Как и большинство американцев, я не получил помощи от правительства. Она затрагивала исключительно руководителей компаний и финансовых учреждений, бывших «слишком большими, чтобы им было позволено обанкротиться».

В итоге я устроился в банк маленького городка вдали от Уолл-стрит в южной части страны. Моя зарплата стала в разы меньше прежней, а дом, что мы купили, стал стоить чуть ли не меньше, чем сумма кредита на его приобретение.

Исчезли отпуска в Европе, частные клубы, частные школы, спа, репетиторы, Cadillac Escalades, а Starbucks стал историей.

Я гордился тем, насколько адаптировались мои дети. Моей дочери понравилась государственная школа, а мой маленький сын был в восторге от того, что у него для игр есть большой двор. Моя работа в небольшом банке была не столь сложной, как на Уолл-стрит, но люди были дружелюбными.

Однако даже я видел, что Доун несчастлива. Насколько несчастна была Доун, ч не знал, пока не вошел в нашу спальню через восемь месяцев после переезда и не увидел, что она собирает в чемодан одежду.

– Доун, похоже, ты собираешься куда-то ехать, но я не смогу получить свой недельный отпуск, пока не проработаю в банке год.

Доун вынула из шкафа второй чемодан:

– Я нужна на Манхэттене, Энтони, собираюсь помочь в протесте «Оккупируй Уолл-стрит».

– Доун, мы не сможем уехать прямо теперь. Сейчас ведь середина учебного года, у меня только что закончился испытательный срок на работе. Кроме того, наши банковские счета довольно скудны.

Доун не переставала складывать одежду:

– Мне плевать, «Оккупируй Уолл-стрит» – огромное событие, я им нужна. Меня не будет всего несколько недель.

– Доун, но ты нужна нам здесь. А как же наши дети?

– Не будь ребенком, Энтони. Наша дочь достаточно взросла, чтобы позаботиться о себе после школы, пока ты не вернешься домой. Я договорилась с той кассиршей в банке, с ребенком, ровесником нашего мальчика... кажется, ее зовут Джанет, чтоее няня присмотрит и за ее мальчиком, и за нашим, пока ты его не заберешь.

Доун повернулась ко мне лицом, прежде чем заговорить:

– Во время войны семьям военных приходится терпеть долгие разлуки, когда солдат призывают в бой.

– Доун, ты – не солдат в армии, и состояния войны нет, «Оккупируй Уолл-стрит» – это не война. И никто тебя не призывает.

Доун махнула на меня рукой и продолжила собирать вещи:

– Энтони, я им нужна, это мое призвание – помогать вести их за собой.

– Доун, ты не можешь вести за собой толпу. Известный психолог, доктор Гонкало, доказал, что ощущение принадлежности к группе единомышленников активизирует в мозгу центры удовольствия. Если большинство привило тебе свои мысли, вероятно, стоит перейти к чему-то другому. В общем, это показывает, что люди не хотят думать.

Доун захлопнула чемодан:

– Не спорь со мной Энтони. Этот бой тебе не выиграть.

Я сел на кровать и попытался ее образумить:

– Любой из супругов может выиграть борьбу в браке, если захочет зайти достаточно далеко. Это называется развод.

Она отвернулась от своего чемодана:

– Мы НЕ станем одним из тех 50% браков, что заканчиваются разводом.

– Ну, Доун, остальные 50% браков заканчиваются смертью, то есть «пока смерть не разлучит нас».

Я попытался объяснить Доун всю глупость ее поездки:

– Послушай, шины на твоей машине не дотянут до Нью-Йорка. Я планировал заменить их в следующий платежный период.

Доун подняла свои чемоданы с кровати и направилась к двери:

– Я не возьму машину. Меня подвезет парень, с которым я познакомилась в интернете, ведя блог о нашем движении.

– И как ты собираешься ему платить? В этом месяце у нас едва хватает на проживание.

Доун просто пожала плечами:

– Он сказал, что мы сможем что-нибудь придумать.

Впервые в жизни у меня не было ответов. Я сидел ошеломленный, потеряв дар речи, и даже не слышал, как машина увезла Доун. Знаю, что она даже не поцеловала на прощание детей.

***

Я никак не мог взять в толк, почему уехала Доун. Я честно сказал детям, что мама – на митинге на севере, и я не знаю, как долго ее не будет.

Однако СМИ раздули из мухи слона, когда узнали, что на «Оккупируй Уолл-стрит» есть протестующая, которая замужем за банкиром. Доун прозвали «Окку-мама». Даже в нашем маленьком городке такое освещение имело последствия.

– Папа, – спросил меня сын, – что такое хоу?

– Сынок, хоу – это вид граблей, используемых в садоводстве, – ответил я.

Мой сын выглядел озадаченным:

– Почему же все дети в школе говорят мне, что мама – это садовые грабли?

В этот момент вошла моя дочь:

– Это «хоу», идиот, а не «грабли». Ну, знаешь, как «шлюха».

Мой сын повернулся ко мне:

– Папа, что такое шлюха? И почему мама – шлюха?

– Сынок, твоя мама не шлюха, и это – плохое слово. А теперь иди на улицу и поиграй до обеда.

