Инна

Пожалуй, каждый хранит в душе детские воспоминания о первых невинных шалостях, о первой любви, а порой о наивных эротических играх. Я хочу поделиться историей из своего детства, которая сопровождает... нет, преследует меня уже много десятков лет. Эта история произошла в далекие шестидесятые прошлого века. Мы еще не были избалованы интернетом, видеокассетами с «клубничкой» и фривольными журналами. Всё, как говорится, приходилось познавать на собственном опыте.

Наша семья получила квартиру в новостройке. Мои родители сразу подружились с соседями по лестничной площадке, у которых росла девочка Инна, на два года младше меня. Наши предки пытались сдружить нас с Инной, а дружба родителей накладывала некоторую ответственность, в частности, на меня. Например, как старший товарищ, я должен был провожать Инну в музыкальную школу. Я учился играть на фортепьяно, а Инна — на виолончели.

Отвлекусь и замечу, что, на мой взгляд, нет ничего сексуальнее, чем девушка, играющая на виолончели! И не только потому, что мои первые эротические переживания связаны с виолончелисткой. Этому способствует и изящный изгиб инструмента, напоминающий женские формы, и то, как таинственно скрыта за ним самая привлекательная часть фигуры музыкантши, и, простите за вульгарность, возбуждающий вид профессионально раздвинутых ее коленок. От этого зрелища хочется самому превратиться в виолончель...

Так вот, поскольку наши родители были людьми занятыми, на мне лежала обязанность сопровождать на занятия Инну, а заодно таскать ее громоздкий инструмент.

Инна росла и обещала превратиться из гадкого утенка в очень красивую барышню. В тринадцать у нее была уже стройненькая и довольно развитая фигурка, длинные и совсем не девчоночьи, а почти женские ноги и густые черные волосы, о которых надо сказать отдельно. Ее коса свисала почти до бедер, а у основания ее невозможно было обхватить пальцами одной руки. Я часто фантазировал, представляя Инну раздетой, и мне представлялось, что перекинутая вперед ее коса вполне может прикрыть юные девичьи прелести под животом. У этой девочки была чуть смуглая и удивительно гладкая кожа – ни прыщичка, ни родинки. И глаза. Огромные, карие, слегка раскосые...

По дороге в музыкальную школу и обратно мы обычно болтали о всяких пустяках. Как-то теплым апрельским вечером, возвращаясь домой, мы говорили о живописи. Неизвестно почему, скатились на тему «ню», мол, художники часто изображают людей обнаженными. Только на картинах самые интимные места как правило не видны — прикрыты фиговыми листочками, руками, или куском ткани.

— А ты когда-нибудь видел... у девочек? — неожиданно спросила моя спутница.

— Не-а, — честно признался я. — Ни разу.

— А я, — с каким-то сожалением вздохнула Инна, — у мальчишки никогда не видела...

И тут... не знаю, какой бес вдруг дернул меня за язык:

— Если очень хочешь, я тебе покажу.

— Ты чё?— Инна остановилась и посмотрела на меня испуганными глазами, словно я уже снимаю брюки. — Прям здесь?

— Почему здесь? У меня дома сейчас никого.

Какое-то время мы молча шли дальше, потом она говорит:

— И что, правда, покажешь?

Ну, раз уж сказал «а», надо говорить и «бэ».

— Правда, — говорю.

— И тебе не будет стыдно?

— Конечно, не будет. Ведь и ты мне... да?

Инна молчала. То ли она засмущалась, обиделась, то ли вообще рассердилась на последнюю фразу, или вообще приняла мое предложение за шутку. Конечно, такое могло прийти в голову лишь в детсадовском возрасте, а мы — юноша и девушка, должны иметь стыдливость и вообще, соблюдать в отношениях нормы приличия.

Мы молча поднялись на нашу лестничную площадку, но когда я открыл ключом свою квартиру, собирался попрощаться и вручить Инне ее инструмент, она прошла мимо меня в открытую дверь. Мы зашли в комнату и стояли друг напротив друга.

