«Ред Сокс» и «Янкиз» сравнялись.

Брайан встал рано и поставил на кухонный остров предматчевый завтрак из цельнозернового тоста с черничным джемом, вишневого йогурта и блендера с манговым смузи. Он как раз сел есть, когда по лестнице на цыпочках спустилась Мелоди в одной из его футболок Техасского университета. Брайан впал в ступор с ломтиком тоста на полпути ко рту. Несколько мыслей толкались друг с другом локтями, как три чумовых истукана, когда те спешат первыми выскочить за дверь: он надеялся, что она нашла себе чистую футболку; он задавался вопросом, этично ли это; он рассуждал, что между ним и Мелоди примерно сантиметр белого хлопка, чтобы понять, урожденная она рыжая или нет.

В воздухе, казалось, осталось не так много кислорода, как всего минуту назад.

Она зевнула и уселась на стул, так расслабленно, как будто это – ее естественная среда обитания, угостилась кусочком тоста и налила себе немного смузи.

– А где бекон? Где яйца? – потребовала она, хрустя тостом.

Он сглотнул, уставившись на ее соски, которые обратили на себя внимание, отреагировав на прохладный воздух кухни.

– Э-э... высокое содержание клетчатки. Низкое содержанием жиров.

– Ничего интересного, – сказала она и доела ломтик.

Она встала, подошла к нему и водрузилась на стол так, что ее зад оказался как раз на месте следующего прибора, если бы таковой имелся.

Подтверждено. Она – рыжая. Густая-прегустая рыжая.

– Что ты... делаешь? – спросил Брайан с большей дрожью в голосе, чем та, которую, по его мнению, должен проявлять искушенный мужчина.

Она бросила на него взгляд, говорящий, что они оба знают ответ на этот вопрос, и раздвинула ноги.

Он смахнул свою тарелку с такой силой, что и она, и его стакан со смузи разлетелись по помещению в потоке тостов, джема и брызг манго. Он схватил ее чуть выше колен и широко раздвинул их, придвинув ее попку ближе к краю и погрузив язык в пушистые красные джунгли. Мел завизжала от восторга и схватила его за голову, чтобы покрепче притянуть к себе. Угол был не самым удачным, поэтому он потянулся вверх и толкнул ее на спину. Теперь у него есть свободный доступ ко всей ее щели, и он не стал расслабляться. Никакого растягивания или нежного разогрева. Он набросился на ее киску, как будто та его оскорбила. Он лизал ее твердую пуговку длинными движениями, в то время как ее ноги тряслись, и поддерживал быстрый темп, пока она не забилась в спазме с громким выдохом, не выражавшим ничего, но ясно и сильно передававшим ее мысли по этому поводу.

Брайан был тверд, возможно, тверже чем когда-либо. Он вскочил на ноги, одновременно стягивая пижамные штаны. Его налившийся член зацепился за стол, а затем вырвался на свободу, чтобы направиться в ее налитую влагой щель.

Их взгляды встретились, когда он погрузился в нее.

Она начала ругаться. Красочные строки очень неженской пошлости перемежались с пыхтением и всхлипами удовольствия. Брайан же только хрюкал. Его зрение заполняли вспышки света. У него текли слюни.

Мел в последний раз выкрикнула: «блядь, блядь, блядь», обхватила его руками и сжала, как питон. Все мышцы Брайана, от коленей до сосков, синхронно сократились, и он начал извергать огромное количество спермы в течение, как показалось его затуманенному сознанию, часа или около того.

Каким-то образом Брайан оказался там, откуда начал, – снова в своем кресле, но теперь у него на коленях была Мел, целовала его, а его все еще твердый член находился внутри нее.

– Что ты делаешь? – спросил Брайан, когда свист поезда в его мозгу утих. – Я думал, ты меня ненавидишь.

Мел отстранилась и, сквозь занавес своей непокорной, только что оттраханной прически, посмотрела на него так, что он почувствовал, волшебник он или нет, что у него нет ни малейшего представления о людях с вагинами.

– Так и есть. Боже, как же я тебя ненавидела. – Она поцеловала его совсем не по-ненавистнически. – Я знаю, Брай рассказала тебе о том засранце Родригесе.

– Рассказала. По секрету.

– Я ее видела. В тот день. Я взглянула ему через плечо и увидела, как она выскакивет из кабинки. Мне было плевать. Я была влюблена.

Он выскользнул из нее, и она задрожала – и хихикнула, как учили выпускников Гарвардского университета.

– Я была глупым ребенком, который никогда раньше не влюблялся. Чтобы набраться опыта, у меня должны были быть парни для практики, но я была хорошей дочерью, трудолюбивой дочерью, собиравшейся в Гарвард, чтобы стать юристом, как ее отец. Я была сексуально заторможенной, поэтому, когда все, наконец, случилось, оно ударило по мне, как грузовик.

– И он...

– Взял мою вишенку. Да. Никто никогда не говорил мне, что девушка всегда влюбляется в того, кто ее поимел. Дурацкое давление эволюции.

– Но это не объясняет, почему ты обращалась со мной как с дерьмом.

Она потянулась вниз и обхватила его яйца.

– Черт бы тебя побрал, Монник. Я относилась к тебе как к дерьму, потому что ты был просто еще одним тупым игроком в мяч, который скажет любую чертову ложь, чтобы переспать... и я влюбилась в тебя, увидев в первый раз. Я ненавидела не тебя. Я ненавидела себя. Ненавидела себя, потому что была слабой гормональной шлюхой, только что узнавшей, что она не такая уж бесстрастная суперженщина, какой себя представляет. Я ненавидела себя, потому что ты был умным, добрым, на тебя было приятно смотреть, и ты говорил на древнегреческом, ублюдок.

