Совет Карины оказался справедливым, но я не знал, что с этим делать. Может быть, это – часть ее игры, которую я еще не разгадал. А может, она и впрямь пыталась загладить вину и восстановить доверие. В любом случае, я должен был ее поблагодарить. По крайней мере, так я объяснял свое желание увидеть ее еще раз.

Через несколько дней она согласилась встретиться со мной в Проспект-парке. Я взял с собой одеяло, чтобы устроить пикник, и мы нашли тихое место на полуострове, откуда открывался вид на озеро.

Стоял прекрасный июльский день, и мы разговаривали о том, каким было лето в нашем детстве. Я рассказал Карине, как моя семья проводила неделю в августе в маленьком домике на острове Тайби, где я часами плавал в теплой воде на красном надувном плоту. У меня до сих пор хранятся несколько плоских морских ежей, которые мы с братом выкапывали пальцами ног во время отлива.

Она рассказала мне о своем первом в жизни походе в парк развлечений. Ее родители не пожалели денег, чтобы сводить ее и сестру на торжественное открытие парка аттракционов «Чессингтонский мир приключений». Все они катались на маленьких американских горках под названием «поезд без тормозов». Так случилось, что тот сломался, когда они были на полпути в одном из темных шахтных туннелей. Карине очень понравилось, но ее сестра была в ужасе, потому что была уверена, что они реально едут на поезде, потерявшем управление. Ей несколько дней снились кошмары.

Солнце начало садиться, и по мере того, как ветер становился все холоднее, Карина придвигалась ближе. Я обнял ее за плечи.

– Наверное, приятно было слушать, что говорил о тебе Антуан.

– А что он говорил обо мне? – спросил я. Честно говоря, я забыл.

– Лучший в мире эксперт-криминалист или что-то в этом роде.

– Наверное, да. Я не задумывался об этом.

Мне пришло в голову, что Карина никогда не испытывала восхищения со стороны своих коллег. Фактически, вся ее карьера зависела от анонимности. Никто никогда не замечал ее мастерства. Ее работодатель ценил ее, но лишь как источник дохода. Я был, наверное, единственным человеком в ее жизни, понимавшим ее талант и видевшим в ней то же, что и она сама: художника.

Впервые я задумался о том, что Ренуар может быть просто подарком. Она хотела, чтобы ее ценили, как и всех нас, за ее достижения. Для всего мира она вечно будет трудиться в тайне, но я заглянул за занавес. Со мной она могла с гордостью назвать свою работу своей.

В итоге мы вернулись в мою квартиру, где я начал разливать вино в два бокала. Я остановился, заметив ее лицо. Она моргала, сдерживая слезы.

– Что случилось? – спросил я.

Я был искренне озадачен. Она только что комментировала мою шахматную доску и рассказывала о том, как папа впервые научил ее играть.

– Ничего, – сказала она. – Просто сегодня был очень хороший день.

– Да, понимаю, почему это может расстроить.

Она засмеялась и смахнула слезинку, скатившуюся по щеке.

– Ну, то есть, все было настолько удивительно нормально. И я знаю, что у меня никогда не будет этого. Нормального. На какое-то время, может быть. Но в конце концов, я просто обманываю себя. В конце концов, появится другое задание. Я вернусь к тому, чем занимаюсь я, а ты – к тому, чем занимаешься ты, и все это, – она сделала размашистое движение руками, – все будет так, словно этого никогда не было.

У меня не было слов утешения, которые я мог бы сказать, чтобы они не звучали пустыми, поэтому я просто притянул ее к своей груди и обнял.

Ее волосы пахли так, как я помнил. Ее тело прижималось к моему, и я чувствовал мягкое давление ее груди при каждом вдохе. Мое тело мгновенно откликнулось. Прошло столько времени.

Когда она подняла голову с моего плеча, ее слезы пропали, а в глазах появилось новое выражение. Это был хорошо знакомый мне взгляд, и я был уверен, что на моем лице она увидела его зеркальное отражение.

Мы едва добрались до спальни.

Когда мы окончательно измотали друг друга, она прижалась ко мне и положила руку мне на грудь, поцеловав мое левое плечо.

– Что самое трудное? – спросил я.

Она лукаво усмехнулась.

– В твоей работе, – уточнил я.

– Автограф.

Ее ответ меня удивил. Люди моей профессии считали автограф одним из самых простых элементов, которые можно убедительно подделать.

– Не технически, – сказала она, прочитав мои мысли. – Это фактический акт подписания моей работы чьим-то именем. – Она провела пальцем по моей груди, словно ставя автограф. – Имя на этом холсте никогда не будет забыто. А мое никогда не станет известным.

– Тогда брось это, – сказал я. – Ты и так талантлива. Ты бы могла подписывать свои картины собственным именем.

Она улыбнулась.

– Так просто, да?

– Почему бы и нет?

– Ты не знаешь людей, на которых я работаю.

– У меня есть идея.

– Нет. Не знаешь. – Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. – Моя сестра – единственное, что у меня осталась от семьи. Знаешь, она меня ненавидит. Не понимает, почему я просто исчезла в один прекрасный день. Теперь мы почти не видимся. Это грустно, но я могу с этим жить. Если с ней что-то случится, это будет из-за меня. Из-за того, что я сделала выбор. Я никогда не смогу простить себя за это.

Я покачал головой.

– Но ты ведь сделала этот выбор будучи еще ребенком. Ты могла...

Она прервала меня.

