Есть такая картина Джона Эткинсона Гримшоу (Британия) - "Прогулка при лунном свете, Бончерч, остров Уайт". Представьте себе – ночь, луна, мост и на нем – девушка, одна. Похоже, она собралась утопиться или просто стояла на мосту в глубокой задумчивости – утопиться или немного подождать. Должно быть, одинокая и огорченная. И так мне захотелось ее утешить, что я еще вечером пошел к изобретателю машины перемещений Луи Ивановичу Становому и изложил ему идею.

— А это интересно! – сказал Луи Иванович, многозначительно подняв указательный палец. – Значит, в фильмах Вы были?

— Был.

— В художественной литературе тоже были?

— Был.

— Теперь в картину захотелось забраться?

— Именно!

— Что же, – задумчиво сказал Становой. – Идите спать, а я пока перепрограммирую машину.

В тот вечер я долго не мог заснуть, все мечтал и подбирал слова, которыми собирался утешить девушку, да с тем и уснул где-то полвторого. А в половине восьмого Луи Иванович уже стучался в окошко. «Получилось!», – радостно кричал он. – «Собирайтесь скорее!».

Пока я прыгал по домику в поисках штанов, Становой сидел на табурете посреди и инструктировал меня на дорожку.

— Если будете ее в порыве, э, человеколюбия раздевать, не удивляйтесь обилию, на первый взгляд, ненужных вещей. Что, к примеру, носит на себе современная женщина? Правильно, почти ничего! Лифчик, трусики, теперь редко, комбинацию, затем колготки, блузку, юбку или брюки. Тоже, кажется немало. Но! Что же носила на себе женщина среднего достатка викторианской эпохи? Скажем, для прогулки?

— Тело, тело носила она! – сказал я, весь в поисках штанов.

— А на теле? Правильно, много чего. И прежде всего, панталоны - нательные «штаны» длиной до колен или чуть выше, штанины которых не были сшиты между собой, оставляя шаговый шов (то есть зону промежности) открытым. Половинки соединялись на талии сзади при помощи завязок или пуговиц, верх панталон прижимался к телу женщины корсетом. Раздельный крой штанин, таким образом, не мешал отправлению естественных потребностей и не требовал снятия корсета.

Затем – сорочка. Сорочка – это льняное или хлопковое платье без рукавов или с короткими рукавами, нередко украшалась вышивкой и кружевом. Сорочка надевалась под корсет и защищала кожу от натирания.

Теперь кое-что эротическое! Корсет! Как много в этом звуке.... Ну, ладно! Корсет - плотно охватывал тело женщины от груди до таза, подчеркивая и формируя талию. Корсет имел в своей конструкции специальные твердые планшетки из металла или китового уса и застегивался на спине или спереди при помощи шнуровки или крючков. Чаще всего корсеты изготавливались из хлопка или льна преимущественно светлых оттенков, однако существовали черные и цветные корсеты ярких оттенков.

Нижняя юбка надевалась поверх корсета, изготавливалась из легкой ткани и украшалась воланами, кружевом и вышивкой. Во второй половине XIX века была популярна юбка с обручами из стали или китового уса.

Дальше – лиф-чехол. Специальный элемент нижнего белья, представляющий собой кофточку без рукавов, надевался непосредственно на корсет. Обычно лиф-чехол был без рукавов, с круглым вырезом и завязывался в области шеи и талии, иногда его также соединяли с панталонами или короткой нижней юбкой.

Теперь – тюрнюр. Это специальное приспособление в виде небольшого каркаса и подушки, который дамы помещали сзади под подол платья, чтобы придать фигуре специфический силуэт с пышной задней частью в области ягодиц. Турнюр был обязательным элементом платья в 1870—1880-е годы. Область турнюра на платье декорировалась обильными складками и драпировками.

И последнее – корсаж. Часть платья, прикрывающая бюст. Корсаж сидел плотно по фигуре и защищал корсет от верхнего платья. Ф-фу! Кажется, все!

