Oksana Litovchenko

КОГДА ДОГОРИТ СОЛНЦЕ

18+

I.

Малиновка — деревушка, разбросанная по пологому склону лесистого холма. Напротив, через реку, село Русалки, там храм и магазин.

Моста тут нет, между населенными пунктами на добровольных началах, со свободным графиком курсирует паром, ну, как «паром», скорее, средних размеров лодка. Она дожидается пассажиров на пристанях, иногда и по два, по три часа и отчаливает, по мере заполнения пяти посадочных мест.

В этот раз пассажирка на борту была всего одна, внучка Мартыновны из Малиновки Даша, рисковая, азартная девица, яркая красавица, одевающаяся, впрочем, свободно и достаточно небрежно, зато, когда она случайно оголяла грудь или бедро, становилось понятно, что там ого — го!

Вечерело, и паром шел в Малиновку, где швартовался, последним рейсом.

Даша ездила в Русалки, в магазин, ну и просто немного развеяться. Она не была лишена мозгов, интересовалась всякими новыми местами и жизнью аборигенов, а именно ими она и называла местных жителей. Ей не удалось склонить своего жениха Андрюшку, жуткого аккуратиста и педанта на это путешествие, и от теперь она везла в своем смартфоне умопомрачительные селфи на фоне белокаменного монастыря и берез, надеясь поразить этого циника красотой здешних пейзажей, хотя и знала, что этим парня пробьешь вряд ли.

Паромщик, косматый старик в заношенной бейсболке, стоя на корме, орудовал багром, оба весла лежали вдоль правого борта, лето было относительно сухим, уровень воды упал, поэтому багор на реке был в самый раз.

Даша сидела лицом к старику, а он плавно отталкивался своим длинным шестом ото дна, правя лодку на Малиновку и смотря поверх головы девушки.

Пассажирку он словно бы и не замечал, думал о своем, щурил голубые глаза под кустистыми бровями, эти глаза против Солнца казались белыми с дырочками.

Девушка долго, беззастенчиво рассматривала паромщика, наконец сказала:

— Наверное стремно на старости лет жить в такой дыре, да?

Пенсионер приналег на багор, сверил нос лодки с курсом, зачем — то посмотрел направо вдоль реки, снова — на дальний берег и ответил, все так же глядя поверх густой челки этой юной гражданочки.

— Это не самое страшное, что может быть с человеком в жизни.

Даша заправила двумя пальчиками выбившуюся прядку обратно под цветную косынку, повязанную кольцом вокруг шеи, скользнула взглядом по воде, сквозь которую было видно чистое, песчаное дно и легкие стайки каких — то темных рыбок, и снова глянула на старика.

— А что тогда главное?

— Я не смогу это объяснить, - подумав сказал селянин, - повзрослеете, поймете сами.

Его невозмутимость пассажирка восприняла за высокомерие, у нее зудело уесть как — нибудь этого престарелого недотепу, но она не нашлась как. И тогда она игриво приспустила накидку, оголив плечо, и приопустив двумя пальчиками бирюзовые очечки, поверх них, стрельнула глазками в паромщика — ноль внимания.

Причалили, когда Солнце уже скрылось за холмом. Босой старик первым покинул лодку, затянул ее нос на зернистый песок, накинул цепь на железный столбик, ловко защелкнул замок.

У берега чалилось еще несколько барок, одна старее другой, самодельный, дощатый паром и мелкий катер без мотора.

Лодочник достал из своего плавсредства какую — то одежку и авоську с большим термосом, и босой поковылял по тропинке вдоль холма, в сторону противоположную той, где жила бабушка Даши, добрая старушка Мартыновна.

Даша росла в городе без отца, тот был дипломатом и нелепо погиб в какой — то африканской стране, когда дочери было всего семь лет.

Девочку воспитывала мама, ученая карьеристка, ректор большого университета, властная и стервозная женщина, сделавшая себя, богатая (универ распочковывался множеством бизнесов), но нервная, слегка помешанная на египетских пирамидах и мучившая их тайнами свою дочь. Каждое лето Даша гостила у бабушки, и это была настоящая радость для нее, уставшей от бесконечной учебы и строгой мамочки, не дававшей ей и шагу ступить без нравоучений.

У бабушки был небольшой, белый домик в вишневом саду и свежие, чистые простыни, на которых любимой внученьке спалось необъяснимо радостно, особенно, когда была открыта форточка, и веяло из сада ароматами молодой мяты и фиолетовых матиолл, которые на полной Луне пахли так грустно и так сладко.

