ТУТОРИАЛ К АСАХИНЕ

Письмо.

Оно было украшено разноцветными завитушками по бокам и было написано на будто бы пожелтевшей от времени старинной бумаге. От него исходил запах, смутно знакомый мне, едва уловимый аромат парфюмерии, заставивший меня вспомнить давно забытую вроде бы дикую ночь.

«Можешь поцеловать её».

Так, вроде бы, она сказала тогда?

Мне снова вспомнились хороводы запущенных тем событием бешеных грёз, грёз, за которыми меня позже поймала Судзумия. Я стиснул зубы, из памяти моей выплыло растерянное личико Микуру, которой я полчаса назад неловко признался, что поход в кино отменяется из-за домашних проблем. Я пылал, говоря это, я чувствовал себя то ли предателем, то ли лжецом, но после произошедших сегодня безумных вещей я никак не мог пойти на свидание.

Вытянув руку вперёд, ещё не веря догадкам, я коснулся свитка. Тот был странно тёплым — уж не хронопортировали ли его мне на столик в комнату, или как там это называется, аккурат за минуту до того, как я войду?

Чего от меня теперь пожелает старшая ипостась Асахины?

«Привет, Кён!

Надеюсь, у тебя всё в порядке? Ты, наверное, догадался по почерку и прочим деталям, кто тебе пишет. Я не думала, что мы пообщаемся ещё раз, даже таким странным косвенным образом, хотя по идее должна бы была заранее о том знать».

Если подумать, то действительно должна. Все эти петли времени, предопределённость будущего и прошлого. Хотя некоторые события как бы намекали нам, что историю можно менять.

«Не буду вдаваться в подробности известного мне и временно неизвестного тебе — это закрытая информация. Хи-хи. Знаю, как тебя злит эта фраза. Не правда ли, моя альтер-эго-сестричка такая смешная, когда произносит её?»

Невольно мои губы искривились в ухмылке.

«Ты тоже ужасно смешной, Кён, со своими тайнами мадридского двора и извращёнными нехорошими липкими грёзами. Весь такой смешной и наивный. О да — я о них знаю, Кён. И да — мне они действительно нравятся».

Здесь заканчивалась первая страница письма, оказавшегося многостраничным, невзирая на форму свитка. В нижней части бумаги был прорисован смайлик.

Ухмылка моя окаменела, мне на миг стало трудно дышать. Прежде стоя у стены своей комнаты, я сделал несколько шагов к кровати и присел на край.

Она всё это время з н а л а...

Мне захотелось — нет, вовсе не застрелиться. Не скажу, чего именно.

«Можешь начать прямо сейчас, Кён. Смелее».

Ещё один смайлик на новой странице, дразняще-подтрунивающий, добрый и издевательский в то же время. Я скрипнул зубами, слабо дрожа.

И, чувствуя, как схожу с ума и как отхлынувшая от мозгов кровь приливает к брюкам, чувствуя на себе взгляд обеих Микуру будущего и настоящего, опустил руку вниз и провёл пальцами по начавшему вздуваться бугру.

«Да, хорошо. Не стесняйся!..»

Меж строк практически слышалось её хихиканье, я застонал беззвучно. Ну как, ну каким образом она делает это со мною? Ещё одна, особенно извращённая временная петля?

«Я не знаю, что ты сейчас делаешь, но думаю, что тебе это нравится. Да, Кён... не хотела переходить к серьёзной части письма, но надо, ведь иначе письмо не было бы отправлено, да и ты ничего бы не понял».

Неужто она собирается перейти наконец к делу? Я покраснел, почувствовав, что перед этим она просто поддразнила меня как племенного бычка, от мысли этой пальцы мои на брюках ещё несколько раз сжались.

«Произошёл новый временной разрыв, не такой глобальный, как три года назад, но нарушающий временную последовательность и наши планы. Наши специалисты не могут точно сказать, что случилось, но по выкладкам аналитиков это скорее всего связано с неким внепричинным вмешательством Харухи в цепь событий, а по характеру изменений — похоже, что события затрагивают как-то Судзумию, тебя и меня».

Я попытался сглотнуть всухую слюну, но не вышло.

Перед глазами встали картины смеющейся Харухи, поймавшей меня с руками под партой, издевательски глумящейся Харухи, с которой я срываю бельё и одежду.

«Главным замеченным отклонением является изменение отношений в команде, в первую очередь — извини, Кён, что я так прямо? — твои отношения с моей alter ego. На новой мировой линии события не соответствуют моей памяти, и если лёгкие отклонения можно смерджировать, то тут разрастающаяся нестабильность угрожает разрушить всё».

Пальцы мои, держащие письмо, дрогнули.

Развлёкся, что называется.

Ну да, логично. Я собирался провести этот вечер в кино с Асахиной, что могло бы привести к чему-либо романтичному — а если бы и не привело, то так или иначе держало бы моё отношение к ней в прежней точке.