Он наклонил голову.

– В тот день, когда я перевел для тебя Гомера, у меня возникло чувство, что тебя от этого затошнило.

– Ты – жалкое оправдание человека, – прошипела она, сжимая его мошонку. – Я была чертовски возбуждена. Когда ты это сделал, мои трусики промокли. Мне пришлось бежать в ванную и тереть свою фасоль. Я так сильно кончила, что, кажется, потянула мышцу.

Он начал смеяться.

– Что? – сердито сказала она, усиливая хватку.

– Эй! Помилосердствуй! – запротестовал он. Она отстранилась, и он рассказал ей историю о том, как у Меган Барлоу начался приступ жара во время изучения латыни.

– Чертова сила мертвых языков, да? – размышлял он. – Думаешь, мы могли бы это монетизировать?

Он обнял ее на некоторое время, целуя в шею.

– Прости.

– За что? – Она казалась искренне озадаченной.

– Формально я – женат. Я думал...

– Не думай. Ты платишь мне за то, чтобы за тебя думала я.

– О, точно. И я должен был надеть резину.

Она пожала плечами. Это простое движение заставило ее сиськи подпрыгивать под одолженной футболкой так, что Брайан нашел это животным. Его член подал сигнал тревоги: «я могу снова очень быстро стать твердым, босс».

– Насколько велик у тебя душ? – спросила она, ерзая на заднице из стороны в сторону. – Пойдем. Я тут протекаю, как старая лодка.

***

Душ Брайана был просторным, но размеры кабины не имели значения. В середине мытья Мел вздрогнула и прикусила губу, накрашенную ярко-красной помадой.

– Это совсем не расслабляет, – прошептала она.

Он согласился, поспешно ополоснул их обоих, отнес ее на кровать и опустил посередине. Он забрался на нее, и они извивались и скользили друг по другу, как мокрые водяные шарики.

– У меня нет презервативов, – стонуще признался он.

– Просто трахни меня, ладно?

Его движущийся член нашел ее щель. Это пригвоздило ее к одному месту. Он стал гвоздить ее снова и снова и даже не пытался сдерживаться.

Казалось, ее это не беспокоило. Мел нашла угол наклона таза, который направлял его твердую плоть на ее клитор. Чем быстрее Брайан стремился к своему концу, тем громче становилась Мел, пока не закричала ему в ухо. Бессмысленные звуки и непристойные фрагменты... она резко замолчала и затихла. Ее мышцы сжались. Тело Брайана поняло, что это значит, и его брачное оборудование инстинктивно набухло и запульсировало...

Они лежали на влажном постельном белье, не касаясь друг друга, просто глядя в потолок.

– Ты все еще можешь вернуть ее обратно, – наконец, сказала она.

Брайан перевернулся на бок.

– Ты – мой адвокат или моя любовница?

– Самый простой и недорогой вариант – прощение.

Он протянул руку и погладил ее. Прямо под пупком, там, где ее живот был гладким над кустиком.

– Я думал об этом, – сказал он. Он почувствовал легкое напряжение ее мышц под кончиками пальцев и подумал, что это – один из лучших комплиментов, которые когда-либо делала ему женщина.

– Я много думал о нас... Ты знаешь, что такое мандраж?

Она покачала головой, и он рассказал о гремлинах, которые могут в вас вселиться и превратить в совершенно другого человека.

– Лицемерие – это очень старое греческое слово. Разве я не лицемерю, ожидая, что команда простит мой мандраж и даст мне еще один шанс, если сам не смогу простить Лорен ее мандраж?

– Она решила тебя бросить, – заметил Мел. – Ты же не выбираешь делать плохие броски.

Брайан поморщился.

– Знаю. Но у нас есть история. Если бы сейчас она вошла в парадную дверь и попросила прощения, мне было бы трудно ей отказать.

Мел встала, скромно прикрывшись полотенцем, взятым с пола. Странная скромность, – подумал Брайан, – учитывая, что за последний час они трахались дважды. Он подумал, не злится ли она на него? Его навыки колдуна сегодня были ни к черту. Может, для них криптонитом стала киска?

– Как твой адвокат, я рекомендую именно такой образ действий. Простить ее.

Она протянула один палец и коснулась центра его груди. Очень легонько. Она не закончила традиционное сопряжение: «простить и забыть». Она была абсолютно уверена, что он простит женщину, которую любит. Любил. Она почувствовала это в нем с первого взгляда на его доброе лицо, и со временем ее впечатление лишь укрепилось, когда она говорила о нем со своими сестрами и наблюдала за его поступками как издалека, так и вблизи. У него – доброе и щедрое сердце. Конечно, он ее простит. Она не слышала их свадебных клятв, но без сомнения, он искренне поклялся бы в верности своей жене. В болезни, здоровье, богатстве, бедности.

Брай говорила ей: гибелью для Лорен стала бедность.

Но забыть? Чертовски маловероятно. У этого человека на кончике языка – Гомер. Его часть ежедневно общалась с умами, веками лежавшими в пыли.

Нет, он не забудет, и прощение ничего не изменит. С ним и его женой покончено.

Какая-то часть Мелоди хотела найти Лорен и свернуть ей шею за то, что она причинила ему боль. Другая же часть хотела ее поблагодарить за то, что она позволила ему освободиться.

Она убрала палец.

Он лежал очень спокойно.

– Я никогда в жизни ни от чего не отказывался, Мелоди. Отдаю ли я ее, не борясь за нее? Должен ли я ей это?

Она плотно натянула на себя полотенце.

– Можешь ли ты жить в браке, не доверяя полностью своему партнеру?

