У Маши разболелся живот. Не то, что бы очень сильно, но неприятно. Ожидалось эти самые дни, но привычные припарки на живот, что делала её старая нянюшка Авдотья не помогли. От тёплого крепкого отвара из крапивы льна Машу едва не стошнило, а долгие посиделки в ватер-клозете оказались безрезультатными. Когда она шмыгая носом выползла из туалета, откровенно зелёного цвета, её горничная Глаша, простоватая и добродушная деревенская девка, решительно сказала:

— К доктору, Вам, барышня, надо! К Василию Семенычу. Он любую хворь в раз вылечит. Плохо, что маменька с папенькой Ваши в отъезде. Да, ни беда. Пойдемте, я Вас, в миг провожу.

И не слушая Машиного согласия, Глаша решительно взяла свою барышню за руку.

Доктор Василий Семенович жил совсем неподалёку от барского дома, в небольшом уединённом флигельке, что смотрел окнами на старый заросший пруд.

Не смотря на летнюю жару в доме было прохладно. Осторожно ступая по скрипучим, чисто вымытым половицам, Маша прошла внутрь вслед за своей горничной. Посетителей у старенького добродушного Василия Семёновича не было и он встретил молодую барышню в дверях кабинета самолично:

— Что стряслось? Да, Вы, Мария Тимофеевна, вся бледная! Заболели, никак? Проходите, голубушка. Вот сюда, пожалуйста.

Маша послушно прошла в кабинет и осторожно присела на твёрдый высокий топчан, покрытый холодной оранжевой клеёнкой.

— Живот болит, — выдавила она, — с самого утра.

— Что ж, душенька, давайте посмотрим. Ложитесь ка на кушетку, — и Василий Семенович отправился мыть руки в большом мраморном умывальнике, — Глаша, помоги барышне раздеться.

Услышав слово раздеться, Маша предсказуемо вспыхнула щеками. Зарделась до самых ушей и испуганно стиснула в кулаках край пышной ситцевой юбки. А Глаша простодушно поинтересовалась:

— Как раздевать то, барышню? Что скидовать?

— Пока немного распусти корсет. Думаю этого хватит.

Маша испуганно застыла около кушетки, а Глаша начала энергично распускать тесёмки корсета. Маше было очень неловко, но она только жалобно морщилась, когда Глаша действовала слишком энергично. Василий Семенович закончил мыть руки и жестом приказал Маше лечь.

— Покажите, Марья Тимофеевна, где болит. Глаша, подними барышне юбки.

Глаша решительно задрала несколько накрахмаленных нижних юбок и Маша, чувствуя, как ее щеки, запылали вновь, осталась перед доктором в тонких панталонах с вышивкой.

Василий Семенович довольно сильно помял ей живот. Было неприятно, но не больно.А ещё больше неловко от того, что она лежала с заданными юбками, пусть и перед врачом, но всё же мужчиной. И хотя Василий Семенович был пожилым, Маша всё равно чувствовала смущение. Да и вопросы доктор задавал по большей части неприличные: ходила ли она сегодня в туалет? Когда были последние месячные?

Он помял вокруг пупка, надавил под рёбрами и задумчиво произнёс:

— Хм, не вижу ничего плохого. А, когда туалет последний раз посещали?

Маша смущённо ответила.

— Так-так. Встаньте, пожалуйста. Нагнитесь. Глаша, спусти с барышни панталоны.

Маша даже опомниться не успела, как мягкая, но решительная рука Василия Семёновича нагнула её к полу, а Глаша ничуть не смутившись, сняла со своей барышни вышитые штанишки. Бесстыжая девка. Даже не покраснела. Исполнила приказ, словно бравый послушный солдат. Маша вцепилась рукой в край ускользающих панталон. Но они предательски съехали до самых щиколоток. А она так и осталась стоять в нелепой позе со сползшими штанами и голым задом.

— Нагнитесь, голубушка. Ниже.

Маша покраснела до корней волос и на глазах непроизвольно выступила слезы.

— Василий Семенович, мне стыдно, — чуть слышно пискнула Маша, чувствуя, как от волнения перехватывает дыхание.

— Ничего стыдного. Глаша, помоги. Придерживай барышне платье.

Несколько минут Маша стояла на дрожащих негнущихся ногах, чувствуя, как Василий Семенович сам развёлся ее ягодицы в стороны. То, что бесстыжая Глаша смотрит туда же Маша не сомневалась, так-как горничная сосредоточено сопела и взволнованно комкала край задранного платья.

