После завтрака я отправился в бараки садовников – там в холле должна была пройти экзекуция вчерашних неумех. Дождя не было, но небо оставалось серым, а воздух сырым и холодным. Следом за мной семенила Конфетка. В холле своей участи дожидались две женщины и двое мужчин. Труба подвесил их за руки к длинной поперечной балке в крыше барака, так что квартет хреновых садовников едва доставал до пола пятками. Их замерзающие тела были обнажены и уже кое-где покрыты синяками – Муха явно скучал в ожидании меня. Я прошел в середину комнаты и сел на стул у стола. Конфетке показал место на лавке у боковой стены. Она села, сложив руки на коленках и с интересом разглядывала голых людей.

Я просмотрел лист наказаний – три ведра фруктов испорчены, два ящика изломаны и не подлежат починке, один случай сопротивления начальству. Я вспомнил – это рыжый усатый парень, который сейчас висел справа от остальных, огрызнулся вчера на затрещину от Трубы. В листе было написано, что парня зовут Заворот. Я его совсем не помнил.

— Этот – новенький? – спросил я у Трубы, показывая на рыжего.

— Две недели, — кивнул помощник.

Я не принимал решения о наборе в Долину мужчин. Должен был, и раньше этим занимался, но потом доверил эту обязанность Трубе. Тот был горд оказанным доверием.

— Ясно, — вздохнул я и откинулся на спинку стула. – Этим троим по восемь плетей, рыжему – 13.

Труба с готовностью взял кнут и направился к усачу.

— Нет, — остановил его я. – Ты накажешь троих, что слева. А Заглота...

— Заворота, господин, — подсказал Труба.

— Да, Заворота, — кивнул я. – Его обработает Муха.

Я встал со стула, вышел на середину комнаты и произнес дежурное:

— Вы провинились и будете наказаны. Я делаю это не ради причинения боли, а ради укрепления вашего духа и исправления дисциплины, — я кивнул в сторону крайней левой фигуры. – Начинай.

Труба покачал кнутом в воздухе, размахнулся и нанес первый удар. Женщина ойкнула и задрала голову. Кнут пришелся ей на середину спины и, завернувшись вокруг торса, задел живот. Труба нанес еще один удар, потом еще один. Наш стандартный кнут для наказаний был не очень хорош – из плотного каната, промасленный, довольно тяжелый. Он наносил болезненные удары, но совсем не портил кожу. Синяки и покраснения болели пару дней, но быстро проходили. Если сравнить это с кнутом, который использовали в Долине до моего назначения, можно сказать, настали счастливые времена для работников.

Труба заорал на женщину, чтобы та считала. Женщина скулила после взмахов кнута: «Четыре... Ах, пять... А-а-а... шесть...». Муха предлагал сделать новый кнут, ужасающий одним своим видом, вырывающий кожу с первого удара – он знал секрет их производства. Но я отказывал. Я знал, что на самом деле действует сильнее – не порка, а ожидание. Они висят тут, беспомощные продрогшие, с завязанными ртами, несколько часов ожидая моего прибытия, получая тумаки и плевки от моих помощников, размышляя о своей жалкой жизни и поступках, которые их привели сюда.

Труба уже порол следующего садовника. Тот тихо мычал во время ударов и четко произносил вслух числа: «Один... Два... Три...».

Им нужно давать время подумать. Наказание болью не дает такой возможности. Они висели бы тут в ужасе от приближающейся порки, извивались бы как кровавые червяки во время наказания, и неделю бы валялись в лихорадке в своих постелях. И возвращались бы к работе искалеченные, изломанные, паникующие при самой мысли о возможности ошибиться. Я не хочу, чтобы их сковывал страх. Я хочу, чтобы им было неприятно быть здесь, и они могли сделать осознанный выбор – быть награжденными или быть наказанными.

Я посматривал на Конфетку. Она не отвернулась при первом взмахе кнута, лишь вздрогнула, но продолжила смотреть. Потом немного подалась вперед и заерзала на лавке.

Труба перешел к следующей жертве. Это была Курочка Старшая – небольшого роста девица с чувственным ртом и постоянным желанием заботиться об окружающих. В какой-то момент Труба, бывший тогда водителем на доставке, начал к ней подкатывать. Из-за лишнего веса Курочке не светило попасть в гарем, поэтому она была завидной парой для работников. Но что-то у них не заладилось, и Курочка в итоге отказала Трубе. После повышения он, насколько я знаю, не возобновлял попытки завести с ней роман, сосредоточившись на другой стороне своей бисексуальности.