— Ну, — Инна посмотрела на мой пах, а потом лукаво глянула в глаза.

Что ж, обещанное надо выполнять. Я снял школьный пиджачок. Рубашку пока не снимал, подумал, что мой верх вряд ей ли интересен. Я размышлял, как мне поступить дальше: просто расстегнуть ширинку и вынуть оттуда свой причиндал или снять штаны с трусами полностью. Инна ничего не говорила, только переминалась с ноги на ногу, мне передавалось ее нетерпение.

А меня внезапно охватил стыд — предстать голым перед девчонкой... Но, в конце концов, я ей сам предложил, никто за язык не тянул. Ладно! Я расстегнул ремень и пуговицы, брюки сами сползли с меня на пол. Осталось только снять трусы, чтоб завершить стриптиз до конца. Я спустил их до самых ступней, при этом нагнулся и какое-то время находился в согнутой позе, не решаясь преодолеть Рубикон, отделяющий от грехопадения.

Надо сказать, одной мысль, что Инна увидит меня голым, стала меня возбуждать. Поэтому, когда я выпрямился, мой член, пульсируя, стал подниматься вверх.

— Ох, ни фига себе! — удивилась девчонка.

Разглядывая мои гениталии, Инна даже присела на корточки и так увлеклась, что совсем забыла о нашем условии — тоже раздеться. Она рассматривала в упор то справа, то слева.

— Вов, — девочка подняла на меня глаза. — А потрогать можно?

Я кивнул. Указательным пальцем она снизу подцепила мошонку и чуть приподняла ее. Потом погладила стволик от основания к головке. Сдвинула крайнюю плоть и приложила палец к дырочке.

— Отсюда ты писаешь?

— Ага!

В это время с лестничной площадки донеслись шаги и звон доставаемых ключей. Я моментально натянул трусы и брюки. Едва успел заправить рубашку и застегнуть ширинку, в прихожую вошла мама.

— Вова? — она сняла плащ и повесила его на крючок. — Вернулся уже?

— Да.

— О, у нас гости? — улыбнулась мама, когда, войдя в комнату, увидела Инну.

У Инны на лице всё еще горели щеки от возбуждения. Заметит мама или нет? Вроде бы не заметила или сделала вид.

— Здрастье, Марь Васильна. Мне Вова обещал дать учебник по сольфеджио. Я сейчас ухожу.

— Может, поужинаешь? Или чаю?

— Нет, нет. Спасибо. Я пойду!

* * *

На другой день занятий в музыкалке не было. Мы с Инной учились в разных школах — родители определили ее туда, где углубленное изучение английского. Я пришел домой после уроков, снял школьную форму. Дома никого не было, я остался в трусах и майке. Я вспоминал вчерашний вечер, как Инна разглядывала мои половые органы, и жалел о том, что она так и не успела мне показать свои. Увы... Тем не менее, вспоминая вчерашние впечатления, произведенные на Инну, я возбудился, спустил трусы и уже собирался заняться онанизмом, как вдруг прозвучал звонок в дверь. Мама вернулась? Так рано? Я быстро натянул трусы и открыл. На пороге стояла Инна.

— Привет!

— Ну, привет... — я немного смутился своего вешнего вида.

— Ты один?

— Ага, — я пропустил ее в квартиру. — Ща, погоди, я оденусь...

— Не надо. Я вчера... короче, я тебе обещала, но не успела. Хочешь сейчас?

— Конечно!

Инна прошла в комнату. На ней была школьная форма, а в руке портфельчик — видимо, домой она не заходила.

— Только ты отвернись!

Я отвернулся. Но в полированной филенке пианино мне было видно, как девочка приподняла платьице и стянула с себя широкие байковые трусы. В те времена еще не было колготок, девчонки вместо них носили чулки, которые удерживались на ногах резинками, прикрепленными к специальному поясу. Чтобы проще было ходить в туалет, девочки надевали трусы, точнее — панталоны, поверх чулок и пояса. И этих широченных трусов они ужасно стыдились. Инна бросила трусы на кушетку и сказала:

— Вот, смотри...