Он поднял на нее глаза, даже не нуждаясь в том, чтобы покачать головой.

Она сделала паузу, раздумывая.

– Ты вообще уверен, что у них есть...

Он приподнял бровь.

– Да, – согласилась она.

***

– Даже не думай, Дэймон, – сказал Брайан своему менеджеру.

Он нашел Кастильо там, где и ожидал: сидящим в одиночестве в дальнем конце блиндажа, глядя на гипнотически идеальный зеленый газон Фенуэй-парка. Менеджер любит приходить сюда, когда здесь тихо, и просматривать данные в своих папках, смотреть видео на планшете и обдумывать стратегию на предстоящую игру. Он просматривал хиттеров команды гостей, защиту, тренды, тенденции, статистику и графики многих видов во всех цветах графики.

Брайан это понял, когда его менеджер достал чистую карточку с составом и вписал имена выбранной им девятки.

– Я должен быть в этой игре.

Деймон снял кепку и почесал голову.

– У меня...

– Знаю. Мандраж. Слушай, он приходит и уходит. Это риск. Понимаю. Но я совсем замучил Каплан.

Это была правда. Игру должен был начать Каплан, второй номер «Янкиз», а Брайан выбивал против него 356 очков.

– У меня – его номер, кэп. Посмотри на остальную команду. У кого-нибудь еще есть хотя бы 300 очков против этого парня?

Кастильо задумался, затем покачал головой. Его наняли с репутацией современного бейсбольного менеджера, на полную мощность использующего аналитику и статистику. Теперь один из его игроков просит его довериться своей интуиции. Цифры подсказывали ему, что нужно вывести своего второго бейсмена из игры, чтобы у мандража был шанс смыться, или вылечиться, или скомпостироваться. Что бы там ни делал мандраж, когда уходит. Однако интуиция подсказывала ему, что нужно привлечь Брайана к делу, и он делал это еще до того, как Брайан пришел отстаивать свою точку зрения. Интуиция или математика? Если он угадает правильно, то станет гением. Если бы Монник забросил больше мячей на трибуны...

– Хорошо, – сказал он. – Ты – в игре.

Брайан ухмыльнулся и начал исполнять одну из своих любимых песен, заставив команду, разравнивающую граблями грязь на поле, посмотреть вверх и рассмеяться.

У тебя должно быть сердце

Все, что тебе действительно нужно, это сердце

Когда шансы говорят, что ты никогда не выиграешь.

Вот тогда ухмылка должна приходить.

– Давай, кэп! Проклятые «Янкиз»! Ты знаешь эти слова!

Кастильо поднял свой пакет с семечками, высыпал горсть в рот и ткнул большим пальцем в сторону клуба.

***

Митч Роллинс наблюдал, как тренер со скамейки запасных мягко подбрасывает мяч и отбивает его своей тощей битой «фанго» в сторону второй базы. Он затаил дыхание, когда Брайан подхватил мяч и бросил его. Прямо в перчатку Митча. Митчу не пришлось ни на миллиметр сдвигать ее с места.

Роллинсу захотелось подбежать и похлопать своего друга и товарища по команде по спине, выкрикивая ободрение и похвалу, но нельзя признавать наличие мандража. А признать отсутствие мандража означает признать его наличие. А его нет. Если хочешь, чтобы он держался от тебя подальше.

Команда закончила тренировки на поле и за его пределами, затем большинство отправилось на траву перед блиндажом, чтобы помахать утяжеленной битой или размяться, ожидая своей очереди в клетке для отбива. Брайан отработал две дюжины подач по одной траектории, сделал веревки (настолько быстрые броски, что кажется, там протянута веревка) и пошел в клубный дом, чтобы перекусить перед игрой и надеть форму. Он вибрировал в предвкушении.

За десять минут до первой подачи игроки «Ред Сокс» выбежали на поле, пока на большом экране за пределами поля показывали стартовый состав, одно огромное лицо за другим. Каждый игрок либо не обращал внимания на овации, либо махал рукой болельщикам.

Митч широко улыбнулся, когда на экране появился Брайан. Его улыбка померкла, когда он увидел, что его друг с ужасом смотрит на трибуны за первой базой. У Митча появилось очень плохое предчувствие. Он подошел к Брайану так непринужденно, как только можно подойти перед тысячами открытых глаз.

– Что случилось? – спросил Митч, все еще улыбаясь и не шевеля губами. Он вдруг стал чревовещателем.

Брайан не ответил. Митч повернулся и попытался проследить за его взглядом, увидев знакомое лицо, сидящее в первом ряду прямо за блиндажом «Ред Сокс».

– Эй, это твоя жена? – спросил он. Еще один болельщик, крупный мужчина, пробирался через ряд, чтобы занять свободное место рядом с женщиной. – А это что за кусок говядины с ней?

Брайан не ответил. Митч огляделся в поисках помощи, которой не последовало, затем ему пришлось снять кепку во время исполнения национального гимна.

За две минуты, потребовавшиеся молодому армейскому офицеру, чтобы спеть национальный гимн, Брайан пришел к выводу, что никогда не сможет ее вернуть. Если бы она постучалась в его дверь и умоляла о прощении и примирении, он бы захлопнул ее перед ней. Появиться с любовником, чтобы отвлекать его сегодня вечером – жестокое неуважение. На национальном телевидении. Нет, это уже слишком.

Судья крикнул: «Игра!», и началась самая важная игра сезона – в то время как эмоции игрока второй базы бостонцев образовали в его голове и внутри него водоворот, настолько сильный, что он удивлялся, почему весь парк не оглядывается по сторонам в поисках того, откуда доносится грохот.