— Запора значит нет, — задумчиво заметил Василий Семенович и отошёл к столику. Краем глаза Маша заметила, что он он приоткрыл, какую-то банку и затем с хрустом начал натягивать перчатки.

— Нет не одевайтесь. Снимайте панталончики совсем и вставайте коленями на край кушетки.

Маше хотелось разрыдаться, громко хлопнуть дверью и убежать куда глаза глядят, но она почему-то машинально переступила ногами, сняла штаны и покорно подошла к жёсткой и высокой кушетке. Ее по прежнему корёжило от стыда и волнения, но тем не менее она встала коленями на край смотрового диванчика и неловко опёрлась на вытянутые руки. Машу трясло, но при этом она чувствовала, какое-то странное стыдливое любопытство, с интересом ожидая, что будет дальше.

— Нагнитесь, Мария Тимофеевна. Ниже. Расставьте колени пошире и выпячивайте попу ко мне.

Маша судорожно закусила губу. Еще никогда в жизни ее не заставляли вставать в такую неприличную раскоряченную позу. Тем более Маша чувствовала, что в этой позе она видна неприлично вся. Сейчас, когда она максимально прогнулась и оттопырила зад, раскрылась не только ее попа, но и нежная розовая писочка с лёгким русым пушком. Это было немного странное и волнующие ощущение. Маша чувствовала себя одетой и раздетый одновременно, когда между кромкой чулок и пышным подолом юбки внезапно открылась самая откровенная и чувствительная часть тела. Однажды она слышала, что такая откровенная поза называется "раком" и неприличность этого понятия, как-то странно пощекотала нервы.

— После клизмы посмотрим на кресле. А сейчас не бойтесь. Это не больно. Расставьте коленочки пошире и двигайтесь мне навстречу.

Пока еще невнятное доктора" посмотрим на кресле" отдалось новой вспышкой волнения. Маша невольно сжалась.

— Расслабьтесь, голубушка. Сейчас введу вам палец. Не дергайтесь так. Дышите глубоко. Вот хорошо.

А еще Маша почти с ужасом и отвращением поняла, что ей приятно. Приятно там, где не может быть приятно изначально.

Через несколько секунд она почувствовала, как Василий Семенович вводит ей в попу палец.

Это было глубокое и распирающее чувство. От которого было дискомфортно, стыдно и хорошо одновременно. На мгновение в дырочке стало больно. Скорее всего Василий Семенович осматривал её максимально нежно, но Маше казалось, что он ввёл палец очень глубоко. Гораздо дальше, чем надо и во всём этом было, что-то ужасное. Одновременно неловкое, унизительное, но всё-равно привлекательное. А еще Маша поняла, что бессовестная Глаша пялится на неё совсем откровенно. Она даже забыла придерживать платье, перегнулась через Машину спину и во все глаза пялится, на свою барышню. Тараща глаза и сосредоточенно шмыгая носом. Прямо туда, на её раскоряченную позу и расширенную дырочку.

Стыдно до слез и в тоже время, так неожиданно славно.

Осмотр через попу продолжался всего несколько минут, но для Маши он показался вечностью. Под конец она почти физически чувствовала, что ее дырочка покраснела и припухла, а безжалостный Василий Семенович все никак не заканчивал свои манипуляции. Он заставлял Машу то глубоко дышать, то тужиться и даже кашлять.

— Очень хорошо, — наконец, заключил Василий Семенович, — на всякий случай возьмём мазки. Раздвиньте попу руками. Не стесняйтесь. Шире. Разведите ягодицы, что бы дырочка хорошенько раскрылась.

Маша положила ладони на ягодицы и раздвинула их в стороны, вскоре она почувствовала, как Василий Семенович аккуратно скребет вокруг сжатого колечка ануса чем то вроде небольшой стеклянной лопаточки. Было прохладно и чуточку щекотно. Затем доктор долго изучала мазок на стекле, а Маша все это время так и стояла на кушетке, догадываясь, что бесстыжая Глаша откровенно разглядывает её анус. После соскоба Василий Семенович вернулся к Маше и на этот раз ввёл в дырочку тонкую стеклянную палочку. Влажную и прохладную. Немного повертел внутри, поместил в пробирку и заключил:

— Сейчас поставим клизму и если это не поможет, то посмотрю Вас, душенька, как гинеколог. А сейчас ложитесь на левый бок и подтяните коленки к животу.