Труба обошел Курочку, разглядывая со всех сторон, поглаживая ручку кнута, и остановился напротив девушки. Он плюнул ей в лицо, и его слюна начала стекать со лба Курочки на ее лицо. Затем он разжал ей рот своими пальцами и вставил туда ручку кнута.

— Подержи пока, — усмехнулся Труба.

Он снова обошел Курочку, пристроился к ней сзади, с размаху вошел в неё и начал глубоко трахать. С расстояния непонятно было, он имел ее в пизду или в жопу. Я бы предположил, что в зад, но без смазки Труба не любит. Я решил не затягивать, и сказал Мухе начинать порку рыжего, пока Труба трахал свою жертву. Муха забрал кнут изо рта Курочки, и та смогла, наконец, немного поскулить.

Муха зашел за спину парню, поиграл с кнутом и затем нанес звенящий удар с оттяжкой. Рыжий будто воспарил на своей веревке. Муха размахнулся, снова повертел кнутом в воздухе и ударил снова. Парень заорал. Муха, в отличие от Трубы, бил без захлеста, стараясь попадать кончиком по спине жертвы. Удары были намного более болезненные, чем у Трубы. На восьмом ударе на стену брызнула кровь. Рыжий разрыдался – слезы и сопли капали с его пышных усов на пол. Муха, не сбавляя темп, продолжал стегать его спину.

Курочка, которую дотрахивал рядом Труба, при виде плачущего Заворота, тоже расплакалась. Она с жалостью смотрела на его муки одним левым глазом – правый был покрыт слюной Трубы. Когда Труба заполнил ее влагалище спермой, он вытер член о большую задницу Курочки и невольно засмотрелся на работу Мухи. На двенадцатом ударе тело рыжего было покрыто несколькими кровоточащими ранами. Кровь стекала по спине на его круглый зад и исчезала в трещине между ягодицами.

Когда Муха нанес последний удар, я встал и приказал помощникам освободить комнату. Снятые с веревок жертвы грустно побрели в свои комнаты. Рыжий сам идти не мог, и Труба с Мухой потащили его вдвоем. Я поманил Конфетку пальцем, и мы вышли из барака.

Когда мы вернулись в мою комнату, я разделся и улегся на кровать. Конфетка села рядом со мной. Я позвал из ванной Вишенку и попросил ее массировать мне ноги.

— Расскажи о своих впечатлениях, — попросил я Конфетку.

Девочка задумалась, неосознанно потирая носик пальцем.

— Это было строго, но справедливо, господин, — произнесла она.

— Я не прошу тебя дать моральную оценку наказанию, — раздраженно ответил я. – Расскажи о том, что ты чувствовала.

Конфетка закивала.

— Я чувствовала... интерес, — сказала девочка. – И немного возбуждение.

— Какое из наказаний было самым интересным? – спросил я.

— Первые два были хорошие, мне сразу стало тепло в животе, — сказала Конфетка. – Но третье было интересным.

— Почему?

— Потому что я не ожидала того, что произошло, — объяснила девочка. – А он взял и плюнул ей в лицо. А потом оттрахал. Это было неожиданно, мне очень понравилось.

— А последнее? – спросил я.

Конфетка поморщилась.

— Слишком много крови, — сказала она.

Я закивал. Потом взял девочку за руку.

— Значит, тебе понравилось, когда Труба плюнул ей в лицо? – спросил я.

— Да, это было очень... страстно, — ответила Конфетка.

— Хочешь попробовать? – спросил я.

— А как? – удивилась девочка, потом сообразила. – С Вишенкой? Господин, можно я плюну в лицо Вишенке?

Вишенка подняла голову, посмотрела на нас, но потом вернулась к массажу моих ног.

— С Вишенкой не получится, ведь это должно быть наказание, а она ничего плохого не сделала, — объяснил я. – Пока что. Правда, Вишенка?

— Правда, господин, — пробурчала девочка. – Но я не против, если Конфетка плюнет мне в лицо.

Мы оба удивились.

— Правда? – воскликнула Конфетка.

Вишенка снова подняла голову и закивала.

— Мне все равно скучно, а это кажется,. .. — она подбирала слово. — Веселым?

— Иди сюда, — позвал я.

Вишенка влезла на кровать, поджала ноги и села справа от меня.

— Давай, — сказал я Конфетке.