– Просто помолчи. Пожалуйста? Это не твое дело. Не пытайся решить его за меня.

– Прости, – сказал я. – Сила привычки.

Она улыбнулась.

– Давай просто проведем это время вместе. Все когда-нибудь заканчивается. Всему приходит конец. Но наслаждайся им со мной, пока есть возможность. Ладно?

Я кивнул. Она прильнула своим телом к моему и втянула меня в глубокий поцелуй.

Я обещал наслаждаться нашим совместным временем и без проблем сдержал свое слово.

***

В течение следующих нескольких недель у нас все получалось на удивление хорошо: мы оставили в стороне наши профессии и наслаждались обществом друг друга.

Несмотря на свой ужасный слух, Карина любила мюзиклы, поэтому я достал два билета на мюзикл «Злая». После этого мы перекусили в ресторане Junior's в Театральном квартале. Карина напевала «Я не та девушка», ковыряясь в чизкейке.

– Какой твой любимый мюзикл? – спросила она.

– Никогда об этом не задумывался. Видел всего несколько. Может быть, «Les Miserables»?

– Обожаю «Les Mis»! – сказала она.

– Знаю. Слышал, как ты пела его в душе в прошлом году.

Она вздрогнула.

– Я была ужасна? Я была ужасна, не так ли?

– Скажем так, ты лучше воспроизводишь картины, чем песни.

Она высунула язык.

– Ты злой.

– Сама спросила.

– Спорим, ты не сможешь угадать, что мне больше всего нравится в «Les Mis».

– Хм... это ведь не связано с тем, что его герой – непонятый преступник, который сбегает от своего прошлого и делает мир лучше?

– Не-а. – Она указала вилкой на меня. – Самое интересное, что человек, неустанно преследующий преступника за его прошлые проступки, убивает себя.

Я улыбнулся.

– Жаль тебя разочаровывать, но у меня нет планов бросаться в реку.

Она тоскливо вздохнула.

– Девушка может помечтать.

Бывая в городе, Карина всегда была слишком занята, чтобы посещать какие-нибудь крупные туристические места, поэтому в следующий вечер мы посетили оригинальную смотровую площадку на 86-м этаже Эмпайр-стейт-билдинг и полюбовались горизонтом Манхэттена. В следующие выходные после этого она отвела меня в православную церковь в Бруклине и показала иконы, указав на некоторые из них, которые ее просили в детстве копировать.

Две недели спустя мы шли рука об руку по Бруклинскому ботаническому саду, одному из наших старых мест, когда я услышал знакомый голос прямо позади нас.

– Прекрасный день для прогулки, не так ли?

Мы с Кариной обернулись. Нас приветствовала улыбкой Моника Брэдли.

– Простите, что прерываю, – сказала она. – Адам, можно тебя на пару слов?

Меня пугала легкость, с которой Моника выследила меня, и раздражало то, что я не заметил, что она следит за мной. Насколько внимательно она следила? Сколько дней?

– Я слегка занят.

– Это займет всего минуту, – надавила Моника. – По поводу подделки в галерее Oxbow.

Я уже собиралась сказать ей, что у меня есть ее номер, и я позвоню ей позже, когда в разговор вступила Карина.

– О, подделка? Звучит захватывающе!

Моника взглянула на нее.

– Не думаю, что слово «захватывающе» – это то, что бы использовала я.

Карина показала на Монику, потом на меня.

– Ну, может быть, для вас двоих это старая шляпа. Но я – не криминалист, поэтому мои будни немного более скромные.

– Я не ученая, – поправила Моника. – Я – частный детектив.

– Видишь? – сказала Карина, повернувшись ко мне. – Захватывающе!

– Не знаю, почему вы обращаетесь ко мне, – сказал я. – Я ее не раскрывал.

– Но знаете, кто сделал это, – ответила Моника.

– Я слышал, что ее обнаружил Роланд Прескотт, проверяя подлинность работ для аукциона.

– И это все, что вы знаете?

Я ненадолго задумался, не проболтался ли случайно Роланд, но решил, что она просто блефует.

– Это все, что я знаю.

Моника кивнула.

– Как вы думаете, не сделал ли ее тот же человек, что и Модильяни?

– Понятия не имею. Я никогда не осматривал ни одну из этих картин. Но, похоже, вы все равно решили меня о них спросить.

– Просто пытаюсь соединить точки, – сказала она.

– Я думаю, вы пытаетесь найти точки там, где их нет. Поговорите с Роландом, если хотите узнать о картине. Лишь он на самом деле осматривал ее.

– О, я планирую это сделать, – сказала Моника.

– Как думаете, вы его поймаете? – спросила Карина. – Фальсификатора?

Моника выглядела слегка раздраженной.

– Меня не нанимали ловить фальсификатора, – сказала она. – Это – работа полиции.

– О, – разочарованно произнесла Карина.

Моника протянула руку в мою сторону.

– Вот еще раз моя карточка, на случай, если вы вспомните что-нибудь еще.

Я поднял перед ней открытую ладонь.

– Она у меня есть, спасибо.

– Отлично. – Она кивнула нам обоим. – Простите, что помешала. Приятной прогулки.

Дальше мы с Кариной шли молча, все еще держась за руки. Я был взбешен ее бесцеремонным поведением, но не мог этого показывать, вдруг Моника или кто-то другой все еще наблюдает за нами. Вместо этого я сосредоточился на фиолетовых эхинацеях и черноглазых сусанах, устилающих нашу дорогу.