Маша чувствовала себя совершенно разбитой. Анус после всех манипуляций немилосердно жгло и она с ужасом подумала о том, как сможет перенести клизму. Процедуру хоть и знакомую, но вне всякого сомнения неприятную.

Однако, выбора у Маши не было и она покорно легла на левый бок и поджала колени. Поза была, какая-то жалобная, словно скрючившийся зародыш. Василий Семенович ободряюще похлопал Машу по спине и принялся наполнять большую кружку Эсмарха. Белый эмалированной сосуд с длинной оранжевой трубкой, которая заканчивалась толстым и длинным наконечником.

— Глаша, хватит пялиться. А вы Мария Тимофеевна, расслабьтесь. Дышите животом. Это не больно.

Через несколько минут доктор двумя пальцами развел Машин анус в стороны, ввел резиновую трубочку и прицепилил кружку на высокую деревянную стойку. Сперва трубочка почти не ощущалась, но через небольшой промежуток времени Маша ощутила, как внутрь начала поступать прохладная вода. Живот начало распирать. Сперва не сильно, затем все больше. Ощущение вроде бы тягучее, неприятное и одновременно интересное, когда масса воды начала давить на мочевой пузырь и матку. Конечно Маша этого не знала, но ей вдруг стало приятно. А поглаживания Василия Семёновича по попе только добавили остроты ощущений. В момент, когда кружка Эсмарха опустела, Маша ощутила нестерпимую тяжесть в животе.

— Потерпите, Мария Тимофеевна, Осталось совсем немного.

Да, что же. Издевается над ней Василий Семенович. Она того и гляди лопнет.

— Ещё немного. Подтяните ножки побольше к груди. Дышите животом. Теперь всё.

Её буквально распирало и она соскочила с кушетки почти непроизвольно и бросилась в туалет. Наверное, освобождение было аналогично оргазму. Впрочем, Маша этого ещё не понимала, у неё даже закружилась голова и она вышла из туалета в состоянии прострации и небывалого облегчения.

— Вы, Мария Тимофеевна, просто герой. Такую большую клизму стоически перенесли.

Ну, как? Легче вам?

— Всё равно живот болит, — виновато призналась Маша, — вот здесь внизу.

— Что ж! Гинеколог, когда-нибудь смотрел?

— Нет, — чуть слышно шепнула Маша, — никогда.

— Хорошо. Проходите за ширму. Раздевайтесь и ложитесь на кресло.

— Это больно? — Маша почувствовала, как предательски задрожали колени

— Не бойтесь. Обещаю, что больно не будет. А в некотором роде даже приятно. Проходите.

Маша прошла за ширму и с интересом уставилась на пресловутое гинекологическое кресло.

За ширмой располагалась некая конструкция больше напоминающая высокую и короткую кроватку. Изголовье с подушечкой было приподнято, а в изножье располагались две высокие опоры с полукольцами на конце. При виде полуколец Маша инстинктивно догадалась, что они предназначены для ног и ощутила новый прилив страха и стыда.

— Как здесь? — испуганно прошептала она, — как сюда забираться?

— Сначала надобно раздеться, — со знанием дела, ответила Глаша, — в юбках не сподручно будет. Давайте помогу, барышня. Повернитесь спинкой.

Маша развернулась лицом к креслу.

С виду кроватка, как кроватка. Только короткая. Маленькая подушечка лежит. Только вот эти полукольца... и ещё столик с инструментами. Какие-то блестящие железяки лежат, палочки, похожие на те которыми смотрят горло, штуки похожие на искривлённые ложки. Маша непроизвольно поёжилась, догадываясь, как и куда эти инструменты будут вводить.

Глаша пошуровала у неё за спиной, подергала тесемки и через несколько секунд тяжёлый ворох юбок упал к Машиным ногам.

— Дайте корсет распущу. Груди надобно открыть.

Глаша снова заскрипела скользкими корсетными шнурками.

Еще несколько мгновений и Маша осталась лишь в чулках и приспущенном корсете.

— Идите, барышня, сюда. Ложитесь. Потихонечку. Осторожно не стукнитесь. Кладите коленочки на рогульки, и раздвиньте ножки. Шире, а то доктору будет не видно.

"Интересно откуда Глаша все знает", — мысль промелькнула в одно мгновение, как само собой разумеющееся. Вполне закономерный вопрос сменился еле сдерживаемым ужасом. Вся подготовка к осмотру напоминала подготовку к пыткам. Некий высокий и хитроумный станок. Она распяленная на этом приспособлении. И ведь конструкция самая примитивная, но ноги просто так не освободишь. И стыдно так, что уши пылают.