Теперь же, ощущая стыд и вину из-за случившегося с Юки и Харухи, я отменил свидание, а со временем, вполне может быть, и вовсе навеки бы отдалился от Микуру Асахины?

От мысли этой я ощутил злость, ненависть к себе, причём не в последнюю очередь — из-за того, как идеально произошедшее ложилось на дурацкие фрейдистские шаблоны.

Естественно.

Мальчик «потрахался по-настоящему», и теперь ему не нужна сублимация в виде идола романтических вожделений? А вы спрашивали меня, хочу ли я вот эдакого «настоящего»?

Но письмо не оканчивалось на этом.

«Я догадываюсь о причине отклонений, Кён. Зная тебя и зная Харухи. Ой, ну не красней. Твои пальцы небось там так стиснулись, что того и гляди письмо порвёшь».

Я заставил своё дыхание успокоиться.

Ну да, разумеется, она з н а е т. Знала бы даже в том случае, если бы каждую догадку её не проверял целый штат психологов Будущего?

«Отсюда идея по нейтрализации изменений — по принципу лженауки гомеопатии: подобное исцеляют подобным. Моя идея, кстати. Расскажешь потом, понравилось ли?

Ниже ты найдёшь детальное описание моего психологического профиля ранней юности. Ну, строго говоря, это не столько профессиональное описание психопрофиля, сколько набор читкодов и паролей для воздействия на наивную девушку.

Там подробно описано, какие слова способны распалить юную Микуру Асахину, какие запахи, музыка или прикосновения действуют странно на её подсознание, какие у неё потаённые фетиши и грязнейшие из фантазий. Я, если честно, даже сама помнила не обо всём из описанного, список составляли специалисты, я читала некоторые места с волнением, как жгучую порнографию.

Кому-нибудь другому я не стала бы вручать в руки этот список, такой мощный инструмент для воздействия на себя.

Но... тебе ведь можно доверять, Кён?»

Ещё один смайлик, изображающий заговорщицкое подмигивание — и в то же время высунутый дразнящийся язычок. Я закрыл глаза, чувствуя, как свободная моя рука снова приходит в движение, как я вновь начинаю делать это фактически на глазах у Микуру Асахины-старшей.

Потом заставил себя отодвинуть руку от брюк и дочитать сообщение, остаток которого не был написан вручную каллиграфическим почерком, а был напечатан шрифтом самого мелкого кегля, но тем не менее занимал едва ли не в двадцать раз больше бумаги, чем начало письма.

Фантазии.

Фетиши.

При чтении о некоторых из них правая рука моя вновь непроизвольно опускалась вниз, в то время как лицо пылало, а мозгу хотелось скомкать бумагу и выкинуть в мусорник.

«Но Микуру Асахина-старшая х о т е л а, чтобы я о ней знал это».

Зачем?

Чтобы я смог превратить её младшую версию в покорную секс-игрушку?

Ноги мои сдвинулись, я вдруг представил с невероятной чёткостью старшую Асахину-сан, которая сидит точно так же на краю дивана где-то в невообразимом Будущем и ждёт, когда мировая линия времени выпрямится, когда в мозгу её выкристаллизуются горячие воспоминания о вещах, которые однокурсник в прошлом совершал с нею и с её волей.

Следом — представил себе, как она могла обо всём этом думать ещё при отправке письма, как подрагивали её пальцы, держащие ручку, как дрожала другая её ладонь на аристократическом взрослом колене.

Я вновь закрыл глаза, мои собственные пальцы задёргались.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Мороженое здесь гораздо более удивительных видов, чем я привыкла, — призналась Микуру, отводя взгляд от тарелочки с крем-брюле, украшенным роллами. — Я никогда не пробовала раньше... мороженое с рыбой. А ты, Кён?

Ложечка её застыла у рта, у самых губ, я невольно покраснел, вспомнив некоторые из эпизодов прошедшего дня. Что я собираюсь с ней сделать, кому я собираюсь божественную Асахину-сан уподобить?

«Ну, хватит».

Беззаботно рассмеявшись в ответ, я воткнул свою ложку в самый крупный шарик белёсо-молочной слизи.

«Я просто хочу проверить».

В действительности у меня не было ни малейших гарантий, что письмо мной получено от старшей Микуру Асахины, равно как и не было гарантировано, что письмо говорит правду. Напечатанная его часть выглядела как минимум необычно в приложении к хрустально невиннейшей Асахине-сан, словно речь шла отнюдь не о ней, а о героине хентайного комикса.

— Я и сам раньше не встречал этот сорт. Но, если верить слухам, некоторым нравится. Некоторым девочкам.

Не удержался от подколки — от того, что было бы подколкой, будь письмо подлинным. Следя краем глаза за выражением личика Асахины.

Она запылала.

Попыталась спрятать глаза, потом зажмурилась. Вслепую коснулась ложкой своего рта, потом зачем-то высунула кончик языка и провела им пару раз по роллу.

