И так, что может произойти после самого яркого сексуального опыта в вашей жизни, который доставил вам боль – и душевную, и физическую – на много дней вперед? Ответ таков: ничего.

Когда мы прощались, он был немногословен, но не более, чем обычно. Мы разошлись по домам, уик-энд завершился, и началась работа. По крайней мере именно так я думала в тот момент, когда потянулась, чтобы поцеловать его, наслаждаясь на прощание теплотой его объятий, и мы пошли в разные стороны.

Придя домой, я, как обычно, написала ему сообщение. Ответа не было, но я решила, что уже поздно, он совершенно разбит, а завтра рано вставать. Наутро – опять молчание; в общем, в тот день я ничего от него не услышала. Это показалось мне странным: последние месяцы мы общались по несколько раз в день. Не случилось ли чего? Я послала второе сообщение: мол, все ли в порядке? Тишина. Потом я послала по электронной почте ссылку на новость, которая могла его заинтересовать, – не хотела показаться навязчивой, но послала письмо и на рабочий, и на домашний адрес. Я очень ждала ответа.

Ничего.

Три дня я была сама не своя. Сообщения на автоответчике и смс – обычные, бодренькие, но с тревожным подтекстом – остались без ответа. Я ходила на работу, что-то делала, была на дне рождения у подружки, но… где-то в глубине сознания я постоянно думала о Джеймсе. Не заболел ли? Почему не выходит на связь? На четвертый день я не выдержала и позвонила ему в офис. Я не назвалась и напомнила себе безумную бабу, преследующую предмет своей страсти. Секретарша была очень предупредительна: да, он, конечно, на месте, но сейчас говорит по другому телефону. Хочу ли я оставить сообщение или, может, узнать электронный адрес? Я очень вежливо сказала, что адрес у меня есть, и положила трубку.

Я была взбешена. Расстроена. Смущена. Это на него совсем не похоже. Что делать? Как развеять свои сомнения и при этом не показаться разъяренной ведьмой? Тут следовало принять во внимание и динамику доминирования и подчинения. После столь интенсивного совместного времяпровождения я боялась показаться невежей, но и не хотела, чтобы со мной обращались как с тряпкой. Но что же делать?

К концу рабочего дня я не нашла решения и опять послала вполне беззлобное сообщение. Приветик, ты что-то совсем пропал после выходных. Надеюсь, все в порядке, попробую позвонить вечером.

Ответа не последовало. В глубине души я уже и не ждала его, хотя не могла понять, что, черт возьми, происходит.

Классическая картина разрыва – это когда вас бросил возлюбленный, вы погружаетесь в пучину отчаяния, с некоторым количеством какого-то особенно вкусного мороженого и дешевенькими композициями в стиле поп-рок 70-х – начала 80-х. Если вам это помогает, то вам повезло. Что до меня, то, перефразируя Билли Оушена, когда становится тяжело, сильные не ноют, а берутся за… выпечку.

В этот вечер я дважды звонила Джеймсу и оба раза попадала на автоответчик. Потом включила компьютер и – да здравствуют соцсети! – обнаружила его в сети на нескольких сайтах и была счастлива, что смогу поговорить, даже если он явно не расположен к этому. К тому моменту, когда я «нарыла» его сообщение, адресованное какому-то туманному музыкальному сайту, с просьбой помочь с динамиками – «Я тут лежу, сердце болит, голова гудит… и не могу понять, что происходит, что там у вас?» – я поняла, что настал момент уйти в сторону и заняться чем-то другим.

Вообще-то меня нельзя назвать прирожденным поваром. Когда живешь одна, то все, кроме готовой еды, предполагает хаос и мусор, и стряпня меня обычно угнетает. Но выпечка… это я люблю. Наверное, не только потому, что пирожные, тортики и подобные штучки – это очень вкусно, но и потому, что мне нравится четкость и прямолинейность процесса. Если взвесить правильно все ингредиенты, взбить масло и сахар до нужной консистенции, если выпекать точно предписанное время, можно создать нечто восхитительное – и отдать плоды своего труда окружающим с молчаливым извинением за то, что ходишь рядом с ними с постоянно заплаканными глазами и лицом, напоминающим отшлепанную попу. Был уже час ночи, когда я решила затеять имбирное печенье. Не знаю, чем меня привлек именно имбирь, но я была убеждена, что так надо. К этому моменту я уже почти прикончила бутылку вина, поэтому машина отпадала. Я надела пальто и побрела на автозаправку с круглосуточным магазином…