– Ты не говорил мне, что она красивая, – игриво сказала Карина.

– Я меньше зацикливаюсь на ее внешности, чем на том, что она за мной копает.

– О, так ты все-таки находишь ее привлекательной?

Я не ответил. У меня не было настроения для шуток. Карина заметила мою угрюмость и спросила, едва мы вернулись в мою квартиру.

– В чем дело? – Она взяла мою руку и сжала. – Да ладно. Что я сделала?

– Сама знаешь, – ответил я.

Она непонимающе уставилась на меня.

– Тот маленький спектакль с Моникой, – продолжил я. – Это было безрассудно. Это не игра. Может быть, тебе и нравится, но мне нет.

– Я не была безрассудной. Я вела себя как невиновная. Тебе стоит попробовать.

– И что это значит?

– Ты так защищался там. Неудивительно, что она тебя подозревает.

– Прости, если ложь дается мне не так легко, как тебе.

Карина убрала свою руку от моей.

Я знал, что веду себя как дурак. Я также знал, что мне следует прекратить дискуссию, пока я немного не остыну. Я подался вперед.

– Ты не могла устоять, не так ли? Тебе просто нравится хвастаться тем, как хорошо ты умеешь морочить людям голову. Она острее, чем ты думаешь, знаешь ли. Что, если она начнет задавать вопросы о тебе?

– Я даже не называла ее имени, – сказала Карина. – Ты параноик.

– Я должен быть параноиком. В отличие от тебя, я не могу все бросить и уехать из города, если что-то пойдет не так. У меня здесь жизнь.

– Как это ужасно для тебя.

Мы снова погрузились в молчание.

– Ты закончил осмотр Ренуара? – спросила она.

Она намеренно приставала ко мне. Мне следовало просто ее проигнорировать. Вместо этого я схватил картину из шкафа и шлепнул ее на стол между нами.

– Зачем ты прислала ее мне?

– Я же сказала. Это подарок.

– Никакой лжи. Зачем ты ее прислала?

– Потому что не продаются открытки Hallmark, на которых написано: «Прости, что я скрывала свою жизнь фальсификатора и разрушила наши отношения».

– Чушь.

Карина рассмеялась, но в ее глазах стояли слезы.

– Я была такой глупой. Думала, что мы сможем начать все сначала. Что однажды ты опять научишься мне доверять.

– Дело не в этом.

– Для меня – в этом! – крикнула она. – Для меня дело именно в этом, Адам. Я обманывала себя, думая, что у нас есть прогресс. Что мы исцеляемся. Но все это время единственное настоящее чувство, которое ты испытывал ко мне, – это подозрение.

– Неправда, – сказал я.

– Неправда? Тогда скажи, какие у вас есть теории? Почему я отдала тебе картину? Я хочу их услышать. Что ты на самом деле думал обо мне, пока мы гуляли и трахались?

Отлично, – подумал я. – Если она хочет играть в эту игру, то поиграем.

– Может быть, картина, которую ты мне прислала, и есть настоящий Ренуар, – сказал я.

Она насмешливо хмыкнула.

– Тебе это так идет. Идеальное объяснение, чтобы успокоить твое эго. Ты не нашел изъяна не потому, что я лучше тебя, а потому, что ты все это время рассматривал подлинную картину, верно?

Я кивнул.

– Скажи тогда, как я получила настоящую картину? И почему послала ее тебе?

– Не знаю, – признался я.

– Что ж, мы отлично начали. Продолжай. Что еще?

Моя вторая теория была гораздо более правдоподобной.

– Ты планируешь подменить настоящего Ренуара поддельным.

Она положила руку на подбородок и уставилась в пол. Ее голова покачивалась, пока она прорабатывала детали.

– Хорошо. Понимаю, к чему ты клонишь. И опять центральным звеном в моем коварном замысле являешься ты. Потому что прежде чем я произведу обмен, мне требуется, чтобы ты признал, что не смог найти недостатков. Только так я могу быть уверена, что они останутся незамеченными, верно?

– Что-то вроде этого, – сказал я.

– Первая проблема: мне не требуется твое слово одобрения. Вторая проблема: картина, которую я планирую обменять, находится у тебя. Как мне ее вернуть? Вежливо попросить?

Я не ответил.

– Что еще? – надавила она. – Говори.

Я знал, что будет больно, но мне было все равно. Я хотел, чтобы слова причинили боль.

– Ты наняла частного детектива, чтобы та поймала меня на твоей подделке.

– Конечно. Потому что я хочу снять с себя ответственность и переложить ее на тебя. Ты для меня не более чем пешка. Ты так думаешь?

– Именно так, – сказал я.

– Это имело бы смысл, если бы было хоть чуть-чуть тепло. Может, ты не заметил, но никто не имеет ни малейшего понятия, кто я, черт возьми такая. Кроме тебя.

– Ну, я думаю, ты понял. Думаю, ты видишь глубже чем другие. Это ведь твоя работа, не так ли? Смотреть сквозь поверхностное, пока не раскроешь суть? Вот что я думала, ты видишь, когда смотришь на меня. Но я ошибалась. Все что ты видишь, это гребаную преступницу. Это все, что ты когда-либо увидишь.

Говоря, она расхаживала взад-вперед. Остановилась у стола и уставилась на Ренуара.

– Я не должна была посылать ее тебе. Ты этого не заслуживаешь.

Она протиснулась мимо меня на кухню. Потянулась к стойке, и я уловил вспышку серебра. Она надвигалась на меня, держа нож наготове.

