Я вырос в очень традиционной семье. В годы своей впечатлительности я проводил большую часть времени среди довольно религиозных людей. Они много работали, платили налоги и счета и, по сути, не занимались ничем, кроме обычной работы, домашнего распорядка 5 дней в неделю. Большинство других детей моего возраста заядло ходили в церковь вместе со своими родителями. В основном я каждое воскресенье ходил в церковь, чтобы взглянуть на тамошних девушек. Я был очень красив или так мне говорили разные подруги, которые у меня были за восемнадцать лет на этой планете.

Вскоре папа однажды ушел на работу и не вернулся. Это было жутковато: один день – любящие отец и муж, следующий – воспоминание. Папа был мужчиной средних лет, лет сорока. Он был не очень хорошо сложенным человеком; у него был пухлый живот и редеющие волосы. Я очень скучаю по нему. Мама, с другой стороны, была хорошо сложенной женщиной, большую часть времени она была очень капризной и стервозной, но это было из-за того, что папа постоянно ее раздражал. Мама была ростом метр семьдесят восемь и весила около семидесяти килограмм. Ее длинные светлые волосы свисали чуть ниже лопаток. Она действительно была прекрасна. Грудь у нее была очень большая и тяжелая. Казалось, она никогда не замечала, чтобы даже дьяконы и старейшины церкви смотрели на ее тело воскресным утром. Именно такой была мама. Я всегда мог сказать, что ее мысли были за миллион миль от обычных воскресных проповедей после ухода отца. Она никогда никуда не ходила, кроме как на работу и в магази и в церковь, а примерно через три месяца пошла и в церковь.

Несколько недель спустя мама и ее компьютер придумали что-то вроде домашнего бизнеса, где она обрабатывала медицинские заявления для местных врачей. Насколько мне известно, в этом маленьком городке она была единственной, кто этим занимался. Дел было так много, что я обнаружил, что мама работала всю ночь напролет. Она спала до полудня, принимала душ, ела и сразу же возвращалась к компьютеру. Дни превращались в недели, а недели в месяцы, пока мама не превратилась в отшельницу. Вскоре она даже не выходила из дома. Мне приходилось ходить в магазин за продуктами, готовить обеды и часто подавать их ей за компьютером. Вскоре я обнаружил, что мама носила одну и ту же ночную рубашку изо дня в день. Через неделю я понял, что мне нужно что-то сказатьпоговорить с мамой по этому поводу.

Я вошел в мамину комнату в понедельник днем; в доме было тихо, если не считать постоянного щелчка по клавиатуре. Она посмотрела на меня поверх очков для чтения и сказала: «Да, дорогой, что я могу для тебя сделать». Она перестала печатать и начала перебирать бумаги. Я схватил стул и сел лицом к ней. Она отодвинулась от клавиатуры и откинулась на спинку стула, чтобы немного потянуться. Ее ночная рубашка была белой. Я мог легко видеть промежность ее белых трусиков. Я был возбужден, но не знал почему. Я снова посмотрел ей в глаза и сказал: «Мама, мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Я думаю, это важно, и я не хочу, чтобы ты на меня злилась. Я просто обеспокоен». Мама сняла очки для чтения, положила их на стол и сказала: «Что такое, дорогой?» Я тяжело сглотнул и сказал: «Ну, мам, просто я заметил, что ты носишь эту рубашку каждый день на этой неделе, и мне интересно, не была ли ты настолько занята работой, что забыла переодеться. Мама, черт возьми, выйди из этой комнаты. Я покупал тебе еду, готовил ее и мыл всю посуду вот уже три недели. Это не похоже на тебя, мама. Что происходит?»

Мама встала и сказала: Дорогой, я думаю, ты прав, я выгляжу беспорядочной. Честно говоря, мне не помешал бы горячий душ и несколько часов вдали от этого компьютера. Это так затягивает. Три тысячи долларов в этом месяце. Это в три раза больше, чем мы привыкли. Прости, дорогой, я не осознавала, что делаю это так плохо. Должнае признать, что если бы не часы на моем компьютере мне было бы трудно понять, какой сегодня день. Я осторожно наклонился, потянул маму за руку и сказал: «Давай. Пойдем на кухню и перекусим, ты можешь мне помочь».

Мама улыбнулась мне и позволила мне держать ее за руку, пока мы не дошли до кухни. Я отпустил ее руку и отступил к стойке. Мама зажгла сигарету, прислонилась к холодильнику и сказала: «Давай не будем готовить. Давай закажем. Хочешь?» Я улыбнулся и сказал: «Думаю, это избавит нас от необходимости наводить порядок и даст нам больше времени для разговора». Мама взяла трубку и спросила: «Как насчет пиццы, китайской, тайской или чего-то еще?»

