КТО ОН, УИЛЬЯМ МЕЙТЛЕНД?

Четверо мужчин сидели за столом в офисном комплексе в Александрии, штат Вирджиния. Комплекс был совершенно пуст – результат ставки на рост наполняемости офисных комплексов в конце 90-х годов, которая не окупилась. Во внешнем мире не было света, все окна были затемнены. Это было достаточно далеко внутри комплекса, чтобы патрульные полицейские никогда не подошли бы достаточно близко, чтобы повторить Уотергейт.

Это была не лучшая ночь для патрулирования, и даже большинство мошенников, вероятно, были внутри, а не снаружи, столкнувшись со слякотной смесью ледяного дождя, снежных гранул и ветра со скоростью тридцать миль в час.

В пятом кресле сидела симпатичная женщина в водолазке, джинсах и мягких кожаных сапогах на высоком каблуке.

– Хорошо, давайте начнем.

Джереми Прентис нажал кнопку управления на аудиовизуальной панели, и на стене напротив стола появилась фотография неряшливого лысеющего мужчины средних лет. Он нажал еще одну кнопку, и рядом с ней появилась фотография совершенно лысого худощавого мужчины, одетого во все черное.

– Уильям Мейтленд, старший помощник прокурора Третьего округа штата Флорида.

– Настоящая трансформация.

Прентис кивнул высокому, худому, седовласому мужчине, одетому в спортивный костюм и бейсболку «Нью-Йорк янки». Марвин Хилман – пятнадцатилетний ветеран ЦРУ – сидел рядом с Робертом Коулманом, громоздким чернокожим агентом ФБР, одолженным правосудию ради подготовки к суду над Мендосой.

Напротив двух других сидел Хуан Белоте, тридцатилетний следователь юстиции.

– Да, Марв, полный поворот во многих отношениях, – сказал Прентис. – После десяти лет, когда он был толстым, лысым и очень непривлекательным, он внезапно перевернул страницу, похудел, создал совершенно новую внешность и отношения и начал вести себя как альфа-самец. Такого дерьма не бывает, разве только в любовных романах.

– Покажи ему фотографию жены, – сказала Роберта Голд, федеральный маршал, работающая в отделе юстиции по борьбе с организованной преступностью.

Прентис нажал кнопку, и на стене появилась фотография грудастой блондинки в черном платье с глубоким вырезом сзади, а затем еще одна, показывающая, что спереди у платья был достаточно небольшой вырез, открывающий лишь намек на декольте. Поверх платья на ней была надета прозрачная накидка, скрывавшая и открывавшая одновременно. Все было сексуально и элегантно. Ее лицо имело те же черты, что и у актрисы Шарлиз Терон.

Белот присвистнул.

– Он был женат на ней?

– На вкус и цвет товарищей нет, – сказал Прентис.

– Покажи бойфренда, – сказал Роберт.

– Ты хочешь взять все на себя, Роберта?

Но он сказал это с улыбкой.

– Нет, мистер Прентис, – сказала она. – Но для остальных из вас, увидев парня, ради которого бывшая жена его бросила, вы сможете получить представление о том, что заставило Мейтленда попытаться привести себя в порядок.

Появилась фотография симпатичного темноволосого молодого человека, ростом выше жены Мейтленда.

Он танцевал с женой, и они выглядели вместе очень, очень комфортно.

– Это заставило бы и меня пойти в спортзал, – сказал Коулман. – Если бы я уже не был в отличной форме.

– Ладно, хватит шуток. Давайте сосредоточимся на том, чтобы объединить все, что мы имеем. Марв, ты – первый.

Хилман не встал, а наклонился к столу.

– Его воспитывала мать-одиночка. Отец погиб при обрушении шахты в Западной Вирджинии, когда Мейтленду было восемь лет. Он ходил в школу на академическую стипендии, стипендию как оставшийся в живых сын шахтера, и работал неполный рабочий день в течение большей части своей карьеры в колледже. Пока не женился на Дебби Баскомб, а когда поступил в юридический колледж, она работала в банке Ханта в Джексонвилле, чтобы помочь ему пройти через это.

– Он работал в частной практике, до тех пор, пока около десяти лет назад не поступил на работу в прокуратуру штата в Джексонвилле. В течение пяти лет он занимался тем, что служил, работая над каждым делом, которое мог получить, работая усерднее, чем кто-либо другой. А потом пять... почти шесть лет назад... Большой Человек – так все называют прокурора штата Далласа Эдвардса –перетащил его поверх всех остальных, чтобы сделать вторым номером в офисе.

– Поверх всех остальных. Это странно, я думаю?

– Да, Прентис. Это очень странно. Но я разговаривал с людьми внутри и за пределами офиса прокурора штата, частными адвокатами и полицейскими, и все, казалось, думают, что это было правильным. Мейтленд работал как проклятый, отказываясь от юбилеев и личного времени ради работы над делами. И он был хорош в зале суда, плюс оказался хорошим администратором. Кроме того, Эдвардс, казалось, проникся к нему личным уважением и стал его наставником.

– Что-нибудь еще?

– Да, почти не секрет, что Эдвардс охотится за креслом губернатора. В прошлый раз ему это почти удалось, но все думают, что на этот раз он пойдет. Он проводит большую часть своего времени в предвыборной кампании по всему штату, создавая политические альянсы и финансовых сторонников. Пока его нет, офисом изо дня в день руководит Мейтленд. Все победы Мейтленда в суде идут на кампанию Эдвардса. А в последнее время он выиграл несколько крупных дел.

Прентис повернулся к Хуану Белоту.

– Насколько я могу судить, мистер Прентис, этот парень – святой, – сказал Белот.

– Святой? На самом деле?

– Я не знаю, как еще можно назвать парня, которого нельзя купить, подкупить, запугать или соблазнить.

– Честный адвокат?

– Да, но... этого парня называли Ледяным человеком, когда он был женат. Никогда не было даже намека на сплетни о каких-либо заигрываниях в офисе. Конечно, если бы я был женат на женщине, выглядящей так, то, вероятно, тоже не испытывал бы искушения.

– До меня дошли слухи о том, что некоторые крупные денежные мешки пытались всучить взятки, которые были отклонены. Я проверил его банковские записи за более чем десять лет. Он скопил приличные деньги – восемьдесят тысяч долларов в виде сбережений и депозитных чеков, двадцать пять тысяч долларов на расчетном счете. Это неплохие деньги, но – сущие гроши по сравнению с тем, что может заработать хороший адвокат в частной практике.

