Мама называла Алика солнечным мальчиком не то за золотисто рыжий цвет волос, не то за свойственную ему живость, подвижность и неизменно веселое настроение.

Она и сама была всегда улыбающейся и ласковой. Своего сынишку она постоянно тискала и обцеловывала, и Алику было так хорошо и уютно в обществе мамы, что он не только не ощущал никакого дискомфорта от своей безотцовщины, но и никогда не искал общения ни среди сверстников, ни среди девочек. Сразу после школы он спешил домой, чтобы помочь маме по дому, посмотреть ее новые наброски, обсудить ее планы и проблемы, а иногда и усевшись на велосипеды укатить с ней до самого позднего вечера кататься по пригородному лесу, покрывавшему песчаные берега реки. Они вместе смотрели одни и те же фильмы, читали одни и те же книги, вместе мечтали и не было в тех мечтаниях ни единого варианта, при котором они могли бы когда-нибудь расстаться друг с другом.

Жили они в довольно просторной, но однокомнатной квартире. Пока Алик был ребенком, они спали на одной кровати просто потому, что маме для работы требовалось пространство – для мольберта, коробок с красками, вечно сваленных в кучу эскизов и она никак не могла себе позволить пожертвовать пару квадратных метров для еще одной кровати. Но и когда мальчик подрос, мама не стала ничего менять в своих привычках, тем более, что в гости к ним никто не ходил и глупых вопросов им никто не задавал.

Мама работала иллюстратором в книжном издательстве, она была довольно талантливой художницей, но совершенно неспособной к конформизму и потому постоянно ссорилась с заказчиками и редактором, настаивая на своем видении и своих подходах, что сильно мешало ее карьере, на которую, впрочем, ей было наплевать.

Жаркими южными ночами они нередко спали голышом, а зимой, когда древние чугунные батареи едва могли удерживать температуру в квартире хоть как-то близко к санитарным нормам, мама крепко обнимала Алика и они сжимались под одеялом в один теплый клубочек, согревая друг друга.

Мальчики взрослеют постепенно и медленно, не так как девчонки, и никто из них, так и не заметил того момента, когда Алик из мальчика окончательно превратился в юношу. Просто когда рыженькие волосики пробились у него на лобке и под мышками, а верхнюю губу покрыл золотистый пушок, мама изменила ассортимент новогодних подарков, вручаемых Алику с конструкторов и солдатиков на шикарный бритвенный станок Gillet и всякие кремы, и пенки для бритья.

В день, когда Алику исполнилось восемнадцать, мама впервые выставила на стол к праздничном ужину бутылку руссильонского «Пино нуар».

— Сегодня безумно важный день в твой жизни, мой солнечный мальчик. И я хочу, чтобы ты запомнил его на всю жизнь! С этого дня ты становишься взрослым мужчиной, и в честь этого у нас будет особенный ужин, особенный вечер и особенная ночь.

При этих словах ее губы слегка дрогнули и щеки слегка порозовели. Алик почувствовал смутное волнение, впрочем, не тревожащее его, а скорее наполняющее сладким чувством ожидания чего-то неведомо-прекрасного.

Мама, склонилась над духовкой, и Алик залюбовался красивой линией ее попки, обрисовавшейся под тонкой тканью натянувшегося халатика. Обнажившиеся мамины бедра были стройными и совершенно лишенными не только излишков жира, но и каких-либо признаков целлюлита. Она была еще очень молода.

Мама родила Алика очень рано, в шестнадцать лет, «по залету» - как шептались за его спиной серые старые крысы- училки в школе. Алику было наплевать на их сплетни и вообще на их мнение. Он только однажды задал маме вопрос о своей отце, но она ответила ему «Его нет, мой солнечный мальчик, никогда не было и никогда не будет в нашей с тобой жизни. Только мы с тобой есть друг у друга и нам никто больше не нужен» и мальчик принял этот ответ и полностью удовлетворился им.

