Действие этой, как, в общем, и всех остальных моих историй происходит в мире сохранением легального рабства. Несколько развиваем один из моментов, упомянутых в предыдущих моих историях из этого мира, а именно, возможность обращения в рабство и иных санкций в случае правонарушений

"Спецэкспертиза, — гласили крупные буквы на листе А4, приклеенном к выходившей на улицу металлической двери, — проводится во втором корпусе. Вход со двора, через арку", — далее следовала стрелка, указывающая в направлении этой самой арки. Что-то проворчав, высокий и полноватый паренёк направился туда.

Первым, что попалось ему на глаза во внутреннем дворе была очередная распечатанная на принтере стрелка, указывавшая на этот раз за угол. Здесь оказался небольшой закуток, образованный близко стоящими стенами трёх корпусов. Прислонившись спиной к одной из них, стояла полная женщина лет сорока со скучающим выражением лица, обрамлённого рыжими (скорее всего, крашенными хной) волосами. На неё были голубые джинсы и свитер, казалось, едва не разрываемый огромными грудями, поверх накинут белый халат.

— На экспертизу? — Вместо приветствия произнесла она.

— Да.

— Опаздываешь. Идём.

Взяв пришедшего чуть выше локтя, она затащила его в бывший здесь проём, за которым оказалась выложенная старыми, кое-где треснувшими или отсутствующими плитками площадка с двумя лестницами, уходившими одна вверх, другая вниз. Путь на неё перекрывала проходная с вертушкой.

— Тот самый? Исчезнувший? — Улыбнулась сидевшая за стеклянной перегородкой женщина лет шестидесяти. Так приём уже начат, раздевалка закрыта.

— Но навряд ли они его успели закончить, а раздеть молодого человека и у нас можно. А то что же, лучше, чтоб к нему на дом приехали?

— А может и лучше. Поделом было бы... Ладно. — Красный крест сменился зелёной стрелкой. — Идите.

Поблагодарив, полная женщина потащила его вниз по лестнице. Пройдя несколько шагов по гулко отвечавшему полутёмному коридору с белёными стенами и полом из такой же плитки, какая была на площадке, она швырнула мальчика за дверь с надписью "Сестринская". Здесь оказалась небольшая комната с низким потолком, убранство которой состояло из умывальника, пары шкафов, вешалки и стола с несколькими стульями.

— Документы.

Молча, подопечный протянул ей пакет.

— Раздевайся до трусов. Одежду мне. — Приказным тоном произнесла она.

— Что?

— До трусов, одежду мне. Быстрее.

Всё ещё недоумевая, парень снял куртку, которую медсестра тут же вырвала из его рук и принялась шарить по карманам. Дальше настала очередь рубашки и джинсов, в которых она так же бесцеремонно копалась и, не находя ничего для себя интересного, бросала на пол.

— Та-ак, — увидев, что мальчик остался в одних чёрных "семейниках", она взяла со стола какие-то бумаги. — Ты у нас Сергей Иванов, верно? Отвечать "да, госпожа", "нет, госпожа".

— Да, госпожа.

— Ты был вызван сюда потому, что на тебя заведено административное дело, по результатам предварительного рассмотрения которого было решено провести спецэкспертизу силами группы специалистов Агентства государственных имуществ, Министерства здравоохранения и Министерства просвещения. По её результатам будет принято решение о твоём наказании: от воспитательных мер до присвоения рабского статуса. Правила поведения испытуемого: запрещается иметь при себе деньги, средства связи, ценные вещи и одежду, допускается пребывание в трусах до особого распоряжения членов комиссии или других сотрудников бюро спецэкспертизы. Запрещается оказывать сопротивление сотрудникам. Запрещается вступать с ними в разговоры. На вопросы отвечать либо "да, госпожа", "нет, госпожа", либо информацию, которую им необходимо от тебя узнать: степень осознания, раскаяния, состояние здоровья и прочее. Необходимо беспрекословно выполнять все требования персонала. В случае нарушения правил возможно применение различных мер дисциплинарного воздействия. Всё понятно?

— Да, госпожа.

— Тогда идём.

Вновь взяв выше локтя, его потащили наверх. Миновав два пролёта, они очутились полутёмном коридоре. Пройдя по нему несколько шагов, они свернули за угол, где оказался тупик с дверью, в конце. Примерно на половине расстояния до двери была глухая деревянная перегородка, поднимавшаяся где-то на метр. За ней до самого потолка шли квадратные прутья деревянной решётки. В этой перегородке была дверь, очевидно, запертая изнутри. На стук приведшей Сергея медсестры из неё вышла другая, тоже полная и рыжая, но ростом пониже и, явно, более молодая. Под её застёгнутым коротким халатом и штанами из такой же ткани, кажется, не было ничего, кроме хорошо заметного чёрного белья.