Василий Семенович уселся на низенький стульчик

между Машиных ног.

— Глаша, ну ка помоги мне посмотреть твою барышню. Направь свет. Так. Хорошо. Вы Мария Тимофеевна, просто красавица. Не сжимайтесь. Дышите животом. А теперь разведите половые губы руками.

Маша опустила совершенно онемевшие, дрожащие пальцы вниз и едва ощутимо проснулась к себе. Но Василий Семенович остался недоволен.

— Шире, пожалуйста. Глаша, помоги барышне.

Прикосновение чужих рук оказалось настолько приятным, что Маша непроизвольно замерла, анализируя новые ощущения и прислушиваясь к командам Василия Семёновича, как к упоительным обещаниям. По-прежнему было очень стыдно, но приятные ощущения кажется перевесили. Маша лежала с широко разведённым ногами и ловила каждое прикосновение. Некоторое время ничего не происходило. Василий Семенович просто смотрел, иногда давая распоряжения направить свет выше или ниже.

От того, что её так внимательно изучали было невыносимо стыдно, почти до слез и тем не менее Маша, ужасаясь сама себе, поняла, что ей приятно от того, что на неё смотрят. Она непроизвольно ждала продолжения. И оно не заставило себя ждать.

— Сейчас снова возьмём мазки. Не бойтесь это совершенно не больно.

Василий Семенович взял со столика длинную деревянную палочку с большим ватным тампоны и несколько раз провел между её разведенных половых губ.

— Ну, как? Не больно?

— Нет, — чуть слышно прошептала Маша, — даже, как-будто приятно.

— Где приятней всего?

— Вот здесь, вверху.

— Этот орган называется клитор. У вас он просто прекрасен. Большой. Сочный. Давайте, возьмём мазок и с него.

Несколько минут Василий Семенович водил по Машиному клитору тампоном от чего она почувствовала нарастающей тепло и наслаждение. Ещё никогда в жизни Маша не испытывала такого наслаждения. А бессовестная Глашка пусть пялится сколько хочет. В какой-то момент Маша вдруг почувствовала, что ей очень приятен любопытный взгляд горничной. Странная смесь стыда бесстыдства и наслаждения. И так хочется, что бы всё это длилось долго-долго.

— А сейчас надо пописать.

Василий Семенович прекратил действия с ватным тампоном и Маша почувствовала жгучее разочарование.

— Вы хотите писать, Мария Тимофеева?

— Не знаю, кажется да.

— Я могу поставить вам катетер. Такую тонкую резиновую трубочку.

— Ой, это больно!

— Не выдумывайте. Ничего не больно. Полежите смирно. Глаша, разведи барышне малые губки.

Маша вновь ощутила прикосновение пальцев. Где-то глубже, чем в начале. Её нутро уже было разгорячённым и прикосновение отозвалось тягучим сладким ощущением. Само введение катетера она восприняла, как немного некомфортное. Явно инородное, но тем не менее всё-равно интересное. Несколько минут Маша слышала, как звонко звучит журчит моча. Ей по прежнему было неловко. Тем более, что писать приходится на глазах сразу у двух людей.

Вскоре, Василий Семёнович извлёк трубочку из её пузыря и положил Машу в другую позу.

— Марья Тимофеевна, поднимите ножки и упритесь в держатели пятками. Разведите колени шире.

Она послушно выполнила требуемое и почувствовала, что в такой позе её вагина непроизвольно расширилась.

— Сейчас я введу вам зеркало. Мария Тимофеевна, у Вас были встречи с молодыми людьми?

— Нет...то есть да, — испуганно пролепетала Маша и в ужасе уставилась на некоторое подобие изогнутых ложек. Инструмент показался ей чудовищно большим и Маша непроизвольно отползла на кресле в сторону. Глаза её испуганно расширились.

— Не переживайте, это останется нашим с вами секретом и не бойтесь, зеркало это не больно.

— Не надо, я не хочу. Маша судорожно стиснула колени.

— Мария Тимофеева, так дело не пойдёт. Мне надо вас осмотреть.Лежите спокойно, голубушка. Обещаю, что больно не будет. И не стесняйтесь. Я же доктор. Вы Глаши стесняетесь? Хорошо. Глафира, отойди.