Впервые я почувствовал движение в своем члене, когда посмотрел на нее, держа телефон, прислоненный к холодильнику. Ее белая ночная рубашка длиной до бедра была выше колена, когда она сидела на одной ноге, позволяя другой соблазнительно потирать переднюю часть другой ноги. Я думаю, она сделала это подсознательно. Где-то глубоко внутри я желал, чтобы это было не так. Мама была великолепна. Я знал, что мне не следует так думать о собственной матери, но я просто не мог с собой ничего поделать. У меня не было женщины уже как минимум год, начиная со школы.

Я тщетно пытался не смотреть на нее, но не мог оторвать от нее глаз. Я не знаю, было ли это из-за света или просто из-за того, как она стояла, но ее грудь казалась больше, чем когда-либо. Я вырвался из коматозного состояния запретных фантазий, когда мама сказала: «Привет! Что ты хочешь съесть?» Я сказал: «Ты сама решай, я могу есть что угодно». Мама повернулась и пошла в гостиную. Ее ночная рубашка чуть-чуть закрывала щеки ее задницы. Мне так хотелось, чтобы она что-нибудь уронила. Тем не менее она ушла, повернулась, села на диван и начала набирать номер телефона.

В конце концов, она заказала пиццу. Она положила трубку и сказала: «Хорошо, вот что тебе скажу. Я пойду в душ, ты накрой на стол, возьми двадцатку с моего стола и заплати за пиццу, а я скоро выйду, и мы сможем сегодня вечером постараться наверстать упущенное за целый месяц». Я с готовностью согласился и поспешно накрыл обеденный стол, услышав, как в ванной ожил душ. Моя работа по дому, которую она мне поручила, заняла всего пять минут, пока я дошел до ее спальни и обнаружил, что потираю подушку ее стула. Я наклонился и понюхал его. Я едва мог уловить ее запах. «Это безумие», — подумал я про себя, вернувшись к столу и схватив лежащую там хрустящую двадцатидолларовую купюру. Я вернулся в гостиную.Мама вышла из ванной в одном полотенце и подошла ко мне. Она села на диван рядом со мной, взяла свой напиток и спросила: «И что с тобой происходит в эти дни?» Я не знал, что ответить. Я просто сказал: «Ну, я ищу девушку. Не повезло и я сказал маме, что желания начинают становиться больше, чем я могу выдержать». Я что быть с девушкой. Она с готовностью согласилась. Мама сказала: «Ну, дорогой, что нам с этим делать? У меня есть несколько друзей, которые немного дикие, но я не знаю, смогут ли они облегчить твои побуждения, просто ради облегчения. " Я умоляла м

опустил голову, не веря своим глазам, что рассказал об этом своей матери. Мне было стыдно за себя, но теперь я почувствовал себя лучше, когда все это вышло из моей груди.

Мама сидела там долгие минуты, обдумывая мои слова. Говоря это, она потягивала напиток и смотрела в окно. «Дорогой, до сих пор я никогда по-настоящему не думала о тебе как о мужчине с мужскими потребностями. Я знаю, что тебе восемнадцать лет, и, судя по тому, как я одеваюсь рядом с тобой в последнее время, я никогда не думала о том, как это может на тебя повлиять. " Она остановилась и отпила напиток, пока мы сидели молча, затем встала, подошла к кухонной стойке и спросила: «Ты мастурбируешь?»

Я был в шоке, что мама спросила меня о таком. Я сказал ей, что да, но это было не то же самое. Я не мог вынести отказа со стороны женщины прямо сейчас, с момента моего последнего ужасного разрыва с девушкой. Я встал и пошел к маме. Ее глаза тут же приклеились к моей промежности. Я быстро положил руку на свой член, заставляя его прижаться к моей ноге. Мама сказала: «Все в порядке, дорогой, тебе не нужно это скрывать. Я понимаю».

