3. Свиданья час - так сладок он…

Во дворе рыкнула Мишкина «Волга». Валя ахнула - за постирушками забылась, проморгала тетеря приезд дорогих гостей!

Отерев распаренные мыльные руки, накинула халат на голое тело, пояском запоясалась, вскочила в тапки, кинулась встречать: чёрным ходом в курятник, оттуда сенями в коридор. Бежала и лыбилась, дура. Мишка мой! Полгода ведь не обнюхивались! Вылетев на крыльцо, ослепла от солнца; заслонясь ладонью, едва углядела в тени высоких ворот машину. Вот они, долгожданные!

Продувная рожа зятька лучилась нежной заботой – заложив крюком железные створки ворот, по-очереди вынимал из салона пузатых, одинаковых как две капли воды жён. Беременные вылезали, тяжко кряхтя и повисая на Мишкиных руках. Послав мамке воздушный поцелуй, обе, на ходу задирая подолы, вразвалку побежали за сараи. Припёрло, знать, в пути! Валя глянула из-под руки: в сиренево-лопуховых кущах на корточках беспечно засели две бледные фигурки - телешами. А кого им стесняться? Все свои. Стащив платья, вывесили животы между ляжек и, упруго шипя, перешучивались с застрявшим у багажника мужем, звали в лопухи от мошкары спасать. Чесались, по ляжкам били остервенело - в канун Купалы комарьё самое злое, потом-то убавит в разы…

Мишка словно почуял её взгляд, оглянулся, увидел её. Свою Мушку-цокотушку. Валю качнуло от нежного восторга: выпрямив стан, хотела скрыть своё смятение... и не могла. Розовея щёчками, она противным, охриплым от жуткого волнения голоском запищала с высокого крылечка, словно кислое молочко цедила милому:

— Здоров, зятёк! – любовь к Мишке пьянила её, а ревность, отрава горькая, чёртом тянула за язык. – Поди пуп надорвал двоих сразу дрючить... Иль они тебя дрюкают? Сами? А, Ми-шень-ка?

Мишка не ответил на подколочку. Гордо таскал чемоданы из багажника, швырял в траву, словно говоря: зови хоть Мишенькой, хоть Машенькой - хоть кем! А пуп двужильный, тебе ль не знать? Валя знала: сил на троих, а денег небось на десятерых накрал, торгаш разворотливый, еврейское счастье! Жёнок завалил шмотками: вон, чемоданы! А ей ничегошеньки. Елдак дарёный, и тот упёрли. Она забеспокоилась:

— Чо молчишь-то? Ты их по-очереди аль скопом? Иль ещё как?

Хлопнула крышка багажника. От крыльца шарахнулись куры.

— Скопом проще! Ревнуют меньше. Сами просят! – простецки заулыбался Мишка, скаля волчьи зубищи. – По одной, так их чёрт не разберёт – ебёшь и не знаешь, Алёнку или Алинку. Давай лучше я тебя выебу. Тебя-то, Мушка моя, ни с кем не спутаешь…

— Я те да-ам! – обрадовалась Валя. – Я так от ворот налажу! Ко мне ни-ни! Мушка давно не твоя. С Колей поссоришь... не вздумай!

— С Колей договоримся! – деловито пообещал Мишка.

— Пря-ам! – покраснела Валентина. – Коля добрый такой, да?

– В первый раз, что ли? – удивился Мишка, брови его взлетели. Красивое сытое лицо затуманилось. - Эх, соскучился я по тебе, хозяюшка! По твоим сладким булочкам! - погладил шалым взглядом и, перепрыгнув чемоданы, двинул к Валюшке скорым шагом, вскочил на крыльцо, заслоняя солнце. Обнял, смял её.

— Здрасьте, мамочка! Принимайте гостей!

— Куда? – неуверенно воспротивилась Валентина. – Зя-ать!

Мишка, целуя губы, лапал ознобом одетые ягодицы – она и забыла, как это он запросто. Поиграл: свёл, растянул до рези, шлёпнул со всей дури – колени подогнулись. Упала бы, да держит.

— Иди в баню! – запаниковала. – Пусти. Грабки убери!..

— Молодец, без трусов! – шепнул в ухо. – а ну, пукни, милая...