Маша снова поставила ноги на подставки, развела колени, и пылая от стыда, сама развела половые губы руками. Тем не менее первая попытка ввести зеркало не имела успеха. Едва нежной дырочки коснулся холодный металл, Маша инстинктивно дернулась, не давая ввести инструмент внутрь.

— Так дело не пойдёт. Глаша, ну ка помассируй барышне груди. Аккуратней. Не так грубо. Больше внимания соскам.

Только сейчас Маша вспомнила, что Глаша распустила ей корсет и обнажила груди, отогнув атласную планку.

Не смотря на страх и стыд её соски затвердели и первое же прикосновение заставило их приподнять над телом. Глаша мягко обежала ладонями обе груди, как бы невзначай потрясла их снизу и сжала оба соска пальцами. Маше стало жарко и томно. Томно до такой степени, что она ощутила очень похожий приятный зуд где-то в районе промежности. Эти ритмичные щипки продолжались довольно долго и Маша не поняла в какой момент Василий Семенович подключился к действиям Глаши. Он начал трогать её между половых губ. По началу очень деликатно, кажется даже одним пальцем. Но так остро-приятно, что Маша непроизвольно застонала от удовольствия. Очень скоро она почувствовала, как ее лоно отяжелело и набухло.

Просьба "Ещё!" вырвалась у Маши совершенно непроизвольно, в тот миг, когда Василий Семёнович на какой-то миг прервал свои действия. Через несколько мгновений она почувствовала незнакомое, но умопомрачительное ощущение. Ей стало горячо и мокро. Маша на секунду приподнялась и увидела голову Василия Семёновича между своих ног. Она не знала, как называется, то, что он делал, но это было невыразимо приятно. Влажный язык то облизывал её губы, то быстро-быстро щекотал клитор, а то пытался проникнуть вглубь вагины. До сих пор с ней такого не было и неловкие действия знакомого гимназистика из города были ничем по сравнению с действиями Василия Семёновича.

— Ну, что Мария Тимофеева, — Вдоктор оторвался от своего восхитительного занятия, — посмотрим Вас зеркалами?

Маша только кивнула головой. Она была так измучена, а её лоно распухло и буквально горело от нетерпения.

На этот раз расширение вагины гинекологическими ложками прошло беспрепятственно. Прикосновение прохладного металла, только усилило остроту ощущений. В тот момент когда зеркало вошло глубже, а вагина максимально расширилась, Маша почувствовала, что её как будто распирает изнутри. Пока еще незнакомое, но восхитительные ощущение. Казалось, что всё её лоно набухло и вот-вот взорвётся мучительно сладкими взрывом. Так и произошло. Маша кончила с невнятным протяжении криком, жалея только об одном, что ощущение оказалось непозволительно коротким.

— Вот и умница, - похвалил доктор, — только зря боялась. Вот видите, Мария Тимофеевна, гинекологический осмотр может быть вполне приятным. А теперь сделаем ручной осмотр. Вы позволите Глаше помочь?

Маша только молча кивнула. Она ещё немного побаиваюсь, но восхитительное ощущение только усилило её нетерпение и совсем лишило стыдливости.

Когда Глаша развела обеими руками её половые губы, Маша машинально поерзала на кресле, стараясь раскрыться шире и уловить все моменты такого приятного осмотра. На этот раз Василий Семенович ввёл Маше палец, но не в задний проход, а в вагину. Это тоже оказалось очень приятно, тем более, что Глаша легонько массировала ей клитор. То пощипывала, то вибрировала, а то просто терла мягкими круговыми движениями. Василий Семенович осматривал её недолго, точнее недолго осматривал одним пальцем. Когда лоно стало совершенно мокрым, доктор присоединил второй палец и начал делать поступательные движения. Затем он положил свободную руку Маше на живот и принялся энергично мять. Так словно хотел соединить пальцы обеих рук. То ли от его действий, то ли от действий Глаши, Маша вновь ощутила накатывающее ощущение тепла и распирания. Уже совершенно не стесняясь, она подхватила ноги руками и едва её колени прижались к груди на Машу вновь обрушилась волна оргазма.

Очнувшись, от полуобморочного состояния, Маша сперва даже не могла вспомнить где находится. Она по прежнему лежала на смотровом кресле, а Василий Семенович неторопливо мыл руки.

— Всё у вас прекрасно, Мария Тимофеевна! — заметил он, — Ну, как живот больше не болит?

— Всё хорошо, — Маша машинально прислушалась к своим ощущениям. Живот действительно не болел, а только отзывался приятным тёплым зудом.