Дверь была закрыта, и посетителей обслуживали через стеклянное окошко с решеткой (будто ты пришел в тюрьму на свидание с заключенным). Парень за стойкой был поначалу непреклонен и, кроме бензина, сигарет или презервативов, ничего продавать мне не желал. После того как я повыступала минут пять, он нехотя согласился найти немного муки. Вдогонку я осмелилась попросить сахара, но когда я заикнулась о масле, он смотрел на меня уже с ненавистью. Слово «имбирь» он не расслышал – да-да, имбиря у них могло и не быть, но мое разбитое сердце и выпитое вино не сломили воинствующего оптимизма! – вместо этого он продал ореховый батончик, который следовало превратить в шоколадную стружку. Наконец я просунула деньги за покупку (по астрономическому «ночному» тарифу) в окошко, парень передал пакет, муку, сахар, масло и батончик, и я почувствовала такую горячую благодарность за его доброту, что чуть не заплакала. Когда я, шатаясь, направилась к дому, думаю, что он тоже был готов заплакать от облегчения: наконец свалила эта чокнутая и оставила его с покупателями бензина и наркоманами, которые приходят за хавчиком после травки. Я проснулась на полу гостиной. Наверно, я «отключилась», когда смотрела DVD в ожидании, когда остынет в холодильнике вторая порция теста для печенья. Если проснуться брошенной, с похмелья – это жесть (шутка ли: человек, с которым я встречалась – ну, почти, – оказался таким чертовым идиотом, хотя я и не была в этом уверена), то намного хуже проснуться у раскаленной печи – духовка была включена всю ночь – и в полном бардаке. На полу была мука, ручки шкафов и посуда в масле – словом, все выглядело так, как будто у меня побывали грабители. Грабители-повара. К тому же голова у меня гудела от вина, а в голове, пока я тащилась в душ, я нашла засохшее тесто…

Я пошла на работу не совсем еще в себе (принесенное печенье много сделало для того, чтобы сотрудники не подкалывали меня, видя мое состояние). Я пыталась не думать о Джеймсе. Ну мысли о том, чтобы не думать о нем, пожалуй, не принимались в расчет. В течение следующих недель коллеги, друзья, семья старательно лечили мое разбитое сердце… Я пекла золотистое печенье в бесконечных вариациях, и только собиралась перейти к торту «Виктория», как помощник редактора озаботился тем, что масло в таких количествах повысит его холестерин. Я делала морковные пироги, печенье с сухофруктами, коржики… Взбивая яйца и смешивая тесто, я заново переживала все моменты отношений с Джеймсом, бесстыдные и не очень. Это вызывало слезы, иногда возбуждение, но больше всего злость. Я не могла понять: неужели все, что произошло между нами, строилось на обмане, что он будто интересуется мной так же, как я им? Может, я ему просто надоела? Или чем-то его взбесила? Или что? Однако, как я решила, он выбросил нечто, с моей точки зрения, совершенно особенное. Он выбросил МЕНЯ. Это звучало патетично – но я чувствовала себя покинутой, и мне хотелось поныть. А Джеймс молчал! Смешанное чувство гордости и смущения не позволяло мне искать с ним встречи. Я знала, что он жив-здоров и более того – что он не хочет со мной общаться. Значит, и я не хочу. Я была на все готова, чтобы он не узнал, какую боль мне причинил.

Я уже почти потерла сыр, когда позвонил Томас. Спросил, как я поживаю. Я сказала: «Чудесно!» – потому что давно оставила попытки объяснять смехотворную глубину своих чувств к кому-либо. И тут, когда приступила к нарезанию головки сыра, он поверг меня в шок:

– Чушь собачья, вовсе не чудесно.

Я не нашлась, что сказать; в его голосе я услышала и ярость, и раздражение. Я хотела было повторить: «Все о’кей», но сдержалась, потому что, оказывается, мы оба знали, что это не так.