– Он живет в хорошем доме в районе Мандарин в Джексонвилле. Это – довольно дорогой район высшего класса, но он растет уже некоторое время, и когда он его купил, дом стоил всего триста пятьдесят тысяч долларов. Теперь он легко может уйти за семьсот пятьдесят тысяч. Но он все еще платит по ипотеке. И платит тысячу долларов в месяц за квартиру, в которую переехал после развода.

– Адвокат, работающий на государство, может быть тяжелым орешком? Какие-нибудь денежные проблемы, вторичные ипотечные кредиты, что-нибудь, что могло бы оказать на него давление?

Это спросил Коулман, что не удивило Прентиса. ФБР всегда следит за деньгами.

– До развода его жена зарабатывала приличные деньги в Университете Северной Флориды в Джексонвилле, и вместе они хорошо справлялись. И он не тратит деньги. Купил себе Эскалэйд, а она – Тойоту Авалон. Но у него нет никаких дорогих увлечений, они уже много лет не отдыхали по-настоящему. Никаких квартир, пока он был женат. Не играл в гольф и не состоял в загородном клубе. Я не знаю, что, черт возьми, он делал со своими деньгами. Он работал, приходил домой, работал еще, смотрел телевизор с женой. Не похоже на образ жизни богатых и знаменитых парней.

– Недавно он заработал приличные деньги и купил аннуитет для своей жены и детей, который со временем может принести до миллиона долларов. Но он получил его в результате того, что полицейский-мошенник ввязался в перестрелку, в которой Мейтленда чуть не убили. Он продал права на свою историю и дал интервью, что принесло ему почти миллион долларов. И отдал все это своей бывшей и детям.

– Кроме того, он платит очень хорошие алименты на детей. Скоро из них выпадает дочь, которой исполняется восемнадцать, но у него есть почти пятнадцатилетний сын, которому он будет платить алименты в течение следующих трех лет. Кроме того, он и его бывшая жена учредили стипендиальные фонды Флоридского колледжа для обоих детей, когда те были младенцами.

– Он заработал намного больше денег и стал более привлекательным для СМИ, с тех пор как его начали называть Ангелом Смерти, основываясь на комментарии дочери обвиняемого в слушании по делу об убийстве из милосердия, сделанном, когда та пыталась выбить из него дерьмо. Репортер местной газеты написал статью, процитировав ее слова, и она стала вирусной в Интернете по всему миру.

– Вы сказали, что у него не было подружек, пока он был женат, насколько нам это известно. Есть какие-нибудь привычки к наркотикам? Играет ли он в азартные игры? Помешан ли на порно? Проститутки?

Белот покачал головой.

– Нет, нет, нет и нет. Но он не СОВСЕМ подходит для причисления его к лику святых, мистер Прентис. У нас есть подтвержденные отчеты из колледжа, что учась там, он употреблял травку, и он курил, когда занимался частной практикой, прежде чем поступил в прокуратуру штата. Тогда он оказался достаточно умен, чтобы завязать. И еще он заваливался в бары, после того как его бросила жена. Местные копы не раз привозили его на патрульных машинах в его квартиру, из профессиональной вежливости. Но он перестал, и у нас нет никаких сообщений о пьяных кутежах в течение последнего времени.

– Ладно, секс и деньги, похоже, не являются возможными точками давления, – сказал Прентис. – Остается третье. Власть. У него репутация Ангела Смерти, а в Интернете есть тысячи историй о нем. Мы знаем, что его босс готовится баллотироваться в губернаторы. Мейтленд легко может занять место прокурора штата или место в сенате США. Он, вероятно, мог бы это принять. А если вы попадаете в Сенат США, и у вас есть международная репутация юридического крестоносца «не берущего пленных», не останется без внимания и президентство. Мысли?

Роберта Голд покачала головой.

– Все, с кем я разговаривала, включая некоторых помощников прокурора штата, которых он обошел, попав на позицию номер два, и которые его не любят, говорят, что в его теле нет политической косточки. Он – не политический тип. Он не из тех, кто разыгрывает из себя свойского парня, он не заигрывает перед прессой. Он занял несколько действительно непопулярных позиций и в основном говорил СМИ и общественности, чтобы те шли к черту. Не играет в гольф. Не произносит речей. Каждый раз он обязательно заявлял, что все победы, которые он одерживал, были победами Эдвардса, сам оставаясь на заднем плане.

– Все это может быть и позой, – сказал Хилман. – Ты – неутомимый защитник жертв, не думающий о личной славе. А если Эдвардс будет избран губернатором, вы чертовски хорошо знаете, что он сделает все возможное, чтобы выдвинуть Мейтленда на более высокий пост и заявить, что он – «не просто еще один политик». Это – та платформа, за которую политики готовы убить.

Голд потянулась, и за столом не было ни одного мужчины, не заметившего бы тело, обнаженное этим потягиванием. Она улыбнулась им.

– Все возможно. Но всего несколько месяцев назад он отправился на ковер, чтобы привести к большому жюри присяжных чернокожего полицейского по имени Шон Смит за стрельбу во время вторжения в дом. Местное афроамериканское сообщество оказывало сильное давление на Мейтленда и Эдвардса, чтобы те прекратили расследование и дали ему уйти. Офис шерифа так же сильно настаивал, потому что Шон Смит был популярным героем-полицейским, и полицейские не хотели, чтобы его преследовали.

– То, что я узнала, и думаю, что это правда, заключалось в том, что Мейтленд отказался отступить, даже после того как Эдвардс сказал, что уволит его, если он не оправдает Смита и не позволит ему вернуться на службу. ВСЕ хотели, чтобы Мейтленд бросил это дело, и Мейтленд знал, что его карьера здесь подходит к концу, и если он не согласится, его босс и самый большой сторонник будет подвергнут шантажу.

– Он не отступил. Здесь бы он, вероятно, пришел к концу своей карьеры, если бы Смит не слетел с катушек и не попытался расстрелять полицейское собрание, на котором выступал Мейтленд. Это спасло карьеру Мейтленда, но он никак не мог такого ожидать. Кто-то с долгосрочными политическими амбициями просто не стал бы занимать такую самоубийственную позицию.

Прентис оглядел сидящих за столом.

– Ладно, Коулмен, твоя очередь. Что ты можешь сообщить?

– Он замазан.