Распахнув дверцу огненного жерла духовки, мама вытащила противень с шипящей и шкворчащей рулькой, покрытой золотистой поджаристой корочкой и прикипевшими к ней крупинками специй. По бокам от этого кулинарного чуда золотились полулуния запеченной картошки и размякшие от адового жара потрескавшиеся помидоры.

Аккуратно водрузив горячее на деревянную подставку в центре стола, между корзинкой с нарезанным хлебом и широкой миской салата, она сказала сыну:

— Давай переоденемся, милый, это же торжественный ужин.

С этими словами она скинула халатик, оставшись в один узеньких трусиках и повернувшись к шкафу, начала выбирать нужное платье.

Алик опять прилип взглядом к маминой фигурке. Нежная бархатистая кожа крепеньких полушарий ее попки, тонкая талия, аккуратные груди, никогда не видевшие лифчика, но всегда сохраняющие свою безупречную форму – Алик не разбирался в размерах женских грудей, но мамины сисечки были точной копией мраморных полушарий на штампованной копии Венеры Милосской, неведомо каким ценителем древностей привезенной и установленной в городской парке.

Мама всегда все делала быстро и весело, и уже через полминуты она натянула на себя короткое черное платье тонкой трикотажной ткани, красиво оттенявшее ее фигурку и обернувшись к Алику удивленно спросила:

— А ты чего ждешь? Ну как быстренько одевайся!

И чтобы поторопить своего растерявшегося именинника, она ухватила его за подол свитера и потянула кверху, помогая сыну раздеться.

Пока Алик высвобождал руки из рукавов, мама уже сдернула с него штаны, и он выбрался из них, переступая ногами. Она подала сыну наглаженную белую рубашку, и когда он надел ее, быстрыми ловкими движениями застегнула не ней все пуговички, кроме верхней.

Новые джинсы, бархатисто-темно-синего цвета Алик натянул самостоятельно, и мама с видимым удовольствием осмотрела его и вставши рядом с сыном, повернула его к зеркалу и сказала:

— Посмотри, какого красавчика я вырастила! Поздравляю тебя, любимый мой, с твоим совершеннолетием!

Она обняла Алика, крепко прижимая к себе и поцеловала его в губы.

— А теперь, к столу, мой солнечный мальчик!

Алик на правах мужчины нарезал мясо большими сочными ломтями и разлил вино по пузатым бокалам, и мама торжественно произнесла:

— Я пью за твое здоровье, любимый мой сын, за твое будущее, за то, чтобы ты в своей жизни достиг самых великих целей и заоблачных высот. За то, чтобы твоя жизнь была наполнена до предела всеми прелестями этого мира, но, чтобы всегда в твоей жизни оставался хотя бы маленький уголочек для меня.

Они чокнулись тонким стеклом и тепловатое, чуть терпкое вино полилось в горло мальчишки впервые в его жизни.

Сразу же зажегся огонек зверского аппетита, и Алик энергично набросился на мясо и овощи. Мама ела не спеша, отрезая от своей порции тоненькие лепестки прожаренной мякоти и не спеша разжевывая ее. Вино она вначале покручивала в бокале перед лицом, потом опустив носик в жерло бокала жадно вдыхала его аромат и только после этого делала маленький глоток, долго удерживая волшебную влагу на языке, пока она не растекалась по полости рта до самых дальних его уголочков.

Алик же запивал мясо вином точно так же, как раньше запивал гамбургеры колой в Макдональдсе – большими и жадными глотками. Мама посмеивалась – «Смотри, милый, не налегай так на вино, а то совсем потеряешь голову», но не препятствовала, давая сыну возможность наслаждаться в этот день полной свободой.

Когда первый голод был утолен, мама сварила ароматный кофе в турке и разлила его по чашечкам, а из холодильника достала небольшой торт- покрытый светло-коричневым кремом снаружи, прослоенный хрустящим безе с лесными орехами.

Алик уплетал лакомство с таким восторгом, что перемазал кремом всю мордочку. Мама со смехом вытерла салфеткой ему щеки и нос от остатков крема и, сочно поцеловав его со словами «Какой же ты у меня сладкий!», включила подсоединенный к стереоколонкам аудиоплеер и комнату залила негромкая медленная мелодия.