– Хватит хандрить, Софи. Перестань. Мне жаль, что тебе больно и он оказался гребаным идиотом, но перестань убиваться и хватит этой выпечки! Мы с Шарлоттой придем в выходной. Принесем блок DVD и вино. Вечеринка будет без выпечки. Не спорь. И еще – я принесу шлепалку. Если ты не захочешь взбодриться, она пригодится мне.

Я улыбнулась, и это была первая не вымученная улыбка за прошедшие недели. Мы оба знали, что у него не было намерения заниматься чем-то таким и наши сексуальные отношения ушли в прошлое. И все же – я не могла не улыбнуться и вдруг почувствовала уверенность оттого, сколько вокруг людей, на которых я могу положиться, даже если – не принимать в расчет Томаса и Шарлотту – они не знают о причине моего траура.

– Черт с тобой. Постараюсь не печь.

Мой звонок вдогонку, когда я решила все же сказать, что я, мол, в порядке и не стоит беспокоиться, Том пропустил мимо ушей. Он повел речь о том, какие фильмы принести, – мы сошлись на взрывах и политических интригах: ничто не должно было заставить меня ронять слезы в бокал с вином, подобно извращенке Бриджит Джонс.

В конце концов, идея была прекрасна. Я внезапно поняла, что устала горевать. Жить в депрессии через какое-то время становится скучно. Когда в мою квартиру ворвался вихрь в лице Томаса и Шарлотты, размахивающих бутылками, коробками с фильмами и дорогим шоколадом, я уже была готова сбросить с себя грусть. Хотя бы попытаться. Вино и чипсы Pringles помогли в этом, как и боевики с самым смехотворным сюжетом изо всех виденных мной раньше, которые благодаря вину стали еще более забавными. Компания прибыла в пятницу вечером. Мы начали смотреть телевизор рано. Томас оставался одним из моих самых лучших друзей и был очень мил, но как только он увидел, что от любого упоминания о Джеймсе у меня начинают предательски дрожать губы, предложил смотреть кино. Просмотрев несколько дисков (и прикончив несколько бутылок), Томас и Шарлотта с моего разрешения оккупировали кровать, а я свалилась на диван в гостиной, решив, что досмотрю фильм утром.

Когда в субботу в 8:30 утра прозвенел звонок, я с трудом подавила стон. Мне должна была прийти посылка с Амазона, поэтому я знала, что так или иначе придется встать и открыть дверь. Но было еще слишком рано, я выглядела так, будто меня протащили через плетеную изгородь, и я подумала, что звонок, вероятно, застигнет врасплох Шарлотту и Томаса. Но за дверью стоял вовсе не почтальон. Это был человек, которого я меньше всего ожидала увидеть на своем пороге. Я знала, что, возможно, выглядела удивленной, но… на самом деле я была полна ярости. Он напустил на себя смущенный вид и сделал шаг назад, будто испугался. Джеймс всегда был ярким мужчиной.

– Привет. Извини, что так рано.

Сначала я хотела его прогнать, но потом скрестила руки на груди и уставилась на него. Я все-таки журналист и в полной мере осознаю силу молчания. Ничего не говоря, я смотрела на Джеймса. Он выглядел усталым, но все равно достаточно сексуальным, и я ощутила острую боль. Хотя не настолько, чтобы мне не захотелось пнуть его под зад. Я никак не могла решить, стоит ли это делать.

Через несколько секунд он выдавил:

– Ты, конечно, не ожидала меня увидеть.

Блеск! И этого я ждала многие недели? Мне хотелось разорвать его на части. И вовсе не в сексуально-игривой форме. Пусть это будет акт настоящего физического насилия. Чтобы он содрогнулся. Я собрала все силы, чтобы придать голосу равнодушие, и неопределенно пожала плечами:

– Заказывала книги брату на день рожденья. Думала, их уже доставили.

– У твоего брата день рожденья?

– Еще нет.

– А-а. Ну да… – Долгая пауза. – Я не занимаюсь доставкой книг.

Я заскрежетала зубами от обиды.

– Я это поняла.