Остальные четверо молча уставились на него.

– Так просто? Он замазан?

– Да, Прентис, все очень просто. Он чертовски замазан, и должно быть, принадлежит Рохасу.

– Я в это не верю, – сказала Роберта Голд.

– Поверь. Видишь ли, еще в сентябре...

Когда он закончил, четыре пары глаз с недоверием уставились на него.

– Все это выяснилось, а я впервые об этом слышу? – спросил Прентис. – В то время никто не имел никакого отношения к Рохасу. Местные полицейские и прокуроры уже высказывали предположения, что процесс над Мендосой может пройти у них, потому что у них здесь смертная казнь, и они не против ее применения. Поэтому, когда Офис шерифа Джексонвилла обнаружил мертвое тело... обезглавленное тело... в машине с фотографиями сына Мейтленда, на которых был крест телескопического прицела, просто предположили, что мексиканский картель либо пытался напугать Мейтленда, либо, возможно, сделать пример из ребенка, чтобы не допустить Мейтленда.

– Никто из местных не имел ни малейшего представления, кто мог уничтожить людей Картеля. Предполагается, что был еще один человек, которого пытали, а от его тела избавились. Через несколько дней по каналам ЦРУ и УБН пришло сообщение, что этих двоих вывел из игры соперничающий Картель. Просто две группы плохих парней убивали друг друга.

– И тогда дело было бы забыто, если бы мы не перехватили те передачи, что вели к людям Рохаса, предупреждавшим мексиканцев отступить.

Коулмен постучал пальцем по фотографии обезглавленного тела.

– И все это означает, что люди Рохаса следили за Мейтлендом ДО того, как сюда прибыли люди Картеля. Чтобы заметить мексиканцев, наблюдающих и фотографирующих сына Мейтленда, они должны были быть там. А когда обнаружили угрозу Мейтленду, то пытали обоих мужчин, убили их, избавились от одного тела, а другого оставили без головы, как... я полагаю... сообщение Картелю.

Человек из ФБР посмотрел на Роберту Голд и сказал:

– Может быть, Мейтленд и не замазан, но он, должно быть, самый симпатичный парень в мире, если организация Рохаса разместила здесь нянек на неопределенный срок, чтобы защитить Мейтленда и всю его семью.

Коулмен оглядел сидящих за столом.

– Есть ли здесь еще кто-нибудь, кто думает, что Мейтленд либо настолько привлекателен, либо Рохас просто мягкотелый старик?

– Нет, но у Рохаса должна быть какая-то причина выйти на ковер, чтобы защитить мелкого американского прокурора, – сказал Белот. – Ты сам это сказал. Я не нашел в жизни Мейтленда ни одного нормального крючка, который мог бы использовать преступный картель, чтобы подцепить правительственного чиновника и обратить его на Темную сторону.

– Да, – сказала Голд. – Какую приманку мог бы предложить Рохас парню, который, кажется, является классически прямым как стрела? Или какой грех мог совершить Мейтленд, что оставил бы его достаточно уязвимым для шантажа, дабы он отвернулся от всего, во что когда-либо верил и ради чего работал.

– Мы этого просто еще не нашли, – сказал Прентис. – Оно может быть так же просто, как если бы Рохас решил, что Мейтленд – хорошая перспектива для будущего продвижения, и отправил ему анонимное письмо по почте, в котором его жена и дети изображены на фотографиях возле их дома или школы с пулевыми отверстиями, наложенными на фотографии. Просто чтобы он знал, что люди Рохаса в любое время могут их убрать. Мейтленд может быть так хорош, как все подозревают, но даже хорошие люди могут сломаться, когда их семьи находятся в опасности.

– Он получил несколько довольно серьезных угроз высокого уровня от реальных массовых убийц, и это, похоже, на него не повлияло, – сказала Голд. – Был парень, которого называли Каннибалом Велака. Он похитил, убил и съел одиннадцать жертв, прежде чем его поймали. Мейтленд осудил его и отправил в тюрьму на одиннадцать пожизненных сроков подряд. И смеялся над парнем, когда тот проклинал Мейтленда и обещал вернуться и вырезать ему еще живому сердце. Я не думаю, что его легко напугать.

– Чего бы там ни было, Мейтленд замазан, – сказал Коулман. – Нет другого реалистичного объяснения тому, что случилось с головорезами Картеля и предупреждением Рохаса мексиканцам.

Прентис оглянулся на стену, где снова появились фотографии Ангела Смерти «до и после».

– Мы знаем – или, по крайней мере, я бы сказал, что на девяносто пять процентов уверены, что Мейтленд замазан, но во всем этом есть вопросы. Слишком много вопросов.

– Получите ответы на вопросы, – сказал Хилман. – Пошлите команду и арестуйте его без всякого предупреждения. Чтобы не было ни ему шанса убежать, ни Рохасу послать достаточно людей, чтобы остановить нас. Мы можем за час вывезти его из страны и посадить в черный ящик в любой точке мира менее чем за сутки. А когда доставите его куда-нибудь, где его никто никогда не найдет, не оставив каких-либо следов нашего участия, чтобы дать ключ к разгадке, где он находится, сломайте его, – сказал Коулман. – Если хотите сделать это красиво, пытайте утоплением. Или накачайте самыми сильными наркотиками, которые у нас есть, а затем вколите что-то еще более сильное, чтобы он не знал, что его ожидает или кто он такой. Он даст вам ответы. А если и это не сработает, начинайте отрезать ненужные части.

Голд бросила на него неприязненный взгляд.

– Я не знала, что уже было доказано, будто Мейтленд представляет угрозу безопасности нации. Вы думаете, доказано, что он – террорист, планирующий уничтожить американский город? Обычно именно это должно быть доказано, прежде чем вы начнете говорить... даже в зоне действия системы безопасности... об отрезании частей тела людей.

Прентис остановил его взглядом, прежде чем тот успел ответить.

– Мы не говорим об этом. Мейтленд – это масса загадок. И всегда есть вероятность, что, несмотря на внешность, он – очень плохой и очень опасный человек. Так что, нам нужно продолжать копать. Роберта, я разделяю твое отвращение к разговорам о пытках. Но мы должны волноваться не только о Мейтленде. Ясно, что между Мейтлендом и Рохасом есть связь. Теперь Рохас – старик, и войны, которые он вел против других Картелей, ныне стали историей. Но он более опасен, чем другие Картели, мексиканские, латинские, азиатские, русские, какие угодно. Он не ведет открытой войны ни против кого конкретно, хотя его организация все еще ведет процветающий наркобизнес в некоторых частях мира. Но он покупал и продавал политиков и полицейских по всему миру, в том числе, я уверен, и из Министерства юстиции и УБН. Тот факт, что мы не знаем, какого черта он делает, делает его еще более опасным.

