Frontier Justice © Writewinger

***

Он думал, что это был взлом, но это была извращенная месть.

***

Был жаркий августовский четверг, сразу после полудня, и я решил приступить к трудоёмкой работе по наведению порядка в гараже. Моя жена Натали и я собирались выставить дом на продажу после того, как Джон-младший, наш единственный ребенок, в следующем месяце должен был поступить в колледж. Я могу добавить, что Нат находилась в прохладе нашего кондиционированного дома, делая то же самое, что и я: сортируя и упаковывая вещи из наших шкафов. Удивительно, сколько хлама можно накопить за двадцать четыре года брака. Я думал только о трёх категориях, когда перебирал многочисленные коробки: пожертвование, перемещение и утилизация.

Поскольку у меня не было такой роскоши, как работа под кондиционером, я оставил двойные гаражные ворота открытыми, пытаясь получить, по крайней мере, хоть какое-то движение воздуха.

Я спускался спиной ко входу по лестнице с большой тяжёлой коробкой в руках, думая о том, что мне надо было начать эту работу в прохладные утренние часы. Как только моя левая нога коснулась цементного пола, я почувствовал сильную боль в голове и увидел ослепительную вспышку света перед глазами.

Я понятия не имею, как долго пробыл без сознания. Когда я очнулся, у меня была мучительная боль в голове, и я чувствовал, что меня вот-вот вырвет. Потребовалось мгновение, чтобы к мне вернулось некое подобие мыслительного процесса, и я вспомнил, как спускался по лестнице. Сразу подумалось, что, должно быть, я неправильно оценил свой шаг, упал навзничь на цементный пол и ударился головой.

Пульсация в моём черепе продолжалась, пока я оценивал своё положение. Я был не в гараже, а сидел в кресле в своей спальне. Моя первая мысль была: «Почему я сижу на стуле, когда я должен лежать в постели?».

Сначала я подумал, что меня парализовало, потому что мои руки и ноги не реагировали на мои команды. Я сидел в шатком деревянном кресле с прямой спинкой, которое обычно стояло перед нашим настольным компьютером в гостевой комнате. Сейчас кресло стояло у изножья нашей большой кровати. Я снова попыталась пошевелиться, а потом понял, что меня всё-таки не парализовало. Я был привязан по рукам и ногам к креслу.

Комната была пуста и тиха, когда моя голова начала проясняться и осмысливать ситуацию. Следующая моя мысль была о Натали. Я попытался высвободить руки и пошевелить ногами. Мои лодыжки были надежно привязаны к ножкам стула. Моя левая рука была точно так же примотана скотчем к подлокотнику, а правое запястье было прикреплено к стулу с помощью наручников. Несмотря на некоторую ограниченную подвижность моей правой руки благодаря цепи наручников, я всё равно ничего не мог поделать.

Единственное предположение, которое я смог придумать, заключалось в том, что это было вторжение в наш дом. Я надеялся, что Натали была так же связана в другом месте, пока вор или воры разграбляли дом в поисках ценностей. Я перестал дёргаться, стараясь расслышать любой шум, который мог бы дать ключ к пониманию того, что происходит. Больше всего меня беспокоило то, что моя жена Нат по-прежнему была чрезвычайно привлекательной женщиной с отличной фигурой, и если у подонков хватило смелости вторгнуться в дом средь бела дня, они могли бы без колебаний взять Натали в качестве неожиданного бонуса.

Я молился, чтобы они застали её врасплох, и она не смогла увидеть их лица. Я прекрасно знал, что преступники, обладающие такой дерзостью, не оставляют после себя свидетелей. Однако существовала вероятность, что мою жену связали и заткнули рот кляпом в другой комнате, а воры уже ушли. С этой мыслью я снова начал бороться со своими оковами, несколько раз выкрикивая имя Нат. Потом остановился, надеясь услышать какой-нибудь ответ, но пока ничего не услышал. Затем, к моему облегчению, послышались шаги на лестнице и приглушенный голос Натали. Моё облегчение быстро сменилось отчаянием, когда сердитый мужской голос приказал:

— Заткнись, сука, и продолжай идти.

Дверь грубо распахнулась, и Нат толкнули в спину так, что она едва не споткнулась о дверной порог. Она была со связанными спереди запястьями, и я видел слёзы и крайний страх на её лице. Она замерла, стоя там и глядя на открытую дверь секунду или две, прежде чем злоумышленник вошёл и снова толкнул мою жену, заставив её врезаться в тумбочку, опрокидывая лампу на пол.

***

Я познакомился с Натали, когда еще был патрульным в городском отделе полиции. Я проработал на этом посту почти десять лет, когда её перевели на мой участок. Она была новым офицером, одной из немногих женщин, работавших в то время.

Однажды ночью после смены с 16:00 до полуночи я столкнулся с ней в баре, где тусовались полицейские. Бар Кенни принадлежал и управлялся в основном самим Кенни, который был офицером полиции в отставке. Я ещё не был напарником Натали, но это было неизбежно, поскольку она была новичком в участке, и ей пришлось бы удвоить работу в каждом патрульном секторе, чтобы получить «представление о местности».

Я представился. Мы поговорили, выпили несколько кружек пива и в целом нашли общий язык. Все парни в моей команде были либо женаты, либо состояли в серьёзных отношениях, поэтому, к счастью для меня, у меня не было конкурентов.

Детали нашего ухаживания неважны. Достаточно сказать, что это было коротко и жарко, и мы женаты уже двадцать четыре года. Джон Джуниор (Джонни) – наш единственный ребенок. Дом, в котором мы живём сейчас, мы купили сразу после рождения Джонни.

Вскоре после рождения нашего сына я стал детективом и работал в смену с 5 вечера до 1 часа ночи. Вскоре после этого Натали стала работать по сменам с 8 до 16; 16 до полуночи и от полуночи до 8. Нат было сорок два года, когда она отработала двадцать лет и решила уйти на пенсию. Работа становилась все более опасной, и я был рад, что она ушла с улицы. Я планировал поработать ещё несколько лет, прежде чем самому уйти на пенсию, но когда Джонни получил приглашение в колледж в штат Пенсильвания, мы решили, что ежегодная экономия на обучении позволит мне уволиться, и мы сможем переехать в более тёплый климат.

***

Натали продолжала сидеть на полу, когда я закричал:

— Какого хрена ты хочешь, ублюдок?

