The Queen of Shangri-La от dtiverson

********************************************

Каждый июль я публикую рассказ в честь тех, кто служил. Проблема в том, что... Я провел июнь, путешествуя по Франции. Поэтому моя искренняя благодарность на месяц запоздала. Она опубликована в «Любящих женах», потому что именно там меня ищут мои читатели.

Не люблю длинных вступлений. Но отказ от ответственности необходим. Прежде всего, события реальны, но мысли и поступки главных героев - полностью моя выдумка. Я не имею ни малейшего представления о том, как они могли бы вести себя в реальной жизни. Тем не менее, их задокументированные действия наглядно демонстрируют силу и целеустремленность личности. Следовательно, они заслуживают признания. Здесь это- моя единственная цель.

Я стараюсь рассказывать истории невоспетых героев. Именно поэтому в прошлом году я сосредоточился на боевых медсестрах. В этом – WAC (женском армейском корпусе). Значок WAC - Афина Паллас - для всех остальных просто Афина. Она была греческой богиней войны и стратегии. А также была богиней мудрости. Женский армейский корпус воплощал в себе оба этих качества.

В эпоху, когда большинство их коллег-мужчин были призваны в армию, все они были добровольцами. Их готовность выполнять рутинную работу в армии позволила высвободить восемь боевых дивизий, что было очень к месту. Однако они были техническими работниками, а не стрелками, и, что еще более важно, они были женщинами в мужской армии. Таким образом, WAC так и не получили заслуженного признания.

Как и в большинстве моих рассказов, я веду своего героя от мальчика к мужчине. Для Великого поколения раннее взросление было обязательным. Серьезно... Мальчикам, высадившимся в Нормандии, в среднем было по двадцать два года. Помните, чем занимались вы в этом возрасте? Скорее всего, ничем подобным.

Несколько дней назад я наткнулся на плакат во дворе с надписью: «Страна свободных, БЛАГОДАРЯ храбрым». Именно этим людям я посвящаю эту статью. Спасибо, что читаете меня, и надеюсь, что вам понравится...

***

Если проживете достаточно долго... ваша жизнь превратится в череду воспоминаний, как сцены в кино. Забытые воспоминания будут всплывать в памяти, вызывая боль. Именно это и происходило со мной, когда я сидел на крыльце своего коттеджа на берегу моря в Монтауке.

Был серый день начала ноября. С большой воды дул холодный ветер, и волны сердито бились о берег. Где-то за горизонтом бушевал сильный шторм, превращая ярость океана в пену с белыми кругами, - точно так же, как моя недавняя утрата разрушала мое собственное ощущение благополучия. Не стало моей любимой жены, и я остался один в сумерках своей жизни.

Я вздохнул, раскуривая потрепанную трубку. На древней «Зиппо» был изображен ревущий лев и эмблема «А-20» 312-й бомбардировочной группы. Я сделал затяжку, чтобы табак в чаше засветился вишнево-красным цветом, и задумался о прошедших годах.

Вспомнил трепет нашего первого поцелуя, счастье нашего брака и радость, которую приносил каждый ребенок. Об этих вещах я задумываюсь нечасто, но пролетели шестьдесят лет, и остались лишь виньетки моей жизни.

***

Господь свидетель!!! Я не просил, чтобы меня призывали в армию... И все же в четверг, восемнадцатого ноября, в год Господень девятнадцатьсот сорок третий пришло «поздравление». Через неделю я стоял в очереди перепуганных детей в одних трусах - «С Днем Благодарения».

Армии потребовался целый день, чтобы дотолкать до присяги. Затем меня посадили на поезд до Форта Беннинг в Джорджии. Это был первый раз, когда я ехал в поезде. Вообще, это был первый раз, когда я оказался вдали от дома.

Дорогу помню плохо. Когда одолевает тревога, невозможно ясно мыслить. Я имею в виду, серьезно!!!.. Вот ты - ребенок, у которого все хорошо. И вдруг БАЦ!!! Оказываешься в поезде, полном незнакомых людей, едущих Бог знает куда, чтобы делать Бог знает что. Ситуация может взволновать любого.

Было несколько буйных типов, идиотов, считавших, что это - отличное приключение. Их было немного, но они развлекались в передней части вагона. Большинство же из нас сидело в каменном молчании, уныло глядя на проплывающие мимо поля, будучи погруженными в свою заброшенность.

Смерти я не боялся. Черт!!! Ни один ребенок НИКОГДА не загадывает настолько далеко вперед. Но одиночество и всепоглощающий страх перед неизвестностью давили на меня, как гигантская рука.

Я пытался заснуть, но полки были неудобными, а вокруг было слишком много движения. Я слышал разговоры. Но доминирующим звуком был плач. В том числе и парня, с которым я делил жесткое сиденье второго класса. Он был таким же худым, как и я. Но - намного ниже ростом. Я должен был ему что-нибудь сказать, но боялся... главным образом потому, что мне не хватало всего капли, чтобы присоединиться к нему.

Для своего возраста я был высок, может быть, метр восемьдесят восемь и семьдесят семь килограмм. Я вырос в свое долговязое тело и был неплохим бейсболистом. Но был всего лишь мальчишкой с присущими каждому ребенку неуверенностью и уязвимостью.

Конечно, у меня были и все подростковые потребности. Они проявлялись в прыщах и постоянном возбуждении. От последнего я, возможно, и нашел бы облегчение. Но мой пастор подчеркивал греховность Онана. Поэтому я не решался, так сказать, взять проблему в свои руки. Впоследствии эта сказка стала одной из моих главных проблем с лютеранством.

Глядя на замерзшие поля и проплывающие мимо маленькие городки, я чувствовал себя потерянным и твердил себе: «Ты должен встретить это как мужчина, Эрик». Но не верил ни единому своему слову. Я знал, что все, что меня ждет в конце моей несчастной поездки, будет хуже того, что я пережил до сих пор... и на этом у меня потекли слезы.

***

Наша банда тусовалась в «Хотспоте» - городской закусочной. В нее входят Джед Шарп, самый умный парень в нашей школе, и его подружка Бетти Моран, самая красивая. Еще - Эйс Макклюр, живущий в соседнем квартале, и его подружка Мэгги Паттерсон.