— Ничего не все! – ехидно заметил я, стоя посреди комнаты в одних трусах. – А чулки, а шляпка, а зонтик, а, наконец, само платье? Не будет же мисс щеголять подушкой на заднице и корсажем без платья?

— О, позор на мою лысину! – вскричал Становой. – И перчатки, и ботинки, и, конечно, платье!

Я все-таки нашел штаны-джинсы. Они лежали на табурете в сложенном виде, и на них сидел знаток викторианского костюма Луи Иванович.

— А что носили викторианские мужчины? – спросил я, застегивая молнию.

— Это – отдельная песня! В начале викторианской эпохи мужской костюм становится весьма сдержанным: фрак, сшитый строго в талию, длинные узкие брюки, жилет (мог быть с ярким цветочным орнаментом или в клетку), галстук и цилиндр. Верхняя одежда, пальто, также шилась строго по фигуре. В дальнейшие десятилетия изменения в мужском костюме касаются лишь деталей, отделка и покрой в общих чертах остаются неизменными.

В цветовой гамме мужского костюма на протяжении всей викторианской эпохи господствовали темные цвета (чёрный, тёмно-синий, зелёный, коричневый) с дозволенными яркими акцентами, которыми выступали жилет и галстук или шейный платок. В моду вошли шахматный рисунок и клетка. Распространенным было сочетание в костюме клетки и полоски.

Изменениям подвергались длина пальто; мода середины века на перетягивание талии уступила место пиджаку свободного кроя. В семидесятые пиджак имел квадратную форму и не имел центрального шва, что позволяло костюму свободно сидеть на фигуре. Однако к восьмидесятым годам более распространёнными стали пиджаки прилегающего покроя с центральным швом прямо над карманами.

Также эволюцию мужского костюма можно проследить на примере фасона брюк: в начале правления королевы Виктории брюки плотно облегали ноги, затем фасон становится более свободным, приближаясь к современному. К концу столетия типичными стали прямые свободные брюки с заутюженными складками спереди и сзади. После 1875 года установился классический мужской костюм-тройка, состоящий из брюк, жилета и пиджака.

Переходу мужского костюма к более свободным формам способствовали изменения в общественной жизни – индустриализация и увлечение играми, а также ездой на велосипеде послужили катализаторами перемен в мужской моде второй половины девятнадцатого века, и в дневное время стал приемлем более свободный стиль в одежде. Вот теперь действительно все!

— Вы мне это запишите, – сказал я, натягивая майку с Кремлем на груди. – Я доклад для пенсионерок сделаю. А теперь поехали, что ли?

Я давно уже разгородил забор из сетки-рабицы между своим участком и «фазендой» Станового, поэтому наше путешествие от моего крыльца до синего пластикового «туалета» Луи Ивановича заняло не более минуты. Я уселся на доску, положенную поверх «очка», мгновенная дурнота, и, здравствуй, «Туманный Альбион»!

Я стоял на мосту недалеко от девицы, задумчиво глядящей на воду какой-то небольшой, но бурной реки. Светила луна, и вдоль моста дул холодный ветер. Под ногами хлюпало, грязь непролазная в этом Бончерче, и мои сапоги для верховой езды сразу промокли. А еще у меня в руке был хлыст, а лошади не было. Лошадка-то, поди, сбежала, подумал я, подходя к девице. А она не слышала, она хлюпала носом так же громко, как я сапогами.

Я остановился совсем рядом от девушки и склонился в учтивом поклоне:

— Добрый вечер, мисс! Позвольте проводить Вас домой?

Она обернулась так стремительно, что едва не сбила меня с ног. Но не тяжелым несессером, а неземной красотой. Я не счел возможным пристально разглядывать ее лицо, но заметил светлые локоны, выбившиеся из-под капора, прелестный маленький рот и искристые темные глаза.