Я повернулся. Инна приподняла подол платья до подбородка. Между чулками и поясом я увидел бугорок лобка, практически без волос. Лишь реденький черный завиток курчавился сверху. А под этим кустиком из маленькой пикантной ямочки вниз опускалась щелка, разделяющая нежные припухлые половые губки от которых совершенно невозможно оторвать взгляд! Ну, казалось бы, на что там смотреть, а? Однако ж...

— Всё? Насмотрелся? — Девочка опустила подол.

«Ты что? Как можно насмотреться на это?» — подумал я, а вслух сказал хриплым шепотом:

— Нет... Можно еще?.. — а потом смелее: — а знаешь, сними, пожалуйста, платье.

И я сам, решительно взявшись за подол, стянут с нее платье через голову. Вместе с фартуком. Девочка не сопротивлялась, даже подняла руки, помогая мне. Под платьем на ней была еще майка, обычная, какие носят мальчишки. Я снял ее тоже, чтоб не мешала мне любоваться девчоночьим телом.

У Инны была еще совсем маленькая грудь. Но это была уже не детская, а девичья грудь. Она набухала как весенние почки, из нее как ягоды-малинки торчали сосочки в обрамлении розовых кружочков. Это были пока не женские сиськи, но далеко не грудь ребенка.

Щеки Инны стали пурпурно-свекольного цвета. Она застеснялась и загородила ладошками свою красоту внизу живота. Я отвел в стороны ее руки и сам накрыл эту прелесть ладонью, а средний палец просунул туда, между губок. Инна вздрогнула:

— Ты что?! Так нельзя! — и хотела убрать мою руку.

Но я продолжал щупать пальцем меж губок. Меня никто не учил, как это делать, но видимо природа сама мне подсказала. Нащупав твердый бугорок, я надавил на него, а девочка вздрогнула и тихо сказала «Ой...»

«Ей это нравится», — подумал я и надавил еще раз. Мой палец стал мокрым. я чувствовал, как из ее письки сочится влага. Инна подняла голову и закрыла глаза. Она тихо стонала. Тело ее напрягалось и вздрагивало при каждом движении моего пальца. Наконец она вся затряслась, а из груди вырвался глубокий стон.

— Всё, хватит... — тихо прошептала она, обняла меня за шею и повисла на мне без сил.

Так вот оно, как бывает у девчонок, пронеслось в сознании. В те времена мы еще не знали слова «оргазм». В просветительской литературе употреблялся термин «половое удовлетворение», а в разговорной речи мы заменяли его глаголом «кончить». Значит, она кончила? А может я сделал ей что-то не так? Вдруг она вообще потеряла сознание? Но через несколько минут Инна овладела собой.

— Что с тобой? — спросил я. — Тебе больно?

А она ответила уже бодро и весело, глаза ее сияли.

— Нет. Мне было хорошо.

Она посмотрела вниз на мои оттопыренные трусы.

— Давай его тоже выпустим?

— Кого? — не понял я.

— Ну... его, — она прикоснулась пальцем к бугорку.

Инна сама решительно стянула с меня трусы и сжала в кулачке эрегированный член.

— Ну, здравствуй! — обратилась она к нему. — Мы с тобой уже знакомы. Какой ты твердый! Тебе туда хочется? — она указала его головкой на свою щелку. — А туда нииз-з-зя! И как нам с тобой быть?

Теперь природа девчонке подсказала, что делать дальше. Она сдвигала кожицу с головки и надвигала снова, туда-сюда, туда-сюда... О, как это приятно, когда дрочишь не сам. А когда это делают нежные девичьи пальчики. Сдерживаться я уже не мог...

— Сейчас... атас... осторожно... ща брызнет!