Мама вполне могла снести бабулину «хоромину» и выстроить на ее месте дворец, да что там, свою маму она была способна поселить в любой точке Земного шара на вилле, но бабуля, как она говорила, приросла к этой земле, к этому домику и покидать его не собиралась ни за какие коврижки.

А потом у девушки появился молодой человек Андрюша, студент финансово - экономического факультета, крайне прилежный и страшно рассудительный, он сразу же жутко понравился маме, это именно она и порекомендовала дочери взять его в село и показать бабушке.

Домой, то есть к бабуле наша путешественница вернулась уже на самом закате Солнца, и поспела как раз к ужину. Мартыновна напекла внучатам сдобных пирожков с яблоками, сварила галушек, достала из погреба холодную сметанку. Две семьи в Малиновке держали коров и полностью обеспечивали земляков молочными продуктами.

— Где ж ты скиталась, востроногая? - Добродушно ворчала старушка, расставляя тарелки на вышитой скатерти, некоторые из них были со строгой советской символикой, иные с выщербами в краях, но все до скрипа чистые. Мартыновна была известной чистюлей, к тому же приучила и внучку.

Андрей недавно отошел от полуденного сна, он гонял в своих руках ложку, проверяя, не жирная ли она.

— В Русалках была, там уже, кстати два магазина. Ну, как «два», ларек еще открыли рядом с автобусной остановкой, - рассказала внучка.

— Тю, да он уж полгода работает. И надо ж было тебе по такому Солнцу в Русалки кататься, чтоб узнать про то. Про то уж давно все знают. Вот с измальства ты такая непоседа. Бывало оставлю тебя на минутку в саду, потом ловлю на другом конце деревни.

Горячие галушки с холодной сметаной с дороги казались Даше невероятно вкусными, она уплетала их за обе щеки, позабыв о талии, в то время, как ее суженый брезгливо ковырял вилкой в тарелке.

После ужина, по холодку все втроем собирали в саду спелые сливы( наряду с вишневыми, были тут и сливовые деревья, и даже несколько абрикосовых, но эти урожаили редко, климат тут для них был прохладным).

Потом девушка листала смартфон, показывала любимому снимки из Русалок.

— Представляешь, там храм Покрова 17 — го века построен на средства местных крестьян и колокольня, но она уже 19 - го века, и ее строили купцы. Между прочим, самая высокая в районе - 40 метров. В советское время использовалась как парашютная вышка.

Даша, как здесь уже отмечалось, была девушкой начитанной, крайне любознательной, знала писателей и поэтов. Гоголь и Булгаков были у нее любимыми, и училась она в университете на втором курсе филологического факультета и музыке предпочитала аудиокниги, на ее смартфон было закачано их не меньше десятка.

— Подумаешь, 40 метров, это разве высота, и парашют не успеет раскрыться, - пожимал тонкие губы жених, ему было немного неловко от того, что он не поехал в Русалки и отпустил будущую жену одну.

— Ага, это снизу кажется, что низко, а когда туда поднимешься, так Земля с арбуз покажется, - вредничала подружка.

— Ты, что ли, лазила на колокольню? - Удивлялся Андрей.

— Хотела залезть, меня прогнали. Совершенно дикий народ, там идет реставрация, посетителей не пускают, а так, поднялась бы конечно. Оттуда снимки умопомрачительные!

В постели возлюбленный дал волю рукам, приставал, девушке было неловко, Мартыновна спала в соседней комнате, дверей меж помещениями не было, лишь открытый дверной проем.

От парня разило прекрасным парфюмом, и девушке невольно подумалось, что хотя бы тут этот чистюля мог не одеколониться, но куда там! Его горячие руки сновали туда — сюда под одеялом, хватали подругу то за лобок, то за груди, Даше было то больно, то щекотно, она ловила своими руками его руки, безмолвно отпихивала их, наконец, что бы унять распалившегося ухажера, нащупала его торчащий отросток и быстро и энергично сдрочила ему.

Тот выстрелил себе на живот, обтерся трусами и надолго ушел в душ, наконец вернулся, успокоился, и вскоре, сладко посапывая, уснул. Сон на природе, да на свежем воздухе шел на пользу и этому щепетильному урбанисту.

II.

— Я, похоже, где — то у вас в лодке сережку потеряла. - Окликнула следующим днем Даша на пристани паромщика, когда он наматывал на столбик свою цепь.

— А? - Разогнулся старик и поглядел на девушку равнодушным взглядом.