Подтверждение?

Я невольно заёрзал, пытаясь представить, как тогда Микуру по моей милости должна себя сейчас чувствовать.

«Справка:

— мороженое «Дары Океана». Будит неоднозначные чувства у Микуру Асахины в связи со случайно услышанной в детстве от взрослых непристойной шуткой, связывающей вид или вкус этого мороженого с мужским семенем, шуткой, не до конца ей тогда уяснённой, но чуть прояснившейся позже.

По своей инициативе Микуру Асахина не станет его употреблять, но, будучи к тому принуждена в достаточно располагающей атмосфере, будет непроизвольно возбуждаться от приходящих на ум ассоциаций и от мыслей о том, как она сейчас сама для себя выглядит. Эффект можно усилить длительностью процесса и подходящими темами диалога».

«Длительность процесса» поддерживалась мною на уровне уже часа два, я угостил Асахину этим сортом мороженого ещё при входе в кафе у кинотеатра. Микуру уже тогда захлопала ресницами, чуть покраснев и попытавшись отказаться, что выглядело в общем-то обычным смущением. Я настоял на своём, сказав, что это новый сорт и что мне хочется увидеть, как она его будет пробовать.

Что успело произойти?

Мы успели посмотреть фильм, сюжет которого показался бы мне скучноватым, не будь он упомянут в письме от старшей версии Асахины-сан.

Я успел в кинозале коснуться пару раз лица Микуру совершенно невинным образом, а один раз — положил свою босую ступню поверх её ступни.

Неужели это должно как-то подействовать?

Сейчас мы снова сидели в том самом кафе. Я включил в музыкальном автомате «Машареллу», музыку, которая, если верить строчкам из проклятого письма, должна была ассоциироваться у Асахины с фривольной сценой из ещё какого-то фильма.

Кстати о фильмах.

— Как тебе это кино? — спросил я, откусывая кусочек ролла и ощущая некоторую неловкость. — А говорят ещё, что наш японский кинематограф не выдаёт оригинальных идей.

Микуру смущённо хихикнула.

Фильм и впрямь был немного смущающим, хотя в то же время дразнящим. Новелла «Марево», снятая по какому-то старинному романсу, но явно обросшая вольностями в процессе адаптации, рассказывала историю о студенте, который, потеряв свои учебные записи из-за козней соседа, стал искать им замену, да так увлёкся поиском, что сам не заметил, что найденные им заметки находятся на страницах тетради в руках у обворожительной однокурсницы.

Та была и сама поглощена процессом изучения записей, дело по сюжету новеллы происходило в преддверье перехода из средней школы в старшую. Сев рядом друг с другом, изучая одну и ту же тетрадь, они в итоге оказались в её квартире в одной постели в одном неглиже — она в трансе самозабвения приняла его за подружку и посоветовала раздеться из-за жары, парень же не сознавал ничего и повиновался чисто механически.

— Ммммм. — Ложка в её руке дрогнула.

Глаза её слегка засветились, похоже, что действия из «Книги рецептов по совращению Микуру Асахины» действительно понемногу её расслабляли. Или это просто от общения со мной, от доверия мне, я же озабоченный мерзавец, способный думать лишь об одном?

— Им повезло, — Микуру облизнулась, будя опять грешные ассоциации, — что они... ну, не пришли в себя до экзамена. Иначе... было бы... ну, такое...

Краска на её личике стала гуще, девушка снова уткнулась взглядом в еду.

— О да, — мягко подсказал я, — просто неимоверный позор. Когда тебя, приличную хорошую девушку, обнаруживают... практически голой в одной постели с незнакомцем, который... мог сделать с тобой что угодно. Это такой кошмар, правда?

Микуру издала слабый то ли всхлип, то ли стон, продолжая держать в руке перевернувшуюся выпуклостью вверх ложку.

— Скажи, а как бы ты себя чувствовала на её месте? Тебе... было бы... ужасно, обжигающе, невыносимо стыдно, да?

Протянув руку через стол, я коснулся пальцев её левой руки, взглянул ей в глаза. Неумолимо улыбнулся, видя дрожь её ресничек.

«Что я творю».

Краем глаза я заметил, как сдвигаются под поверхностью зеркального столика её безукоризненные коленки.

«Лишь проверяю. В сущности, я до сих пор не увидел ни одного доказательства, что в письме написана правда, всё может объясняться невинными причинами или моим самовнушением».

Отведя руку в сторону, я как ни в чём не бывало вернулся к еде, не глядя на Микуру. Боковым зрением я тем не менее видел, как девушка слабо вздрагивает, чуть ли не всплакивая от стыда, дыхание её стало шумно-прерывистым.

Только ли от стыда?

— Ты знаешь, — произнёс я, не отводя взор от тарелки, произнёс уже другим тоном, великосветски-бархатным, за что сам себя возненавидел, — мне там понравился... и другой эпизод фильма. Когда герои сидят рядом на диване, уже познакомившись по-настоящему... и он по памяти читает ей хайку Басё... это выглядит так невинно.