К счастью, в этой половине фрейма вторая база не участвовала ни в каких розыгрышах. Первые два бэттера с размаху выбили мяч. Третий бросил в сумерки такой мощный снаряд, что домашняя толпа задохнулась от ужаса... а затем зааплодировала с облегчением, когда левый филдер подскочил под него в трех шагах перед старым табло.

Не успел мяч опуститься в перчатку, как Брайан уже мчался к блиндажу. Он побежал по туннелю в сторону клуба. Он был уже у двери, когда почувствовал, что кто-то тянет его назад. Он крутанулся, пытаясь сбросить с себя огромные лапы Митча.

– Какого хрена ты делаешь? – заорал Митч. – Ты бьешься третьим. Вытаскивай свою задницу.

– Она меня бросила.

Глаза Митча сузились.

– Лорен? – связи начинали устанавливаться. – Эту обезьяну?

Брайан кивнул.

Митч отпустил его.

– Это Оуэн Арчер, не так ли? Мне показалось, что он выглядит знакомым. Какого хрена он здесь делает? Почему она здесь? – Митч злился больше, чем казалось Брайану. – Она сунула его тебе под нос?

Брайан покачал головой.

– Это не то, что она могла бы сделать.

– Тогда этот надутый придурок втирает тебе.

Брайан кивнул, внезапно подавленный:

– Но почему? Не понимаю.

– Потому что он – гребаный придурок. – Митч щелкнул пальцами и указал на Брайана. Это был такой клишированный ход, что Брайан бы рассмеялся, если бы не был настолько ошеломлен.

– Деньги, – прорычал Митч. – Это всегда из-за гребаных денег. Понимаешь? – Он ударил Брайана по груди своей большой плоской перчаткой первого бейсмена.

Брайан не понял.

– Азартные игры. – Митч откинул голову назад и зарычал. – Этот идиот поставил на «Янкиз». Он, наверное, заплатил за эти места какому-то владельцу абонемента целое состояние, чтобы ты при каждом взгляде вверх видел их, когда бросаешь первому. Чертов мудак. Он рассчитывает на твои приступы мандража.

– Нет у меня никакого чертового мандража! – крикнул Брайан.

Но он есть, и он это знает. Черт, каждый бейсболист знает это. Мандраж – как вирус герпеса. Он впадает в спячку в нервной системе, терпеливый и безобидный. До того дня, когда без видимых причин врывается в твою игру.

В туннель вбежал бэтбой, нервный и взволнованный, и протянул шлем и перчатки Брайана.

***

Брайан стоял у зоны разминки, размахивая KERAUNOS и подчеркнуто не глядя в сторону блиндажа.

Стартовый бэттер «Сокс» отбил мяч. Парень на бите, шорт-стоп, смотрел, как подача 3-2 пересекает тарелку. Толпа застонала, но судья встал и указал на первую базу.

Древние кости Фенуэя задрожали, когда коллективные голоса тридцати семи тысяч и более болельщиков прокричали одобрение.

Брайан подождал, пока поймет, что камеры направлены на него, затем поднял свою биту и очень четко выцеловал имя Меган. О, да. Победа или поражение, пресса будет об этом спрашивать.

Он посмотрел вниз на тренера третьей базы, подавашего бессмысленные знаки. Не играть.

Он медленно подошел к тарелке, затем прошел через свой ритуал подготовки. Потопал бутсами, постучал по тарелке. Откинулся назад, высоко вытянул руки, опустил их в позицию и сделал глубокий вдох.

Это не сработало. Действия, которые должны были успокоить и укрепить его, были подобны сухим листьям, взвихренным и разорванным ураганом внутри. Его трясло от гнева. Его зубы крепко сжались, мышцы челюсти напряглись.

Никогда раньше он не бил в ярости. У него было ужасное предчувствие, что он сделает три диких взмаха руками и в унижении отступит. В блиндаж. Под ухмылку Оуэна Арчера.

Это привело его в такую ярость, что кэтчер заметил это и быстро изменил количество пальцев, которые опустил между своими защитными бедрами. Он медленно поднял рукавицу в зону.

Каплан раскачался и сделал бросок. Его кэтчер сначала вызвал слайдер в сторону, а затем резко переключил сигнал на фастбол, высокий и плотный. Это было не то, что написано в книге о Моннике, но Каплан доверял своему кэтчеру. Этот парень защищал все его восемнадцать побед, и сейчас была не та ситуация, чтобы начинать размышлять.

Брайан наблюдал за приближением мяча. Он не стал проделывать свой мысленный трюк, представляя игру через высокоскоростную камеру. Да и не мог. И не нужно было. Им овладела ярость, изменив химию мозга. Он видел мяч как толстую алебастровую сферу, плавно плывущую к нему. Вверх и внутрь.

Ему хотелось высунуть лицо и сожрать эту чертову штуку, просто прикусить ее. Он всей душой ненавидел этот проклятый шар, и эта ненависть, казалось, придавала ему сверхчеловеческую силу.

Ни звука. Никакого движения на земле, кроме бледного все увеличивающегося шара.

Брайан замахнулся, и замах вместил в себя все его существо. Воплощением его сущности были качели, с родословной и собственной жизнью. Каждый килограмм из его восьмидесяти четырех с предубеждением устремился в ствол КЕРАУНОСА, чтобы поприветствовать этот гребаный мяч.

Затем снова включился звук. Звук гигантских волн, разбивающихся о скалы, выгнал его из бэттер-бокса.

Он побежал, с неохотой уронив своего деревянного друга, когда мчался из клетки для отбива. Он посмотрел налево, чтобы понять, насколько быстро ему придется бежать. У кого из полевых игроков находится мяч.

