Дорогие мои мужики...

Колин мат тяжек, как и сам Коля – без мата Коле никак. В своей стихии мужик – щупает Мишкину «Волгу», и баба никакая не нужна. Дорвался до игрушки! Валя даже обиделась слегка: ёбарь Коля обстоятельный, ебёт как пашет - но невнимательный – ужас!

— Карбюратор ему! Свечи! Носорог! Тут три бабы голые, на всё готовые, а он!.. - Валя раскатала сырой подол, укрыла ягодицы и на четвереньках проворно вышмыгнула к сияющему заднему бамперу «Волги», оттащила чемоданы к девкам. – Ухом не повели, глухни, слепошары! Ладно... пошли в дом, чо ли, брюхатые?

Пробрались задворками: гуськом на полусогнутых, укрываясь от мужчин кустами. Валя едва пёрла пудовые чемоданы. В спальне царил мрак кромешный, духота, мощно воняло мужиком.

— Фу, Ко-оля! – она замела под кровать охвостья изломанных хворостин, прибрала ошмётки верёвок, сдёрнула изгаженную простыню. – Вонючий, блять! Пердун хуже козла! Учитель херов...

Нырнула сквозь складки плотных штор, открыла окно, пустив в комнату свежий воздух. Колино массивное седалище в драном комбезе торчало из-под капота, Мишка топтался рядом. Брючина мокрая – хорошо попала Муха! И ширинка нараспах, болт видно.

Валя помахала ёбарю, погрозила, показала – калитку закрой! Мишка нахально вывалил яйца, почесал... подмигнул, засмеялся:

— Нормалёк! – застегнул мотню. – не ссы, Муха, договоримся!

Более смотреть не на что: мужики увязли в железках, весело им! Мишка трещит без умолку, как баба; Коля, крутя гайки, цедит матюки. Пускай тешатся... Дочки тоже заняты: потрошат чемоданы. Валя ощупала попу, живот. Расчесала ногтём слипшиеся кудряшки на лобке. Тронула припухший клитор, обиженно ахнула. Горит!..

«Старалась, чтоб Мишка спустил, - думала она, поддрачивая. – легко ему «не ссы»! Самой бы спустить... а Коля возьми и вылези! А зятёк, блин, распалил бабу... чо ему за беда, не спустила баба? Дрочи теперь, не до бани же терпеть? Зубы сгрызёшь, ожидаючи.»

Наверно, сёдни Мишка с Колей вдвоём выебут... Сколько раз уж ей, дуре покладистой, в два ствола засаживали! Скорей бы баня!

— Ещё б чуть-чуть, спустила б, да к стороне. Коля ты, Коля!..

Мишка молодец – ёб от души, впрямь соскучился! Это не бес с козлячьей харей, а живой мужик с хуем, и ебёт-то люто! Бывало, сутками шпокались – и то мало! Один, да по-быстрому... Ма-ло!..

Сёдни её вдвоём в бане выебут – Валя сладко поёжилась:

— Обязательно выебут! Сто пудов! Наловчились за два-то года!

Она заёрзала лобком, пальцем двинула порезче... поддалась мороку: Мишка, раскинув руки-ноги, лежит спиной на тёплом банном полу, она раскорякой сверху примащивается. Коля на карачках глядит ей в жопу, мостит колени меж волосатых ляжек кореша, готовит даму к ебле: плюёт на крестец, слюнявым пальцем лазит в пизду, в анус, смазывает розовое бабское мясцо. Подводит Мишкину елду:

— Расслабь пизду, не жмись… Муха!.. Бля, расслабь, сказал!..

Повинуясь поддерживающим её лапам, она осторожно ищет пиздой; наткнувшись на хуй, фыркает: ляжкам щекотно от буйной мужчинской волосени. Состыковав губки пизды с крепенькой как шляпка боровика залупой, обернувшись, лукаво смотрит на Колю:

– Есть контакт, товарищи командиры! Чо ещё прикажете?

— Попизди, сучка! – добро лыбится щербатый Коля, шлёпая её; интимно обняв хуй кореша, легонько дрочит его, хотя Мишка и так готов. Мишка стыдливо охает: стесняется гомосятины - такой явной. А Коля невозмутимо дрочит ему, дрочит и Мухе: те стонут и дёргают жопами от нетерпения, пытаясь начать еблю – но Коля всё придерживает их, будто опытный ловчий гончую свору... Наконец Коле всё нравится – парочка в кондиции. Выпуская залупу в осклизлую щель пизды, он гулко басит. – Стыковка, бля!

Муха со всем накопленным сладострастием плюхает пиздой, насаживаясь на Мишкин уд. Объёмистый, твёрдый как палка хуище лезет в неё тяжко, внатяг. Коля жмёт её, пальцем щекотит похотник – чтобы, значит, дама смазку дала. Больше смазки! – Ты как, Муха?