Когда сын вышел, моя дочь тяжело опустилась на стул:

– Папа, ты должен остановить маму. Она портит мою репутацию в школе. Знаешь, что говорят люди?! Мне противно думать, что они думают о нас.

Я положил руку ей на плечо:

– Дорогая, мы не можем остановить то, что говорят люди, и если бы ты знала, насколько мало людей вообще думают о нас, ты бы не беспокоилась.

– ПАПА! – сказала она со всем драматизмом, на который способен подросток. – Разве тебя не волнует, что мама живет в палатке с каким-то незнакомым парнем! Все это есть в интернете.

Я пожал плечами, пытаясь скрыть свои чувства:

– Если тебя это настолько беспокоит, не заходи в интернет.

– ПАПОЧКА, все мои подруги продолжают твитить мне ссылки на блог. Это отвратительно, ты должен что-то сделать.

Я поцеловал дочь в лоб:

– Сделаю, милая, обязательно сделаю

***

После нескольких дней голосовых сообщений я наконец-то дозвонился до Доун.

– Энтони, прости, что не позвонила раньше, здесь – просто сумасшествие.

– Доун, я не понимаю, за что ты извиняешься, ведь ты еще и не звонила. Это я звонил и оставлял сообщения.

– Энтони, ты даже не можешь понять, что здесь творится. Никто не хочет слушать о моих проблемах.

– Тогда никому о них не рассказывай, – сказал я. – Двадцати процентам плевать, а остальные восемьдесят рады, что они – у тебя, а не у них.

– Неважно, Энтони. Ты не поймешь, здесь тысячи людей. Все слои общества, от простых людей до кинозвезд.

– Как хорошо для тебя, Доун. А еще мамы есть, что бросили своих мужей и детей?

– Не будь занудой, Энтони. Ты говоришь так, будто туалетная бумага и фольга для меня приоритетнее семьи.

– Доун, туалетная бумага является довольно высоким приоритетом в большинстве стран мира. Я не придуриваюсь, но дело в том, что каким образом я и дети могут быть твоим приоритетом, когда ты спишь с другим парнем?

– Не будь глупым, Энтони, я просто делю палатку, мы не занимаемся сексом.

– Доун, позволь мне зачитать из блога твоего «товарища по палатке». Вчерашняя запись называлась: «Оккупируя пелотку Occu-MILF».

Доун прервала меня, когда я дошел до наглядных частей:

– Энтони, ты же не веришь всему, что читаешь в интернете? Он просто выдумывает всякую ерунду, чтобы получить на улице немного авторитета.

– Доун, когда безработный мужчина-иммигрант, живущий в палатке с моей женой, описывает в мельчайших подробностях родинку на внутренней стороне твоего бедра, я склонен верить всему остальному, что он пишет. Тебе нужно вернуться домой сейчас же. Я договорился, что мы сходим к брачному психотерапевту, которого нам очень рекомендовали.

– Я не собираюсь слушать, как какой-то деревенщина, играющий на банджо и стучащий Библией, говорит мне, будто я должна подчиняться своему мужу и сидеть дома босой и беременной.

– Доун, я никогда такого не говорил. Ты должна вернуться домой, НЕМЕДЛЕННО.

– Не могу, слишком важное время, это то, что я должна сделать. Когда моя мама сказала, что мне нужно научиться плавать, родители взяли меня на озеро и бросили с лодки. Так я научилась плавать.

Я ответил:

– А ты не думала, что они не научить тебя плавать пытались?

Я посмотрел на часы:

– Есть билет с твоим именем на автобус, который отправляется в полночь. Если тебя на нем не будет, я подам на развод.

Я услышал, как Доун прикрыла микрофон, разговаривая с кем-то:

– Энтони, сейчас я не могу уехать. Я – большая часть этого движения.

– Доун, не путай движение с действием. Бегая по большому кругу, ты никуда не пропадешь, каким бы большим ни был тот круг.

– Энтони, ты что, собираешься меня бросить!

Теперь я оказался в замешательстве:

– Доун, это ты бросила меня и детей. Будь в автобусе.

Я повесил трубку.

***

Как можете догадаться, в автобус Доун не села. Я получил от нее весточку только через неделю.

– ЭНТОНИ, как ты мог?! – кричала в телефон Доун. – Ты подал на развод?! Заявляешь, будто тебя бросили?! Ты отменил мой мобильный, чтобы позвонить, мне пришлось одолжить телефон.

Теперь я знаю, почему номер мне не знаком.

– И эти отвратительные фотографии, что ты приложил к документам о разводе, – продолжала Доун. – Это что, было необходимо? Что если бы их увидели дети?

Не могу сказать, насколько я был удивлен ее действиями, и сказал об этом:

– Теперь ты беспокоишься о детях? К твоему сведению, фотографии мне показали как раз дети. Твой «сосед по палатке», с которым ты, как утверждаешь, не занимаешься сексом, разместил фотографии в своем блоге, а твоей дочери о них рассказали ее одноклассники. Я же их просто распечатал.

– Послушай, Энтони, прости, поверь, я не знала, что он делает фотографии. Я просто увлеклась моментом. Все мы здесь боремся за одно и то же, и я на мгновение потеряла голову.

