Как и большинство моих друзей, я не признаю всякую ерунду вроде "правил, когда можно или нельзя звонить ", поскольку не желаю ничего усложнять и являюсь разумным человеком. Если тебе кто-то нравится, зачем тянуть эту резину? Так что если я хочу увидеться с кем-то, я его об этом спрошу. Если он тоже хочет меня видеть – прекрасно. Нет – дело дрянь, и моя уверенность в себе пошатнется, но я это переживу.

Но с Джеймсом все было не так.

Я, честно, не помешана на гендерных стереотипах и стараюсь не думать о всяких там: послать мне сообщение или это уже слишком? Если я напишу, сколько поцелуйчиков поставить внизу? Постой, он не добавил поцелуй, как раньше, и что это значит? Но если я считаю, что этикет ухаживания оставляет желать лучшего, это не имеет ничего общего с взаимоотношениями Господина и подчиненной. Предложение встретиться назойливо? Свидетельствует о неподчинении? Я должна ждать, пока он проявит инициативу? А если нет, продолжать ли ждать дальше? В какой момент я должна сдаться и решить, что на самом деле он мне неинтересен? А то, что я отнюдь не отличаюсь терпением, может мне навредить? Знакомство с Джеймсом совпало с тем периодом, когда бедняжке Софи на работе некогда было вздохнуть. Народ разъехался по отпускам, и мне приходилось работать столько, что идея поспать под рабочим столом превращалась в манию. Тут не до отношений. Я общалась с Джеймсом по электронке каждый день, и он был, как всегда, интересен, но через пару недель страсти поутихли и наши отношения стали, ну, скажем, прохладнее. Я жаловалась на завал или слала ему ссылки на новости. А вот сексуальный элемент притух, что заставило меня подумать: "Черт, видимо, я ему не особо нравлюсь ". Что ж, я делала вид, что все прекрасно, и старалась не думать об этом. Так было до того момента, пока мое терпение не лопнуло…

Это произошло в четверг днем, перед запуском Великого проекта – в тот момент, когда все проблемы кажутся непреодолимыми, но ты знаешь, что они будут решены, поскольку иного выхода нет, и ты продолжаешь пахать, пока глаза не вылезут на лоб… Я работала в "Messenger " отчасти потому, что мне надо было обсудить окончательный выбор цветов заголовков с главным дизайнером. В другом окне я болтала с Джеймсом, который бился над решением каких-то финансовых вопросов.

Разговор начался довольно вяло, но беглые замечания, на которые у меня обычно хватает ума не обращать внимания, меня задели.

Джеймс: Посмотрим, как пройдет наша следующая встреча.

Софи: А как же! Хотя когда это будет? Потому что мы еще и не начинали… :P (язычок)

Ах да, маленький бойкий язычок так и лезет из каждого слога. Ой-ой! Надо исправлять ситуацию.

Софи: Не то что я жалуюсь.

Софи: Просто говорю.

Софи: И если ты не хочешь больше встречаться – ведь уже столько времени прошло, – это тоже вариант. Честно.

Черт, звучит так, будто он мне неинтересен.

Софи: Я имела в виду, что хотела бы с тобой встретиться.

Почему у меня в голове крутится Вера Линн? Как я умудрилась загнать себя в такую яму? И как из нее выбираться?

Софи: Но если ты не хочешь, то все в порядке. Просто хотела знать.

Вау. Если вы думаете, что трудно одновременно быть холодной и приставучей, так я с этим

справилась. Блестяще.

И пока я размышляла, как лучше кончить этот разговор, чтобы не усугублять ситуацию: отключиться или сослаться на технические неполадки, – прозвучал сигнал ответа. Я была почти убеждена, что речь не идет о том, какой цвет, зеленый или фиолетовый, лучше оттеняет "образ жизни ", но с трудом заставила себя взглянуть на монитор.

Джеймс: Конечно, хотел бы. Почему ты думаешь, что нет?

Джеймс: Я просто подумал, помня о том, какой у тебя уставший голос в последнее время, что настойчивость – не лучший способ тебя сейчас поддержать.

Джеймс: Я воспринял это как прозрачный намек на то, что ты можешь быть свободна и захочешь развлечься?

О, даже самый дерьмовый день на работе вдруг показался сносным, и я поймала себя на том, что ухмыляюсь в монитор так, что могу испугать своих коллег, поскольку впервые выдавила из себя улыбку за последние две недели.

