Действующие лица:

Григорий Бартош – писатель, 35 лет.

Зина Ивановна - хозяйка квартиры, тётя Григория, 62-ух лет.

Место – бело-кремовая спальня со светло-матовым шкафчиком и большой кроватью с красно-белыми покрывалами.

— Проснись, Гриш... – снова, будто далеким эхом, услышал он её нежный голос. – Уже наступил вечер, а ты всё ещё спишь...

И, вновь, невольно пробуждаясь под её гласом, потоки розово-красного вечера мягко ударили по его карим глазам, отчего он, щурясь, увидел то, что, так и лежит на просторной кровати, а она, сидит на ней возле него!

— Извините, тёть Зин... - лишь смущенно пробурчал Григорий, непроизвольно краснея. – Извините, что, как всегда, я невольно ушел в очередную негу нахлынувшего сна...

«Вот это да! – в тот час, приподнимаясь в кровати, уже внутренне поразился он. – Я вновь в её спальне! И вновь она – тётя Зина - рядом со мною! Ооо, дааа!»

Преисполненный ослепительно-внутренней радостью, он, снова одетый всего лишь в белую майку, да синие шорты, всё ещё емко ощущал дивный разлив томного тепла в разгоряченных чреслах!

— Ну, это вполне в духе мужчин... - проговорив с добродушной иронией, улыбнулась Зина Ивановна. – Свершить «дело», да заснуть сном «младенца».

Как прежде, приятно благоухая в спальне карамельным ароматом духов, она была облачена в тонко-матовое в черных горох платье (откровенно распахнутое в районе груди!), прозрачные светло-коричневые колготки, да белые высоко-каблучные туфли на ремешке!

— Но, я всё же успел удовлетворить вас... - мягко возразил он блондинистой тётке. – Как вы и желали, я хорошенько вас отпердолил...

Вновь и вновь обливая сердце напалмом влюбленной крови, он, не без восхищения любуясь ей, неожиданно заметил на окнах ещё до конца не растаявшие... морозные паутины!

— О, да, Гриш! Ты снова был великолепен! – продолжая так и сиять иронией, воскликнула Зина Ивановна, сверкнув серебристыми сережками-каплями в медовом каре непокорных волос. – Впрочем, родной, ты всегда был очень страстным со мною...

— Потому что я люблю вас, тётя Зин! – тут же в сердцах полыхнул Григорий Бартош. - Я всегда любил вас, люблю, и буду любить лишь только вас!

С сими словами, он, вновь, с взволнованным стуком влюблённого сердца, нежно заключил белокурую тётку в объятия и... горячо слился с её красной пухлостью уст страстностью французского поцелуя! Слился, в пылком слюнообмене сладко за-вальсировав языком с её органом вкуса!

— Хмммкх, Гриша... - в какое-то мгновенье, срывая с губ мёд лобызания, томно выдохнула Зина Иванова. – Да ты непросто любишь меня - ты опять и опять... ХОЧЕШЬ МЕНЯ!..

— Хочу, моя тётя... - честно сознался Григорий Бартош в придыханье, завороженно смотря в увлажнившуюся сочность её пылких уст. – Хочу, чтобы вы снова мне глубоко отсосали...

— Какой же ты похотливый! - расплывшись в пошлой улыбке, тут же стрельнула она по нему зелеными озерами очаровательных глаз. – Что-ж, дорогой, за такую «собачью» преданность, твоя любимая тётка вновь ублажит тебя своею любовью!

И, с этими словами, Зина Ивановна, сразу же склонившись над его бедрами, быстро спустив его синие шорты вместе с белизной труселей, обнажила УЖЕ взметнувшееся на неё мясцо его толщенного полового члена! Полового члена с крупно-лиловой головкой-«каской», криво-венозным стволом и мелким мешочком мошонки!

— Хоооу, мой Гриша!.. – восхищенно протянула она, с вспыхнувшими огоньками в глазах, нежно заключая сию горячо-вздыбленную плоть в кольцо своих пальцев. – Какой-же всё-таки у тебя большой, изящный, горячий!.. Настоящий красавец!..

— Да, тёть Зин... - моментально застыв в шелковой нежности её перстов, краснея, лишь выдохнул он. – Он весь в вашей власти...

