Член парламента, досточтимый Ральф Кейн, мрачно осматривал свой кабинет, — он все собирался его прибрать, но так никогда этого и не сделал. Причина была в том, что никому из слуг не разрешалось входить в эти владения, поскольку здесь, внутри, он хранил секреты, предназначенные не для чужих глаз, а лишь для его собственных. В силу своих обязанностей члена парламента он, естественно, был посвящен в государственные тайны, и имел бумаги и меморандумы конфиденциального характера, на которые не смела взглянуть даже его покойная жена. Но что было еще более важным для него, — она никогда не останавливала свой взгляд на самой интересной коллекции книг, которые он приобрел на лондонской Холиуэлл-стрит во время своих различных визитов туда. Она включала в себя такие взыскательные вещицы, как «Признание мисс Кут», «Жезл», «Венера в деревне» и «Милые маленькие игры». [Miss Coote's Confession, The Rod, Venus in the Country, и Pretty Little Games. Все романы относятся к классическим произведениям Викторианской эротики. – прим. переводчицы]

Время от времени подобные эротические деликатесы, к тому же оживленные цветными картинками, забавляли его. Но, как и многие тайные искатели удовольствий, Ральф Кейн никогда не получал того, чего желал больше всего на свете, и это несмотря на все свои настойчивые поиски на полках книжных магазинов с дурной репутацией. В то время как он представлял миру мужественный облик и, как для своего зрелого возраста, все еще был достаточно крепок, одинокий отец Астрид жаждал вновь познать опыт, которым он не наслаждался со времен поздней юности.

Тогда его впервые выпорола родная тетя Клодия, которая в определенной степени гордилась тем, что укрощает потенциальных буйных молодых людей. Наслаждаясь летними каникулами в поместье своей тетушки, Ральф действительно был до такой степени неистовым, что задрал юбки нескольким фермерским девушкам, ласкал их киски, видел их голые попки и тем самым вызывал у себя похотливые ощущения и неистовую эрекцию. Любопытно, что он — как это часто приходило ему в голову с тех пор — не стремился трахать их, а желал скорее смотреть на нижнее белье, которое они носили, и трепетать от формы их задков и бедер, которые открывались при поднятии их юбок.

Именно в подобный момент тетя его и застукала за тем, что он, недалеко от одного из коровников, любовался особенно пышной фигурой молодой селянки, которой он заплатил пять шиллингов, только чтобы она разоблачилась перед ним. Однако ее юбка и нижняя сорочка, а также сапоги были чрезвычайно грязными, и хотя его член хорошенько возбудился, он не являл тогда собой тех гордых пропорций, которые, неведомые Ральфу, вскоре должны были проявиться.

Фермерская девушка с криком убежала, а Ральф с пунцовыми щеками предстал перед взором обнаружившей его тети, которая была одета в элегантный черный костюм для верховой езды и, как ему показалось, несколько угрожающе держала хлыст с серебряной рукояткой. Он ожидал, что она тут же начнет упрекать его, однако этого не произошло. Однако его мгновенное облегчение сменилось опасением, когда ему коротко велели следовать за ней в дом, в то же время приказав идти в трех шагах позади. Как оказалось, это дало Ральфу больше времени и возможности, чем когда-либо прежде, отдать дань уважения тетушкиному задку и наблюдать за тем, как перекатываются его упругие и округлые половинки, плотно обтянутые ее модно спроектированной юбкой. Вспотев не на шутку, он почти ощущал небесную тяжесть этих крепких полушарий, которые так смело демонстрировали себя при каждом покачивании ее бедер.

По этой причине, — и к его еще большему ужасу, — член Ральфа высоко вознесся и торчал из бриджей столбом, когда он вошел в дом, где тетя молча провела его в свой будуар, в котором его состояние оказалось полностью на виду. Заставив его стоять неподвижно, тетушка, сняв перчатки и довольно красивую треуголку, которую она носила во время верховой езды, снова взялась за хлыст, что заставило Ральфа покраснеть и вздрогнуть.

