— Волька! – сказала мама, собираясь на работу. – Узнай, пришли документы из ГорОНО на тебя, или нет.

Вольке хотелось пойти на карьер и искупаться, идти в школу ему не хотелось, потому что и так все должно утрястись, само собой. Он решил спросить у Хоттабыча, личности хотя и отсталой, но с трехтысячелетним жизненным опытом. Тот отложил Буссенара, послушал Волькины доводы в пользу купания и против похода в школу, и сказал:

— Надо идти в школу. Если ждать, что само образуется, то это чистой воды фатализм, а великий повелитель освобожденных джинов не может быть фаталистом. С другой стороны, покоряясь фатуму, судьбе, то есть, ты проявляешь несвободу, а свобода – это осознанная необходимость. Так что надо идти в школу, а искупаться можно и потом. И вот что еще. Бабушка просила, чтобы мы сходили в магазин и купили продуктов. Вот такая двуединая задача. Может, ты хочешь шербета, или фундука в меду? Нет? Тогда пошли в школу, только надо взять Жанну. Пойди, пригласи ее, а я прочитаю еще несколько страниц.

Хоттабыч снова, как накануне, сделал проницаемой кирпичную стену, и снова уткнулся в книгу, а Волька бочком протиснулся в квартиру Жанны Богорад. Ее мама была медсестрой в поликлинике, недавно ушла на работу, и Жанна вчера решила, что и она должна пойти по медицинской части. Она листала справочник практического врача и пыталась запомнить латинские названия разных органов и частей тела. Получалось плохо, потом что у Жанны память была короткой, девичьей. Она ничуть не удивилась появлению Вольки прямо из стены, потому что Хоттабычевы чудеса почему-то никого не удивляли. Ну, идет дождь без туч в отдельно взятом дворе, и пусть себе идет. Может, дворник залез на крышу и оттуда поливает двор?!

— А, Волька! – сказала Жанна, захлопнув справочник. – Ты не помнишь, что такое глютеус?

— Это витамин такой, – ответствовал Волька. – Положишь в рот, а он кисленький!

— Нет, Волька, это не витамин, – вздохнула Жанна. – Это часть человека, а вот какая, забыла.

— Ладно, глютеус, мама сказала, чтобы я пошел в школу и узнал, не пришли ли документы туда из ГорОНО.

— Мне, наверно, тоже надо все прояснить, – рассеянно сказала Жанна. – Давай возьмем Хоттабыча и пройдемся.

— А еще бабушка просила на обратном пути купить продуктов. Надо не забыть.

— Купим. Не забудем.

Волька ушел обратно, а Жанна немного поборолась с собой, но в справочник все-таки заглянула. Оказалось, что глютеус – это задница. Хорошо хоть, что не передница.

Она вышла на улицу из третьего подъезда, а Волька с сумкой и Хоттабычем из второго. Тот все спрашивал:

— Скажи мне, о, Волька, верховный разбиватель бутылок с плененными джиннами, пресловутая газировка лучше, чем вино? И лучше, чем шербет? А мороженое? Это фруктовый лед, или что?

Пришлось остановиться возле теток в белых халатах с мороженым и газировкой и угостить Хоттабыча. Мощный старик отведал и того, и другого и блаженно закатил глаза. Волька спросил:

— Лучше?

Хоттабыч уверенно ответил:

— Лучше! Можно еще?

— На обратном пути, – ответил Волька. – Да и денег впритык. Там посмотрим.

Пятьсот семьдесят пятая школа была совсем недалеко. Нужно было только пересечь трамвайные пути, пройти сквозь арку и перейти широкий двор. И вот она, школа, новая, пятиэтажная!

— Это моя школа, – сказала Жанна Хоттабычу. – Я в ней полгода отучилась.

— А учителя хорошие? – с надеждой в голосе спросил Волька. – А то наша Варвара Степановна очень дельная была. Всюду нос совала, даже в туалет. Все смотрела, чтобы не курили.

— Хорошие! – заверила Жанна. – Есть умные, есть не очень, но все детям добра желают.

— А что значит «добро»? – задумался Хоттабыч. – Что одному добро, другому зло.

Он с утра приоделся по старому бабушкиному журналу. Выбрал белую чесучовую пару, соломенную шляпу «канотье» и шитые золотом туфли из красного сафьяна.

Задумалась и Жанна.

— Вот, Хоттабыч, если птенец выпал из гнезда, и ты положишь его обратно, то это – добро.

— А кошка думает по-другому, – нашелся Волька. – Она примерилась съесть этого птенчика, и осталась голодной.

— Наверное, вы оба правы, – сказал Хоттабыч, сдвигая шляпу на затылок. – Но учителя не кошки.

— Их не погладишь по шерстке! – засмеялась Жанна.

— Ну, почему же! – обиделся Хоттабыч. – Стоит только захотеть...

— А вот и школа! – поспешно сказал Волька.

Он не хотел, чтобы джинн и Жанна поспорили.

Внутри школы царила тишина и прохлада, только толстая уборщица в синем халате старательно швабрила и без того чистые полы. Как только они вошли, она бросила наводить чистоту и принялась разглядывать пришельцев внимательным взглядом постового милиционера.

— Вам кого? – подозрительно спросила тетка, прищурив и без то маленькие, как у свиньи, глазки.