— Ну, я плыла с вами вчера, помните?

— Не помню. Всех разве упомнишь.

— Ага, понимаю, прикарманили находку и делаете вид, что отшибло память, - торжествовала мелкая стервочка.

— Лезь в лодку, ищи свою серьгу. - Помолчав, сказал речник, повернулся спиной и вставил ключ в замок. Пока он возился с привязью, эта белобрысая нахалка спрятала в кусты его сумку с термосом и прикрыла травой.

Чертыхаясь, он искал сумку, а она у него за спиной умыкнула куртку.

— А вы никогда не реагируете, если вас задевают? - Подтрунивала озорница.

— Когда во мне просыпается зверь, я становлюсь жертвой. - Негромко вымолвил он, снова распрямился и впервые прямо глянул ей в лицо, поразив ее глубиной своих голубых глаз.

— Ого! И кто это сказал? - Откликнулась девчонка.

— Не знаю, наверное тот, кто пожил на этом свете.

— Там ваша сумка, там ваша куртка, - ткнула пальчиком туда и сюда Даша.

Старик, выгреб из сумки остатки хлеба, махнул рукой, бросая в воду крошки.

III.

— Бабушка, а кто такой этот паромщик и откуда приехал? - Спросила внучка Мартыновну, когда они вышли на бахчу искать спелую дыню. Даше почему — то не хотелось говорить о старике при женихе, она дождалась повода уединиться с родственницей и начала свои распросы на огороде, когда Андрюшка, опасаясь вспотеть или обгореть, дрых в прохладе глиняного домика.

Мартыновна в округе слыла знатным бахчеводом, дыни у нее были ну просто медовые.

— Эт который? - Разогнулась пенсионерка.

— Ну, тот, что людей через реку возит.

— А, так то Василь лодочник. Здешний он, ниоткуда он не приехал.

— И что, он вот так всю жизнь — на переправе?

— Зачем «всю жизнь»? Тут ране мост был, большие машины ходили, а как колхоз развалился, следом развалился и мост. А Василь, он кем токо не работал и скотником, и грузчиком, и каменщиком. Рано без родителев остался, а на руках — двое младшеньких: сестренка и братишка. Он, выходит, им замест кормильца. Был на самых тяжелых работах, всякой работе был рад.

— А потом?

— Потом младшие подросли, разъехались. А там и Васька женился, какая — то городская приблудилась. Красивая была, но больная, лет 20 болела, а то и боле, а он ее все на руках носил. Бывало вынесет на пригорок и сидит с нею. Они нелюдимо жили. Да ты тетку Авдотью спроси, она больше знает, я уж позабывала все.

Тетка Авдотья доводилась какой — то родственницей нашим героиням и тоже жила в Малиновке.

— А потом? - Пропустила Даша это совет мимо ушей, - бабушка, умоляю, расскажи!

— Да что ты за него все спрашиваешь, кто он тебе?

— Я переправлялась с ним, чудной какой — то человек.

— Ну, что потом, потом баба его умерла. Вот и все, пожалуй. Вот эту дыньку погляди, кажись зрелая.

Внучка осторожно, как учила бабушка, освободила тяжелый, пахучий, оранжевый плод от плети, бережно опустила дыню в холщовую сумку.

— Да, грустная жизнь, - сказала Даша о лодочнике.

— Грустная — веселая, то не нам судить. Были и у Васьки и веселые времена, всяко было. Он как жену свою сховал, поехал в город, в редакцию, или в типографию, ну, где книги печатают. Он, видишь, книгу написал про подругу — то свою...

— И?!

— Там его на смех подняли, он семь классов не кончил, а туда же — в писатели. Скандал был, в районной газете его пропечатали, он чего — то там распсиховался в той редакции, ну и набедокурил маленько. Толи он кого — то побил, толи его побили, так и написали: ты сначала рожу то свою умой, потом романы сочиняй. Об том Авдотья лучше помнит.

— Зачем же он теперь через реку плавает?

— А что ж ему делать? За бабой своей ухаживал, работал урывками, ночами, как придется, да где придется, стаж не выработал, пенсия токма по старости — восемь тысяч, что ты на них купишь. Вот и привязан теперь к веслам до самой смерти.

Вечером девушка снова вышла на пристань. Знакомой лодки у причала не было. Даша долго ждала на берегу, начало смеркаться, и вот от противоположного причала отделился огонек и начал расти — на носу паромной барки на шестке висел керосиновый фонарь, девушка поняла, что то возвращается паромщик.