– Карина, постой, – сказал я. Я старался, чтобы мой голос был спокойным и ровным. – Это не ты.

Я отступил назад и поднял руки в защитном жесте.

– Прочь с дороги, идиот.

Она отпихнула меня в сторону и подняла нож над головой. Прежде чем она успела опустить его на картину, я схватил ее за запястье одной рукой, а другой обхватил ее за талию.

– Отпусти! – закричала она.

Она извивалась и дергалась, но я крепко прижал ее спиной к своей груди и держал, пока она не перестала сопротивляться.

Ее рука упала на бок. Нож упал на пол. Она повернулась, уткнулась головой в мое плечо и разразилась рыданиями.

– Прости, – сказала она. – Мне так чертовски жаль.

Это был первый раз, когда она произнесла эти слова. Впервые она искренне раскаялась в том, что обманула меня больше года назад.

Когда я обнял ее, слушая, как ее рыдания постепенно замедляются до более размеренных вдохов, я понял, каким должен быть мой следующий шаг.

***

В зале реставрации галереи Oxbow рядом со мной сидел Роланд. Он несколько раз провел пальцами по волосам, наблюдая, как я готовлю к осмотру Ренуара. Около часа назад Роланд снял его со стены галереи.

– Ты же не хочешь мне сказать, что это подделка, Адам? – сказал он. – Обещай. Ну, то есть, святое дерьмо. Ты можешь себе представить? Антуан будет в бешенстве.

– Расслабься, Роланд. Картина Антуана – не подделка.

– Уверен?

– Уверен. – Я настроил стереомикроскоп. – По большей части.

– Что значит «по большей части»?

– Шучу.

Потребовалось несколько недель, чтобы подготовить все необходимое для осмотра Ренуара. С моей стороны было нечестно обращаться к Роланду за такой большой услугой. Конечно, он был передо мной в долгу за то, что я рассказал ему о Шофилде, но я очень просил, тем более что причины, по которым я хотел его осмотреть, были весьма туманными. В конце концов, потребовалось прямое вмешательство моего босса, Норы, чтобы Антуан согласился. Ему понравилась идея, что такая влиятельная владелица галереи как Нора, будет должна ему услугу.

Я согласился подождать до одиннадцати часов вечера, чтобы не снимать картину с экспозиции в рабочее время и не разочаровывать потенциальных посетителей. Когда галерея опустела, в лаборатории реставрации было жутко тихо. Я слышал нервное постукивание ботинок Роланда и гудение верхних люминесцентных ламп.

Я достал из кармана список тестов, которые хотел провести, и положил его рядом с микроскопом.

Затем в комнате потемнело.

– Черт, – сказал Роланд. – Ты, наверное, шутишь.

По проекту комната реставрации была без окон, чтобы защитить картины от солнечного света. Без электричества в комнате царила кромешная тьма.

– Все в порядке, – сказал я. – Наверняка, через секунду включится резервный источник бесперебойного питания.

Но он не включился.

Пока искал в кармане телефон, я услышал, как хлопнула дверь. Звук шагов, несколько человек, быстро двигаясь, направились к нам.

– Адам? – услышал я лишенный плоти голос Роланда.

Что-то твердое и тупое вонзилось в мой правый бок. Сквозь ткань рубашки я почувствовал холодный металл.

– Встань, – сказал голос. – Иди.

Я встал. Несколько пар рук быстро вели меня через комнату. Я не мог видеть, но владельцы рук, очевидно, могли.

Я ударился бедром об угол чего-то острого и поморщился от боли. Руки втолкнули меня в дверь, и я, прихрамывая, пошел по коридору. Мои глаза начали адаптироваться, но я все еще мог различать только фигуры.

Мгновением позже мы оказались во внедорожнике, который мчался прочь от галереи. Сиденья занимали три человека в черных лыжных масках. Тот, что сидел рядом со мной, держал наготове пистолет. На полу лежали три пары приборов ночного видения. В задний отсек бесцеремонно запихнули Ренуара.

***

Мужчины не произнесли ни слова. Мы въехали на крытую парковку. Двое из мужчин вместе со мной пересели в серый джип. Третий уехал на внедорожнике с Ренуаром.

Мужчина рядом со мной натянул мне на голову мешок. Мы ехали полчаса, может, больше, потом остановились.

– Выходи, – сказал водитель. Мужчина рядом со мной снял мешок и вытолкнул меня в дверь.

Внедорожник отъехал и скрылся за поворотом. Я прищурился. Мои глаза пытались приспособиться к окружающему свету после тридцати минут темноты.

Я медленно брел по кругу, пытаясь сориентироваться. Похоже, это был край Проспект-парка, недалеко от Бруклинского ботанического сада и моей квартиры. Столько ехал, а в итоге оказался здесь.

Сзади меня раздался женский голос.

– Привет, Адам.

Я повернулся лицом к Монике. Она держала пистолет.

– Неужели ты думал, что сможешь провалить многомиллионный аукцион, который мы планировали несколько месяцев, без каких-либо последствий?

Я уставился на нее с отсутствующим выражением лица.

– Ох уж, эти тупые коровьи глаза, – сказала она, покачав головой. – Я искренне не понимаю, что нашла в тебе Карина.

– Вы все это время работали вместе, – сказал я.

– Она передает свои сожаления. Я приглашала ее с собой, но она сказала, что все слишком сложно. Знаешь, я думаю, она и впрямь тебя любит. Но, полагаю, если бы мне пришлось выбирать между предательством любимого и защитой сестры, я бы сделала то же.