Он встал между мной и кроватью и, приставив нож к моему горлу, злобно улыбнулся, обнажив несколько отсутствующих зубов. Наклонившись близко к моему лицу, он рассмеялся и угрожающим низким голосом сказал:

— У тебя правильная дерьмовая голова. Да, я - ублюдок, и скоро ты в этом убедишься.

— Я не знаю, что за херня происходит, приятель, но если она связана со мной, оставь мою жену в покое.

Должно быть, краем глаза он видел, как Нат изо всех сил пытается встать, потому что обернулся и прорычал:

— Сядь на кровать, пизда, и если пошевелишься хоть чуть-чуть, я перережу ему горло.

Чтобы подчеркнуть это, он чуть сильнее надавил ножом мне под подбородок, заставив откинуть голову назад. Нат тихо сидела на краю нашей кровати и выглядела испуганной. Я знал, что единственная уловка, которая у меня сейчас была, заключалась в том, чтобы заставить его как можно больше говорить, поэтому я спросил:

— Зачем ты это делаешь? Я не знаю тебя, и я уверен, что моя жена тебя не знает. Почему бы тебе не взять то, что ты хочешь, и не уйти. Оставь нас в покое, и я забуду, что ты был здесь.

— О да, — сказал он с сарказмом.

Затем, повернувшись к Натали, продолжил:

— Я возьму то, что хочу, обязательно. Ты можешь поставить на это свою жизнь, или ты можете поставить на это её сладкую пизду. Я расскажу тебе, почему я здесь. Я здесь, потому, что в течение последних четырнадцати лет я думал только о том, чтобы увидеть тебя снова. Четырнадцать лет за решёткой. В клетке, как животное. Четырнадцать лет, в течение которых меня избивали почти до смерти. Четырнадцать лет необходимости быть чьей-то подстилкой, чтобы выжить. Четырнадцать лет тараканов и дерьмовой еды. Четырнадцать лет без женщины.

Всё ещё приставляя нож к моему горлу, он повернулся и, глядя на мою жену, приказал:

— Снимай с себя одежду и делай это быстро.

Когда Натали заколебалась, переводя испуганные глаза с меня на него, он закричал:

— Черт возьми, сука, делай, что сказано!

Ублюдок вонзил лезвие мне под подбородок так сильно, что у меня пошла кровь, стекая по шее. Он слегка ослабил давление лезвия, но моя голова всё ещё была так далеко откинута назад, что я не мог видеть Натали. Мне было трудно говорить, не пронзая себя ещё больше, но всё-таки удалось спросить:

— Почему именно она? Очевидно, что у нас с тобой была какая-то история, но она тебе ничего не сделала.

— Она ведь была полицейским, не так ли? Все полицейские — отстой, и это именно то, чем она будет заниматься в ближайшее время.

Как бы подумав, он добавил насмешливо:

— Может быть, мне повернуть твой стул? Тогда тебе не придётся смотреть.

Затем он рассмеялся и ответил на свой собственный вопрос:

— Нет! Это было бы слишком просто. Ты будешь наблюдать за нами. Это часть расплаты.

Взглянув на Нат, которая расстегнула только несколько пуговиц на своей блузке, он прошипел:

— У тебя есть одна минута, чтобы снять с себя остальное, или я отрежу ему одно ухо.

Моя жена сняла с себя оставшуюся одежду и стояла, пристыженная, уставившись в пол.

***

В нём было что-то знакомое, но я не мог вспомнить. Он был невысокого роста около 170 сантиметров, 65 килограммов веса. У него было измождённое лицо, как у метамфетаминщика, седые волосы с залысинами спереди, а сзади, когда он поворачивал голову, была лысина. Бороду он не носил, но была щетина за четыре или пять дней. Обе его руки были покрыты татуировками, а костяшки пальцев на одной руке были вытатуированы «H A T E», а на другой: «C O P S» [Ненавижу копов – англ.].

Потом увидел кое-что ещё и вспомнил. На его левом плече была татуировка с изображением черепа с красно-чёрной змеей, ползущей в ротовую полость, через ноздри и выползающей обратно через глазницу.

— Ублюдки Мейерс, — выплюнул я с отвращением в этих словах.

Он улыбнулся, как Чеширский кот, и подмигнул мне, но ничего не сказал.

На самом деле его звали Сидни, но его прозвище было Дворняга. Он принадлежал к банде байкеров под названием «Тумстоун» [Могильная плита, надгробие – англ.]. Когда я арестовал его пятнадцать лет назад, у него были длинные волосы и густая борода, поэтому, наверное, я сначала и не узнал его. Из-за своего маленького роста и необходимости доказывать свою состоятельность своим гораздо более крупным подельникам, он заслужил репутацию самого жестокого и безбашенного из всех них. Череп был логотипом банды, и у каждого из них он красовался где-то на руках.

Все подробности дела всплыли в моей голове. Он жил в юго-восточной части города. Этот район быстро обновлялся, избавляясь от трущоб и заколоченных магазинов, в которые медленно превращался в течение нескольких десятилетий. Старое жилье либо сносили, либо переоборудовали под кооперативы или кондоминиумы. Некоторые из магазинов уже были отремонтированы и вновь открыты, чтобы обслуживать постоянно растущее количество молодых специалистов, которые не могли позволить себе жить в дорогой северной части города. На одном из пустырей был построено кафе Starbucks. Другое старое кирпичное здание было отремонтировано и открылось как ресторан Ale and Chop House. Ходили даже слухи, что округ рассматривает возможность открытия филиала библиотеки, чтобы ускорить реконструкцию и привлечь бизнес в этот район.

Тем не менее, там всё ещё оставались признаки его захудалых дней, одним из которых был байкерский бар под названием «Пещера». Пещера была пристанищем для наркоманов, проституток и быстро сокращающейся главы «Ангелов ада». Молодая пара, Джо и Мэри Эллен Коннити, купили обанкротившийся бизнес вместе со зданием с намерением отремонтировать его, не закрывая, чтобы получать некоторый доход. Их план состоял в том, чтобы превратиться в модное кафе, обслуживающее обеденную толпу, которое привлекло бы людей из окрестных предприятий, а также предприятий, которые заново возникали в этом районе.

С этой целью Джо установил брезентовую перегородку от пола до потолка, отделяющую бар от задней обеденной зоны. Он хотел провести необходимые работы по сносу и реконструкции так, чтобы мусор не попал в бар. Мэри Эллен была домохозяйкой, занимавшейся их восемнадцатимесячным сыном, поэтому Джо нанял работавшую там ранее барменшу, Келли, чтобы она обслуживала немногочисленных дневных посетителей бара, пока он работал в задней части, ремонтируя будущую обеденную зону и давно заброшенную кухню.