— Снимите туфли, чулки и бриджи и наклонитесь над кроватью, сэр! — приказала она. Он так торопился подчиниться ей, что совершенно забыл о безудержном порыве своего торчащего пениса, который в мгновение ока предстал перед ней во всей своей наготе. Однако такое непристойное зрелище, казалось, совсем не смутило ее. Наоборот, она заставила его задрать сорочку еще выше, так что, к смешанному смущению и волнению Ральфа, его самый мужественный предмет оказался полностью выставлен напоказ. И правда, она постояла перед ним, с минуту изучая его, а затем облизнула губы, прежде чем подтолкнуть его к кровати. Там, наклонившись, Ральф выставил ей свои обнаженные ягодицы.

Что происходило в последующие мгновения, он поначалу помнил смутно, кроме того, что хлыст так сильно порол его, что его визг вполне могли услышать в комнате для прислуги, — конечно, если бы ему не было строго-настрого приказано замолчать и успокоиться. Его зад покраснел от дюжины быстрых, ловких ударов, которые целиком и полностью приняли на себя обе половинки. Ральф тихонько взвыл и прикусил костяшки пальцев, не подозревая, что его член пульсирует все сильнее.

— А теперь повернитесь, сэр, и встаньте на колени! — скомандовала его тетушка, которая величественно возвышалась над ним, когда он, всхлипывая, принял указанное смиренное положение. Он не находил слов, чтобы оправдаться, поэтому молчал и гадал, что же будет дальше.

Неведение Ральфа продлилось недолго. Внезапно он почувствовал, как его тетя задрала длинную черную плиссированную юбка, и перед его ошеломленным и разгоряченным взором предстало все величие ее обтянутых шелком длинных и стройных ног, стянутых на бедрах цвета слоновой кости упругими подвязками. Едва он успел впитать в себя этот пульсирующий вид, как та же самая юбка опустилась ему на голову, окутав его темнотой и в то же время погрузив его в убежище смешанных запахов, от которых у него закружилась голова. Его уши оказались зажаты между ее бедер, а сам он — прикрыт до самых своих пылающих ягодиц ее опавшей длинной юбкой. Мускусный запах ударил ему в ноздри. Промежность ее шелковых панталон коснулась его носа. Тетя, не произнеся ни слова, своей рукой властно прижала покрытую тканью выпуклость его головы к себе, пока в чистом экстазе Ральф не почувствовал, как его рот врезался в ее обтянутую шелком норку.

— Лижи, ты, маленький негодяй! Разве это не то, чего ты хочешь? — прошипела она, прижав его рот еще сильнее, так что его губы соприкоснулись сквозь тонкую материю с губками ее щелки. Выплеснув туда все свои выделения во время верховой езды на жаре, она дала ему много вкусного — так много, что мысли у Ральфа понеслись вскачь, и он чуть не упал в обморок от радости. Исчезли грязные сорочки фермерских девушек и их зачастую замызганные попки, потому что немногие из них носили какие-либо панталоны, — сейчас он оказался в настоящей гавани наслаждений, среди свежего белья, между полупрозрачных шелковых чулков, внутри мягкой, безупречно чистой сорочки, которая вместе с верхней юбкой ниспадала ему на лицо, будто кокон. И помимо всего этого, он мог чувствовать и вдыхать восхитительные, терпкие запахи, которые исходили от нее. Любовно облизывая затянутую в ткань плоть, он почувствовал, как задрожал ее большой, упругий задок, как напряглись округлые полушария, когда ее сотряс спазм, и ее тонкий, соленый туман удовольствия медленно просочился сквозь шелк, чтобы упасть на его язык.

Затем внезапно вернулся свет, когда она снова подняла юбку и так оттолкнула его ногой в сапоге, что Ральф упал навзничь с криком боли и ужаса от того, что его сокровенные сокровища отобрали у него так скоро.

— Ложись на спину, на кровать... Ложись на край! — прошептала она.

Совершенно ничего не понимая, Ральф поспешил повиноваться, его член яростно вздыбился и покачивался. И она отнюдь не хотела, чтобы он устроился поудобнее. Наоборот, он должен был балансировать на пояснице так, чтобы его голые ягодицы свисали над краем, и поддерживать себя в значительной степени упираясь ногами в пол, — поза, которую он нашел очень неудобной, так как не было ничего, на что можно было бы опереться, кроме воздуха.

