Телефонный звонок застиг внезапно, в дурном смятении и в метаниях из одной крайности в другую, стоя на многих распутьях одновременно.

В суматохе я затерялся на полигоне и трусливо сбежал на вызванном такси. По дороге выбросил свёрток, из формы с автоматом внутри.

Чёткого плана будущих действий не было.

Голова гудела то ли с похмелья, то ли от тяжелых мыслей.

Я искал выхода из чертовой задницы, и он никак не находился.

— Здравствуй Евгений. На полигоне видеонаблюдение везде установлено.

И там, возле ангара секретного был ты, а не алкаш который предназначался на «мясо». И чё, долго бегать будешь?

— Побегаю. Россия большая.

— Нееет, стоп, давай поговорим как мужики. Приходи сюда, на полигон, всё решим. А иначе...

— Что иначе? Миша.

— Послушай Джоник, у тебя семья, есть почти жена, у неё и у тебя будут неприятности, и большие. Можно сказать очень большие. Вам нигде не спрятаться. Ты знаешь, что всё равно же мы найдем, в конце концов.

— Я буду. Жди.

И отбой. Судьба с железной хваткой. Что она делает с нами?

Когда-то я был сам человеком с такой хваткой.

Но Времена изменились.

Я смотрел в окно на кухне.

Скоро праздник. А радости нет. Нет никакой.

В утренних лужах розовеющее небо отражалось с чем-то красным, будто они заполнены свежей кровью.

— Регина! Мы уходим отсюда.

— Как? Что случилось, Женя?

— Нет времени. Собирайся. Живо!

В химии я разбирался по школьному курсу ПТУ, пролистывая подвернувшийся справочник по сталям и химическим элементам.

Сталь У8 — инструменталка, сталь 95Х18 — кованая сталь: всё не то.

А вот страничка «бария» — оказывается это вещество в любом виде крайне ядовитое вещество...

Нет!— уже нет времени читать и разбираться.

Уходим. Куда? Неизвестно. Да хоть на край света.

Хотя немного не так было.

Чуть раньше Марг гулял за стеклянным балконом.

Регина в ванной мылась. Семейная идиллия.

Марг свои дела туалетные не спеша делал в горшок.

С ним легче: покормил, погладил, привязал и всё.

Там в шкафу, я помнил, должен валяться без дела мой альпинистский рюкзак старый. Так и есть.

Отряхнул от пыли, поправил лямки, вроде нормально, ещё сгодится.

Всё решено, не надо лишних слов, не будет нам жизни здесь.

Раздумывал недолго, поочередно укладывая в рюкзак необходимые вещи в скорую дорогу: заначки, штучки–дрючки в комплекте НАЗа, причиндалы разные, фонарики, походный монокуляр с ПНВ, электронные гаджеты, немного наличности, наши документы.

Сыскалась там внизу под грудой всего старья экипировка горная, взамен утраченной «афганки».

Будет ярко чересчур, а пока сверху надеть куртку камуфляжку рыболовную, не жарко сейчас по осенним утрам.

Под куртку сверху нацепил перевязь, пустую кобуру плечевую.

Снизу пояс с ножом затянул на все дырки.

Защитные наколенники, налокотники, перчатки: всё пошло в дело. Щёлкали застёжки, хрустели «липучки», визжали «молнии» — всё по серьёзному. Тело тоже оружие, само по себе.

Марг вздумал линять к наступающей зиме, шерстинок так много сыпятся, надо бы его помыть как следует в другой раз.

Очередь за ним, а он задрал хвост и всё до лампочки ему.

Удрал на кухню дурачок воду пить, как будто не мог напиться до сборов.

— Марг, Марг, поехали, — позвал как во сне.— В то Лето.

Не оставлять же его здесь одного в Городе.

— Регина, возьмёшь кота на руки, ладно? Я пока выйду на улицу, осмотрюсь.

Выпил из горла водки втихаря напоследок из сортирной заначки, не оставлять же врагам чекушку.

Возле подъезда повстречал ту старую бабку–гадалку с базара.

Она тоже узнала меня.

— Куды собрался то болезный и порченый, нешто на войну?

— Может и на войну. Что тебе надобно, старая?!

— Ничего милок, ничего. Лети-и-и...— и она задула странно.

Вот уж... хрен ли... э-э, слов не находилось для чудаковатой старухи.

— Ты как?— Регина следом за мной вышла из подъезда, неодетая и не накрашенная.

— Я!!! Пойми тебе нельзя со мной. Может тебе к родичам податься?

— А я с тобой! И не уговаривай меня. Я пошла собираться.

Вот бабы: говоришь одно, а они делают другое.

Дух или Бог спаси нас, когда мы обрываемся в пропасть.

И «Он» помогает, иногда. Видно судьба.

Мысли бились под черепной коробкой несовместимыми пьяными образами, тикали в висках пульсом. Стучали в ушных раковинах молоточками:

«... Убивая муху на стекле — это убийство?...

... А если меня нет дома, и нахожусь в ванной в экстренных сборах «черного чемоданчика»...

... Мы воспитываем кошек, воспитываем собак, воспитываем лошадей.

Зачем? Чтобы они походили на нас?— абсурд. Кошка никогда не будет гадить как человек...

...Ты хочешь сказать, что умнее меня. Сущая глупость, ты никогда нибудь умней меня. Станешь... иль нет, ваши проблемы...