Он снова пришел порожняком и увидев красотку, кажется, слегка огорчился.

— Здравствуйте! - Издалека крикнула она, - а я вам горячей каши принесла и вареников.

Старик причалил судно, вышел на насыпь:

— Кашу? - Переспросил он.

— Да. И вот, вареники со сливами.

— Вареники, это я люблю. А каша какая?

— Пшенка с тыквой и яблоками.

— Хорошо.

— Она, правда, остыла, пока я вас ждала. Если пригласите меня к себе домой, я ее разогрею, она на масле сливочном.

— Я ее сам разогрею, что вам в гору подниматься, а завтра верну кастрюлю.

— Да у вас, вон, все руки кривые, она у вас точно сгорит, ее надо постепенно нагревать.

— Ну, добро, пошли, - сказал старик, взял весло на плечо и сумку в руку, и они двинулись по узкой тропинке.

Дорога шла на подъем, Даша шагала первой, молодые, сильные ноги несли ее все выше и выше, порой она оборачивалась, видела, что лодочник отстал, ждала его и снова бежала.

Василий шел твердо, но медленно, всю дорогу он молчал, он экономил силы.

Его домик оказался на отшибе, на самой вершине холма, такой же маленький, как у Мартыновны и такой же белый.

Гостью удивило, что тут не было забора, лишь впереди, под окнами росли несколько невысоких елочек, да на проволоке, натянутой между крыльцом и небольшим сарайчиком, висели рыбацкие сети и застиранные до дыр предметы белья.

В темные сени гостья вошла с опаской, они были пропитаны ароматами табачного дыма, керосина и мышей:

— Ну, смелее, - звал ее Василий, прошедший первым.

В доме хозяин зажег свет.

Тусклая лампочка высветила прихожую с стареньким холодильником, вешалку с немногочисленной одеждой, тесный стол с доисторическим компьютером, трещины на ребрах его крошечного монитора были залеплены изолентой - из этого раритета, похоже, выдавливали все до последнего, пока он окончательно не «сдох».

— Какой у вас крутой компьютер! - Издевалась гостья.

— Да, за неимением гербовой, пишем на простой, - неловко кашлянул владелец «хоромины».

Вообще же, жилище паромщика было чисто, опрятно, как говорят, без излишеств. Даша брезгливо тернула пальчиком по крышке стола, всмотрелась, пыли не было.

Что удивило девушку, так это книжные стеллажи от пола, до потолка - вдоль стен, полные самых разнообразных томов, расставленных аккуратно с любовью и вкусом, часто полными собраниями сочинений: Салтыков - Щедрин, Писемский, Тургенев, Проспер Мериме, Ремарк, Вольтер, Стивен Кинг, словари, альбомы, энциклопедия, атласы и любимый Дашин Булгаков.

— Откуда у вас такая замечательная библиотека? - Невольно вырвалось у гостьи. Все что угодно ожидала она увидеть в норе у лодочника, только не такое букинистическое роскошество. А еще ей было в диковинку, что на стенах совсем нет старых фотографий, у бабушки ими были залеплены все комнаты. И лишь в горнице на низеньком, плетеном столике тут стояла фотография какой — то светлолицей женщины с цветком в волосах. Снимок был перелит светом, отчего лицо стало нереально белым - черные точечки ноздрей, черточки бровей - и казалось каким — то неземным.

— Набралось помаленьку книг, - махнул рукой старик.

Он снял с лавки ведро с водой и кружку:

— Пойдемте во двор, сольете мне, руки сполосну.

— У вас же умывальник есть? - Капризничала красавица.

— А может мне приятнее, когда женщина льет. Не часто у меня дамы бывают. Ну если не хотите, так тому и быть. - Опустил он кружку, - у меня и душ есть, что ж мне теперь, сразу в душ лезть?

— Пойдемте, - пожала плечами Даша.

Она лила, он раздетый по пояс, подставлял ладони ковшиком и мылся, захлестывая руками за спину и подмышками. Когда он нагибался, девушка видела шишкастый позвоночник и старческие канапушки на его спине, белый шрам на боку, повыше поясницы. У него были длинные руки с небольшими, но твердыми мышцами и дряблая кожа на локтях и на шее.

— А вы на гуся похожи, - прыснула девка.

— На гуся? - Удивился старик.

— Ну, да, на старого, общипанного гуся, - ей было в кайф издеваться над этим смешным, безответным человеком, и она отводила душу.

