Unwanted Memories от NoTalentHack

********************************************

Простите, но мы просто не знаем.

Эту фразу и ее бесчисленные вариации за последние три месяца я слышал часто. Именно столько пробыла в коме Лиз. Она поздно ехала домой из офиса, и тут... что-то случилось. Ее машина съехала с дороги и перевернулась несколько раз. Травмы были серьезными: многочисленные переломы, внутреннее кровотечение, разрыв печени и многое другое. Травматическое повреждение мозга ввело ее в кому, от которой она до сих пор не очнулась.

В каком-то смысле это было благословением: большинство серьезных операций уже было позади, и ее тело могло быстрее восстановиться, поскольку она находилась в состоянии покоя. Ей не пришлось страдать от боли. Однако минусом было то, что мы не знали, очнется ли она и когда. Я говорю «мы», но в основном, имею в виду себя, ее мужа. У нее нет братьев и сестер, а родители умерли еще до нашей свадьбы, десять лет назад. Ее навещали некоторые из коллег и друзей, но большинство из них перестали появляться, когда дни превратились в недели; остальные – когда недели превратились в месяцы.

Мне говорили: Мы просто не знаем, как долго продлится ее выздоровление, очнется ли она от комы, какие последствия будут для ее мозга, сможет ли она снова жить нормальной жизнью, почему ее машина съехала с дороги, и еще столько всего, что я даже не могу вспомнить. Единственные надежные ответы, которые я получил, были о том, что ее физическое восстановление идет хорошо, и что мне нужно быть готовым к худшему.

Я вздохнул. Знал, что доктор Таггарт просто пытается оправдать ожидания, но ее ожидания сводились к тому, что я не должен ничего ожидать. Я опустился на стул.

– Итак... черт, док, что же вы предлагаете мне делать?

Ее голос был мягким и добрым, когда она смотрела на меня из-за стола.

– Джон, я знаю, что это для вас очень тяжело. Но правда в том, что... – Она улыбнулась. – Мы редко встречаем супругов, которые настолько преданы друг другу, как вы. Вы были здесь каждый день и большую часть ночи спали здесь. Но если честно... Ничего из этого ей не поможет.

Она сжала пальцы.

– Что я предлагаю, так это вернуться к своей жизни, настолько, насколько сможете. Те немногие супруги, кого я видела, делали то, что делаете вы... они либо пытались вернуться в мир и надеялись на лучшее, либо в итоге откладывали всю свою жизнь на месяцы, даже годы, и... – Она запнулась. – Лиз может вернуться к вам, Джон. Надеюсь, что вернется. Но будете ли это «вы», если вы проводите здесь с ней каждый божий час? Что останется от «вас»?

Из всех врачей, с которыми я имел дело, Эллен Таггарт была моей любимой. Немного старше меня и Лиз с точки зрения возраста, но с мудростью, намного превосходящей ее годы. Я недовольно кивнул.

–.. . Да. Да, я понимаю. Просто... – Я вздохнул. – Я всегда... Я терпеть не могу, видя, как женщина заболевает, а муж бросает ее. Просит развода. Это настолько... трусливо. Нелояльно. Я не хочу быть таким. Хочу... – Я подыскивал слова, но они не приходили.

Эллен улыбнулась.

– Вы хотите быть поддерживающим. Я понимаю, Джон. Если бы Лиз была здесь, на самом деле здесь, вы именно это бы и делали. Но ее нет. Находясь здесь, вы не поддерживаешь ее, а просто изводите себя.

Я начал возражать, но она подняла руку.

– Я не говорю, что ее не надо посещать. Но ваша жизнь находится за этими стенами, даже если самая важная ее часть заперта внутри. Мы позаботимся о ней. Обещаю. И если она вернется к вам, ваше... отсутствие здесь, жизнь для себя, укрепит вас для того, что вам потребуется сделать. Это даст вам резерв, который сейчас вы напрасно тратите, каждый день находясь здесь в тревоге.

– А что, если она не вернется?

– Тогда вы найдете способ ее отпустить.

То, что я еще ценю в ней: ее откровенность.

– Вы должны принять это как возможное завершение, Джон. Вы молоды, у вас впереди целая жизнь. Вы не сможете смириться с тем, что это может быть окончательная разлука с Лиз, если всегда будете здесь присутствовать. Потому что, пока мы просто не знаем...

Я помрачнел, и она издала легкий смешок.

– Поверьте мне, я терпеть не могу произносить эту фразу почти так же, как вы ненавидите ее слышать. – Затем ее манера снова стала доброй, хотя и немного мрачной, к которой я привык. – Пока мы просто не знаем, но перспективы не очень хорошие. Если она не очнулась до сих пор, шансы на то, что она сделает это когда-либо, невелики. Шансы на то, что она придет в себя, практически равны нулю. И вам нужно к этому подготовиться.

Я, конечно, это понимал. У меня хватало времени, чтобы изучить это в больнице, сидя рядом с кроватью Лиз или в приемной, когда она проходила через одну операцию за другой. Но услышать, как добрая докторша, которую я так полюбил, излагает мне все это? Это заставляло все прочувствовать по-настоящему. Я почувствовал, как на глаза навернулись слезы, и кивнул.

– Хорошо. Хорошо. Я... Спасибо, док.

– Эллен. Я думаю, мы с тобой уже на ты, Джон. – Она глубоко вздохнула и села. – Я знаю, что слышать все это тяжело. И это... это может показаться сдачей. Но это не так. Это не отступление и не сдача. Это... ты ведь бегун, верно? Кажется, ты упоминал, что вы с Лиз вместе занимались этим.

Было много того, что мы с Лиз делали вместе, но не делали этого уже довольно долгое время.

– Да, верно. Дай угадаю, «это марафон, а не спринт».

Она засмеялась. Это был действительно очаровательный смех.

– Эй, это мои клише. Я все еще использую их!

Усмехнувшись, я вытер глаза.

– Прости. Я... да, понимаю. Просто... это трудно. Но ты права. Здесь я не приношу ей никакой пользы, а просто прозябаю.

Это правда... даже с практической точки зрения, мне требовалось вернуться к работе. Мой босс отнесся к этому с пониманием, но я не хотел пользоваться его добротой. Тем более что, если она когда-нибудь очнется, мне понадобится больше времени, чтобы помочь Лиз восстановиться.

– Я дам тебе литературу и несколько рекомендаций. К сожалению, ты – не первый, кому приходится иметь с этим дело. Думаю, ты обнаружишь, что есть многие, кто захочет помочь тебе пройти через это.

***

Она права. Были группы поддержки, книги, специализированные терапевты, всевозможные ресурсы. Я вернулся к работе. Я – консультант по разработке программного обеспечения. Мои прежние обязанности заключались в том, чтобы действовать как своего рода наемный убийца, ездить в город и проводить проверки кода, оценку персонала, приводить команды в тонус, а затем уезжать в закат. Это означает, что мне приходится много путешествовать, иногда по несколько недель подряд. Это прибыльно, но за это пришлось заплатить: моим браком.

Конечно, я не могу свалить все на себя. Лиз была... трудной. Трудно это признать, когда она лежит в коме, но, вернувшись домой из последней поездки, я был готов с ней развестись. Она стала отстраненной, иногда даже жестокой. Наши жизни двигались в двух разных направлениях: она – в качестве успешного риэлтора, а я – в своей карьере. Мы оба были конкурентоспособными, а ее раздражало, что, даже несмотря на все ее успехи, она все равно зарабатывает меньше. Мы вместе бегали, чтобы не терять связи, но из-за моих командировок я сдал. Она могла бегать дальше и быстрее; поначалу мы бежали вместе, и она просто подгоняла меня. Позже она вообще перестала просить меня бегать с ней.

Я знаю, что это звучит мелочно, и так оно и есть, ведь не бег – основа наших отношений. Но это свидетельство того, что все другое идет не так. Раньше мы старались делать вместе все что могли: пробовать новые блюда, путешествовать, говорить о работе и помогать друг другу находить решения, даже просто сидеть в тишине и смотреть телевизор или читать. Это было единение, имевшее значение.

Все замедлилось и, в конце концов, прекратилось. Я больше ездил в командировки, чтобы увидеть места, которые мы могли бы посетить вместе с ней. Признаться, в основном я видел аэропорты и отели, но, по ее мнению, это было то, что я делал без нее. Дома, как бы в отместку, она ходила одна тестировать новые рестораны, а потом говорила мне, что не хочет туда возвращаться, как только я собирался туда пойти: «Ничего интересного, прости». Мы перестали полагаться друг на друга, как на слушателя. В конце концов, дошли до того, что даже находясь в одном помещении, мы не были вместе.

Так было не всегда. Мы встретились довольно молодыми, только что закончив колледж. Ничего особенного в нашей истории не было, просто два человека, которые познакомившихся через друзей, у которых была искра, превратившаяся в жаркий костер. Долгое время мы были счастливы. Но в последние пару лет просто перестали быть счастливыми. Любая моя попытка помириться воспринималась Лиз как слабость. Любая такая попытка Лиз воспринималась как изворотливость, вызванная чувством вины с моей стороны. Это была отвратительная спираль, непременно закончившаяся бы разводом.

За исключением.

За исключением того, что однажды вечером, когда я случайно оказался дома между командировками, мне позвонили и сообщили, что Лиз попала в аварию. Все что было до этого – моя работа, беготня, мелкая чепуха о поездках, ресторанах и драках за пульт, прежде чем разойтись по другим комнатам – все это стало с кристальной ясностью просто дерьмом. Я бросился дежурить у постели Лиз в течение нескольких месяцев, будучи для нее верным сторожевым псом. И... и это не имело значения. Она ко мне не вернулась. И теперь настало время вернуться в реальный мир, или, по крайней мере, в чистилище, напоминающее его.