Эйс - единственный парень, способный справиться с Мэгги - если вы уловили мою мысль. Но, опять же, Эйс и гораздо более миролюбив, чем все мы. Я считаю, что все дело в книгах, которые он читает. Эйсу не место в нашем маленьком отсталом городке, а Мэгги вовсе не собирается уезжать. Тем не менее, оба по-своему милы.

У Мэгги - самые большие кувшины, которые я видел за пределами сарая для дойки в Висконсине, и ходят слухи, что она - не девственница. Это пугает всех нас, потому что никто из нас не имеет ни малейшего представления о том, что делать с Мэг, если она останется одна.

С другой стороны... сама механика того, что затеяли Эйс и Мэгги, является для нас загадкой. Как будто они обладают какими-то тайными знаниями, которыми не обладают все остальные. Поэтому мы завистливо шутили и строили дикие догадки о том, чем они занимаются.

Еще одними парнями в нашей группе были мы с Бобби Дули, Биллом Вайнштейном и Генрихом Дорфом. Мы настолько далеки от понимания тонкостей секса, что, наверное, выглядим как идиоты, изображающие из себя умудренных опытом. В группе есить и девушки: Мэдж Блант, Джилли Спрингстин, Грета Торнберри и Пэтси О'Тул. Они - такие же невежды, как и мы.

У Джеда есть машина. Поэтому знойными летними вечерами они с Эйсом ходили на двойные свидания в кинотеатр в О-Клэр. В кинотеатре там есть что-то вроде «кондиционера». Остальные спускаются к озеру. Мы разводим костер, сидим и разговариваем.

Похоже, Пэтси О'Тул ко мне неравнодушна. Она всегда ходит за мной по пятам и сидит рядом, пока мы обсуждаем трудности жизни в мире, полном сумасшедших взрослых. В то время эта часть Висконсина процветала. В Европе шла война, а мы были молочной промышленностью Америки. Так что, все жили безбедно.

Мой старик работал с отцом Эйса в Грейндж Холле, и устроил меня на летнюю работу на полставки: сваливать мешки с кормом в кучи и перевозить большие металлические бидоны с молоком для перевалки. В результате у меня стали появляться настоящие мускулы.

Я подумал, что, возможно, грейндж (ферма) - это и есть моя жизнь. Там платят хорошие деньги, и работа постоянная. После десяти лет депрессии это казалось идеальным. Если, конечно, есть желание остепениться и жениться. Проблема заключается в том, что повсюду ходят слухи о призыве в армию, и трудно строить планы, когда над головой висит такое мрачное облако.

Пэтси - ирландка. Ирландцы иногда производят на свет красивых женщин, но Пэтси - не одна из них. У нее - вытаращенные глаза и длинный нос, характерные для многих и уроженцев Ирландии... а также вьющиеся рыжие волосы и веснушки. Но она - милая девушка, очень душевная и отзывчивая. Я также могу упомянуть, что у нее - тело, не уступающее телу Бетти Моран, но мы не знанм, что с ним делать.

Было уже пол-одиннадцатого, и остальные члены банды ушли. Мы с Пэтси сидели в мерцающем пламени угасающего костра. Тогда она повернулась ко мне, голубые глаза в темноте стали почти обсидиановыми, и нервно спросила:

— Не хочешь ли меня поцеловать?

Я нерешительно посмотрел на нее. Я был безнадежной смесью застенчивости и наивности, что, несомненно, объясняет, почему у меня никогда не было настоящей девушки.

Вместо этого я - лучший друг каждой девушки. Мы прекрасно ладим с Бетти Моран, потому что я слишком застенчив, чтобы сделать первый шаг. Мы зависали в «Хотспоте» - только вдвоем. Джед не возражает. Знает, что я слишком скован, чтобы сделать заигрывать с ней.

Тем не менее, поскольку мы с Бетти друзья, а не потенциальные любовники, она рассказывала мне то, чего Джед не знал... например, о том, как без устали пристает к ней Дюк Уильямс. Старик Дюка владеет банком. Так что, Дюкстер (герцогство) имело право писаться с большой буквы... каламбур. У Дюка не было ни единого шанса, если бы Джед оказался на месте преступления. Тем не менее, это не помешало ему преследовать Бетти, как Калигула на афродизиаках.

Но, вместо того чтобы заинтересовать Бетти, внимание Дюка вызвало у нее отвращение. Она с грустью призналась:

— Ты поймешь, что я достигла дна, если когда-нибудь уступлю этому парню.

Если бы Джед узнал, чем он занимается, Дюку пришлось бы несладко. Поэтому я держал эту информацию при себе. Связываться с Джедом не стоит, а Бетти он любит до умопомрачения.

С другой стороны, Дюк всегда получал то, что хотел... в конечном итоге. Об этом я подумал, когда Джед рассказал нам, что подписался на правительственную программу полетов. Что случится, если Джед когда-нибудь уедет?

А теперь, ни с того ни с сего, Пэтси предложила мне себя... хотя бы для поцелуя. Женщины и впрямь непостижимые существа. Проблема в том, что из-за своей застенчивости и лютеранской пропаганды о том, что секс - это зло, я никогда не целовался с девушкой. И все же, в моем котле было столько пара, что хватило бы на весь город Милуоки. Поэтому я не собирался отказываться от предложений.

Пэтси наклонилась ко мне, закрыв глаза, а я наклонился к ней. Наши губы соприкоснулись, и бушующие подростковые гормоны неизбежно взяли верх. Пэтси издала какой-то звук и бросилась мне на шею. Я схватил ее, и ситуация резко стала очень серьезной.

Наши губы были прижаты друг к другу, а мой пульс приближался к пределу, когда Пэтси открыла рот. Это привело к тому, что я почувствовал, как мой язык оказался внутри другого человека. Господи, Господи... ЭТО - что-то новое и возбуждающее... если не сказать, слегка негигиеничное. В течение минуты наши языки дуэлировали друг с другом, сопровождаемые громким пыхтением.

Затем, то ли ситуация взяла верх, то ли она просто захотела прилечь, Пэтси медленно откинулась на одеяло. Я приподнялся на локте и переместил руки так, чтобы одна оказалась за шеей Пэтси. Помню, как я озадаченно подумал: «Хммм... А что делать с другой?!!»