Потом он растапливал печь, а гостья допытывалась почему тут нет ни газа, ни, хотя бы, электроплитки?

— А зачем мне? - Отмахивался хозяин, - запечь рыбину и две картошины я и в печи могу. Кинул две палки, и готово дело.

— Так жарко же, лето!

— Я дымоход открыл, все сразу туда и прогнало.

Старик ел разогретую на березовых поленьях кашу с тыквой, черпая большой ложкой, не спеша и обстоятельно, словно вычерпывал воду из лодки. Даша сидела напротив, подперев щечку кулачком, и не стесняясь разглядывала своего нового знакомого.

Позади него на подоконнике стояли два пышных, комнатных цветка.

— Цветы у вас какие живые, - похвалила девушка.

Василий обернулся, поглядел на подоконник и вновь взялся за ложку:

— Да, оставил, - сказал он. - Цветы в горшках похожи на парусники.

— А где — же ваше хозяйство: гуси, утки? Что же вы это, кур с утра никогда не щупаете? - Подначивала набившаяся в гости озорница, чертенок сидел в ней и никак не мог уняться.

— Не щупаю, у меня их нет, - говорил паромщик. - А вообще, домашнее хозяйство, даже самое маленькое — это часть большой экономики страны, винтиками которой, так или иначе, все мы являемся. Так что, не вижу ничего зазорного в том, чтобы, как вы говорите, щупать кур.

— Скажите, пожалуйста, может вы и Кафку знаете?

— Лично не знаком, но проявление его мировоззрения вижу повсюду в нашей нелепой жизни.

Даша прикусила язык, ей, почему — то больше не хотелось подтрунивать над стариком.

Потом они сидели на лавочке у дома, смотрели на догорающий закат, сполохи которого все еще гуляли в небе.

Внизу блестело круто огибающее холм русло реки, скупо обсыпанное светлячками рыбачьих огней, пологий склон холма, словно бок старого пса, был покрыт участками лесистой «шерсти».

Отсюда, с самой вершины холма, небесная панорама казалась масштабной, воистину планетарной, тут и там потихоньку начинали проявляться звезды. Речник курил, а Даша грела ладони между колен.

— А как называется ваш роман? - Спросила она.

— А нет никакого романа и не было, - ровно ответил старик, словно ждал этот вопрос.

— А я знаю, что был. Небось «Страсти села Кукуево», да? - Прыскала она.

Лодочник промолчал.

— Вы часто здесь сидите?

— Сижу, смотрю на небо. Да. И вот иной раз кажется, что Солнце рядом, можно дотянуться и прикурить, потом оно отдаляется, ужимается в маленькую звезду, потом в искру, и я думаю, а что же будет, с миром, когда догорит Солнце?

— А вы что тогда будете делать?

— Не знаю. Наверное, зажгу фонарь на крыльце, чтобы светлее стало.

IV.

Следующим днем обычно веселая и подвижная Даша была задумчива. Это заметили и Андрюшка, и Мартыновна. Жених корил невесту, что она оставила незакрытым тюбик зубной пасты, а бабушка посматривала на внучку с тревогой.

Андрей вообще был странноватым малым: если любимая лезла к нему с разговорами, брался за зеркало и со всех сторон придирчиво рассматривал свое лицо или гонял свой ноутбук, а если она замыкалась в себе, тормошил ее.

— Что — то тебе сегодня не поется, не пляшется, стрекоза большеглазая? - Толкал он ее под локоть за столом.

— Сам ты муравей, - отодвигалась подальше девица, развивать беседу она явно не стремилась.

А когда зашло Солнце, Даша прибежала к лодочнику. Теперь она знала, как доконать его.

Она вошла в прихожую и сбросила с себя всю свою просторную одежду.

Он сидел на кухне, раздетый по пояс, штопал сети и курил.

Увидев такое космическое явление у себя в тесной каморке, он не спеша пристроил окурок на край стола, снял сети с колен, стряхнул с них какие — то крошки и поднялся.

— Никак кур пришли щупать? - Прищурился старик. Он впервые улыбнулся, и его лицо приобрело какой — то иной, доверчивый смысл.

— Да, я пришла, - дерзко взглянула на него дива, ну что ж вы, дайте мне свое Солнце!

Паромщик отвернулся к окну:

— Иди домой.

Он подождал, обернулся, она стояла, и странное сияние блуждало по темным углам его жилища. Тогда он подошел к ней, коснулся рукой ее щеки

Полная история - на Бусти https://boosty.to/oxisslaif