Я смог изменить свои рабочие обязанности: больше пересмотров кода, меньше всего остального. Появилась дополнительная реальная работа по программированию, которую я всегда предпочитал. В офисе меня встретили... ну, люди старались быть добрыми. Но существует первобытный страх перед трагедией, даже когда мы пытаемся быть добрыми к тем, кто ее переживает. Это все тот же инстинкт, что заставлял наших предков искать ведьм в случае неурожая, ужас от признания того, что иногда плохое просто случается, и оно могут случиться и с вами. Никто не хочет, чтобы ему об этом напоминали. Я не стал прокаженным, но и на счастливые часы меня приглашали нечасто.

Я снова занялся бегом. Я был не в форме, и мне было приятно, что я могу чем-то кправлять. Я думал о тех временах, когда мы с Лиз бегали вместе. Старался не думать о тех временах, когда она начинала от меня отгораживаться. Приятно, что в моем распоряжении были полчаса, а потом и час бега, и это давало мне много времени для прослушивания аудиокниг. Некоторые из них были посвящены моим насущным проблемам: Эллен права, здесь много вариантов.

Но некоторые из них были о другом. Книги о восстановлении интимной жизни – то, что, как я знал, нам нужно будет сделать, если Лиз вернется ко мне. Научная фантастика, как хорошая, так и мусорная, как заставляющая задуматься строгая научная фантастика, так и «Макс Стилглар и гаремы Бета-Факзора 7» – оба направления нашли место на моем iPhone.

Также и философия. Стоики были для меня полезны, но я нашел большой комфорт и в буддийской философии, а еще больший в тех местах, где они сходились: представление о том, что источником страдания является тоска, идея о том, что путь к миру – это принятие происходящего таким, какое оно есть. Не быть пассивным, но также понимать, что можно сделать очень многое, чтобы изменить свою ситуацию, и что принятие этого является ключом к счастью.

Не могу сказать, что я был готова стать бодхисаттвой или кем-то в этом роде, но я смирился со своей новой реальностью. Работа стабилизировалась, и я почувствовал себя здоровее физически и психически. Я по-прежнему раз или два в неделю находил время, чтобы посидеть с Лиз и почитать ей, или просто поговорить с ней о жизни. Все было сбалансировано. Стабильно.

***

– Джон. Тебе нужно приехать в больницу. Лиз очнулась.

В трубке звучал голос Эллен, за ее любезным профессионализмом едва скрывалась срочность. Через сто семьдесят три дня после мягкого вмешательства в ее кабинете, того, что дало мне понять, как приспособиться к своей новой норме, она опять расстроила его.

Когда раздался звонок, я был в своем кабинете. Дорога оттуда до больницы занимает тридцать минут. Через девятнадцать минут после того как я ответил на звонок, Эллен уже встречала меня у входной двери.

– Подожди! Джон, подожди. Тебе пока нельзя подниматься туда. Нам нужно поговорить.

Я остановился.

– Что? Почему? Что-то не так? Это...

Эллен вздохнула.

– Она... – Она оглядела вестибюль с приходящими и уходящими. – Пойдем. Пойдем, поговорим где-нибудь наедине.

Она повела меня к лифту и в свой кабинет. Я почти вибрировал от волнения во время этой трехминутной прогулки, но она молчала. Это заставило меня почувствовать еще большее беспокойство. Войдя в кабинет, она пригласила меня сесть в кресло, а сама села за свой стол. Теперь на ее лице было выражение «обеспокоенного врача».

– Физически, учитывая все обстоятельства, она в очень хорошей форме. Мышцы, конечно, атрофировались, но у нее хватило времени, чтобы восстановиться после переломов и операций. Она дезориентирована, но этого и следовало ожидать. Прошло несколько часов, и немедленная дезориентация, похоже, прошла. Она понимает, где находится, что с ней произошло и с кем она разговаривает. Это все очень позитивно. Проблема же... – Она вздохнула. – Настоящая проблема в том, что она, кажется, потеряла почти все свои воспоминания.

– Что?!

Она кивнула.

– Определенная потеря памяти – обычное дело; редко кто из пациентов с травмой такого уровня помнит все или даже все что связано с инцидентом, который ее вызвал. Но она не помнит... Джон, она даже не помнит своего имени. Когда мы сказали «Элизабет», она просто посмотрела на нас, как будто не знает, кто это. То же самое с «Лиз», «мисс О'Нил» и «миссис Барнс». А вот «миссис» ее очень расстроила; она не... не помнит тебя.

Я не мог говорить, просто сидел с открытым ртом.

Доктор Таггарт продолжила:

– У нее есть знания о разных вещах, понятиях, идеях. Она знает, что такое машина, но не помнит, какой тип машины был у нее, и даже не помнит, что когда-либо водила машину. Ее навыки, кажется, все еще на месте. Мы ее спросили, как нужно оценивать дом для продажи, и она начала перечислять все как по списку. Значит, кое-что еще осталось. И, конечно, ее языковые навыки, похоже, не пострадали.

Она наклонилась вперед, сочувственно нахмурив лицо.

– Джон, я хочу, чтобы ты понял: это будет одна из самых расстраивающих вещей, которые когда-либо случатся с тобой. Возможно, даже больше, чем несчастный случай с Лиз. Могу тебе сказать: «Она тебя не помнит», и знаю, что ты это поймешь. Но не осознаешь этого, пока не войдешь в палату, и она не посмотрит на тебя с пустым выражением лица. И это будет... – Она прикусила губу, пытаясь решить, стоит ли продолжать.

Ее лицо приобрело новую решимость, грустное, страдальческое выражение.

– Когда была ординатором, я работала с несколькими пациентами с травматическими повреждениями мозга. Самую большую боль на лице мужа я видела не тогда, когда мне приходилось говорить им, что их жена умерла. А тогда, когда у жены был инсульт, она потеряла память, и не только не помнила его, но и отшатывлась от него. Ты... ты будешь для нее чужим. Я объяснила ей, что вы были женаты, но... но ты должен быть готов к тому, что будешь единственным из вас, кто помнит хотя бы намек на это.

– И мне нужно, чтобы ты был готов, потому что, как бы ты мне ни нравился, Джон, в конечном счете, мой пациент – Лиз. В последний раз, когда мы были здесь, ты говорил мне, насколько сильно хочешь поддерживать ее. Мне нужно, чтобы ты сделал это сейчас, даже если это – самая сильная боль, которую ты когда-либо чувствовал. Потому что независимо от того, столкнешься ли ты с этим сегодня или через десять дней, лучше не станет.

Я кивнул, вспомнив учение стоиков. Я не мог этим управлять, но мог попытаться управлять собой.

– Ладно.

Это прозвучало слабее, чем я хотел. Я прочистил горло и сказал четко и твердо:

– Ладно.

Врач Лиз одобряюще улыбнулась.

– Спасибо, Джон.

– Она – моя жена. Конечно я... – Я покачал головой. – Что... к ней когда-нибудь вернется память? Пожалуйста, не говори: «Мне жаль, но мы просто не знаем».

Ее рот быстро открылся и закрылся.

– Дай мне настолько реалистичную оценку, насколько сможешь.

– К сожалению, это – самая реалистичная оценка, которую я могу дать. Мы... правда в том, что с точки зрения неврологии, мы едва прошли эру пиявок и гумора. Она может завтра проснуться и вспомнить все. Но может не вспомнить ни одной вещи. Скорее всего, все будет где-то посередине.

Отлично.

– Есть ли что-нибудь, что я могу сделать, чтобы ей помочь? Отвести в знакомые места, и все такое?

Она покачала головой.

– Это работает не совсем так. Память очень сложна. Это – один из самых сложных вопросов в неврологии. Большинство людей думают, что она как компьютер, где хранится куча информации, а потом вспоминается; это не так. Насколько мы можем судить, это – ряд связей между группами нейронов, позволяющих вам составить историю, которую вы рассказываете себе каждый раз, когда вспоминаете конкретное событие. Эта история может быть точной, а может и нет, и, по мере того как вы вспоминаете одно и то же в разных условиях, акт попытки вспомнить может фактически изменить воспоминание.

– Но тут... существует множество различных типов памяти. Вы, вероятно, слышали о «мышечной памяти». Есть еще такое явление, как «процедурная память», например, Лиз помнит, как определить стоимость дома. А еще есть триггеры, способные позволить нам получить доступ к воспоминаниям, которые иначе мы вспомнить бы не смогли: запахи, музыка, всевозможные другие вещи.

Вы, вероятно, не сможете привести ее в свой дом, чтобы она сказала: «Ах! Я вспомнила свою жизнь!». Она может вспомнить что-то о доме, и это может запустить цепную реакцию, которая позволит ей вернуть несколько других вещей: эмоциональное воспоминание о вашем первом ужине там, или о вашей первой ссоре. Возможно, эта цепочка напомнит ей о чем-то еще. Но, скорее всего, эти цепочки будут короткими и слабыми. Если у нее есть какие-то любимые запахи, это сильный способ вызвать воспоминания. Определенные музыкальные произведения, особенно если она намеренно связала их с воспоминаниями; обычным примером для большинства людей является песенка-алфавит группы Джексон Файв.

Ее лицо помрачнело.

– Ты также должен знать, что... есть шанс, что она почувствует себя в ловушке воспоминаний, если они проявятся. У нее может случиться приступ паники, когда она будет пытаться соотнести свое нынешнее «я» с тем, что она узнает. Будет чувствовать себя... нереальной какое-то время, пока либо не вспомнит достаточно, чтобы почувствовать себя стабильно, либо пока не накопит достаточно новых воспоминаний, чтобы сформировать новое самоощущение. Но когда она узнает что-то, что нарушит эту стабильность, это, вероятно, будет тяжело.

Я кивнул.

– Ладно. Думаю, я понял. Итак... что нужно, чтобы я сделал?

На ее лице появилась широкая улыбка.

– Ей на самом деле повезло с тобой, Джон. Многие мужчины уже настаивали бы на том, чтобы поехать к ней, а ты даже сейчас, вместо того чтобы просить об этом, спросил, чем ты можешь помочь. Если сохранишь такое отношение... возможно, она и не вернет свою память, но у нее будет прочный фундамент для восстановления.