Белые капли, вылетая одна за другой, обрызгали ей лицо, шею, грудь, живот.

— Ой! — Инна выпустила из рук член и отпрянула. — Что это?

— Ничего... — смутился я. — Просто я кончил.

— Что кончил?

— Ну... спустил.

— Ух ты! Это... — она стерла сперму с лица ладонью. — Там твои детки?

— Да, — я вытер ей грудь и живот своими трусами.

— Я не думала, что так сильно стреляет... Тебе сейчас тоже было хорошо?

— Да.

Ночью мне приснился эротический сон. Я видел голую Инну и будто бы я лизал ей писю. Проснувшись, я долго оставался под впечатлением. Мне ухасно захотелось воплотить в жизнь этот сон.

Вечером день мы шли в музыкальную школу и совершенно не вспоминали о том, что было вчера, как будто бы ничего и не было. А когда возвратились домой, и я достал ключи отпереть дверь, Инна спросила:

— А у тебя сейчас никого?

— Никого.

— А твои скоро вернутся?

— Нет, не скоро. У мамы вторая смена, а папа вообще раньше девяти не приходит. А что?

Карие глаза Инны смотрели на меня в упор, они были огромные и горели огнем, а щеки пылали.

— Зайдем ко мне?

Она закивала.

Мы поняли друг друга, лишних слов не требовалось. Я сам раздел ее. Совсем, догола. Отошел на шаг и молча любовался. Потом хриплым шепотом изрек:

— Ты – красивая...

— Неправда, я знаю, какая я, — Инна смущенно опустила глаза, но, по-моему, она кокетничала, потому что на самом деле считала себя красивой.

И я решил проделать то, что видел во сне. Я присел перед ней на корточки и коснулся языком половых губок. Инна вздрогнула и загородилась руками.

— Ты что делаешь!

— Тебе неприятно?

Она помолчала немного, переминаясь с ноги на ногу, потом убрала руки.

— А тебе не противно?

— Нет, ты чего!

— Ну, если хочется...

Я обнял ее за попку и снова прикоснулся языком к ее прелести, ощущая резкий запах и солоноватый привкус секреции, которая оттуда сочилась. Я стоял на коленях, просовывал язык все глубже меж губок, ощущая там влажное, теплое, мягкое... Она схватила меня за волосы, прижимая к себе, напряженно извивалась и дергалась, двигала тазом, часто дышала, еле слышно стонала и всхлипывала, а потом оттолкнула меня от своей красоты и тихо прошептала:

—Сделай еще так... как вчера... пальчиком...

Когда она кончила, я шепнул ей на ухо:

—А ты можешь тоже... моих деток выпустить?

Инна хихикнула, сжала в кулаке мой членик и обратилась к нему:

— Ну, здравствуй! Ты тоже хочешь?

В этот раз я держал наготове трусы и спустил в них, когда началось извержение.

До летних каникул оставалось уже меньше месяца, и мы с Инной несколько раз повторили нашу чудесную игру. Я еще не знал заграничного слова «петтинг», но нам было приятно и без этого знания. Она приходила ко мне, когда я был один дома, я раздевал ее сам, целуя все тело. Щеки, глаза, нос, губы. Целоваться в губы мы оба не умели. Я только чмокал ее рубиновый ротик и опускался ниже, к упругим малиновым сосочкам. Я готов был съесть ее всю, проглотить как конфетку, до того она была хороша! Единственная родинка была у нее на правой ягодичке, и я с наслаждением ее целовал. Я гладил ножки внутри бедер, и на мою руку стекали тягучие капли желания из ее распускающегося бутончика. Я брал Инну на руки, клал на диван и долго наслаждался, доставляя ей удовольствие языком. После этого доводил ее до оргазма пальцами, а она доставляла мне удовольствие своим маленьким кулачком.

Один раз после такой игры мы лежали с ней голые на диване. Я гладил ее тело и, снова почувствовал возбуждение. Я лег на нее сверху и ткнулся членом в ее щелку.