– Доун, как давно длится этот момент? Как можешь видеть, я послал тебе семь фотографий, на которых указано время и дата семи ночей подряд.

– Ладно, Энтони, это был не самый умный шаг в мире – спать с ним. Но в мою защиту скажу, что это был всего лишь один парень.

Я в недоумении посмотрел на телефон, прежде чем ответить:

– Какое отношение имеет количество сексуальных партнеров?

На заднем плане было много шума, поэтому мне пришлось напрячься, когда Доун ответила:

– Тебе нужно посмотреть на это в перспективе, Энтони, стоит ли моя маленькая интрижка того, чтобы из-за нее потерять все? Это не должно быть смертным приговором для нашего брака, другие переживали и не такое. Это... событие может сделать наш брак крепче.

– Доун, в этом столько же смысла, сколько в словах Йоги Берры: «Если не ходить на похороны других, то не придут и на твои».

Я переложил трубку к другому уху, пока Доун говорила:

– Слушай, со мной здесь парень, у которого отец – владелец одной из крупных юридических фирм в этом штате. Он сказал, что если ты станешь продолжать эту дурацкую историю с разводом, то тебя засудят.

В трубке послышался шум, а затем мужской голос произнес:

– Хелло? Алло? Слышишь меня, Энтони?

– Да, Энтони тебя слышит, – ответил я.

– Послушай, приятель, ты все делаешь неправильно, – сказал голос. – Я работаю в довольно крупной юридической фирме и каждый день вижу, как таких как ты, суды просто пережевывают и выплевывают. Если я стану представлять интересы твоей жены, ты получишь по заднице. Ты хоть представляешь, с кем имеешь дело, или кто мой отец?

Странный разговор, – подумал я, прежде чем заговорить:

– Прости, парень, я понятия не имею, кто твой отец. Неужели твоя мать тебе не сказала?

– ЧТО?! – прошипел голос на другом конце линии.

Я спокойно продолжил:

– Возможно, у твоей матери были сексуальные отношения с таким большим количеством мужчин, что список кандидатов слишком велик, чтобы определить, кто именно является твоим отцом. Я тебя не знаю, но могу попытаться помочь. Есть ли у тебя какие-либо расовые признаки афроамериканцев, латиноамериканцев или азиатов?

– ТЫ, ГОВНЮК! – закричал мужской голос. – Моя семья была здесь еще тогда, когда эта чертова страна была колонией!

– Почему ты так расстраиваешься из-за меня? – честно спросил я. – Я лишь пытаюсь помочь, кроме того, это не моя мать занималась сексом с несколькими партнерами до твоего рождения. Возможно, ты бы мог поинтересоваться, не жила ли твоя мать рядом с военной или военно-морской базой в момент твоего зачатия. Полагаю, что правительство хранит базу данных ДНК, так что, ты можешь получить к ней доступ, чтобы подтвердить, кого твоя мама использовала в качестве донора спермы.

– Я ВЫТРУ ПОЛ ЗАЛА СУДА ТВОЕЙ ЗАДНИЦЕЙ! – услышал я, как выпалил парень, прежде чем Доун, должно быть, выхватила у него телефон.

– Энтони, ты все еще здесь? – спросила Доун.

– Да, Доун, я все еще здесь. Ты уверена, что хочешь, чтобы этот парень представлял тебя в нашем разводе? Он кажется очень психически неуравновешенным, возможно, из-за сомнений в том, кто его отец.

– Энтони, забудь о нем, и забудь об этом разводе. В каждой паре хотя бы раз в браке делается шаг в сторону, все это делают, и никого уже это не волнует. То, что люди трахаются на стороне, их не волнует.

– Ты неправа, Доун. Согласно недавнему опросу Gallup, внебрачная связь – это один из самых аморальных поступков, которые только можно совершить. Опрос 1535 взрослых американцев показал, что 91 процент считает неверность морально неправильной, что выше, чем возражения против клонирования человека, самоубийств и полигамии. Только девять процентов считают, будто интрижка может быть нормальным явлением. Сейчас мы гораздо лучше воспринимаем развод, добрачный секс в порядке вещей, как и рождение внебрачных детей, но около двух десятков штатов все еще имеют уголовную ответственность за прелюбодеяние.

– Черт бы тебя побрал, Энтони! Развод – это не выход!

– Доун, нет правильных ответов на неправильные вопросы.

– Отлично, Энтони, хочешь побороться? – выплюнула в трубку Доун. – Я полностью обчищу тебя из-за этого. Помни, кто пришел с мечом, тот от меча и погибнет!

– Какое отношение столовые приборы имеют к нашему разводу, Доун? Кроме того, сегодня тех, кто живет мечом, расстреливают те, кто им не живет.

Я услышала еще несколько ругательств, прежде чем телефонная связь оборвалась.

***

Одно можно сказать наверняка. Во время развода Доун полностью обчистила меня, а ее адвокат, образно говоря, вытер пол моей задницей. Похоже, наш штат – один из немногих, где алименты были пожизненными. Ее адвокат использовал это как давление, плюс предыдущие годы заработка, чтобы захватить мой пенсионный счет, весь капитал в доме, все сбережения и всю иную наличность. Однако для них оказалось сюрпризом, что меня все это не волновало. Я использовал все бесполезные материальные ценности в обмен на единоличную опеку над моими детьми. Насколько понимаю, Доун выиграла битву, но это победа стала Пирровой.