– Что касается того, что я хочу, чтобы ты сделал, я хочу, чтобы ты пошел к ней. Если она тебя не вспомнит, я не прошу тебя совсем не расстраиваться, но постарайся отнестись к этому с пониманием. Если не сможешь с этим справиться, я буду рядом и помогу тебе выйти из палаты, не расстроив ее; просто следуй моим указаниям. Сможешь это сделать?

– Постараюсь.

– Это все, о чем можно просить. Идем.

Она вошла в палату Лиз первой, а через несколько мгновений высунула голову.

– Ладно, заходи.

Я вошел внутрь и увидел, что Лиз сидит, впервые за полгода. Она была прислонена к кровати, но ту привели в вертикальное положение; я еще не знал, но она была слишком слаба, чтобы сидеть самостоятельно.

У меня на мгновение перехватило дыхание; я знал, что она истощена за время пребывания в больнице, но когда сидела, это стало по-настоящему очевидно. Ее ореховые глаза были запавшими и усталыми, прекрасные белые с рыжинкой волосы были покрыты капельками пота, пота, как я позже понял, от напряжения, вызванного тем, что она просто проснулась. Я заставил себя улыбнуться, и доктор Таггарт сказала:

– Лиз, это – ваш муж, Джон. Вы его узнаете?

Моя жена смотрела на меня, изучая лицо, наклонив голову на одну сторону, как будто изменение перспективы могло принести какое-то новое понимание. Я увидел на ее лице неузнавание, за которым быстро последовало удивление, а затем разочарование.

– Я... простите, я не знаю.

Я не мог понять, перед кем она извиняется – передо мной, доктором или самой собой.

Я старался делать то, о чем просила Эллен, держать свои эмоции под контролем. И у меня, вроде как, получалось.

– Лиз... – Я услышал, как сломался мой голос, и постарался взять себя в руки. – Лиз, я просто рад, что ты очнулась. Мы... мы можем побеспокоиться об остальном позже, но я так рад, что ты снова с нами.

Выражение ее лица было странным: больше удивления, затем настороженная улыбка.

– Спасибо... Джон. – Она прокрутила это слово во рту. – Я... я знаю... для меня это трудно. Я не могу... Не могу представить, что для тебя это легче.

Нерешительный смех – это все, на что я был способен.

– Да, это... – Я покачал головой. – Мы пройдем через это. Я буду рядом с тобой на протяжении всего пути. Я люблю тебя, Лиз.

По лицу Лиз было трудно что-либо прочесть; ей было грустно, но не за себя. Из-за меня. Жаль.

– Я... Спасибо, Дж... Джон. Я, эм... – Она отвернулась, в ее глазах стояли слезы. – Можно мне немного побыть одной? Я знаю, что... – Она заплакала.

Моим инстинктом было броситься к ней и заключить в объятия. Но едва я сделал шаг, доктор Таггарт покачала головой, останавливая меня на полпути.

– Мы дадим тебе немного отдохнуть, Лиз. Постарайся заснуть, если сможешь.

Незнакомка в теле моей жены отвернулась и закрыла глаза.

Как только мы оказались на улице, Эллен положила руку мне на плечо.

– Ты справился с этим гораздо лучше, чем я могла бы ожидать, Джон. Спасибо. Но... но теперь тебе придется продолжать это делать. Так долго, как ей нужно. Сможешь ли?

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Если не я, то кто?

***

Через несколько дней началась физиотерапия Лиз. Несколько часов в день изнурительных физических нагрузок, чтобы она могла ходить, сидеть без посторонней помощи, садиться и вставать со стула – все то, что мы обычно воспринимаем как должное. Прошел месяц, прежде чем ей разрешили покинуть больницу.

За все это время она так и не смогла восстановить какие-либо важные воспоминания. Кое-что из того, что она видела по телевизору: мультфильм, давший ей краткий отблеск ее детства, и еще она вспомнила имя подруги из второго класса; мелодия, игравшая в музыкальном центре, напомнила ей о поездке, в которую она однажды отправилась. Ничего общего между мной и ею, ничего общего с нашей жизнью.

Я пытался. Бог свидетель, я пытался. Она сказала мне, что может вспомнить несколько лиц, но ни имен, ни контекста. Я принес наш свадебный альбом, ее школьные и студенческие альбомы, фотографии с наших каникул и все остальное, что смог найти, и что могло бы вызвать воспоминания. Ничего. Эллен говорила мне, что это всегда было маловероятным, но я должен был попробовать.

С каждой новой попыткой разочарование Лиз росло, и в конце концов, я решил, что пора отложить фотографии прошлого в сторону и сосредоточиться исключительно на ее физическом восстановлении здесь и сейчас.

В конце третьей недели я вышел пообедать.

– Не хочешь чего-нибудь, Лиз? – Я улыбнулся. У нас не было никакой реальной связи, но также она больше не воспринимала меня как незнакомца. По крайней мере, это уже было началом.

На мгновение ее лицо стало нечитаемым, затем она заставила себя улыбнуться.

– Нет, я в порядке. Спасибо. Скоро увидимся. – Я кивнул и пошел своей дорогой.

Я научился сдерживать желание выяснить, в чем дело, когда она вела себя подобным образом. Она была Лиз, но не моей Лиз. В ней были отголоски, характерные черты и предпочтения, которые я узнавал, но она не была моей женой. Это было похоже на старые истории о том, как фейри подменяют кого-то подменышем – вроде и есть, но не то. Я знаю, что это звучит ужасно немилосердно, но я провел семь месяцев, ожидая, когда моя жена очнется, и даже после того, как это случилось, даже спустя еще почти месяц, она так и не вернулась ко мне. Я делал все возможное, чтобы не показывать дискомфорта, но знаю, что не совсем преуспел.

Лиз больше не видела во мне чужака, но мне казалось, что она начинает видеть во мне чужака. Да, я был ее мужем, по мнению меня, больницы и государства, но она понятия не имела, кто я такой. Пока ел, я спрашивал себя: способствую ли я ее выздоровлению здесь или затрудняю? Я здесь ради себя или ради нее?

Я вернулся в ее палату не приняв четкого решения. Затем понял, что у меня есть очень простой способ принять решение: спросить ее.

– Лиз... – Опять это крошечное вздрагивание. Я вздохнул. – Ты хочешь, чтобы я был здесь?

Она открыла рот, чтобы заговорить, но я продолжил:

– Я знаю, что тебе некомфортно, когда я рядом. Я не... я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватой или что-то в этом роде. Я забочусь о твоем выздоровлении. Если я этому мешаю, мне не следует здесь быть.

– И если ты не хочешь, чтобы я был здесь, я все равно буду поддерживать тебя всем, чем смогу: финансово, жильем, всем этим. Но я... я не хочу, чтобы ты чувствовала себя... – Я опустил глаза, не в силах скрыть свое выражение, стоики подвели меня. Или, возможно, я их подвел. – Я не хочу, чтобы ты вела себя так, словно хочешь, чтобы я был здесь, если это не так. Тебе и так есть над чем поработать, не танцуя вокруг моих чувств.

Ее голос был тихим, но я видел, что она в смятении.

– Джон, нет. Это не... – Она сделала паузу. – Пожалуйста, подойди сюда, к кровати.

Я придвинулся ближе к ней, и она коротко рассмеялась. Это было приятно, то, что я редко слышал от нее с тех пор, как она очнулась. Редко слышал за последние несколько лет, если уж на то пошло.

– Ближе, глупышка. Я не кусаюсь.

Еще несколько шаркающих шагов привели меня к ней.

– Вот так. Так лучше.

Она потянулась вниз и взяла меня за руку.

– Посмотри на меня, Джон. Ты... – Она сжала мою руку. – Ты – единственное, что сохранило мне рассудок за последний месяц. Я знаю, что казалась далекой, но ожидание того, что ты будешь здесь, делало все гораздо более терпимым. Ты нужен мне здесь. Но...

Я увидел, что ее глаза покраснели; она снова заплакала, уже не в первый раз за эту неделю.

– Но я вижу, как это причиняет тебе боль.

– Каждый раз, когда я... каждый раз, когда я не она. Когда я реагирую не так, как ты ожидаешь. Когда не помню ничего из того, что должна. Это нечестно по отношению к тебе. Ты вкладываешь всю эту энергию в заботу обо мне, но никто не заботится о тебе; даже ты сам. Я не могу продолжать так поступать с тобой. Особенно если... особенно если... – Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Особенно если Лиз никогда не вернется.

Я кивнул.

– Понимаю... Я вижу, что тебе тоже больно. Э-э, моя очередь говорить. Это так. Я не знаю, потому ли, что это меня беспокоит, или потому, что это беспокоит тебя, или и то, и другое, и это просто превращается в некую петлю обратной связи.

Я неуверенно протянул руку и погладил ее по щеке; это был самый интимный жест, который я себе позволил, и она ответила, прижавшись к моей руке и счастливо вздохнув. Это было... приятно. По-настоящему. Как настоящая связь между двумя людьми, а не мы вдвоем плутаем вокруг пропавшей женщины, которая нас разделяла.

– Я... Я обещаю, что постараюсь сделать все лучше. Но если у тебя есть идеи о том, как... – Я сделал паузу, надеясь, что она что-нибудь придумает, потому что у меня точно не было.

– Вообще-то, есть. – Я хотел убрать свою руку от ее лица, но она поднесла к лицу свою руку и удержала ее там. – Я... я не знаю, стану ли когда-нибудь снова Лиз. И это... ты прав, это больно, когда я вижу, что не могу быть ею. Больно, когда вижу, как разочаровала тебя, даже... Фу ты!.. Даже если ты изо всех сил стараешься это скрыть. Так, что... что если мы перестанем думать о Лиз? Что, если я перестану пытаться ею быть?

– Что ты имеешь в виду?

Она отвела свои руки, положив их на колени и пристально глядя на них, пока говорила.

– Согласно доктору Таггарт, мое имя, мое полное имя – Элизабет Милдред Барнс. Что, если я начну называть себя как-то иначе, не Лиз? Милдред – это... – Она в недоумении покачала головой. – Да, это как-то... – Она посмотрела с улыбкой на меня. – Но как насчет Бет?

Я рассмеялся, и она стала выглядеть слегка обиженной.