– Вот почему мы долж...

Прентис прервал Коулмена.

– Именно поэтому мы ничего не можем сделать Мейтленду прямо сейчас. Мейтленд знает, что мы что-то подозреваем. Я бы никогда не обратился к нему с информацией, что мы знаем об угрозе мексиканцам не трогать его или его семью, если бы пришлось сказать о двух головорезах Картеля, убитых здесь. Но он не знает точно, ЧТО мы знаем. Точно так же, я уверен, что Рохас и его люди уже знают, что мы знаем об этой связи. Но они не знают, КАК МНОГО мы знаем.

– Если мы схватим Мейтленда, все остановится. Рохас просто закроет любую операцию, которую он проводил с Мейтлендом, или немедленно сменит место. Более чем вероятно, что мы сможем сломать Мейтленда. Бывали сумасшедшие, откусывавшие себе языки и выкалывавшие глаза, вместо того чтобы выдавать информацию. Я не думаю, что Мейтленд один из таких. Но мы не знаем, как долго он сможет продержаться. И, что еще более важно, у нас имеется беспрецедентная возможность получить информацию о Рохасе и его планах. Если Мейтленд – его человек, у нас есть канал к Рохасу. Информация идет в обоих направлениях. Мы просто не можем позволить себе разрушить этот канал, не имея точной информации о том, что происходит.

– Итак, мы просто сидим и ничего не делаем?

– Ничего, Роберт. Мы продолжаем расследование. Если имеется компромат, мотив для связи, мы его найдем. У нас есть, по крайней мере, месяцы, прежде чем здесь начнется суд над Мендосой, если это случится, и может всплыть все, что происходит.

– Мы сделали все, кроме того, что засунули ему в задницу гребаный ректоскоп, но ничего не нашли. Насколько более тщательно мы можем его исследовать?

– Ну, есть еще один путь, – медленно произнес Хилман, глядя на Голд.

Все мужчины обратили на нее свое внимание. Она села прямее, а затем начала краснеть под их пристальными взглядами.

– Немедленно выбросьте эту гребаную идею из головы, вы, кучка больных извращенцев. – Взгляд Коулмена переместился с ее груди вниз, а затем снова вверх.

– Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь стать звездой «Плейбоя», но ты на самом деле неплоха, Роберта. После развода он вел довольно интересную жизнь, но нашим аналитикам очевидно, что он все еще зациклен на своей бывшей, но они не сошлись. Он переспал с несколькими другими женщинами, но я бы сказал, что он – холостяк.

– И агенты-мужчины делали то же самое, – сказал Белот. – В разведывательной сфере бывают моменты, когда приходится играть людьми. Вы должны найти что-то, что расколет скорлупу и заставит их открыться вам. Секс – прекрасный инструмент для разрушения твердых оболочек.

Она выпрямилась и обвела взглядом сидящих за столом. Конечно, ее тяжелое дыхание делало ее грудь еще более заметной.

– Я – НЕ одна из твоих шлюх из ЦРУ, которые раздвигают ноги в любое время, когда тебе нужна информация. Я – маршал США, временно задействованная в этой Оперативной группе. Если что-нибудь из этого когда-нибудь станет достоянием общественности...

– Не станет, Роберта, – сказал Прентис, – потому что ты пришла сюда, чтобы получить повышение в Министерстве юстиции, и все еще хочешь продвижения. Ты создашь вонь, и можешь стать любимицей феминисток на несколько месяцев, но посмотри, сколько лет тебе будет поручено перевозить заключенных на Аляску, Орегон и великий Северо-Запад. Я надеюсь, ты любишь холодную погоду и пасмурное небо.

– Хорошо, я поняла намек. На самом деле я и не собиралась выходить на публику. Но я не собираюсь трахаться с Мейтлендом, ради продвижения. Если это – задание, отправьте меня обратно к маршалам.

– Никто ничего не говорил о том, чтобы трахаться с ним. В сексе есть гораздо больше, чем просто раздвинуть ноги. Представься ему. Это будет нетрудно. Ты – маршал США, которому поручено проверить безопасность в преддверии возможного суда над Мендосой. Глава картеля Мендосы, Антонио Молот, уже убил тех двух прокуроров из Техаса и уничтожил семью Кэррингтона в Оклахоме. Неизвестно, что они предпримут в следующий раз. Основываясь на том, что они уже сделали, у тебя есть абсолютно веская причина провести некоторое время с Мейтлендом. Угости его ужином. Выпей. Кофе. Куда все пойдет дальше, зависит от тебя. Ты его можешь и не привлечь. Такое случается. Если это так, то есть много того, что могут сделать мужчина и женщина, не связанные тактильным контактом. Влюби его в себя. Заставь тебе доверять.

Прентис встал перед ней.

– Я не собираюсь запрещать тебе заниматься с ним сексом. Я знаю тебя достаточно долго, чтобы быть уверенным, что независимо от того, насколько он хорош в постели, он тебя не завербует. Но ты – именно тот тип женщины, который ему нравится, а из предыдущих разговоров я понял, что и ты не находишь его отталкивающим. Ты – взрослая женщина и ответственный маршал. Просто действуй, куда бы это ни привело. Я не знаю, заставишь ли ты его выложить все начистоту, но буду очень полагаться на твои внутренние чувства по отношению к нему.

Он остановился и прислонился к столу. Она чувствовала на себе тяжесть мужских глаз.

– Это похоже на то, что ты можешь сделать, не вопреки своей совести?

– Даже если вы знаете, что это может никуда не привести.

– Конечно. Я просто прошу тебя следовать твоим лучшим профессиональным инстинктам.

Она пристально посмотрела на остальных троих мужчин, словно пытаясь заставить их сказать, что они пошутили.

– Готов поставить сто долларов, что она затащит его в постель до Рождества, – без улыбки сказал Хилман.

– А я ставлю двести, что они будут колотиться в кровати до пятнадцатого декабря, – сказал Белот, широко улыбаясь.

Коулмен улыбнулся еще шире.