— Постирушки, из бани я… – браня себя за наготу, она изо всех сил сжала сфинктер, не пуская наглые пальцы. Захлёбываясь, зачастила в могучую грудь. – Миша... Миша-Миша... Стой, чёрт! Не буду я пукать... Не хочу... Миша-а... Ты куда уду...

— Пукни, говор-рю! - зять запрокинул её, раздвинул губами губы, втолкнул язык. Гад! Валя поневоле раскрыла рот и, заперев дыхание, напрягла живот. Тужась до звона в ушах, вымучила лишь робкий звук, рассмешив и Мишку, и близняшек. И сама заперхала, зашлась стыдным смехом. Меж тем два крепких пальца сноровисто вскочили в неё и уже грелись теплом её прямой кишки. Руки, подхватив зад, подняли не столь уж и субтильную даму как пушинку. Силищи в клятом! Заурчал нетерплячий! Держись, Муха!

Скрывая дикое возбуждение, она как бы нехотя сдалась этой силище... поди не сдайся! Коленками охватив Мишкины бёдра, она села глубже... и пукнула ему ещё: на, подавись! Ладони-ковши стиснули ягодицы, пальцы якорями распёрли анус. Пряжка ремня, беспокоя её, путалась в буйных кудрях лобка – тогда Валя, чиркая ногтями зятёву ширинку, расстегнула ремень, расцепила пуговки, вжикнула молнией... Брюки мягко пали вниз вместе с трусами. Голый Мишка внушителен: по-обезьяньи чёрен, мускулистое тело в сплошной волосне. Валя с наслаждением потёрлась лобком: ох, мягонько-о-о! Он по-хозяйски навалил её на себя и, прижав маленьким округлым пузиком к мохнатому животу, опустил Муху вниз. Хуй упёр в губки, вмял влажные краешки. Она охнула, тапки полетели со ступней. Достал-таки, дорвался до заветного!

— Оп-па-а! – растолкав слипшиеся губки, здоровенная залупа надавила, провалилась глубоко в самую мякоть, выплеснув на яйца пахучую жижу, которой до краёв налита уже была Мухина пизда.

«Надо быстрее! – соображалось ей трудно, мысли разбегались. – Коля спит, слава Бо... ворота заперши... а то соседям потеха...»

Додумать не успела: начались у них качели, голова сделалась пустой, в ушах зазвенело. Мощным рывком Мишка всаживал хуй и, поддав бёдрами, бросал Валю жопой вверх; в последний момент стопорил пальцами, всунутыми в прямую кишку, удерживая на хую. Умопомрачительной раскорякой застывая в верхней фазе броска, Валя, плеснув ягодицами, обрушивалась вниз, неудержимо соскальзывая пиздой по гладкой колбасе хуя. Стукнув лобком Мишку в пах, ойкала: хуй до отказа заполнял её лоно и тупым ударом ломился в матку. Простояв на носках ног секунду, Мишка, выгнутый, словно тугой лук, расслаблялся и, придерживая её ягодицы, сдавал назад. Брызжа смазкой, выходил из пизды, залупой раздвигая в стороны вязко чавкающие створки. Сердце у Вали ухало, взлетая и падая вместе с толчками хуя.

— Н-на, сука! Су-ука! Н-на... тебе! На! На! На! Сука!

— Тише, зя-а-тёк! – оглушено хрипела Валя и цеплялась, как могла, за Мишкину крутую шею. – до бани… не мог… подождать?

— С-сука! Су-ука! - толстые доски крыльца визгливо пели под тяжестью двух раскачивающихся в развратном танце тел. Ступнями ног Валя скребла гладкие перила крыльца; Мишка по-боксёрски хекал носом, толкал спиной нагретую солнцем балясину и мощно стукал лобком ей в промежность. – Ох, соскучился... Соскучился!

— Соскучился!.. – восторженно обмирала Валя, взлетая, и, как могла, цеплялась пятками за его ягодицы. – соску-учился... Ох! - она взлетала и падала; Мишка лупил как заведённый, бесстрашно балансируя на скрипучих ступеньках. Валя закрыла глаза. Ей-то чо? Мишка отвечает, ёбарь! Уронит - убьёмся обои... Лови меня, ёбарь!

— Ос-споди! – раз за разом плюхаясь пузом ему на брюхо, она успевала лизнуть кадык, остро воняющий потом; щекой потереться о плечо, чиркнуть ступнёй мохнатый зад, залиться коротким счастливым смехом. – Как прекрасно-то!.. Ос-споди!.. Ох!.. Ох!..