– Нет-нет! Я думаю, это отличная идея. Думаю... Думаю, это по-настоящему продуманное предложение, продуманное для нас обоих. Напоминание для меня, что ты, ну, больше не Лиз. Может, ты никогда ею и не станешь. И способ снять с тебя давление, чтобы ты не чувствовала, что тебе необходимо быть ей. Отличная идея.

Она недоверчиво наклонила голову.

– Тогда почему ты смеялся?

– Потому что Лиз ненавидела имя «Бет». Это был верный способ ее разозлить, если кто-то использовал это имя. – Я упустил, что в последние годы не раз «случайно» называл ее ненавистным прозвищем именно по этой причине. – Оно... оно идеально. Это идеальный выбор.

Ее лицо засветилось.

– Итак. Бет. У меня оказалось лишнее печенье из кафетерия, и я хотел спросить...

Она широко улыбнулась, когда я передал контрабанду своей новой партнерше по преступлению.

Решение не было идеальным; я все равно оступился. Поначалу она все еще оставалась в глубине моего сознания Лиз, чаще чем Бет. Она все еще двигалась как Лиз, пахла как она, имела тот же акцент, те же фигуры речи: все те мелочи, которые, если они не работают, дают нам понять, что с человеком, которого мы близко знаем, что-то не так. Но со временем Лиз занимала все меньше и меньше места в моей голове, и ее заменила Бет.

Отчасти это связано с тем, что теперь ей стало комфортнее, когда она не пыталась быть Лиз, но дело не только в этом. Теперь она активно пыталась быть Бет, а я не пытался подсознательно превратить ее в Лиз или даже в более молодую, раннюю версию Лиз, до того как все пошло не так. Скинув это давление, она стала самой собой.

Бет мне очень понравилась. По понятным причинам трудно не сравнивать Бет и Лиз. Я не хочу просто пройтись по списку «Бет – такая-то, а Лиз – сякая-то», как какой-нибудь дерьмовый наблюдательный комик 90-х, но некоторые из этих сравнений просто неизбежны. Лиз была слегка зажатой и неуверенной в себе; из этого, я думаю, проистекал ее соревновательный характер. И наоборот, у Бет было очень самокритичное чувство юмора, настоящая способность смеяться над собой, что было так очаровательно.

Обе женщины обладали огромным врожденным интеллектом. Это было частью того, что в первую очередь привлекло меня в Лиз, но в Бет это сочеталось с новой жаждой исследования, которая, за неимением лучшего термина, чувствовалась менее затронутой, чем потребность Лиз в новых впечатлениях. Лиз казалось, что она хочет отправиться в новое место или попробовать новое блюдо, чтобы сказать, что она это сделала. Бет же на самом деле хотела узнать что-то, а не просто похвастаться этим. Я знаю, что это, возможно, из-за того, что Бет – «tabula rasa» (с чистого листа), но все равно это было очень привлекательно.

Кроме того, с Бет было... комфортно. Мне просто нравилось находиться с ней в одном помещении. Она была забавной. Любознательной. Странная смесь невинности и житейского опыта; я не имею в виду это в каком-то небрежном смысле, просто на некоторые вещи ей не хватало памяти, но при этом она сохраняла навыки в других областях. Мы разговаривали, она узнавала что-то новое, и это приводило ее в восторг.

Иногда она учила меня каким-то новым знаниям, основанным на ее навыках, чему-то, о чем я никогда не знал, что Лиз это знает, чем она не делилась со мной. Не знаю, намеренно ли Лиз скрывала от меня все это, или я просто никогда не стремилась учиться. Но я хотел знать все, чему могла научить меня Бет, даже если хотел показать ей мир.

***

К сожалению, пока что ее мир должен был оставаться маленьким. Как только ее выписали из больницы, я забрал ее домой. Заставил ее занять то место, что раньше было нашей спальней, а сам перебрался в комнату для гостей. Как только она оказалась дома, возникло еще несколько воспоминаний, в основном маленьких и счастливых. Самым значительным для нас был утренний кофе за кухонным столом в начале нашего брака; это был первый кофе с моим участием, и он включал поцелуй. Она краснела при воспоминании об этом, стесняясь как школьница, описывая свои воспоминания. Это было очаровательно, но я сделал все возможное, чтобы ее не смущать.

Мы были просто друзьями. Я не ожидал ничего большего; хотел, да, но делал все возможное, чтобы не давить на нее. Я знал, что нравлюсь ей, но, возможно, не сильно. Я готовил себя к тому, что в конце концов начнется разговор на тему «ты отличный парень, но». Но его так и не последовало. Вместо этого мы приняли уникальное сочетание ролей: муж и жена, не знающие друг друга; опекун, негласно и, возможно безответно, влюбленный в свою подопечную; соседи по комнате, делившие историю, которую один из них не помнит. Я бы солгал, если бы сказал, что был доволен тем, как все складывалось, но я уже прожил некоторое время в доме с женщиной, переставшей меня любить; по крайней мере, этой я нравлюсь.

В первые месяцы после возвращения домой у нее было бесконечное количество визитов к врачам: терапевт, физиотерапевт, амбулаторные осмотры в больнице и многое другое. В промежутках между ними мы совершили головокружительную экскурсию по местам, которые, как я знал, она часто посещала. Я говорю «я знал, что она часто посещает», потому что мое разделение с Лиз было настолько велико, что я уже не был уверен, куда бы она пошла, когда меня нет в городе.

Между офисом, спортзалом, любимым кафе и несколькими другими местами она вспомнила еще несколько имен, но эти встречи были горько-сладкими; она помнила подруг, но не их истории. И были все те люди, которых она не помнила, которые выдавали приглушенную версию боли и ужаса, которые испытывал я, когда она смотрела на меня и видела незнакомца.

В рамках своего восстановления Бет нуждалась в физических упражнениях. Мы с ней начали каждый день совершать длительные прогулки; сначала говорили о ее истории, но потом она начала спрашивать о моей. Я рассказал ей о своей жизни до и после встречи с Лиз. Я не хотел слишком на нее давить, но когда она спросила о нашем браке, я был честен. Может, она и вспомнит, что ненавидела меня, но, по крайней мере, вспомнит хоть что-то.

Однажды, когда мы закончили прогулку и что-то пили на кухне, она спросила:

– Господи, какой же сукой я была?

Я рассмеялся.

– Ээ... честно говоря? Лиз к концу была просто огромной сукой. Я не... у меня была своя роль в том, как все пошло не так, но это всегда было похоже на нарастающую игру в «синицу в руке». Это был расширенный сценарий дилеммы заключенного, где, как бы я ни пытался перезагрузиться и вернуть нас к сотрудничеству, она воспринимала все как шанс одержать победу.

Некоторое время я избегал этого, но она заслуживала правды, и сейчас была достаточно сильна, чтобы услышать ее.

– Бет, я... в ночь аварии я ждал ее дома, чтобы поговорить с ней о разводе. Просто больше не мог этого выносить.

Бет ахнула:

– Что?!

Я кивнул.

– Я вернулся из поездки, и просто... все время, пока летел домой, я боялся снова увидеть ее. Я знал, что что-то должно измениться, и это будет не она...

Я остановился, осознав, что только что сказала.

– О, Боже, Бет, я не имел в виду...

Она была ошарашена на долгое мгновение, а потом просто начала смеяться, громким смехом из живота, от которого согнулась пополам. Я в ужасе смотрел на это, беспокоясь, что сломал ее, возможно, отбросил ее выздоровление на несколько месяцев назад... Наконец, она остановилась и вытерла слезы, затем погладила меня по щеке, хихикнув:

– Ну, по крайней мере, из всего этого вышло хоть что-то хорошее.

Я мог лишь смотреть на нее в шоке.

Она обняла меня, первое полностью настоящее объятие, которое мы разделили, первое, в котором чувствовалось, что она делает это не потому, что должна, а потому, что ей этого хочется. Я слышал, как дрожал ее голос, словно она пыталась не заплакать.

– Это было... все это было... просто ужасно. Но я... Боже, мне нужно, чтобы из этого вышло что-то хорошее, какая-то, не знаю, космическая причина, чтобы... – Она замолчала и крепко обняла меня.

Я обхватил ее руками, прижимая к себе так тесно, как только мог. Я почувствовал слезы на своей рубашке; на моем лице тоже были слезы. Я и не подозревал, как сильно мне не хватало такой близости. Не думая, я поцеловал ее в макушку, и она зарылась лицом в мою грудь. Я почувствовал, как она повернула лицо в сторону, а потом ахнула:

– Почему?

Мой голос дрогнул:

– Что почему?

– Почему ты... почему ты не ушел?

– Потому что ты... она была моей женой.

Она всхлипнула, признавая то, чем мы не были. Тоскуя по тому, что должно быть правильным, но не было.

Мы оставались так какое-то время. Не знаю, как она, но я все это время мечтал, чтобы случилось какое-то волшебство и все между нами наладилось. Чтобы это объятие стало началом следующего шага в наших отношениях. Желал, но не надеялся; надежда была слишком далеким шагом. Надежда означала разбитое сердце. Она означалв...

Она встала на цыпочки и поцеловала меня. Не большой поцелуй. Даже не обязательно с обещанием большего. Просто маленький, почти официальный поцелуй, как принцесса награждает своего чемпиона. Она погладила меня по щеке и сказала:

– Я... я не знаю, можем ли мы... можем ли мы быть чем-то большим... – Она покачала головой. – Мы будем... мы будем такими, какие есть. Но, Боже, Джон. Я не понимаю, как женщина может не хотеть...

Ее слова оборвались, слишком много боли было в этой возможности. Она грустно улыбнулась мне и ушла, направившись в то место, которое раньше было нашей спальней. Я достал из холодильника пиво. Еще не было полудня, но, честно говоря, мне было плевать. Я чувствовал одновременно больше боли и больше надежды, чем с тех пор, как она впервые впала в кому. «Желание – корень страданий», и впрямь.