– Я ставлю пятьсот долларов против тебя, Марв, и пятьсот против тебя, Хуан, если она закончит задание, не оказавшись голышом в постели с ним.

– У меня имеется только один комментарий, джентльмены, – сказала она, улыбаясь и показывая на столе два вытянутых средних пальца. – Исключая, конечно, вас, мистер Прентис.

Белот наклонился и театральным шепотом сказал Коулмену:

– На самом деле мне немного жаль бедного ублюдка. Он даже не знает, какой сюрприз его ждет.

***

Суббота, 26 ноября 2005 года

Ямочки встала и повернулась, наклонившись, чтобы поцеловать меня в щеку.

– Не можешь дождаться, когда я заведусь и начну действовать? – ухмыляясь, сказал я. – Еще рано, женщина.

Я смог видеть ее идеальные зубы, когда она широко улыбнулась и похлопала меня ладонью по щеке.

– Я бы никогда не растоптала твое мужское эго, мистер Мейтленд, но на самом деле я не таю от желания. Не то чтобы мне было отвратительно, если ты попытаешься воспользоваться мной позже сегодня вечером, но, честно говоря, неделя была долгой, и я туго набита от двух обедов с индейкой в День благодарения за два дня и не спала. Я просто устала. Ты и правда расстроишься, если я оставлю тебя здесь одного?

– Нет. Спи и смотри сладкие сны. Я, наверное, скоро вернусь.

– Ты, наверное, сможешь меня разбудить, если очень постараешься. Ночью.

После того как она ушла, я сидел, слегка покачиваясь взад и вперед. Даже в конце ноября воздух был теплее, чем в Джексонвилле. В воздухе витал сладкий запах цветов. Это были не тропические духи, как в Майами, но определенно не как в Джексонвилле. Было что сказать о псевдосезонах, которыми мы наслаждались в Джексонвилле. У нас была, вроде как, зима, осень, весна, и, черт возьми, у нас было лето. Орландо был не так плох, как Майами, но там наслаждались почти вечным летом. Это было мило, но я думал, что предпочитаю какое-то время года.

Я мог понять, почему мама вышла замуж за Чарльза и переехала сюда. Здесь была его территория. Здесь он вырастил свою семью. Похоронил свою первую жену. Это была его жизнь, и когда мама вышла замуж, она закрыла главу о жизни, что началась в Западной Вирджинии, и уехала так далеко, как только смогла. Она похоронила одного мужа, а потом долгое время жила одна. Она заслуживала новой жизни с мужчиной, который, казалось, действительно любит ее.

Словно прочитав мои мысли, дверь открылась, и мама вышла на крыльцо.

– У тебя найдется место еще для одного?

Я подвинулся и похлопал по качелям рядом с собой. Она села и наклонилась, чтобы провести рукой по моей щеке.

– Ты наелся?

– Ты еще спрашиваешь об этом после трех порций, мама? Чтобы отработать эту еду, мне придется две недели ходить в спортзал.

– Ты слишком худой, Билл. Я знаю, что теперь ты одинок, но не думаю, что женщинам нравится этот вид кожи да костей. Кроме того, это вредно для здоровья.

– Ты уверена, что не еврейка? Ешь, ешь и еще ешь.

– Шучу, но ты слишком худой.

Я притянул ее к себе и обнял.

– Я знаю, что мне всего сорок два, но как ты думаешь, когда мне стукнет шестьдесят, ты сможешь перестать беспокоиться обо мне.

– Я никогда не перестану беспокоиться о тебе, пока хожу по земле, Билл. Матери никогда не перестают беспокоиться о своих детях.

Несколько минут мы сидели в дружеском молчании.

– Эта твоя девушка. Она мне нравится.

Я не смог сдержать улыбки.

– Во-первых, мама, она – не девушка, как она быстро заметила бы. Ей под тридцать. Она – взрослая женщина. А во-вторых, она – не МОЯ девушка. Она – мой друг. Друг-ДЕВУШКА, но не подружка.

– Она – первая женщина, кроме Дебби, с которой ты провел каникулы за последние двадцать лет. И она – просто подруга?

– Просто подруга, мам. Я уже говорил тебе. У нее не было в городе семьи, и она только что рассталась со своим женихом. Мне было неприятно думать, что она проведет День благодарения в одиночестве, поэтому я пригласил ее к Дебби и сюда. Но мы – просто друзья.

– Ну, если ты так говоришь...

Мы снова сидели молча. В это время вечера в этом районе было мало движения, хотя я мог слышать далекий вечный рев нескончаемого движения, которое текло по I/-4 через город Орландо. Наверное, я слишком долго прожил в Джексонвилле. Эта фоновая симфония машин на асфальте успокаивала мои нервы.

– Я знаю, у тебя были веские причины поехать к Баскомбам на День благодарения, но лучше бы ты этого не делал.

Я молча уставился на нее. Я любил эту женщину. Она пожертвовала большой частью своей жизни, воспитывая и любя меня, но иногда...

– Господи Иисусе, мам. Ты на самом деле так думаешь? Мало того что мы разведены, наш двадцатилетний брак мертв. Ты хочешь, чтобы я бросил своих детей и родителей Дебби, которые всегда были добры ко мне? Мои ДЕТИ попросили меня приехать туда. Дебби не была в восторге от того, что я пришел. Но я пошел туда не ради нее.

– Ты что, забыл...?

– Нет, мам, я ничего не забыл. В этом году ни черта не случилось. Но она – все еще мать моих детей. Мы все еще были женаты очень, очень долго. Нам придется присутствовать в жизни друг друга всю оставшуюся жизнь, возможно, следующие сорок или пятьдесят лет. Горечь не делает ничего лучше.

Она поставила стакан чая со льдом, который принесла с собой, и потянулась, чтобы взять меня за руку.

– Я не пытаюсь быть горькой, Билл.

– Мама, ты была горькой в течение двадцати лет. Бывают моменты, когда я и впрямь задаюсь вопросом, не предпочла бы ты, чтобы я умер в той больнице, а не выздоровел и женился на Дебби.

– Ты говоришь ужасные вещи, Билл Мейтленд. Не могу поверить, что ты такое говоришь, – она отдернула руку. Я протянул руку и взял ее. Меня поразило, когда я подумал об этом, какой легкой и хрупкой была эта маленькая рука.

– Прости, мам. Я знаю, что ты так не думаешь. Просто ты так и не простила ее за то, что случилось. А она ведь была жертвой. Она не была плохой. Она была молодой, дикой и глупой, но – жертвой.