Мишка, зверея в горячке ебли, рыкнул на неё. Ебомая баба смеётся, коли с ёбарем плохо ебётся... Валя притихла, нежно щупая снизу языком широкий подбородок зятька. Побрился, гладенький! Совершенно счастливая Муха (седьмое небо какое-то!) пропела:

– Жёны плохо смотрят, колючий! Ничо, я тебя в бане побрею!

— Ну всё, с-сука! – рывком выдернув из пизды парящий влагой хуй, зять якорями-пальцами больно до рези раскрыл анус и, поддав бёдрами, втиснул залупу в непристойно зияющую дырку. Муха, час назад предусмотрительно промывшая жопу, захихикала, очень довольная: «Мы наказаны? Ах какой обидчивый, строгий наш!»

— Ми-и-иша! Га-адкий! - заворковала она, расслабляя ягодицы. В анусе трубно бурчал выдавливаемый наружу воздух; огромная залупа надавила и одним махом провалилась вглубь. Валя игриво куснула любовника в могучие мышцы груди. – Ты-ы, зверрррь!..

— Ебливая жо-опа! – прохрипел Мишка. Валя кротко заглянула снизу вверх в его близкие, налитые кровью глаза, виновато сморщила нос и, чмокнув Мишку в губы, стала лизать его раскрытую грудь, упорно продираясь языком сквозь заросли.

— Гладенький ты мой... товарищ... сержант! – облизывая тяжко кряхтящего зятя, нежно шептала Валя. – Шуток не понимаешь...

— Еврей, хули! - ответил старой присказкой подобревший зять. Ещё бы, от Мухиной-то жопы не подобреть! Толчки хуя обрели ритм, Валя как могла держалась: балансируя на толстом основании, закупорившем её снизу, она волнообразно, умело поддавала задом. Ей удалось приподнять ноги и сцепить ступни. Теперь можно было отпустить Мишкину бычью шею, не рискуя свалиться. Свободная рука нужна была ей, хотя бы одна: мучительно хотелось хоть чуть-чуть поддрючить покинутую, истекающую соками пиздёнку...

— Жопу те пошлёпать? – Мишка, эгоист, по-медвежьи смял её, мешая дрочить, прижал всунутую в пах кисть руки. – Пошлёпать?

— Чо уж, шлёпай. Бей! Хи-хи! Токо... Миш... орать буду!..

— Ори! – разрешил Мишка стиснутой млеющей Мухе. – Бью?

— Бей! - запрокинув голову, она закусила губы. Мишка пузом подкинул сотканную из одних мурашек Валю и хлёстко саданул по левой ягодице – бледной, рыхлой, влажной от пота. Ш-шлёпп! Она ойкнула, заслезилась глазками: отвыкла, сильно! Ожидая добавки, грудями влипла в ёбаря... Железные пальцы резко растянули её зад. Хуй влетел, мягко шлёпнули яйца – и тут же огнём ожгло ягодицу справа. – А-а-а! – взвилась Валя. Мишка, щадя хнычущую от боли женщину, в третий раз сдержал руку, шлёпнул потише...

— С-сука! Мушка моя! – взбивая жопу умеренными шлепками, ёбарь страстно завзрыкивал. – Титьки сюда! Дай титьки! Титьки!..

— Тише, нетерпеливый! Щас! Даю, даю! – она, торопясь, расстегнула пуговки на Мишкиной рубахе, рванула на себе халат и, вывалив незагорелые, будто обсыпанные мукой груди, гибкой лианой обвила Мишкину шею. Белые пышные дойки Валентины заелозили, острыми сосками вспарывая густой мех на груди ёбаря.

– Бей ещё! Чо гладишь? Ударь! Вжарь – хочешь же! Хочешь! Хочешь! – она зажмурилась, ужасаясь своей смелости… Ягодицы в предчувствии удара захолодели… – Бе-е-ей, Ми-и-иш!.. Ну?..