– Не понимаю, – сказал я.

Моника вздохнула.

– Это так разочаровывает. Неужели я должна объяснять тебе все по пунктам?

– Вот фрагменты, с которыми придется работать полиции. Ходят слухи, распространяемые в основном мной, что ты причастен к подделке Модильяни. Карина позаботилась о том, чтобы Антуан заметил тебя в галерее, любующегося своим Ренуаром. Ты таинственным образом определил подделку в коллекции Oxbow, даже не осмотрев ее, предупредил их хранителя и заставил его пообещать сохранить твое участие в тайне. Затем ты воспользовался этой услугой для давления, чтобы получить возможность осмотреть Ренуар в комнате консервации, где он более уязвим для кражи. Затем ты и твои сообщники исчезли с картиной во время дерзкого ограбления. Вскоре полиция обыскивает твою квартиру, находит подделку и сообщает, что похищенная картина найдена.

– Все это было сделано только для того, чтобы подставить меня?

– Ну, не только для того, чтобы подставить тебя. Несколько олигархов из Восточной Европы хотят приобрести подлинного Ренуара для своих частных коллекций. Эта продажа с лихвой окупит те деньги, что ты задолжал нам, разоблачив Модильяни. Два зайца одним выстрелом. К тому же, пока ты будешь сидеть в тюрьме, нам не придется беспокоиться о том, что ты помешаешь нашим будущим планам. Так что, даже три зайца, я полагаю.

– Подделка Шофилда, о которой мне сообщила Карина...

– Она сама ее нарисовала. Мы знали, что в конце концов ты попросишь показать тебе настоящего Ренуара, и ответ «да» будет более вероятным, если хранитель их галереи будет должен тебе услугу.

Мои мысли сразу же обратились к Роланду.

– Вы ему не навредили?

– Конечно, нет. Кому нужно лишнее внимание?

– Почему вы были уверены, что я осмотрю настоящую картину?

– Потому что ты слишком упрям и высокомерен, чтобы признать свое поражение, особенно когда Карина постоянно подкалывает тебя на тему, сможешь ли ты доказать, что Ренуар – подделка. Она хорошо сыграла свою роль, хотя в саду мне пришлось зайти и подтолкнуть ее, когда я подумала, что она может струсить.

– Не понимаю. Зачем выдавать себя за частного детектива? Не доверяете Карине выполнять грязную работу?

– О, себя я не выдаю. У меня лицензия штата Нью-Йорк. Я помогаю людям ловить супругов-изменников, все эти скучные вещи. Но у меня также тесные рабочие отношения с некоторыми более организованными и гораздо лучше оплачивающими людьми. Им удобно иметь в штате таких людей как я. Что касается моей роли, то уверена, ты можешь догадаться.

– Запугать меня. Заставить слишком нервничать, чтобы убрать Ренуара из моей квартиры. А потом внимательно следить за мной, чтобы он оставался на месте.

Она кивнула.

– Видишь, ты улавливаешь. Я также подслушивала офис Роланда, когда допрашивала его о подделке Шофилда. Нам нужно было знать, когда ты планируешь исследовать Ренуара, чтобы мы могли скоординировать действия с нашей стороны.

Я услышал звук сирен и бросил быстрый взгляд в сторону деревьев.

– Имей немного достоинства, Адам, – сказала Моника. – Невиновные люди не убегают.

– Вы позвонили в полицию? Как же вы собираетесь объяснить, что делаете здесь с оружием?

– Просто. Я следила за твоей квартирой в рамках текущего расследования и видела, как ты уходил с тремя мужчинами, проследила за вами до Oxbow, где увидела, как ты выбегаешь с картиной. Я проследила за тобой до квартиры, где, как я предполагаю, ты ее спрятал, и вызвала полицию. Затем я последовала за тобой сюда и задержала.

К обочине подъехал полицейский крузер. Из него выскочили двое мужчин-офицеров с пистолетами наизготовку.

– Бросьте оружие! – крикнул один из них. Моника спокойно опустила пистолет.

– На землю, оба!

Мы оба легли лицами друг к другу. Моника улыбнулась.

Ближайший ко мне офицер схватил меня за руку и заговорил в свою рацию, установленную на плече.

– Подозреваемый задержан.

Затем он помог мне подняться на ноги, в то время как его напарник надевал наручники на Монику.

– Вы в порядке, мистер Вебер? – спросил меня офицер. – Может, вызвать медиков?

– Я в порядке. Спасибо, офицер.

Монику подняли на ноги. Ближайший к ней офицер скучающим монотонным голосом зачитывал ей ее права.

– Офицер, – сказала она, переведя взгляд с него на меня, а затем обратно. – Мне кажется, произошла какая-то путаница.

– Думаю, вы правы, мэм, – сказал он, закончив зачитывать права. Он повернулся ко мне. – Не хотите прояснить ей ситуацию, мистер Вебер?

– Попробую.

Я сделал шаг вперед, пока мы с Моникой не оказались лицом к лицу.

– Первое, что я заметил моими, как вы выразились, «тупыми коровьими глазами», было то, что вы сделали в моей лаборатории, когда я пригласил вас проверить образец пигмента, который уже только что проверил. Помните?

Моника промолчала.