Роль Доун в протесте на Уолл-стрит принесла ей некоторую известность. После окончательного развода дочь показала мне статью из пресс-релиза. Доун подписала контракт на книгу с фильмом, ее аванс составил значительную сумму и мог объяснить, почему Доун не стала требовать алиментов. Это не объясняло, почему она пыталась опустошить мои счета и признала себя бедной ввиду отсутствия алиментов.

К сожалению, большая известность Доун обернулась для меня некоторым презрением в маленьком городке. Я не был готов к реакции моих коллег и к общению с городом в целом.

Джанет, кассир в банке и мать-одиночка, с которой у нас общая няня, объяснила мне:

– Ты можешь этого не замечать, Энтони, но здесь все еще довольно мачистское отношение к «Не могу справиться со своими женщинами» как среди мужчин, так и среди женщин.

– Джанет, что они хотят, чтобы я сделал? Дал пощечину моей бывшей жене? Это – не мое.

Джанет похлопала меня по плечу:

– Понимаю, здесь не твоя вина. У твоей бывшей жены Доун не все в порядке с головой. Черт возьми, со всеми этими психотерапевтами, таблетками и самопомощью, я готова поспорить, что 25% женщин в этой стране находятся под тем или иным видом психиатрической помощи.

Я секунду подумал об этом:

– Вау, Джанет, ты понимаешь, что это означает, что 75% женского населения ходят с психическими заболеваниями, не получая лечения.

По какой-то причине Джанет сильно хлопнула меня по плечу, пробормотав что-то о том, что «все мы одинаковы».

Потирая плечо, я продолжил:

– Меня не волнует, что они думают, кроме того, какое отношение моя личная жизнь имеет к моей работе на рабочем месте?

– Мы работаем в банке. Люди хотят иметь доверие к тому, куда кладут свои деньги и с кем ведут свои дела. Многие считают, что если ты не можешь удержать в узде собственную семью, то как сможешь удержать в узде их финансы.

***

Возможно, Джанет и права, но мне было плевать. Моя работа не являлась моей жизнью, моя жизнь – это моя семья. Работа в банке является лишь  средством, позволяющим мне проводить время с семьей.

Это создавало в банке некоторые проблемы, так как несколько клиентов «предпочли» не иметь со мной дела. Управляющий грубо сказал мне, что они не хотят, чтобы с ними имел дело кто-то из «слабаков».

Поэтому, хотя, будучи более чем квалифицированным, я был удивлен, когда однажды перед закрытием в мой маленький офис зашел управляющий банка.

– Завтра оставляю тебя за главного. Это – твоя ответственность, твои сотрудники, ты за них отвечаешь. – Он посмотрел вверх, прежде чем закрыть папку в своей руке. – Постарайся, чтобы никто из них не ушел или не покинул тебя.

***

В то утро меня впустил пожилой охранник. Я поприветствовал сотрудников, когда те пришли. После быстрого осмотра я заглянул в мужской туалет.

Выйдя из туалета, я был ошеломлен. В холле стояли двое мужчин в лыжных масках, а мои сотрудники выстроились у дальней стены. Большинство пытались сдерживать слезы, и я увидел, что у одной дамы было большое пятно в промежности брюк. Мужчина в маске приставил пистолет к голове нашего пожилого охранника. Второй бандит держал в руках какое-то взрывное устройство, поднятое над головой.

– ТЫ – ЧЕРТОВ УПРАВЛЯЮЩИЙ?! – крикнул мне обладатель взрывчатки.

– Да, сегодня утром я исполняю обязанности управляющего, – ответил я, пытаясь вспомнить инструктаж в отношении грабителя с бомбой. – Мы можем предположить, что вы здесь для получения банковских средств. В противном случае вам нужно будет вернуться в обычные банковские часы, когда мы откроемся и здесь будет постоянный управляющий.

«Бомбист» схватил меня за галстук и притянул к себе, потрясая перед моим лицом бомбой:

– Ты – чертов комик, придурок?! – Затем он потуже затянул галстук и толкнул меня на землю.

Я медленно оттолкнулся от земли, одновременно ослабляя галстук, мгновенно сковавший меня. Я терпеть не могу носить галстук. Галстуки появились в Хорватии где-то в средние века, где их носили в основном мужчины, чтобы продемонстрировать верность своему королю. Зачем они нужны сейчас, остается загадкой.

Разговаривая с бомбистом, я держал руки поднятыми, как меня учили на курсах по противодействию грабежу.

– Мы не хотим никаких проблем. Я отдам вам все деньги, что есть у нас. Не нужно никого обижать.

– Да, блядь, ты отдашь нам все деньги! – сказал Бомбист, бросая большой бумажный пакет к ногам кассиров, выстроившихся вдоль стены. – Мы хотим миллион долларов! Наличными! И хотим его прямо СЕЙЧАС!