— Ах, сударь, Вы меня напугали!

— Извините, мисс!

Я снова поклонился.

— Но позвольте узнать, что делает юное дитя вне дома такой поздний час?

— Я... я гуляла... смотрела на воду...

Звуки ее голоса поразили меня в самое сердце. Они были похожи на звон тысячи колокольчиков, звучащих одновременно, но тихо.

— Так позволите Вас проводить?

— Ах, сударь, мне совершенно некуда идти! – снова прозвонили колокольчики. – В поисках места я прибыла сюда из Армли, это в западном Йоркшире, то место горничной оказалось занято.

— Тогда в гостиницу?

— У меня совершенно нет денег, – вздохнула красавица.

— Зато у меня есть! – сказал я, потрясая увесистым бумажником. – Где тут отель?

— Недалеко, на холме. Что же, если Вы готовы пожертвовать парой фунтов.... У Вас какой-то странный акцент.

— Разрешите представиться! – я в третий раз согнулся в поклоне. – Владимир Косма, путешественник, из Швейцарии.

— Из Швейцарии? Это где-то на севере? Там снег, снег...

— Позвольте заметить, это в Швеции снег, а у нас в Швейцарии горы, горы... и еще овцы, коровы и банки.

— Ах, да! Я перепутала...

Она присела в глубоком реверансе, и подол ее темного платья окунулся в дорожную грязь.

— Элси Эшли...

И подала мне маленькую руку в перчатке. Я немного отогнул перчатку и прикоснулся губами к шелковистому запястью. Она вырвала руку.

— Сударь! – в негодовании воскликнула мисс Эшли. – Это неслыханная дерзость!

— Простите, мисс! Мы, швейцарцы – простые люди!

— Хорошо, я не сержусь. Поводите меня... на холм.

Я предложил ей руку, и мисс Эшли за нее охотно уцепилась.

То ли я согрелся ходьбой, то ли ветер начал стихать, но сырой сумрак уже не казался мне таким пронзительно холодным. Мисс Эшли немного запыхалась, но гостиница была уже рядом. Она называлась «Пшеничный сноп» и была довольно уютной. Хозяин Джон Хоган покосился нам мой твидовый костюм для верховой езды, но был любезен.

— Два номера, пожалуйста! – сказал я, вынимая увесистый бумажник.

Хозяин стал еще любезнее. Он перегнулся через стойку, и, пока я вписывал в гостиничную книгу себя и мисс Эшли, перешел на доверительный шепот.

— Вы, судя по всему, иностранец, но я скажу. Будьте, сударь, осторожнее с портовыми шлюхами. Он все больные люисом!

При этом хозяин то и дело косился на мисс Эшли, которая грела у камина озябшие руки.

— Я полагаю, это не тот случай, – важно заметил я. – Мисс ищет работу.

— То-то оно и видно! А где же Ваша лошадь?

— Она убежала. Норовистая кобыла эта Молли. Все норовила укусить меня за колено. Я слез с нее и ударил ее по... по лицу. Она обиделась и убежала.

— Это смешно, сударь! – улыбнулся хозяин. – Женщин надо воспитывать, иначе он вам на шею сядут, как моя Салли. Уж такая скромница была до свадьбы, а сейчас – мегера! Гостиница – это ее приданое, и потому она считает себя хозяйкой.

Где-то в глубине раздался громкий женский недовольный голос, отчитывавший за что-то неведомого мне Бобби.

— Вот, ураган Салли разбушевался! – виновато улыбнулся хозяин. – Так Вы просили два номера?

— Да, два, – подтвердил я.

— Могу предложить только один, двухместный, но с ширмой для мисс. Сейчас мы его освободим. Бобби, сюда!

Бобби, здоровенный длиннорукий малый, прибежал немедленно, довольный, что отделался от миссис Салли Хоган, которая шпыняла его весь день.