Пошло растянувшись в улыбке, Зина Ивановна ласково задрючила толстый половой «крюк», да, вскоре, мягко наплыв на него пухлостью рта, тут же принялась страстно засасывать всю его патоку вожделения!

— О, да, тёть Зин, дааа... - в тот же момент глухо застонал Григорий Бартош, с прыснувшей рябью восхищения, сразу почувствовав её слюняво-горячую полость. – Сосите мне его... ооо, сосите...

Она же, в ответ потрясающе растянув влажный рот, уже заглотила его до самих яичек и... стала яростно нежить венозную плоть своими устами!

— Ооооо!.. – гулко протянул он, с выступившими слезами удовольствия, впрыскивая в её глотку первые соки предэякулята.

— Хмммкх!.. – тяжело вздохнула под его пузом зрелая тётка, в пламенной «дегустации» текущей «колбаски», поигрывая пальцами и с мелкой мошонкой.

«Ооо, боги!.. – мысленно возопил Григорий Бартош, с вмиг брызнувшим потом, стремительно распаляясь до сумасшествия. – Как же прекрасно она сосёт!.. Как же СОСЁТ!..»

И, неожиданно накрыв руками белокурую голову родной женщины, стал сам горячо всаживать в её рот половой «крюк», звонко забившись яичками об её подбородок! Всаживать прямо по гланды, даже сквозь сладостный хмель емкой патоки, внезапно заметив то, что все окна спальни вдруг стали покрываться... странными морозными паутинами!

«О-ооох, что за черт?! – не давая ей даже и продохнуть, поразился он этой аномалии. – О-ооох, что опять происходит?!»

Однако, стремительно накалившись уже до немыслимого, всадив Зине Ивановне ПО САМУЮ ГЛОТКУ, сладко... всплеснулся семенною «сметаной», исторгая из томно-вострепетавших яиц все-все-все её горячие «сливки»!

— КХА-КХУУУМ! – в тот час, сглотнув чудовищно-бьющую гущу, сдавленно кашлянула прелестно «обрумянившаяся» тётка, непроизвольно выплевывая с уст стреляющий член.

— ММММММММХ! – тяжело промчал он, неудержимо «осеменяя» и весь её лик, шею, да соломенное злато волос.

И... до конца выплеснув ей себя, тут же, в невесомом блаженстве растянулся на кровати, в потрясающем наплыве истомы моментально проваливаясь в глубокие бездны Гипноса!

— Хах, Гриш... - сверкнув в ироничном «оскале», только и прошептала орально-осененная Зина Ивановна, весело озаряя его искрящимся взором. – Вновь, едва сделав «дело», уснул «младенческим» сном... Ха-ах...

Пошло слизнув языком с цветка красных губ белесые остатки спермы, она, как ни в чем небывало осталась с ним рядом. Осталась, на фоне дивно обморозившихся окон спальни, безмолвно пронзая его лукавым взглядом темно-изумрудных глаз, да, так и сияя ироничным светом белоснежной улыбки...

— Проснись, Гриш... – снова, будто далеким эхом, услышал он её нежный голос. – Уже наступил вечер, а ты всё ещё спишь...

И, вновь, невольно пробуждаясь под её гласом, потоки розово-красного вечера мягко ударили по его карим глазам, отчего он, щурясь, увидел то, что, так и лежит на просторной кровати, а она, сидит на ней возле него!

— Извините, тёть Зин... - лишь смущенно пробурчал Григорий, непроизвольно краснея. – Извините, что, как всегда, я невольно ушел в очередную негу нахлынувшего сна...

«Вот это да! – в тот час, приподнимаясь в кровати, уже внутренне поразился он. – Я вновь в её спальне! И вновь она – тётя Зина - рядом со мною! Ооо, дааа!»

Преисполненный ослепительно-внутренней радостью, он, снова одетый всего лишь в белую майку, да синие шорты, всё ещё емко ощущал дивный разлив томного тепла в разгоряченных чреслах!

— Ну, это вполне в духе мужчин... - проговорив с добродушной иронией, улыбнулась Зина Ивановна. – Свершить «дело», да заснуть сном «младенца».