Я вспомнил, что на тренингах нам говорили, чтобы мы никогда не спорили с грабителем, поэтому предложил:

– Я бы и рад дать вам миллион долларов. Но это – небольшой филиал банка, каждую неделю мы заказываем наличными только 75 000 долларов. – Я указал на бумажный пакет, лежащий на земле. – Кроме того, текстильная прочность этого бумажного пакета не выдержит веса миллиона долларов наличными, даже если бы у нас был этот миллион.

Бомбист сделал шаг ко мне.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

– Десять килограмм. Каждая 100-долларовая купюра весит один грамм. В килограмме тысяча грамм, а в 1 000 000 долларов десять тысяч 100-долларовых купюр, так что миллион долларов в 100-долларовых купюрах – это десять килограмм. Однако у нас нет ни столько 100-долларовых купюр, ни миллиона долларов.

Бомбист выхватил из очереди кассиров Джанет. Она закричала, когда он встал позади нее, обхватив ее за талию и приставив к ее голове бомбу. Взрывчатка была похожа на гранату. Поскольку ближе всего к гранате я был в видеоигре «Call of Duty», я понятия не имел, осколочная ли она, фугасная или фосфорная, но выглядела она странно...

– УПРАВЛЯЮЩИЙ, ЗАСРАНЕЦ! – прервали мои мысли слова Бомбиста. – Ты меня слышишь? Немедленно отдай мне все гребаные деньги в этом чертовом банке, или я снесу башку этой суке!

– Конечно, – сказал я и жестом указал в сторону хранилища. – Мы еще не извлекли валюту из хранилища. Так что, все средства все еще там.

– Тогда давай, блядь, идем! – Бомбист сплюнул, толкнул Джанет к бумажному пакету, она вскрикнула и упала на пол. Бомбист указал на заднюю часть банка. – Все – в хранилище!

***

Мы все сгрудились в хранилище, находившемся сразу за сейфами в закрытой комнате с зарешеченной дверью. Грабитель в маске и с пистолетом только что ушел с бумажным пакетом, набитым купюрами. Бомбист блокировал нам выход из хранилища. Я слышал тихие крики моих сотрудников, стоявших позади меня. Бомбист убедился, что второй грабитель на свободе, прежде чем выйти из хранилища.

Как раз в тот момент, когда я собирался вздохнуть с облегчением, Бомбист повернулся к нам и, подхватив гранату, которую держал в руках, бросил ее в хранилище.

– Пока, засранцы! – сказал он, убегая.

Я помню, как люди в других тяжелых обстоятельствах говорили, будто время замедлилось. Я никогда не мог понять, что они имеют в виду. Время относительно, оно не ускоряется и не замедляется. Но я здесь, чтобы сказать вам, что, несмотря на то что Эйнштейн доказал с помощью E=mc2, я воочию наблюдал замедление времени.

Граната, словно в замедленной съемке, покатилась к ногам Джанет. Я услышал крик одной из кассирш, а периферийным зрением увидел, как другая кассирша медленно падает на землю, потеряв сознание.

Это – твоя ответственность, они – твои сотрудники, ты за них отвечаешь, – пронеслось у меня в голове, когда я упал на колени и бросился хватать гранату.

Казалось, что я двигаюсь в густом сиропе, а мои руки казались большими, как перчатки ловца в бейсболе, когда я барахтался, но, наконец, схватил гранату.

Сбив Джанет с ног, я помчался к выходу из хранилища, пробегая по тому, что казалось зыбучим песком. Прошла целая вечность, прежде чем я преодолел расстояние до двери и ногой выбил дверь хранилища, закрыв ее за собой. Я знал, что столетняя дверь хранилища из холоднокатаной стали не позволит взрыву причинить вред кому-либо внутри. К сожалению, передо мной была закрытая дверь в депозитную комнату, не позволявшая мне выйти или выбросить гранату из комнаты.

Я увидел открытую стоящую на столешнице депозитную ячейку, которую мы использовали для демонстрации. Засунув гранату в демонстрационный сейф, я захлопнул крышку. Подхватив демонстрационный сейф левой рукой, я повернулся и засунул его в открытое место в стене, где находились все банковские сейфы.

Внезапно мир взорвался белым светом, и меня отбросило назад через прилавок.

***

Когда зрение вернулось, в ушах звенело. Казалось, будто мое тело ужалила тысяча пчел. Я, должно быть, сидел на полу, так как увидел, что передо мной на коленях стоит Джанет. Ее губы шевелились, но я не слышал ни звука. Джанет протянула руку, чтобы снять с меня галстук и обернуть его вокруг моей левой руки.

Я поднял взгляд и увидел неровную дыру в том месте, куда я пытался засунуть демонстрационный сейф с гранатой. В комнате все еще висела паль, и мое лицо было потным. Я вытер лоб тыльной стороной правой руки, но когда посмотрел на руку, та вся была в крови.

Теперь вокруг меня собралось больше сотрудников. Я видел, что все они шевелят губами, но по-прежнему не мог их слышать. Я попытался встать, но мое тело весило тысячу килограммов.

Джанет сделала свободной рукой движение, показывая, что я должен оставаться на месте. Затем начала снимать с себя блузку. Когда Джанет сняла блузку, я не мог не восхититься упругой грудью третьего размера в белом бюстгальтере. Однако мое любование было кратковременным, так как Джанет обернула свою сорочку вокруг моей головы и лица. Духи от ее блузки заполнили мои ноздри, что было намного лучше, чем остатки пыли, что я вдыхал. Я пытался угадать марку аромата, когда потерял сознание.