Байкерское покровительство медленно сходило на нет, отчасти из-за того, что Джо «относился к ним без дерьма», а отчасти из-за перестройки района. Джо был бывшим морским пехотинцем, ростом под 190 сантиметров и весом 110 килограммов. Местные жители вскоре на собственном горьком опыте узнали, что он не терпит никакого дерьма. К сожалению, чего Джо не знал, так это того, что Келли была девушкой одного из Ангелов Ада. Те иногда всё ещё приходили в бар. В основном потому, что Келли продолжала там работать.

Бар открывался только в 10:00, а Джо работал в задней части с восьми утра, обдирая закопченные стены и удаляя потускневшие и сломанные осветительные приборы.

Когда он понял, что уже около одиннадцати, а Келли ещё не открыла бар, он позвонил ей на мобильный телефон, но тот сразу же перешёл на голосовую почту. Джо был, мягко говоря, раздражён. У него в голове было расписание торжественного открытия, и он ненавидел останавливаться, пока был в ударе, чтобы присмотреть за баром для тех немногих клиентов, которые могли придти. Кроме того, он был в грязной рабочей одежде и, несмотря на скудость посетителей, не хотел представать перед ними в таком убогом образе. Тем более терялось драгоценное время на ремонт.

Он неохотно позвонил жене, объяснил ситуацию и спросил, может ли она отвезти сына к маме и подменить его в баре. Мэри Эллен уже несколько раз заменяла Келли, когда ей нужен был отпуск, чтобы заняться личными делами. Его жена приехала незадолго до одиннадцати и, отперев входную дверь, зашла в заднюю часть, чтобы сказать Джо, что она здесь и будет присматривать за баром.

Было около трёх часов пополудни, когда вошел Дворняга и двое его приятелей. За барной стойкой сидели два постоянных старожила, пили пиво и время от времени выпивали виски.

Приятели Дворняги были крупными и устрашающими парнями с густыми бородами и многочисленными татуировками, включая шею и лицо. Как и большинство им подобных, они были больше толстыми, чем мускулистыми, но их внушительный размер в сочетании с их угрюмо-громким поведением оказали желаемое воздействие, и старожилы допили свои напитки и ушли.

Вскоре после этого один из байкеров направился к мужскому туалету, который находился сразу за концом бара, и когда Мэри Эллен отвлеклась на заказы напитков, он проскользнул за барную стойку, схватил её сзади и зажал ей рот своей большой рукой. Дворняга присоединился к нему. Мэри Эллен бесплодно боролась, не имея возможности закричать.

Дворняга порылся в её карманах, вытащил ключ от входной двери и запер её, перевернув табличку на стеле на «Закрыто».

Джо работал с пилой и ничего не слышал и не видел, пока кто-то не ударил его сзади. Придя в себя, он обнаружил, что связан по рукам и ногам и лежит на полу кухни в луже собственной крови. Напавший связал ему руки за спиной, заведя за чугунную трубу, препятствуя движению. Несмотря на боль, Джо мог думать только о своей жене и о том, что с ней могло случиться. Он до смерти боялся за неё, потому что понимал, что она попала в беду, иначе бы пришла проведать его. Он выкрикивал её имя снова и снова, но ответа не последовало. Он отчаянно пытался освободиться от оков, но безуспешно.

В три тридцать семь патрульная машина, управляемая полицейским-новичком, заметила три мотоцикла «Tombstone», припаркованные перед баром. Несмотря на молодость, офицер был умным парнем и знал, что преступники не покровительствуют чужим тусовкам. Это было заведение «Ангелов ада», или, по крайней мере, было таковым раньше. Он записал номерные знаки и время суток в своей записной книжке и уже собирался выйти из машины, чтобы рассмотреть всё поближе, когда ему позвонили. Нужно было пресечь бытовой спор, и ему пришлось уехать.

Когда Монгрел и его больные приятели вышли из бара, Мэри Эллен Коннити лежала голая на пропитанном кровью бильярдном столе. Она была изнасилована и ей перерезали горло. Когда преступники ушли, они не удосужились запереть дверь, и около четырех двадцати вошёл клиент и, увидев бойню, вызвал полицию. В подразделение, которое получило вызов, был тот самый молодой офицер, которому менее чем за час до этого помешал звонок о домашнем насилии.

На место происшествия были направлены начальник патруля и детективное подразделение. Я был в детективном подразделении, и когда мы приехали, полицейские в форме только приступили к охране места преступления. Патрульный сержант сообщил мне, что, когда они вошли в помещение, прежде чем они успели что-либо сделать, они услышали крики из задней части бара. Они осторожно пошли туда и обнаружили человека, привязанного к трубе раковины. Он кричал:

— Мэри Эллен, Мэри Эллен... Где моя жена?

Несмотря на численность офицеров, они не смогли его удержать, когда он бросился в зал. Увидев жену, он упал на пол и у него началась рвота.

Джо сидел в старой будке за брезентом, когда я присел напротив него. Это был худший кошмар полицейского, когда мне приходилось выслушивать душераздирающие рыдания и задавать вопросы, которые только усугубляли его горе. Не потребовалось много времени, чтобы понять, что он не может помочь в установлении личности убийц. Единственное, что я получил от него, это то, что постоянная барменша, девушка по имени Келли Порта, должна была работать, но она не пришла и не позвонила.

Позже стало известно, что примерно за неделю до убийства Мэри Энн одна из женщин Томбстоуна была загнана в угол на парковке, избита и изнасилована двумя Ангелами Ада за какое-то высказанное пренебрежение к клубу. К сожалению, банды не сообщают о происшествии в полицию. У них есть своя форма самосуда, поэтому никаких полицейских записей об инциденте не было. Это были просто уличные сплетни.

Итак, Мэри Эллен Коннити просто оказалась не в том месте и не в то время. Убийцы предположили, что это Келли Порта, и они хотели отомстить. Вопрос заключался в том, знала ли Келли, что она была в их расстрельном списке, и было ли это причиной, по которой она не появилась на работе. Мы никогда этого не узнаем, потому что Келли Порта пропала с радаров.

Благодаря усердию молодого офицера Дворняга и его приятели были задержаны в тот же день. Доказательства ДНК были неопровержимыми. Было установлено, что, хотя все трое насиловали девушку, Дворняга был тем, кто перерезал ей горло. По суду все трое получили от двадцати пяти лет до пожизненных сроков, и как этот кусок дерьма смог освободиться через четырнадцать лет, я понятия не имею.