Как прежде, приятно благоухая в спальне карамельным ароматом духов, она была облачена в тонко-матовое в черных горох платье (откровенно распахнутое в районе груди!), прозрачные светло-коричневые колготки, да белые высоко-каблучные туфли на ремешке!

— Но, я всё же успел удовлетворить вас... - мягко возразил он блондинистой тётке. – Как вы и желали, я хорошенько вас отпердолил...

Вновь и вновь обливая сердце напалмом влюбленной крови, он, не без восхищения любуясь ей, неожиданно заметил на окнах ещё до конца не растаявшие... морозные паутины!

— О, да, Гриш! Ты снова был великолепен! – продолжая так и сиять иронией, воскликнула Зина Ивановна, сверкнув серебристыми сережками-каплями в медовом каре непокорных волос. – Впрочем, родной, ты всегда был очень страстным со мною...

— Потому что я люблю вас, тётя Зин! – тут же в сердцах полыхнул Григорий Бартош. - Я всегда любил вас, люблю, и буду любить лишь только вас!

С сими словами, он, вновь, с взволнованным стуком влюблённого сердца, нежно заключил белокурую тётку в объятия и... горячо слился с её красной пухлостью уст страстностью французского поцелуя! Слился, в пылком слюнообмене сладко за-вальсировав языком с её органом вкуса!

— Хмммкх, Гриша... - в какое-то мгновенье, срывая с губ мёд лобызания, томно выдохнула Зина Иванова. – Да ты непросто любишь меня - ты опять и опять... ХОЧЕШЬ МЕНЯ!..

— Хочу, моя тётя... - честно сознался Григорий Бартош в придыханье, завороженно смотря в увлажнившуюся сочность её пылких уст. – Хочу снова горячо долбить вашу «киску», родная...

— Какой же ты похотливый! - расплывшись в пошлой улыбке, тут же стрельнула она по нему зелеными озерами очаровательных глаз. – Что-ж, дорогой, за такую «собачью» преданность, твоя любимая тётка вновь ублажит тебя своею любовью!

И, с этими словами, Зина Ивановна, быстро метнувшись в постель, легла на спину, да, задрав подол своего платья, развела в стороны свои соблазнительные высоко-каблучные ноги! Развела, раскрыв его взору начисто выбритую бледно-алую «киску»!

— О, тётя, вы вновь без трусов!.. – лишь взволнованно выдохнул Григорий Бартош, враз вскипая видным «холмом» в синеве шорт. – Я... я вновь, горячо огуляю вас!.. Огуляю по самые яйца!..

Видя перед собою столь вульгарно раскинувшуюся непристойность своей тётки, он, вмиг избавившись от одежды, обнажил свой толщенный крюк напряженно-вставшего полового члена (с крупно-лиловой головкой-«каской», криво-венозным стволом, да мелким мешочком мошонки!) и... метнувшись меж её ног, стал тут же пристраиваться к её «сокровищнице»! Пристраиваться, жадно-сочащимся грибовидным «концом» плавно разводя её волнистые «створки»!

— Ммм-ах!.. – глухо вскричал Григорий Бартош, с резким всплеском «мурашек», пронзая толстой «колбаской» её восхитительно-влажное лоно.

— Ха-ааах!.. – вспыхнув зеленью глаз, в ту же секунду вздрогнула поалевшая Зина Ивановна, с мгновенною вспышкою течки трепетно принимая в себя его накаленный орган.

Он же, больше не сдерживая клокочущих чувств, всей бледно-свинячьей массой налег на неё сверху, да, сразу мощно забился в её вагине, звонко застучав меж её ног мелкими яичками!

— Ммм-ааах! – дико вбиваясь в её мокрую «киску», глухо взмычал Григорий Бартош, с брызнувшими слезами восторга быстро накрываясь влажностью пота.

— Хаааа-ах! – глубоко ахнула ему в лицо жестко прижатая тётка, в хлёстких импульсах удовольствия закатывая изумруды глаз за веки.

«О, боги!.. – в тот час резко стрельнуло в охмелевшем мозгу племянника. – Я вновь имею любимую тётю Зину! Имею её в её же спальне! Имею прямо в сочную «киску»!»