Я перестал давить на него и просто стоял там; Я не совсем знал, что делать. Мои шорты были очень тесными. Мама сказала: «Ты же знаешь, что тебе не обязательно подвергать себя таким пыткам, дорогой. Я видела тебя обнаженным раньше, когда была маленьким мальчиком. Я знаю, что эти шорты причинили тебе боль, дорогой, просто иди в свою комнату, надень длинную рубашку до бедер и будь немного свободнее. Ты была слишком напряжён в последние несколько недель. Но ты должен пообещать мне, что то, что мы обсуждаем и что происходит позади этой двери не должно быть услышанным твоими друзьями, ты понял? Мама стояла с суровым выражением лица. Я кивнул, да. Она сказала: «Теперь иди и сделай это». Я повернулся и пошел в свою комнату, меня охватило чувство волнения. Я потянулся в своем шкафу.

Спустя несколько мгновений я вышел оттуда. У меня так долго ничего не было. Я крикнул: «Мама!» Она ответила: «Одну секунду, дай мне заплатить за пиццу, и я сейчас буду!» Я услышал, как закрылась дверь и услышал приближающиеся шаги мамы. Она вошла в мою комнату, все еще в полотенце. Она сказала: «Что такое, дорогой?» Я сказал: «Мама, у меня нет такой длинной рубашки. Что мне надеть?» Мама прошла мимо меня, остановилась перед моим открытым шкафом и начала рыться в моей одежде. Она немного растерялась и пришла к тому же выводу, что и я.

Мама повернулась ко мне и сказала: «Послушай, дорогой, я дам тебе возможность ону и если тебе это не понравится, ты не обязан это делать. Это строго добровольно». Я ответил: «Что это такое?» Мама сказала: «Ну, я думаю, ты можешь вообще снять шорты, если хочешь. Я имею в виду, в конце концов, я твоя мать, и я видела это раз или два. Я имею в виду, что тебе сейчас восемнадцать, и я, в конце концов, я взрослая. женщина, способная понять твою точку зрения, так что решать тебе, я совершенно не буду чувствовать себя некомфортно». С этими словами мама вышла из моей комнаты и сказала, уходя: «Пицца остывает, поторопись, пожалуйста». Я стоял и думал, что делать. Одна часть меня говорила мне смириться с этим и не снимать шорты, а другая часть говорила мне быть свободным, у меня есть разрешение родителя, так что действуй.

Я стоял перед зеркалом в полный рост, стянул боксеры и позволил им упасть до лодыжек, моя эрекция все еще была в полной силе и болела. Затем я понял, что часто брился там внизу и чувствовал себя немного неуверенно по этому поводу. Тем не менее я заставил себя пройти в коридор и спуститься на кухню. Я завернул за угол и увидел маму, сидящую на диване с тарелкой пиццы. Я быстро схватил пару кусочков, выпил и сел на дальний конец дивана подальше от нее. Я почувствовал тошноту. Я откусил первый кусок, и мама спросила: «Теперь стало лучше?»

Я сказал: «Да, спасибо. Я ценю ваше понимание».

Мама улыбнулась и сказала: «С каких пор официально с мамой говоришь?» Я улыбнулся и сказал: «Извини, я просто нервничаю».

"О чем?" был ее ответ: «Потому что ты голый перед дорогой старой мамой, верно?» Я снова улыбнулся и ответил: «Это так ново для меня, вот и все. Ты действительно уверена, что тебе это нормально мама, я имею в виду, в конце концов, у меня частые эрекции, и иногда мне приходится заниматься делами, если ты понимаешь, о чем я. " Я сделал это снова, сказал ей слишком много информации, но почему-то мне казалось правильным рассказать ей все это.

Она доела тарелку и встала, чтобы отнести их к раковине. Она ответила не сразу. Она наполнила раковину водой и сказала: «Хорошо, вот в чем дело. Если ты занимаешься делами, как ты их называешь, то все, что я прошу, это не скрывать это и убирать любой беспорядок, который ты создаешь, тебе ясно?» Я просто кивнул. Она продолжила. Теперь, как ты знаешь, и я думаю, что вы достаточно взрослый, чтобы это знать, но я взрослая женщина с потребностями взрослой женщины, мне очень нравится, когда ты мастурбируешь время от времени, и ты знаешь, что мы всегда верили в открытые двери в нашем доме, так что давай проведем пробный запуск. Если ты чувствуешь необходимость заняться собой, во что бы то ни стало, где бы вы ни находились, просто сделай это. Не убегай и не прячься в своей комнате, и я сделаю то же самое. Я имею в виду, в конце концов, мы можем это контролировать, ведь мы оба взрослые».