***

Следующие несколько недель мы были далеки друг от друга. Не в холодном, безразличном смысле, но все же, давая друг другу больше пространства, чем раньше. Временами это было трудно; она не могла водить машину, и было возможно, что ей никогда больше не разрешат этого делать. Мне тоже нельзя было надолго оставлять ее одну, на всякий случай. С тех пор как она вышла из больницы, я работал дома, и то, что раньше было удобным, теперь казалось почти удушающим. Когда были вместе, мы были теплыми, но немного безличными. Предпочтительно мы были порознь.

Мы не могли найти способ совместить то, что нас объединяло, с реалиями нашей ситуации: в том, кем мы были друг для друга, напутано столько всего, что попытка стать теми, кем мы могли бы быть, казалась невыполнимой задачей. Могла ли она на самом деле любить меня, или это – лишь благодарность, замаскированная под любовь? Могла ли она поверить в то, что я люблю ее, или видела в этом лишь долг перед моей отсутствующей женой? Сколько из того, что мы чувствовали, было реальным, а сколько... просто чувствами двух людей, у которых больше никого нет и, возможно, уже никогда не будет?

Наш тупик был разрушен самым странным образом: в день стирки.

– Ты не видела мою черную футболку?

Бет сосредоточилась на складывании белья.

– Какую?

– Такую, старенькую. Ту, что я надеваю, когда мы иногда ходим гулять.

– О. – Она сделала паузу. – Я, эмм. Я использовала ее как, эмм, как ночную рубашку.

Я поднял бровь.

– Почему?

Ее голос был тихим.

– Потому что она пахнет тобой.

– Это... это пробуждает воспоминания или что-то в этом роде?

Такое случалось и раньше, запах вызывал в памяти какие-то маленькие эпизоды из ее прошлого.

– Нет. Просто... – Она отвела взгляд. – Это... мне нравится... – Ее глаза закрылись. – Это заставляет меня чувствовать себя в безопасности.

– О. – Я приблизился к ней и похлопал по плечу. – Эээ... тогда все в порядке. У меня много других футболок. Или тебе... тебе нужна, гм, свежая? Я имею в виду, такая, которую я уже носил...

Я вздохнул и начал заново:

– Тебе нужна та, что больше пахнет мной, потому что ты носишь эту?

Она подняла на меня глаза.

– А тебе? Это... это будет нормально? Не... – Она нервно засмеялась. – Не слишком странно?

Бет была такой красивой, выражение ее лица было уязвимым и таким искренним. Мое сердце растаяло, и я знаю, что она могла все это видеть это по моему лицу.

– Нет. Это мило... Я рад, что вызываю у тебя такие чувства.

– Это правда! – Ее энтузиазм смутил ее, и она отвела взгляд. – Правда. Я... Быть здесь, с тобой. Я чувствую... действительно чувствую себя как дома.

– Я буду рад дать тебе одну, но мы все только что постирали, так что сейчас не могу. Они все чистые. Ты сможешь продержаться еще один день?

Она засмеялась, глядя на меня.

– Думаю, я справлюсь.

Мы закончили стирку и поужинали. Ощущение близости было таким, каким не было раньше. Было что-то такое, тепло, одновременно неопределимое и очень реальное. На самом деле ничего не изменилось; у нас по-прежнему была неприступная стена, дисбаланс сил, делавший подозрительными любые более глубокие отношения. Все изменилось; стена была нарушена, совсем немного, признание дисбаланса послужило для того, чтобы он казался менее важным. Я заставлял ее чувствовать себя в безопасности. Она заставляла меня чувствовать себя желанным. Возможно, на данный момент этого достаточно.

Мы вместе убрали со стола и помыли посуду; до недавнего отдаления друг от друга это был ежевечерний ритуал. В последнее время мы делали это по очереди. Но сегодня вернулись к работе вместе, и по мере того как работали, мы сближались физически. Раньше, когда мы работали, она старалась сохранять между нами некоторое пространство, и я старался это уважать. Теперь же мы прижимались друг к другу. Она касалась моей руки, молча прося меня отодвинуться в сторону. Я втиснулся между ней и кухонным столом, слегка прижавшись к ней телом; она не отстранилась, и, кажется, однажды даже снова прижалась ко мне, но в этом я поклясться не могу.

Некоторое время мы вместе смотрели телевизор, не то чтобы прижавшись друг к другу на диване, но достаточно близко, чтобы прикоснуться, если захотим. И мы прикоснулись. Просто маленькие, легкие прикосновения и небольшие интимности: мы держались за руки как подростки на первом свидании; она похлопывала меня по колену, когда вставала, чтобы принести нам напитки; она возвращалась и наклонялась, передавая мне свой бокал, задерживаясь чуть дольше чем нужно. Я ловил краем глаза, как она наблюдает за мной, и наоборот; мы оба застенчиво улыбались и отводили взгляд. Все изменилось, но никто из нас не знал, как именно и насколько сильно, поэтому мы скромничали.

Я зевнул и потянулся; это не было старым стандартом, как когда я пытался обнять ее, просто общая усталость.

– Думаю, мне пора лечь в постель. Неделя была долгой.

Ее разочарование было очевидным; я думаю, она надеялась, что я собирался по старинке зевнуть и потянуться. Но она улыбнулась, сказав:

– Да, думаю, хорошая идея.

Она протянула мне руку, и я потянул ее с дивана. Она обняла меня, приятное, теплое объятие, затем прошла со мной к лестнице, где мы разошлись: она – в нашу спальню наверху, я – в комнату для гостей внизу.

Я приготовился ко сну, почистив зубы в соседней ванной и разложив одежду на следующий день. Я уже собирался переодеться в треники и свежую футболку, мой обычный наряд для сна, когда в мою дверь постучала Бет.

– Джон?

Я открыл, и она стояла там в моей рваной черной футболке и удобных трусиках. Ее волосы были заплетены в свободную косу, чтобы не путались во сне, и она смыла макияж. Выглядеть более сексуально, чем сейчас она не могла; эта неприкрытая, абсолютно честная версия ее была всем, чего я хотел. Я почувствовал, что у меня пересохло во рту, поэтому сглотнул и с улыбкой сказал:

– Привет, Бет. Тебе что-то нужно?

Она на мгновение опустила глаза, затем подняла взгляд на мое лицо. Неуверенно.

– Я... – Решилась. – Ты. Мне нужен ты.

Она хихикнула.

– Я собиралась попробовать сделать этот милый трюк, где пришла попросить у тебя рубашку, а потом, когда ты бы дал мне свою, я бы сняла свою, и... – Она покачала головой. – Я не хочу больше играть ни в какие игры. Я хочу...

Я заключил ее в объятия и поцеловал с интенсивностью и голодом, которые сдерживал месяцами. Та часть меня, говорившая, что, возможно, мы никогда больше не сможем быть равными, что между нами всегда будет стоять стена? Мне было плевать. Я собирался прорваться через нее, мы собирались прорваться через нее, пробить себе путь через любые препятствия, чтобы найти счастливый конец для нас. Я устал от того, что Бет одновременно и была моей женой, и не была, и пришло время сказать Шредингеру, чтобы он убирался на хрен из нашей жизни.

Она застонала мне в рот, и я почувствовал, как ее язык скользнул внутрь. Ее руки блуждали по моему телу, в то время как я прижимал ее к себе, и наконец, остановились на моем ремне, судорожно пытаясь его расстегнуть. Мой рот оторвался от ее рта, когда ей это удалось, и она просунула руку в мои брюки, схватившись за мой член, даже не подумав о пуговице и молнии.

– О боже, Джон, я... – Она зарылась лицом в мою шею, прижимаясь к ней. – Это... черт, ты такой твердый. Я такая дразнилка, прости, я...

Мой голос прорычал:

– Нет. – Она подняла на меня глаза. – Никакого чувства вины. Никакого беспокойства. Только мы.

Крошечный кивок, затем лукавая ухмылка.

– Только мы.

Она опустилась передо мной на колени.

– Только ты...

Она расстегнула мою пуговицу и молнию и поцеловала мою бушующую эрекцию, нашу кожу разделяла только тонкая ткань трусов.

–.. .и я... – Ее глаза были устремлены на меня, пока она раскачивалась на каблуках. Взяв в руки подол своей «ночной рубашки», она медленно стянула его через голову, дразня меня изгибами своего тела. Там уже были шрамы, остатки от крушения, приведшего нас сюда, но ее красота в моих глазах все еще была безупречной.

Когда рубашка проходила по ее круглым большим грудям, они, то втягивались в ткань, то опускались, маняще подпрыгивая. Розовые соски были твердыми и длинными, и я потянулся вниз, чтобы перехватить один из них между пальцами и нежно потянуть за него, пока она отбрасывала рубашку в сторону. Улыбаясь, она закрыла глаза и мурлыкнула. Затем они снова открылись, и в них вспыхнул дикий огонь.

– И это... – Она стянула с меня брюки и трусы, а затем зашипела с резким вдохом. – Это... это... боже, этот прекрасный гребаный член.

Она взяла меня в руку, обхватила пальцами мой ствол и начала медленно поглаживать. Усмехнувшись, она сказала:

– Не знаю, как я могла об этом забыть, – а затем наклонилась вперед, чтобы взять головку в рот.

Мне потребовалось все мои силы, чтобы не кончить, когда она начала сосать. Это было так давно, и даже если бы я удерживался от собственной потребности, ничто не могло заменить реальную вещь. Она выпустила меня изо рта со звучным хлопком и начала гладить мой член длинными, плавными движениями, поднося другую руку, чтобы нежно погладить мой живот.

– Все хорошо, Джон. Кончай. Кончай, как только захочешь. Тебе не нужно сдерживаться. Я хочу... – Она опять поцеловала головку. – Я хочу, чтобы ты кончил для меня. Мне это нужно. Мне нужно, чтобы тебе было хорошо. Нужно знать, что я могу сделать тебе хорошо, так, как должна делать твоя жена.

Мое дыхание перехватило в горле.

– Что?

Она наклонилась ко мне, поглаживая мой член по щеке, глядя мне в глаза.

– Твоя жена, Джон. Все остальное мы решим позже, но... но, я буду твоей женой. Я буду... – Она поцеловала мой ствол, глаза закрылись на мгновение в выражении благоговения, –.. .я буду для тебя всем: твоей женой, твоей любовницей, твоей шлюхой, твоим лучшим другом. Всем.