Ну, одним из очевидных вариантов была большая правая сиська Пэтси. У Пэтси на самом деле были красивые груди. Я оценил их издалека. Теперь же сжимал одну из этих массивных сисек через ее футболку и лифчик. Это вызвало у Пэтси громкий стон, который я воспринял как разрешение продолжать.

Пэтси пыхтела и стонала, а я старательно исследовал ее обильную грудь. В конце концов, футболка задралась выше дешевого хлопчатобумажного лифчика, обнажив два великолепных холма. Я только и успел подумать: «Ну и парочка». Моисей, стоящий на горе Нево, должно быть, испытывал то же самое чувство.

Так что... к черту Мартина Лютера с его девяносто пятью тезисами! Мною управлял инстинкт спаривания! Я переместил руку с внешней стороны лифчика Пэтси на внутреннюю и схватил огромный комок голого удовольствия. Его раскаленный, твердый центр быстро становился все тверже и тверже.

Не знаю как Пэтси. Но это был тот самый момент, когда все, что считалось рациональным, вылетело в окно. Я инстинктивно начал двигаться на ней. Она одобрительно застонала. Затем издала загадочное хрюканье, заахала и стала биться в конвульсиях. Ее поведение было настолько странным, что я замер в недоумении.

Едва перестав дергаться... Пэтси быстро села, опрокинув меня на спину, и с ужасом сказала:

— Что мы наделали!!!

Насколько понимаю, ответ - «ничего». Если не считать зажатия моих яиц в тиски, о чем и говорить не приходится.

Но Пэтси - ирландская католичка и ясно видит, как ее привязывают к колу за грех быть человеком. Она поспешно одернула футболку и вскочила. Затем сказала напряженным голосом:

— Мне пора! Спасибо, Эрик... - и исчезла, устремившись по тропинке в сторону города.

Я остался сидеть и смотреть на озеро, пытаясь собраться с мыслями. Концовка - неудовлетворительная. Спазм, испытанный Пэтси, необъясним. Но пережитый опыт вызывал привыкание.

Этот вечер положил начало нашим с Пэтси отношениям «квази-парень-с-девушкой», которые повзрослели... в некоторой степени. Никто из нас не был ничем иным, кроме как... обычным. Но я был большим и становился все более мускулистым, а у Пэтси все еще было тело, за которое можно умереть. Так что, мы стали проводить время в городе, и таких встреч, как в ту жаркую июльскую ночь, стало гораздо больше.

Но дальше чем в первый раз дело не заходило. Пэтси нашла общий язык со святыми католической церкви. Но на второй базе все и остановилось. Меня наконец-то пустили между ее худеньких ножек, куда я и направился в первый раз... разумеется, полностью одетым. Мы судорожно сжимали друг друга в объятиях, и у нее были такие маленькие конвульсии.

Однако теперь, едва конвульсии прекращались, Пэтси продолжала двигаться. Так что, наши сессии иногда длились часами. Мне разрешалось сколько угодно играть с ее потрясающей грудью. Но не разрешалось трогать ничего ниже.

Пэтси, в свою очередь, казалось, прямо-таки горела желанием поощрять меня до тех пор, пока я не взорвусь как гейзер Старый Служака в Йеллоустонском национальном парке. Мне было интересно, получает ли она такое удовольствие, как мне казалось. Женщины все еще оставались для меня загадкой. Тем не менее, тот тривиальный сексуальный опыт, что был у нас, стал пропуском к настоящим взрослым отношениям. И мое лицо начало проясняться.

Мы с Пэтси делились кое-чем интенсивным и личным - тем, что существует только между нами двумя. Это построило мост, который постепенно сближал нас. И мне стало интересно, сколько мужей в этом городе женились на первой же женщине, готовой их трахнуть.

Пэтси - милая и непритязательная девушка. Именно на таких женщинах стоит Америка. Пэтси - добродушная и щедрая, но в то же время в особые моменты может быть требовательной. А также она очень умна. Она учится на кассира в банке отца Дюка и много работает. Но для Пэтси работа в банке - всего лишь мостик к тому времени, когда она сможет родить маленьких ирландцев.

В общем, мы с Пэтси - классическая пара из маленького городка - люди, кто будет жить и умирать в безвестности, не внеся в жизнь человечества ничего, кроме следующего поколения. Нас это вполне устраивает. У нас нет желания быть важными, знаменитыми. Мы счастливы, живя в пределах нашего маленького висконсинского городка, зная, что наши имена со временем поблекнут.

Единственным облаком на нашем горизонте был призыв. Людям нравится думать, что они контролируют свою жизнь. А потом появляется нечто, напоминающее им, что они существуют по прихоти сил и событий, намного превосходящих их самих. Потому что, если получил повестку, то должен бросить все и явиться на призывной пункт.

Призыв велся уже год, а мы никогда не слышали ни о ком, кого бы призвали. Так что, это был просто один из тех смутных страхов, что появляются посреди ночи и беспокоят человека. Затем в декабре моего выпускного года японцы разбомбили Пёрл-Харбор, и правительство начало призывать в армию всех.

Все мальчишки в городе каждый день жили в ожидании плохих новостей. Я с замиранием сердца подходил к почтовому ящику и тянулся к нему - как будто там свернулся ромбический гремучник (ядовитая змея семейства гадюковых). Дело не в том, что мы не были патриотами. Но есть большая разница между мальчишеским идеалом патриотизма и реальностью, в которой приходится откладывать свою жизнь на потом, в то время как тебя тащат в совершенно чужой мир.

В нашем городе все признаются в любви к Америке. Мы все стоим во время клятвы верности или во время исполнения «Знамени, усыпанного звездами». Но идти защищать Америку - это бремя, касающееся только людей моего возраста. К 1942 году минимальный призывной возраст составлял восемнадцать лет. Это означало, что в армию призывали детей.

Пэтси сделала все возможное. Сказала мне, что не представляет, что будет делать, если меня призовут в армию. Мы планировали пожениться. Оставалось лишь забыть о службе. Осознание того, что у меня есть будущее с той, кому на самом деле небезразлична моя печальная судьба, делало это терпимым.