Я не мог поверить в то, что только что сказала мама, мне пришлось посидеть несколько минут и дать этому впитаться. Мама снова заговорила: «Дорогой, что бы ты подумал, если бы я просто уронила это полотенце и стала ходить голой, как ты, ты бы выдержал?» Или это будет для тебя слишком? Я посмотрел на нее и встал, чтобы принести ей свою тарелку. Я протянул маме свою тарелку и, повернувшись, мой твердый член потер ее голую ногу. Она откашлялась и вернулась к посуде. Я понял, что сделал, и быстро извинился перед мамой. Я прислонился к холодильнику так же, как она сделала это раньше, и сказал: «Нет, это не будет слишком много. Я имею в виду, мама, в конце концов, ты красивая и сексуальная, веселая, умная и просто замечательный человек. Так что если бы ты разделась, как и я, это бы меня не беспокоило.

Она сказала: «Ты не представляешь, как долго я ждала этого разговора. Видишь ли, я всегда ненавидела одежду, черт возьми, много раз по воскресеньям утром я вставала и шла в ванную в церкви только для того, чтобы снять бюстгальтер и трусики, чтобы мне было легче двигаться. Я всегда оставалась одетой дома, потому что не хотела, чтобы ты чувствовал себя некомфортно. Меня воспитали с убеждением, что человеческое тело — прекрасная вещь, и его не следует рассматривать как грязное или что-то в этом роде. Именно так мы с твоим отцом тебя воспитали. Поэтому я знаю, что ты понимаешь, о чем я говорю». Я кивнул, соглашаясь. Мама вымыла посуду, повернулась и сказала: «Я знаю, тебе интересно, что я думаю о твоем члене, и я думаю, что он намного больше, чем у твоего отца, и очень хороший экземпляр, если я так говорю». С этими словами она зажгла сигарету, глубоко затянулась и сказала: «Думаю, пора говорить правду». Она дотянулась до декольте, где полотенце было собрано в импровизированный узел, и быстро потянула его.

Мое сердце остановилось, когда я впервые в жизни увидел полную фронтальную наготу моей матери. Я был поражен великолепием ее тела. Она была так похожа на богиню. Я не мог говорить. Все, что я мог сделать, это смотреть». Наконец, когда мои глаза встретились с ее глазами, она спросила: «Так что ты теперь думаешь о старой маме?» Мне удалось сказать: «Боже мой!» Она спросила: «Это хорошо или плохо?» Я сказала: «О, это хорошо, мама, это хорошо, поверь мне. Ты самое прекрасное создание, которое Бог мог когда-либо поместить на эту землю!»

Мама покраснела, улыбнулась и сказала: «Как мило!» Она подошла ко мне и крепко обняла меня. Я был на небесах. Ее огромная грудь плотно прижалась к моей верхней части груди и шеи. Я почувствовал, как мой твердый член прижимается к моему животу и ее животу. Она держала объятия добрых две минуты, пока я гладил ее по спине, как и она мою. Наконец она отпустила меня. Она сделала шаг назад и сказала: «Это действительно круто!» Пытаясь ослабить сексуальное напряжение между нами. Я робко улыбнулся ей и сказал: «Да, от этого стало намного жарче». Мама засмеялась, проходя мимо меня. Я смотрел, как ее задница покачивается вверх и вниз, и знал, что если мне когда-нибудь понадобится кончить, сейчас самое время, но почему-то мне хотелось подождать.

Я последовал за ней обратно в гостиную, где мы снова сели на диван на прежние места. Она откинулась назад, потянулась и улыбнулась. Я сидел, раздвинув ноги, лицом к ней. Моя пульсирующая эрекция просто просила внимания. Мама сказала: «Ты точно не облегчаешь жизнь девочке?» Я сказал: «Что?» Она спросила: «Всегда ли это тяжело?» Я ответил: «Да, почти всегда». Мама громко вздохнула и сказала: «Дорогой, в конце концов, я всего лишь человек, и если я буду продолжать смотреть на эту штуку, мои гормоны тоже будут меня беспокоить. Я имею в виду, что прошло очень много времени с тех пор, как я видела, трогала или, осмелюсь сказать, попробовала член». Я не мог поверить, что мама только что призналась, что сосала член. Мама продолжала хвалить меня за размер моих яиц и мою мужественность по сравнению с ее отсутствием у папы. Она говорила и говорила несколько минут, пока, наконец, не остановилась, и странная тишина воцарилась во всем доме.

Я просто немного потянулся, устроился поудобнее и решил, что мне пора идти! Я начал открыто поглаживать свой член, в то время как моя другая рука сжимала и терла мои большие тяжелые яйца. Я погрузился в это на несколько минут и быстро взглянул на маму, которая смотрела на меня совсем другим взглядом. Наблюдая за этим, она подсознательно слегка ущипнула свой левый сосок. Я продолжил. Она немного раздвинула ноги и время от времени массировала себе клитор.