И вот как я оказалась под контролем Джеймса на протяжении 24 часов. По его предложению я взяла выходной после выхода в свет большого, большущего проекта, который я выпустила вовремя и даже осталась в здравом уме. Это была хорошая идея, потому что, как правило, на следующий день ты просто сидишь за столом, пьешь кофе и мечтаешь о том, чтобы не зазвонил телефон, и если он зазвонит, то тебе непременно сообщат о том, что что-то пошло не так, а исправить это ты все равно уже не можешь. Так что идея провести с ним день, не зная, что произойдет, и расслабиться была прекрасной. По крайней мере, пока я точно не поняла, во что влипла и что слово "расслабиться " во веки веков не имело к этому никакого отношения. Я приехала в 7:30 утра, пробившись сквозь пробки, и все вопросы касательно того, как это все начнется, отпали очень быстро. Зайдя к нему, я наклонилась поздороваться с котами. Выпрямившись, я переложила сумку с вещами в другую руку. Он вырвал сумку.

– Она тебе не понадобится, – сказал он, проводя меня в комнату.

Он плюхнулся на диван, и я стояла перед ним, чувствуя себя неловко и не совсем зная, что делать, поскольку он растянулся, не оставив мне места. По крайней мере, не знала, пока он не заговорил и все не встало на свои места.

– Раздевайся. Сейчас.

Я посмотрела на него, расслабленного и улыбающегося, как герой диванного рекламного ролика. Как всегда, начало сцены оставалось для меня самым трудным. Он, само олицетворение высокомерия, ждал, когда я разденусь, и знал, что я это сделаю. Стиснув зубы, я выскользнула из туфель и начала расстегивать рубашку.

– Погоди.

Мои руки остановились на третьей пуговице по его приказу.

Я взглянула на него в надежде, что он примет решение: раздеваться мне или нет?

– Да?

Мой голос прозвучал резко даже для меня самой. Я знала, что причиной тому было смущение, но боялась, что он может расценить это иначе, и повторила вопрос мягче. Когда он заговорил, его глаза блестели, вызывая прилив влечения и нервную дрожь, с которой я не смогла справиться, услышав его слова.

– Следующие 24 часа ты моя. Только моя. Все, что ты будешь делать, ты будешь делать для меня. Твои желания, потребности и даже достоинство значения не имеют. Ты будешь выполнять все, что я тебе скажу, как можно лучше, так, чтобы доставить мне удовольствие. Ясно? Мне пришлось сглотнуть комок, прежде чем я смогла заговорить. Я уже начала осознавать, что за этим последует, и щеки у меня зарделись.

– Да.

– Так, тебе не кажется, что нужно немного снизить темп и раздеваться так, чтобы доставить мне удовольствие?

Я была не в состоянии что-либо говорить и просто кивнула.

– Хорошая девочка. Итак, разденься для меня. Но не просто, а с чувством. Покажи мне свое тело. Покажи мне мою собственность.

Умом я понимала, что он давит на меня и хочет увидеть мою реакцию, и мне было непросто не ответить ему тем же, особенно относительно его "собственности ". Я знала, что, по сути, это была сделка, которую мы заключили, и была почти готова немного подчиниться ему и посмотреть, что у него получится.

Стиснув зубы, неловкими пальцами я начала играть с наполовину расстегнутой рубашкой, слегка показывая бюстгальтер, когда проводила руками вниз по телу, по бедрам и юбке, прежде чем продолжила медленно раздеваться.

Следующие пять минут показались мне вечностью. Если б я не смотрела упорно поверх плеча Джеймса на настенные часы, я бы поклялась, что прошло около часа. Я не стесняюсь своего тела, но знаю, что оно далеко от совершенства, и мне не нравится быть в центре внимания. Раздеваясь таким образом, я чувствовала себя смешной, смущалась и ощущала себя вещью. Нутром я чувствовала, что с этим надо кончать побыстрее, но я знала, что не должна торопиться, мне нужно дразнить и заманивать его изо всех сил.

К тому времени как я оказалась в одних трусиках, моя грудь и лицо пылали от стыда, и я старалась спрятаться за волосами. Думаю, я еще никогда не чувствовала себя столь уязвимой, и это чувство было тревожным и неприятным. В горле у меня клокотало, и я еле сдерживала слезы. Наконец я сняла трусики и стояла перед ним обнаженной, чувствуя себя абсолютно беззащитной. После нескольких долгих секунд он подошел ко мне.