... Хочешь воды? А сходи сам за ней...

... Благопристойность, тоже не в почете нынче...

... Берёшь нож, говоришь: «ша, всё спасибо». И окунаешь в кислоту, травление называется...

... О чём... о чём это я?...»

Пьяный — да ладно! Пальцем в розетку попаду.

Эх, вот я пьянь, ну выпил чуть с утра вместо кофе.

Счас разрулим: — я, Марг, Регина, и Джон–Джоник.

Угнал машину, так получилось: семь бед, один ответ за всё сделанное.

Как довелось... Там во дворе стоит внедорожник, соседского бизнесмена Витьки Баранникова. Он год не пьёт, держится в завязке.

А как год проходит, так сразу на две недели в «бухару».

Сейчас он тоже был там с неделю, насколько знал по сплетням.

Подошёл без опаски что застукают, пнул по колёсам — тишина.

Понятно: звуковая «сигналка» не работает, а если «спутники» сработают, так по барабану. Нам лишь бы доехать до Новотитарёвской, там на электричках куда-нибудь, может и в Зону продерёмся бочком и тайком.

Обутым в пластик локтем разбил стекло боковое у «паджеро».

Сбросил осколки, открыл дверь.

На руле — кнопка пуск. Технологии. Ключей не надо.

Раньше... ладно, промолчу.

Дизельный движок завёлся сразу, выплевывая из глушителя клубки синеватого дыма.

Заурчал разбуженным тигром, пришлось сбавить обороты мотора малость, и он стих.

Движок мурчал как настоящий Марг, я молчал и думал.

Что делать теперь со всем тяжким грузом чужих секретов.

Может надеюсь на чудо, всё как-то исправить без боли и крови.

Не знаю, как они распыляют каждый раз, могу предположить.

Я тогда в ангаре попытался просмотреть трубопровод, ведущий от насоса, но в темноте детально не получилось.

По всему выходит так: шланг от насоса подключался к сети мелких трубок, заканчивающихся на задней поверхности крыла и горизонтальных стабилизаторов.

Если посмотреть на крылья большого самолета с близкого расстояния, то заметим множество проводов размером с палец.

Заодно посмотрел описание в интернете устройство авиалайнеров, узнал, что это стоки статического заряда.

Они предназначены для рассеивания статического электричества, которое образуется на поверхности фюзеляжа и крыльев во время полета.

Наверно каждый третий провод являлся трубкой загадочной системы.

Стоки статического разряда намерено удалены, и на их место поставлены непонятные трубки.

Распылительные трубки в поддельных стоках статического заряда столь малы, что их невозможно заметить.

Не удивительно, что они до сих пор не обнаружены.

Зная маршруты самолетов, можно программировать блок управления распылителями, чтобы он самостоятельно включал систему после набора определенной высоты.

Сегодня пока все спят, над Краснодаром опять распылили гадость.

Ожидается хорошая солнечная погода, так они успевают с утра нагадить. Самолеты снова летают, может с нашего полигона, а возможно, с пригородного аэродрома Энем.

Тонкий след появился в шесть утра, остальные трассы раньше.

Следы на юго-западе, потом они расплываются и ветром переместились на город. В семь утра они уже над центром.

Химтрейлы имеют сразу несколько целей: вызвать болезнь Моргеллона, в том числе рак, уничтожить растительность и климат, ионизировать атмосферу и самое главное подавлять волю людей.

Еще термитные смеси, чтобы всё лучше горело, в случае пожара.

До корня, до основания стереть с лица земли всё живое.

Продажная власть, что ещё больше сказать.

А ты что можешь сделать: с рынков дань собирать только и ментов учить?

Да нет, я не собирал дань с «челноков», прозябал «там» где-то, в штабе писарем.

В России оружие есть прерогатива государства, которым оно защищается.

Если ты не в государственной системе, то ты вне закона.

Если ты против государства, то тоже вне закона.

Если ты не рядах силовых структур, то вне закона.

Вне закона. Всё — вне закона.

Назад дороги нет, только вперёд.

Мы своих не бросаем на войне. Я за Магелланом возвращаюсь.

Подогнал ближе тачку, чтобы вещи забросить и Регину с котом.

Джип с «кенгурятником», чтобы не жалко разбить на сельских поворотах.

Всё пофиг, нужен жесткий таран.

Похлопал по карманам в поисках сигарет — но их нет, как нет уже с той ночи. Вот незадача блин!

Где же Регина, что она не шевелить булками?!

Опять наверно кому-то приспичило.

Ладно успею в магазин местный заскочить, да вискарь взять в дорогу.

Он уже открылся с утра.

Педаль газа в пол, шины жалобно визгнув, бросили внедорожник вперед с места. Джип рысью сорвался с привязи к другому дому, где близи построился вместо ларька магазинчик небольшой.

Бараны барыги, что скажешь; сказала власть стаду ставить киоски вместо рядов — установили; постановили «верхи» вместо ларьков магазины ставить — сооружают.

Небольшая парковка при магазине.

Выскочил из машины и оглянулся назад — желтковая «инкассаторка» неуклюже, кое-как в тесноте парковалась рядом с угнанным джипом.

Ха, проблемы. Вот у нас проблемы, что взять: «джека», или коньяк.

Я зашёл в магазин по узкому проходу мимо холодильных витрин.

Из посетителей я один, из персонала три скучающих девушек, не выспавшихся после бессонной ночи.