— Потеряшка? — Чуть улыбнулась она. — Заходи.

В отгороженной части коридора стояли две длинные скамьи, почти как на физкультуре. На одной из них сидели две полностью голенькие девочки. Одна из них, повыше, была смуглокожей брюнеточкой с хитрыми чёрными глазёнками, разрез которых представлял собой нечто среднее между европейским и азиатским. Непропорционально длинные конечности в купе с чуть заметными крошечными грудками говорили о том, что она начала расти. Рядом с ней сидела светлокожая с голубыми глазами и чудесными золотыми кудряшками, спускавшимися ниже пояса. Напротив располагалась длинноногая брюнетка с почти детским выражением лица, небольшой, но крепкой грудью, украшенной розовыми сосочками, добротными, как у совсем взрослой девушки, бёдрами и чудесной попкой, оттопыривавшей белые трусики, украшенные бабочками из бисера. Увидев вошедшего, эта, последняя поспешно прикрыла свои маленькие сисечки ладошками.

— Садись рядом с девочками, — медсестра толкнула его в спину, — так и на Сашу посмотришь, и она на тебя... Хотя подожди, стой. — И подошла сзади, взявшись с двух сторон за резинку его трусов, уже порядочно оттопыриваемых членом (по правде, начавшем шевелиться, ещё на проходной, когда он услышал слово "раздеть"). — Ну что, девчонки, разденем его? Давайте голосовать. Кто за?

Надо ли говорить, что он чувствовал?! Прямо сейчас его должны опозорить при девочках! Но странное дело! Едва Сергей услышал о подобном повороте в своей судьбе, как его член увеличился, казалось, до небывалых размеров, будто сам прося, чтобы с него сняли последнюю тряпку.

— Голосуем, голосуем. Кто за? Руки.

Руку подняла смуглая девочка и, неожиданно, маленький золотоволосый ангелочек. Хотела это сделать и третья девушка но, видимо вспомнив, что так она окажется неприкрытой, замялась.

— Почти единогласно...

Но тут на счастье Сергея громкоговоритель над дверью назвал его фамилию.

— Вперёд. Там тоже будет, кому показать.

Двадцать шестая комната оказалась довольно широкой. Пол здесь был из грубых досок с облупившейся во многих местах краской, от которых неприятно зудило босые ноги. Стены примерно до половины своей высоты были выложены кафелем, выше — выбелены. Здесь была такая же раковина, как в сестринской, а ещё длинный стол, по центру которого сидела довольно молодая блондинка с коротко стриженными волосами, одетая в деловой костюм. Слева от неё — полноватая смуглокожая девушка в белой блузке с видневшимся из-под неё кружевным лифчиком. Справа — высокая и худая тётка лет пятидесяти в белом халате. Уже не за столом, на отдельном стуле у окна сидела полная брюнетка лет сорока, тоже в халате. В углу рядом с ней находилось что-то, закрытое белой тканью. За спинами членов комиссии была ещё одна дверь.

— Трусики можно снять, — каким-то ленивым голосом бросила сидевшая в центре.

Не успела её жертва понять смысл сказанного, как тётка, сидевшая у окна, поднявшись, быстро подошла к нему и грубо сдёрнула последнюю деталь одежды, высвободив член тут же ставший торчком.

— Переступи, — она хлопнула его по спине, после чего небрежно бросила трусы подопечного в сторону, впервые в жизни оставив полностью голым при женщинах, да ещё и с небывалой эрекцией.

— Вы не садитесь. А то сдаётся мне, немножко проблемный он у нас. Теперь, — председательствующая обратилась к нему, — имя.

— Сергей.

— Фамилия.

— Иванов.

— Хорошо, — она перевернула лист в лежащей перед ней папке, — за систематическое нарушение общественного порядка, как то: повреждение чужого имущества, курение и распитие спиртных напитков в общественных местах, появление на улице после комендантского часа и уход от сотрудников компетентных ведомств, пытавшихся тебя задержать, на тебя было заведено административное дело. В настоящий момент ты был вызван для прохождения спецэкспертизы для определения твоего наказания. Это понятно?

— Да, госпожа.

— Хорошо. Какие вопросы будут у представителя Агентства государственных имуществ?

— Вопросы такие, — чуть улыбнулась смуглая девушка, — кто ещё должен стоять здесь, кроме тебя?