Снова отстранившись, она переместила обе руки на мой член, поглаживая его быстрее, растирая преэякулят по головке и стволу.

Я застонал; она просит меня не сдерживаться, но это настолько восхитительно, что я не хочу, чтобы оно заканчивалось. Это была... это была не Лиз. Лиз была такой пресной, если не фригидной, по крайней мере, в начале нашего брака. По-своему страстной, но определенно – «леди». Бет же была... Бет была...

– О, черт, Бет. Блядь, я... – Она взяла меня в рот настолько глубоко, насколько смогла, потом еще больше, глубоко втянув меня в горло. Мои руки запутались в ее волосах, и я выкрикнул ее имя, когда кончил сильнее, чем когда-либо за последние годы...

Меня трясло, когда она вытащила мой член изо рта. Бет любовно обцеловывала его, слизывая маленькие капельки вытекающей из него струйки. Когда я дергался, она смеялась от удовольствия. Я задыхался:

– Где... где ты научилась...?

Ее брови сошлись вместе.

– Я... что ты имеешь в виду? Разве... разве это... разве это не то, что мы...? – Я видел, как ее уверенность начала колебаться.

Потянув ее за ноги, я прорычал.

– Нет.

Я яростно поцеловал ее, ощущая слабый вкус себя на ее губах.

– Лучше. Так чертовски хорошо, Бет.

Я снова поцеловал ее и почувствовал, как она оттаивает. Мои пальцы стянули ее трусики, затем сняли их, чуть не порвав от страстного желания увидеть ее обнаженной. В затылке у меня было ноющее беспокойство, но я не собирался все испортить. У нас есть новый шанс, и я собирался ухватиться за него обеими руками.

Мой голос скомандовал:

– Ложись на кровать. Теперь твоя очередь.

С ее лица исчезла всякая дрожь, когда она двинулась мимо меня в комнату, из дверного проема, где она только что сделала мне лучший минет в моей жизни. Она схватила меня за руку, потянув за собой, прежде чем остановиться у кровати и дразняще ухмыльнуться. Она открыла рот, чтобы заговорить, но я просто сказал:

– Сейчас же. – Она одновременно и струсила, и заметно возбудилась, когда я взял все в свои руки.

Ее упругая, спортивная попка дразнила меня, когда она заползала на кровать. Я видел, как она готовится повернуться, чтобы лечь. Нет. Нечто новое для меня означало и нечто новое для нее.

Я взял ее бедра в свои руки и прижался лицом к ее мокрой киске, густой неухоженный куст щекотал мой подбородок. Она громко заахала, неожиданное ощущение заставило ее потерять равновесие. Ее руки вырвались из-под нее. Она лежала лицом вниз, попой вверх, стоя на коленях на краю кровати, а мой язык ласкал ее сладкую киску.

Из ее рта пытались вырваться тихие лепечущие звуки, но они терялись в матрасе, в который было вдавлено ее лицо. Я на мгновение отстранился, чтобы пососать свой большой палец, а затем вернулся к поклонению сладкой, влажной пизде моей жены.

Бет заахала, когда мой большой палец заскользил между ее ягодицами, дразня ее сжавшуюся звездочку. Ее голова повернулась в одну сторону, чтобы вдохнуть воздух, а затем тихо взмолиться...

Я ввел в нее большой палец, и она издала долгий, дрожащий стон. Ее руки нашли ягодица и раздвинули их, сигнализируя о ее желании. Я ввел его до упора, и она прижалась ко мне. Мой язык продолжал ласкать ее смазанную дырочку, но это уже не было главным. Нет, ее и мое внимание было сосредоточено на другой ее тугой дырочке, той, которую Лиз давала мне только по особым случаям. Той, которую Бет беззвучно умоляла меня растянуть.

Я согласился. К правому присоединился мой левый палец, смазанный ее обильными соками, и она застонала:

– Да, Джон. Бля... бля... о, Боже, бля, растяни меня!

Оба больших пальца работали вместе, натягивая упругое кольцо, дразня его, стимулируя чувствительные нервные окончания. Я почувствовал в ее теле знакомые вздрагивания, предвестники по-настоящему сильного оргазма. Мой рот на мгновение покинул ее.

– Кончи для меня, Бет. Покажи, насколько охуенно сексуальна моя жена, ты, великолепная шлюха.

Слова едва успели вырваться из моего рта, когда она снова прижалась к нему своей пиздой и задрожала, выкрикивая мое имя.

– Джон! Бля... бля... ах, Джон, блядь, я люблю тебя!

Ее слова были слишком сильны для меня. Любовь. Она любит меня. Это – моя женщина. Это – моя жена. Ей предстояло увидеть, что это значит.

Оргазм все еще заставлял содрогаться ее тело, когда я встал и перевернул ее на спину.

– Скажи это еще раз.

Ее глаза, расфокусированные и полуоткрытые, пытались зацепиться за мои.

– Блядь... – Она покачала головой. – Люблю тебя, Джон. Так хорошо. Так...

Она вздрогнула, через нее прошел афтершок.

– Такой хороший мужчина. Хороший муж...!

Я вошел в ее сладкую, тугую киску, мой твердый член заставил ее закончить фразу внезапным криком удовольствия.

– Бет. – Она посмотрела на меня с мольбой. – Я люблю тебя, Бет.

На ее лице появилось выражение облегчения, затем ее глаза закатились, когда я начал двигаться в ней. Ее руки вцепились в простыни, царапая и отрывая их от матраса.

– Ты будешь очень хорошей женой для меня, не так ли?

С ее губ сорвался лишь слабый, почти бессвязный стон согласия. Слова подвели нас обоих, когда я впервые начал заниматься любовью со своей женой.

Я был с ней нежен; знал, что скоро, возможно даже сегодня вечером, я грубо возьму ее. Бет, казалось, испытывала сексуальную потребность, которой никогда не было у Лиз, или, по крайней мере, она никогда не показывала мне. Со временем мы изучим это вместе. Но я хотел, чтобы она знала, что Джон, с которым ей комфортно, которому она доверяла свою жизнь и счастье, был тем самым, который сейчас заключает наш новый брак. Что я всегда буду для нее тихой гаванью, любящим мужем, который ей нужен.

Она мне улыбнулась и положила руку на мою щеку; я поцеловал ее, и взгляд между нами сказал мне, что мы оба наконец-то оказались там, где так долго мечтали быть.

Но я – всего лишь мужчина. И в течение долгого времени я был один, один даже с Бет здесь. Она была нужна мне с такой страстью, какую я редко испытывал. Она увидела в моих глазах вожделение, вожделение, росшее вместе с моей любовью к ней, и скрестила ноги вокруг меня. Меня подстегнул ее шепот:

– Да, Джон. Да. Покажи мне. Покажи, как сильно ты меня любишь.

Бет приподнялась, чтобы поцеловать меня, совсем ненадолго, прежде чем упасть обратно на кровать, ее руки лежали на моих бицепсах, ногти впивались в них, в то время как я подталкивал нас к нашей общей кульминации.

Теперь я начал входить в нее словно поршень, моя потребность вытеснила нежность, которую я хотел ей показать. Она шипела:

– Да, блядь, покажи мне!

Я почувствовал, как она сжимается вокруг меня, приближается очередной оргазм, и отдался своей к ней похоти. В тот момент ни один из нас не произнес ни слова. Одни хрипы, вздохи и возбужденные, животные мольбы друг к другу.

Она кончила первой, но лишь на секунду опередив меня; она все еще кончала, когда мое семя закончило заливать ее, и я опустился на нее, своим весом вжав ее тело в матрас.

Мы лежали, потные и задыхающиеся, пока я не услышал ее голос, тихий от грусти.

– Тт... так хорошо. Так хорошо. Как много?.. – Крошечный всхлип. – Как много я потеряла? Сколько я потеряла?

***

Следующие два месяца этот вопрос не давал мне покоя. Не постоянно, конечно. Большую часть времени я фокусировался на не совсем возобновленном браке с женой, которая была не совсем той женщиной, на которой я женился.

Когда мы стали ближе, когда она захотела показать свои предпочтения мужчине, который ее любит и которому она доверяет, я обнаружил, что многие ее вкусы действительно изменились. Иногда это было нечто вроде еды; раньше ведущую роль в приготовлении наших блюд играл я, но она была лучшим поваром, и когда взяла на себя эту роль, мы стали видеть гораздо больше тайской и итальянской кухни и гораздо меньше американской и техасско-мексиканской. Иногда это были фильмы и другая поп-культура.

Она с головой окунулась в то, что любил я, и обнаружила, что ей это тоже нравится. Романтические комедии и серьезные оскароносные драмы, которые нравились Лиз, теперь оставляли ее холодной.

Но в сексуальном плане? Вот где я продолжал слышать тревожные звоночки. Она была страстной и разнообразной в своих вкусах, что было большим расхождением с Лиз. Возможно, самым большим. Не было почти ничего, на что бы не согласилась Бет, и она часто брала инициативу на себя. Ее любовь была инферно, интенсивной и яркой. Но где есть огонь, там есть и дым: энтузиазм можно было списать на то, что она изучала свои вкусы и пыталась создать новые воспоминания взамен старых, но навыки, которые сопутствовали этому? Нет.

Лиз делала приличный минет, еще когда делала его мне, но Бет могла делать глубокий минет, как второе пришествие Линды Лавлейс. У нее были знания, основанные на навыках, о различных редких сексуальных предпочтениях, которым нельзя научиться, просто смотря порно; я знал, что она его смотрела, а иногда мы смотрели вместе, когда она ставила видео на паузу и восклицала: «Это, давай сделаем это!» Но она должна была почерпнуть это где-то еще. Либо научилась этим навыкам до того как мы поженились, а потом никогда не демонстрировала их мне, либо...

Я изо всех сил старался не думать об этом «либо». Знал, что этот путь неизбежно приведет к разбитому сердцу. Но это не исчезнет, не полностью. С разрушением стены нашего дисбаланса сил в прошлом, выросла новая. Пока что она была далеко, но мы мчались к ней с бешеной скоростью, и в конце концов врезались бы в нее.