Он погрузился в молчание. Мы оба чувствовали неловкость, но внезапно я поняла, что не склонна начинать разговор. В конце концов, хочет он поговорить или нет? Когда-то он умел прекрасно это делать. А сейчас не хотел. Или не мог. Джеймс пристально смотрел мне в глаза, будто искал ответ. Это мне очень напомнило выражение его лица, когда он изучающе смотрел, смогу ли я выдержать более жестокое наказание. У меня опять защемило сердце. Немая сцена была нарушена появлением Томаса. Он распахнул дверь спальни и вывалился в холл, натягивая футболку поверх длинных шортов:

– Софи, с тобой все в порядке?

На долю секунды мир остановился. Наконец Джеймс заговорил, и я впервые услышала, как неприятно резко звучит его голос.

– О-о-о… Софи, я не знал, что ты не одна.

Я почувствовала волну гнева, несправедливости, во-первых, оттого, что он сразу же подумал самое худшее, а во-вторых, что он решил, что имеет право злиться. Да, он был милым, бесстыдным, сексуальным, потрясающим, а когда я влюбилась в него, бросил меня, не сказав ни слова, превратив меня в безумного пекаря… И теперь имеет наглость раздражаться, увидев, что я продолжаю жить дальше? Неужели он был так уверен, что я потеряла от него голову? Я не могла остановиться.

– Что тебе до этого?

Он вздрогнул, услышав, как звенит ярость в моем голосе.

– Серьезно. Какое тебе дело, Джеймс? Если в прошлом месяце стало совершенно ясно, что ты не заинтересован продолжать исследование того, что происходит между нами. И прекрасно. Не нужно притворства, понимаю, но я думала, что вы, Господин, обладаете достаточными эмоциональными способностями, чтобы дать мне знать о намерении прекратить отношения. На его щеках вспыхнул румянец. Джеймс открыл рот, и на мгновение мне показалось, что он собирается что-то сказать и я наконец услышу нечто вроде объяснения. Но его глаза скользнули по дверному проему позади меня, где, по-видимому, появился Томас. Его присутствие придало мне странную уверенность, хотя я не поняла сразу: хочет ли он защитить меня или просто подслушать наш разговор. Джеймс закрыл рот и сглотнул. По тому, как он слегка качнул головой, я поняла: ничего говорить сейчас он не собирается. Меня захлестнула волна ярости.

– Знаешь, мне все равно. Честно. Ты не тот человек, которого я себе представляла. Я надеялась, ты настоящий… И сможешь стать частью меня.

Я почувствовала, как Томас отступил назад, смытый волной моих эмоций.

– Да, частью меня, как бы глупо это ни звучало. Я думала, ты личность, но поняла, что ошибалась. А теперь мне все равно. Я любила человека, которого реально не существует. Вот в чем моя ошибка. Я наивная дурочка, принимаю все за чистую монету. Что ж, это послужит мне уроком. Но не смей сейчас бить на жалость. Не смей!

На секунду повисло молчание. Я никогда раньше так не злилась. Не могу припомнить такого случая. Краем глаза я заметила Томаса с широко открытым ртом и увидела, как расширились глаза Джеймса. Он подался вперед, пытаясь коснуться моей руки.

– Софи, я…

Я вздрогнула, как от ожога, и оттолкнула Джеймса с такой силой, что чуть не сбила его с ног:

– Не трогай меня. Все кончено. – И захлопнула дверь перед его носом.

Когда я обернулась, лицо Томаса представляло собой нечто. Он никогда не видел меня на таком эмоциональном подъеме и, по-видимому, действительно не знал, что делать. Я почувствовала, как дрожат губы, и на какой-то момент на его лице появилось выражение паники, но потом он настроился на атаку и двинулся ко мне, чтобы обнять меня. Я немного поплакала, потом взяла себя в руки, и слезы стали высыхать, но я все равно намочила футболку Томаса. Потом он заварил чай для всех нас – бедную Шарлоту разбудил звук хлопнувшей двери и мой рев, как в мыльной опере. Он рассказал ей, что произошло, какой я была потрясающей и какой у Джеймса был глупый вид. Я не была уверена, что он прав во всех отношениях. Прошло некоторое время, мои глаза уже были не такими опухшими, и можно было предполагать, что Джеймс ушел. Только после этого мы осмелились отправиться на завтрак. Я не думала, что он может быть где-то рядом, хотя все еще желала этого.