— А?

— Да всё ты понял. Кого ещё ты можешь назвать из правонарушителей? Ведь ты там был не один. Одного тебя только заметили.

Мальчик молчал.

— Глупо. Ты пойми, что от этого зависит твоя судьба. Тебя мы, скорее всего, не на всю жизнь определим в рабство. Но даже так. Ты представляешь, что такое Агентство. Там неделями ты будешь стоять вот так, — она резко подняла руки вверх, отчего довольно большие груди пару раз подпрыгнули, — со скованными руками. Кормить тебя там почти не будут, а всё, что съешь, и там, и у новых хозяев, ты должен будешь отработать, причём, знаешь как?... Ну, до этого ещё надо дожить, неделю, прикованному, при круглосуточном ярком свете. Раз в день выводят на оправку, дважды — самую чуточку кормят, да ещё через трубочку, как коматозника, да и то на третий день только начинают. Не всякий и это переживает с целым телом и в здравом уме, а уж потом... Если же ты всё нам расскажешь, общаться вот так я, лично я, буду уже с приятелями твоими, а тебя либо на спецлечение положат (всё лучше, чем у нас, уж поверь), либо Министерство образования своими силами накажет. Ну, будешь пару недель приходить к девчонкам после занятий и стоять голым, например. Так тебе это, вон, даже нравится.

Присутствующие женщины негромко засмеялись. Тот же, к кому она обращалась, молчал.

— Ну, я думаю, — обратилась девушка уже к председателю, — кольца-то он заработал.

— Пусть пока постоит и подумает. Потом пусть медик наш его посмотрит, может, мы его так угробим. Слышишь, — председатель перевела взгляд на испытуемого, — ты можешь погибнуть. Может, скажешь?

— Нет, госпожа.

— Ладно, тогда давайте дальше смотреть, — она повернулась к женщине в белом халате, — приступайте.

Встав со своего места, та, к кому обращались, подошла к обследуемому почти вплотную.

— Жалобы на здоровье есть?

— Нет, госпожа.

— Аллергия?

— Нет, госпожа.

— Хорошо, — она оттянула вниз его веки, — вверх смотрим, вниз, влево, вправо. Голову запрокидываем, — и, взявшись за нос, осмотрела его, подсвечивая фонариком. — Хорошо, рот открываем. Скажи "Аааа".

— Аааа.

— Закрываем. — И принялась деловито мять его шею. — Подготовьте мне его.

Без лишних слов полная тётка взяла мальчика за руку и подвела почти вплотную к раковине. Затем, велев пошире расставить ноги, просунула одну руку между них, взявшись за яйца, другой ухватилась за член и начала плавно двигать по нему, постепенно наращивая темп и синхронно с этим сжимая мошонку.

— Давай, давай, — к его спине прикоснулась большая, тёплая и мягкая грудь.

— Ммммм! Ах! — И на фарфоре оказались настоящие струи белой жидкости.

— Ого! — Затем, открыв кран, она сначала выбрила, а затем долго мыла его промежность, после чего, спрыснув чем-то больно щипавшим, подвела к столу, велев навзничь лечь на него.

Стоило её жертве, не помнившей себя от настоящей симфонии чувств: от боли, страха, унижения и стыда до, казалось, никогда ранее не испытывавшегося блаженства, выполнить эту команду, как худые и холодные руки медика начали методично ощупывать сначала живот мальчика, потом, — пах.

— Становишься на четвереньки. Попкой к окну. — И пальцем в резиновой перчатке проверила задний проход.

— Стань, где стоял. Должен выдержать, — обратилась она к председательствующей.

— Понятно. Давайте начнём с чего по легче. Начнём? — ВНовь обратилась она к испытуемому. — Или поговорим ещё?

— Начнём, госпожа.

— Ох! Ну, потом не говори, что не предупреждали. Сажайте его, — обратилась председатель к ассистенту, — и кольца на левую руку.

Вновь взяв за локоть, полная брюнетка подвела его к углу, в котором стояла та закрыта белой тканью штука. Под этой простынкой оказалось деревянное кресло с подставкой для ног и высокой спинкой. У него были колёса, почти как у инвалидной коляски. Велев сесть, ассистент притянула прикреплёнными к креслу ремнями голову и шею мальчика к верхней части спинки, правую руку — к подлокотникам, а ноги — к нижней части. Затем, немного поискав за креслом, вытащила оттуда какую-то штуку, состоящую из пяти металлических колец, соединённых металлическими штырями. Внутри них была похожая конструкция, но с кольцами меньшего диаметра. Надев эту (оказавшуюся довольно тяжёлой) штуку на левую руку испытуемого, она закрепила её на другом подлокотнике, продев ремни сквозь, очевидно, специально для этого предназначавшиеся проушины. Затем не без труда (очевидно, кресло, да ещё с жертвой было довольно тяжёлым) выкатила на середину комнаты, где, нажав на педаль, убрала колёса, оставив стоять на полу.