– Вы инстинктивно взглянули на график спектра на ноутбуке, – продолжал я. – Любой другой человек, особенно такой несведущий в искусстве и криминалистике, как вы утверждали, посмотрел бы в стереоокуляр на самом микроскопе. Именно так нас учат пользоваться микроскопами в школе. Только человек, знакомый с художественной фальсификацией, мог знать, что результаты FTIR отображаются в виде графика спектра на экране компьютера.

– Офицер, – сказала Моника, в ее голосе появилась нотка беспокойства. – Я вела наружное наблюдение. Увидела его. Он забежал в свою квартиру с картиной. Если вы пошлете туда кого-нибудь, то уверена, вы ее найдете.

– Сомневаюсь, – сказал я. – Ваши трое головорезов просто ее украли.

Она уставилась на меня. Было ясно, что она хочет верить, что я блефую, но я увидел на ее лице панику.

– Вы выглядите обеспокоенной, – сказал я. – Не стоит. Подлинный Ренуар в безопасности. Он заперт в хранилище в Oxbow.

Моника смотрела на меня, в ее глазах плескалась чистая ненависть.

– В любом случае, – продолжал я, – инцидент с микроскопом подсказал мне, что вы – не та, за кого себя выдаете. Но не знал, что вы работаете с Кариной, пока вы не заглянули в Бруклинский ботанический сад. Мы с Кариной шли, держась за руки. Когда вы окликнули нас сзади, ее рука непроизвольно напряглась. Всего на секунду сжалась, но сильно.

– Сначала я подумал, что это может быть от неожиданности, потому что она быстро пришла в себя. Но по мере того как мы разговаривали, ее ладонь начала потеть. Я понял, что она преувеличивает свою беззаботность, скрывая то, что чувствует на самом деле. Ее рука напряглась не от удивления. Она напряглась от страха. Она вас боялась.

– В тот момент у меня было несколько соперничающих теорий о том, что вы могли задумать. Признаюсь, мне потребовалось больше времени чем следовало, чтобы сделать вывод, но в конце концов, я остановился на самой вероятной: вы с Кариной сговорились украсть Ренуар и подставить меня.

– Это абсурд, – сказала Моника. – Никто тебе не поверит.

– Может быть и нет, – сказал я, расстегивая рубашку и обнажая достаточно тела, чтобы она могла увидеть проволоку, которая была на мне. – Но уверен, что поверят вам.

***

То, что я сказал Монике, было правдой: я наконец-то понял, что она планирует подставить меня. Но чего не сказал ей – что не мог ей сказать – так это то, что я никогда бы не разгадал ее план, если бы дорогу мне не показала Карина.

Она не призналась сразу. На самом деле, она до самого конца пыталась сохранить приверженность плану Моники. Но мне хотелось бы верить, что чем больше времени мы проводили вместе, тем больше ее тяготило чувство вины, пока она, наконец, не дошла до предела. Наша ссора в моей квартире стала ключевой.

Когда она разрыдалась и сказала, что ей очень жаль, я подумал, что она, наконец-то, просила прощения за то, что обманула меня, когда мы впервые встретились, рассказав о своей фальшивой жизни. Но обняв ее, я подумал о другой возможности. Что, если она просила прощения не за то, что сделала в прошлом? Что, если она извинялась за то, что делает сейчас?

В этот момент все окончательно встало на свои места, и я увидел наш спор в новом свете.

Когда Карина заставила меня перечислить все мои полубезумные теории о ее истинных мотивах отправки Ренуара, я решил, что она просто высмеивает меня за то, что я не могу ей доверять. Но это было не просто так. Она обсудила со мной каждую из моих гипотез. Она проделывала дыры в моих догадках, когда они оказывались неверными. Намеренно или нет, она помогла мне устранить тупиковые ситуации, чтобы легче было найти путь к истине.

Когда она посмотрела на Ренуара и сказала:

– Я не должна была посылать его тебе. Ты этого не заслуживаешь, – я подумал, что она говорит, что я недостоин ее подарка. Но, признавая, что ей не следовало посылать мне картину, она на самом деле признавала, что ей не следовало приводить в движение заговор Моники. Она считала, что я не заслуживаю не картины, а ее предательства.

Я понял, что именно чувство вины, а не гнев, побудило Карину схватить нож. Пытаясь уничтожить картину, она пыталась спасти меня. К счастью, я ее остановил. Ее стыд затуманил ей рассудок. Если бы ей это удалось, Моника бы узнала, и пострадала бы сестра Карины.

Когда она выронила нож, я обнял ее и гладил по спине, пока она не перестала плакать.

– Спасибо, – сказал я.

Она покачала головой, прижавшись к моей груди, ее лицо все еще было зарыто в мою рубашку.

– Ты не должен меня благодарить.

– Нет, должен.

– За что? – спросила она, глядя на меня.

– За попытку не дать мне попасть в ловушку Моники.

Она отстранилась. В ее глазах я увидел вихрь эмоций: панику по поводу того, стоит ли признаваться в своей роли, страх перед тем, как я отреагирую, и облегчение от того, что ей больше не придется нести груз своего секрета.

– Я хотела тебе сказать, – сказала она. – Я так долго хотела сказать. Пожалуйста, поверь мне.

Она опять заплакала. Я притянул ее к себе.

– Я тебе верю.

Это заставило ее плакать еще сильнее.

– Я не знала, что делать, – сказала она. – Какой бы выбор я ни сделала, пострадает кто-то, кого я люблю.

Карина никогда раньше не говорила, что любит меня. Возможно, она просто манипулировала мной, защищала себя, говоря мне то, что, по ее мнению, я хотел услышать. Люди много чего говорят, когда их ловят на предательстве, а Карина была такой же искусной лгуньей, как и фальсификатором. Но моя интуиция подсказывала, что она говорит правду.