***

Я был напуган до смерти, в основном за свою жену. Несмотря на то, что я был связан, мои руки дрожали. Я знал, и, наверняка, знала и Натали, что этот ублюдок-убийца не оставит свидетелей. Я своими глазами видел, на какую звериную дикость он способен.

Я также знал, что мне нужно время, ещё раз время и чудо. Он толкнул Нат, заставив сесть на краю кровати и сжал обе её груди, когда я закричал:

— За что ты решил мстить? За убийство и изнасилование невинной молодой жены и матери? За то, что оставил грудного ребёнка без мамы? За то, что заставил отца видеть кошмары всю оставшуюся жизнь? За что? Или ты считаешь, что вас не следовало наказывать за причинение таких разрушений невинным людям? За что расплачиваться, Сидни?

Он, казалось, на мгновение замер, но я не был уверен, было ли это из-за моей тирады или из-за того, что я использовал его настоящее имя, которое он презирал.

— Иди к чёрту, — прошипел он, — ты, блядь, знал, что это ошибка.

Я саркастически ответил:

— Так что же должен был сделать судья, освободить тебя за то, что ты зарезал по ошибке не ту женщину?

Он обошёл вокруг кровати и сильно ударил меня по лицу. Настолько сильно, что я не смог себе представить, откуда этот маленький метамфетаминовый ублюдок взял такую силу.

Не говоря больше ни слова, он подошел к Натали, которая сидела на кровати обнажённая и побеждённая, и сказал:

— А что скажешь ты, полицейская? Займёшь такое положение?

Он схватил её за волосы и, стащив с кровати, заставил встать перед собой на колени. Нат попыталась ускониться, но он снова дернул её за волосы и закричал:

— Смотри прямо перед собой, сука, и даже не думай о том, чтобы закрыть глаза. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, пока сосёшь мой член.

Он расстегнул ширинку, вытащил свой полуэрегированный пенис и продолжил низким угрожающим голосом:

— Я надеюсь, что у тебя все получится, потому что от этого зависит его жизнь, поэтому, если ты думаешь о том, чтобы укусить, подумай ещё раз. А теперь открой рот и сделай Дворняге лучший минет, который у него когда-либо был.

Он закинул руку ей на затылок и притянул её голову к своей промежности. Слезы текли по лицу моей жены, но она открыла рот и подчинилась.

— Ты, ублюдок, — закричал я, — тебе лучше надеяться, что я не вырвусь на свободу, потому что я, блядь, убью тебя.

Когда слова сорвались с моих губ, я понял, насколько они бессильны. Он посмотрел на меня с ухмылкой и продолжил заталкивать свой член в рот Натали. К счастью, если этот термин вообще можно применить здесь, прошло меньше минуты, прежде чем он хрюкнул и кончил ей в рот. Затем он наклонился, положив руку под подбородок, чтобы поднять её лицо, посмотрел на неё, и насмешливо заявил:

— Ну, это был не лучший минет, который у меня когда-либо был, но он, безусловно, самый приятный.

С этими словами Натали плюнула ему в лицо его же спермой. Ошеломлённый, он отступил назад и вытер лицо подолом своей грязной рубашки. Затем протянул руку, схватил жену за горло и сжал. Я видел ярость в его глазах и подумал, что он либо задушит её до смерти, либо изобьёт до крови. Мне нужно было что-то срочно сказать. Что-нибудь, что отвлечёт его, поэтому я сказал спокойным, но язвительным тоном:

— Давай, Сидни. Это всего лишь немного спермы на твоём лице. Я уверен, что у тебя было гораздо больше этого, пока ты был взаперти.

К счастью, он отпустил горло Нат и с той же яростью в глазах обошёл кровать и снова ударил меня по лицу. Удар на мгновение ошеломил меня, и я почувствовал вкус крови, вытекающей из моих рассеченных губ. Тем не менее, в моих венах текло так много адреналина, что это было не так больно, как следовало бы.

Он открыл лезвие ножа и, снова схватив мою жену за волосы, сунул лезвие ей под горло. Так, что я мог ясно видеть вмятину, которую оно оставляло.

— Ещё один грёбаный трюк, такой, как ты, сука, выкинула и я откажусь от удовольствия, которое собирался тебе доставлять. Я отрежу ему член, чёрт возьми, и засуну его тебе в глотку.

Он сказал это, и я ему поверил. Он выглядел настолько разъярённым психопатом, что был способен на всё.

Он стащил Нат с кровати и подтолкнул к двери. Судя по всему, этот ублюдок пришёл подготовленным, потому что он остановил ее на пороге и, ткнув лезвие в спину, протянул руку в коридор, чтобы поднять что-то с пола. Когда он толкнул её обратно к кровати, в его руках была бельевая веревка. Я понял, что он взял её в моём гараже. У меня не было никаких сомнений в том, что он собирается с ней делать. Я чувствовал себя настолько беспомощным, что всё, что я мог сделать, это молиться о чуде, и я это сделал.

Он толкнул Натали на кровать на спину. Взяв верёвку, он привязал одну её лодыжку к опоре кровати, затем перерезал верёвку и перешел на другую сторону. Он привязал вторую лодыжку и, грубо потянув жену за ногу так, что она оказалась растопырена, закрепил ее на другой опоре.

Я задавался вопросом, почему он заклеил мои ноги и левое запястье скотчем, а для правого использовал наручники. В отчаянии оглядев комнату, я увидел пустой рулон клейкой ленты, лежащий под портьерами, куда он, должно быть, бросил его, когда тот закончился. Пока он связывал Нат, я дёргал за манжету наручников, надеясь, что, может быть, смогу выбить планку, к которой она была прикреплена. Кресло было очень старым, но, к моему неудовольствию, раньше делали мебель на века. Однако, когда я внимательно присмотрелся к манжете, я заметил, что в ней нет замочной скважины, как у стандартного полицейского образца. Вместо ключа был небольшой рычаг, торчащий сбоку от каждой манжеты.

Наручники выглядели старыми, и я предположил, что рычаг был подпружинен, так что нажатие на него освобождало трещотку и открывало манжету. Это было похоже на игрушечные наручники, которые я помнил с детства. Однако они не были пластиковыми и, вероятно, использовались в театральных представлениях или магических действиях. Наручники были сделаны таким образом, чтобы человек, закованный в них, мог расстегнуть манжету, независимо от того, был ли он закован спереди или сзади.