Мама встала и пошла в спальню, когда я услышал, как она рылась в ящике комода. Она вернулась с бутылкой смазки и вибратором. Это был обычный среднего размера вибратор, ничего необычного. На этот раз она села рядом со мной, раздвинула ноги, включила вибратор и нежно коснулась им своего клитора. Я мог сказать, что ее киска была тугой. Ее половые губы совсем не отвисли, они были плотно прижаты к ее телу. Ее клитор был огромным и опухшим. Она полностью засунула вибратор в свою киску, пока он не исчез. Она сосредоточилась только на своем клиторе. Вскоре игрушка вылезла наружу и упала на пол, жужжа, пока мама вращала бедрами, работая над клитором. Я уверенно поглаживал свой двадцати сантиметровый член, поглощенный маминым удовольствием. Она повернулась на диване и положила ноги мне на плечи, раздвинув ноги и приближаясь к оргазму. Ее глаза закрылись, когда ее ноги коснулись моей щеки, и она провела пальцами ног по моим волосам. Я посмотрел прямо на ее пустую киску. Я коснулся ее колена и сказал: «Мама, чем могу помочь?» Мама не ответила. Я осторожно провел рукой по ее гладкому бедру. По-прежнему никакого сопротивления. Я продолжал. Я скользнул рукой к ее выбритому лобку и стал ждать шлепка по руке, но его так и не последовало. Я осторожно позволил своей руке коснуться ее руки. Она отодвинула свою в сторону, не открывая глаз. Я впервые почувствовал мясистые губы, из которых появился восемнадцать лет спустя. Глядя на нее, хотя она и была моей матерью, сейчас она была женщиной с потребностями, и мне очень хотелось помочь ей с этими потребностями. Я вытянул средний палец и осторожно ввел его в нее. Она хватала ртом воздух, и ее дыхание становилось все более поверхностным. Я ускорил шаг, входя и выходя все быстрее и быстрее, пока она не дернулась и почти не скатилась с дивана. Я позволил другой руке опуститься ниже первой и нежно пощекотал ее тугую розовую попку. Она сказала: «О Боже, я кончаю!» При этом из ее горячей киски потекли соки. Я остановился, убрал палец и руки с маминого тела и сидел молча. Она лежала так несколько минут, открыла глаза и сказала: «Ты же знаешь, что это было неправильно, не так ли?» Я сказал: «Почему я люблю тебя, и я не считаю это так, у тебя были потребности, и я хотел помочь тебе с ними, и если это неправильно, то пусть будет так. Я буду неправ, мне неважно, правильно или неправильно, когда я с тобой, мама, я просто знаю, что могу сделать для тебя и сделать тебя счастливой, потому что ты заслуживаешь этого после всего, через что тебе пришлось пройти». Ругающий взгляд мамы исчез почти сразу же, когда мои слова стихли, и я сел, опустив голову, с твердым членом и без ответа на свои нужды.

Мама села, улыбнулась и сказала: «Хотя это было чудесно. Я ценю это. Дорогой, а что, если кто-нибудь узнает об этом?» Я сказал: «Что они могут сделать? Мне восемнадцать, ты тоже взрослая, и в конце концов, мама, я не болтун. Мама улыбнулась, все еще глядя на мой член и сказала: «Я знаю, что тебе нужно». Она наклонилась, схватила смазку и вылила большую кучу ее между своими массивными грудями. Она сжала груди вместе, лежа на спине, и сказала: «Займись моими сиськами». Ей не пришлось повторять дважды. Я оседлал ее живот, удерживая вес на левом колене, а правую ногу на полу. Я просунул член между ее сисек. Я медленно скользил в ее мягкую кожу и выходил из нее. Мой темп несколько мгновений спустя ускорился, и я почувствовал, как мамина рука сжимает и потирает мои яйца.

Внезапно меня осенило. Я пробормотал: «Я кончаю!» Мои яйца напряглись. Я начал стрелять свой груз между сиськами матери. Струи спермы брызнули на ее подбородок и губы, и несколько капель стали проникать в ее рот. Вскоре мои яйца опустели, а член снова стал вялым. Я слез с мамы и сел уставший и сонный. Мама тоже села. Сперма потекла по ее животу и бедрам. Ей нужно было принять душ и немного освежиться, но будь я проклят, если я собирался что-нибудь сказать. Она мне нравилась такой, какая она есть.