У кого-то получается прекращать отношения быстро — с глаз долой, из сердца вон. Но при таком сценарии есть немалые шансы, что резко оборванная история на самом деле не кончилась, — и тут уже начинаются проблемы. О гуманной стратегии расставания — в новой колонке Арины Винтовкиной.

Лет десять назад я была уверена, что самый правильный и самый же действенный способ забыть человека — это с глаз долой и с сердца вон. Что не нужно резать хвост по частям. Что-то там выяснять, устраивать реюнионы или просто сексы по старой памяти, чтобы вытрахать друг из друга остатки чувств. Нужно иначе: найти в себе силы и — хрясь — отрезать от себя человека. А заодно оборвать все ниточки, вас связывающие.

Прекрасно помню, как мы сидели с лучшим другом на кухне и обсуждали его несчастную любовь. Первые пять месяцев этого романа он выглядел и чувствовал себя так, словно его оснастили комплектом крыльев. А потом выяснились два трагических обстоятельства. Во-первых, его избранница была замужем. Во-вторых, уходить от мужа она не собиралась, о чем говорила прямо и даже с некотором вызовом. На этом этапе друг мой впал в какой-то нелепый неконструктив. Он метался и маялся. Он то предлагал ей взять паузу, то устраивал спам-атаку из смс. То аффективно кричал в трубку, что она его не достойна. То присылал покаянные букеты цветов с записками, из который явственно следовало, что это он, олух полоумный, не достоин ее, богическую. То грозился сам приехать к ее мужу и все ему рассказать. То умолял девушку бросить работу и семью, купить билеты в один конец и сбежать с ним в какой-нибудь Тайланд.

«Что мне делать? — терзал он меня, сидя тогда на кухне, — Скажи, что делать?!» Мне в тот момент казалось, что он находится на пределе нервного и физического истощения, и вообще, подобные метания не красят взрослого мужчину, поэтому сказала: «Я, честно, не могу смотреть, как ты мучаешься. Раз ты не видишь вариантов быть с ней вместе, вычеркни ее из жизни. Собери в кулак всю имеющуюся у тебя силу воли — и просто вычеркни».

И парень действительно взял и действительно вычеркнул. Стер ее номер телефона, а для верности сменил свой номер. Удалил общие фото. Расфрендил во всех соцсетях, а потом для верности снес и все свои страницы (впрочем, десять лет назад их было не так много). Снял квартиру в другом районе. Сменил спорт-клуб (ее офис был на соседней улице, так что случайно встретиться было как нефиг делать). Сменил парикмахера, к которому она же его в свое время и сосватала. Перестал ходить в рестораны, где они бывали вместе хотя бы раз. Перестал ходить на концерты групп, к которым она была неравнодушна. Даже перестал покупать паштет, который она обычно ела на завтрак, и кофе ее любимой марки. Короче, на удивление серьезно подошел к процессу вычеркивания этой женщины из своей жизни. Я, пожалуй, и не вспомню, чтобы кто-то расправлялся с воспоминаниями об Экс-подруге с такой хирургической четкостью, такой, знаете, почти маньячной основательностью.

Мне в память врезалась фраза, которую он сказал мне тогда, еще в самом начале процесса «отрезания»: «Я хожу по городу — и чувствую, что он словно заминирован. Оглядываюсь. Вглядываюсь в лица и силуэты. Мне кажется, что в любой момент она может появиться, посмотреть на меня, сказать «Привет» и… Я снова окажусь в той же клетке». Столько горечи, столько глухого отчаяния было в тех его словах. И как же я потом, лет пять спустя, радовалась, что по радио может заиграть что-нибудь из Нино Катамадзе — а мой приятель, кажется, даже и не помнил уже, что это был «их» первый совместный концерт: ни вздыхал, ни начинал стискивать зубы, ни закуривал подряд вторую — как он это делал раньше при любом ассоциативном воспоминании.

Отпустило его, честно сказать, небыстро. Первый год он страдал невыносимо. Потом — умеренно. Потом закрутил роман с хорошей девочкой Катей, который закончился свадьбой и рождением, если не ошибаюсь, сына. Помню, я смотрела на него, смотрела на его такую ладно обустроенную жизнь и радовалась: переболел. Вырвался из клетки, буквально прогрыз себе путь на свободу.

Десять лет они с «той женщиной» (мы оба, не сговариваясь, перестали произносить ее имя вслух, как только было принято решение поставить точку) не контактировали. Продолжали жить в одном городе, но так ни разу и не встретились. Встреча произошла недавно. Прозаично — на заправке. Не знаю, что она ему сказала — «Привет» или нечто менее тривиальное. Знаю только, что «мина» таки взорвалась, и мой приятель слетел с катушек.

Не стану перечислять все глупости и жестокости, которые мой приятель успел наделать за месяц, что эти с «той женщиной» были вместе. Ту эмоциональную мясорубку, которую он устроил своей жене. А потом — бац — и все внезапно, словно бы само собой сошло на «нет». Мой друг вернулся в семью. На мои вопросы по поводу того «взбрыка» отвечал очень коротко и безэмоционально: «Всё, проехали. Конец истории. Больше не вспоминаем». Примечательно, что время нашей встречи он получил от нее смс — нечто нейтральное, в духе: «Привет, как дела?». Смс, которое девятью годами ранее могло спровоцировать у него инфаркт — стоило ему только увидеть имя злополучного абонента на экране телефона. Тут же он просто не ответил на сообщение. Взглянул мельком и стер переписку. «Что, действительно проехали?» — уточнила я. «Да. Теперь точно», — ответил друг, и по его тону голоса, выражению глаз и лица я поняла, что он действительно переболел. Только не восемью годами ранее, как мне казалось, а только сейчас.

Меня, конечно, с одной стороны, поразила легкость, с которой он повторно нырнул в этот омут. А с другой — бессмысленность тех его, без преувеличения, титанических усилий по выкорчевыванию из себя артефактов, связанных с бывшей возлюбленной. Внешне он истребил и изничтожил любые воспоминания о ней. Все до единого. Отрезал ее от себя (или себя от нее?), буквально ампутировал без наркоза. Сам, вероятно, до конца не понимая, насколько глубоко эта история все еще бродит в нем. Эмоции и слова, которые он тогда не выплеснул сначала ей в лицо, а потом — ей в спину (расставание, с какой колокольни ни глянь, было неизбежно) год за годом код за годом копились и копились. И при первой же возможности из искры разгорелось не просто пламя, а настоящий крупномасштабный пожар.

Эта ситуация заставила меня пересмотреть свое отношение к искусственному «отрезанию» людей из прошлого. И сейчас, пожалуй, я поостерегусь давать советы типа того, что выдала тогда другу. Есть у меня стойкое ощущение, что любая история требует своего естественного развития и завершения. Одной силы воли — а я тогда взывала, собственно, к ней, а мой приятель уповал исключительно на нее же — недостаточно, чтобы поставить точку. «Умерла — так умерла» работает только в одном случае: если все действительно отболело и отмерло. А не в ситуации, когда ты строго на уровне рассудка понимаешь: «Нам не быть вместе, поэтому лучше расстаться». Рассудок тут, похоже, в принципе бессилен. И как мне раньше казалось верхом мужества — эффектно уйти, так сейчас я думаю, что мужество в другом. В том, чтобы остаться на время, которое вам уготовано быть вместе, и прожить историю до конца. Какой бы трагической, больной и с виду бессмысленной она ни была.