— Н-на! - её обожгло поистине страшным ударом; она ахнула, шокированная... Хуй, глубоко всаженный в анус, удержал её, не позволив сдёрнуть беззащитный зад. - Н-на! – и будто ушат кипятка опрокинули ей на студенисто дрожащую плоть... Муха затряслась, парализованная судорогой, и бессильно обвиснув на ёбаре, завыла сукой. Кровь, пульсируя в ягодицах, растворяла, утишала, но не могла смыть вовсе жуткую боль. Избиваемые филейчики, словно отрезанные болью от тела, горячие-прегорячие, подпрыгивали под ударами наказующих их дланей; горькой мукой вело скулы, горло сдавил спазм, слёзы ослепили её, сопли брызнули!.. Беспомощно хрипя, Валя барахталась в медвежьих тисках. - Н-наа! - щёлкнул очередной удар... Вспышка!.. Валя захлебнулась стоном, пережила кипучую волну боли и, ослеплённая сполохами цветных огней под стиснутыми веками, оглушённая до звона в ушах, завизжала, не жалея связок, завела отчаянную музыку бабьей страсти:

— А-ай! – шлёп! - Ай! – шлёп! - Ай! Ай-ай-ай! - шлёп! Шлёп!

Роя носом осопливленные заросли, сквозь бумканье дланей, лупцующих филейчики, обессиленная, смирённая Муха ловила бешеный стук его сердца – устал, взмок, бедный! Истово слюнявя плечи, лакала солёный пот - без мысли умилостивить, повинуясь растущему в ней экстатическому припадку: служить! Служить ёбарю! Служить! Она раболепно служила: пиздой, жопой, титьками – всем своим гибким покорным телом. Она крутилась на нём прыткой обезьянкой: извиваясь, стоная, чертя титьками восьмёрки, безжалостно плюща каменные стоячие соски. Служить!! Не разбирая пути, хуй тупой башкой сандалил в жопу; вылетая наружу вместе с брызгами пердков, от спешки то и дело промахивался мимо податливо распахнутого ануса, тыча в копчик слепым щенком. Тогда Муха искала рукой позади себя, ловила, нацеливала буяна, пихала в себя; щекоча раздутые яйца, ласкала, уговаривала:

– Тугие какие!.. Готов... Готов... Хочешь?.. Спускай! Да-вай!..

Но Мишка, превозмогая усталость, держался, не спускал: бросал, насаживал, терпел, оттягивая сладчайшее - и лупил, лупил по истерзанному заду. Сырыми поленьями в печи щёлкали шлепки.

— Ах, зятюшка! Убивец! Себе бы по яйцам разок… саданул, мучитель… мой!.. - всё же она улучила момент, протиснула руку в открывшийся промежуток между животами, задрочила яростно зудящую пизду, отвлекая сознание от пылающей огнём задницы.

Близняшки из лопухов сочувственно посмеивались.

Мишка пыхтел из последних сил. Оскальзываясь на потном теле ёбаря, Валя отчаянно дрочила похотник в погоне за готовым спустить Мишкой; зубами грызла курчавые волоски на его груди, жадной пиявкой лепила засосы. Дважды писнула: одну дымящуюся струйку в густую волосню яиц, другую вниз на штанины смятых в лепёшку брюк. Небольшая месть ёбарю за расшлёпанную задницу!

— Нравится?.. Зверюга? Сыренько, не?.. А ещё? Ещё?! А так?..

Мишка выдыхался и пора было брать инициативу в свои руки.

До отказа сев на хуй, Валя резко снялась с него, высоко вздёрнув зад и оставив внутри себя одну огромную распухшую залупу, которая закупорила задний проход плотнее, чем пробка винное горлышко. Словно пытаясь трением разогреть «пробку» так, чтобы та задымилась, Валя со стремительностью швейной машинки застрочила анусом: коротко и отчаянно, как любил Мишка, на одной головке. Он и среагировал как всегда: зарычал диким зверем и стал спускать, тиская её саднящие ягодицы. Вырвал головку с резким чпокающим звуком, воткнул в пизду, впрыснул пузырящуюся субстанцию, вновь вырвал-воткнул - содрогаясь, отстреливая короткие порции спермы то в пизду, то в прямую кишку. Валя иссохшей губкой вбирала в себя мужское семя, упивалась её дурманящим острым запахом. И, подвывая, жалела уже, что заставила спустить. Рано! Ещё бы подрыгать жопой, самой бы поспускать всласть, попрыгать на рыкающем, смердящем потом, прыскающем молофьёй, издыхающем от усталости звере...

Позади совсем некстати запела пружиной дверь, дрогнул коридор под шагами восьмипудового богатырских статей Коли.