— Щас я, мальчики! – кряхтит Муха, медленно елозя пиздой по возбуждённо пульсирующему стволу. – Не приноровилась ещё.

— Да-а-ай! – это Мишка снизу. Груди Мухи качаются над его потной физией - он тянет язык, чавкает, лижет соски. Держи, лизун! Упершись ладонями в пол, она удобней подаёт ему груди, а сама, разгоняясь, играет бледным задом перед Колей: позырь, позырь, милый! Мужики с двух сторон жмут её, щупают, лижут, нюхают – пахнет Муха славно! Везде помыта, смазана, надушена: подмышки, титьки, пизда – всё розово-чистое, сияющее. В каждой складочке, за ушками, даже в жопе - приятный запах! Кудряшки на голове взбиты по-модному. Лялечка! Мишка упоённо, будто младенчик, сосёт влажные распаренные титьки, сытая рожа сияет. Коля сзади животом трёт Мухину жопу; хуй бревном тычется Мишке в яйца.

Видно, самому невтерпёж: ручищами отнял Мухины груди у кореша, башкой толкает её в спину, гнёт к Мишке – целуй его, целуй взасос! Она пригибается, целует взасос, а пизда на хую как перчатка на руке, влажно скользит внатяг. Муха любит целоваться, любит ебаться, любит Мишку: его запах, горькую слюну, жёсткую щетину вокруг губ, обезьянью шерсть пуза, его хуище-торчище…

Колины пальцы выскользнули из ануса; Колин хуй пожаловал в жопу... И Коля тоже в Мухе! И его тоже надо любить. Странная раздвоенность между двумя мужчинами, одинаково любимыми ею, овладевает Мухой и наполняет её душу восторгом. Слабнущая, она хватает себя за ягодицы и сама с силой открывает себя им. Нате!

— На-а-а-те! – хрипит в Мишкины губы. – Ма-аль-чи-ки-и-и!

Мишка зубами схватил её язык; сопя, мычаньем подбадривает самоотверженные Мухины потуги. Сука-Мушка, шевели очёчком! Эластичная, будто резиновая дырка её жопы растянута до предела, пухлые щёчки залупы туго охвачены ею. Дама неподвижна: хуй Мишки надёжно как меч в ножнах сидит в пизде, Колина дубина завязла в прямой кишке. Поди тут дёрнись: Колин хуй упорно продвигается вглубь: залупой толк, яйцами по губам пизды шлёп, по хую кореша чирк; Коля чешет и чешет даме пальцем розовую пипочку похотника. Драконит осторожно, умело, со знанием дела...

Муха от такого уменья дышит со всхлипом, подтекает, стала скользка. Все её выпуклости и впуклости облиты дамским сладким потом; чуткую жопу щекотит жёсткая мущинская волосня. Тут вам и кухня народов мира, и радуга цветов: вареник краснющей пизды, в нём по яйца увязла багровая колбаса хуя; сахарные дамские ягодицы с масляно-сизой дыркой ануса, развратно плюющей пузырями смазки. В эти масляные плевки Коля, дроча чумеющую от похоти даму рукой, вдавил хуй, как танк пушку, в самый цвет; ворочая залупой в прямой кишке, цыкает слюной в копчик, хрипя:

— Тужься, Муха!.. Принима-ай, бля! До... упо-о-ора!

— Ма-а-альчики!.. Тяжко! – стонет дама. Ну у «мальчиков» и хуи! Тот, что в «задних воротах» - особенно! Муха ожесточённо тужится. - Ба-атюш-шки! Застря-ал! - вся спина её красна, от узких лопаток до блестящего потёками слюны копчика. Звонкие пердки рвут гулкую тишину бани длинными трелями, распаляя мужиков...

Дама проперделась – и вдруг как-то сразу двинулась, прошла узким местом, заглотив Колину залупу, и размеренными взмахами задницы елозит на двух хуях. Теперь мужики кряхтят – чертовски приятно! – но терпят, не двигаясь, дают ей время приспособиться. Коля сзади пыхтит как кочегар у распахнутой топки, в огненном жерле которой чавкает, плавится его жилистая залупастая кочерга...

Валя раскрытым ртом хватает горячий воздух бани - жарко! Вся оплыла потом, солёные ручьи бегут по грудям, животу, ягодицам. Мишка, хрюкая боровом, жадными лапами рвёт груди; она безумно сосёт его губы, черкая животом мохнатое пузо, жрёт пиздой хуище. Кочерга, дойдя до крайней точки, гадко чавкает в огнедышащем месиве жопы. Сменив теряющего прыть Колю, Муха врывается в устьице пизды гибким пальчиком, раздрачивает пипу. Вспышки удовольствия цветут в ней яркими огнями: создавая сложную гамму ощущений, внутри сквозь плёночки нежнейшей Мухиной плоти бодаются шишкастыми бошками, плавают елдаки:

— Ох-х! Подводные дельфины, мать вашу ети!!