Алик протянул маме ладонь, приглашая ее к танцу и она со счастливой улыбкой положила ему на плечи свои руки, и они медленно закружили по комнате.

Мальчик крепко прижимал маму к себе, обнимая ее за узкую талию и ощущая своим телом острые сосочки на ее упругой груди, плоский животик и выпуклый валик лобка. Его руки мягко скользнули ниже, на мамины ягодицы и она только улыбнулась, прикрыв глаза и слегка запрокинув голову назад.

Голова Алика слегка кружилась, по телу бегали искорки- мурашки, наполняя его силой и уверенностью в себе. Неторопливые мелодии специально подготовленного плей-листа сменяли друг друга, и они танцевали так долго, что потеряли счет времени.

— Пойдем, освежимся, милый – прошептала ему на ухо мама и они прошли на лоджию, разместились в ротанговых креслах и жадно вдыхая свежий вечерний воздух смотрели на переливающийся огнями город.

Вечерняя прохлада, помогла Алику избавиться от излишков алкоголя в крови и головокружение исчезло, не забрав с собой приятного ощущения бодрости и энергии во всем теле. Они болтали с мамой о прелестях и недостатках городской жизни, размышляли – могли бы они жить с ней где-то в дикой природе, вдалеке от благ цивилизации, спорили о том, чего бы им не доставало в этом случае более всего и о чем бы они сильнее всего скучали. Им было уютно и весело вдвоем, как и всегда, все эти восемнадцать лет.

Тем временем ночь окончательно навалилась на город, большая часть окон в домах погасла и даже на дорогах света от фар стало существенно меньше. Ночная прохлада стала пробираться под одежду, и они перебрались обратно в комнату.

Пора было укладываться спать, и Алик привычно прошел в ванную, чтобы принять душ.

— Нет, погоди, мой мальчик. – остановила его мама – праздник еще не закончился.

Она прошла в ванную первой и открыв широкое жерло крана, наполнила белую чашу горячей водой, а затем щедро налила в нее розовую пахучую пенящуюся жидкость. Пена вспухла над ванной пушистой шапкой, и мама сняла с себя платье, стянула трусики и забравшись в горячую душистую воду поманила Алика к себе:

— Забирайся ко мне, мой солнечный мальчик, я покупаю тебя, как раньше в детстве!

Мальчик разделся и сняв с себя все, осторожно шагнул в розоватое облако, усевшись спиной к маме так, что его попка оказалась у нее между ног.

Ее нежные руки зачерпнули капельку шампуня из подвешенного к стенке дозатора и намылили голову сына. Тонкие пальцы перебирали его волосы, массировали кожу головы, ныряли в ушки мальчишки и щекочуще пробегали по горлу под подбородком. Фыркнул душ на гибком кольчатом шланге, и теплая вода смыла с его головы и лица остатки мыла. Мама отклонила его голову назад и со словами «Какой же ты у меня стал чистенький» - поцеловала его в щечку, после чего взяла в руки маленькую мягкую мочалку и закружила ею по телу Алика.

Мамины руки порхали по груди, бокам, ныряли под мышки и наконец спустились в самый низ.

Одна мамина ладонь обхватила в пригоршню его писюн и яички, слегка приподняв и оттопырив их, а вторая ерзала мочалочкой чуть ниже- там, где небольшая перегородка отделяла их от дырочки в попке.

Алик почувствовал, что его член напрягся и крепеньким столбиком торчит из маминого кулачка. Он слегка откинулся назад и приподнял попку, давая возможность маминой руке проработать мочалкой все уголочки и дырочки на своем теле.

— Умничка моя – проворковала мама негромко и легонько укусила его за розовую мочку ушка.

Ее рука выпустила мочалку и теперь уже просто ласкала его член, то обнажая головку, то натягивая кожицу на нее обратно, мягко играя яичками, блуждая пальцами по реденьким зарослям волосиков на лобке и вокруг основания члена.