После того, как Дворняга связал Нат ноги, он оседлал её обнаженный торс и, сидя у неё на груди, связал оба запястья вместе, оставив промежуток в несколько сантиметров между ними. Затем он перерезал клейкую ленту, которая уже связывала её запястья.

Всё это делалось в тишине, и, казалось, маленький ублюдок был сосредоточен на своём заранее задуманном плане. Пока это происходило, я лихорадочно пытался придумать, как нажать на рычаг. У меня не было двойного шарнира в руке и не было близкого твёрдого предмета, чтобы надавить на рычаг. Я был в отчаянии.

Перерезав ленту, Дворняга обхватил правое запястье жены ещё одной верёвкой и, подняв ей руки над головой, свободно привязал другой конец к опоре изголовья. Его расчёт был очевиден. Он не хотел, чтобы у моей жены были свободные руки. Иначе она могла напасть на него и, возможно, выцарапать ему глаза.

Затем он повторил процесс с её левой рукой и слез с кровати. Затем он подтянул верёвки, которую держали женские руки, вытягивая их, пока Нат не оказалась надёжно привязанной к кровати. Левую руку Натали он оставил подвижной, но недостаточно, чтобы она не смогла причинить вред насильнику. Процесс был повторён с другой рукой. Теперь руки и ноги моей жены были полностью раздвинутыми и полностью уязвимыми для любой его прихоти.

Я отчаянно пытался не показывать своего страха или слабости, но слёзы текли по моим щекам, когда я беспомощно смотрел в её открытое влагалище. Я почувствовал его запах примерно в то же время, когда заметил растекающееся мокрое пятно на кровати. Охвативший Нат ужас заставил её мочевой пузырь опорожниться.

Ублюдок медленно, насмешливо ходил вокруг кровати, любуясь сделанным своими руками и обнажённым телом Нат. Когда он заметил испачканное мочой покрывало, он выкрикнул в её адрес непристойности. Затем сумел схватиться за край и, выдернув его из-под неё, закричал:

— Я не буду лежать в твоей вони, глупая шлюха.

Овладев немного своей яростью, он сел рядом с ней на кровать и снова начал ласкать её грудь, извергая всевозможные сексуальные комментарии. Когда он прикоснулся ртом к её груди, я увидел, как Натали вздрогнула, а её тело дернулось в ответ. На лице Нат было выражение абсолютного поражения. Проработав в полиции двадцать лет, она знала, что мольба о пощаде только ещё больше разожжёт его садистскую похоть. Она просто молча лежала, в полукататонии [1], глядя в потолок, и слёзы текли по её щекам.

«Беспомощный» даже близко не подходит к описанию того, что я чувствовал. «Совершенно бесполезный и выхолощенный» лучше описало бы мои эмоции. Я всегда беспокоился о своей жене. Она была в патруле, но у неё был пистолет, напарник и рация, чтобы вызвать подкрепление. Большинство полицейских на протяжении всей своей карьеры видят только последствия насилия, и не сталкиваются с насилием над собой. Но вот моя жена, мать моего сына, переживала худший вид насилия, который только можно испытать, и я знал, что это ещё не конец.

Я продолжал обзывать Дворнягу всеми мерзкими словами, которые только мог придумать, как бы бесполезно это ни звучало, даже для меня. Я просто пытался перенаправить его ярость на себя, но он только насмешливо рассмеялся, продолжая свою атаку.

Он просунул руку между ног Натали и грубо засунул палец во влагалище, заставив её застонать от боли. Он остановился, встал и снял штаны и ботинки, оставив носки и рубашку. Он стоял у изножья кровати и смотрел на меня, держа свой полуэрегированный пенис, направленный мне в рот.

— Может быть, ты тоже захочешь пососать его, как твоя жена, — сказал он, усмехнувшись.

Он подошёл ко мне вплотную, и я надеялся, что он даст мне шанс откусить его отросток, чтобы он истёк кровью после того, как убьёт нас. Я не ответил, но увидел, как в его глазах зародилось осознание, что если он даст мне этот шанс, то останется без члена. Ублюдок потрепал меня по щеке и провозгласил:

— Сядь поудобнее и расслабься, детектив. Приятного просмотра. Я знаю, как её зовут. Натали. И, о да, я уверен, что Натали это понравится.

Он забрался на жену сверху и без предисловий вонзил в неё свой член. Она вскрикнула, почувствовав вторжение в её сухое влагалище.

Я думаю, из-за того, что он так недавно кончил в рот моей жене, его оргазм был не таким скорым, как первый. Он продержался мучительные десять минут, перемежая свои выпады унизительными замечаниями и риторическими вопросами вроде:

— Давай, сука, подмахивай мне... Да, тебе это нравится... Лучше, чем муженёк, держу пари... О да, детка, ты теперь хорошая и мокрая...

За свою карьеру я расследовал несколько случаев сексуального насилия и знал, что даже такое жестокое нападение может привести к нежелательному оргазму у жертвы. Моё мужское эго надеялось, что с Натали этого не случится, но я не смог бы смотреть на это, если бы такое произошло. Я не хотел, чтобы такое воспоминание врезалось в моё подсознание в случае, если мы выживем, поэтому я либо держал глаза закрытыми, либо смотрел в пол. В моём мозгу разрабатывался план, но он требовал, чтобы подонок покинул спальню хотя бы на пару минут, хотя и я знал, что вероятность этого невелика.

В конце концов я услышал его хрюканье и затрудненное дыхание и понял, что эта фаза нашего испытания закончится через несколько секунд. Кончив, Дворняга рухнул на связанное тело Нат, слегка лаская её грудь. Наконец, он скатился с кровати и встал, позволив мне увидеть покрытый спермой член. Меня необъяснимо тянуло смотреть на раздвинутое открытое влагалище моей жены, и у меня заболело сердце, когда я увидел сперму, застрявшую в её лобковых волосах, и блестящие белёсые остатки, образующие небольшую лужицу на простыне между её ног.

Натали больше не плакала, её глаза были открыты, но кататонический взгляд в потолок остался. Да простит меня Бог за эту мысль, но я задавался вопросом, испытала ли она оргазм?

Довольно невнушительный член Дворняги уменьшился почти до нуля, и, видимо, что для того, чтобы прикрыть отсутствие дальнейшего мастерства, он снова надел свои жокейские шорты. В какой-то момент во время нападения, когда я либо закрыл глаза, либо был сосредоточен на чём-то другом, маленький ублюдок снял свою грязную футболку, но оставил на себе грязные носки. Его ребра торчали из костлявой груди, и я на мгновение задумался, как этот почти истощённый маленький ублюдок сумел поднять моё бессознательное тело весом 110 килограммов вверх по лестнице.