Тупо смотрел на продавщиц, как они зевают время от времени, и выбирал что прикупить, безотчетно перегораживая проход.

Вошедший в магазин инкассатор грубо оттолкнул с пути — подвинься дядя, дай пройти.

Всколыхнулась сумасбродная ярость, как тогда на войне, и послушно усела вниз собачьей пружиной. Пока послушно.

Как тогда в ночном рейде.

Нет дембеля, Джоник, нет оказывается. Ещё не наступил для меня.

Привычно кинул взгляд вслед, оценивая, что у него есть из боевых принадлежностей.

Форма инкассатора, обычный китель зелёный с нашивками, броника нет (совсем расслабились), в руках спецпакет для денежной наличности.

На правом плече маленький, похожий на игрушку, «аксу».

Дулом вниз. Как положено по уставу.

Вот и оружие. Его надо «взять».

В чём проблема? Просто возьми и всё — подговаривал внутри голос.

Думай. Думай быстрей.

Я колебался — да к черту! Надо оружие, я там с ножом много не навоюю.

Ещё секунду маячила зелёная спина инкассатора, и наконец, исчезла за хлипкой дверцей в кандейку.

Одна из девушек зашла туда, выручку сдавать.

Там расположена как обычно вроде офиса бухгалтерия, как знал по прошлым визитам в ментовское прошлое в такие заведения.

Значит «работаем».

— А можно мне венского пива две «полтарашки» налить. Сигареты «парламент», блоков десять. И коньяк получше. Побыстрей!— тороплюсь.

Главный момент: отвлечь внимание персонала, занять их делом, а то «тревожку» нажмут ненароком.

Уфф — выровнял дыхание, как перед броском вниз, и нож уже в руке.

Проход перед дверкой контрольный. Всё тихо? — да, тихо.

Погнали! Теперь главное успеть дверь закрыть от посторонних глаз.

— А где это у вас находиться...

Удивлённый взгляд молодушки кассирши блядушки, и ошеломлённый опасностью взор паренька инкассатора.

Головой об голову — лучше не придумал.

Это так инкассатора приложил от души.

И жгуче воткнул в живот колено, закованное в пластиковый наколенник, до полного пробивания внутренностей.

Парня оторвало от пола.

Судорогой нас скрутило вместе: его от боли, а меня пронзило от макушки до пяток от нервного напряжения сухожилий, от вложенных ударов по противнику.

Раздёрнулся, расслабляя тело, и вновь собрался. Вроде прошло.

Семь бед — один ответ.

Важен контроль ситуации. Я зверь. Но не убийца.

— Молчать... тссс... всем тихо.

Нож к горлу побелевшего инкассатора, одновременно ладонь в тактической перчатке ко рту поблядушки. Так она не прокусит.

Всё просто, да пусть моё лицо видят — мне всё равно уже крышка.

— Ствол отдай, — тихо говорю пареньку, хрипящему от ужаса и животной боли. Тут надо психически сломать человека, чтобы он не сопротивлялся дальше по-глупому. Парень, подчиняясь, отдал оружие — ведь он так молод, ещё пожить хочет.

Так, проверка. Затвор. Предохранитель.

Что у нас тут: один полный магазин в «калаше», ещё один запасной в кителе был. Был, но я нашёл и сунул в карман камуфляжки.

Ещё отобрал рацию, она полетела в налитое ведро с водой.

Война: не я её начинал когда-то на свете. Не мне судить и никому.

Даже еврейскому господу.

— Сука, безмолвно сидеть! — шипел сквозь зубы редкие.— Не шевелиться одну минуту. Разве так сложно.

Вот и всё. Тихо–тихо. Я аккуратно прикрыл дверку.

Ствол, огрызок автомата за отворот куртки. Чёрт с ним бухлом, обойдёмся без виски, да сигареты осталось купить.

— Я наличку забыл. Дайте лучше одну пачку «винстона», остальное не надо.

Блондинистая девушка за кассой, скандально матерясь на забывчивого клиента, который заставил их всех рыться по ящикам, шваркнула пачку на прилавок. Я кинул две сотенные купюры, всё что было из мелочи: да без сдачи бери в свой карман, мне не жалко.

Да какая тут сдача, лишь бы без палева убраться восвояси.

Уфф, выдохнул с облегчением, выбегая из дверей магазина.

Не подозревая ничего, всё также стояла «инкассаторка».

Всё что ли, да нет — разминка. Перед основным боем.

Да не желаю лопать из зомбирующей лохани, из которой жрёт остальной народ.

Нет сейчас моей страны, той самой, советско–горбачёвской, которой присягу давал. Всё пошло прахом, сгорело под бело–сине–красным пламенем торговой фирмы триколора, а не красного флага Российской Империи.

А что для меня хорошо, оно и есть справедливость.

Потому так, плевать на всё.

«Ксюшку» забросил под кресло, поворот, и я вырулил к своему дому.

Готовая Регина, с Маргом в руках, топталась возле подъезда, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

— Марг! Мой Марг!— от души расчувствовавшись, чмокал его в лобастую морду, переходя от напряжения к адреналиновой разрядке.

Он весело замурчал в ответ, и рябил хвостом, радуясь предстоящей поездке в машине.

— Прыгайте назад. Так, полетели. Всем пристегнуться. Регина: Марга пристегни тоже.