Так он и остался лежать, его раскрасневшиеся глаза дико смотрели в потолок, — туда же, куда указывал его окаменевший член. И пока он принимал нужное положение, его тетя, зайдя по другую сторону кровати, чтобы он не видел ее, отстегнула юбку и сняла с себя все, кроме корсета, чулок и сапожек. Будучи статной женщиной, выше среднего роста, она вернулась и вновь представила перед взором Ральфа свою величественную фигуру. Те интимные проблески девичьих попок, норок и бедер, которые искал юноша, оказались ничем по сравнению со зрелыми, налитыми изгибами, которые продемонстрировалаа ему его тетя. Ее пещерка была покрыта обильным густым кустиком, который смело рос на пухлой возвышенности ее холма Венеры, в то время как ее бледные груди, украшенные двумя рубиновыми сосками, мерно покачивались, как бланманже. Уже испытав на себе крепкое сжатие ее ног, Ральф познал величественную полноту этих богатых кремовых колонн, их струящуюся шелковистую поверхность, плавно переходящую в упругий задок и тяжеловесную округлость ее бедер.

— Лежи неподвижно, держи руки по бокам! — выдохнула она, после чего, раздвинув бедра, она подтянула их по обе стороны от его собственных ног и так расположила свою жадную роскошницу, что ей хватило и секунды, чтобы схватить и втянуть в себя член Ральфа. Вздох сорвался с его губ, когда он почувствовал, как его навершие коснулось ее жаждущих губок, потому что он никогда раньше не знал и не испытывал ничего подобного. Полностью игнорируя безумное выражение его лица и думая только о том, чтобы доставить себе удовольствие, его тетя успокоилась, коснувшись кончиками пальцев по обе стороны от его бедер, а затем резко опустила свой влажный медовый горшочек вниз до самого конца.

Ральф навсегда запомнил ту первую скачку, которую она осуществила на нем, яростно призывая его не дергать руками и контролировать выброс семени, пока она сама не попросит его об этом. Конечно, юноша был совершенно не в состоянии сделать это в первый раз и поэтому быстро пострадал за свои грехи, получив после этого жестокий шлепок рукой за то, что посмел спустить свои соки еще до того, как она собиралась кончить в первый раз.

— Маленький негодник, ты научишься повиноваться! Да, научишься! — увещевала она его во время порки, когда он выл и плакал, а с его вдруг ослабевшего стержня все еще вытекала любовная влага. И после этого, до самого конца каникул, Ральфа трижды в неделю вызывали в комнату тети. Она не всегда порола или шлепала его, хотя он всегда держался настороже, никогда не знаю, когда она это сделает. Иногда, заставив его полностью раздеться и подняв его орган, она накидывала на него веревку и водила по всему будуару, пока не решала, что он готов обслужить ее. Таким образом, он наслаждался быстрыми и великолепными совокуплениями, иногда ему даже разрешалось подойти к ней сзади и таким образом вводить свой член в ее похотливую щелку. Это доставляло ему большее удовольствие, потому что крупные персиковые половинки его тети сочно ударялись о его живот, хотя ему всегда приходилось остерегаться выплескивать свою сперму, прежде чем ему прикажут.

Так Ральф пришел к пониманию того, что женщины — самые прекрасные создания Природы, которым всегда следует повиноваться. Тем не менее, его очень озадачило, когда он узнал, что его тетя играет также со своими служанками, среди которых были две самые красивые фермерские девушки, которые никогда не позволяли ему поднимать их юбки. Поэтому он решил, что, хотя все женщины славные и властные, некоторые из них более властные, чем другие, но все они должны быть одинаково почитаемы. Однако этого он так и не смог передать своей покойной жене, которая презирала его как слабака и, по-видимому, даже не годилась для того, чтобы отдаваться ей в рабство.

Что касается дочерей, Джемаймы и Патрисии, то Ральфу казалось, что они живут в другом мире. Иногда он задавался вопросом, что может случиться, если он их высечет или отшлепает, хотя и не мог себе этого представить, поскольку в некотором смысле это казалось ему святотатством. В другие моменты он страстно желал заглянуть им под юбки, особенно Патрисии, которой сейчас было почти девятнадцать, и которая обладала такими пышными и роскошными формами, какие только может пожелать мужчина. Его глаза надолго украдкой останавливались на ее тонкой талии, многообещающих изгибах бедер, выпуклостях грудей и дерзком выпячивании ягодиц. Джемайме, с другой стороны, было всего шестнадцать, но она уже обладала такой херувимской фигурой, что иногда даже его член виновато шевелился.