Он ухмыльнулся мне своей улыбкой и сказал с притворным изумлением:

— Дерьмо! Твоя старушка такая милая и тугая. У тебя, должно быть, крошечный конец.

Его улыбка исчезла, и маниакальный блеск в его глазах вернулся, когда он наклонился к моему лицу и спросил:

— Где твоя штука, мужик?

Когда я переспросил:

— Какая штука? — он развернулся и хлопнул меня по уху.

Удар по голове вызвал у меня ослепительный свет в глазах и громкий звон в ухе. Удар также вновь открыл порезы на моей губе, и я снова почувствовал вкус крови.

— Твой пистолет, Дерьмоголовый! Твой табельный револьвер. Где он? Не играй со мной в грёбаные игры. Иначе вместо того, чтобы доставлять твоей сучке удовольствие, я начну причинять ей боль, пока ты не скажешь мне, где он.

Мой 9-миллиметровый «Глок» лежал в шкафу в спальне на полке за какими-то книгами, и его не было видно. Теперь у меня появлялся единственный шанс. Шанс, который я смутно сформулировал в своём сознании.

— Хорошо, — сказал я, — просто оставь её в покое. Он находится внизу, в столовой.

Он, казалось, был удовлетворён тем, что заставил меня сказать ему правду, потому что улыбнулся и заявил:

— Я и вправду утолил свою жажду твоей старушкой. Она измотала меня своей тугой пиздой. Думаю, мне нужно немного подкрепиться, прежде чем я переверну её и начну третий раунд. У вас есть холодное пиво внизу?

На его лице застыла маниакальная ухмылка, когда он саркастически проворковал:

— Могу я принести тебе что-нибудь, пока я внизу?

Он громко рассмеялся над своим болезненным юмором и направился к двери.

Я надеялся, что он сначала пойдет искать пиво на кухне. В любом случае у меня, вероятно, будет минута или даже меньше, чтобы попытаться осуществить свой план. Когда я понял, что он уже на полпути вниз по лестнице, я прошептал:

— Натали?

Когда она не ответила, продолжая смотреть в потолок, я сказал вполголоса:

— Нат, он спустился вниз, и у меня есть план, но он далек от идеала. Когда ты услышишь, как кресло опрокидывается, это сделаю я сам.

Я начал раскачивать кресло из стороны в сторону, зная, что смогу опрокинуть его. Проблема была в том, что мне нужно было сделать это так, чтобы оно упало на тот бок, где были наручники. И я знал, что независимо от того, где в этот момент будет Дворняга, он услышит шум, поэтому я должен быть очень быстрым и очень удачливым.

Как оказалось, удача была на моей стороне, и с громким стуком кресло опрокинулось на бок с наручниками. Я взмахнул рукой так, чтобы рычаг разблокировки оказался повёрнут к полу. Я толкался, но ничего не происходило. Проблема стала понятна сразу. Я лежал на ковре, и рычаг разблокировки был амортизировал. Я, как смог, изменил положение своего тела, чтобы сильнее надавить на рычаг, и почувствовал, как он зацепился. Я задвигал рукой, пока она не освободилась.

Человек, все ещё привязанный к стулу с одной свободной рукой, конечно, не является грозным соперником, даже против тощего противника, особенно если тот с ножом. Мой адреналин, должно быть, придал мне дополнительных сил, потому что я смог раскачать стул настолько, чтобы оторвать тяжёлый деревянный подлокотник. Я всё ещё был относительно неподвижен, и у меня не было достаточно времени, чтобы развязать клейкую ленту, стягивающую мои ноги и левое запястье.

Услышав шаги, я медленно пополз к двери, используя предплечье и сжимая импровизированную деревянную дубинку.

Одна из вещей, которые я узнал за годы работы в полиции, заключалась в том факте, что голени человека являются наиболее уязвимой частью тела. Даже удар по голове можно было выдержать, если он не приводил человека в бессознательное состояние. Тем более, чтобы я не мог достать до его головы в моём положении.

Только я успел прислониться к стене рядом с дверью, как в комнату вошёл Сидни Майерс. Я ударил его по правой голени так сильно, что должен был сломать ему ногу. Он упал с криком, всё ещё сжимая нож в правой руке. Однако нож был вне моей досягаемости. Дворняга попытался встать, но пока его голова всё ещё была у пола, я смог нанести два жестоких удара по его затылку. Он рухнул лицом вниз. Я не знал, был ли он без сознания или просто оглушён, но мне нужно было всего лишь подвинуть свой стул еще на метр, чтобы дотянуться до ножа.

Подонок начал стонать, когда я смог освободить второе запястье, а затем и ноги. Попытавшись встать, я упал на колени из-за застоя кровотока после того, как долго был связан. Тем не менее, я смог повернуться и нанести ублюдку ещё один сильный удар по макушке для страховки. Как ни странно, я надеялся, что не убил его. Быстрая смерть была бы слишком милосердной для него, и моё сердце и разум были затуманены местью.

Кровообращение в ногах возвращалось, и я неуклюже подошёл к Натали. Когда я освободил ей руки, она смотрела на меня со смесью страха и облегчения. Потом начала плакать, и когда я освободил её ноги, плач превратился в душераздирающие рыдания. Она сжала ноги, пока я пытался успокоить её и убедить в том, что всё будет хорошо. Когда она обрела некое подобие контроля, то мягко оттолкнула меня и побежала в ванную. Она не произнесла ни слова, и я испугался, что моя жена в шоке.

Было слышно, как её тошнило в течение долгого времени. Но, несмотря на то, что мне хотелось утешить Нат, я понимал, что сейчас ей нужно побыть одной. После того, как рвота прекратилась, наступила короткая тишина, и следом я услышал, как заработал душ. Нат очень долго пробыла в душе, и это дало мне время подумать о том, как поступить дальше.

Единственное, что я знал наверняка, так это то, что этот человеческий мусор, лежащий в дверном проёме, никогда больше не выместит свою социопатическую жестокость на другом человеке.

У меня разрывалось сердце от того, что этот кусок дерьма отсидел всего четырнадцать лет из своего пожизненного заключения, несмотря на то, что у него было несколько арестов и судимостей за насильственные преступления. Насколько я помню, он был осуждён за нападение при отягчающих обстоятельствах, вооружённое ограбление, сопротивление аресту, покушение на сексуальное насилие и обвинялся в покушении на убийство члена конкурирующей банды.