— А кто у вас почту принимает?

— Секретарь.

— Вот к нему и надо, – ответил Волька и отвернулся.

— Займись делом, женщина! – сказал Хоттабыч и тоже отвернулся.

Уборщица сразу взялась за швабру, засопела и запыхтела, а троица отправилась в канцелярию к секретарю.

За приоткрытой дверью за столом с пишущей машинкой сидела женщина средних лет в голубом платье без рукавов и что-то яростно печатала на пишущей машинке, словно строчила из пулемета. Время от времени она бросала гневные взгляды в рукописный черновик, и продолжала «стрелять» из своей «Москвы», как Анка из пулемета «Максим» по наступающим каппелевцам. У нее, у секретарши, болели пальцы, и она ненавидела весь мир.

— Извините, уважаемая! – кашлянул в кулак Волька.

Тетка за машинкой бросила на Вольку тяжелый, как противотанковая граната, взгляд, и сказала «Ы!».

— Что значит «Ы!»! – возмутился джинн. – Недостойная женщина, ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?

Секретарша бросила печатать и прорычала:

— Я вижу тут сопливую девчонку, тощего пацана и сумасшедшего деда, лезущего не в свое дело.

— Вы очень грубы, мадам! – величаво сказал Волька, складывая руки на груди. – И Вы будете наказаны! Хоттабыч, как нам ее наказать?

— Наказаний не так уж и много, – немного подумав, ответил джинн. – Можно сжечь, можно утопить в нечистотах, можно посадить на кол. А можно запустить на солнце. Наши возможности велики!

— Самое главное, чтобы наши возможности совпадали с ее желаниями, – важно сказал Волька. – Хоттабыч, поройся у нее в мозгах и узнай самое сокровенное желание.

Тетка за пишущей машинкой замерла. Она явно не была готова к такому повороту событий.

— Узнал! – радостно сообщил джинн. – У нее мечта улететь на юг!

— Так пусть летит, – тихо сказал Волька.

— Приделать ей крылья?

— Пусть летит на реактивной тяге. Ты знаешь, что такое ракета?

— Султан Осман запускал ракеты на праздник обрезания наследников. Было весело!

— Представь, что эта невежливая женщина – большая ракета султана Османа, и пусть летит!

— Ага, – ответил Хоттабыч. – Ага...

Из-под коричневой юбки секретарши раздался рев ракетных двигателей, и она, изрыгая гузном огонь, медленно устремилась к открытому окну.

— Я – Земля! Я своих провожаю питомцев! – запела Жанна. – Сыновей, дочерей!

А Волька подхватил:

— Долетайте до самого солнца, – подхватил Волька. – И домой возвращайтесь скорей!

Хоттабыч поймал ритм и начал колотить по столу, как по барабану. На шум, гам, пение и рев в дверь заглянула уборщица.

— Вы чего тута?

— Мы тута песни поем и ракеты запускаем, – ответил Волька. – А как Ваш, уважаемая, половой вопрос? Решен или повис?

Толстое с обвисшими щеками лицо уборщицы выразило крайнюю степень недоумения.

— Чего?

— Что касается полового вопроса, – сказал джинн. – Я взял на себя смелость узнать это тем же способом. Она спит и видит, чтобы ее проткнули.

— Это можно! – ответил Волька. – Вон у нее швабра, у швабры – ручка. Ты все понял, о, величайший исполнитель желаний?

— Слушаю и повинуюсь! – смиренно ответил джинн.

Уборщица затуманенным взором посмотрела на швабру и вдруг сорвала с себя халат, оторвав половину пуговиц. Затем стащила серые панталоны до колен и, низко присев с разведенными круглыми коленями, прицелилась в себя шваброй.

— Пошли! – сказал джинн полушепотом. – Сейчас тут будет жарко!

На улице Волька, Жанна и джинн вспомнили три вещи: уборщица, секретарша и продукты. Первой заговорила Жанна:

— Что же с ними будет, с уборщицей и секретаршей?

— Ничего особенного, – пояснил Хоттабыч. – Уборщица получит неслыханное удовольствие.

— А секретарша? Надо бы ее вернуть.

— Какое у тебя, Жанна, доброе сердце! – завопил джинн и пояснил:

— Мы же отправили ее на солнце. Солнце сядет, и она вернется.

— Хорошо! – обрадовалась Жанна. – Она хотя и хамка, но тоже человек.

— Нам еще надо купить продуктов, – напомнил Костылев.

— И мороженого, – напомнил джинн. – И газировки. Вы обещали!

— И документы, – напомнила Жанна. – Мы же из-за этого ходили в школу.

Хоттабыч, скромно извлек из внутреннего кармана пиджака пакет и прочел:

— Владимир Алексеевич Костылев. Это ты, Волька.

— Значит, документы пришли, – сказал Костылев. – Осталось их положить на место и идти в магазин.

— Вернуть на место? Нет ничего проще! – ответил Хоттабыч. – Тут и магии никакой не нужно.

Он ловко, как спортсмен-дискобол, зашвырнул пакет в открытое окно и похлопал рука об руку:

— А теперь за продуктами, – сказал Волька.

— И за мороженым, – добавил джинн. – И газировкой. Люблю я это дело!