Старик Дюка знал что к чему, и был очень важной персоной. Поэтому сразу же купил своему мальчику освобождение «4-F» - плоскостопие является ужасным и изнурительным заболеванием. А я?.. Мой старик работает в грейндже. Так что, мне не повезло. Хотелось бы сказать, что я с радостью принял свою судьбу. Но на самом деле это был просто вопрос отсутствия выбора.

Столкновение с тем, чего нельзя избежать, - отрезвляющий опыт. Возможно, это стало моим первым шагом к взрослой жизни. Но я был до смерти напуган тем холодным, дождливым ноябрьским вечером, направляясь навстречу неизвестной судьбе.

***

Ярким джорджийским утром мы прибыли в Форт-Беннинг. Даже самые бодрые типы были измотаны. Армия управляла призывниками со времен Гражданской войны. Поэтому, конечно, у нее был план. Он заключался в том, чтобы удерживать нас в постоянном движении.

Нас выгрузили из поезда и выстроили в неплотные ряды, стоящие в испуганном молчании. Потом к моей группе подошел монстр в круглой шляпе. Он был моего роста, но килограммов на двадцать крепких как скала мышц тяжелее. Его было похоже на склон горы.

Он стоял прямо как шомпол и с презрением смотрел на нас. В ответ я в ужасе уставился на него, и он поймал меня на том, что я таращусь, вместо того чтобы «смотреть вперед». Он подошел, расположил свое лицо сантиметрах в восьми от моего и сказал голосом, который можно было услышать за два города:

— Ты чего так на меня пялишься, парень?! У тебя что, гомосексуальные наклонности?!!!

Я проглотил и заикнулся:

— Н-н-н-н-нет.

Он заорал, брызгая слюной:

— НЕТ, СЭР!!!

Я сказал, стараясь, чтобы это прозвучало убедительно:

— НЕТ, СЭР... СЭР!!!

Он презрительно сказал:

— Упал и сделал двадцать отжиманий, и я хочу, чтобы остальные поняли, что будете называть меня «сэр» или «сержант», когда я буду с вами разговаривать.

Я сделал свои двадцать отжиманий, при этом его ботинок сильно упирался мне в лопатки. Тут свои плоды принесла работа в грейндже.

После этого первого болезненного урока военной дисциплины добрый сержант перешел к изложению нашей ситуации. Теперь мы - государственная собственность. Нами владеет дядя Сэм, и мы должны делать все, что скажет он или его заместитель в круглой шляпе. Должны делать это немедленно и беспрекословно, иначе нам не понравится то, что будет дальше.

— Армия отделила вас от вашей прежней жизни, разбирая по косточкам и перестраивая по своему образу и подобию. В качестве стимула она взывает к вашему чувству личной гордости и корпоративному духу. Но при этом подстегивает вас, давая пинка под зад. Вся идея заключается в том, чтобы поставить перед вами прогрессирующий набор физических и умственных задач. Преодоление этих трудностей делает из вас мужчин.

К концу обучения я потяжелел на четыре с половиной килограмма, стал намного сильнее и увереннее в себе. Кроме того, у меня появился новый набор привычек дисциплины. Звучит как воин - верно? Проблема в том, что армия, торопясь вырвать меня из прежней жизни, не проверила мое зрение. А к сожалению, чтобы попасть на широкую сторону амбара, хорошее зрение - необходимое условие.

Поскольку я был практически смертельно опасен для любого, кто стоит на стрельбище или рядом с ним, армии пришлось придумать альтернативу. Конечно... глупо думать, что меня с извинениями отправят обратно в мою счастливую жизнь в маленьком городке. Вместо этого армия меня «перепрофилировала».

Владелец нашего городского гаража всегда говорил мне, что я - лучший механик, которого он когда-либо видел. Но постоянным его помощником был Клифтон Блэйлок, которому не хватало пары кирпичей. Поэтому я никогда не воспринимал это как комплимент. Тем не менее, на общевойсковом классификационном тесте я получил зачет по техническим способностям... что стало для меня новостью.

Едва армия узнала, что я умею крутить гаечный ключ, как меня переквалифицировали из самоходного пулеулавливателя в универсального смазчика и отправили на авиабазу Кислер в штате Миссисипи для обучения обслуживанию самолетов. Так я и стал членом Армейского воздушного корпуса.

Я не был летчиком-героем, как Джед Шарп. Но на каждого Джеда Шарпа приходится четыре-пять механиков, поддерживающих его в состоянии летать, и именно в этом смысле я и оказался в строю. Работа была изнурительная, совершенно лишенная гламура. Но она была важна для военных действий, и в этом был мой скромный вклад. Мои родители и Пэтси мною гордились.

Я писал Пэтси при каждом удобном случае, и она всегда отвечала мне своей детской скорописью. Там были скромные новости из дома, но они меня поддерживали. В то же время, привыкнув к военным будням, я стал жить сносно. Но тосковал по жизни в маленьком городке и по своей девушке дома. Пэтси стала для меня очень важна.

И вот, в начале лета 44-го года... в одном из писем Пэтси я узнал неприятную новость о том, что Бетти и Дюк сошлись. У меня было две мысли. Первая заключалась в том, что Бетти не так сильна, как хотелось бы... потому что она остепенилась. Хуже того, я был уверен, что Бетти это знает. И она также, вероятно, знает, что доживет до того, когда пожалеет об этом.

Я надеялся, что плохие новости не привлекут внимание Джеда. Выбивать почву из-под ног солдата в зоне боевых действий - это ужасное предательство. Второй мыслью было то, что мне повезло с Пэтси. Пэтси была стойкой и верной. Благодаря ей я чувствовал себя любимым. Я понял, что жизнь тяжела и жестока. Но с Пэтси в моем углу - намного легче.

Свое назначение на службу я получил примерно в то же время, когда стало известно о Дюке с Бетти. Я должен был стать запасным механиком в 312-й бомбардировочной группе, действовавшей на северном побережье Новой Гвинеи. Понятия не имел, где находится Новая Гвинея, но был уверен, что очень далеко от Висконсина.