– Знаешь ли, твоя осанка ужасна.

Его лицо было непроницаемо – он выпрямил мне лопатки так, что моя грудь выгнулась и соски уперлись в грубую шерсть его джемпера.

– Я знаю, это из-за того, что ты стесняешься размера своей груди.

Он провел пальцем по верхней части моей груди.

– Но это не оправдание, и если ты будешь горбиться, выглядеть меньше они не будут. В любом случае ты не должна их прятать.

Я почувствовала смущение, что было просто смешно.

– Извини.

Он цыкнул, ущипнув меня за сосок в знак упрека.

– Думаю, нам также следует поработать над формой обращения.

— Что?

– Следующие 24 часа ты должна называть меня Господином.

Я посмотрела на него с подозрением. Называть его так мне было несложно, мы это уже обсуждали, и мне, как я уже говорила, это казалось смешным. Его улыбка и блеск в глазах говорили о том, что он хорошо помнил этот разговор.

– Только следующие 24 часа.

Я посмотрела на него и не могла возразить.

– Хорошо.

Он снова ущипнул меня за сосок, на этот раз сильнее.

– Извините. Хорошо, Господин.

Он улыбнулся, и ощущение тошноты у меня прошло. На смену ему пришло чувство гордости, столь же шокирующее, как и возбуждающее. Осознание того, что я смогла ему услужить, несколько компенсировало чувство неловкости, хотя он доставил бы мне больше удовольствия, если бы разделся быстрее.

Он откинул мне волосы, открывая лицо, и я спокойно стояла в ожидании продолжения. Но он поцеловал меня в плечо и зашел ко мне за спину.

Я слышала, как он что-то искал, открывал дверцы шкафа, а затем раздалось позвякивание, и я захотела обернуться, хотя знала, что не должна этого делать. Я стояла, распрямив плечи, и напряженно ждала, что будет дальше.

Он вновь стоял передо мной, и в руках у него не было ничего такого, что заставило бы меня бежать без оглядки. Там вообще ничего не было.

– Ты мне доверяешь?

– Да.

Мой ответ прозвучал быстро и уверенно.

Последнее, что я увидела, была его улыбка. Он надел мне на глаза повязку, которая была скомкана в его руке.

– Хорошо.

Я никогда не занималась сексом с завязанными глазами раньше, и, если подумать, глаза мне завязывали только в детстве во время игры в жмурки. Удивительно, насколько уязвимо я себя почувствовала.

Хотя я старательно избегала его взгляда во время стриптиза несколькими минутами ранее, теперь, не видя ничего, я чувствовала не меньшее смущение и неловкость, к которым добавилось чувство незащищенности. И конечно же, я имела еще меньше представления о том, что произойдет дальше.

Я ждала.

Звяканье раздалось вновь, он подошел сзади, схватил меня за запястья, надевая на них что- то холодное и твердое. Затем связал мне локти какой-то тряпкой так туго, что я еле могла ими пошевелить.

Я почувствовала, что он выпрямился, и чуть не подпрыгнула, когда он зашептал мне прямо в ухо:

– Думаю, нам следует поработать над твоей осанкой, дорогая. Я знаю, ты чувствуешь себя неловко, стоя передо мной, но это все, чего я хочу от тебя в данный момент. Я выпью бокал вина, сяду и просто полюбуюсь тобой, решая, что делать с тобой дальше.

Он укусил меня за ухо, и я вздрогнула, услышав его сдавленный смех.

– Столько возможностей. Столько идей, что я даже не знаю, с чего начать. Встань на колени.

Опуститься на колени со связанными сзади локтями и не потерять равновесия непросто, и я чувствовала себя очень неуклюжей.

Я не могла понять, где именно я нахожусь в комнате, и даже не была уверена в том, не ушел ли он на кухню за вином, и все же чувствовала на себе его взгляд. Наконец я встала на колени, расправила плечи, выпятив грудь, и стала ждать.

И еще раз ждать.

Я прислушивалась к каждому движению и колебанию воздуха в комнате. Это был он? Или один из его котов? И если это были коты, то как, черт возьми, я могла их отогнать? Внезапно он запустил пальцы мне в волосы и опять зашептал на ухо, заставив вздрогнуть.