– Почему ты мне не доверилась? – спросила я.

– Не знала, что ты можешь сделать.

– Ты думала, что я тебя выдам? Невзирая на цену для твоей сестры?

– Я не могла рисковать. Она – все что у меня есть.

Я покачал головой.

– У тебя есть я. Но, если хочешь вернуть мое доверие, ты должна начать доверять мне.

Она кивнула и выдержала мой взгляд, на ее лице появилось решительное выражение.

– Я тебе доверяю.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда мне понадобится твоя помощь. Потому что я тоже не хочу, чтобы пострадал кто-то, кого я люблю.

***

Мой план был довольно прост. Карина должна была рассказать Монике о моих подозрениях, подчеркнув мою теорию о том, что Карина каким-то образом планирует подменить поддельный Ренуар на настоящий. Она также сообщила бы Монике, что я намерен найти какое-то несоответствие между двумя Ренуарами, чтобы их нельзя было незаметно подменить. Моника должна быть в восторге, потому что, чтобы найти несоответствие, мне пришлось бы исследовать настоящую картину в Oxbow.

Карина также должна рассказать Монике о нашей большой ссоре. По ее версии событий, наша ссора закончилась тем, что я выгнал Карину из своей квартиры и сказал, что больше не хочу ее видеть. Я сказал, что не верю, что ее картина была подарком, никогда не буду ей доверять и не успокоюсь, пока не смогу доказать, что ее работа – подделка. Моника, вероятно, посоветовала бы Карине держаться от меня подальше, как я и просил, чтобы я мог, наконец, сосредоточить свои усилия на анализе настоящего Ренуара.

Это давало Карине благовидный предлог затаиться, что было жизненно важно для следующего этапа моего плана.

Если я хочу помочь Карине и ее сестре, то крайне важно ее разоблачить. На кого бы ни работала Карина, она должна была поверить, что я хочу ее арестовать так же сильно, как и Монику. В противном случае они могли бы предположить, что Карина сообщила мне о плане Моники и что я защищаю ее, скрывая ее личность.

Я пошел к Норе и все ей рассказала. Ну, почти все. В моей версии событий Карина была, скорее, добровольным участником заговора, чем человеком, который помог его раскрыть.

Нора была не слишком довольна, узнав, что я все время знал правду о подделке Модильяни, но скрывал это, потому что встречался с фальсификатором. Она также скептически отнеслась к моей теории о том, что Карина и частный детектив сговорились украсть Ренуара и подставить меня.

Когда я закончил свои объяснения, Нора отреагировала двояко. Во-первых, она тут же уволила меня. Меня это не удивило. Тут небольшой конфликт интересов, когда криминалист, работающий на тебя, тайно спит с мастером подделок. Во-вторых, согласилась мне помочь. Это меня удивило. Я полагаю, что, даже будучи в ярости, Нора все же доверяла моим инстинктам.

Я объяснил Норе свой план поимки и фальсификатора, и потенциального вора. Чтобы не вызвать подозрений Моники, она согласилась связаться с полицией и согласовать детали.

Первым шагом было вынести поддельный Ренуар из моей квартиры, не дав об этом знать Монике. Полиция инсценировала доставку и вынос матраса несуществующего жильца этажом выше меня. На самом деле тот же матрас, что поднимался по лестнице, спускался обратно. Разница была лишь в том, что на обратном пути в матрасе оказалась завернутая в пластик подделка Ренуара, спрятанная в изготовленном на заказ отсеке.

Следующим шагом было убедить Антуана сотрудничать со следствием. Он категорически отказывался выставлять подделку вместо оригинала, пока Нора не убедила его в том, что его галерея получит широкую известность благодаря тому, что стала объектом для раскрытия заговора с целью кражи шедевра. Такая огласка, несомненно, увеличит посещаемость и поднимет ставки на предстоящем аукционе. После чего он самоотверженно выполнял план. Даже не попросив никакой компенсации. Его единственной заботой, как он заверил нас, было благо художественного сообщества.

Оставление Роланда в неведении было единственной частью плана, которая заставила меня задуматься. Было крайне важно ограничить число людей, знающих об операции. Тем не менее, было нечестно подвергать его опасности без его согласия. В итоге мы рассказали ему самый минимум: что, мол, ожидаем попытки кражи Ренуара, когда я буду его осматривать, что считаем насилие маловероятным, и что его не стоит привлекать. Он настаивал на присутствии в комнате и обещал не вмешиваться. Позже он говорил мне, что знал, что это даст ему убийственную историю, которой он сможет поделиться на свидании.

За несколько дней до начала операции полиция попросила меня попытаться выманить Карину и встретиться с ней. Они не хотели брать ее, пока не будет арестована Моника, но им хотелось заранее установить за ней хвост.

Карина игнорировала все мои сообщения и звонки, как мы с ней заранее и договаривались. Я сказал полицейским, что не удивлен ее молчанием, учитывая, что у нас была большая ссора в моей квартире, закончившаяся тем, что я сказал ей, что не хочу ее больше видеть. По их предложению я попытался навестить ее в отеле, где она остановилась в Бруклине, но на ресепшене сказали, что она уже выехала.

Чем дольше мы пытались выманить Карину, тем больше росла вероятность того, что Моника заподозрит, почему это я до сих пор не осмотрел настоящего Ренуара. Полиция решила действовать без хвоста. Вор был более важной целью, чем фальсификатор.