Поездка представляла собой оплаченный круиз на хорошем судне «Лурлайн», которое было классическим примером медленного плавания в Китай. Это было ужасно. Меня и четыре тысячи моих самых близких друзей втиснули в стеллажи, расположенные настолько высоко, что, чтобы попасть на верхнюю койку, требовалось подниматься по лестнице. В этих трюмах было душно, и монотонность боролась с тропическими болезнями, пытаясь понять, что может вызвать у нас еще большую депрессию.

Корабль два месяца курсировал из Сан-Франциско в Нумеа, затем - в Милн-Бей, Оро-Бей и, в конце концов, - в Голландию (ныне Джайапура, Индонезия). Там я и сошел. По пути следования «Лурлайн» высаживал целые подразделения призывников из запаса. Поэтому к моменту прибытия в Новую Гвинею пассажиров стало гораздо меньше.

Плавание было невероятно скучным. Я писал письма Пэтси, которые, как я знал, не будут отправлены по почте до тех пор, пока мы не прибудем в порт. Читал руководства по обслуживанию самолетов. Это дает некоторое представление о том, как мало на корабле было развлечений. Тем не менее, на палубе было много ежедневной физкультуры. Попробовали бы вы попрыгать на корабле, качающемся на тихоокеанских волнах.

Солнце было невероятно жарким. Но с плохой погодой мы не сталкивались, пока не достигли Новой Каледонии. Тогда попали в тропический тайфун. Я размещался в носовом трюме вместе с несколькими тысячами других страдальцев. Все что можно было делать, - это лежать на койке и молиться, чтобы тебя не вырвало.

Многих ребят рвало, так что запах стоял непередаваемый - даже после того как шторм утих, и мы вышли на работу со швабрами. Когда оказываешься в подобной ситуации, живешь моментом. Только так можно выжить и не сойти с ума. Я предполагал, что большая часть старой банды дома где-то занимается тем же самым, и мне было интересно, как дела у них.

Я знал, что задумал Джед. Последнее сообщение от Пэтси гласило, что он летает на бомбардировщике «Мародер» на Средиземноморском театре. Мэг рассказала Пэтси, что Эйс - военный корреспондент, а Генрих Дорф - моряк, что отличалось от профессии фермера, которым он был в прошлой жизни.

С Буби Дули - другая история. Он был призван в армию вместе со мной и отправлен в «Большую Красную Единицу» - первую пехотную дивизию. Там он почти сразу же погиб в подлеске Нормандии. Пэтси рассказала мне, что его родители убиты горем. Он был единственным сыном среди шести дочерей. Его предки были ирландцами - вы же знаете. У них - большая семья. Теперь фамилия не могла продолжиться.

Я сошел с корабля в Голландии в солнечный день в конце декабря 1945 года. Это было через неделю после Рождества. Но температура воздуха держалась в районе тридцати одного градуса, а влажность была стопроцентной. Потоотделение - нормальное явление для Новой Гвинеи.

Климат на побережье Новой Гвинеи жаркий и влажный, сухого сезона нет. Метеорологи называют его экваториальным, что вполне уместно, поскольку Голландия находится всего в трехстах милях к югу от экватора. Макартур захватил глубоководный порт в бухте Гумбольт, поскольку это был отличный плацдарм для следующего прыжка - на Филиппины. Мак сбежал оттуда еще в 42-м году. Теперь... хотел вернуться.

Там всегда было жарко и влажно, и это вовсе не весело. Сезон муссонов длится с мая по октябрь. Таким образом, годовое количество осадков составляет от двухсот до четырехсот сантиметров, в зависимости от того, где вы находитесь. Если не знаете математики... это примерно от двух до четырех метров воды, падающей вам на голову. Это настолько нелепо, что я даже привык к ощущению дождевой воды, стекающей по щели в моей заднице.

Едва мы приехали, как нас погрузили в «двойку» и повезли на аэродром Сентани, бывшим крупнейшей американской авиабазой в районе Голландии. В начале того года 41-я дивизия освободила его от японцев, и его новыми хозяевами стали мы. Меня разместили вместе с другими механиками в бескаркасных арочных ангарах, рассчитанных на взвод.

Сентани представлял собой большой комплекс с двумя длинными взлетно-посадочными полосами и пятьюдесятью одной площадкой для бомбардировщиков, соединенных между собой рулежными дорожками. Сгоревшие корпуса «Бетти» и «Хеленс» были вытащены из укрытий и оставлены гнить, а на взлетно-посадочных полосах было много заделанных воронок. Но «морские пехотинцы» сделали свое дело, и 312-й авиаполк уже приступил к выполнению патрульных полетов и непосредственной авиационной поддержки.

312-й летал на самолетах «Дуглас A-20», за что и получил прозвище «Ревущие двадцатки». «A-20» представляет собой двухмоторный легкий бомбардировщик, получивший название «Хавок». По меркам бомбардировщиков он небольшой - не более пятнадцати метров, с размахом крыла восемнадцать с половиной метров. Для сравнения, «B-17» длиннее почти в два раза. Поэтому вместо экипажа из десяти человек, как на «Летающих крепостях», на «Хавоке» - всего двое: пилот и задний бортстрелок.

Максимальная скорость «Хавока» составляла 339 миль в час, что делало его самым быстрым бомбардировщиком на вооружении США - быстрее многих истребителей. Более того, на некоторых театрах он даже использовался в качестве ночного истребителя. Но такой «суперавтомобиль» требует большого обслуживания.

Он оснащался двумя радиальными двигателями «Райт Твин Циклон» с воздушным охлаждением и наддувом мощностью 1600 л.с. каждый. Моим первоначальным заданием было ухаживать за двумя «Райтами» и кормить их. В перерывах между полетами я менял масло и свечи зажигания во всех восемнадцати цилиндрах. Иногда менял и весь двигатель.

«Хавок» обладает мощной ударной силой. В носовой части самолета установлено шесть пулеметов «Браунинг» калибра 50, а в задней турели - еще два пулемета калибра 50. Для них требовуется много боеприпасов, которые я помогал загружать.

Узкий профиль делает «Хавок» быстрым, но ограничивает бомбовую нагрузку. Поэтому чаще всего «Хавок» несет пару двухсот двадцати семикилограммовых бомб на жестких опорах под каждым крылом. Это объясняется тем, что сильной стороной «A-20» является бомбометание с рикошетированием. Особенно смертоносным бомбометание было для японских кораблей и сопровождающих их эсминцев.