Но мяч никто не держал. Не в этот раз. Шум обрушился на него, как реактивные самолеты, взлетающие с авианосца, подвергшегося атаке: сплошная интенсивная музыка домашней публики, изливающей свою к нему любовь.

Крошечная точка белого цвета поднималась вверх, вверх и вверх в интенсивном свете ламп на поле. Неумолимо двигаясь, спутник цвета слоновой кости на фоне чистого черного неба, нависшего над высокой зеленой стеной. Все выше и выше, выше и выше.

***

На него набросились, когда он пересекал площадку, и хлопали его, когда он тащил к блиндажу толпу товарищей по команде. Он был настолько полон радости, что даже не думал о Лорен и Арчере, сидящих в нескольких метрах от него. Он обнял и поприветствовал всех в блиндаже, выпил воды, сунул в рот свежую жвачку, затем поднял перчатку и попытался сосредоточиться на защите, наблюдая за тем, как Митч отбивает дальний удар, а следующий игрок отбивает третий мяч.

Он выбежал обратно на поле. Парк гудел, «Сокс» выигрывали два мяча, и стартер был на высоте. Первый игрок «Янкиз» оттянулся к шорту. Второй игрок ударил очень низко в одном прыжке справа от Брайана.

Он повернулся и поймал его, затем замешкался на такое короткое время, чего, вероятно, никто не заметил и никогда не заметит, если не повторить это несколько раз.

Брайан только что вышел из состояния экстаза от нанесения ударов. Внезапно снова нахлынули коварные сомнения, сковывавшие счастливые чувства. Он крикнул – одним резким слогом – шорт-стопу, который тоже побежал за мячом. Шорт смотрел на Брайана.

Брайан перебросил мяч из перчатки в перчатку назад, к шорт-стопу, переправившему его Митчу. Бегун отставал на пять шагов.

Фенуэй ревел, убежденный в том, что только что стал свидетелем умной, быстро соображающей игры защитников. Репортеры и комментаторы из четырех присутствовавших телеканалов сошлись во мнении, что это – великолепно. Испанская трансляция кричала, что это – muy bien (очень хорошо, исп.).

Простой анализ: Второй бейсмен добирался до мяча достаточное быстро, но двигался в направлении, противоположном тому, куда нужно бросать. Поэтому передал мяч игроку, стоявшему лицом к первому и двигавшемуся к нему.

Брайан знал, что все это – обман. Он мог повернуться и бросить. Он делал так тысячи раз. Но в то мгновение колебаний его страх перед мандражом изменил его решение. Игра была не умной. Она была глупой. Вероятность того, что его мягкий обмен с шорт-стопом пойдет не так, была гораздо выше, чем если бы он просто сохранил мяч и сделал игру сам.

Он топнул ногой, испытывая отвращение к своему решению.

Он совершил ошибку, посмотрев в сторону блиндажа, и увидев, что ему ухмыляется Арчер. Этот ублюдок знал, что Брайан борется с мандражом. Затем этот мудак протянул руку и притянул к себе Лорен.

У Брайана покраснело в глазах. Буквально – его глаза налились красным. Где-то он встречал это как метафору, возможно, в одном из трудов Плиния, но испытать такое наяву было обескураживающе. Ужасающе. Ему пришлось опустить взгляд на свои шипы, упереться руками в колени, чтобы успокоить пульсирующую в глазах кровь. Он заметил, что Лорен, похоже, не желает сотрудничать, сопротивляясь хватке Арчера.

Она здесь по принуждению, – подумал он, – но, тем не менее, она – здесь. Под принуждением и под заклятием. Заклятием, наложенном словами, которые она, без сомнения, повторяла своей юной сущности снова и снова, пока от избытка сил они не обрели магическую силу. Обещание девушки, которое должна была выполнить женщина.

Брайан хотел бы, чтобы у него была собственная магия. Таблетка, серебряная пуля. Какое-нибудь волшебное заклинание, чтобы освободить ее от оков этого транса. Оказать услугу в ответ на все то хорошее и доброе, что сделала для него она. Он не мог излечить ее недуг, теперь он это знает, но просто освободить ее сегодня вечером...

Судья объявил перерыв, чтобы пополнить запас новых мячей и подмести площадку «дома». Брайан воспользовался возможностью посмотреть в ночное небо и сделать несколько глубоких вдохов.

Следующий бэттер «Янкиз» подошел к тарелке и приготовился к отбиву. Брайан снова занял свое место. Шаг навстречу первому, так как этот парень был контактным нападающим-правшой, бьющим с естественным замахом вовне, который направлял большинство своих мячей в правую часть поля.

Бэттер сделал замах и промахнулся. Он принял за мяч взмах питчера. Кэтчер подал сигнал на опускающийся вниз фастбол, и Брайан встал на ноги. Это была идеальная ситуация для граундера.

Так оно и вышло. Питчер подал идеальный жесткий синкер. Бэттер замахнулся с четким компактным замахом, но оказался на пару сантиметров выше. Мяч попал прямо в носок его левого ботинка и быстро покатился в сторону Брайана.

Вне игры.

Судья крикнул: «Вне игры!» и поднял обе руки вверх, пока бэттер прыгал вокруг на своей неповрежденной ноге, издавая гортанные звуки боли.

Защита расслабилась.

Но не Брайан.

Он сделал три шага бегом к катящемуся бейсбольному мячу, нагнулся и схватил его голой рукой.

Играй, пока игра не закончится. Эту истину он усвоил с раннего детства. Что с того, что весь парк видит, что мяч вне игры? Брайан видит лишь мяч, входящий в его зону ответственности. Инстинкты Брайана подсказывали ему, что мяч нужно принимать так, будто к первой линии мчится бегун.