Вновь, до конца не веря себе, он - чувствуя телом приятную гладь её невольно обнажившихся мелких тить – блаженно прижавшись пухлой щекой к её щеке (топя лицо в её светлой гриве волос!), ещё ГОРЯЧЕЕ... забился в её «сокровищнице», под яростный набат мошонки, сотрясая её уже вместе с широкой кроватью! С кроватью в её спальне, все окна которой, вдруг стали покрываться красочными морозными паутинами!

«Ммммх, что за черт?! – моментально изумился прямо на ней Григорий Бартош, невольно подметив сию странность. – Ммммх, что опять происходит?!»

Однако, не в силах противостоять пламенному напору разбушевавшейся страсти, сразу забыл об увиденном, став ещё импульсивней «влетать» накаленностью текущего члена в возбужденно-сочащуюся вагину родной тётки!

— Мммррр-ааах!! – взревел он, с каждым резвым толчком венозной «колбаски» уже вбиваясь в неё по саму шейку матки.

— Хаааййй-ааах!! – сладостно простонала под ним она, ослепительно взмыливаясь-сотрясаясь вместе с кроватью.

Григорий Бартош же, резко почувствовав взлет высшего сладострастия... судорожно забился в ней бурными разрывами горяченькой спермы! Забился, молниеносно наполняя всю её пылающую «сокровищницу» без остатка!

— ММММРРРРАААХ!!! – во весь глас прорычал дико «распаренный» Григорий Бартош, в приторной патоке взорвавшихся чувств усиленно вкачивая в неё белесы потоки.

— ХАААААААЙХХХ!!! – в тоже мгновенье оглушительно ахнула безумно взмыленная Зина Ивановна, во взаимной конвульсии оргазма сладко принимая под ним все-все-все его любовные соки.

Минуту спустя, он, до конца выплеснув ей себя, тут же, в невесомом блаженстве растянулся на кровати, в потрясающем наплыве истомы моментально проваливаясь в глубокие бездны Гипноса!

— Хах, Гриш... - сверкнув в ироничном «оскале», только и пролепетала бурно-осеменённая Зина Ивановна, весело озаряя его искрящимся взором. – Вновь, едва сделав «дело», уснул «младенческим» сном... Ха-ах...

Очаровательно истекая горячими ручьями спермы меж раскуроченных половых губ «киски», она, припустив подол платья, как ни в чем небывало снова уселась с ним рядом. Уселась, на фоне дивно обморозившихся окон спальни, безмолвно пронзая его лукавым взглядом темно-изумрудных глаз, да, так и сияя ироничным светом белоснежной улыбки...

— Проснись, Гриш... – снова, будто далеким эхом, услышал он её нежный голос. – Уже наступил вечер, а ты всё ещё спишь...

И, вновь, невольно пробуждаясь под её гласом, потоки розово-красного вечера мягко ударили по его карим глазам, отчего он, щурясь, увидел то, что, так и лежит на просторной кровати, а она, сидит на ней возле него!

— Извините, тёть Зин... - лишь смущенно пробурчал Григорий, непроизвольно краснея. – Извините, что, как всегда, я невольно ушел в очередную негу нахлынувшего сна...

«Вот это да! – в тот час, приподнимаясь в кровати, уже внутренне поразился он. – Я вновь в её спальне! И вновь она – тётя Зина - рядом со мною! Ооо, дааа!»

Преисполненный ослепительно-внутренней радостью, он, снова одетый всего лишь в белую майку, да синие шорты, всё ещё емко ощущал дивный разлив томного тепла в разгоряченных чреслах!

— Ну, это вполне в духе мужчин... - проговорив с добродушной иронией, улыбнулась Зина Ивановна. – Свершить «дело», да заснуть сном «младенца».

Как прежде, приятно благоухая в спальне карамельным ароматом духов, она была облачена в тонко-матовое в черных горох платье (откровенно распахнутое в районе груди!), прозрачные светло-коричневые колготки, да белые высоко-каблучные туфли на ремешке!

— Но, я всё же успел удовлетворить вас... - мягко возразил он блондинистой тётке. – Как вы и желали, я хорошенько вас отпердолил...

Вновь и вновь обливая сердце напалмом влюбленной крови, он, не без восхищения любуясь ей, неожиданно заметил на окнах ещё до конца не растаявшие... морозные паутины!