Пилоты «А-20» заходят на цель на высоте шестидесяти метров и выпускали свои двухсот двадцати семикилограммовые бомбы с пятисекундной задержкой взрывателя. Те «рикошетируют» от воды, как камень над прудом, и врезаются в борт японского корабля. Тем временем пилот занимает экипаж тем, что поливает цель как из шланга из шести «Браунинг М2».

Благодаря нашим «Хавокам» японцы потеряли тысячи ценных солдат, пытавшихся укрепить Новую Гвинею. Затем... после того как японцы отказались от этой гибельной затеи, самолеты «А-20» сделали невыносимой жизнь японских кораблей, застрявших в гавани в Рабауле, через море Бисмарка, на Новой Британии.

Рабаул был слишком хорошо защищен, чтобы взять его прямым штурмом. Поэтому мы обошли его и двинулись дальше вверх по архипелагу Бисмарка, а ВВС развлекались тем, что проводили тренировочные бомбометания в большой гавани Рабаула. Корабли в этой гавани были легкой добычей.

Примерно через три месяца после прибытия я получил третью полоску и был назначен командиром экипажа. Мой экипаж отвечал за обслуживание самолета «A-20» капитана Билла Бантинга. Бантинг - своего рода засранец, когда дело касается его самолета. Но это не я сталкиваюсь с зенитным огнем на высоте шестидесяти метров. Поэтому я давал ему все, что он просил, в том числе и рисовал на его самолете, который он прозвал «большие сиськи», нелепые рисунки на носу.

Я также был оружейником самолета, лично заправляя восемь метров... двадцать семь тридцатисантиметровых лент бронебойных и трассирующих патронов в каждую голодную пушку. Я также проверял, правильно ли закреплены двухсот двадцати семикилограммовые бомбы на жестких подвесках, хорошо ли смазаны и свободно ли ходят спусковые тросы. Ответственность за самолет глубоко укоренилась во мне.

В то время, когда я находился в Новой Гвинее, я жил в основном в своей голове. Это был механизм самозащиты, который я принял после призыва в армию. Живя в своем собственном мире, я казался всем, кто меня знал, отстраненным. Но парень должен делать то, что должен, чтобы справиться с ситуацией. И в той чуждой среде, в которой я оказался, мне помогли выжить мечты о моей девушке и счастливом доме.

В наши дни социологи назвали бы меня «отчужденным». Я об этом не думал. Все что я знал, это то, что мне плевать на всех и вся. Я обращал внимание только на то, что нужно делать, чтобы «большие сиськи» был самым исправным «A-20» на взлетных полосах - даже если мне приходится тратить на это дополнительные часы, долгое время после того, как остальные члены моей команды уходят с работы.

Доминирующим фактором в моей жизни было совершенство. Думаю, я стал таким из-за места, где меня воспитывали. В то время в сельской местности штата Висконсин проживало много немцев и скандинавов, а они превыше всего ценили организованность и точность. Моя позиция вполне соответствовала менталитету военных, поэтому я быстро продвигался по службе.

У меня никогда не было особого интереса к выпивке и шумным прогулкам по развлекательным заведениям. Поэтому я редко выезжал за пределы базы. Если хотите, назовите это высокомерием. Но у меня не было намерения - или, возможно, я был неспособен - быть одним из этих мальчиков. Я жил ради редкого V-Mail (гибридного) письма от Пэтси.

Моя внешняя отстраненность могла вызывать проблемы с остальными членами экипажа. Но я просто не разделял их интересов и ценностей. Тем не менее, со своими ребятами я всегда был справедлив, и они никогда не причиняли мне того зла, что обычно доставалось таким одиночкам как я.

Сентани - это не Манила. Местных жителей, разбросанных по всему району, было, наверное, тысяч десять, а если считать американских военнослужащих, то ближе к тридцати. Так что, обстановка за пределами базы больше напоминала места вокруг Беннинга и Кислера, то есть, множество баров и девушек в барах. Многие из них - красивые азиатки, просто пытающиеся заработать на жизнь, если вы уловили мою мысль.

Свою штаб-квартиру Макартур разместил на холме над главной авиабазой. Ему всегда нравилось смотреть на людей сверху вниз. И, конечно, у Макартура был многотысячный штат. Поэтому в районах за пределами базы стало появляться новое явление... американские WAC.

WAC - женское подразделение армии. Большинство WAC базировались в штатах. Но немногие отважные женщины были расквартированы в таких местах как Новая Гвинея. Эти отважные женщины, как и я, пожертвовали своей комфортной жизнью и несли все тяготы службы в такой дыре как Новая Гвинея. Но, в отличие от меня, все они - добровольцы, а не призывники, как я.

WAC выполняли секретарские и штабные обязанности мужчин-срочников. Они были техническими специалистами, связными, радистами и даже авиадиспетчерами. Их вклад освободил мужчин для несения боевого дежурства... восемь дивизий, по словам Эйзенхауэра. Это оказало чертовски большое влияние на ход военных действий.

Старые пердуны в армии ненавидят женщин в военной форме, а поскольку скандалы делают тираж газет, таблоиды на родине начали распространять грязные слухи о том, что WAC - либо лесбиянки, либо шлюхи, ищущие приятного времяпрепровождения. И мораль WAC стала предметом всеобщего обсуждения на родине. Это - позор. Но это клеветническое дерьмо было на слуху, независимо от того, насколько благородны были эти женщины.

Меня это бесило. Все из WAC, кого я когда-либо встречал, выполняли свой долг, и ничего больше. Все мы были молоды, возбуждены и находились далеко от дома. Так что, конечно, были и бесшабашные выходки двадцатилетних, и романтика, и, возможно, несколько разбитых сердец. Но эти женщины ничем не отличались от девушек в каждом американском городке, и представлять их иначе было бы ложью и обманом, вплоть до отсутствия патриотизма.

Макартур, всегда смотревший на все через призму того, что ему выгодно, называл женщин из WAC «моими лучшими солдатами». Именно поэтому их так много служило в Генеральном штабе в юго-западной части Тихого океана. И именно поэтому так много американских женщин находилось в этой адской дыре.