Регина обиделась на меня, я видел отчетливо в зеркале.

Что ж, она сама мне поверила свою жизнь в мои руки.

И я ей тоже.

«Я тебе свою доверила жизнь...» — так Регина проговорила сквозь слёзы и смеясь от... от чего: горя, счастья — не знаю.

Сердце студёным молотом бьется в груди, сквозь боль за них.

К чёрту обиды. Тут осталось несколько часов жизни.

Да знаю: я и джип — уже в розыске.

Я мчался по городу на железном коне с дизельным сердцем сломя голову, боясь куда-то не угнаться за кем-то.

Молчат наши телефоны навсегда.

Так правильно — выбросил пластмассовые коробочки под копыта–колёса.

Пристёгнутых Марга и Регину на задних сиденьях всё равно швыряло на резких виражах: то вправо, то влево.

И поспел до включения «перехвата» выбраться за город.

Вот очередной поворот, появился задний забор полигона, обтянутый стальной рабицей и сверху колючей «егозой».

Пал туман на придорожную местность как наудачу, выпавшую среди обманчивых карт счастливым билетом, и стараясь быть незаметным, кое-как блуждая в пелене, подобрался к ячеистому забору, где располагались ангары. Около них что-то мутно происходило, так не разглядеть.

И к глазу приникла вынутая из кармана трубка монокуляра.

Навёл резкость — в мозг ударила бесшумная реальность на картинке линз, приближенная в десятки раз.

Группа из пяти вооружённых охранников все в разгрузках, во главе с тяжеловесным Мишаней, видимо за старшего он у них.

Среди них шагал Магеллан.

Его сразу опознал по рослой фигуре, он что-то зло кричал, огрызаясь в ответ. Злобные охранники вели его куда-то, толкая в спину прикладами.

Всё сделалось в один момент: Магеллан, извернувшись, вырвал автомат и... сухо раздалась короткая очередь, приглушенно прошивая насквозь живое тело.

Произошло как-то страшно и обыденно.

Пара охранников по приказу старшего, подхватила труп за ноги и поволокла по земле.

Безжизненные руки и голова, тряпичной куклой, сломано трепыхались.

Я водил дрожащим окуляром по лицам людей, хотя уже нелюдей, как прицелом «снайперки» нащупывая хоть какие нибудь эмоции сострадания.

Безгласно, без голоса и криков: они спокойно переговариваются, о чём-то скалятся. Почему же так... ах, да — ведь всё на расстоянии.

Отнял монокуляр от глаза.

Был человек, и вот нет. И нет заветной мечты. Нет — и уже не будет.

Потом вспомнил прошедшее:

«... — Мужики: а у кого есть самая большущая мечта в жизни?— вопрошал Магеллан тогда собратьев наёмников, во время посиделки.

— А у тебя самого есть она, мечта то?— съехидничал один из поддатых «неудачников».

— Ну есть, а как же без неё. Только, братаны, она у меня самая обычная.

Вот заработаю денег побольше, вернусь домой в Сибирь. Хочу дом там, лесопилку с пилорамой, рядом столярную мастерскую.

Буду мебель делать добротную, на заказ всяким начальникам.

Я же по образованию столяр–краснодеревщик. А за окном, чтобы было видно рябиновый сад. Потом выйти зимним утром, и сорвать пару гроздьев. Эх, такой кайф, мужчины. Этакая вот у меня мечта.

Мужики за столом дружно загалдели, обсуждая мечту Магеллана.

И тоже предлагали свои пьяные варианты «сбычи мечт».

Я тихо сидел в углу, не вмешиваясь в жаркие дебаты о мечтах.

Что я мог сказать им: что это не мечты, а просто приземлённые желания человека жить обыкновенной жизнью в нормальном обществе.

Как они не могут понять, что тысячи и тысячи высокопоставленных людей уже живут в таких «мечтах»: яхты–виллы, заводы–пароходы.

Мечта она должна быть единственной и неповторимой, недосягаемой как звезда в небесах».

... Автомат скоростей разогнанного джипа на всю катушку, заклинило исступленным рёвом.

Аховая и адская махина без жалости снесла забор неукротимым танком.

Столбы с забором повалились, задирая их с корнем вверх.

Джип бессердечно двигался дальше, натужно ревел дизель, волоча за собой скрюченные обрывки забора и колючки.

Смертельную тишину полигона разорвал треск автоматных очередей.

Та группа охранников, убивших Магеллана, открыла беспорядочный огонь по неуправляемому джипу.

Так какая тогда у меня мечта? — справился у самого себя.

Потом, всё потом — и я дёрнул Регину за руку, увлекая за собой к самолётному ангару, через пролом в заборе.

Низко пригибаясь, мы перебежали под каркасный бок строения.

Заглянул за угол, всё также: часового нет, вот дверца, только уже с навесным замком. Ничего — на такой случай прихватил заранее из джипа монтировку. И точно пригодилась.

Пригнулся, переметнулся к двери ангара, пара секунд на взлом.

Хрясь — и дужка замка отвалилась.

— Сюда!— махнул рукой Регине, прикрывая её отход ко мне, пригнувшись на одном колене, с «ксюшкой» наизготовку.

Поздно, нас засекли.

Свинцовым градом поверху наших голов, зачмокали пули.

Не целясь, мой автомат забился в руках, веером отрывисто выпуская короткую очередь в ответ, затакал нетерпеливо: та–та–та–та–та–та.