– Я знаю, как это видишь ты, как ты это видел раньше, как видел всегда. Но...

Она встала и отошла от меня к краю крыльца. Глядя в ночь Орландо, она сказала:

– Я знаю, что ты чувствуешь ко мне и к ней. Я знаю, ты никогда не понимал моих чувств. И... твоя жизнь принадлежит лишь тебе. Я не хотела, чтобы ты сердился на меня из-за того, что я сделала все, чтобы разлучить тебя с женщиной, которую ты, очевидно, любил.

Она повернулась и посмотрела на меня.

– То, что я собираюсь тебе рассказать, случилось давным-давно. Еще до твоего рождения. И я знаю, ты хочешь сказать, что это не имеет никакого отношения к тебе и Дебби. Но просто выслушай меня, хорошо?

– Да, мама, – вздохнул я.

Она сурово посмотрела на меня, или, по крайней мере, так сурово, как только могла, на своего единственного сына.

– Ты знаешь, Билл, что, хотя ты во многих отношениях замечательный человек, ты был самоуверенным всезнайкой, тем, кого ты бы назвал хитрожопым, с тех пор, как стал подростком. В старшей школе ты бегал с толпой таких.

Я вздохнул более тихо, потом сказал:

– Мама, я извиняюсь. Просто это не десятое и не десятитысячное маленькое предупреждение, которое ты мне давала, пытаясь открыть глаза на то, насколько ужасна Дебби. Но... Я знаю, что ты желаешь мне добра. Я буду слушать и постараюсь контролировать свою черту хитрожопого всезнайки

– Была в старшей школе одна девушка, которую я знало или о которой слышала. На самом деле она была примерно на четыре года старше меня. Я слышала истории о ней с младших классов. Луанна была одной из тех девушек, которые рано развиваются. И она нравилась мальчикам. И ей нравились мальчики. Много.

– Это родственница кого-нибудь из моих знакомых?

– Ты сказал, что не будешь перебивать.

– Прости. Просто я думаю, что понимаю, к чему все идет.

– Как я уже говорила, ей нравились мальчики, а им нравилась она. Поэтому никто не удивился, когда в шестнадцать лет она оказалась беременной в десятом классе. Родители выгнали ее, и ей некуда было идти, поэтому она переехала к двадцатишестилетнему парню. Который бросил жену и двоих детей, чтобы взять ее к себе в трейлер.

– У нее родился мальчик, но к тому времени, когда он у нее появился, она «подружилась» с двумя другими парнями. Самой горячей темой разговоров в течение нескольких месяцев было то, с кем из троих она пойдет. Как оказалось, президент крупнейшего банка в городе бросил жену, разведясь с ней, и ДВОИХ детей, женился на Луанне и усыновил ее сына. Затем парень, который бросил свою жену, чтобы перевезти Луанну в этот трейлер, появился в доме, который купил банкир, и застрелил его. Две пули в сердце.

– Наверное, она думала, что, выйдя замуж, разбогатеет, но к тому времени, как первая жена банкира и остальные женщины в городе добрались до нее, она просто исчезла в один прекрасный день. Ее не было десять лет.

– А потом однажды, через месяц после смерти своего отца, она появилась и стала ухаживать за больной матерью. К тому времени у нее было уже трое детей. Ни мужа, ни парня. Она переехала к своей маме с тремя детьми и искала работу, но никто не хотел иметь с ней ничего общего. В конце концов, она устроилась официанткой и обслуживала бар с музыкальными развлечениями за чертой города.

– Все думали, что она спит с владельцем, но она привлекала много клиентов, поэтому поселилась там. Она работала там после того, как поженились мы с твоим отцом. Многие мужчины любили заходить в бар в пятницу или субботу вечером. Твой отец не был большим любителем выпить, но его друзья заходили туда, так что он стал там выпивать.

– И я начала слышать от других жен истории... некоторые в виде шуток, некоторые в виде предупреждений. Они говорили, что ей понравился твой отец. Он был крупным, красивым мужчиной, а я была не единственной девушкой, пытавшейся привлечь его внимание в школе. Но после того как он начал встречаться со мной, другие девушки поняли, что его похитили. Я никогда не беспокоилась о нем.

– Но Луанна флиртовала и дразнила каждого мужчину, заходившего в этот бар. Так что, я не думаю, что твой отец когда-либо думал, что она серьезно относится к нему. Я начала обращать внимание на то, что слышала, и несколько раз проходила мимо бара и видела, как она на него вешается. Из-за этого у нас появились первые настоящие ссоры. Я сказала ему, что не хочу, чтобы он туда ходил, и что не хочу, чтобы он имел с ней что-либо общее.

– Он воспринял это не очень хорошо. Он встал на дыбы со своей гордостью и сказал, что мужчины, с которыми он работает, никогда не перестанут подтрунивать над ним за то, что он позволил своей жене носить в семье брюки, если он начнет держаться подальше от бара. Кто-нибудь узнает, что это именно я велела ему держаться подальше. И сказал, что я, должно быть, совсем ему не доверяю, если думаю, что какая-то обесцвеченная блондинка-барменша вскружит ему голову.

– Я пыталась заставить его понять, что я не доверяла не ему, а ей. В ней было нечто особенное. Я видела, как на нее смотрят мужчины. Мужчины, которые обычно были хорошими семьянинами. Она просто умела обращаться с ними. Но он не мог этого видеть. На самом деле меня это не удивило. Мужчины глупы в отношении женщин и секса.

– Итак, мы поссорились. И еще поссорились. И я поняла, что теряю его. Чем больше я его изводила, тем лучше казалась ему она. Я предвидела, что что-то произойдет. А если бы он это сделал, я знала, что не смогла бы остаться с ним.

– Итак, однажды, когда он был на работе, я собрала чемодан и просто ушла. У меня была тетя, жившая в Майами. Я позвонила ей, и она перевела мне деньги на билет на поезд до Майами. Я пробыла у нее почти неделю, пока не появился он.

– Ты не сказала ему, куда уезжаешь и зачем?

Это был первый раз, когда я услышал эту историю, и она не была похожа на тех моих родителей, которых я знал. Но, должно быть, в их жизни было много такого, чего я не знал.

Она слегка улыбнулась.