— Освободи номер от Киллиана!

— Можно дать ему под зад? – с широкой улыбкой осведомился Бобби.

— Дай!

И мне:

— Киллиан живет вторую неделю и не заплатил ни фунта! Я его выселяю.

Бобби исчез, а Хоган снова заговорил:

— Хороший парень этот Бобби, только выпить любит и подраться. Как выпьет, сладу с ним нет!

Появился Бобби. В одной руке он нес дорожный саквояж из желтой кожи, а другой тащил за воротник упирающегося мистера Киллиана. Распахнув пинком входную дверь, он выбросил в темноту сырой ночи саквояж, а потом и самого Киллиана.

— Что еще сделать, сэр?

— Возьми вещи мисс и проводи господ в номер Киллиана. Да быстро!

Надо сказать, что холл и лестница на второй этаж были обильно украшены сценами из английской жизни: охоты и скачек с препятствиями – стипль-чезом. Джентльмены брели по колено в воде, а их лошади валялись в яме с водой вверх ногами. Сцены из охоты выглядели еще забавнее: Вот джентльмены на слоне всаживают в тигра заряд за зарядом, а он их приветствует их поднятой лапой. Или охотник лежит в камышах, леопард тянет его за ногу, а он смеется! Бобби шел впереди со свечой и светил на каждую картину.

В номере уже горел камин, слуга поставил свечу на стол и удалился за ужином, а мисс Эшли села к камину. Она пригрелась, порозовела и стала дремать. Но распахнулась дверь, и в номер вошла целая депутация: Бобби, Джон Хоган и миссис «мегера» Хоган. Никто из них не пришел без дела: Бобби нес таз, полный горячей воды, мистер Хоган – поднос с вином и нехитрой, но обильной снедью, а Салли – кувшин и полотенца. Я сидел на скамеечке возле ног мисс Эшли, а вошедшие ставили каждый свою ношу и с любопытством на нас поглядывали. Когда они ушли, я разбудил мисс Эшли, которая тихо спала, привалившись к спинке своего креслица.

— Кушать подано, – тихо сказал я ей в розовое ушко, и она немедленно проснулась, распахнув дивные василькового цвета глаза.

— Я, кажется, задремала, – тихо сказала Элси Эшли. – Устала, с утра на ногах.

— Ужин на столе, – напомнил я. – Остывает.

— Сначала надо вымыть руки, – напомнила мисс Эшли. – Гигиена прежде всего.

Элси хотела просто окунуть руки в таз с горячей водой, но я ей этого не позволил. Я выдвинул из-под кровати фаянсовую «ночную вазу», и мы помыли руки над ней, хотя мисс Эшли здорово смущалась этим интимным предметом, когда я поливал ей на руки из кувшина.

— Вы не хотите помыться целиком? – предложил я мисс Эшли, когда она вытирала руки полотенцем. – В моей стране женщины любят мыться, у них просто мания какая-то!

Элси замерла и медленно сказала:

— Я неделю не принимала ванну, с тех пор, как покинула колледж святого Патрика, что под Лидсом. Только если Вы отвернетесь...

— Есть же ширма! – вскричал я. – Мы сейчас поставим ширму, и Вы вымоетесь спокойно. Вот она, в углу!

— Если ширма, тогда другое дело, – согласилась Элси. – Поставьте ее, пожалуйста.

Конечно, ворочать тяжеленную ширму из красного дерева – это не женское дело. Я с трудом выдвинул трехстворчатое чудовище из темного угла и развернул, подперев для верности двумя стульями с обеих сторон. Мисс Эшли укрылась за ней и принялась раздеваться. Трудно сдержать эмоции, слыша так близко шуршание женской одежды, вздохи и поскрипывание половиц, но я сначала даже не подсматривал за мисс Эшли в многочисленные щели в ширме, но потом решил предложить себя в роли душа.

— Я полагаю, что Вам будет удобнее мыться, если я буду поливать из кувшина.