Я посмотрел ей в лицо.

Она почти не дышала, губы её были слегка приоткрыты. Левая её ладонь застыла на краю столика, вцепившись в зеркальное стекло так ожесточённо, как если бы это был последний оплот реального мира.

На миг сердце моё кольнуло, но я должен был нанести проверочный удар.

— Особенно... одухотворённо выглядела в этой сцене... — выдохнул я, — сама Ли До. Не знаю, почему, я подумал в этот миг о тебе, мне захотелось сравнить тебя с ней, увидеть на её месте тебя.

Глаза Микуру расширились, жар на её лице собрался в отдельные пятна.

Пальцы её выпустили край стола, задрожали, ладонь нырнула под столик.

— Увидеть тебя т а к о й.

Дыхание Асахины-сан стало присвистывающим.

«Справка:

— фильм «Марево» производства студии Асакура-филма 1989 года. Был впервые просмотрен Микуру Асахиной в возрасте двенадцати лет, что ввиду происходившего на тот момент полового метаморфоза организма вызвало у неё не предусмотренные создателями фильма мысли. Если фантазии, связанные с полубессознательным пребыванием героев наедине друг с другом в одном нижнем белье и включающие в себя риск позора, можно назвать предсказуемыми, то фантазии, связанные с более поздним эпизодом общения между героями уже в ясном сознании, — нет.

Микуру Асахине казалось, что положение рук героини в некоторые моменты разговора не случайно, что она как бы незаметно от спутника пытается стимулировать через одежду свои эрогенные зоны во время выслушивания его комплиментов. Понимая, что это нелепо с точки зрения сценария и является субъективной иллюзией, Асахина тем не менее не в состоянии была себя удержать от игр воображения, иногда толкуя аналогичным образом и положение рук киногероя.

Впоследствии это сформировало тайный фетиш в виде мечты быть пойманной за чем-то подобным или самой стать объектом чего-то подобного, хотя ввиду характера Микуру Асахины не имеющий шанса на воплощение».

— Кён!..

Она сглотнула слюну, глаза её были подобны уже двум аквариумам. Аквариумам, в которых плескалось отчаянье, трепет, а также что-то ещё.

— Что, Асахина-сан? — я продолжал улыбаться, хотя части меня уже хотелось заплакать. Очень похоже на то, что проверка подтвердит непреложное. — Мне этого хочется. Увидеть тебя.

«Игра недомолвками. Умолчаньями. Она не может быть твёрдо уверена, что я имею в виду именно то, о чём она думает. Но именно это, если то долбаное письмо не врёт, должно буквально лишить её остатков рассудка — сохраняющаяся до последнего тень надежды остаться в приличном образе».

Она чуть было не задохнулась, зажмурившись. Плечико её дёрнулось, а потом дёрнулось ещё раз. Правая рука, державшая прежде ложку, разжала пальцы и скрылась также под столиком.

— Кё-ёёён...

Асахина-сан застонала тихонько, положение её рук, скрещённых где-то под столиком почти в таком же положении, как у Ли До, не вызывало сомнений в том, что она делает.

Продолжая солнечно улыбаться, презирая себя за истинно подлую предусмотрительность, я извлёк левой рукой из кармана пиджака поляризационные очки и нацепил на нос.

Мир вокруг изменился.

Все отражающие поверхности, как и полагается при взгляде через поляризационные очки, почти перестали быть отражающими. Обычные зеркала стали чёрными. Зеркальное стекло столика — стало полупрозрачным тёмным стеклом.

И я видел ладони Микуру Асахины, невинной девушки-феи, прижатые к платью и открыто ласкающие промежность сквозь зелёную ткань, видел дрожь её коленей, пот её бёдер.

Кровь отхлынула от моего мозга.

Она открыла глаза и взглянула на меня, слабо покачиваясь, как будто даже не обратив внимания на очки. Меня бросило в стыд — и в то же время в озноб. Имею ли я право дать ей чётко понять, что знаю, что она делает?

— Да, Аса... Асахина-сан, — выговорил я почти беззвучно, чувствуя, что брюки мои вздуваются колом, что я теряю ясность ума. — Ты... так хороша... и так напоминаешь её...

— К-кёёён!..

Правая её рука под столиком, о святая невинность и вера в непроницаемость столика, сдвинулась под короткое платьице. Не веря своим глазам, я смотрел, как пальчики той, кто была для меня воплощённой богиней, касаются ленточки трусиков, потирают себя сквозь неё, сначала несмело, а потом всё решительней.

При этом она улыбалась, в глазах её стояли слёзы, а личико было залито пунцовой, но в то же время с губ её не сходила почти спазматическая улыбка.

— Ас... Ас... Ас-са-ахина...

Я не в силах был более сдерживаться.