– Нет. Я подумала, что он поймет, почему, и выяснит, где я нахожусь. И если я ему понадоблюсь, он меня найдет. И он это сделал. Мы поговорили, и я сказала ему, что люблю его, но не вернусь, пока он не пообещает и не даст слово, что больше не будет разговаривать с Луанной и не увидится с ней еще раз. Он дал мне слово и сдержал его. Он больше никогда не заходил в тот бар, а когда она подходила к нему вне бара, он уходил.

Она снова улыбнулась мне.

– После этого у нас никогда не было никаких проблем, а почти через девять месяцев, после того как он приехал, чтобы меня забрать, родился ты.

Я попытался представить их как молодую, ссорящуюся влюбленную пару. Такое бы не пришло мне в голову.

Она улыбнулась, и на этот раз это была другая улыбка. Она выглядела моложе, и я на мгновение увидел в ней ту кокетливую молодую жену, какой она была много лет назад.

– И не повредило, что... будучи в Майами, я встретила мужчину.

Я положил руку на сердце и сказал:

– Мама, пожалуйста, есть то, что мне и впрямь не нужно знать, чего я не хочу знать.

– Ты такой тупой, Билл. Думаешь, мы нашли тебя в капустной грядке?

– Ради всего святого, мама...

– В то время моя тетя встречалась с кубинцем. В первый вечер, когда я была там, они планировали поужинать в кубинском ресторане и уговорили меня пойти с ними. Там было весело. Я никогда раньше не ела кубинской еды. Несмотря на то, что я думала, что у меня не будет никакого аппетита, я обнаружила, что он возвращается. После того как мы закончили, они потащили меня в клуб. Это было дико. Дома у нас были бары. Не думаю, что я когда-либо была в ночном клубе. Я и раньше пила алкоголь, но не в баре. Это были шестидесятые годы, но тогда там, откуда я родом, женщины не ходили в бары... если только они не были ТАКИМИ женщинами. Всю свою жизнь я прожила в маленьком городке.

Она одарила меня странной улыбкой.

– По какой-то причине дети никогда не ожидают, что их родители когда-либо были молодыми. Хочешь верь, хочешь нет, но было время, когда я была именно такой. В любом случае, я, вероятно, выпила несколько больше, чем следовало, и съела кое-что, о чем никогда раньше не слышала. Музыка была дикой, и от нее кровь стучала в ушах, а молодые парни продолжали подходить и приглашать меня на танец. Я никогда раньше так не танцевала, но... моя тетя и ее подруга сказали, что это – бар по соседству, и они знают там почти всех. Он был безопасным. И вот я оказалась на танцполе. Было жарко, и все эти странные запахи, а я никогда ни с кем не танцевала, кроме нескольких парней из моего родного города и твоего отца. Но это было захватывающе. И еще до того как вечер закончился, я встретила мужчину. Испанца. Он был старше, хорошо одет, хорошо говорил. Он вел себя и говорил как джентльмен. Он сказал, что его имя – Рохас, что по-английски означает красный.

– Он спросил меня, не хочу ли я пойти с ним и его друзьями в ночной бар. Я сказал «нет». Я была замужней женщиной, просто навестила свою тетю. Она сказала ему, что я – из маленького городка и не привыкла к таким местам. Он был очень мил. Извинился, если был слишком назойлив, но спросил, приду ли я сюда завтра вечером. Дело было вечером в пятницу. Моя тетя сказала, что мы, вероятно, придем, потому что ее парню понравилось это место. Он встал и сказал, что надеется увидеть меня там. После того как он ушел, парень моей тети рассмеялся и сказал, что очень плохо, что я – замужняя женщина. Потому что пожилой мужчина, очевидно, был человеком с деньгами и властью, из Южной Америки.

На следующий день я осталась дома у тети, пока она работала, и в дверь постучали, и там был он. Это немного меня напугало, но он сказал, что приехал в Майами по делам и пробудет здесь всего несколько дней. Он сказал, что поспрашивал, где я остановилась, и хотел, чтобы я пошла в ресторан на углу, просто пообедать. Я закрыла дверь между нами и сказала, что не пойду с ним. Он спросил, почему, и я ответила, что, возможно, там, откуда родом он, женщины другие, но там, откуда родом я, замужние женщины не ходят обедать с незнакомыми мужчинами. Он еще раз извинился и ушел. И все равно до конца дня я держала дверь на запоре.

– В тот вечер он был в клубе, и, хотя заставлял меня нервничать, но занимал там мое время. Ни один из мужчин, приглашавших меня на танец, не подходил ко мне, а он был забавным и покупал напитки для моего столика. Когда мы танцевали, он опять извинился. Он сказал, что пришел из совсем другой жизни в своей родной стране Колумбии и имел дело с другим типом женщин.

Он был забавным, и я перестала его бояться. Он флиртовал со мной, а я чувствовала себя там в безопасности и, вероятно, немного флиртовала в ответ.

– На той неделе мы еще трижды ходили в тот бар. И каждый раз рядом был он. И никто не подходил ко мне, чтобы танцевать, или они отступали, когда видели, с кем я была. Он был забавным и уважительным. Он никогда не совал руки туда, где их не должно было быть. Однажды он попытался поцеловать меня, и я сказала ему, что я – замужняя женщина, и если он опять забудет об этом, я не вернусь в бар и никогда больше с ним не увижусь. Он странно посмотрел на меня, и думаю, что я на самом деле удивила его. Он опять пригласил меня на танец и сказал, что не будет ничего неподобающего, что он ошибся во мне. И больше ничего не предпринимал. На самом деле я не злилась. Мужчины есть мужчины. И с ним было весело. Итак, мы опять танцевали, и я позволила себе двигаться в ритме танца. Как я уже сказала, он был хорошим танцором.

– А потом он перестал танцевать и уставился на что-то позади меня. Я почувствовала его прежде, чем поняла, что он приехал. Когда я оглянулась, то не думаю, что когда-либо видела твоего отца таким сердитым. Он встал между сеньором Рохасом и мной и сказал, что проделал долгий путь и хочет поговорить там, где мы могли бы слышать друг друга. Мы вернулись в дом моей тети и проговорили всю ночь. А на следующий день он отвез меня домой.

Она одарила меня той улыбкой, которая делала ее моложе.