Подлинный Ренуар был помещен в сейф, а в раму поддельного Ренуара полиция вмонтировала устройство слежения, прежде чем он был установлен в Oxbow. Это нередкая практика в отношении ценных произведений искусства. Команда Моники была достаточно умна, чтобы на всякий случай выбросить раму после кражи, если на ней была метка. К счастью, детективы, которым было поручено следить за ворами, ожидали, что они разделятся и сменят машину, так что хвост они не сбросили. Они арестовали водителя, перевозившего поддельного Ренуара, а также двоих мужчин, которые высадили меня в парке.

Полиция сомневалась, что Моника будет настолько глупа, чтобы показаться на глаза в вечер кражи, но я знал, что она не сможет удержаться позлорадствовать. Это могла быть прекрасная возможность добиться признания. Прослушка заставила меня немного понервничать, но у Моники не было причин подозревать, что я прослушиваю ее. Попросив осмотреть оригинал Ренуара, я угодил прямиком в ловушку, которую она расставила для меня.

Единственным человеком, которого не поймали в ходе операции, был фальсификатор. В течение нескольких дней после попытки кражи полиция повсюду расклеивала изображение Карины, надеясь, что кто-нибудь даст наводку. По их просьбе я предоставил недавние фотографии рыжеволосой Карины. Мы с Норой также помогли художнику-криминалисту создать портрет Карины, как она выглядела, когда пыталась продать Модильяни через галерею Кифера: русые волосы, уложенные в длинный боб, тонкие черты лица и пронзительные голубые глаза.

Полиция ничего не нашла, поэтому они отправили фотографии и поддельного Ренуара в ФБР, у которого было больше ресурсов, чтобы попытаться разыскать Карину. Если повезет, Карине уже удалось вернуться в Лондон, как мы и договаривались.

Я вышел из хаоса относительно невредимым. Правда, потерял работу, но до галереи Кифера у меня был успешный консалтинговый бизнес, и у меня были все основания полагать, что этот успех продолжится.

Полиция еще некоторое время продолжала рыскать вокруг. Я был уверен, что они назначили офицеров в штатском следить за мной в течение нескольких недель, вероятно, чтобы узнать, не приведу ли я их к Карине. Ходили разговоры о том, что меня могут обвинить в препятствовании правосудию из-за моего нежелания раньше сообщить о личности фальсификатора, но, видимо, не было особого желания возбуждать дело против человека, помогшего предотвратить и попытку подделки, и попытку ограбления.

После того как все окончательно улеглось, я отправился в столь необходимую одиночную поездку в Адирондак. Горный воздух обычно помогал мне проветрить голову, но в этот раз он лишь усилил мою тревогу. Меня расстраивало то, что Карина, скорее всего, вернулась к своим работодателям где-то в Лондоне, возможно, даже обсуждая свое следующее задание. В другом мире ее невероятный талант развивали бы, а не эксплуатировали. Решения, которые она приняла в детстве, лишили ее отношений с сестрой, шанса на нормальную жизнь и возможности быть признанной художественным гением, которым она была. Это было несправедливо.

Я надеялся, что нам удалось убедить ее работодателей, что она чудом избежала неудачной работы в Нью-Йорке, которая провалилась не по ее вине. Даже если бы они купились на это, нам удалось лишь предотвратить непосредственный кризис. Обстоятельства, вызвавшие этот кризис, остались: Карина была подневольной служанкой преступной организации, которая использовала угрозы в адрес ее сестры, чтобы контролировать и манипулировать ею.

Я жалел не только Карину. Мне было о чем жалеть и в отношении себя. Больше года я позволял своему гневу на обман Карины служить щитом. Он защищал меня от огромной потери, которую я ощутил после ее ухода. И это позволило мне игнорировать мои истинные чувства к ней. Когда она вернулась в мою жизнь, и я, в конце концов, опустил этот щит, я был поражен, насколько хорошо себя чувствовал. Как будто я впервые был честен с самим собой.

Теперь она ушла. Опять.

Мы договорились, что после ее отъезда нам обоим следует затаиться и некоторое время избегать контактов. Это было особенно актуально сейчас, когда она привлекла внимание ФБР.

Вот почему я удивился, когда два месяца спустя в мою квартиру пришла небольшая посылка. Не было ни обратного адреса, ни рукописной записки, как в прошлый раз. Только деревянная православная икона.

Моему телефону потребовалось всего несколько минут, чтобы идентифицировать ее. Это была икона святого Фанурия. В православной традиции он ходатайствует о помощи верующим, которые что-то ищут. Как святой покровитель потерянных вещей, он помогал найти не только потерянные предметы, но и скрытые сердечные дела.

Я не знал, где находится Карина, и не знал, почему она чувствует себя потерянной. Но знал, что делать с потерянными вещами.

Их находят.

***

Примечание автора:

Когда я закончил «Искусство фальсификации», у меня возникли зачатки идеи продолжения. Я бы никогда не взялся за ее осуществление, если бы не комментарии и отзывы читателей. Спасибо. Знать, что кому-то из читателей настолько понравился оригинал, что он захотел прочитать продолжение, было очень приятно.

Я закончил этот рассказ с зародышем третьей главы в голове. Надеюсь, она приживется быстрее чем в прошлый раз. А пока у меня есть еще одна или две идеи, которые я надеюсь рассмотреть, прежде чем вернуться в мир Адама и Карины. Спасибо за чтение.