Он крепко держал мяч в руке, выпрямившись и устремив взгляд на первую базу.

Митч был в стороне от базы, опустив рукавицу, не ожидая броска.

Брайан посмотрел за первую базу, на сиденья. Арчер склонился над Лорен, что-то ей говоря, на его лице была ухмылка.

Брайан отдернул руку.

Лорен встретила его взгляд. Все еще его жена, когда-то его подруга, когда-то его возлюбленная. У них могли бы быть дети, и они бы состарились вместе, если бы не это ужасное стечение обстоятельств. Возможно, он никогда бы не узнал о тех глубоких страхах, что ослабили ее изнутри. Ее глаза были полны сожаления.

Он представил себе тощую, грязную, несчастную девочку, сидящую на твердой земле под нещадным техасским солнцем.

Брайан шагнул к своей цели.

Да, она клялась ему. Они дали друг другу клятвы. Но у нее был и более фундаментальный набор клятв, которые она дала себе, задолго до их встречи. Гнев, который он испытывал к ней, утих. Остались лишь жалость и сожаление о том, от чего она отказалась.

Он вытянул руку вперед, его взгляд устремился в одну точку.

Эй, все знают, что у него этот гребаный мандраж. Поэтому, когда его совершенно ненужный, но простительный бросок прошел широко и высоко, пролетев совсем рядом с первой базой, это не стало неожиданностью.

Мяч полетел точно и ровно и попал в полсантиметра от того места, куда целился Брайан.

Кинетическая энергия бейсбольного мяча, летящего с такой силой, как мог бросить такой профессионал как Брайан, составляла, возможно, 150 Джоулей. Вся эта энергия в течение микросекунды была передана в небольшую область возле левого виска Оуэна Арчера.

Звук был ужасным, словно с крыши на бетон упала тыква. В парке было временное затишье после сигнала «вне игры», поэтому тридцать пять с лишним тысяч человек отчетливо услышали удар и вздрогнули все как один.

***

Во время паузы игроки «Сокс» собрались на поле.

Команда врачей скорой помощи и медсестер из Бет Израэль, присутствующих в парке каждую игру, спустилась к пострадавшему и занялась его травмой. Они как могли уложили мужчину на древние зеленые цементные ступени, измерили жизненные показатели, осмотрели голову и лицо, наложили повязку, временно перебинтовали.

Все это заняло почти полчаса. Брайан увидел Лорен, стоящую не то над Арчером, не то в стороне от него. Она закрыла рот руками в ужасе от того, чему только что стала свидетельницей.

Когда медицинская бригада пристегнула ее парня к каталке и потащила к выходу, она еще некоторое время стояла, казалось, не в силах решить, идти ей или остаться. Брайан поймал ее взгляд на себе, но потом отвлекся на разговор между кэтчером и питчером о том, как они хотят работать со следующими тремя бэттерами. Через несколько минут он оглянулся и увидел, что она ушла.

Подошел Катилло, но Брайан лишь улыбнулся беззаботной улыбкой, спокойной и уверенной. Его тренер нахмурился, задумавшись, затем покачал головой и вернулся в блиндаж, не предложив ничего изменить.

Болельщики начали старую добрую песню «Фенуэй»: «Янкиз – отстой». Разумеется, она звучала на протяжении всей игры, постоянным подтекстом к приветствиям, распространяемым отдельными группами традиционно настроенных болельщиков. Во время затишья припев становился все громче, заглушая запрограммированную музыку и начавший воспроизводиться на большом экране ролик о сезоне.

Затем какая-то часть присутствующих узнала о том, кого увезли на скорой, потому что припев «Янкиз – отстой! Янкиз – отстой!» постепенно трансформировался в: «Янкиз – отстой! Джетс тоже – отстой!»

Брайан чувствовал себя настоящим ублюдком, потому что ухмылялся, как обезьяна в носках (детская игрушка). Он раскинул руки, словно ловил один из пляжных мячей, которыми швырялись на трибунах, и закружился по кругу.

Эти фанаты – такие требовательные, непреклонные, непрощающие засранцы. Они словесно пинали парня, когда тот был буквально повержен. Он их всех обожал, всех и каждого, розовые шляпки и брюзжащих южан, скребущих лотерейные билеты, ученых, плотников, домохозяек из западных пригородов, маньяков в автобусе, детей из колледжа на трибунах. Они – его племя.

Он любит этот город.

***

Она сидела на крыльце, когда он, наконец, вернулся домой. Он даже не стал спрашивать, который час, просто сел и обнял ее. Она дрожала.

– Твой одеколон пахнет словно шампанское, – сказала Мел.

– Забавно...

Он не успел закончить мысль, как изумительная рыжая головка погрузила свой язык глубоко в его рот.

Когда игра возобновилась, «Янкиз» играли так, словно овладели секретом победы, и он находился на правой стороне инфилда «Ред Сокс». Они из кожи вон лезли, чтобы выбить мячи у Брайана, но им это не помогло.

Он плавно перехватил первые два посланных по земле мяча и забросил их в перчатку Митча. Затем они попробовали протолкнуть мячи мимо него, что привело лишь к обычным аутам и была пара попыток засветить Брайана в спортивном сегменте, но тоже привела к аутам. Из какой бы темной норы ни выползал мандраж, он ускользнул обратно.

К тому времени, когда до всех в парке дошло, что Брайан в этот вечер стал тем, кем и был всю свою карьеру – элитным инфилдером (полузащитником) – было уже слишком поздно. Стартующий и замыкающий питчеры «Ред Сокс» в течение последнего месяца приносили деньги, и продолжали играть.

Гости уходили понурившись, а Фенуэй становился все громче и громче, и воздух разрывался в ревущей овации, как будто их всех засасывал в небо торнадо пятой (высшей) категории.