– Раздвинь ноги, я этого хочу. Я хочу видеть тебя.

Я заерзала на ковре, раздвигая ноги.

Его окрик, теперь уже передо мной, завел меня, и я почувствовала, как он толкает ногой мое колено, заставляя раздвинуть ноги самым развратным образом.

– Уже лучше. Я хочу видеть, как возбуждает тебя такое отношение против твоей воли, хотя я еще и не дотронулся до тебя. Ты раскраснелась, но я не думаю, что на сей раз от смущения, хотя есть от чего. Ты возбуждена. Твои соски выглядят так, будто жаждут моего прикосновения или прикосновения моих зубов. А остальное просто горит от возбуждения.

Внезапно я обрадовалась тому, что на мне повязка, поскольку понимала, что благодаря или вопреки дискомфорту он прав! Я почувствовала, как между ног у меня потекло. Он толкнул меня ногой еще сильнее, и я мельком удивилась тому, что это не привело меня в ярость, как обычно. Оковы или повязка – что-то изменило динамику, и ощущения были невероятными. Фантастическими.

– Ты испачкала мне ботинок. Грязная девчонка. Я должен заставить тебя слизать это. Если гадишь, нужно убирать. Это справедливо, так?

Отлично, ярость ко мне вернулась. Я не спорила, но мой голос прозвучал гораздо резче, чем я того хотела:

– Все, что вам будет угодно, Господин.

Он засмеялся:

– Хороший ответ. И мне действительно нравится мысль заставить тебя слизать с моего ботинка свидетельство твоего возбуждения. Но мне больше всего нравится глядеть тебе между ног.

Даже под повязкой я закрыла глаза. Я слышала, как он пьет, вероятно, вино.

Он рассказывал мне, что было бы, если б он меня толкнул. Как все сообщения, относительно спокойный обед, назначенная первая встреча – все вело к этому. О том, что не знала, что меня ожидает, не знала, во что впуталась. И что теперь я была его. И хотя я знала, что могла ему доверять, желудок свело легкой судорогой. Я не могла двигаться и ничего не видела. Внезапно мне захотелось снять повязку и на мгновение увидеть его глаза, ощутив поддержку. Я начала немного паниковать и еще больше возбудилась от ощущения бессилия. Я стояла на коленях молча, сжав губы, чтобы они не дрожали, в ожидании того, что произойдет дальше. Я чувствовала на себе его взгляд и слегка вздрагивала от малейшего движения в комнате в ожидании прикосновения или чего-то другого. Я слышала, как он налил себе еще вина, и горло у меня вдруг пересохло. Я сглотнула.

– Хочешь пить? – спросил он.

Его голос раздался со стороны дивана.

– Выпьешь чего-нибудь?

Я закивала головой и решила добавить:

– Да, пожалуйста.

Он не ответил, и после нескольких секунд я поняла, почему. Черт.

– Господин.

Я почувствовала, как он наклоняется ко мне.

– Хорошая девочка. У меня возникло желание налить немного воды в миску и предложить тебе полакать из нее, как животному.

Внезапно я подумала, что могу обойтись без питья, и что-то в моем поведении, должно быть, выдало, насколько несчастной я себя чувствую. Он засмеялся над моей реакцией.

– Но на этот раз я буду добрым.

Он поднес стакан к моим губам. Я нерешительно прикоснулась к нему, не зная, что в нем было, но он наклонил стакан, и мне пришлось глотать, чтобы не вылить жидкость на себя. Это была содовая со льдом и привкусом лимона. Напиток был прекрасным. По мере того как он наклонял стакан все больше, мне пришлось пить быстрее, иначе все пролилось бы на меня. Я испытала прилив гнева из-за того, что он демонстрирует свою власть надо мной в таких элементарных вещах.

Он вернулся на диван, и я слышала, как он чем-то захрустел. Мое положение, сам факт того, что представляю собой жалкое зрелище, пока он перекусывает, привели меня в ярость. Хорошо, что на мне была повязка, которая это скрывала.

– Дорогая, ты в порядке? Ты хочешь что-то сказать?

Значит, скрывала не совсем. Я знала, что он пытается вывести меня из себя, и не думайте, что, понимая это, мне было легче сохранить спокойствие дзен-буддиста.