«Увы, — думал он, — я не смог бы дольше общаться со своей тетей, потому что больше познал бы о тайных путях мира». Несколько раз она крепко связывала его веревками и заставляла всю ночь лежать рядом с ее обнаженным телом. Его член яростно тыкался в простыню, и все же он не мог пошевелить ни конечностями, ни мышцами, пока его ноющие руки и ноги не освобождали от пут, хотя это редко происходило до утра.

— Такие упражнения полезны для тебя, — просто говорила тетушка. — Они помогают разжечь твои чресла и научить тебя смирению...

Ральф всегда стремился вернуться в тот мир, и его очень беспокоило, что в тех томиках с фривольными произведениями, которые он получал, — хотя в них часто были веселые рассказы о порке розгами и тому подобном — не было никаких указаний на то, что он больше всего искал. Может ли мужчина связать женщину для своего удовольствия? Эта мысль часто отвлекала и дразнила его. Это было бы дьявольски неправильно, но очень забавно, хотя впоследствии он может быть и наказан за это. В том, что именно этого наказания он и добивался, он был твердо уверен, хотя, как и многим другим, ему было трудно признаться в этом самому себе.

Его размышления и воспоминания прервал стук в дверь кабинета.

— Войдите, — негостеприимно буркнул он, раздраженный, что его побеспокоили. Он оказался в присутствии Патрисии, которая в своем кремовом летнем платье, красиво украшенном голубыми лентами, выглядела самым желанным созданием на свете.

— Папа, Астрид надолго уехала?

— На несколько дней, моя дорогая... Может быть, на неделю... Не знаю. Значит, ты беспокоишься за нее?

— О нет, папа, не особенно, ведь это ненадолго, не так ли? Я пришла только для того, чтобы узнать о ней новости. Вы скоро спуститесь?

— Думаю, что нет, потому что у меня много работы, — вздохнул ее отец, который все больше и больше искал для себя одиночества.

— Очень хорошо, дорогой папа, тогда увидимся за обедом, — ответила Патрисия, которая, отвернувшись, изобразила на губах самую скрытную и хитрую улыбку. Оставался ли ее папа в кабинете или нет, обычно ее это нисколько не волновало, но в данном случае у нее была причина искать уединения, которое она не хотела бы прерывать. В последнее время, в отсутствие матери, Патрисия, оставшись без сопровождения, познакомилась на дневном приеме с джентльменом, который ей очень нравился, поскольку его вкусы, хотя и несколько необычные, соответствовали ее жизнерадостной натуре. С дрожащими от волнения руками она незаметно пробралась в сад, а оттуда — в деревенскую хижину, которую ее отец когда-то приказал построить на краю соседнего поля.

Поскольку это было место, которое она выбрала для тайного свидания, Патрисия поспешила туда настолько быстро, насколько позволяли широкие складки ее платья, и с радостью увидела, что дверь была приоткрыта, что означало, что ее in amorato [возлюбленный, объект воздыхания (лат.) – прим. переводчицы] уже прибыл. С замиранием сердца она вошла и обнаружила, что он сидит там, курит сигару и ждет.

Майор Хопстон, как его называли, был человеком, который много путешествовал, который мог увлечь дюжину дам рассказами о своих военных и других приключениях в Индии и других местах. Именно эти «другие» приключения особенно заинтриговали Патрисию, потому что он уже довольно смело рассказывал ей о них и значительно распалил ее чувства. Настолько, что, хотя их и разделяли двадцать пять лет, в его присутствии она чувствовала себя более женственной, чем когда-либо прежде.

Степенно поднявшись, майор поклонился и поцеловал ей руку. Хижина была довольно бедной, в ней стояли только стол, два стула и старая кушетка. И все же это, как и тусклый свет внутри, казалось, вполне соответствовало таинственности их свидания.

— Что же мне рассказать вам сегодня, моя дорогая? — весело спросил он.