— Нет! — Инна резко оттолкнула меня. — Так нельзя, ты чего! Этого не надо.

Я сам испугался собственного порыва, смущенно лег рядом.

— Не обиделся?

Я помотал головой.

—Не надо, понимаешь? Нельзя... Я же девушка.

* * *

Летом мы разъехались. Она со своими родителями на дачу, меня предки сначала отправили в лагерь, потом взяли с собой на море. Все лето я тосковал по Инне. Она снилась мне по ночам, я видел ее в каждой встречной девчонке. Я очень скучал по нашим играм, и в уединении занимался онанизмом, вспоминая, как было с ней хорошо.

И вот, наконец, первое сентября, дом, школа... Но Инна почему-то избегала моего общества. Сам я не решался по-соседски нанести визит. Мне казалось, что ее мамаша все про нас знает, и только я позвоню в дверь, ехидно спросит меня: «А зачем тебе Инна?»

Пятого сентября начались занятия в музыкальной школе. Туда мы шли молча, я тащил в одной руке виолончель, а другой пытался поймать ее за руку, но она каждый раз ее отдергивала. На обратном пути я не выдержал и спросил:

— Ты почему не приходишь?

— Я приду. Потом. У меня менструация.

Когда она пришла, я был весь в нетерпении. Я срывал с нее одежды, чтобы скорее увидеть ее прекрасное тело. Мы не виделись около трех месяцев, но она очень сильно изменилась. Она уже носила лифчик (или хотела похвастаться). Грудь ее и впрямь за лето округлилась, на лобке подросли и погустели волосы. Я крепко обнял ее, прижался к ее животу своей восставшей плотью и непроизвольно потерся несколько раз. Семя хлынуло из моего члена неудержимой лавой, я не мог сдерживаться — сколько я мечтал об этой встрече!

Она подняла с полу свои трусики и вытерлась ими. И вообще, вела себя как-то странно, отрешенно, без интереса...

— Что случилось?

— Ничего.

Она отводила взгляд, она не стеснялась меня, но между нами явно существовала невидимая стена. Я гладил ее по попке и по груди, я страстно хотел от нее ответных ласк, но она не реагировала даже на мои.

— Ты знаешь, — сказала она, наконец, — там у нас на даче был соседский мальчик, Коля. Ему семнадцать лет. Мы с ним... В общем... теперь я не девушка.

Что-то обожгло мое сердце, резкая боль, словно электрический разряд. Чувство обиды, досады, ревности, оскорбленного самолюбия нахлынули разом. Ну почему, почему? Тогда, в мае, мне было нельзя, а тут какой-то Коля...

Мой половой член неожиданно стал твердым. Я взял ее грубо, цинично, может, извращенно. Повернул ее к себе задом, согнул пополам, схватил за бедра и натянул. Но возбуждение почему-то быстро прошло, пенис обмяк, не успев дать мне оргазма. Я сел на диван и беззвучно заплакал. Она подошла ко мне и погладила по голове как маленького, потом стала утешать, словно взрослая женщина ребенка.

— Ну что ты? Ну не надо расстраиваться. Ведь мы не собирались быть вместе. Жениться нам еще рано, а ты найдешь свою единственную, свою любовь. Ты пойми, это моя жизнь, я сама ей распоряжаюсь. Я не давала тебе никаких обещаний, я свободный человек и вправе распоряжаться собой... А то, что между нами было весной, это игра, она не может продолжаться вечно. Не сердись. Скоро я с родителями перееду на другую квартиру, в другой район, и мы никогда больше не встретимся.

Я отвернулся и беззвучно вздрагивал...

— Ну, — Инна тронула меня за плечо, в ее голосе прозвучали озорные нотки. — Ну давай. В последний раз... Как взрослые...

Ей словно стало легче, оттого что она объяснилась. Ее ладонь легла на мой пах.