— Быстро внутрь!

Вслед за Региной откатываясь в ангар.

Обстрел прекратился стремительно, как и начался.

Я включил щиток освещение и осматривался по опустевшему ангару: уже не было «боинга», а «24-ый» стоял на месте, и бочка с барием поставлена отдельно без насоса. На стеллажах ещё пара каких-то бочек, вероятно с «химией».

А что, — пронзила мозг догадка, — что если в соседнем ангаре хранятся такие же бочки, и много. Очень много.

Тогда хороший фейерверк устроить хватит, на всех разом.

Подошел к использованной ёмкости — пошатал: там ещё плескалось наполовину.

Нам хватит, решил, и подкатил бочку, поворачивая надписью к выходу.

Раздался хриплый голос Мишани:

— Джон выходи, не доводи до греха. Мы не будем стрелять, извини за обстрел — погорячились.

Я закричал, надрывая обречённый крик, прикрываясь бочкой с барием.

— Знаешь что это?! Где Магеллан? Сейчас всё разнесу...(мат) весь полигон к едрене–фене!

Не давать опомниться. Брать нахрапом, а не количеством.

— Привести его немедленно!

Граната в руке, конечно учебная.

— Нет его здесь. Отправили их срочно на карантин, — солгал Мишаня.

— Сдайся по-хорошему Джон. Выбрось дурацкий муляж.

— Это не муляж — ты хочешь проверить?! А если не по-хорошему?

Что будет... убьете всех, как Магеллана, или посадите?

— Так получилось с ним. Ты сам виноват. Всё равно он уже был отработанным материалом. Будь разумен, сдавайся. Там посмотрим.

Понятно. Не договоримся.

Вспомнил Магеллана, его мечту, про самолет и про отраву.

Высказал громко во весь голос, до хрипа в лёгких, крича с остановками каждое слово, каждую буковку по слогам, что давно вызревало в голове:

— Я. Хочу. Покинуть. Навсегда. Россию.

Дай заправленный самолёт с экипажем.

Иначе я тут всё взорву в порошок. Вместе с блядской отравой!

И уже никак не отмоетесь от компромата на власть.

Миша!— а в другом ангаре тоже ведь химикаты! Ты знал?!

Недолгая передышка спустилась на грешную землю.

Задыхаясь от усилия, срывая голосовые связки, закричал последнее требование:

— Миша!— на раздумья тридцать минут! Веди экипаж!

Вот и всё. Как там было.

Последний патрон для себя, нож для других.

Странно: если ножом порезать, даже немного руку–ногу человека, дадут тяжелый срок, а если заколоть трекинговой палкой дадут «условку».

И даже если насмерть, то могут оправдать.

Дескать, действовал в целях самообороны.

Мда, законы общества.

Жизнь, как конвейер: живешь, где-то работаешь, кого-то любишь, болеешь и стареешь. Потом умираешь, и всё.

Или нет, не всё; снова возрождаешься в чьём-то тельце, и снова бег по кругу с препятствиями земного существования.

Какой смысл во всём?... запоздало–сонной мухой в канун зимней поры биться о стекло впустую.

Надеяться на то, что конвейер когда-то вовремя не смажут, заклинит сломавшийся какой-то ничтожный «винтик» в сложной системе мироздания, и он сокрушится, требуя капремонта.

Ждать — пока «конвейер» упадёт на кухонный пол огромной кастрюлей с отравленным бульоном, в котором варятся переломанные жизни.

«Здесь» за что ни возьмись — всё отрава.

Информация, пища с ГМО, вода, земля, алкоголь и сигареты суррогаты содержащие системные яды и мутагены, супер–нано–технологии, даже зубная паста с фтором (которая вызывает рак, но все стоматологи рекомендуют), теперь и воздух отравлен химтрейлами.

Посуда из алюминия, одежда с никелем — всё нормально ребята, живём.

Тараканы и те сдохли, не выдержав конкуренцию с человеком в естественном отборе выживания в химической среде.

— Парни! Дайте уйти! Я не сдамся!... будет бойня!

— Заткнись Джон!!

— Убивать буду! Не хочу, но придётся!

— Джоник! Это я, Акула, Серёга Анпилогов. Помнишь Кишинёв?

Акула... Как не помнить. И ты здесь тоже, значит ошиваешься, из нашего мышебратства. Это он меня накурил анашой до «губы» в Приднестровье

Кишинёв. Город такой в Молдавии.

Мы там что-то обороняли, от чего-то.

Так и не поняли. Зачем.

— Что хочешь, ты, Акула? Смерти, братан?

— Не знаю. Сдавайся. Уйдёшь живым, я обешаю.

— Извини, Акула. Не ты решаешь. Как всегда.

— А ты помнишь наш проспект?

«... Акула, — командир мой, — с таким позывным, он тыкал в местность стоящих домов, рукой с набитой папиросой:

— Значит так, Джоник. Ты берёшь «пкм» и идёшь по проспекту, жмёшь сюда. А потом мы заваливаемся толпой.

— Лады...

И я в группе смерти не в первый раз, накуренный был.

Пошёл по опустевшему проспекту, гонять мародёров.

Поливаю огнём из «пкм» ленту за лентой, окна жилых домов.

Так надо. Именно тогда научился кричать, не слыша себя:

— А-а-а...

И потом Домой...»