***

Гул медленно покинул мою голову, и я определил, что нахожусь на какой-то медицинской койке. Вокруг моей левой руки был обернут ком снежной марли и еще один – на ноге. Рядом со мной стоял мужчина в белом халате. У него был стереотипный вид врача, и он что-то записывал в карте.

– С возвращением, Рэмбо, – сказал доктор как бы между прочим, даже не поднимая глаз. – Я выковырял много осколков из вашего лица и скальпа, но все это быстро заживет.

Он усмехнулся.

– Все должно прийти в норму. Кроме того, девушкам нравятся шрамы.

Он указал на меня своей ручкой.

– Вы также потеряли пару пальцев, включая большой. Хорошая новость в том, что корешок большого пальца остался, и я смог пересадить большой палец на вашу руку. После некоторой реабилитации вы должны вернуть 80-85% движений этой руки.

Он поднял на меня глаза.

– Но не думаю, что когда-либо вы снова сможете играть на фортепиано в Карнеги-холл.

Я был в замешательстве.

– Док, я никогда не играл на пианино, не говоря уж о Карнеги-холл.

Доктор лишь покачал головой.

– Хорошо, что кто-то воспользовался вашим галстуком, чтобы остановить кровотечение; это была правильная мысль, и она, возможно, спасла вам жизнь.

С этими словами он повесил на стену мою карту, а я смотрел ему в спину, пока он выходил из палаты.

По другую сторону кровати я почувствовал движение и повернулся, чтобы увидеть стоящего там управляющего банком.

– Энтони, ты – сумасшедший сукин сын, – сказал управляющий, качая головой. – Я бы никогда не отметил тебя за такой трюк. Чертовы камеры наблюдения засняли все это, и оно выглядит как сцена из фильма Брюса Уиллиса «Крепкий орешек».

Он провел рукой по своим редеющим волосам.

– Знаешь, Энтони, мы все очень гордимся тобой и тем, что ты сделал... и... ну... мы все... эээ... чувствуем себя плохо из-за того, как с тобой обращались в последнее время, с разводом и все такое.

Наступило то, что, как я знаю, люди называют «неловкой паузой», прежде чем мой управляющий банка попытался сменить тему, хлопнув в ладоши.

– Конечно, ты – не единственный, кем мы гордимся.

Он указал за спину, и я увидел сидящую в кресле Джанет.

– Джанет подсунула в мешок грабителя пару пачек красителя. Дураки заглядывали в мешок, когда пакеты взорвались. Красителем покрыло их и все лобовое стекло. Идиоты потеряли контроль над машиной и врезались в магазин пончиков Creme Time.

Он коротко рассмеялся.

– Придурков арестовывали почти все сотрудники правоохранительных органов округа, что там были.

Я попытался улыбнуться, но мое лицо отказывалось смеяться.

Повернувшись к Джанет, управляющий банком сказал:

– Джанет, я должен вернуться в старую соляную шахту. Вы присмотрите за Энтони, не так ли?

Схватив меня за плечо, он продолжил.

– Бери столько времени, сколько понадобится, Энтони. Банки выписали счет по этому делу. Мы все очень тобой гордимся.

Джанет подождала, пока управляющий банка уйдет, прежде чем заговорить:

– Твои дети – вместе с моими с няней. Не волнуйся, они веселятся, наслаждаясь славой отпрысков местного «героя».

Джанет встала и закрыла дверь комнаты, прежде чем подойти к моей кровати. На ее лице появилась слабая улыбка, прежде чем она сказала:

– Сцена из фильма «Крепкий орешек», Энтони? – Она указала пальцем на меня. – Скорее «Тупой и еще тупее». Ты же знаешь, что это была свето-шумовая, а не настоящая граната...

– М-84 граната со вспышкой. – Я прервался, когда все встало на свои места. – Стандартная граната весом триста грамм, обычно начиненная пиротехнической смесью окислов магния и аммония.

Джанет покачала головой.

– Не знаю, как насчет этого, но если бы ты не стал «Человеком действия», мы бы вышли из этого просто с кучей болячек в ушах.

Я снова посмотрел на марлевый снежок на своей руке, прежде чем заговорить.

– Правда, взрыв в банковской ячейке превратил неопасный взрыв в настоящую бомбу.

Логически я понимал, что моим намерением не было подвергать всех опасности, но все равно чувствовал себя дураком.

– Прости, Джанет, я вовсе не хотел, чтобы мои действия поставили под угрозу банк или его сотрудников.

Джанет улыбнулась.

– К черту банк; это – лучшая реклама, которую они получили за долгое время. – Она поцеловала меня в губы. – Кроме того, ты – мой личный герой. Ты же не думаешь, что я просто так снимаю для кого-то свой топ?

Джанет стерла с моих губ помаду.

– Ты заслуживаешь того, чтобы заставить этих людей пожалеть из-за за их поведения. У меня все еще есть друзья в департаменте шерифа. Все считают, что ты спас нас от настоящей бомбы. Они не станут отрицать, что это был взрыв, но и не признают этого.