Сразу за воротами была особенно популярная пивная, где собиралось много нас, солдат-срочников. Там стоял настоящий музыкальный автомат «Wurlitzer», который проигрывал Миллера, Гудмана и Шоу. Так что можно было потанцевать. А еще лучше, что было много спиртного, потому что папуасы перегоняли его за зданием - из двухлетних мешков с рисом, которые оставили после себя, уходя, япошки.

Выпивка в «У Рози» была просто нокаутирующей. Но для того мы там и были, чтобы забыть, где мы и что оставили позади. Особенно это касалось летного состава. Двадцатилетний капрал Джимми Форбс был стрелком на самолете Бантинга. А поскольку я был командиром его экипажа, они иногда вытаскивали меня в «Рози».

С тех пор, как получил повестку о призыве, я был замкнут и необщителен. У Джимми, напротив, была противоположная реакция. Его родители - члены какой-то евангелистской секты, занимающейся змеями, расположенной в Аппалачах. Поэтому все женщины, с которыми рос Джимми, были либо членами его церкви, либо его родственницами. Чаще всего и тем, и другим. Таким образом, инцест был вполне возможен.

Соответственно, похотливые подростковые порывы Джимми были прикованы к стене суровыми взглядами неодобрительных членов семьи - всех пятидесяти восьми. И естественно, что подобные ограничения лишь еще сильнее закручивали пружину в чреслах Джимми. Поэтому, когда он понял, что окружающие его женщины не являются потенциальными родственницами, то превратился в настоящего мужчину-кобеля.

Питейные заведения в Сентани представляли собой хижины из пальмовых листьев, построенные из кокосовых пальм, окружавших базу. Заведение «У Рози» пользовалось дурной славой как заведение, где и спиртное, и девушки в баре - дешевы. Поэтому, когда мы посещали это место, голова Джимми всегда была на взводе. Наверное, даже больше, чем когда он сидел в своей турели и высматривал японские «Зеро».

Однажды вечером мы были в «Рози», когда туда вошла группа WAC. Сотрудницы WAC носили мешковатую, из вискозы и хлопка, оливковую форму, которую никак нельзя назвать привлекательной или льстивой. Тем не менее, это - американки, даже если их наряды и уродливы. Итак, сорок мужчин поднялись со своих мест и стали кружить вокруг девушек, словно стая чаек, преследующих рыбацкую лодку.

Женщины приостановились, неуверенно оглядываясь. Всего их было шестеро. Одна была высокой и довольно невзрачной. Вторая - явно старше. Третья была пухленькой и по-щенячьи симпатичной. Четвертая и пятая - девушками по соседству. Но шестая была просто сногсшибательна.

Ростом она была, наверное, метр пятьдесят пять и весом килограмм сорок пять, с длинными роскошными медовыми волосами, закрученными в пучок, и лицом ангела. Огромные красноречивые глаза на идеально пропорциональном лице с высокими скулами, утонченным носом и откровенно соблазнительным ртом, который она постоянно кривила в язвительной улыбке.

Волна мужчин обрушилась на представительниц WAC, как чудовищные валы, разбивающиеся о причал маяка Милуоки. Джимми, исчезнувший сразу, как только заметил WAC, возглавил движение. Я же? Я просто сидел за нашим столиком, который на самом деле представлял собой пять маленьких пеньков, расположенных вокруг гораздо более широкого. Таковы были все столы в «Рози».

Единственный свет исходил от гирлянды лампочек Эдисона, намотанной на карниз. Но даже если освещение и было тусклым, его хватало, чтобы осветить массовую истерию, в которой с гордостью приняла бы участие стая акул. Из водоворота вырвался Джимми, очень симпатичный, ведя за собой двух представительниц WAC: старшую и красивую. Было ясно, какая женщина достанется мне.

Джимми и красавица, которую звали Мэгги, уже флиртовали. Мы со старшей сидели и смотрели в пространство. Наконец, неловкость стала слишком очевидной. Тогда я повернулся, протянул руку и сказал:

— Эрик. - На ее лице, которое, как я успел заметить, было красивым - прекрасные глаза, очень гладкая кожа, ямочки - появилось выражение облегчения. Она сказала:

— Лаура. - Так я познакомился с Лаурой Бесли.

Лаура - старший сержант, на одно звание выше меня. Ей на пару лет больше тридцати, и она руководит набором текста для одного из административных подразделений Макартура в штаб-квартире GHQ-SEPAC. У нее - орехово-каштановые волосы, уложенные в прическу пажа, и темные, красноречивые глаза под челкой. Она обладает игривым чувством юмора, а ее фигура подтянутая и аккуратная, ни сладострастная, ни тощая... в самый раз.

Джимми трудился над Мэгги, и она щедро платила ему тем же. Это было похоже на бой двух боксеров-тяжеловесов за титул. Лаура сказала мне в разговоре:

— Мэг имеет большой опыт, и знает, как обращаться с твоим другом.

Мэгги была, как и все женщины в наше время, совершенно свободной и независимой. До поступления на службу работала секретарем на Манхэттене и была на пару лет старше нас с Джимми. Это означало, что она уже несколько раз побывала в амбаре. Она никогда не была замужем и сказала Лауре, что это потому, что ее исключительная внешность гарантирует, что она никогда не будет испытывать недостатка в мужском внимании.

Лаура сказала, что они вдвоем регулярно ходят на двойные свидания вслепую и полуночные купания, бывшие неотъемлемой частью светской жизни Сентани. Я поднял брови, и Лаура возмущенно сказала:

— Не смей нас осуждать. Мы ничем не отличаемся от девушек дома. Ни с кем из нас не бывает легко. Мы немного целуемся и занимаемся петтингом - вот и все. Просто у нас много мужчин, из которых можно выбирать.

Я задумалась о своей и Пэтси личной жизни и понял, что Лаура права. Все что происходит - безобидный флирт. Я поднял руки в жесте капитуляции и сказал:

— Я ни на что не намекала, правда. Просто меня удивило, что здесь, в Сентани, так много светской жизни. Ведь я редко вылезаю из ангара.

Лаура пристально посмотрела на меня и сказала:

— Ты - симпатичный парень. Почему ты не выходишь в свет?