Но когда я не размышлял над этими заботами, мы были в основном очень довольны. Ходили на свидания, проводили ленивые воскресенья на диване и в постели и пытались строить нашу новую совместную жизнь. Мы продолжали ходить, а потом бегать. Поначалу Бет была медлительной и быстро уставала, но быстро набирала и скорость, и выносливость. Последнее очень сильно повлияло на другие аспекты наших отношений, но на самом деле важно было то, что у нее есть то, что ей действительно нравится делать. Это – место, где Лиз и Бет сходились, и ее старая мышечная память в сочетании с ее радостью от спорта означали, что она очень быстро стала очень хороша.

В конце концов, мы начали искать новые места для бега: парки, беговые дорожки, природные тропы и тому подобное. У нас было несколько любимых мест, но всегда было ощущение, что Бет ищет что-то конкретное. Как будто там есть идеальная дорожка, на которой она была бы счастлива. Поэтому мы продолжали искать. И вот однажды мы ее нашли.

***

Мы отправились по лесной тропинке вокруг близлежащего озера, и она начала меня обгонять. В этом не было ничего удивительного: она регулярно вырывалась вперед, а потом возвращалась ко мне. Но в этот раз, когда она бежала вперед, а потом назад, мне пришлось зашнуровывать ботинок. Я сказал ей, чтобы она меня не ждала, и она снова убежала. Я побежал трусцой, чтобы догнать ее, но через несколько минут услышала недоверчивый мужской голос:

– Лиз?!

Там были еще слова, произнесенные повышенным голосом, но не настолько громко, чтобы я мог разобрать.

Моя пробежка превратилась в спринт, и, обогнув поворот, я увидел молодого, спортивного мужчину со светлыми волосами и голубыми глазами, протягивающего руки к Бет. Он выглядел растерянным, сердитым и страдающим – все вместе. Этот взгляд был знакомым, похожим на то, что я часто видел в последнее время на лицах бывших коллег и друзей Лиз. Она отшатнулась. Испугалась? Разозлилась? С этого ракурса я не видел.

– Бет!

Мужчина перевел взгляд на меня, и выражение его лица сменилось на внезапное узнавание, а затем на страх. Я резко затормозил рядом с Бет. Она смотрела на него так, словно увидела привидение. Ее лицо было пепельным, и я подумал, что ее сейчас стошнит.

– Бет, ты в порядке? – Она безмолвно кивнула, все еще глядя на мужчину. Он был мне незнаком, но я был уверен, что она хорошо его знает.

Он хмыкнул:

– Бет? О чем он говорит, Лиз?

– Да, Бет. – Мой голос был ровным, но, конечно, не дружелюбным. Этот человек не был мне другом. – А вы кто?

Незнакомец выглядел ошеломленным. Он перенес свой вес и попытался распрямиться, язык его тела явно показывал дискомфорт.

– Я... Алан. Я... Ну, я думал, что я – друг Лиз. Мы бегали здесь пару раз в неделю, но год назад она исчезла. Мы переписывались о нашей следующей... следующей пробежке, а потом она просто исчезла.

Его глаза метались вокруг, когда он рассказывал подробности; вероятно, он лгал, но в деталях или кое-что опуская, я не знал.

– Я – ее муж, и я никогда о вас не слышал.

Он открыл рот, чтобы заговорить, но у меня не было желания слушать очередную ложь.

– Лиз попала в автокатастрофу. – Вся кровь отхлынула от его лица. – Несколько месяцев она пролежала в коме и потеряла почти все воспоминания.

Я взглянул на Бет, но сейчас ее не с нами было; я видел это выражение лица, когда что-то вызывало воспоминания, но никогда раньше она так не терялась в них.

– Теперь она – Бет. Она хотела... ей нужен был чистый разрыв между тем, кем она была раньше, и тем, кем является сейчас.

Потом. Потом я увидел выражение лица Алана, то, которого боялся. То, которое указывало на глубокую боль от того, что тебя любят, а потом забывают. То, о чем меня предупреждали в больнице, то, что я должен был скрывать от нее. То, что только я должен был скрывать от нее.

– Я... – Он пытался скрыть свою боль, но не смог. Я понял. Он знает, что я знаю. И Бет тоже.

Он прочистил горло.

– Я... я рад, что ты снова на ногах, Ли... Бет. Я сожалею, что... сожалею о твоем... несчастном случае. Надеюсь, что увижу тебя еще раз...

Мой взгляд сказал ему, что если он закончит это предложение, то будут последствия, с которыми по крайней мере один из нас не сможет жить.

– Я, эм, мне пора. Увидимся.

Наша пробежка закончилась. Бет смотрела, как уходит Алан, на ее лице была печаль. Я кивнул сама себе, затем повернулся на пятках и двинулся обратно к машине. Бет, должно быть, поняла, что я ушел, и догнала меня через минуту. На обратном пути мы не разговаривали, но однажды остановились; она убежала в кусты недалеко от тропинки и опорожнила на землю свой желудок.

Поездка домой была тихой, если не считать ее всхлипываний. Когда мы вошли в дом, я предложил ей сесть за стол, а затем приготовил чай. Никто из нас не хотел этого делать. Но оба понимали, что должны это сделать. Я поставил перед ней чай и ждал, когда она заговорит, но, в конце концов, устал ждать.

– Лиз мне изменила.

Это был не вопрос. Не было нужды спрашивать, просто констатация фактов. Она кивнула.

– Ты хоть представляешь, как давно?

–.. .Довольно давно. – Она сделала глоток. – Давно. Я не... Я не знаю, сколько именно, но... но знаю достаточно, чтобы понять, что он... он иногда выглядел по-другому. В разное время года, в разной одежде. В какой-то момент у него появилась борода.

– Как давно ты... его лицо – одно из тех, которые ты помнила всегда?

Она была молчаливой. Очень.

– Пожалуйста, просто... просто скажи мне.

Она кивнула.

– Первое, да? То, которое ты ожидала увидеть, когда в дверь вошел я, когда в дверь вошел твой муж, после того как ты очнулась. Вот почему ты была удивлена и разочарована, не только потому, что не помнили моего лица, но потому что... потому что ожидала увидеть кого-то другого. Того, кого ты любила.

Она опустила глаза и зарыдала, все ее тело сотрясалось от горя. Я продолжил:

– Вот почему ты просматривала все эти альбомы и школьные фотографии. Пыталась найти мужчину, с которым должна была быть. Почему ты была так разочарована и зла, не найдя его там. Почему потом, когда не нашла его на своей старой работе, в кафе или спортзале, ты казалась такой... такой...

Я не мог этого сказать. Желание и страдание, надежда и боль – все это боролось в моей голове.

Она выдавила:

– Мне... стало легче. Это означало... это означало, что я не... Лиз не... – Она покачала головой. – Он был... он так молод. Я надеялась, что, возможно... возможно, это – парень из колледжа. Я не...

Она кашлянула и сделала еще один глоток чая, затем посмотрела мне прямо в глаза.

– Пока я не увидела его сегодня и... и не вспомнила... больше, я не... Они были, воспоминания были вне времени. Впечатления. Лицо, место, которое я не узнала, и...

Она сделала паузу, не желая сказать что-либо, что могло причинить боль.

– Ничего из нашей жизни. Я надеялась... надеялась, что раз я его нигде не видела, то это просто... – Она горько рассмеялась. – Что они были как тот дурацкий джингл из фастфуда, звучавший у меня в голове в течение недели после того, как я очнулась. Просто случайный набор воспоминаний, на самом деле не имеющих значения.

Она отвернулась, ее голос напрягся, когда она продолжила:

– Но потом я увидела его, и я поняла, что это так. Я не... не многое вернулось, когда я увидела его, но достаточно. Достаточно, чтобы придать некий контекст... всему.

– Лиз его любила?

Ее губы сжались, когда она кивнула, глаза все еще не смотрели на меня.

– Не... не так, как любила тебя, по крайней мере, не тогда, когда вы только поженились. Не так сильно. Он был... он был возбуждающим. И она была зла на тебя. Но должно быть... должно быть достаточно.

– Достаточно?

Она закрыла глаза.

– Достаточно для того, чтобы она тебя бросила.

Я не смог найти никакого удивления, заглянув внутрь себя. Конечно, она изменяла. Все сходилось; она отказалась от нас раньше чем я. Не ее измена была причиной того, что наш брак должен был закончиться. А наш брак должен был закончиться, поэтому она готовилась к этому. Обеспечивала себе запасной вариант. Это неудивительно, но все равно больно.

Я должен был спросить:

– А ты... ты любишь его, Бет?

Она почти бросилась через стол, чтобы схватить меня за руки.

– Нет! Нет! Нет! Нет, Боже, нет! Я люблю тебя! Люблю только тебя! Я... Я знаю, что чувствовала Лиз, но я не... Это как читать рассказ о персонаже или смотреть фильм. Я знаю, что она чувствовала, даже отчасти понимаю это, но я не... ее чувства – не мои.

– А как же тогда секс? Ты... – Я вздохнул. – В постели ты совсем не похожа на Лиз.

Бет покачала головой.

– Нет. Это не так... Я похожа на Лиз в постели. Просто она... она лгала тебе о том, какой была. Чего хотела. Она... – Ее дыхание было неровным. – тупая гребаная пизда. Ей нужно было быть... это должно было быть ее чертовым шоу. Ей нужно было дарить свою привязанность, как... как будто ты был марионеткой. Ебаным питомцем. Она не могла управлять... она ненавидела, что ты видишь больше жизни, больше путешествуешь, делаешь «лучшую» карьеру, а она...

Ее лицо было маской ярости.

– Может, ты и хотел закончить ваш брак, но зная то, что знаю я сейчас? Я чертовски ее ненавижу.

Снова закапали ее слезы.

– Ненавижу... ненавижу себя. Она – часть меня. А я ее ненавижу, так, что же мне остается? Лучше бы я вообще ничего не помнила. Хотелось бы, чтобы мой мир был просто...