— О, я не знаю, потому что краснею, когда слышу об этом, — застенчиво ответила девушка. — Боюсь, я гораздо более застенчива, чем те смуглые девы, о которых вы говорили. Многое из того, что вы мне рассказали, действительно настолько странно, что мне совершенно ясно, что это никогда не могло произойти в Англии. О, только не смотрите на меня, когда рассказываете, а то я покраснею!

— Для этого, моя дорогая, есть очень интересное лекарство, — заверил майор. — Вы позволите мне показать его вам?

— Не знаю. И что же это? — взволнованно спросила Патрисия, усевшись за маленький столик. Сэр, что вы делаете?!

— Это, моя милая, всего лишь обычный носовой платок, хотя, будучи темного цвета, он хорошо подходит для этой цели. Я сложу его так, чтобы он был около ваших глаз, а затем завязываю узел на вашей хорошенькой головке. Окружая себя покровом темноты, вы не сможете встретиться с другими глазами и, следовательно, не осознаете рассказа и не покраснеете...

— Но я ничего не вижу! Ах, что вы сейчас делаете?!

— Продолжаю ваше образование, милая Патрисия. Небольшого подъема юбки будет достаточно, чтобы показать ваши красивые ножки. Нет, моя дорогая, вы не должны бороться, иначе это испортит всю игру. Я не хочу причинить вам вреда, а только лишь пощекотать. Итак, что вы хотели, чтобы я вам рассказал?

— Как вы меня раскрыли! Какой стыд! Никто, кроме моих сестер, никогда раньше не видел моих бедер! Ах! Я не могу одернуть юбку — вы слишком туго заткнули ее под меня. Нет! Нееет! Ах! Что вы делаете с моими руками!?

— Завязываю их за спинкой стула, как вы можете почувствовать. Шнур не причиняет вам боли? Надеюсь, что нет, — заботливо бормотал майор, с удовольствием разглядывая длинные стройные ноги Патрисии. Ее чулки из белого шелка придавали ей вид дополнительной чистоты, в то время как дерзость ее белых панталон с оборками призвала его член к прекрасной стойке. Все, что украшало самые верхушки ее тугих чулок, оказалось розовыми подвязками в виде розеток, которыми ему очень хотелось пощелкать пальцами, но он решил с этим повременить.

— Отпустите меня! Что вы делаете со мной?! — простонала Патрисия, хотя, по правде говоря, она не испытывала настоящего страха, только смутное предчувствие, что должно произойти что-то очень нехорошее. Что это будет, она не имела ни малейшего представления, поскольку ее знания в таких вопросах все еще были несколько поверхностными, как и подобает некоторым хорошо воспитанным молодым леди.

— Я рассказывал вам о Семире, не так ли? — ответил майор, который придвинул свой стул поближе к ней, в то время как Патрисия довольно нервно сжала свои изящные ноги. — Теперь у вас нет причин краснеть при моем рассказе, потому что вы не можете меня видеть и, следовательно, вполне можете притвориться, что прячетесь и подслушиваете разговор. Вы также не можете ерзать, так как ваши руки связаны за спиной. Нет, прошу вас, не перебивайте, иначе вы испортите повествование. Насколько я помню, вам очень понравилось мое знакомство с ней во время нашей последней встречи. Семира, жившая в Дели, была всего на год старше вас, но все же она обрела мудрость веков во всех вопросах, касающихся любовных наслаждений мужчин и женщин. Ее тело, моя дорогая Патрисия, — впрочем, как и ваше собственное, — было чистой симфонией изгибов. Груди у нее были высокие и упругие, а попка округлая, как яблоко. Без сомнения, ваши пределести ни в чем не уступят, а, возможно, даже превзойдут ее, но мы еще до этого не добрались...

— Ооо! Но... Неет! Оооооу! Уберите руку!!!

Поднявшись со стула и приподняв ее подбородок, майор крепко поцеловал ее в губы, в то же время раздвинув ей бедра, чтобы позволить себе обхватить теплое гнездышко ее киски через панталоны. На это Патрисия завизжала и стала вырываться, краска залила ее щеки.

— Как вы смеете, сэр?!! О, как вы смеете делать так?!!