Алик вновь ощутил головокружение, но оно отличалось от того, что было после вина. Он задышал учащенно, еще сильнее раздвинул ноги, не препятствуя ласками просунув руку назад, пытаясь нащупать ладошкой мамину промежность.

— Ну, ну… погоди мой милый. Давай заберемся в кроватку и там я тебя приласкаю – прошептала мама.

Алик встал в ванной во весь рост, и мама смыла с его тела остатки пены, направляя струи душа и помогая себе рукой.

Они вылезли из ванной, тщательно вытерлись пушистыми полотенцами и не одеваясь, забрались под теплое одеяло.

В комнате было тепло, но Алика била крупная дрожь. Даже не дрожь, а содрогание, редкими импульсами сотрясающее все его тело.

— Не волнуйся так, мой солнечный мальчик. Мой самый любимый, единственный мой мужчина на этом свете – шептала мама, одной рукой обнимая его голову, а второй лаская его налитый возбуждением член.

Впервые в их жизни происходили такие вещи. Еще года три назад, когда член Алика постепенно превратился из крохотного мальчишеского стручочка в аккуратненькую колбаску, покрытую легкими волосками у основания, мальчик столкнулся с новой для него проблемой – укладываясь вечером с мамой в кровать он долго не мог заснуть от беспокоящих его странных волн в животе и груди. А еще от того, что каждый раз, когда Алик прикасался к теплому маминому телу, его писюн превращался в твердую палку, кожица слезала с головки, собираясь в складчатое колечко и если это быстро не проходило, то мальчик начинал чувствовать боли в яичках.

Довольно быстро мама заметила, тот дискомфорт, который мучал ее сынишку и приобняв его, заглянула в глаза и сказала :

— Бедненький мой, такие вещи нельзя терпеть, ты должен научиться помогать себе в подобных случаях. Я научу тебя как это делается.

И с этими словами она взяла руку Алика и направив ее в нужное место, показала ему как правильно нужно обхватить торчащий писюн неплотным колечком пальцев и двигая рукой вдоль него доставлять себе неизведанное ранее удовольствие.

Алик начал свой первый сеанс мастурбации неловко и несмело, но каждое движение зажигало в нем какие-то новые силы и импульсы, его рука начинала двигаться как бы сама по себе определяя и темп, и силу сжатия. Мама в это время лежала рядом с ним, откинув одеяло и широко разведя ноги, гладила рукой свою промежность, то теребя всей ладошкой розовые складочки половых губок, то переходя к вращению одним пальчиком по какой-то незаметной точки у самого верха ее щелочки.

Первый в его жизни поток спермы вырвался из члена мальчика длинной и сильной струей почти вертикально вверх и падая разлетелся на брызги, часть которых попала на живот, грудь и лицо Алика. Он испуганно оглянулся на маму, не понимая – все ли он правильно сделал, но она лежала полузакрым глаза и закусив губку и только ее правая рука порхала над сочно-розовым узором налитой соком ее промежности.

После этого они часто занимались этим в кровати, но всегда каждый из них ласкал себя сам и никогда еще мальчишка не трогал маму ТАМ, да и она не только не ласкала его член сама, но даже не смотрела на него в такие моменты, чтобы не смущать сына.

И вот сейчас все эти барьеры между ними пали. Мамина рука нахальной хозяйкой ощупывала и мяла мягкий мешочек его яичек, запускала пальчик между ягодиц – к шоколадной дырочке ануса, а потом выныривала оттуда и играла с налитым настоящей мужской силой членом, сжимая и разжимая его в кулачке, проводя пальцами вдоль него, закатывая кожицу на головке и слегка прикасаясь к маленькому разрезику на ее вершине.

Алик тоже запустил руку маме между ножек, и на этот раз она охотно пустила его, раздвинув их пошире. Мама не брила волосики на писе, а аккуратно подстригала их, оставляя аккуратненькую ленточку недлинных волосиков шириной в пару сантиметров от лобка до щелочки. Желая в полной мере насладиться моментом, мальчик откинул край одеяла играл с черными волосиками пропуская их между пальцев.