– Нет, спасибо. Все хорошо.

Он погладил меня по голове.

– Ты уверена? Мне хотелось бы, чтобы ты говорила честно.

Я знала, что, если буду говорить начистоту, у меня будет масса неприятностей, так что я покачала головой и покрепче сжала губы, чтобы не поддаться искушению.

– Не хочешь есть? Тебя это беспокоит? Я могу тебя покормить.

Я не хотела есть, как животное, из миски, и открыла рот, чтобы отказаться, и тут почувствовала, как его пальцы запихивают мне что-то в рот. Кубик какого-то сыра. Я медленно и с удовольствием его жевала. Когда я проглотила сыр, он скормил мне оливку. Масляную и сладкую. Когда я проглотила и ее, он поднес мне ко рту пальцы. На этот раз в них ничего не было. Не раздумывая, я обсосала и вылизала их. В знак благодарности за то, что меня не унижают и не обращаются со мной, как с животным. Вдруг я почувствовала себя одной из его кошек.

Он убрал пальцы и снова стал запихивать мне что-то в рот. На этот раз это был его член, прижатый к моим губам. Я открыла рот, готовая его принять, сгорая от нетерпения и желания, но он сгреб мои волосы и, удерживая меня, начал трахать меня в рот. Я изогнула на секунду руки, и страх того, что я могу задохнуться, заставил меня забыть, что я не могу ничего ими сделать. Я уткнулась в него носом, отчаянно пытаясь дышать и хоть немного отодвинуть голову. Я чувствовала, как его член увеличивается у меня во рту в ответ на мои попытки сопротивления, и попыталась дать ему понять, что это уже слишком и он должен хоть на секунду меня оставить. Я не могла жестикулировать, не могла говорить, повязка на глазах была мокра от слез, но я не была уверена в том, что он это осознает. Или что ему не все равно. Когда он кончил мне в рот, я проглотила все, что смогла, хотя, когда он вынул член и я смогла отдышаться, я почувствовала, как что-то – или его сперма, или мои слюни – капает у меня с подбородка. Высший класс.

Он потащил меня за волосы, и я наполовину волочилась за ним по полу, наполовину ползла, как могла, в своих оковах к дивану, чтобы он, сев, смог погладить меня по голове. Я немного успокоилась, сердце стало биться ровнее, хотя я чувствовала себя неплохо и была готова к обороне.

Не знаю, сколько мы просидели так, но достаточно для того, чтобы дыхание пришло в норму. Его рука на моей голове оказывала на меня почти гипнотическое действие, и я успокоилась. Но тут он снова заговорил:

– Нам нужно еще поработать над твоей осанкой. И тем, как ты ко мне обращаешься, а?

Мерзавец. И что ему надо? Сколько раз я не назвала его Господином за последний час? И как сильно я сутулюсь? Я отвела плечи назад, размахивая кулаками после драки? Возможно. Но это не навредит, правда?

Он дернул меня за сосок, выводя меня из состояния паники.

– Не так ли?

– Да.

– Да?

Ну и…

– Да, Господин.

Он поставил меня на ноги и развязал руки. Я немного потянулась, чувствуя себя лучше и понемногу приходя в чувство – что продлилось буквально пару секунд, пока он не связал мне руки спереди.

– Наклонись вперед.

Сердце у меня забилось, поскольку это была любимая поза Джеймса для наказания.

Дерьмо.

Его голос звучал у меня в ушах. Возможно, мне было бы проще, если б я могла его видеть, но я ощутила приступ животного страха.

– Я не буду повторять. Наклонись.

Становясь в позу, я вся дрожала, но у меня и мысли не было о неповиновении. Достижение или глупость? Я не знала точно. Он начал бить меня, но не хлыстом. Что-то длиннее, гибче, и было так больно, что у меня перехватывало дыхание при каждом ударе, рассекающем воздух и ранящем мой зад. Он избил одну ягодицу, затем другую. Удары были неритмичными, их нельзя было посчитать, и было непонятно, сколько это продлится. Я не знала, сколько ударов он нанес, было просто больно. Чертовски больно. Каждый удар причинял боль, и каждый следующий был нестерпим. Боль накатывала волнами. Наказания Шарлотты уже казались пустяком, и не знала, сколько времени это может продлиться, испытание казалось мне невыносимым.