Я должен был хоть чем-то отплатить ей, хоть как-то унизить себя, как унизилась в эту секунду она, просунув руку под столик в кафе прямо при посетителях. Или прекраснодушные доводы здесь не у дел, а истина в том, что гормоны уже не могли во мне умещаться?

— Аа-ааах... Асахина-сан!.

Ладонь моя под столом сдёрнула кольцо молнии вниз, проникла в ширинку. Это было безумием, безумием, несравнимым даже с началом этого дня, я вульгарно занимался самоудовлетворением пред воплощением самых высоких своих дум и надежд — даже не перед её фотографией и не перед её alter ego? — и ей это вроде бы нравилось.

Потому что она захихикала мелко, глядя на меня как на нашкодившего ребёнка, краска на её щеках сделалась ещё гуще, а пальцы её скользнули под лямочку трусиков и явно проникли глубже.

— Кёёё-ёёён!.. — она застонала тонче. — Кёёёён... Кён. Кён. Кён. Кён. Кён. Кён. Кён!!.

Асахина заёрзала на стуле, ладонь её, кажется, была под платьем уже целиком. Эта невиннейшая из всех девушек почти в открытую мастурбирует в общественном месте?

— М-микуру!..

Пальцы мои сжались на головке моего многострадального органа.

— Кёёёён!!.

«Я заставил тебя. Один только я».

Видя её раскрасневшееся лицо, слыша её разносящиеся уже чуть ли не по всему кафе стоны, я со всей отчётливостью осознал, что предал только что все свои высокие чувства, что не сдержал данных самому себе обещаний, что письмо с интимными тайнами могло быть проверкой, которую я провалил, но тем не менее не могу заставить себя о том пожалеть.

Глядя на мастурбирующую богиню, тихо стонущее божество, не будучи в силах остановить при этом собственную руку в штанах и сделать хоть что-либо путное?

— Да. Да. Да. Кёёёёёён!.. — Она приглушенно вскрикнула, даже почти что взвизгнула. — К-как хорошо-о-о-о-о...

От этих мыслей, от услышанных только что слов и так уж распиравшее изнутри мой пах пламя брызнуло наружу фонтаном испепеляющей лавы.

— М-микуру... Да!.. — Кажется, я сам вскрикнул. — О ками...

Сладкая патока захлестнула бельё, мутные огненные круги повисли перед моими глазами. Ммм, где это я? И почему у меня такие липкие пальцы?

Я моргнул.

Глядя на тяжело дышащую, постепенно приходящую в себя девушку, осторожно извлёк из своих брюк руку и застегнул молнию. Медленно вытер под столом ладонь о штанину, всё ещё не до конца веря в произошедшее.

— П... прости.

Дыша всё тяжелее, постепенно бледнея, Микуру метнула в меня близкий к панике взгляд. Потом — задумчиво облизнула губы, страх в её взгляде сменился раздумьями, следом в глубине её глаз будто бы зажглись две искринки.

— За что? — Она невинно взмахнула ресницами. — Я ничего... Ты о чём?

Как туп я после оргазма.

— Нет, ничего. — Я заставил себя рассмеяться. — Просто...

Совершенно неожиданно она пододвинула ко мне стульчик, прежде находившийся прямо напротив моего. Губы её коснулись моей шеи, а затем моего уха, сладко выдохнув в него:

— Спасибо, Кён.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

«Подведём промежуточные итоги».

Я сглотнул слюну, чувствуя, как дрожит потная ладошка Микуру в моей руке. Мы возвращались в родной район через освещённый ночными фонарями парк, временами девушка с лёгкой краской на щеках таинственно улыбалась чему-то и кидала на меня лукаво-заговорщицкие взгляды.

«Я злоупотребил доверием Асахины-сан, предал её младшую версию, цинично воспользовался секретами из сакрального драгоценного свитка — или это планировалось изначально? — самым похабнейшим образом».

Свет одного из фонарей блеснул в дрогнувшей поверхности лужи.

«И ей это п о н р а в и л о с ь».

Я сам покраснел, вспомнив это. Сердцебиение моё участилось.

«Она поцеловала меня. В щеку. Интересно, сделала бы она это, знай она, что всё это не было безумной чередой совпадений, а было цинично и целенаправленно спланировано мною?»

Нога моя запнулась на камне, я вдруг осознал, что, как бы ни могла относиться к произошедшему нынешняя Асахина-сан, всё это несомненно должно было нравиться её будущей версии. Или она просто вынуждена была написать то письмо, замыкая круг времени?

Но ведь откуда-то же взялось изначально содержание хронопетли, специфические словечки и стиль поведения Асахины-старшей? С момента ввязывания в эти дела я прочёл немало фантастики и даже пару научпоп-книжек, знаю, что такие вещи не берутся из ниоткуда.

Каблучок Микуру тоже поскользнулся на камне, кажется, на том же булыжнике, на котором секундой раньше споткнулся я.