— О, да, Гриш! Ты снова был великолепен! – продолжая так и сиять иронией, воскликнула Зина Ивановна, сверкнув серебристыми сережками-каплями в медовом каре непокорных волос. – Впрочем, родной, ты всегда был очень страстным со мною...

— Потому что я люблю вас, тётя Зин! – тут же в сердцах полыхнул Григорий Бартош. - Я всегда любил вас, люблю, и буду любить лишь только вас!

С сими словами, он, вновь, с взволнованным стуком влюблённого сердца, нежно заключил белокурую тётку в объятия и... горячо слился с её красной пухлостью уст страстностью французского поцелуя! Слился, в пылком слюнообмене сладко за-вальсировав языком с её органом вкуса!

— Хмммкх, Гриша... - в какое-то мгновенье, срывая с губ мёд лобызания, томно выдохнула Зина Иванова. – Да ты непросто любишь меня - ты опять и опять... ХОЧЕШЬ МЕНЯ!..

— Хочу, моя тётя... - честно сознался Григорий Бартош в придыханье, завороженно смотря в увлажнившуюся сочность её пылких уст. – Хочу снова грубо взять вас сзади, родная...

— Какой же ты похотливый! - расплывшись в пошлой улыбке, тут же стрельнула она по нему зелеными озерами очаровательных глаз. – Что-ж, дорогой, за такую «собачью» преданность, твоя любимая тётка вновь ублажит тебя своею любовью!

И, с этими словами, Зина Ивановна, быстро метнувшись в постель, легла на живот, да, задрав подол своего платья, развела в стороны свои соблазнительные высоко-каблучные ноги! Развела, раскрыв его взору в очаровательной сдобе белых ягодиц бледно-коричневую «звездочку» ануса!

— О, тётя, вы вновь без трусов!.. – лишь взволнованно выдохнул Григорий Бартош, враз вскипая видным «холмом» в синеве шорт. – Я... я вновь, горячо огуляю вас!.. Огуляю по самые яйца!..

Видя перед собою столь вульгарную непристойность своей тётки, он, вмиг избавившись от одежды, обнажил свой толщенный крюк напряженно-вставшего полового члена (с крупно-лиловой головкой-«каской», криво-венозным стволом, да мелким мешочком мошонки!) и... взгромоздившись на неё сверху, стал тут же пристраиваться к её заднему «входу»! Пристраиваться, жадно-сочащимся грибовидным «концом», мягко разводя его гладко-шелковую упругость!

— Мммххх!.. – томно вскричал Григорий Бартош, в приятной дрожи откровенно врываясь горячей «колбаской» в её темную «норку».

— Ха-ааххх!.. – взметнув очи на лоб, в то же мгновенье вострепетала покрасневшая Зина Ивановна, болезненно ширя анус в сем нетривиальном вторжении.

Он же, лишь сильнее распаляясь в узких объятиях её изнеженно-белой задницы, всей бледно-свинячьей массой налег на неё сверху, да... мощно за-буравил её в страстных наскоках, емко захлопав меж её ног лысыми «невеличками»!

— Мммрах! – резво всаживаясь в её влажную прямую кишку, глухо промычал Григорий Бартош, с всплеснувшимися слезами счастья вмиг замерцав гроздями пота.

— Хаай-ах! – ярко вскрикнула грубо придавленная центнером Зина Ивановна, исказившись в вероломности боли.

«О, боги!.. – лишь ярко торкнуло в нем сквозь туман опьяневшего мозга. – Я снова имею любимую тётю Зину! Имею её в её же спальне! Имею прямо в шелковисто-распаренный анус!»

Вновь, до конца не веря себе, он - ощущая телом приятную гладь её платья - самозабвенно утопив пухлое рыло в светлой гриве её волос, ещё СТРАСТНЕЕ... за-таранил её задний «проход», под смачные хлопки яичек, потрясая её уже вместе с широкой кроватью! С кроватью в её спальне, все окна которой, вдруг стали покрываться красочными морозными паутинами!

«Мммх, что за черт?! – мгновенно поразился прямо на ней Григорий Бартош, непроизвольно заметив это явление. – Мммх, что опять происходит?!»

Однако, не в силах сопротивляться безумно распаленному желанию, тут же забыл о сем, став уже просто раздирать «колбаской» горячо-потное мясцо крупа родимой тётки!