Вечер закончился групповой кучей-мала на площадке и поливанием шампанским в клубной комнате.

***

Брайан вынырнул подышать воздухом и достал свой сотовый.

Она ответила с первого гудка.

– Привет, чемпион.

– Привет, сестренка. Звоню, чтобы просто поблагодарить тебя.

– Она ведь там, не так ли?

– Ведьминское чувство?

– Да. И сестринское. Пока... И, Брайан, всегда пожалуйста.

Он повернулся к Мелоди.

– Брай передает тебе привет.

Мелоди провела пальцами по его волосам.

– Видела твой бросок. Ты сделал его бестрепетно?

– Нет. Все знают, что у меня был мандраж. Я понятия не имел, куда полетит мяч, покинув мою руку.

Она нахмурилась.

– С таким отношением, тебе понадобится постоянное юридическое представительство.

ЭПИЛОГ: СЛЕДУЮЩАЯ ВЕСНА

– Когда ты купишь кольцо? – Парень стоял рядом с ним в баре, с пинтой пива в руке.

Внимание Брайана было приковано к танцполу. Он повернулся и улыбнулся мужчине, который представился за несколько минут до этого. Джо? Джим? Еще один приятель Кевина, детектив. Еще один пожизненный фанат «Доджерс».

Брайан предполагал, что толпа будет настроена враждебно. Со стороны жениха были представители полиции Лос-Анджелеса, а со стороны полиции Лос-Анджелеса – «Доджерс». Со стороны невесты были киношники в шляпах, признававшиеся в любви к родной команде, хотя, по опыту Брайана, и не так страстно, как полицейские.

Враждебно? После победы над «Янкиз» Монник и его команда стали горячи как фальшфейер. Они были словно валуны, катящиеся под откос в поисках препятствий, которые можно сокрушить. Лавина сравняла с землей «Твинс», затем раздавила «Астрос». К тому времени, когда «Сокс» встретились с «Доджерс» в Мировой серии, к востоку от Пасадены не было никаких сомнений в том, каким будет результат.

Четыре игры против одной, и даже та не была так близко. К счастью, полицейские были фанатами бейсбола и оценили игру «Сокс». Результат им не понравился, но они, путь и неохотно, восхищались тем, как именно он был достигнут. Упорство, скорость, агрессия, грязь на каждой форме. Питчинг, защита и время от времени трехочковый хоумранер. Большинство кинозрителей переключили свое внимание на очередную порцию блеска и надели бейсболки «Лейкерс».

– В день открытия, в четверг, состоится церемония, – сказал Брайан. – Вот тогда мы их и выберем, примерим.

Они подняли бокалы и наблюдали за толпой. Большинство из нее танцевало. В стороне Мелоди была глубоко вовлечена в разговор с Кевином и его новой невестой. Шэрон считала Мел каким-то божественным оракулом. Кевин смотрел лишь на Шэрон, сияющую в своем расшитом бисером белом платье.

Парень кивнул в сторону пола.

– Твоя жена?

– Пока что нет.

– Кевин говорит, что Шэрон вдруг решила пойти в юридический колледж.

– Я даже и не удивлен.

Взгляд Брайана проследил изящный изгиб попки Мелоди в зеленом платье «Фенвей».

Вчера в их гостиничном номере она стояла обнаженной перед раздвижной стеклянной дверью, глядя на закат в Палм-Спрингс. Ее бедра вздымались от талии так, что в нем разгорелось нечто первобытное. Он понял, что хочет ее оплодотворить. Видение ее округлившегося живота и набухших грудей наполнило его странным пьянящим чувством, которого он никогда раньше не испытывал.

Он почувствовал головокружение. Его легким не хватало воздуха.

Ему захотелось стать отцом.

Затем она повернулась к нему лицом, серьезная, сияющая, крошечные пушистые волоски на ее руках и ногах раскалились от солнечного света. Ее аура.

Она улыбнулась. И он исцелился.

Он вспомнил, как Брай описывала сестру, что внутри у нее – нечто такое, что заставляет ее быть лучшей, и его покалывало. Словно наждачная бумага по коже. Он знал. Уверенность пришла к нему без помех, переданная без изъянов его чувствами колдуна.

Она будет стремиться быть лучшей. Самой верной и любящей женой, которую когда-либо создавал мир.

Духи поколений поэтов могли лишь проклинать свою судьбу за то, что не опознали ее.

Тот, кто организовывал это мероприятие, собрал незамужних женщин в тесную группу и вручил букет Шерон. Та повернулась к ним спиной и подбросила цветы так высоко, что они угрожали огромной люстре в центре огромной комнаты. Когда букет упал, одна рука поднялась над остальными, одна сильная рука на длинном плече, прикрепленном к высокой женщине.

Толпа охала и ахала, аплодировала и расступилась. Брайан посмотрел в образовавшуюся щель и увидел, что перед ним – Мелоди, держа в руках цветы. Их глаза встретились, и между ними промелькнуло выражение полного понимания.

ЭПИЛОГ: ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

За все эти годы он и впрямь хорошо поработал над табличкой. Обработал дерево слоем грунтовки, затем сделал черные надписи на белом, а потом покрыл все это политурой. На ней почти не ощущалось следов погоды. Однако перевод, как он знал, – несовершенен. Если бы ему пришлось делать все заново, он бы изменил время. Но заново он бы это делать не стал. Это – продукт момента.

– Можно я уже поставлю цветы, папа?

Брайан протянул желтые розы в зеленой бумаге своей дочери.

– Держи, Бризер. Сними бумагу и убедись, чтобы стебли были в воде.