— Я всегда знал, что ты пидор!!— донеслось от Мишани.

— Подгоняй экипаж, умник. Ты же знаешь меня, я смогу и без гранаты устроить салют кремлёвский в память о Магеллане!

— Ладно. Будет тебе экипаж. Жди, приведу. Сам не стреляй, я увожу своих людей.

— Жду! Время пошло.

— Джоник, ты меня слышишь?!

— Да. Говори.

— Запомни: я не убивал Магеллана. Вагнер дал распоряжение разобраться.

— Понял. Вагнеру привет! Я его из-под земли достану!

Я завыл в тихой злости. Потом отозвался:

— Даю слово наёмника. Передай ему, если он меня слышит.

Ничего, дорожка у нас (у наёмников) узкая — встретимся.

Как в дешевой оперетке чеховской «три сестры», или «три гроша», не помню точно. Она есть на свете, и это главное условие жизни.

Что значит триллионы слов красивых написанных в книгах, парсеками километров отснятых киноплёнок, психоанализом произнесенными Юнгом и Фрейдом — что значит жить на самом деле.

Правильно жить можно по-разному.

Прожигая жизнь на работе.

На настоящей работе.

Севера, тайга, бурильщики, геологи, строители: — нет, не офисный планктон — совсем нет.

И будет ли дело до вас вашим потомкам, что вы делали–творили тогда — не знаю.

Наследие; в молодости так задаешься этим вопросом каждую минуту, озадаченным сексом, желающим оплодотворить больше самок, для того самого наследия.

Дурость рабов, взятая незнамо откуда.

Да бросьте!— нет, и не будет никого дела до вас, (после смерти) и точка.

Может троеточие, как карта ляжет натальная

Иногда люди уходят друг от друга.

Так бывает часто.

Друзья–подруги уходят, любимые: так бывает.

И бывает тому причиною смерть.

Наверно стоит их отпустить.

Они сделали свой путь для себя, и для нас.

Все люди уникальны, но не все избранны.

Для того чтобы оставить свой след–наследие на земном пути.

Я как Бродский: не хочу уезжать. Но надо, так надо.

Не знаю, вернусь ли обратно «в страну не дураков, а гениев...»

Мир снова охвачен безумием.

В нем перемешалось выдуманное и настоящее.

Безумие становится нормой

А норма вызывает ощущение некоего чуда.

Русское чудо, когда снова назло всей кремлёвской братии, народ в России как-то выжил и приспособился в лихие 90-е.

А там лучше за рубежом? Не знаю. А может всё­-таки лучше.

Надо пробывать самому, а не верить Сенкевичу из телепрограммы кинопутешествий.

Чтобы обрести нечто новое, нужно сначала утратить что-то ценное, и ощутить потерю в полном смысле слова — Потеря.

Движение к цели, есть путь самого себя.

Никто не сделает за вас первые шаги.

У Регины на спине тоже был рюкзак небольшой и почти пустой..

Успокаивая Марга, решил, что кота пока надо запустить туда, чтобы не мешался, а потом, если выберемся — заберу к себе.

Заодно показал Регине, как надо обращаться с автоматом.

Озабоченный нашими судьбами, умный кот Марг посмотрел из рюкзака на меня изучающе: может надо как-то иначе.

Да нет, только так.

Отдёргивая рукав, посмотрел на ручные часы.

Они отщёлкивали отведённое время.

Полчаса истекали, последним исходом нескольких минут несчастья и жизни.

Вот и всё, не надеясь, выглянул наружу.

Но к ангару шагали четверо людей, вместе с Мишаней.

От сердца отлегла немного готовность к смерти.

— Вот, привёл тебе экипаж. Что дальше Джоник?

— Это все они?

— Не веришь?! Я привёл, как договорились?— привёл: командира, штурмана, механика. Ещё двое должны быть: радист и второй пилот — да нету. Как знаешь, тогда мы уходим.

— Ладно. Экипаж пусть заходит сюда. Ты оставайся там.

И трое людей в лётной униформе шагнули в ангар под прицел автомата.

— Какие будут указания?— спросил один из них, с кокардной фуражкой на голове.

— Да какие... проверьте чтобы были полные баки с «горючкой», и выгоняйте самолет на полосу...— гулким эхом разнеслось по громадному ангару. В фуражке пилот хмуро кивнул остальным в комбинезонах: мол, действуйте.

Боковина ангара отошла наверх, под действием электроприводов, открывая дорогу к свободному небу.

Фюзеляж самолета алюминиевый, кое-где подкрашенный краской.

Старенький, турбовинтовой АН–24 оживал на глазах, стараниями бортмеханика и штурмана.

Негромко зажужжала автономная установка, приведя в действия колёса шасси. Подрагивая крыльями, самолёт как усталый жук, выползал наружу из ангара.

— Джоник, а давай разомнёмся на прощание — как тогда на улице: ты и я,

— предложил мой бывший друг и сослуживец.— Или сфинктер играет, как у пассивного пидора?! Не зассал коленку сломать, или шейку?

— Почему нет... я готов.

Демонстративно скинув пухлую разгрузку на бетон, Мишаня красуясь бравадой, с хрустом разминая пальцы кулаков, подходил ближе.

Напоказ вставая в боевую стойку, прочно упираясь в бетон ногами, обутыми в тяжёлые армейские «берцы».

«Уж слишком он переигрывает, — подумал, застегивая перчатки потуже.