— Мммр-ааах!! – больше не сдерживая своих чувств, яростно вскричал он, накаленным членом сочась-вдалбливаясь в мокрый шелк её ануса по яички.

— Хайййх-ааах!!.. – сдавленно проголосила она, вовсю взмыливаясь-трепеща-сотрясаясь под ним вместе с кроватью.

Григорий Бартош же, внезапно ощутив невероятный градус вожделения... сладко зашелся в ней горячими всплесками спермы! Зашелся, мгновенно наполняя всю её прямую кишку до капли!

— МММРРРАААХ!!! – протяжно заорал «пропаренный» Григорий Бартош в сердцах, густо расстреливая её зад обжигающей смесью потоков.

— ХААААААЙХХХ!!! – истошно айкнула прелестно взмокшая Зина Ивановна, судорожно-анально принимая под ним все-все-все его бьющие соки.

Минуту спустя, он, до конца отдав ей себя, тут же, в невесомом блаженстве растянулся на кровати, в потрясающем наплыве истомы моментально проваливаясь в глубокие бездны Гипноса!

— Хах, Гриш... - сверкнув в ироничном «оскале», только и проговорила анально-«обконченная» Зина Ивановна, весело озаряя его искрящимся взором. – Вновь, едва сделав «дело», уснул «младенческим» сном... Ха-ах...

Прекрасно сочась горячими потоками спермы с дерзко расширенной «звезды» ануса, она, припустив подол платья, как ни в чем небывало снова уселась с ним рядом. Уселась, на фоне дивно обморозившихся окон спальни, безмолвно пронзая его лукавым взглядом темно-изумрудных глаз, да, так и сияя ироничным светом белоснежной улыбки...

— Проснись, Гриш... – снова, будто далеким эхом, услышал он её нежный голос. – Уже наступил вечер, а ты всё ещё спишь...

И, вновь, невольно пробуждаясь под её гласом, потоки розово-красного вечера мягко ударили по его карим глазам, отчего он, щурясь, увидел то, что, так и лежит на просторной кровати, а она, сидит на ней возле него!

— Извините, тёть Зин... - лишь смущенно пробурчал Григорий, непроизвольно краснея. – Извините, что, как всегда, я невольно ушел в очередную негу нахлынувшего сна...

«Вот это да! – в тот час, приподнимаясь в кровати, уже внутренне поразился он. – Я вновь в её спальне! И вновь она – тётя Зина - рядом со мною! Ооо, дааа!»

Преисполненный ослепительно-внутренней радостью, он, снова одетый всего лишь в белую майку, да синие шорты, всё ещё емко ощущал дивный разлив томного тепла в разгоряченных чреслах!

— Ну, это вполне в духе мужчин... - проговорив с добродушной иронией, улыбнулась Зина Ивановна. – Свершить «дело», да заснуть сном «младенца».

Как прежде, приятно благоухая в спальне карамельным ароматом духов, она была облачена в тонко-матовое в черных горох платье (откровенно распахнутое в районе груди!), прозрачные светло-коричневые колготки, да белые высоко-каблучные туфли на ремешке!

— Но, я всё же успел удовлетворить вас... - мягко возразил он блондинистой тётке. – Как вы и желали, я хорошенько вас отпердолил...

Вновь и вновь обливая сердце напалмом влюбленной крови, он, не без восхищения любуясь ей, неожиданно заметил на окнах ещё до конца не растаявшие... морозные паутины!

— О, да, Гриш! Ты снова был великолепен! – продолжая так и сиять иронией, воскликнула Зина Ивановна, сверкнув серебристыми сережками-каплями в медовом каре непокорных волос. – Впрочем, родной, ты всегда был очень страстным со мною...

— Потому что я люблю вас, тётя Зин! – тут же в сердцах полыхнул Григорий Бартош. - Я всегда любил вас, люблю, и буду любить лишь только вас!

С сими словами, он, вновь, с взволнованным стуком влюблённого сердца, нежно заключил белокурую тётку в объятия и... горячо слился с её красной пухлостью уст страстностью французского поцелуя! Слился, в пылком слюнообмене сладко за-вальсировав языком с её органом вкуса!..