— Сударь! – вскричала Элси. – Это – неслыханная дерзость!

— Ничуть! – парировал я. – Если я буду поливать из-за ширмы, протянув руку с кувшином, это будет достаточно целомудренно?

Секундное размышление, и Элси согласилась:

— Вполне.

О, эта британская рациональность! Я стоял за ширмой, вытянув руку с кувшином, и лил на намыленное тело мисс Эшли, а она работала губкой. Элси делала это, отвернувшись к свету свечи, и я наблюдал за ней, потому что был выше ширмы.

Она была прекрасна! Совершенство юных форм дополнялось мраморной белизной кожи и сдержанной прелестью легких движений. Если бы я был скульптором или художником, то предложил бы мисс Эшли позировать. Стоит ли говорить, что мое мужское естество взбунтовалось и требовало свободы! И я решился на еще одну дерзость.

— Мисс Эшли, – сказал я. – Мне тоже надо вымыться. Не соблаговолите ли поменяться со мной местами?

Элси уже вытерлась насухо и накинула льняную сорочку, поэтому ответила положительно. Я, едва оказавшись у таза и кувшина, расстегнул брюки из твида и выпустил наружу член, и тот победно встопорщился. Чтобы мне поливать, мисс Эшли пришлось встать на стул, но ее рука была короче, чем моя, и я развернулся к ней лицом. Элси охнула и стыдливо прикрыла глаза.

— Если Вы будете поливать мне с закрытыми глазами, то мы зальем не только пол, но и весь первый этаж! – пошутил я, но мисс Эшли приняла это за чистую монету. Она распахнула глаза и смотрела, не отрываясь, как я намыливаю сизую головку. Потом я выставил член вперед и сказал:

— Поливайте небольшой струей.

Ее руки тряслись, когда она лила воду, и вода то попадала на член, но лилась мимо, в таз. Вода была уже остывшей, я надеялся, что холод снимет эрекцию, но...

Все случилось, когда я принял полотенце из рук мисс Эшли и начал вытирать член и мошонку. Признаюсь, я больше мастурбировал, чем осушал себя, и, как это обычно бывает, вскоре ощутил приближение неотвратимого наслаждения. Я убрал руки за спину и выставил член вперед еще более. И вот оно!

Мисс Эшби неотрывно наблюдала, как из члена бьет пульсирующая струя спермы и ударяется в дерево ширмы, пока толчки не кончились, и член не начал обмякать.

— У Вас лицо было какое-то... – сказала Элси, когда я сел на стул, тяжело дыша.

— Вот как? Какое же?

— То ли Вы страдали, то ли Вы наслаждались, не поняла.

— Хорошо. Я скажу Вам позже. А пока давайте ужинать.

Ужин почти остыл, но мисс Эшли ела хотя и задумчиво, но с аппетитом молодости. Я припомнил наш недавний разговор и поинтересовался:

— Вы учились в колледже святого Патрика, а я – в муниципальной школе. Чему Вас там учили?

— О, чему угодно, только не практической жизни, которая протекала где-то там, за каменной стеной! – неожиданно горячо ответила Элси. – Там дул ветер, там качались деревья, там были люди и магазины, а нам было запрещено даже заглядывать за стену. Мы ходили парами, то на молебен, то на уроки, а о том, что происходило не в колледже, имели весьма отдаленное представление. Каждая из нас только и ждала того счастливого дня совершеннолетия, когда ей сунут в руки листок с итоговыми оценками и выпихнут за ворота, вручив немного денег.