— Зато у меня наколенники. Они по-любому должны выдержать коварный удар шипастой подошвы».

— Регина, залезай внутрь самолёта! Командуй экипажу — заводить движки!— крикнул, передавая ей заряженный «аксу».

Ну не могу я так просто драться и убивать.

Отстегнул перевязь с оружием, чтобы быть наравне в последней схватке. Пронзительно засвистели турбины на крыльях.

И снова стало ничего не слышно, в оглушительной тишине децибелов: ни зверских стонов, ни неистовых криков, ни ругани с матом, ни калечащих ударов по телам. Ничего — как в жутком сне с кошмарами.

И самого себя не слышно.

... Миша, какого черта?! Зачем?!

Не учил я тебя. А зря.

Убивая других, убиваем себя.

Шатаясь от усталости, стянул с ладоней изодранные в клочья перчатки.

Больше не нужны такие. Вся остальная защита, — наколенники, налокотники, — тоже болталась на верёвочках, или что от них осталось.

Опустился вниз, держась за бок, осталась конечная забота.

Убив Мишу, то есть ликвидировав, буднично без всяких эмоций обыскал его труп и одежду с разгрузкой на предмет нужных вещей.

Ствол — сюда. Патроны — туда же.

Так надо.

Кое-как перевернул тяжеленное тело на спину.

Из отворота кителя, на широкую грудь в облачённую тельник, на цепочке выскочили армейские жетоны.

Такие же «медальоны смерти», как и у меня.

Бездумно взял их в руку, ощущая ещё живое, горячее тепло.

Потянул, чтобы сорвать как трофей или память, но в последний момент передумал.

Надо свою перевязь подобрать — вспомнилось о ней.

Прихрамывая, кое-как запрыгнул в железную тушу воздушного аппарата. Болел отбитый живот. Ныло повреждённое плечо.

— Кто ещё хочет так?!— огласил приговор, хотя мы уже были обречены на смерть. Лук, выросший лучок был в руке, я его выдрал из взлетной полосы. Сунул его в окровавленный рот.

Мусоля разбитыми губами пожухлый отросток, жёстко повторил:

— Кто ещё так хочет?

Нет. Никто не хотел больше.

Все занялись своими делами, проверяя приборы и бог знает чего.

Я просто захватил самолет.

Вот до чего пришлось идти, до самого края. И дальше некуда.

Я знал — угон самолета карается смертной казнью, или теперь пожизненным заключением. Но выбора элементарно нет.

Без груза, исправный АН–24 с полными баками, с Краснодара, может долететь хоть до Австралии.

Дальность полёта не меньше семи тысячи километров.

Но нам туда не надо.

Нам бы ближе, как в такси говорят водителю, кидая стольник на руль.

Завыли турбины и закрутились винты, всё быстрей и быстрей.

«Старичок» начал рулёжку, выруливая на начало полосы.

Потом он взревел всеми двигателями, набрав нужную скорость, понёсся старой дрожащей повозкой, взмётывая пыль с полосы.

С вышки, стоявшей возле взлётной зоны, с пулемёта начали предупредительно стрелять «погранцы» охранники.

Завопила сирена. Весело стало.

Очень нравиться такое: движуха, суматоха, как я «люблю».

Самолёт увесисто взмыл в воздух, гудящим шмелём.

Россия, что скажешь.

Украл миллиард — оправдали.

Угнал самолет — так и надо.

И куда путь держать?

Индия — всплыло в моей голове, почему-то. Индия, так Индия.

Кратко командуя курс командиру самолета — направление Дели.

Дели — это столица Индии, кто не знает.

Да уж, мы почти все такие отмороженные на всю голову «чехи», которые вернулись «оттуда».

Как тут всё забыть и исправить.

Даже не знаю. И никто не знает.

А зачем так «оно» было тогда?

Главное не тратить зря патроны, могут пригодиться.

В последней, в крайней, в ножевой атаке.

И завершающим аккордом — длинная очередь из конечного магазина.

Как тогда, в прорыве.

«... В тот самый переломный год, в слякотной дали России

Дудаевцы нас окружили плотным кольцом, в Доме Правительства.

Незадолго до окружения, загоняя в смертельную ловушку, прорвавшихся людей. Сквозь заслоны и огонь, забегали испуганные вояк, в наше полуразрушенное здание.

В последний бастион рубежа, Имперской России на чеченской земле.

Нас — это группу в двести человек: федеральных войск, отряда «Омона», спецназа разведки ГРУ, остатки различных уцелевших частей из оппозиции, гражданские сотрудники из русского населения, которые не успели уйти, или надеялись переждать здесь всю заварушку...»

И что Нам ответили, когда спросили — плюнули в лица, перепачканные кровью. Вот и весь ответ — ихтамнет, и не должно было быть.

Да хрень. Работаем.

Я не знаю, может правда так надо: самолет качал крыльями, зачем то.

Мы полетели через Алтай, немного потом надо будет обходить Казахстан по краю, чтобы меньше неспокойных границ пересекать.

Так штурман дельно предложил обойти бывшие южные республики, и проложил окружной маршрут. Получался небольшой крюк, да «горючки» хоть залейся, можно полетать напоследок бесплатно.

Я направился в туалет, привести себя в порядок, смыть с ободранного лица кровь и сопли.

По всему пассажирскому салону рядов крёсел не было.