Меня всегда поражал тот факт, что судьи и политики и даже огромное количество «неравнодушных граждан» с их альтруистическими убеждениями могли смотреть на этих негодяев в такой абстрактной манере, заботясь больше об их правах человека, чем о правах их беспомощных жертв. А как насчёт прав Мэри Эллен Коннити и её малолетнего сына и мужа? А как насчёт прав всех предыдущих жертв психопатического прошлого Сидни Майерса? А как насчёт права моей жены прожить остаток своей жизни без страха и вероятного психологического ущерба, который она, возможно, сейчас понесла?

Общество ожидает, что полиция защитит их от всех этих психопатов, но она этого не делает. Они ожидают, что политики примут законы, которые гарантируют, что эти жестокие преступники останутся в тюрьме до конца своей жизни, но те отказываются это делать.

Нам повезло в одном отношении. По крайней мере, Джонни был в летнем лагере. Он был скаутом-орлом и служил вожатым в лагере для группы молодых скаутов и должен был вернуться домой в воскресенье. У меня не было никаких сомнений в том, что если бы он был дома или вернулся домой во время нападения, его судьба была бы предрешена так же точно, как и наша.

Я проверил пульс у нападавшего и с радостью обнаружил, что он жив, хотя и без сознания. Несмотря на ограниченную угрозу, которую он теперь представлял, я использовал верёвку, которой он использовал для Натали, чтобы связать ему руки и ноги.

Я всё ещё обдумывал варианты, когда Натали наконец вышла из ванной, одетая в спортивные штаны и майку. Она выглядела бледной и осунувшейся, но её глаза, хотя и не улыбались, показывали, что кататоническая глазурь исчезла из них.

Моя жена тихо плакала, когда мы обнимались. Я не знаю, как долго я обнимал её, но наше единение было прервано, когда мы услышали стон полуобнаженной фигуры, лежащей в дверном проёме. Натали вопросительно посмотрела на меня и просто спросила:

— Ты уже звонил?

Когда я покачал головой, она продолжала смотреть на меня с выражением, которое спрашивало:

— Почему бы и нет?.

Я попытался усадить её на кровать, чтобы объяснить свои мысли, но, глядя на пятно, оскверняющее наше ложе, она не хотела сидеть рядом с ним. У нас были «мой» и «её» шкафы между спальней и ванной. Я пошёл и взял два складных стула и поставил их как можно дальше от кровати. Потом усадил Нат на один из них и сел на другой, лицом к ней. Наши колени соприкасались. Я знал, что, несмотря на все пережитые испытания, с тем, что я собираюсь ей сказать, может быть трудно согласиться.

— Я не буду звонить в полицию. — решительно сказал я и, прежде чем она успела ответить, продолжил: — Подумай об этом, дорогая. Подумай о том, что этот кусок дерьма только что сделал с нами... сделал с тобой. Он отсидел всего четырнадцать лет за убийство молодой невинной матери. Как ты думаешь, сколько он будет сидеть за изнасилование полицейского? Шесть, восемь, может быть, десять лет? Чёрт возьми, если у него найдётся хотя бы один присяжный, который возмущается полицией, он может даже уйти от наказания. Побывав на большем количестве судебных процессов, чем ты, я стал свидетелем того, что может сделать какой-нибудь придурковатый адвокат, чтобы очернить жертву. Хочешь пройти через это? Ты хочешь рискнуть тем, что этот социопат не вернётся через много лет и не закончит свою работу или не пойдёт за нашим сыном? И я не хочу, чтобы Джонни пережил психологическую травму, которую может вызвать неизбежная огласка... Даже если он отсидит срок, и даже если мы никогда его больше не увидим, мы будем знать, что в какой-то момент он будет выпущен обратно в общество, которое позволит ему совершать ещё больше насилия над невинными людьми. Таким животным, как он, не место в цивилизованном обществе, и, к сожалению, наше общество не знает, как обращаться с ними таким образом, чтобы защитить всех нас.

Натали смотрела на меня с попеременным выражением шока и понимания. Прежде чем она успела ответить, мы услышали, как наш пленник зашевелился и начал бормотать какие-то невнятные слова. Он сумел перевернуться на бок, и когда посмотрел на нас, стало видно, как кровь из раны на голове свернулась в одном глазу и стекала по обеим сторонам его лица, придавая ему ещё более жуткий вид, чем у монстра, которым он был на самом деле. Он ухмыльнулся нам и со злобным смехом сказал:

— Я думаю, твоей сучке придётся подождать некоторое время, чтобы я смог трахнуть её в задницу, которую я собирался попробовать.

Затем, глядя прямо на жену, сказал:

— Жаль, милая, я думаю, тебе бы это понравилось даже больше, чем трах, который я дал твоей пизде.

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Нат вскочила со стула, подошла и пнула его по яйцам так сильно, что чуть не упала. Затем она наклонилась и плюнула ему в лицо. Повернувшись ко мне, она просто кивнула и вышла из комнаты.

На его лице появилось замешательство, и через мгновение он спросил:

— Эй, почему это место не кишит полицейскими? Ты решил оставить меня при себе, чтобы я как следует обслуживал твою старушку?

Образ того, что он сделал с моей женой, промелькнул в моей голове. Его смех быстро закончился, когда я снова пнул его в пах, и его тело свернулось в позу эмбриона. Я пнул его по ребрам и услышал характерный треск.

Ублюдку понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя настолько, чтобы заговорить, а я в течение этого времени я уточнял свои планы. Когда он смог говорить, то прошипел:

— Я надеюсь, что вам понравилось, потому что у моего адвоката будет дикий день, когда фотографии будут показаны присяжным. Он не только оставит тебя без работы, но мы даже можем оказаться сокамерниками.

Он снова ухмыльнулся, и я понял, что он пытается насмехаться надо мной. Этот урод полагал, что чем больше вреда я причиню его телу, тем ближе он будет к оправданию. Он понятия не имел, что не сможет уйти из этого дома живым. Я как раз собирался сообщить Дворняге о его судьбе, когда заметил Натали, стоящую прямо за дверью, как раз вне поля зрения своего насильника. Она подала мне знак присоединиться к ней, что я и сделал, сохраняя при этом маленькое ведро с гноем в поле своего зрения.