— А почему у тебя черные волосы везде, а у меня светлые? – неожиданно спросил Алик.

— Глупенький мой – усмехнулась мама - Потому что ты у меня солнечный мальчик. Я тебя от солнышка и родила.

Ее пальцы сжались в колечко вокруг головки его члена, и она начала ритмично водить ими вверх-вниз, чтобы сменить направление мыслей мальчишки, делая в общем то все то же самое, что Алик уже много раз делал в этой кровати, но мамина рука при этом порождала в нем совсем иные ощущения.

Алик упивался разгорающимся в нем пламенем и наслаждался им, одновременно с этим он запустил и свою руку в самый низ - к никогда еще не троганным им складочкам маминой писи, которая уже была покрыта пленочкой выделившейся слизи, обволакивающей пальцы мальчика. Он начал водить пальцами по разъезжающимся влажным губкам маминого влагалища, поигрывая ими и аккуратно углубляя пальчик в дырочку, спрятанную между ними.

Их движения постепенно синхронизировались в одном неспешном ритме. Алик тяжело дышал и всхрипывал при каждой фрикции маминых рук, а мама только покачивала попкой, выгибая свое лоно навстречу движениям ладошки сына, стараясь тереться о ее основание головкой своего клитора.

В животе мальчика нарастала волна огня, медленно растекавшегося по всему телу. И в эту минуту мама перевернулась и уселась между ног Алика, резким движением раздвинув его коленки еще шире и наклонившись к его животу.

Нежный горячий язычок женщины прошелся по белой коже живота парнишки, нырнул в ямку его пупка, и нисходящими полукружьями опустился вниз, к реденьким зарослям рыженьких волосиков и нежной коже впадинок между бедрами и яичками.

Алик извивался как угорь от остроты этих ласк и если бы мама не удерживала его сильными руками, наверное свалился бы с кровати.

Но, как оказалось, это была только прелюдия.

Вылизав все тайные уголочки его промежности, мама легким поцелуем прикоснулась к обнаженной головке и разомкнув губки полностью приняла ее в свой ротик.

Стон Алика превратился в негромкий крик, а женщина тем временем всосала член своего сына еще глубже, вращая языком вокруг ствола и двигая головой вперед-назад.

В эту минуту Алик умер. Потому что мир исчез для него, и он исчез из этого мира. Все его существо собралось в одну розовую мясистую шляпку головки, венчающую его член и не было в этом мире ничего, кроме жарких губ и шустрого упругого язычка, которые порождали в нем чувства, тысячекратно превосходившие все удовольствия, когда-либо испытанные им в жизни.

Он не владел ни своим телом, ни своими мыслями, ритмично двигая попкой навстречу маминым ласкам, руками обхватывая ее голову и помогая ей поглубже насаживаться на его член, он не понимал что и зачем он делает, но делал все совершенно правильно, как и тысячи его предков делали это же самое тысячи раз.

Алик почувствовал, что канал внутри его члена начал раздуваться и заполнятся чем то горячим, мальчик испугался и хотел было остановить это, но ни руки, ни язык, ни все его тело уже не подчинялось ему – вопреки своему желанию и своим страхам он только ускорил движения и через миг он лопнул, как надутый шарик, нарвавшийся на иглу.

Все содержимое его тела вытекало из него тугими горячими струями. Алик не понимал – это только кровь, или вся его плоть превратилась в жидкую кашицу и толчками выходит из него, оставляя только пустую оболочку. Ему не было страшно и не было жалко себя. Он завороженно упивался этим пугающе-сладким ощущением.

И когда уже он весь превратился в растекшуюся горячую лужицу, эта лужица вдруг вздыбилась упругой волной невероятно острого наслаждения, захлестнувшей все его тело.

Алик лежал, раскинув ноги и непроизвольно поглаживая по волосам мамину голову, по-прежнему лежавшую у него в промежности.

Мир постепенно возвращался к нему, но прежнего Алика уже не было в этом мире. Ему даже не нужно было что-то объяснять, он сам почувствовал, что именно теперь стал по настоящему взрослым.