Вишенка закрыла глаза и подалась вперед, подставляя лицо. Конфетка собрала слюну языком и плюнула. Плевок получился маленьким, девичьим, и остался мокрым пятнышком на щеке Вишенки. Я взял девочку за подбородок, повернул к себе и тоже плюнул. Моей слюны было больше, она стекла струйкой со лба Вишенки на ее нос.

— Ну как? – спросил я.

— Нормально, господин, — пожала плечами Вишенка.

Конфетка снова собрала слюну, покатала ее во рту и плюнула – в этот раз на обнаженную грудь Вишенки. Затем протянула руку и размазала плевок по коже.

— Теперь вы должны ее трахнуть, господин, — воскликнула разгоряченная Конфетка.

— Ну нет, — рассмеялся я. – Ты плевала, тебе и трахать.

— Но мне же нечем, господин, — озадаченно сказала девочка.

— Вот именно, — кивнул я. – Ладно, давай Вишенка вылижет твою «конфетку».

Девочка засмущалась, потом сказала: «Хорошо», и стала снимать платье через голову. Я помог ей избавиться от одежды. Конфетка легла на спину, раздвинув ноги, и я обратил внимание на ее гладко выбритые гениталии. Я протянул руку и погладил шелковистую кожу половых губ. Они были раскрытыми, и из них уже выглядывал небольшой розовый клитор. Конфетка издала тихий вздох.

— Приступай, — сказал я Вишенке.

Девочка, с лицом все еще покрытым слюной, легла на живот между ног Конфетки и принялась осторожно вылизывать ее щелку. Маленький язычок Вишенки медленно скользил вверх и вниз по губкам, кружил вокруг бутончика клитора и собирал влагу, собирающуюся у входа во влажное влагалище. Я, глядя на это, немного помял маленький зад Вишенки, потом откинулся на подушки и стал дрочить.

Конфетка протянула руку и взяла в свою ладошку пальцы моей левой руки. Она сжимала их с каждым прикосновением язычка Вишенки к клитору, выгибалась, поднимая кверху розовые соски. Вишенка уже была покрыта не только нашей слюной, но и своей собственной, и громко сопела, старательно облизывая письку подруги.

— Тебе нравится, Вишенка, — спросил я. Девочка утвердительно замычала, не вынимая язык из складок письки.

— Да ты прирожденная пиздолизка, — произнес я, и Вишенка снова замычала что-то в ответ. – Потрахай ее язычком.

Вишенка послушалась и засунула язык во влагалище, насколько могла, упершись носом в клитор Конфетки. Та схватила свободной рукой Вишенку за волосы и прижала к себе, пытаясь не упустить оргазм. Вишенка усердно засовывала язычок в дырочку и елозила носом по клитору.

Конфетка больно сжала мои пальцы задрожала всем телом, закричала и спустя секунду обмякла. Под ее финальный стон кончил и я, забрызгав свой живот и ее руки.

Вишенка подняла голову и вытерла рукой рот. Она посмотрела на Конфетку, на меня, заметила сперму на нашей коже, подползла ближе, как кошка, и слизала все с меня и Конфетки. Затем улеглась ко мне на живот, обняла губами мой еще не опустившийся член и тоже затихла. Поигравшись языком с головкой, вытащила член изо рта и спросила:

— Вы не хотите пописать, господин?

— Немного, — признался я. – Но лучше сделаю это в туалете. Слишком много пить мочи вредно.

— Но вы еще сегодня не писали в меня, господин, — тихо сказала Вишенка.

— Ты уже не наказана, — возразил я.

— Но мне нравится, господин, — сказала Вишенка. – Я люблю, когда вы ссыте в меня. Она такая теплая. И я тогда как будто совсем ваша.

— Я могу просто поссать на тебя, — предложил я. — На лицо, на грудь.

— Тогда придется менять постель, — сказала Вишенка и продолжила уговаривать. – Ну пожалуйста, чуть-чуть, господин. Последний раз, обещаю... На сегодня. Я ведь была хорошей девочкой?

— Хорошо, — рассмеялся я.

Вишенка положила голову мне на бедро и взяла мягкий член в рот. Мне, и правда, не очень хотелось ссать, но я напряг живот и смог вызвать слабую струю. Моча потекла в теплый рот Вишенки, и та, тихо булькая, стала ее пить. Через пару секунд поток иссяк. Вишенка вынула член изо рта, вытерла губы рукой и сказала: «Спасибо, господин».