Натали выглядела обеспокоенной, когда зашептала мне в ухо:

— Джон, я согласна со всем, что ты сказал, и знаю, о чём думаешь, и никто не хочет видеть его мертвым больше, чем я. Мне не нравится мысль о том, что меня будет мучать какой-то неряшливый адвокат, которому насрать на людей, которым была причинена боль. Но это не стоит того, чтобы рисковать. Что тебя поймают и посадят в тюрьму.

Она обняла меня и тихо заплакала мне в грудь.

— Я презираю его так сильно, что могу взять этот нож и воткнуть его ему прямо в грудь, — всхлипывала она. — Я нуждаюсь в тебе, Джон, сейчас больше, чем когда-либо. Джонни нуждается в тебе. Я не могу тебя потерять. Я не хочу рисковать.

Должно быть ублюдок расслышал, что шептала Натали, потому что закричал:

— Эй! Эй, вы, сволочи, о чём вы там говорите? Мне нужна медицинская помощь. У меня есть свои права. Вы заплатите за это. Ты думаешь, что я дал твоей шлюхе маленький член и это плохо? Подожди, пока я выйду. Вы ещё ничего не видели, ублюдки. Она получит то, что получила эта сука Келли, и по сравнению с тем это была прогулка в парке.

Моя жена выглядела испуганной и, вероятно, осознала чудовищность бесчеловечности этого животного. Я вернулся в комнату, где он мог видеть и слышать меня, и спокойным голосом сказал:

— Нат, принеси мне синий брезент из гаража, полотенца и латексные перчатки. Брезент находится под полками спереди возле верстака.

Не сказав больше ни слова, Натали повернулась и направилась вниз по лестнице.

Беспокойство, казалось, сменилось высокомерной ухмылкой на лице Сидни, когда я присел на корточки рядом с ним и спокойным голосом прошипел:

— Послушай меня внимательно, подонок. Медиков не будет. Не будет ни полицейских, ни арестов, ни суда присяжных. Я сам судья, присяжный и палач. Ты больше никогда не сможешь причинить зло нам или любым другим невинным жертвам... Позволь мне объяснить, что произойдёт через несколько минут. Я возьму нож, которым ты в конце концов собирался нас убить, и отрежу тот маленький пенис, которым ты, кажется, так гордишься. Потом буду сидеть здесь и смотреть, как ты истекаешь кровью. Затем, незадолго до того, как ты умрёшь, я заверну твое отвратительное, извращённое маленькое тельце в брезент и положу его в багажник своей машины. У меня есть хорошее местечко, примерно в пятнадцати милях от города, рядом с окружной свалкой. Подходящее место, чтобы закопать кусок человеческого мусора, не так ли?

Когда он увидел ненависть и решимость в моих глазах, ухмылка исчезла с его лица. Грязных замечаний в адрес моей жены больше не было. На лице подонка был написан ужас, и он начал умолять меня:

— Ты не можешь этого сделать, чувак! Это убийство, и я не заслуживаю смерти из-за какой-то маленькой пизды.

Даже это глупое, злобное маленькое дерьмо поняло, что он только что сказал, и попыталось дать задний ход, добавив:

— Ладно, ладно, я заслуживаю ареста. Может быть, я зашёл слишком далеко, пытаясь отомстить, но убить меня — это не выход. Я признаю свою вину, я признаюсь. Ты добьёшься справедливости. Подумай о том, что ты делаешь, чувак.

Он продолжал лепетать, и я почти подумывал о том, чтобы ответить, но, решив не тратить время и дыхание, развернул брезент на полу спальни. Затем поднял его и тяжело бросил сверху. К сожалению, ковер смягчил его падение, но я всё равно выбил из него дух, и он закричал, когда боль от сломанного ребра пронзила его тело.

Однажды я убил человека в перестрелке после того, как тот ограбил магазин. Он стрелял в меня, так что это была самооборона, и, честно говоря, я не переживал из-за этого ни одной ночи. Он был профессиональным преступником, который только что избил восемнадцатилетнего кассира за то, что тот недостаточно быстро открывал кассу.

Однако сейчас всё было по-другому, и в моей голове промелькнуло сомнение. Затем я подумал о обнажённом и осквернённом теле Мэри Эллен Коннити, лежащем на бильярдном столе. Я вспомнил пустой взгляд её мужа, когда он давал показания в суде. Я представил себе ужас, который должна была пережить девушка Келли, прежде чем её убили. Затем в моей голове промелькнул образ его пениса во рту моей жены. Вспомнились насмешки, которые он смаковал пока насиловал её связанное тело на кровати. И я знал о всех дальнейших пытках и унижениях, которые он намеревался причинить ей, прежде чем убить нас обоих...

Я изменил свой план.

Его слова, мольбы и крики больше не регистрировались в моем мозгу, они были просто какофонией шума. Конечно, у меня не было намерения проявить к нему хоть какую-то меру милосердия, но я устал от этого и хотел покончить с этим побыстрее. Отрубленный пенис продлил бы его агонию, но перерезанное горло почти сразу приводило к потере сознания.

Это был вариант, который я выбрал.

***

Прошло два с половиной года с того жаркого августовского дня, и, насколько я знаю, тело Сидни «Дворняги» Майерса так и не было найдено. Сейчас мы с Натали живём в кондоминиуме недалеко от Миртл-Бич. Проводим большую часть времени, ловя рыбу в заливе Мерреллс или играя в гольф.

Поскольку моя жена, что очевидно, не могла открыть свою душу психотерапевту, её психике потребовалось достаточно много времени, чтобы исцелиться. Но она исцелилась. Что касается меня, то я ни разу не пожалел о содеянном и не переживал ни одной ночи из-за отправления правосудия за границей дозволенного.

КОНЕЦ

***

Примечания переводчика:

1. Кататония (от др.-греч. натягивать, напрягать) – это психопатологический синдром, проявляющийся двигательными, аффективными и соматическими нарушениями. Развивается в результате торможения или возбуждения двигательных зон коры головного мозга.

***

Обращение переводчика:

Уважаемые читатели!

Приглашаю Вас посетить мою страницу:

https://boosty.to/dmitry113

Сейчас я её заполняю готовыми переводами, и это займёт какое-то время. Там Вы сможете оставить свои пожелания, скачать понравившиеся Вам переводы полностью (без деления на части), а также, если у Вас есть возможность и желание, поддержать меня материально.

Также можно сделать перевод на карту Сбера 2202 2009 1676 7559.

Буду рад любой сумме. Заранее благодарю всех откликнувшихся!

Новые переводы – за мной...