Я указал на нее здоровой рукой.

– Но, Джанет, когда дело дойдет до суда, все всё узнают.

Она рассмеялась.

– Эти два дурака уже согласились на сделку о признании вины. Они никогда не признаются, что там была свето-шумовая. Их репутация в этом заведении будет намного лучше, если все будут думать, будто они были в большом выигрыше. Использование петарды-переростка во время уголовного преступления – это не совсем то же, что и «Вооружен и очень опасен». Наслаждайся своим статусом героя. Черт, ты можешь даже стать главным маршалом на городском параде в этом году.

Я пожал плечами, это казалось нечестным, но меня уже не волновало.

Джанет сжала мое бедро.

– Кроме того, ты должен мне блузку. Банк должен тебе вознаграждение, и я намерена его получить.

***

Мне так и не удалось купить Джанет ту блузку, она даже отклонила мое предложение о половине вознаграждения. Мои дети практически жили в доме Джанет во время моего пребывания в больнице, и она отказалась брать деньги на расходы.

– Положи все обратно, Энтони, – сказала мне Джанет, когда я пытался навязать ей наличные, когда она забирала меня из больницы. – Два мальчика занимают друг друга, а твоя дочь – девочка, которую я всегда хотела.

Я знал, что лучше не спорить, но мысленно уже прикидывал, как вложить деньги в фонд колледжа для ее детей. Когда мы повернули за угол к дому Джанет, я удивился, увидев припаркованный перед ее домом длинный лимузин.

Еще больше я удивился, увидев мою бывшую жену Доун и еще одну женщину, стоящими на крыльце.

Джанет пробормотала: «Где-то деревня ищет своего идиота», после того как припарковалась и помогла мне выбраться с пассажирского сиденья.

Доун и строгая женщина держались на крыльце, пока Джанет помогала мне подняться по дороге.

– О, Боже! – воскликнула Доун, протягивая ко мне руки. – Я приехала, едва смогла договориться о самолете и лимузине.

Пока Доун меня обнимала, я стоял неподвижно. Когда она разжала объятия и отступила, чтобы посмотреть на меня, я увидел, как в ее глазах что-то мелькнуло.

Я никогда не был приверженцем всего этого движения за здоровье. В отличие от большинства недавно разведенных мужчин, я не стал бросаться в экстремальную программу физических упражнений. Это, плюс малоподвижный характер моей работы сделали меня «запасным колесом».

– Ну, Энтони, не беспокойся, – сказала Доун, ткнув пальцем мне в живот. – У меня есть новая диета, которая скоро приведет тебя в боевую форму.

Я был не в настроении слушать вегетарианскую лекцию Доун.

– Индустрия диет – единственная прибыльная отрасль, продающая продукт, имеющий 98-процентный процент неудач. Подавляющее большинство людей, даже если они сбросили сотню килограмм, через пять лет набирают все килограммы обратно, кроме трех. Кроме того, я уже в боевой форме; я слишком толст, чтобы убежать от любой драки.

Доун попыталась рассмеяться.

– Очень смешно. Ну, немного ходьбы и упражнений дадут тебе новую здоровую жизнь.

Моя рука пульсировала, и я устал.

– Доун, если бы ходьба и езда на велосипеде были полезны для здоровья, почтальоны были бы бессмертны. Кит плавает весь день, ест исключительно рыбу, пьет воду и толстеет. Кролик бегает, прыгает и живет всего пятнадцать лет. Черепаха не бегает, ничего не делает, но живет до четырехсот пятидесяти лет. А теперь скажи еще раз, зачем мне заниматься спортом?

Доун посмотрела на Джанет, стоящую рядом со мной.

– Теперь я понимаю, откуда у тебя такое созависимое отношение к отсутствию физических упражнений. – Порлагаю, Доун делала комментарий в отношении пухлых бедер Джанет.

Глаза Джанет сузились, когда она огрызнулась:

– Знаешь, есть много доказательств того, что женщины, носящие несколько лишних килограммов, живут намного дольше, чем худые сучки, считающие килограммы и забивающие до смерти женщин, имеющих лишний вес.

Строгая женщина рядом с Доун подалась вперед, чтобы протянуть руку.

– Здравствуйте, Энтони, я – публицист Доун. Мы все взволнованы этой возможностью...

Доун перебила ее:

– Какое прекрасное завершение моей истории! Я тебя выхаживаю, и мы снова становимся одной семьей!

Публицистка как кукла кивала головой.

– Канал «Лайфтайм» был вне себя от радости, когда мы им это предложили. Возможно, мы даже сделаем из этого сериал.

Доун протянула мне руку.

– Это может означать большие деньги и славу для меня... то есть для нас!

– Нет, – четко и спокойно сказал я.

– Что? – в унисон ответили Доун и ее публицистка.

– Нет, – повторил я. – Какая часть слова «нет» была неясной?

Публицистка начала минимизировать ущерб.

– Энтони, я на вашей стороне, поэтому вам нужно прислушаться к Доун.

Я покачал головой.

– Неважно, о чем дискуссия, всегда найдется кто-то на твоей стороне, кого бы ты хотел видеть на другой.

Публицистка вела себя так, будто я ничего не говорил.

