствовала, как ткань трусиков натянулась, обрисовывая все, что ей так хотелось скрыть. Машина опять дернулась и заглохла. Она поняла, что включила вторую вместо первой, но руки тряслись, а в голове мелькало: «Он видит... он все видит...»

— Так, все. Стоп. Приехали, — голос Игоря Саныча прозвучал глухо, с легкой хрипотцой, будто он сам не до конца верил в то, что сейчас произойдет.

Катя повернула ключ в замке зажигания, заглушив двигатель. Ее руки безвольно упали на колени, а голова опустилась — она чувствовала себя маленькой, виноватой, уязвимой. Ноги, все еще дрожавшие от напряжения, она судорожно сомкнула, словно пытаясь спрятать... В салоне повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь ее прерывистым дыханием. Сердце колотилось так громко, что ей казалось — он слышит каждый удар.

Игорь Саныч молчал несколько долгих секунд, и этот миг растянулся в вечность. Катя украдкой подняла взгляд и замерла: он, не говоря ни слова, расстегнул свои джинсы. Ткань с тихим шорохом разошлась, и перед ее глазами предстал его большой, эрегированный член — твердый, с набухшей, гладкой головкой, размером напоминавшей набалдашник рычага переключения передач. Воздух в машине стал густым, горячим. Ее щеки вспыхнули, а в горле пересохло. «Это что... правда происходит?» — мелькнула паническая мысль, но тело, будто завороженное, не двигалось.

— Ну что, совместим приятное с полезным? — голос Игоря Саныча стал ниже, с легкой насмешкой, но в нем сквозило что-то хищное, властное. — Включай мне первую передачу... а то всю коробку к чертям похеришь.

Катя замерла, ее взгляд приковался к его члену — твердому и такому непривычно близкому. Ее разум кричал: «Нет!», но тело, будто подчиненное чужой воле, не слушалось. Вина, стыд и странное притяжение смешались в груди, заставив сердце биться совсем бешено. Она сглотнула, горло сжалось, а пальцы, дрожащие и холодные, медленно потянулись вперед. Почему она это делает? Зачем? Но рука уже коснулась его — теплого, гладкого, живого. Кожа под ее ладонью была горячей, почти обжигающей, и это ощущение пронзило ее, как ток. Она вздрогнула, но не отдернула руку.

— Ну же! — торопил он, и в его голосе слышалось нетерпение, смешанное с удовольствием. — Давай, включай первую.

Катя, словно во сне, обхватила его крепче. Ее пальцы сомкнулись вокруг твердого ствола, и она, не глядя ему в глаза, повела руку к себе и вперед — медленно, неуверенно, будто и правда воткнула передачу. «Боже, что я творю...» — мелькнула мысль, но она утонула в хаосе ее чувств.

Катя сглотнула, но слюна застряла в горле, словно ком. Она боялась вдохнуть — воздух в салоне стал густым, пропитанным резким, мускусным запахом, от которого ее голова слегка закружилась. Ее пальцы, все еще дрожавшие от прикосновения, скользнули по твердому, напряженному члену — всего на миг, но этого хватило, чтобы ее кожа вспыхнула жаром. Она отдернула руку и положила ее на руль, будто ища опору, ладони еще долго были липкими. Ее ноги, бледные и обнаженные, дрожали под взглядом инструктора — жадным, тяжелым, почти осязаемым. Игорь Саныч не мог отвести глаз, его мысли путались: «Как я до такого дошел? И почему она... такая податливая?» Эта девочка, с ее невинностью и робостью, разбудила в нем что-то темное, чему он не мог сопротивляться.

— Давай-ка... на сегодня закончим, — хрипло выдавил он, прерывая тишину. Его голос дрогнул, выдавая напряжение. Медленно, почти нехотя, он заправил свой все еще твердый член обратно в джинсы, пальцы чуть дрожали, пока он застегивал ширинку.

— До свиданья, — еле слышно попрощалась Катя. Она выскользнула из машины, словно из ловушки, тихонько прикрыв дверь, будто боясь нарушить звенящую тишину. Ее сердце колотилось, а ноги подкашивались — она почти бегом, чуть не вприпрыжку, бросилась прочь, ощущая на себе его взгляд даже через стекло.

Игорь Саныч проводил ее глазами в зеркале заднего вида. Фигурка ученицы удалялась — хрупкая, в своей скромной, старомодной юбке, что колыхалась при каждом шаге. «Из этих, что ли?» — мелькнула мысль. Может, из каких-то сектантов — свидетелей или вроде того? Она выделялась среди других: никакой косметики, коротко подстриженные ногти, ни намека на духи, которыми обычно пахли его ученицы всех возрастов. Простота ее облика только сильнее разжигала его воображение. В его голове возникали образы ножек и белых трусиков, казалось таких тонких, что... Что же под ними, какая наверное она там молоденькая, нежная... Господи, прости.

Он расстегнул брюки снова. Несколько резких движений, и горячая волна удовольствия накрыла его — он излился, не отрывая взгляда от зеркала, где ее силуэт уже растворялся вдали.