— Погнали, брат! Раз-два! - ёбарям наскучило осторожничать, мощно двинули хуями, пронзая Муху с двух сторон, аж у ней пятки взлетели. Шлёпаясь яйцами, скалятся: «Здоров, брат!» Слаженно, каждый в свою дырку, ввинчивают болты в обморочно стонущую, сопят, рыкают, за сиси тягают, лупят чугунными ладонями... Ебут! И лупят! Ебут и лупят!.. Разнесчастная её жопа!!

— Полегче!.. садюги-и! Двое на одну-у! Вам баб што ли мало?! Мёдом што ли Муха намазана? А-а-а-а!!.. - она хрипит, бессильно падает на Мишку, изнемогая. Роняя слюну, содрогаясь, звенит сладчайшими стонами. – Ма-альчики-и-и! Садюги-и-и!!!

…Валя довольно улыбается, вспоминая, шоркает пальцами в пизде... Всех бы баб в два смычка ебсти - небось и войн не было бы, одна ебля! Ёбари разогнались и спускают одновременно – хрипло рычат, лупцуют жопу нещадно, бешено месят хуями! Мухе не впервой такая болтанка: она умело балансирует, «объезжая» взбесившихся дельфинов, с торжеством победительницы слушая жестокие стоны стреляющих вязкими струями «мальчиков». Лейте, мальчики, лейте! Наливайте меня до краёв! Молофья, она полезная!

Всё! Отрычали, бедные, упарились, прекратили битьё её помидорно-красных ягодиц. Мягкие болты выползают из Мухи; усталые ёбари гогочут, чешут липкие яйца. Довольны: спустили славно! Муха, шлёпнув титьки Мишке на брюхо, резво додрачивает себе, но… как всегда, отлежаться на пушистой волосне, отстонать своё ей не дают. Мишке жарко - он бесцеремонно пихает её на пол: после спуска ёбарь, как известно, на время утрачивает галантность.

Муха лежит на полу ёкающим пузом; сырые гладкие доски пахнут берёзовым листом, мыльной пеной. Сквозь неширокие щели веет прохладным земляным духом, а ещё неотчётливым, зверским, гнилым. Муха тихо смеётся: это тайный дружок её – томящийся внизу невидимый бес. Он здесь, близко. Подглядывает.

— Заждался, хозяюшко? – сюсюкает Муха. – Хошь меня? На…

Разбросав колени, приникает лобком к щели и медленно сладко ссыт в неё, напаивая дымящейся струёй невидимого. Мужики с интересом смотрят ей в жопу, Мишка большим пальцем ноги ковыряет её мягкий податливый анус:

— Муха! Харэ ссать… «Расслабона» тяпнешь? Подымай жопу. Вот стакан, садись. Руки назад. Вяжем её, Колян… Ну, пошла!

— Ну, ма-альчики! – она канючит по привычке. Надо так надо!

Выставив рядком осклизлые причиндалы, нарочито грубо (так уж заведено в их «ёперном театре») поволокли за уши, натянули Мушку ртом на сложенные вместе хуи. Над стаканом высадили ровно царевну-лягушку: сиди себе на цыпках, соси и тужься! Ещё и связали, чудилы, вожжами поперёк сисек стянули, локти спутали – типа дрочить не моги, помучайся, милашка! Связанная Муха дуреет; мурашками покрываясь, сосёт, чмокает, пердит в стакан – нате! Щас им и нассыт, и чего похуже – из обеих дырок капает, всё открыто. Молофьи много. Полстакана почти на полстакана водки. Муха широким как у Буратины ртом обсасывает восставшие хуи, а мужики, хватив из горла, поливают ей лопатки: по спине между стянутых локтей, по пальцам, которыми она держит ягодицы – бежит водочка, смывая сперму с ануса, с половых губ, капает в стакан. В стакане получается мутный, остро воняющий коктейль. Назвали его, долго не думали – «расслабон». Расслабляемся же!..

Всё, что мимо стакана прыщет: в пол, в щели – ему… Выпей, батюшка банник: сладка с кончёй водочка – вот и выпей себе!

— Пей, Мушка! – её бьют по щекам, она хохочет, разинув рот…

— Мальч!.. Угл! – ей заливают «расслабон», воткнув стакан в пузырящиеся молофьёй губы... И когда, напоив, развяжут – Муха, в хламину моментально пьяная после «расслабона», даже подрочить не сможет толком, пальцы не слушаются. А на восставших смычках ещё поиграет-попрыгает, почудит ещё - чудить она может похлеще «мальчиков»! Муха - дама ужас до чего чудачливая!