— Приступайте, — бросила высокая блондинка.

После этих слов словно настоящие тиски сдавили его руку. Но только тиски сжимают в одном месте, а эта дрянь своей стальной хваткой охватила всё его предплечье и запястье. Казалось, не только кость, но и вся рука должна вот-вот разлететься на мелкие кусочки. Но и это было ещё только начало. Кольца давили всё больше и больше. Свет перед его глазами начал меркнуть. Вероятно, он бы совсем погас, если бы не какая-то ватка с резким запахом, поднесённая к носу.

— Дальше могут быть серьёзные травмы. — Будничным голосом произнесла ассистент.

— Слышишь? — Обратилась к нему председатель, — если не скажешь, тебя продолжат мучить и изуродуют руку. А потом её отрежут потому, что она такая тебе будет уж совсем ни к чему. Но это не будет твоим наказанием. Как только снимут швы, ты опять придёшь к нам, и мы опять будем тебя мучить. Ты меня понимаешь?

— Да, госпожа.

— Так назови своих сообщников, и очень может быть уже вечером будешь дома. Конечно тебя накажут, но лучше быть здоровым и опозориться, либо по спине получить, мы ещё не решили, что для тебя лучше, чем стать рабом и калекой.

— Нет, госпожа.

— Ещё чуть-чуть.

В этот раз боль была, казалось в десять раз сильнее прежней. Хотя нет, прежняя, заставлявшая трещать всю его руку и темнеть в глазах, осталась, как была, но к ней добавилась более сильная. В образовавшиеся трещины словно кто-то вложил языки пламени, быстро объявшего всю конечность, нет, всё его существо изнутри.

— Ну что, будем говорить?

— Ннннет... ггг...

— Ладно, не утруждайся. Не хочешь, чтобы твои друзья страдали? Ладно. А как на счёт кого-то, действительно невиновного? Молчишь? Ну, и молчи. А мы пока вот, что сделаем. — Палец с коротким, но острым белым ногтем прикоснулся к кнопке коммуникатора. — Алла Николаевна? Нам контрольный материал нужен в смотровой. Хорошо. Ждём.

Спустя что-то около получаса (а, может, и трёх минут, а может, и трёх часов, от адской боли Сергей, казалось, навеки утратил счёт времени), через другую дверь вошла рыжеволосая медсестра, которую он видел, едва придя сюда. За собой она тащила за локоть худенькую светлокожую черноволосую девочку, на которой, кроме трусиков в цветочек, ничего не было. Бедняжка тщетно пыталась вырваться, в её выросших, казалось, на пол лица глазах, читался настоящий ужас.

— Ну как тебе невеста? — Улыбнулась председатель. — Вижу, нравится, — она опустила глаза на член испытуемого, вновь начавший приходить в боевую готовность. — Но не в этом дело. Её схватили на улице. Просто так, ничего не объясняя, только показав удостоверение. Мы и сами не знаем, кто она и откуда. Одно точно: доказанной вины перед нашими ведомствами у неё нет. Ну так вот, если ты сейчас расскажешь нам о тех, на ком вина есть, она оденется и пойдёт домой. Если нет — её будут пытать, и похлеще, чем тебя. Домой-то, как невиновная, она, всё равно, попадёт, но не факт, что одним куском. Ну, так что, будешь говорить?

Тот, к кому она обращалась, молчал.

— Отлично. Тогда ты, — она обратилась к вновь прибывшей, — в своей болезни или смерти можешь винить вот этого паренька. Приступайте, Алла Николаевна. Не очень в фантазиях себя сдерживайте.

Затащив жертву в угол и немного повозившись там (видеть, что конкретно она делает, Серёжа не мог из-за того, что его голова была привязана к спинке), Алла Николаевна выкатила её совсем голенькую, привязанную к чему-то вроде каталки, на которой возят на операцию, но только массивнее, вероятно, тяжелее и снабжённой кольцами похожими на те, что охватывали его руку. Только у "контрольного материала" они охватывали всё худенькое, начинавшее дрожать тельце. Поставив это орудие напротив стола, медсестра также, как и его мучительница, убрала колёса.