Она захныкала.

– Просто миром, в котором я проснулась, а ты – там, и это все что есть. Никаких воспоминаний, кроме тех, что я строю с тобой.

Я сжал ее руку.

– Бет, я... дорогая, я все еще люблю тебя. Она... ты не Лиз. Она, как ты и сказала, она – как персонаж в книге. Она...

Моя жена взорвалась:

– Она может вернуться, Джон! Может... она может... Что если она как рак в моем мозгу? Что если она даст метастазы, захватит меня, уничтожит Бет? Что, если она... что, если завтра я проснусь, и она вернется настолько, что я тебя возненавижу?

Она дрожала от страха.

– Что, если я заберу... что, если у тебя больше не будет Бет? Как я могу так поступить с тобой? Я не могу остановить это, если это... – Паника в ее голосе разбила мое сердце.

– Бет. Бет!

Она остановилась и посмотрела на меня.

– Ты все еще будешь помнить себя, Бет. Все еще помнить нас с тобой. Ты не будешь... ты не будешь ненавидеть меня так. Я этознаю.

Она прорычала одно слово:

– Откуда?!

Теперь была моя очередь смотреть в сторону.

– Потому что я помню. Я знаю, каково это было... Я ненавидел ее. Я... все было так плохо. Я остался дольше, чем должен был, знал, что мы не сможем выбраться из погружения, и я... и я...

Я снова посмотрел на нее.

– Я тоже собирался изменить.

Ее рука на моей ослабла.

– Что?

– Последняя поездка. Та, когда... когда я летел домой и знал, что мне нужно закончить отношения с Лиз. Это было... это было не просто потому, что все было плохо. У меня...

Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Там была женщина из другого офиса. Мы вместе работали над парой проектов. Она... Я воспользовался ею в качестве консультанта. Насчет моей домашней жизни. Она не была частью... жила в другом штате...

Я покачал головой. Детали не имеют значения.

– В последний вечер там, мы ехали вместе в лифте, и мы... мы были... Если бы двери не открылись, если бы тогда не вошел один из наших коллег, все продолжилось бы в одном из наших номеров. На следующий день, когда мы готовились к отъезду, я сказал ей... сказал, что в следующий раз, когда мы увидимся, я буду свободен. И отправился домой, зная, что лишь благодаря случайности я остался верен.

Я посмотрел вниз.

– Я помню все это, хорошее и плохое. Помню, как Лиз передумала заводить детей, как она отказывалась, пока не «утвредится» в своей карьере. Сейчас я понимаю, что это иными словами означало получение ею преимущества надо мной. Как она отталкивала меня все дальше и дальше, по мере того как все больше «теряла» в своих мыслях. Как... – Я вздохнул. – Как, что очевидно, оглядываясь назад, что у нее была интрижка, как она, вероятно, смеялась над тем, что может меня обойти.

Бет вдруг стала очень спокойной, подтверждая мои подозрения.

– Но я помню и тебя. Я помню, как мне было больно, когда ты меня не узнала. Когда ты выбрала новое имя, как горько мне было от этого. Как со временем мы стали ближе друг к другу, становясь все менее незнакомцами и все больше друзьями, а потом и любовниками. Когда...

Я поцеловал ее руку.

– Когда ты сказала мне, что надевала мою рубашку, чтобы спать в ней, потому что в ней ты чувствовала себя в безопасности. Когда пришла ко мне в постель, сняла эту рубашку и сказала, что ты – моя жена.

Мое лицо было мокрым.

– Все с тех пор, даже это... это болезненное новое, старое знание. Все это – часть нас. Я ненавидел Лиз, и люблю тебя. Вот откуда я знаю. Потому что у меня есть все воспоминания, желанные и нежеланные, и я все еще здесь, отчаянно надеясь, что... что... что мы с тобой состаримся вместе. Что, если ты захочешь, мы сможем наблюдать за нашими детьми и внуками, сидя в наших старых изношенных креслах. Что мы...

Бет наклонилась через стол, заставив меня замолчать поцелуем. Он был сладким, но страстным, обещанием будущего, молчаливой клятвой между нами, что у нас будут «мы». Она встала и потянула меня за собой в нашу спальню.

Там жена раздела меня, целуя открытые участки кожи, снимая каждую деталь одежды. Раздевшись, она подвела меня к кровати и велела лечь на нее. Когда она раздевалась, это не было каким-то откровенно сексуальным стриптизом, просто моя жена демонстрировала свое тело, шрамы и все остальное. Это было тем более интимно, что в этом не было ничего искусственного. Ее глаза были устремлены на меня, когда она забралась на кровать и расположилась на мне.

Ее руки прижались к моей груди, и она поцеловала меня.

– Ты прав: Лиз – это наше прошлое. Джон и Бет – будущее. И если она... если она появится, мы встретим ее вместе. Ты... – Она снова поцеловала меня, нежно. Ее рука легла на мое сердце, и она положила мою руку на свою:

– Это... мы. Мы достаточно сильны, чтобы встретиться лицом к лицу с нашим прошлым. Вместе. – Усмехнувшись, она промурлыкала:

– Но сейчас я хочу не этого.

Она взяла меня в руки и пристроила головку к своему входу.

– Я хочу построить новую жизнь с тобой. – Она медленно скользнула вниз, низкий, тихий стон вырвался из ее губ, когда она приняла меня на всю длину. Ее рука скользнула по моей от ее сердца вниз к животу. Бет блаженно улыбнулась мне, на ее лице не было ничего, кроме любви. – Я хочу создать новую жизнь с тобой. Хочу чувствовать, как она растет внутри меня.

Она начала двигаться, и ее глаза закрылись, когда она наслаждалась ощущениями.

– Мммм, ты так хорош, Джон. Так идеален.

Я провел вдоль ее бока, и она захихикала, боясь щекотки. Хихиканье перешло во вздох, когда моя рука переместилась к ее груди и начала массировать ее. Я вздохнул:

– Я люблю тебя, Бет, – пока моя жена доставляла мне удовольствие, на которое способна только она, моя вторая рука протянулась вниз между нами, и большой палец начал дразнить ее клитор.

Она застонала от любви ко мне и стала двигаться быстрее, скользя вверх и вниз по моему стволу.

– О... ах! Люблю... о, боже... Джон... Люблю тебя!

Прикосновение к ее соску вызвало легкий вскрик, и она схватила посягнувшую на него руку, поскуливая от приближающегося оргазма. Поднеся ее к губам, она поцеловала ее и крепко сжала, как спасательный круг между нами.

Моя вторая рука переместилась на ее бедро. В ее горле зародилось начало разочарованного хныканья, но оно быстро сменилось громким криком удовольствия, когда я использовал свой новый рычаг, чтобы удерживать ее, чтобы я мог начать свои толчки вверх. Бет выпустила мою вторую руку и начала дергать свои соски, запрокинув голову назад от пронизывающих ее ощущений. Я воспользовался этой возможностью, чтобы схватить оба бедра и начать с энтузиазмом трахать смазанную, тугую киску моей жены.

– Ко... кончаю! Джон! Пожалуйста! П-пожалуйста! Ты мне нужен, нужен нн... нужен...!

Ее слова превратились в бессмыслицу, когда она потеряла контроль. Они были странной, первобытной песней, овладевшей мной, двигавшей мной, когда я входил в нее.

Когда она начала выть, мой голос присоединился к ее голосу, даже когда мое тело вонзилось в нее и осталось там, член пульсировал, сея новую жизнь, которую она отчаянно хотела, в ее плодородное лоно.

После этого мы еще некоторое время лежали вместе, но моя жена далеко не закончила со мной той ночью, а я далеко не закончил с ней. В конце концов, рано утром мы уснули, измученные нашими соитиями.

***

Мир двигался вперед, и мы вместе с ним. Время от времени всплывали воспоминания, в основном об обыденных вещах. Иногда они были связаны с неверностью Лиз, что приводило Бет в уныние, пока я не обнимал ее и не напоминал, насколько мало меня волнует то, что делала в ее теле Лиз. Моя «первая жена» была похожа на монстра из фильма о слэшерах, и мы никогда не были уверены, не восстанет ли она, пытаясь разрушить наши жизни.

Но прошло десять лет, столько же мы были женаты с Лиз, а она так и не появилась. Вместо этого наша семья стала полной, когда родилась сначала Эллен, а затем Дункан. Конечно же, крестной матерью нашего старшего была доктор Таггарт. Это было время исцарапанных коленей и бессонных ночей, корректировок поверх корректировок. Это было одно из самых счастливых событий в нашей жизни.

Прошло двадцать лет, и наши малыши вылетели из гнезда. Мы плакали, когда вернулись домой на следующий день после того, как отвезли Дункана в колледж. В те выходные мы заново знакомились с каждой поверхностью нашего дома, с радостью принимая наши годы пустого гнезда и друг друга. Мы нашли новые увлечения и новых друзей. Мы путешествовали, воссоединились с самими собой и полюбили друг друга сильнее, чем когда-либо.

Прошло тридцать лет, и Лиз стала едва заметной тенью; за эти годы не появилось никаких новых воспоминаний, и мы уже давно перестали беспокоиться о ее влиянии. Но она сделала нам последний подарок; мне хочется думать, что это было своего рода извинение. Мы были на свадьбе Эллен. Наша дочь была прекрасна, она стояла с мужчиной, которому я ее только что отдал. Священник произнес слова: «Вы можете поцеловать невесту», и Бет напряглась. По ее лицу расплылась широкая улыбка, и она склонила голову на мое плечо. Наша свадьба. Она вспомнила нашу свадьбу.

Мы были вместе до конца наших дней, до внуков, выхода на пенсию и всего остального. Мы никогда не колебались в нашей верности и нашей любви. В конце концов, мне было жаль, что у нас ничего не получилось с Лиз, что мы не смогли найти выход из спирали соперничества и ревности. Я сожалел о том, что пережила Бет, о боли и потере воспоминаний. Но я бесконечно благодарен за то, что в конце ее борьбы каждый из нас нашел любовь всей своей жизни. Мы вместе создали воспоминания, которые имеют значение.