С неловким хихиканьем божественная Асахина-сан теряет равновесие, падает прямо мне на руки, я подхватываю её неземное тело чуть ниже пояса.

Глаза её полуприкрыты, голова запрокинута назад.

«Поцеловать?»

Губы Микуру Асахины приоткрыты, они влажно мерцают, слабо подрагивая. Я обычно заторможен и неискушён в такого рода делах, но прочитанное в потайном свитке словно наделило меня шестым чувством, я осознал, что девушка сама ждёт поцелуя — и даже, возможно, специально поскользнулась на камне.

«Вправе ли я?»

Выигрывая время на колебания, я провёл рукой по её талии через платье, провёл рукой, чего уж там скрывать, прямо по ягодицам. Мне вспомнилось ещё раз, словно эпизодом из позорного дикого сна, как я не более получаса назад грязно стискивал рукою в штанах прилюдно в кафе свой собственный член — а Микуру Асахина смотрела на это и улыбалась.

Поняла ли она, что я видел движения её рук под столиком? Или считает, что всё так и осталось на уровне домыслов, догадок и слабого пред-оргазмического румянца?

«Нас в её представлении сближает теперь общая сладко-постыдная тайна. Как Ли До и Шоррэя в её фантазиях, продолжавших как ни в чём не бывало невинно общаться позже».

Сердце моё взволнованно стукнулось в грудную клетку, я наклонился над божественной Микуру Асахиной. Уловил чарующий ландышевый аромат — и коснулся губами её губ.

Языки наши соприкоснулись.

Асахина зажмурилась крепче, впилась в мои губы резким ответным движением. Я застонал глухо, продолжая гладить её ягодицы сквозь платье, хотя ничего мне сейчас так не хотелось, как запустить ей руку под юбку и вцепиться в трусики пальцами.

— Кё-ён!.. — простонала она, слегка отстранившись, освободив рот, хотя нижняя её часть приникала ко мне всё ближе и ближе.

Глаза её приоткрылись, хотя были мутными.

— М-микуру...

Я её хотел, хотел с нестерпимой силой, хотел взять её прямо здесь посреди парка, задрав ей платье словно какой-то шлюшке, содрав с неё одежду как с Харухи. Но всё моё воспитание и все мои прежние представления о характере Микуру протестовали, говоря, что Асахина не Харухи, что она будет против и хотя бы в последний момент заколеблется, причём сказанное в том свитке о её нраве в общем-то подтверждало прогноз.

Рука моя огладила вновь её ягодицу, уже под платьем. Может, всё же попробовать, ведь кто не рискует — тот не выигрывает?

Она моргнула, муть в её глазах чуть расступилась.

— К-кён...

Уже чуть другая интонация, с еле заметным оттенком предупреждения. Нечто среднее между «Что ты делаешь?» и «Ты уверен?».

Можно не сомневаться, интонация эта усилится, если я продолжу свои подступы к ней, в результате получится что-то вроде изнасилования.

Пусть изнасилования сугубо дружеского, пусть сопротивление её будет деланным и лицемерным — всё равно — хочу ли я с ней так?

«Конечно, хочу».

Кончик моего пальца дотронулся до салатовой ленточки её трусиков — и тут же отпрянул. Асахина смотрела на меня, почти не дыша.

«Но не могу».

— Осторожнее, Микуру-тян, — шепнул я, поцеловав её в верхнюю губу, одновременно вытянув руку из-под её платья. — Здесь много мусора.

Она рассмеялась негромко, отступив на полушаг, в смехе её слышалось облегчение, благодарность, нежность — и в то же время словно бы даже некоторое разочарование?

— Спасибо, Кён. — Она помолчала немного, спустя несколько шагов снова взяв меня за руку. — Это волшебная ночь. Одна из... самых волшебных ночей этого века.

Вообще-то формально был ещё вечер, но я не стал её поправлять. Кровь моя столь отлила от мозга, что я из последних сил подавлял иные желания.

Вот и ворота парка.

— Пока, Кён. — Приобняв меня на прощание, она вновь отступила, в глазах её что-то светилось и переливалось. С уст Микуру-тян сорвалось застенчивое хихиканье. — Я буду вспоминать о тебе.

— Я т-тоже, — невольно вырвалось у меня, ладони мои впились в бока, словно боясь иначе соскользнуть ниже.

Некую долю мгновения мы рассматривали друг друга, слабо дрожа, щёки мои явно раскраснелись, а в дыхании Асахины-сан появился слабый присвист. Я готов был сгореть от стыда, в то время как правая ладонь моя немного расслабилась и перелегла на бедро.

Губы мои приоткрылись и снова сомкнулись, я не мог выдавить ни звука под её нежным взглядом, в то время как брюки мои оттопыривались и бунтующая плоть рвалась наружу.

Наконец я вновь приоткрыл губы, с невероятнейшей силы трудом шевельнул ими.