Маленькая рыжая девочка развернула цветы и поставила их в каменную вазу один за другим, осторожно, с сосредоточенностью четырехлетнего ребенка.

Раннее утреннее небо заполнено пухлыми идеальными, но крошечными облаками, такими, что не принесут южному Техасу никакого полезного дождя в это время года. Они даже не защищали от солнца. Было уже под тридцать, а полдень наступит лишь через пару часов. Ему было жаль Мел. Она – на седьмом месяце беременности и сейчас сидит на диване перед кондиционером в доме его родителей. Они с его матерью, вероятно, просматривают семейное древо, подыскивая имя для ребенка. Брайан решил, что вполне приемлемо назвать ребенка Эшфордом в честь ее отца. Имя классное, не означает ничего вульгарного или постыдного и не сильно распространенное. Но Мел решила, что раз уж они назвали дочь в честь ее сестры, то следующее имя должно быть из рода Монник.

Он лишь надеялся, что право окончательного утверждения будет предоставлено ему.

– Когда мы поедем домой, папочка? – спросила малышка Брай, внося в свою аранжировку последние коррективы.

– Завтра, Бризер. Папе нужно вернуться на работу.

– В парк?

– Верно. В парк. Хочешь пойти и посмотреть?

– Да. Мне нравятся хот-доги.

Брайан улыбнулся. Малышке легко угодить.

– Папа, – маленькая Брай стояла, проводя рукой по полированному надгробию из розового гранита, – а кто здесь похоронен?

– Друг, – сказал он. – Девочка, с которой я ходил в школу.

Маленькая Брай уже год как ходит в детский сад и понимает, что такое школа. Она понимает и что такое могилы, но не понимает, как подруга ее папы могла оказаться похороненной в одной из них. Она внезапно повернулась и бросилась к нему на руки.

Он выронил биту и подхватил ее. И обнял так, словно от нее зависит его жизнь.

Он подумал об Оуэне Арчере. Если бы не действия этого человека, его драгоценного ребенка бы не было.

Жаль, что Арчер ничего от этого не получил. Оказалось, что квотербек НФЛ никому не нужен, если изображение у него в глазах двоится. Да еще и размыто. Его сократили во время сезона. Страхового покрытия у него не было, так как его травма не связана с футболом. Травма, связанная с бейсболом, не квалифицируется.

У него есть гарантированные миллионы, но огромную часть этих денег забрала при разводе вторая жена. Даже после этого ему бы хватило на всю жизнь. Но он – азартный игрок. Он проигрывал за столами в Вегасе, проигрывал на ипподроме. Проигрывал на спортивных ставках.

Потом какие-то смышленые ребята уболтали его вложить огромный кусок того, что осталось, в их криптовалюту, и то, что всегда говорила бабушка Брайана, оказалось евангельской истиной: «Дурак быстро теряет свои деньги».

По крайней мере, Лорен не пошла ко дну вместе с ним. Как и в случае с Брайаном, она почувствовала, что корабль столкнулся с айсбергом, и бросилась на поиски другой спасательной шлюпки. Последнее, что он слышал от Брай, которая, конечно же, следит за миром через свою ведьминскую сеть, это то, что Лорен продала дом и переехала к основателю одного из тех биотехнологических стартапов, что были столь же распространены в Бостоне, как выброшенные одноразовые кофейные стаканчики Dunkin'.

На Новый год он позвонил своей бывшей жене и был рад услышать, что та продолжает лечение. Он также был рад услышать, что в банке у нее имеется много денег.

Ей больше никогда не придется беспокоиться о бедности. Ну, он надеялся. Но он знал, что представление о себе часто кардинально отличается от того, что о тебе думают другие, и еще больше отличается от правды.

Когда-то он ее любил, и она все еще была той женщиной, что была рядом с ним в трудные годы, проведенные в младшей лиге. Просто она, в конце концов, наткнулась на кирпичную стену, которую выстроила внутри себя маленькая девочка.

– Нам нужно вернуться в дом бабушки и дедушки, Бризер. Сейчас уже почти время бассейна.

Он пощекотал ее, и она захихикала. Мгновение печали рассеялось.

Он поднял биту, отнес дочь к надгробию и прислонил к нему старую деревяшку.

В последний раз прикоснулся к ней. Наверное, на аукционе она будет стоить пять или шесть тысяч, – подумал он. – Три одиночных, три дабла, один трехочковый. Два хоумрана. Он узнал, что установил рекорд по количеству попаданий в серии из пяти игр, только через две недели после их шумного парада утиных лодок (парад в честь выигрыша Мировой серии).

Она никогда не сможет быть счастлива, вися на какой-нибудь стене.

Возвышающееся прямое твердое дерево в лесу Пенсильвании. Вырубленное, распиленное, выдержанное и обработанное. Качалось тысячи раз. Пять лет простояло безмолвно на столе. Обласкивалось каждый день.

Пришло время закончить рассказ.

Маленькая Брай посмотрела вниз и сузила глаза, читая буквы на бите и буквы на камне.

– Это одно и то же слово? – сказала она, одновременно гордясь своим знанием алфавита и удивляясь тому, что видит одинаковый узор на двух совершенно разных поверхностях.

– Да, одно и то же, дорогая маленькая Бризервизер (умничка Бризер). Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

Он поставил ее на землю, и они рука об руку пошли по тропинке, ведущей к главным воротам и их машине.

Бита осталась. Он знал, что когда-нибудь, и он надеялся, что это будет скоро, какой-нибудь ребенок будет бродить по кладбищу и найдет ее. Этот мальчик или девочка возьмет биту домой и будет ею пользоваться. Отбивать тысячи мячей в течение многих лет, пока она не износится и не сломается, и ее история не закончится.