— Пусти-пусти! – испуганно ахнув, Валя коротко чмокнула ёбаря в губы и проворной белкой порхнула с него, присела, нащупывая упавший брючный ремень. В глаза ей смотрела красная вздрагивающая залупа с приоткрытым смешным ротиком. Раз! Ротик плюнул в лицо белёсым пахучим сгустком. Два! Плюнул ещё. Торопясь, Валя поймала залупу губами, втягивая солоноватые сгустки, сглотнула... Половицы скрипели у неё за спиной...

Подобрав тапки слепыми движениями ног, она выпустила хуй, чмокнула, натянула на балдеющего обездвиженного Мишку брюки. Защёлкнув пряжку ремня, за миг перед Колей бесшумно пала с крыльца. Плеская титьками, оскальзываясь траве, сверкая раскрашенным задом, на четвереньках шмыгнула в лопухи.

— Ма-ам! - девки от хохота мало не валились с корточек: так уморителен был вид скачущей на карачках голой Вали. Хохотали, впрочем, беззвучно: не палить же мамку перед её мужиком! Миша-то поймёт, а могучего грубияна Колю девки весьма побаивались.

— Чо ржёте, пузатые? Подвиньтесь, проказницы, я к вам…

– Ма-ам! Фига се! Ну ты... даё-о-ошь! Жопу-то! Ни фига се он тебе раскра-асил!.. О-хо-хо! Пригнись… видно-о-о!.. А-ха-ха-ха!

— Очень смешно, блять! Вот бы Коля засёк на Мишке! Тогда бы посмеялись… особенно мамка! - обогнув дочек, Валя присела рядышком. Щупая саднящий горячий зад, повздыхала и, накрыв ладошкой припухшие губки пизды, стала писать, тревожно поглядывая на мужчин. Старые кореша, не замечая сидящих на корточках женщин, оживлённо лупили друг друга по плечам:

— Колян, здор-ров! Чертяка!

— Аха-ха! Миха, едрит-раскудрит! Кореш! Ого! «Волга» у тя?..

— Ни хера не видит Коля-то! Солнце! – заговорщицки толкали её дочки. – Мам! Ну и ну! В бане ж всё равно вдвоём тебя потянут.

— В бане одно, пускай тянут, на то и баня… а щас другое…

— Да чо ж другое? – спорили девки. – То ж всё оно самое… Миша всю печень прогрыз: «Муха то, Муха сё… фокусы всякие знает!» Завидно! Чо за фокусы, мам? Покажешь сёдни? В бане?

— Ничоси! Выдумки всё! Сам-то фокусник, зятёк, блин! Обспускал с головы до пят, вся в молофье! Хар-рош фокус!..

— Нормально ты его подоила! – остренько глянули дочки. – Как вулкан взорвался, Миша-то. Гейзер! Ой, причёску забрызгал…

— Блять! И чо я дура бигуди крутила? – Валя расстроено размазала сперму по спутанным, местами сырым кудряшкам. – Гейзер, блять! – отлепила от ягодиц мокрый хоть выжимай подол.

— Он любитель таких штук! – синхронно кивали близняшки. – Наспускает в рожу, в титьки… Смеётся: «высохнет!..» Так и ходим.

— Любитель! – вздохнула Валя. – Оттарабанил в жопу прям у порога, заместо здрасти... Обспускал... Нешто я блядь вокзальная?

– Ещё вытри на щеке, и вот… на ресничку попало. Шампунь есть? Мы новый, польский привезли. Ничо, мам, в бане отмоем...

— Отмоем, блять? За версту молофьёй разит! – страдала она, соскребая с себя липкую слизь. – Как покажусь-то? Коля унюхает.

— Скажем, что от нас запах! – нянча огромные пуза с вывернутыми пупками, девки выпрыскали последние капли, нашарили кинутые в траву платья, неуклюже натянули на головы, не спеша, однако, прикрывать голые задницы. – Отсосали Мише, а ты после с нами чмокалалась, вот на тебя и попало....

— Ага, в губах привезли! – фыркнула Валя. – Чо всё гольём-то?

— Жа-арко! – дочки полезли целоваться. – Употели, ужас!

- Врёте, небось перед Колей форс пускаете! – рассмеялась отходчивая Валя. – Ему сослепу всё одно не видно. Ладно, шутю. Я уж все глазоньки проглядела, проплакала! Идите к мамке, пузатые, сладенькие! - выгнув шею, клюкала их липкими от спермы губами.