«Показать?»

Это было словом без звука, практически не сопровождавшейся потоками воздуха репликой. Я запылал гуще, отчаянно вдруг вознадеявшись, что Микуру Асахина не умеет читать по губам.

Девочка отступила ещё на шаг, окинув взглядом округу. С парком соседствовала сравнительно освещённая автомагистраль, по которой, несмотря на позднее время суток, периодически проезжали автомобили и шли пешеходы, но ближайшая из странствующих по шоссе семейных пар была довольно далеко.

Оглянулась вновь на меня, быстрым вороватым жестом облизнула губы.

И кивнула.

Дыхание моё словно перехватило. Я погладил неуверенно топорщащийся бугор прямо на глазах Микуру — в которых всё ярче пылал дивный чарующий свет — погладил себя на глазах у Асахины-сан и у тех пешеходов, которые, хотелось бы верить, не замечают пока ничего.

Ещё на шаг отступив, Микуру Асахина полуопёрлась на арку ворот, попутно скрыв себя из поля видимости прохожих, взгляд её замер на мне. Я стиснул крепче себя пальцами через брюки, не отводя взора от её хрупкой фигурки, от её стройного стана и изящных ножек.

Всё как в кафе.

Всё как в том треклятом кафе, только теперь всё это происходит совершенно открыто? Без цирлих-манирлихов, без отсылок на фильм и пасхалок из тайного чудного свитка?

Я тихо застонал, не в силах поверить до конца в то, что прямо сейчас совершаю, пальцы мои задрожали. Не без удивления я заметил лёгкий лукавый изгиб в уголках её губ.

Улыбается?

«Испытывает острую неуверенность в связи со страхом потери контроля над ситуацией, — вспомнились мне опять слова из той методички. — Способна из-за этого отказаться даже от самых заманчивых перспектив, если происходящее не укладывается тесным образом в её грёзы. Парадоксальным образом может раскрепостить свою сексуальность в публичных местах — где безопасность Асахины-сан гарантирована и где она может чувствовать себя спокойно».

То, что происходило в том кафе, в кинозале и что происходит сейчас?

Мимо проходят пешеходы, я не могу ничего сделать с Микуру без её воли, даже если бы и хотел. Сама же она в безопасности, её даже не видит никто, она скрывается в тени арки и улыбка на её губах — или мне кажется? — становится всё шире и шире.

— М-микуру...

Взгляд её сделался искусственно-строгим, я чуть не задохнулся. Попытался замедлить мерные колебания пальцев — но секунду спустя снова совершил несколько резких движений.

— П-прости...

Она смотрела на меня с непередаваемой смесью насмешки и нежности, собственничества и любования. Почти как — до меня вдруг дошло, где я мог видеть этот взгляд раньше? — старшая Асахина-сан.

«Не в этот ли миг были пущены корни грядущего её ко мне отношения, фундамент будущей личности, сознающей свою сексуальность и умеющей пользоваться ею? Когда она осознала, что может мной управлять, может склонить меня к позорным вещам, причём принудив меня от этого падения получать невероятное удовольствие?»

Правда, линия времени — если я хоть что-либо понимаю — должна была быть иной поначалу, письмо Асахины-старшей прямо намекает на это. Но кто может знать, не должно ли было случиться на предыдущей линии времени что-то аналогичное?

От этих мыслей, от подозрений, что я сам своими руками превращаю сейчас невинную фею в самодовольную и ничуть не менее пленительную стервочку будущего, я застонал громче.

Пальцы мои сжались опять на топорщащемся бугре брюк, глаза Микуру смеялись. Я зажмурился, расстегнув с лязгом ширинку, рука моя рванулась вглубь — и почти тут же застыла.

Близящиеся голоса пешеходов.

Я распахнул глаза, тяжело дыша. Взгляд мой пересёкся со взглядом Асахины-сан — та еле заметно качнула головкой, строго нахмурившись, щёчки её были залиты краской, а руки подозрительно ровно сложены на груди.

«Продолжай», — шевельнулись её губы беззвучно. Правая её рука соскользнула вниз и поиграла повелительно краешком платья, обнажая бедро почти до трусиков.

Хватая беспомощно воздух ртом, моляще-благоговейно глядя на Асахину, чувствуя, как мир шатается вокруг меня, я извлёк из своих брюк член.

Сжал на глазах Микуру — та зажмурилась на миг — и застонал тоньше.

— М-мм-микуру...

Кольцо моих пальцев задёргалось как сумасшедшее, голоса проходящей мимо пьяной компании стали ещё громче. Очи Микуру-тян пылали как глаза Сямисэна, она облизнула вновь воровато губы — и сделала пальцами быстрый неуловимый жест, жест, который можно было трактовать только как «Сдёрни вниз это».

Я повиновался.

Холод прокатился по моим бёдрам, освободившимся от брюк и белья, колени мои задрожали, я не то чтобы застонал, мастурбируя голый в нескольких шагах от наполненной людьми магистрали, я почти что завыл.