Тогда я рассказал ей о Пэтси и о том, как мне ее не хватает. Это заняло пятнадцать минут, и, несомненно, прозвучало жутко и скучно, даже для тоскующего по дому солдата, но мне совершенно не хватает навыков общения.

Лаура бросила на меня жалостливый взгляд и сказала:

— Неужели ты и впрямь веришь, что твоя девочка сидит дома и только и делает, что ждет твоих писем? По-моему, Пэтси выглядит как нормальная здоровая женщина. К тому же, она не молодеет... по крайней мере, если она одна из тех девушек, что заинтересованы лишь в том, чтобы делать детей.

Я с жаром сказал:

— Пэтси никогда меня не предаст. Она меня любит.

Лаура потянулась и похлопала меня по руке, сказав:

— Это она тебе говорит?

Я ответил:

— Ну... Нет... Но любовь Пэтси сквозит в каждом письме, которое она мне посылает. Она работает в банке в нашем городе, а также занимается волонтерской работой в Красном Кресте, развозя бинты. Поэтому у нее не так и много времени, чтобы писать. Но я знаю, что она верна, потому что я сказал Пэтси, что для меня очень важна ее верность.

Лаура с искренним сочувствием посмотрела на меня и сказала:

— Ну, что ж, надеюсь, что так оно и есть, солдат. Потому что ты - точно один на миллион.

Вместо похвалы это прозвучало так, словно она сказала, что мне предстоит еще многое узнать о жизни.

Я как раз собирался сказать ей, что я - не какой-нибудь висконсинский увалень. Но Джимми, игравший с Мэгги в «поцелуйчики», решил, что настало время схватить ее за маленькую, но красивую правую грудь... и это вызвало пощечину эпических размеров.

Мэгги вскочила на ноги и сказала:

— Я скажу тебе, когда ты сможешь меня трогать, солдат. А до тех пор держи руки при себе.

С этими словами она повернулась к Лауре и сказала:

— Пойдем, подружка... здесь полно других парней. - И она потопала к столу, полному благодарных солдат, с радостью освободивших для нее место.

Лаура посмотрела на меня так, словно сказала: «Видишь, я же тебе говорила». Затем встала и подошла к своей подруге.

Я посмотрел на Джимми, рассеянно потиравшего челюсть, и сказал:

— Похоже, ты сплоховал, партнер. Но и поднять пытался выше своего веса. Так что, оставь эту горячую штучку офицерам и давай-ка возвращаться на базу. Завтра у нас задание.

Джимми задумчиво посмотрел в сторону Мэгги, все еще потирая челюсть. Затем поднялся, не говоря ни слова, и мы вместе пошли обратно в казарму.

***

На следующее утро я видел Джимми в последний раз. Они с Бантингом немного промахнулись с бомбардировкой нескольких шальных японских кораблей в гавани Кокаса. Я подумал, не проснулся ли Джимми в то утро с мыслью: «Сегодня я умру». «Большие сиськи» упал прямо в воду, оставляя за собой дым, так и оборвались жизни Джимми и Бантинга. Смерть была совершенно бессмысленной, но такова жестокость и капризность войны.

Что касается меня, то смерть Джимми заставила меня осознать реальность того, что мы делаем. Если вы - механик, то вам приходится работать в поту долгими часами, поддерживая сложную машину в идеальном состоянии. Это - грязная, рутинная и зачастую неприятная работа. Но для таких людей как я, реальная смерть - абстрактное понятие. Чего нельзя сказать о парнях, летавших на самолетах «A-20».

Практический результат потери Джимми заключался в том, что у меня больше не было самолета для экипажа. Но эта ситуация длилась не более трех часов. Именно тогда я получил приказ явиться в штаб 39-й эскадрильи десантных войск. Полковник Проссен, бывший начальником технического обслуживания всего Дальневосточного авиационного командования, попросил меня стать начальником экипажа его личного самолета «С-47». Видимо, упорный труд окупается.

К тому времени США продвинулись по островной цепи вплоть до Окинавы. Таким образом, 312-й полк находился в процессе повышения ставок и переброски своих «A-20» на Филиппины, так или иначе. Я просто перенес свой сундучок через взлетные полосы в 39-ю казарму, находившуюся в большем сборном ангаре.

Большая часть оставшейся авиации была ориентирована исключительно на снабжение. Военно-морская база Голландия являлась передовым штабом Седьмого флота США. Туда поступали крупные партии грузов из США. Затем мы распределяли их по всем местам в пределах трех тысячемильного радиуса действия «C-47», что делало 39-ю часть одним из самых важных подразделений, по-прежнему базировавшихся в Сентани.

«Скайтрейн» Проссена назывался «Гремлин Спешиал». На его носу был нарисован номер тринадцать и мультяшный гремлин. Не знаю, почему люди не считают, что это предвещает несчастье. В салоне были обычные скамейки для двух стрелковых отделений, то есть двадцати четырех десантников. Сидя бок о бок, эти ребята могли наблюдать за тем, в какую адскую дыру их сбрасывают.

«C-47» был «рабочей лошадкой» на всех театрах военных действий. Он оснащался парой двигателей «Пратт энд Уитни Твин Уаспс». Они намного проще в обслуживании, чем «Райты», поскольку не имеют наддува. И экипаж у меня был гораздо более многочисленный, поскольку это - транспортное крыло. Чтобы подчеркнуть мой новый статус, мне добавили нашивку.

Я написал об этом Пэтси, чтобы она знала, что я поднимаюсь в жизни. По мере того как война затягивалась, Пэтси писала все меньше и меньше. Я ее понимал. Людям, оставшимся дома, трудно понять, через что мы проходим. К тому же, я был уверен, что у Пэтси есть друзья и родственники, которые требуют внимания. И потом, чтобы написать письмо ни о чем, нужно много времени.

Мой распорядок дня всегда был одинаков. Я вставал в 4:30, чтобы выйти на линию взлета. Проверял работу механиков-срочников. Затем раздавал задания на день, выпивал чашку кофе и садился разбираться в тонкостях журналов технического обслуживания, графиков ремонта и расписания. Обычно на это уходило все утро.

После обеда мы вместе с экипажем выполняли все запланированные работы по техническому обслуживанию.

В целом, работа ничем не отличалась от ежедневного графика, которого придерживается каждый работяга. Время шло по накатанной колее.