— Поехали, — равнодушно бросила председатель.

— Стойте! Нет!

— С чего вдруг?

— Я, я всё расскажу и про всех... только отпустите её.

— Не отпустим, пока не расскажешь и не проверим. Но пытать, пока будешь говорить, не будем. Почувствуем, что врёшь, ну... ты понял. Валяй теперь.

На одном дыхании Серёжа выложил всё.

— Хорошо. — Произнесла она, когда рассказ был окончен. — Вы всё записали, что вам надо? — Она обратилась к представительнице Агентства.

— Да. Будем проверять. В принципе он мне не нужен... пока. Может, назначите наказание, с которого, если что, его снять можно?

— Может, к нам? — Бросила медик.

— Да, пожалуй. И так, коллеги, по результатам экспертизы Иванов Сергей, мужского пола направляется на лечение в спецклинику сроком на десять дней. Кто за? Единогласно. Тогда давайте подпишем протокол.

Когда комиссия закончила с бумагами, черноволосая ассистентка освободила его от ремней и колец (большего кайфа он, казалось, никогда не испытывал) и потащила за дверь в противоположном конце комнаты. Сергей был счастлив краем глаза увидеть, что брюнеточку тоже развязали.

Миновав коридор, они с провожатой спустились по лестнице на два этажа, оказавшись перед дверью с нарисованным на ней душем. За ней, действительно, оказалась от пола до потолка выложенная кафелем комната с унитазом, умывальником и душевой кабиной. Недалеко от входа на расстеленной прозрачной плёнке стояли табурет и закрытый тканью столик.

— Садись. — Женщина кивнула на табуретку. — Спину прямо.

Затем, взяв со столика машинку для стрижки, принялась стричь его порой причиняя довольно ощутимую боль, чуть не с корнем вырывая волосы. Но во-первых, с предыдущей эту боль сравнить было никак нельзя, а во-вторых её ощущение в купе с тёплой рукой на собственном плече и осознанием того, что всё это с ним, полностью голым, один на один делает женщина, заставили его член вновь стать торчком.

— Иди в кабинку. — Скомандовала она, закончив. — Спиной к стене. И подожди немного, я не хочу забрызгаться.

Сказав этого, она скинула халат, затем, немного повозившись, спустила на кафельный пол собственные штаны, оказавшись в одном хорошо смотревшемся на светлой коже синего цвета белье, похожем на раздельный купальник. Затем, освободив своё полнеющее, нов сё ещё очень привлекательное тело и от него, тоже вошла в душ, открыв воду.

— Не вздумай мне ныть, что щиплет и вода не такая. — И, мазанув намыленной ладонью по лицу, принялась намыливать его тело.

Дойдя до члена она вновь схватилась за него одной рукой, другой притянув к себе так, что его голова оказалась между двух огромных, тёплых, таких манящих грудей.

— Давай-давай, — услышал он над самым ухом, — можешь трогать меня, где хочешь.

Схватившись одной рукой за грудь, другой он начал гладить промежность женщины. Тут Серёже пришло в голову, что это почти что секс, что ещё больше взволновало его.

— Ах! Да! Да! Ещё! Можно сильнее!...

Наконец он почувствовал облегчение, хотя, и слабее, чем в прошлый раз.

— Молодец.

Вымыв его и вытерев, женщина оделась и, попросив никому не рассказывать, вновь потащила его по пролётам и коридорам. Этот этап пути закончился в довольно большой светлой комнате. Здесь провожатая вновь привязала его к столу, стоявшему в центре, и, подсоединив какие-то электроды, вышла. Минут через пять вошла высокая и худая блондинка (скорее всего, крашеная) в белом халате и марлевой маске.

— Во-от, какие у нас сегодня мальчики, — протянула она, нарочно медленно обходя его, — Виктория Фёдоровна сказала, что ей интересно за тобой понаблюдать, и потому просила овоща из тебя не делать. Это хорошая новость. А теперь будут плохие. Во-первых, когда ей интересно за кем-то наблюдать, то он или она очень скоро начинают проклинать свою судьбу за то, что ещё способны мыслить и чувствовать. А во-вторых, от небольшой встрясочки овощем ты не станешь. Закуси-ко, — девушка сунула ему в рот какую-то штуку из плотной резины, — а теперь начнём.

Словно миллионы раскалённых игл пронзили всё тело наказуемого. Кажется, теперь он по-настоящему понял, каково было бы той девчонке, кабы он не сознался. Хуже всего было то, что его мучения, судя по всему, только начинаются...