Наконец он остановился. Он стиснул руками мой зад, отчего у меня перехватило дыхание.

– Думаю, теперь ты запомнишь?

Мой ответ прозвучал скомканно и быстро:

– Да, да. Конечно.

Быстро и глупо. Я осознала свою ошибку, когда он вновь принялся за свое.

– Простите, Господин. Да, Господин!

Удары посыпались чаще, чем я могла это осознавать. Быстрее, чем я могла вынести.

Каждый удар, рассекающий мой зад, был подобен агонии. Я была уверена, что истекаю кровью. Я не могла вообразить, настолько сильна была боль.

Я хотела остановиться. Но не могла его разочаровывать. И не хотела использовать стоп- слово. Я могла это вынести. Не только из-за чертова упрямства и гордости, но и потому, что это было самым трудным вызовом за все время нашего знакомства и я не собиралась сдаваться. Но было так больно, и, не имея ни малейшего представления о том, сколько это продлится, я просто не могла с этим справиться. После стрессов и напряжения последних недель, унижения и смятения, которые я испытала, раздеваясь, сенсорной депривиации (я даже не могла посмотреть на него, чтобы чуточку успокоиться), это было уже слишком.

Я начала плакать и не могла остановиться. Звуки моих рыданий казались странными и пугающими даже мне самой. В них была боль, отчаяние и надлом. Он ударил меня еще пару раз, и потом я услышала, как он положил орудие пытки на пол. Все кончилось. Но я не могла остановиться. Я рыдала, когда он развязал мне запястья и локти, снял повязку с глаз и принес откуда-то одеяло. Я рыдала, когда он вел меня к дивану и сел на него, похлопывая по ноге и приглашая свернуться клубком рядом с ним, положив голову ему на колени. Я рыдала, когда он осторожно прикрыл мою наготу, стараясь не притронуться к моему заду. Я плакала, пока у меня не заболело горло, пока мои всхлипывания не перешли в сопение и временами в икоту. Я рыдала, пока не почувствовала, что больше рыдать не могу. Это были слезы очищения и избавления от напряжения. Я чувствовала себя сломленной и восставшей. Это были не слезы огорчения, и я не могла остановить их. И я продолжала плакать, пока он гладил меня по волосам и ждал.

А затем я уснула.

Я проснулась в луже собственных слюней. Лежа на его бедре. Класс. Должно быть, после всего того, что произошло, он принимает меня за полную идиотку. За долю секунды все пронеслось у меня перед глазами, и я ужаснулась. Мне захотелось схватить одежду и убежать. Но тогда придется пошевелиться, потом разговаривать и терпеть его взгляд. Так что я лежала очень тихо в мигающем свете телевизора, который, по-видимому, включили, когда я спала, и пыталась понять, сколько времени прошло и что делать дальше.

– Ты проснулась?

В его голосе была слышна забота без тени насмешки и озабоченности тем, что он пригласил к себе в дом идиотку, которая сначала неудачно показала ему голую грудь, а потом чуть не удавилась его членом, устроила истерику и пустила слюни, валяясь у него в ногах. Мне очень хотелось притвориться спящей, но я подумала, что у него были основания задать этот вопрос, поскольку он прозвучал через десять секунд после того, как я проснулась. Возможно, это означало, что я еще и храпела. Боже, я никогда не смогу увидеться с этим мужчиной еще раз.

Я тихо ответила:

– Нет.

Он засмеялся, и меня слегка затрясло на его ногах.

Он погладил меня по волосам, и я ощутила тепло его рук.

– Нет, Господин. Верно?

Черт. Я села, отчаянно пытаясь исправить ситуацию до того, как он снова примется за свое, чтобы это ни было на этот раз. Второпях я умудрилась задеть ногой зад и взвизгнула от боли. Я начала извиняться, произнося "Господин " через слово. Я была в отчаянии, у меня кружилась голова, мне было страшно заглядывать ему в лицо умоляющими глазами и искать одобрения. Он остановил меня, приложив палец ко рту. Он улыбался и был спокоен.

– Шшшшш. Все в порядке. Все в порядке. Мы уже закончили. Ты справилась со всем очень хорошо. Действительно хорошо.

Он поцеловал меня и укрыл нас одеялом.

Я думаю, именно в этот момент я поняла, что начинаю в него влюбляться.