– Я знаю, что недавно вы пережили травму и, возможно, не совсем хорошо соображаете. Я думаю, что недавняя травма головы, а также шок от вашего с Доун недавнего... расставания могли помутить ваш рассудок. Вам нужно все тщательно обдумать. Такие возможности редко стучатся в дверь.

Джанет взяла меня за руку, чтобы помочь мне направиться к двери, а затем повернулась, чтобы поговорить с публицистом:

– В таком случае вам лучше предварительно звонить, прежде чем приходить к нам. Мы бы не хотели смущать вас возможностью стучаться в дверь.

Доун прыгнула передо мной.

– Энтони, СТОП! Что ты делаешь? Мы обязаны быть вместе. Я нужна тебе. Ты ведь знаешь, что никогда больше не найдешь никого похожего на меня.

Я долго смотрел на нее.

– Доун, это заявление бессмысленно. Ты мне даже не нравишься, зачем, во имя Бога, мне искать кого-то, даже отдаленно похожего на тебя?

Доун попробовала другой способ.

– Будущее уже не то что раньше, Энтони, – я поморщился от этого заявления, когда она продолжила, – это будет книга-бестселлер и национальное телешоу. Ты и впрямь хочешь, чтобы тебя описали как злого мужа? Ведь если я сойду с этого крыльца, то когда закончу эту историю, даже собака будет тебя ненавидеть.

– Это неверно, Доун. Собаке будет плевать.

Доун повернулась к Джанет.

– Ты – одна из этих верующих в Библию. Разве в Коринфянах или Бытии нет ничего о прощении или о чем-то подобном, чем ты могла бы воспользоваться, чтобы помочь мне прямо сейчас.

Джанет отпустила мою руку, чтобы повернуться лицом к Доун и ее публицисту.

– Ну, у меня нет библейских стихов, чтобы помочь тебе, но есть стих, который может помочь Энтони. – Она посмотрела на Доун и указала рукой в сторону улицы. – «Убирайтесь из моего дома!»

Джанет повернулась и подмигнула мне.

– Это из Исхода.

Доун и публицистка были ошеломлены.

– ТЫ не можешь так со мной разговаривать! – заикаясь, сказала Доун.

Джанет продолжала вести меня к двери, говоря, не оборачиваясь:

– Я бы выстрелила вам обеим в голову, но это будет просто рана на теле.

Доун проболталась.

– Посмотрим, что скажет о твоих угрозах шериф!

На этот раз Джанет обернулась, протягивая свой мобильный телефон.

– Дядя Боб, шериф города, – номер 6 на быстром наборе.

Когда Доун и публицистка не взяли трубку, Джанет продолжила:

– У меня имеется заряженное ружье двенадцатого калибра, три с четвертью гектара земли и лопата. НЕ шути со мной или с людьми, которые мне не безразличны.

Я прохромал сквозь дверной косяк, и Джанет закрыла за мной дверь.

***

Книга Доунс быстро оказалась в мусорной корзине, а ее фильм... ну, если и есть что-то ниже, чем неудачный с точки зрения проката, так это он.

Пятнадцать минут славы Доун быстро закончились, однако, к ее чести, она старалась видеться с детьми, когда это вписывалось в ее график. Об уровне карьеры Доун можно судить по виду транспорта, на котором она приезжала в гости. Лимузины уступили место городским легковушкам, потом такси, потом общим маршруткам. Доун по-прежнему была силой природы, при каждом визите она привозила подарки и рассказывала о «проектах в разработке». В последний раз Доун приезжала в город в компании стареющего немытого актера за рулем старого побитого «Мерседеса». Мой сын застал последнюю работу Доун, какое-то плохое низкобюджетное реалити-шоу на заштатном канале нашего кабельного телевидения. Джанет прокомментировала, что Доун страдает от «Vapidous Lookatus».

– Что это такое? – спросил я.

Джанет объяснила:

– Vapidous Lookatus – это изнурительное состояние, заставляющее страдающих им искать известность без радости от свершений. Часто страдальцев находят блуждающими по малоизвестным кабельным каналам в ночное время. В конце концов, они остаются безвестными, лишь изредка появляясь в рекламе средств личной гигиены или обратной ипотеки. Доун заслуживает нашего сострадания и семи секунд нашего внимания.

Дети посчитали это забавным, поэтому я не думаю, что Джанет была серьезна и что Vapidous Lookatus – это реальное медицинское заболевание.

Я был приятно удивлен, когда познакомился с братом Джанет. Он тоже был «аспи». Это многое объясняло в ее понимании. В конце концов, мы с Джанет стали встречаться. Это был логичный шаг, поскольку у нас так много общего, а объединение наших семей и ресурсов позволит нам вести образ жизни среднего достатка. Дети любят Джанет, как и я. Черт возьми, меня даже пригласили ехать на главной платформе на параде в День Основателей!

Люди думают, что для того, чтобы быть богатым, нужно иметь деньги. Я же понял, что у богатого человека не всегда есть деньги. Важно не то, что у вас есть, а то, кто с вами.

Особая благодарность Дэйву Т. за его неустанные усилия по редактированию. Благослови Господь его терпение. Все и всякие ошибки здесь – мои.