– Мы никогда не говорили о сеньоре Рохасе, но позже я поняла, что он думал о нем. Его лицо омрачалось. Я знаю, что он мне доверял, а я никогда не делала ничего, чтобы предать его доверие, но ему не понравилось понимание того, что точно так же, как были женщины, которых привлекало это большое, черноволосое ирландское тело и лицо, были и мужчины, которых привлекала я. Не думаю, что он когда-нибудь об этом забывал.

– Это было восхитительно, мама, но суть в том, что...?

– Ты всегда считал, что я ненавидела Дебби, потому что из-за нее тебя чуть не убили. И правда, это не делало ее моей любимицей. Но настоящая причина не в этом. Луанна не была плохим человеком. Она вырастила четверых детей, и все выросли довольно хорошими. И она заботилась о своей маме, пока та не умерла. А многое из того, что произошло, было связано с тем, что мужчины охотились за Луанной. Ей не требовалось пытаться разрушать браки. Мужчины просто... они, похоже, не могли нормально мыслить рядом с ней.

– И ты говоришь, что Дебби похожа на Луанну?

– Нет. Я говорю, ЧТО Дебби – ЭТО И ЕСТЬ Луанна.

– Мама...

– Ты сказал, что позволишь мне закончить. Я никогда не видела никого похожего на Луанну... пока не встретила Дебби. Ты знал о ней. Ты хоть представляешь, со сколькими мужчинами она была до тебя? Знаешь?

– Она была дикой. Я знаю это. Она рассказала мне... не все, но достаточно, чтобы я знал, какой была ее жизнь до нашей встречи. ДО нашей встречи, мам. Она любила секс, а мужчины любили ее. Но что с того? Вступая в брак, я не думал, что она девственница. Разве ты не веришь, что люди могут измениться?

– Люди могут, но не она.

– Мне жаль, что ты так думаешь, но сейчас это не имеет значения. Мы в разводе. Она может каждую ночь быть с тремя парнями, и я ничего не могу об этом сказать. Я не верю, что она вернулась к своим старым привычкам. И Би-Джей с Келли все рассказывают мне.

Она встала.

– Для меня это не имеет значения, Билл. Если бы я в глубине души не знала, что ты не забыл ее.

– О, ради Бога...

– Делай, что хочешь, Билл. Так было всегда. Я вижу, как ты возвращаешься к ней. Я молюсь, чтобы ты этого не делал. Она была шлюхой... дикой... до того как встретила тебя. И я верю, что большую часть твоего брака она была тебе верна. Но я верю также, что она на самом деле изменяла. И если ты вернешься, она начнет это опять. Я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль, но одного мужчины ей никогда не будет достаточно. Некоторые женщины не созданы для того, чтобы быть с одним мужчиной всю свою жизнь.

Она вошла в дом и оставила меня одного в теплой ночи Орландо. Я откинулся на спинку качелей и смотрел, как возле уличных фонарей мерцают светлячки.

Это было похоже на уличную сцену конца 1800-х или начала 1900-х годов. Одноэтажные дома, в основном деревянные, но бетонные были сделаны так, чтобы выглядеть как деревянные каркасные дома. Ухоженные дороги, работающие уличные фонари, дома с передними и задними дворами, а поскольку это было семейное сообщество, по краям подъездных дорожек было много баскетбольных площадок, где дети могли играть, а их родители могли въезжать и выезжать, не подвергая опасности своих отпрысков.

Эта сцена напомнила мне о телевизионных шоу, которые были старинными, но дешевыми и поэтому регулярно транслировались на маленькой станции, которая обслуживала угледобывающие общины в Западной Вирджинии, когда я был ребенком. У нас все еще были повторы «Оззи и Харриет», «Оставь это Бобру» и «Мои три сына».

Шоу, где были мать и отец, или дядя и отец, которые одинаково работали, дети, которых любили, а все проблемы можно было решить за полчаса.

За эти годы я много раз задавался вопросом, почему некоторым людям было так легко: ты женился, твоя жена и твои родители сблизились, и были счастливые дни, когда вы собирались вместе на праздники и по особому поводу, а иногда и вовсе без повода, просто чтобы позволить старшему поколению побаловать детей.

У меня же была мать, всегда ненавидевшая мою жену, хотя и любившая моих детей. И жена... я мог бы честно сказать, что не верю, что Дебби ненавидела ее, хотя у нее было для этого много причин. Она привыкла терпеть мою мать, достаточно хорошо скрывая свое раздражение. Но мы никогда не ездили вместе в поездки или в отпуск, а когда они собирались вместе, никогда не было настоящих улыбок.

Когда я вернулся в дом матери, то увидел на кухне свет, где она и две ее приемные дочери все еще наводили чистоту и выбрасывали остатки еды, и я мог слышать музыку видеоигр из комнат, где все следующее поколение приемных внуков разбивали к черту все комендантские часы перед сном, которые ввели их родители.

Я сделал мысленную пометку надрать себе задницу в следующий раз, когда вернусь к себе в Долину Жалости. Итак, хотя у меня никогда не было идеального брака, никогда не было телевизионного идеального фестиваля любви «жена-свекровь», и я был одинок впервые за двадцать лет, у меня все еще было больше, чем у многих людей. У меня была мать, всегда любившая меня, даже несмотря на то, что она могла быть настоящей занозой в заднице, у меня в постели и в моем сердце была одна из самых красивых женщин в мире, и даже если это не продлилось долго, у меня все это было. У меня были двое детей, которых я мог потерять, но я думал, что для меня найдется место в их жизни. Было чертовски много людей, которые бы мне позавидовали.

В особенности я думал об этом, когда скользнул в узкую кровать размера queen-size и устроился прижавшись к теплому телу, лежащему под тонкой простыней.

Поздно ночью я проснулся с мягким пучком изгибов на мне и одной из тех странных мыслей, которые иногда посещают посреди ночи, когда ты подвешен между сознанием и сном.

Сеньор Рохас. Каковы были шансы на это? Это ведь не мог быть один и тот же человек. Как он мог дважды войти в мою жизнь из ниоткуда. Один раз – это совпадение? Дважды... Я не знаю, что это. Я знал, что от одной мысли об этом у меня начинает болеть голова.

Я обхватил ее руками и крепко притянул к себе.

– Билл... уже поздно.

– Продолжай спать. Я просто хочу тебя обнимать.

Она прижалась ко мне под теплым одеялом, и ее дыхание замедлилось. Я попытался войти в тот же ритм, который привел бы меня ко сну, но мой разум метался, пока в какой-то момент я не проснулся и не понял, что уснул. А потом заснул по-настоящему.