Когда это произошло, девушки мне завидовали, а я сразу пошла в ближайший магазин и купила там полный комплект одежды вместо унылой серой формы колледжа. Продавец был невероятно любезен, он вился передо мной ужом, провел в примерочную кабинку и предложил снять с себя все. Нельзя сказать, что раздеваться перед мужчиной было для меня внове, в колледже проводились регулярные медосмотры, но там меня не измеряли. Я не знала своих размеров, возможно, поэтому продавец взял клеенчатую и деревянную линейку и стал везде их прикладывать. Особенно долго он измерял грудь и между ног. Но зато, когда он закончил, то ушел с блокнотом, но вскоре вернулся и принес целую стопку одежды, в которой я ходила эти дни.

Похоже, ей было неловко рассказывать, Элси даже раскраснелась, и я предложил:

— А не пора ли нам спать? Как говорят у нас в Швейцарии, утро вечера мудренее!

Наверное, «мегера» Салли Хоган подслушивала у дверей, потому что она немедленно явилась и забрала и таз, и кувшин, и грязную посуду, а заодно подбросила угля в камин. Я пожелал мисс Эшли спокойной ночи и задул свечу.

Ночью я проснулся от холода, камин прогорел, а лунный свет, заливавший гостиничный номер, мало способствовал обогреву помещения. Не спала и Элси. Мне было слышно, как она ворочается за ширмой и стучит зубами.

— Мисс Эшли, Вам холодно? – спросил я без обиняков.

— Очень! – был ответ.

— Тогда приходите в «гости». Постель широкая, и мы поместимся вдвоем, а там, глядишь, и согреемся.

Я ожидал чего угодно, от возмущения до обвинений в домогательстве, но заскрипела ее постель, и Элси предстала предо мной, как прекрасное привидение. Я откинул одеяло, и мисс Эшли холодной рыбкой нырнула и доверчиво прижалась к моему боку.

— Сударь! – прошептала девушка. – Можно я потрогаю то, что Вы мне показывали накануне?

— Конечно! – прошептал я в ответ. – Мой член и мошонка в Вашем распоряжении.

— Член – это такая палка?

— Да...

— А мошонка – это такой кожаный волосатый мешочек?

— Да...

От ее ласковых ощупываний член напрягся еще больше и, словно, окаменел.

— Зачем он, такой большой и горячий? – снова зашептала Элси. – У женщин ведь такого нет.

— Зато у женщин есть щель, куда можно его вставить, – ответил я тоже шепотом.

— А это зачем?

— Чтобы получить неслыханное удовольствие!

Секундное размышление, и Элси ответила:

— Я бы хотела попробовать.... Только... как это делается?

— Ведущая роль обычно принадлежит мужчине. Женщина лежит на спине, она чаще всего обнажена, и помогает мужчине своими движениями. Но про английских женщин говорят, что «леди не двигается».

— Кто говорит?

— Швейцарцы. А особенно французы.

— Французы? Глупый, иррациональный народ!

Элси была так возмущена, что на мгновение отслонилась, но почти сразу прильнула снова.

— Мне кажется, я готова принять Ваш член, – тихо сказала мисс Эшли. – И совершить,. .. как это называется?

— Соитие, соитие, моя радость!

Ее даже не пришлось уговаривать. Элси повернулась на спину и застыла в ожидании.

Мой член проскочил в ее влажное влагалище без особых затруднений, возможно, вход уже был растянут из-за одиноких наслаждений подраставших девушек в колледже святого Патрика. Элси охнула и прошептала:

— Я думала, это будет больнее. В колледже мы использовали свечи...

Все стало на свои места, и я начал двигаться без особой опаски...

...Проказник Становой выхватил нас из картины, когда мой член лихорадочно бился внутри Элси, давая мне и ей насладиться мгновениями страсти. Я встал со своей убогой деревянной кровати и огляделся. Да, это был он, мой дачный домик, и обнаженная Элси Эшли напоминала чудесный цветок, вдруг расцветший на мусорной свалке. Прямо напротив на второй самодельной кровати сидела Мастура Султанова и почти в упор рассматривала нас своими темными миндалевидными глазами.

— Вот, подружку тебе привез, – сказал я. – Ее зовут Элси.