Наверно «АН» теперь использовался для переброски грузов.

Лишь оставили два ряда сидений, они как и туалет, находились около хвоста фюзеляжа. На них сидели штурман и механик, вместе с Региной.

Проходя мимо Регины, ободряюще кивнул.

Она держалась молодцом, что не произнесешь о других, оказавшихся в задницах.

Срезал ножом раздолбанную «защиту», выкидывая в мусор, а ведь запасных нет с собой: — мелькнула беглая мысль.

Да что сожалеть о мелочи! — ведь я убил друга, своего боевого товарища. Только что. В ушах стоял прощальный возглас, эхом паровозного гудка звенели последние слова:

«Джоник! Я не убивал Магеллана!»

Теперь до меня дошло, что я наделал.

Одуревшим дурманом, опостылевшим грузом осознания, подступающая истерика к горлу — заполнила нутро липкой блевотиной.

Вылезая из меня жижей, как после долгого перепоя отрыгаясь поганым пойлом. Потом омыл себя и непрерывно глотал воду из-под крана.

Холодная вода немного привела меня в чувство.

Остудил под струёй голову и мозги. Полегчало.

Подумал о Регине, наверно ей тоже надо воды.

Нашёлся стаканчик одноразовый, налил и принёс.

Пошёл дальше дежурить в кабину.

Хотя нет, передумал, снова вернулся в хвост:

— Регина, сходи в кабину. Здесь перекурю немного.

Она кивнула, что-то сказала неслышно — я не разобрал: шумновато в старом салоне оказалось, и направилась туда.

Я закурил и протянул пачку сигарет с зажигалкой мужикам:

— Берите, не стесняйтесь.

Наконец-то отдых.

Сел позади парней, сразу обмякая в сиденье кресла.

Сделал ещё одну затяжку, сами закрылись глаза.

Отрывками, фрагментами, всплывали боевыми вспышками мгновения.

«... Кулак влетает в лицо, пробивая мой блок...

... Второй удар в живот, не успевал уйти...

... Захват камуфляжки — идёт бросок с добиванием.

Перекручиваюсь в воздухе. Приземлился коленом на бетонку. Пластик наколенника лопнул вдребезги...

... Дальше... а дальше не помню: удары, блоки, увороты...

... Правой ногой лоу–кик. Сблизился. Перешёл на захват кителя, той же ногой зацепом ноги подсечка и толчок...

... Мой удар в прыжке, коленом в голову...

... Миша упал навзничь головой об плиту. Задёргался, и агония...»

— Джоник! Ты где?!— звонкий окрик Регины вернул к реальности, из забытья. Я что, заснул? Вот блин незадача.

Сигарета истлела сама, осыпалась остаточным пеплом, оставляя лишь ненужный окурок.

Вскочил, и устремился к Регине на смену.

Потом возле российской границы с Казахстаном кружили перехватчики «МИГи» вокруг — хотели сбить что ли.

Ведь на АН–24 нет устройства опознавания «свой–чужой».

Командиру воздушного судна распорядился открытым текстом в общий эфир отправить радиограмму:

«Всем, всем: на борту 14261 находиться крайне ядовитое вещество — барий. Выделите свободный полётный коридор до границ Индии. Пожалуйста, не сбивайте».

Блеф, конечно, не взяли мы ту бочку. Но кто об этом знает, кроме нас.

И принудительно выключил затем связь, выдергивая все штекеры.

А что «они» сейчас могут сделать хорошего?

Раньше меня гордость пробирала до дрожи, когда вызванные в прикрытие отхода группы зачистки клювастые истребители, серебристые «фальконы» парили над головой и всаживали «ПТУРСы» в крысиные норы преобладающей банды ваххабитов.

Под днищем самолёта проносилась долгая осень в разгаре.

Я озирался через круговое стекло кокпита на незрелищную, безрадостную действительность.

Опустевшая, обезлюдевшая без нас земля равнодушно взирала чёрными квадратами Малевича, давно провалившихся глазницами мёртвых полей.

Ощетинилась вздувшимися бородавками багряных и хвойных лесов, щурилась беспросветными морщинами рек.

Ветряными просторами земля опоросившейся свиньёй, раскидала вокруг себя тушки голодных городов, присосавшихся к чреву матки.

Грудину словно сдавило тисками: — что выделаю, что я творю?!

Защемило тяжкой сердечной болью.

Или просто начало болеть от полученных ударов во время борьбы.

Родина моя — прощай, улетаю я с родины, нисколько не ропща на судьбу.

А несчастливая, запорошенная одеялом листьев дремотная Россия готовилась к большой Зиме.

«Падая вниз»

Я падал с небес на землю, с многокилометровой высоты.

Выпрыгнув из обрывков горящего самолета, сбитого ракетой пакистанского ПВО.

Мы не долетели буквально немного, до границы севера Индии.

Третий высотный прыжок, за бесславную жизнь.

Регина осталась в пылающем самолете... навсегда.

Она находилась там, контролируя хвост угнанного самолета, с захваченным экипажем.

Я же стоял и следил за пилотом в лётной кабине, направляя нужным курсом в тот момент, когда всё стряслось.

Боеголовка ракеты попала прямо в хвост самолета, раскидывая его в клочья, шансов выжить — там не было ни у кого.

Хвостатый комочек когтями вцепился в обвязку парашюта, видно он тоже не хотел умирать. Марг, конечно, это был он.