Улыбка Микуру Асахины сделалась ещё шире, сделалась почти ослепительной, стала откровенно дразнящей. Она приподняла поощрительно краешек платьица, обнажая уже оба бедра, обнажив зеленоватую ленточку.

— М-мммику... о ками!..

Кажется, я слабо вскрикнул. Зря, вероятно — голоса проходившей мимо компании сразу же стихли? — но мне было уже не до них.

— М-миииикуру... Ах-х!.. Ммикуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру!..

Я пошатнулся, колени мои утеряли стойкость, пальцы стискивали член всё крепче рывок за рывком, а перед глазами стояли — вправду ли она вновь в открытую совершает это? — кончики тонких девичьих пальцев, касающихся ленточки трусиков.

— Мми... Ммик... Аааааааа-ааааах!!.

Ноги мои подогнулись-таки, я шлёпнулся удачно на зад, но даже это не прервало ускоряющихся движений моих пальцев. Зажмурившись, я вновь застонал, чувствуя, как из меня вырывается наружу лава животной похоти, жаркий фонтан вожделения, орошая упавшие брюки и асфальт подо мной.

Голоса молодёжной компании, в интонациях которых невнятно мелькнуло презрение и насмешка, давно удалились, а я продолжал сидеть на влажном асфальте, всё ещё прижимая к паху ладонь и не открывая глаз, покачиваясь взад-вперёд, не в силах поверить, что я только что натворил.

«Что мы только что натворили».

Теперь, когда похоть отхлынула, мне уже не казалось так легко объяснимым поведение Микуру Асахины. Наши отношения не будут никогда прежними. Неужто она не увидела, что загоняет нас сейчас обоих в ловушку, загоняет в неудобное положение, из которого будет сложно выбраться?

Разве что...

Тем временем ладонь Микуру взъерошила ласково мой затылок, губы коснулись моего лба.

— Бедный Кён. — Девочка смотрела на меня поднимающегося с жалостью, во взгляде кроме обычного уважения была ироничная покровительственность. Словно у старшей Асахины? — Бедный... глупый Кён.

Вот и её выражения?

— Я помогу тебе. — Губы её прижались к моему уху, мгновением позже шепнув: — Код номер три тысячи пятьсот шестьдесят девять. Этого вечера не было, Кён, ты так и не пригласил меня никуда. П... прости, пожалуйста.

Отодвинувшись, она смотрела пару секунд мне в глаза, потом черты её личика дрогнули. Спрятав поспешно взгляд, Микуру отстранилась и устремилась к выходу из парка.

«Код No3569:

— пусковая мнемоническая команда для модуля нейрокорректирующих воздействий. Модуль является экспериментальной разработкой, врученной Асахине-сан лишь месяц назад. Через неделю он должен быть снят с неё из-за проявляющихся изредка негативных побочных эффектов, других разработок подобного класса создать так и не удалось.

Предназначение модуля — стирание кратковременной памяти. Настроен только на членов «Бригады SOS». Поскольку в смущающих обстоятельствах Асахина-сан может попытаться применить модуль, меж тем как это противоречит текущим планам в сложившейся ситуации, к тексту приложена обезвреживающая команда — «Вашингтон 689». Знание этого кода защитит мозг от наведённой амнезии».

Вот, значит, как?

Я моргнул. Потом, неуверенно кашлянув, вытер с брюк наиболее крупное пятнышко спермы. В ушах у меня слабо шумело после случившегося, зато дымка в глазах стала слабеть.

Этого вечера не было?

Мне вспомнился румянец на щёчках девушки в кафе, затем — как она довольно облокотилась на арку ворот парка, наблюдая за моими действиями. Интересно, не сообразила ли она ещё в ресторанчике, что может спокойно стереть мне память, насладившись зрелищем своей власти над строгим пафосным Кёном и не вкусив какого-либо рода последствий?

«Она не такая», — совестью кольнуло меня.

Но стирание памяти — чуть ли не единственный выход тут для пары учащихся, запутавшихся в своих чувствах и комплексах. И, коль скоро Микуру поняла неизбежность этого, она могла по ходу получить удовольствие?

Я отогнал эти мысли.

Как это ни странно, от сделанного только что Асахиной-сан мне стало легче дышать. Она теперь будет считать, что я не помню случившегося, я же смогу притворяться, будто её чары сработали.

Нога вдруг запнулась, от некстати пришедшей в голову мысли дыхание стало неровным. Кто может поручиться, что она не проделывала со мною и раньше подобного? Мне вспомнились некоторые её чудные взгляды, выглядящие так, будто бы она знает обо мне что-то, неведомое мне самому.

«Нет, бред. В тексте же прямо сказано, что модуль этот у неё лишь недавно и ненадолго».

Если, конечно, тексту того странного письма с завитушками вообще можно верить.