— Осмелюсь, конечно, осмелюсь, моя милая, если вы еще раз прервете меня. Какая чудесная теплая, пушистая норка у вас под панталонами, — усмехнулся он, возвращаясь в кресло. — Теперь я продолжу, потому что вы предупреждены. В самом начале Семира была такой же, как вы. Одетая в сари, под которым почти ничего не было, она быстро обнажилась. Это, конечно, произошло в моем бунгало, куда я ее заманил. Какие блестящие серьги она носила и какое богатство золотых браслетов! Действительно, они восхитительно подчеркивали смуглый оттенок ее кожи. Ее соски были тонко заострены, ее мохнатая сокровищница была черной как смоль и образовывала идеальный треугольник у основания живота. Щечки ее очаровательной попки были гордо выпячены и бархатисты на ощупь, как кожа персика. Когда мои слуги держали ее так, как я буду держать ва...

— Я не желаю этого слышать! Это вульгарно, это слишком неприлично!!! Ааааааааааа!!!

С пронзительным криком тревоги Патрисия почувствовала, как рука майора сдвинула в сторону ее панталоны. При этом он обнажил тонкий пушок темных кудрей и верхнюю часть ее щелочки.

— Не надо... о, прошу вас... не надо! — простонала она, в то время как кончик его пальца нежно пробирался между ее сочными губками.

— Я предупреждал вас, Патрисия. В следующий раз, при малейшем вмешательстве, — если только вы не захотите задать вопрос, — я стяну с вас панталоны, моя девочка. А теперь слушайте внимательно. Я полагал, что Семира — всего лишь обычная, хотя и прекрасная девушка, годная только для того, чтобы ее хорошенько объездили, но как дальше будет видно, я мало что знал о ее привычках. Поэтому вы можете считать себя привилегированной особой, слушая этот рассказ, потому что я не рассказывал его никому другому. Пока ее держали в соблазнительном состоянии наготы, я приготовился к божественному нападению, сняв с себя одежду и представив свой восставший твердый орган ее возмущенным глазам. С какой молнией и огнем они сверкали! Ее крики разрывали крышу, она боролась с двумя моими служанками, которым я хорошо заплатил за это. Ее ноги, извивающиеся то в одну, то в другую сторону, только возбуждали мои чувства. Ее пупок мерцал, шелковистый живот колыхался, и губки ее киски виднелись в ее извивах.

— Приказав положить ее на ковер, подложив под спину подушку, чтобы приподнять живот, я упал на колени, пока ее держали. Она вцепилась бы в меня ногтями, если бы она была свободна, и я хорошо это знал. Вожделея этого блаженного момента, я опустился на ее восхитительную фигуру и вставил гребень своего органа в ее лощинку. Какие же крики она тогда издала! Внутри все было будто бархат. Дюйм за дюймом мой член проникал внутрь, все время двигаясь вглубь, пока надежно не устроился в ней, и мои ядра тепло устроились под ее задком. Дикий изгиб ее спины и выкручивание рук, которые мои слуги держали у нее за спиной, только усилили мое желание опорожнить свой поршень в ее медовый горшочек, а затем снова повторить это действо. Раздвинув и прижав ее бедра своими ладонями, я начал двигать своим стержнем, конечно поначалу очень медленно, потому что хотел доставить ей удовольствие...

— Но ты этого так и не сделал! — внезапно насмешливый женский голос произнес у него за спиной. Он так резко вскочил, что откинул назад свой стул, а Патрисия издала пронзительный крик.

— Джулия!!! — заикаясь, пробормотал майор, лицо которого сначала сделалось свекольного цвета, а потом побледнело.

— Это действительно я. Я последовала за тобой сюда, и отнюдь не в первый раз. Разве я не говорила тебе достаточно часто, что без моего присутствия не может быть никаких развлечений?

— Т... т... тебе, моя любовь, моя обожаемая, моя госпожа, моя...

— Замолчи, болван, все равно эта глупая девчонка кричит. На вот... вставь ей этот кляп. Ты прекрасно знаешь, что я не терплю этого шума...

— Аааааггггррррррххххх! — булькнула Патрисия, когда широкая полоска бархата с быстротой молнии была надежно закреплена вокруг ее рта, и наскоро связана в узел под волосами. Таким образом, неподвижная, немая и слепая, она в сильнейшем страхе и недоумении, стала ждать и гадать, кем могла быть эта таинственная посетительница.